Вторая половина дня прошла в мелких хлопотах. С помощью Онуфриева Сергей доставил тело отравленного на вскрытие, отправил на анализ початую бутылку рислинга и другую — нетронутую, потом отвез в штаб дивизии для передачи в армию донесение Шильникова и дождался там ответной радиограммы.

Солнце уже клонилось к западу, когда он вернулся в домик-бонбоньерку, превращенный Шильниковым в штаб предстоящей операции. Небо, до этого безоблачное, затягивалось наползавшими с севера, гулящими непогоду облаками.

— А багаж чего же! — напомнил ему Онуфриев, — Так и будет в машине болтаться?

Тут только сообразил Сергей, насколько он проголодался; очевидно, не меньший голод должно было испытывать и его начальство.

«Вот так ординарец!» — упрекнул он себя и, сняв болтавшийся под ветровым стеклом вещмешок капитана Цапли, заторопился в дом. Онуфриев, не оставлявший машину ни на минуту, расположился перекусить на заднем сиденье.

В дверях коттеджа Сергея встретил сержант Мосин, на сей раз строгий, подтянутый, с автоматом на груди. Молча, стараясь ничем не выдать своего удивления, Сергей прошел мимо.

Майора Шильникова и Павла он застал за оживленной беседой в маленькой, выходящей двумя окнами на реку комнате, видимо, служившей кабинетом владельцу этого уютного коттеджа.

— Ага, провиант прибыл, — потирая руки, приветствовал его Павел, в то время как Шильников, молча приняв радиограмму, погрузился в чтение. — Самое время. Давай, давай, пока затишье у нас не кончилось.

Павел снова пребывал в отличном расположении духа: казалось, никакие удары судьбы, никакие сюрпризы не в состоянии сломить его непобедимого оптимизма. Что до майора, так тот был откровенно озабочен и хмур. Неизменное облачко табачного дыма висело над его большой, угловатой головой. Грудка сигарет в пепельнице свидетельствовала, что он небезуспешно наверстывал упущенное в нижней комнате время.

Слова капитана были приказом, и Сергей без промедления приступил к «сервировке» превратившегося уже в ужин обеда. Сдвинув в сторону полевой телефон в блестящем кожаном футляре, он разложил свою снедь на единственном в комнате маленьком письменном столе. Скатертью послужили старые газеты, тарелками — листы плотной бумаги.

Однако и на этот раз трапезе их не суждено было состояться. Едва Сергей придвинул стулья, а майор убрал чадящую перед ним пепельницу, как на лестнице послышались торопливые шаги, звон шпор и в комнату вошел старший лейтенант Истомин.

— По вашему приказанию, товарищ майор… — доложил он.

— Садитесь, — предложил Шильников. — И расскажите нам о Гансе Гофмане. Получили о нем сведения?

— Так точно, товарищ майор, — всем своим видом показывая, что давешняя обида не забыта, ответил старший лейтенант. — Ганс Гофман — рыбак, точнее — контрабандист. Являлся доверенным лицом владельца этого особняка, крупного нациста Гельмута. Собственно, по заданию этого самого Гельмута, сын которого служил офицером в пограничной страже, старик и осуществлял свою «коммерцию». Она была почти что легальной. Кроме того, Гофман был связан с гестапо. Он выследил и предал здешнего пастора-антифашиста, укрывшего союзного военнопленного.

— Вы были в политотделе? — спросил Шильников.

— Э, что с них толку! — пренебрежительно отмахнулся старший лейтенант. — В наших оперативных делах мы можем полагаться только на самих себя. Эти данные я собрал еще до вашего задания.

Майор внимательно посмотрел на него.

— Откуда же все-таки эти подробности? — немного помолчав, спросил он.

Старший лейтенант усмехнулся:

— Не так плохо мы работаем, как вы думаете, товарищ майор. Этот Гофман заявился ко мне с жалобой на какие-то непорядки в ихней кирхе. Он сразу показался мне подозрительным. Я и заинтересовался им. Сведения дал церковный сторож Беккер. Религиозный такой старичок, боязливый. Так сказать, пролетарий церкви. Все о своем пасторе сокрушался… И просил не выдавать его. Тут, говорит, нацистов еще полным-полно, никому доверять нельзя. Узнают — конец ему…

— На какие беспорядки жаловался Гофман?

— Да так, ерунда какая-то. Не помню точно. Конечно, это было предлогом, чтобы повертеться возле наших штабов. Я сразу это заподозрил. И мотоциклистов, разумеется, он предупредил, больше некому. Если бы вы, товарищ майор, не воспротивились аресту Гофмана, многое сейчас было бы известно. Считаю своим долгом заявить, что как только начальник нашего отдела вернется из корпуса, я все равно буду ходатайствовать…

— Да, нам придется задержать Гофмана, — делая вид, что не замечает вызывающего тона Истомина, спокойно заметил Шильников. — Дело в том, что этот немец был последним, кто видел живым полковника Панченко.

Старший лейтенант рывком поднялся со стула. Много позднее научился Сергей по выражению лица определять сущность человека, узнал, что в двух случаях отчетливее всего обрисовывается она: в минуту смертельной опасности или большого личного торжества. Но и в тот момент, перехватив брошенный на майора взгляд Истомина, он понял, что перед ним человек до крайности самовлюбленный и недалекий.

— Разрешите выполнять? — с готовностью отозвался старший лейтенант. — Автоматчиков я вызову по телефону.

— Достаточно одного, — остановил его майор. — С вами пойдет Ивлев. Чем меньше здесь будет шума и возни, тем лучше.

— Слушаюсь! — Старший лейтенант бросил взгляд на часы. — Через тридцать минут убийца будет здесь.

— Участие Гофмана в убийстве маловероятно, — предупредил Шильников. — Примите это во внимание при обращении с ним. А поторопиться следует действительно — с наступлением темноты нам будет не до него. Если старика дома не окажется, отпустите Ивлева и организуйте поиски силами своих людей…

Старший лейтенант повел Сергея вдоль реки, огородами и садами. Шагал он напрямик, без разбора, отбрасывая руками обнаженные ветви низкорослых яблонь, затаптывая крохотные, аккуратные грядки, которые Сергей старательно обходил. Наконец они свернули на тропинку, ведущую от реки к виднеющемуся в глубине сада высокому дощатому забору. Знаком приказав своему спутнику соблюдать тишину, Истомин приник к одной из щелей, в изобилии светившихся среди трухлявых, почерневших от времени досок. Сергей, разумеется, тут же последовал его примеру.

На протянутой через узенький, чисто подметенный дворик веревке сушилось белье. Высокая, худощавая девушка в пестрой косынке и узких мужских штанах, стоя на табуретке, укрепляла зажимы на только что подвешенной простыне. У нее было смуглое красивое лицо с правильными, быть может, несколько резковатыми чертами.

В то время, как Сергей рассматривал дворик сквозь щель в ограде, с улицы напротив открылась калитка и какая-то женщина (Сергею за развешенным бельем были видны только ее ноги в стоптанных старых башмаках с большими медными пряжками) подошла к девушке.

— Вот досада, — прошептал Истомин. — Если бы знать, о чем говорят они!

— Спрашивает, дома ли герр Гофман, — ответил Сергей прислушиваясь. Девушка спрыгнула с табуретки, голова ее скрылась за густо насиненной простыней, но голос был слышен хорошо.

— Ну, и… — нетерпеливо подтолкнул Сергея старший лейтенант.

— «Отец только что вышел», — перевел Сергей.

— Куда, куда вышел? — впился ему в руку Истомин.

— Она не сказала этого, постойте! — освобождая руку, взмолился Сергей. Горячий шепот офицера мешал ему. Пришедшая говорила о том, что муж просил продать… нет, не продать. «Гефален» — одолжить… Просил одолжить немного табаку…

— Так, — с удовлетворением кивнул старший лейтенант, когда Сергей перевел ему всю фразу. — «Табак», разумеется, условное словечко. Так же, как и «отец». Что говорила она еще?

— Ничего. «Ауфвидерзеен» — до свидания.

— Ты наверняка пропустил что-нибудь, — с раздражением бросил старший лейтенант. — Девушка должна была что-то передать от имени «отца».

Сергей был уверен, что не пропустил ничего существенного, но беспричинная грубость офицера ожесточила его. Если так, переводил бы сам!

— Вполне возможно, — огрызнулся он. — Вы здорово мне мешали.

Истомин выругался.

— Вот что, — сказал он. — Возвращайся немедленно к майору, доложи обо всем, что слышал, и передай, что я прослежу за ними. Дальнейшие поиски организую своими людьми.

— Есть, возвращаться, — заставил себя выдавить Сергей.

— Да поживее поворачивайся! — уже вдогонку ему бросил офицер. — Время дорого!

Ивлев и сам понимал, как важно сейчас не потерять времени, поэтому действительно прибавил шагу. Решив, что прятаться больше смысла нет, он свернул на первую же тропинку, вьющуюся в сторону коттеджа вдоль садов. Все ускоряя и ускоряя шаг, он на одном из поворотов, огибая высокий плотный плетень, чуть не налетел на неторопливо идущего той же дорогой человека. Что-то в его сутуловатой фигуре заставило Сергея замереть на месте. Погруженный, очевидно, в свои мысли человек этот даже не обернулся на шум шагов. Какой-то валкой, качающейся походкой он брел по тропинке. Сергей внимательно пригляделся к нему. Да, это был Ганс Гофман. Рост, кромка седых волос, выступающая из-под черной фуражки, кожаная куртка, черные грубошерстные брюки, заправленные в огромные сапоги, — все подтверждало его догадку.

Прежде чем последовать за стариком, Сергей скинул автомат с плеча, отвел предохранитель. Впрочем, в этом не было никакой нужды. Не торопясь, не оглядываясь назад, немец дошел до калитки коттеджа и, к великому удивлению Сергея, направился прямо к дому. Когда Сергей догнал его, он уже вел переговоры с бдительно охранявшим входную дверь Мосиным.

— Вот, «герра оберста» требует, — недружелюбно указал на старика сержант. — Говорит, что полковник назначил ему на вечер.

Мосин держал оружие наизготовку с самым воинственным видом, и это почему-то смутило Сергея. Поспешно вдвинув предохранитель, он закинул автомат на плечо и сказал, что проведет посетителя. Пробурчав что-то, Мосин нехотя посторонился.

— Наверх, — сказал Сергей, войдя в прихожую, и прежде чем он подобрал немецкое слово, старик послушно направился к лестнице. Как видно, немец действительно говорил или во всяком случае неплохо понимал по-русски.