Примерно в то же время, когда Майлз сидел в гостинице «Ковент Гарден», Марио Лупо сходил с экспресса «Евростар» на вокзале Ватерлоо. Он пошел по платформе, за ним следовал Филипп, нагруженный багажом.

Психотерапевт слегка волновался. Ему никогда не нравилось проходить паспортный контроль, он воспринимал эту процедуру как грубейшее вторжение в личную жизнь и как угрозу его независимости. Поскольку у него не было какого-нибудь постоянного места жительства, Марио считал упоминания о гражданстве или национальности проявлением концепции изоляционизма. Он был, как ему самому нравилось полагать, гражданином мира. Его национальностью была принадлежность к человеческой расе. Наличие паспорта, в котором указывалась его национальность, являлось для него неприятным фактом. Марио заглянул в маленькую сумочку, висевшую на его левом плече. Внутри лежали восемь паспортов, все абсолютно законные, оформленные на него, но под разными именами.

Он выбрал паспорт гражданина Великобритании и протянул его служащему. Человек на паспортном контроле едва взглянул на пассажира, когда тот проходил регистрацию. Пройдя, Марио остановился, повернувшись, чтобы дождаться Филиппа. Как только они оказались внутри вокзального комплекса, настроение у Марио стало улучшаться.

Это обновленное состояние духа было разнесено в клочья Полой Бентли, провопившей его имя на пределе своих голосовых возможностей. Она стояла в тридцати метрах от него, но сумела углядеть врача в толпе и захотела привлечь к себе внимание, что она всегда делала, если была хоть малейшая возможность.

Марио мягко ей улыбнулся и поднял руку в приветствии. Пола бросилась к нему через забитый людьми главный вестибюль вокзала.

– Хотите, чтобы я убрал ее? – спросил его Филипп, наклонившись к его уху. Шеф заметил, что француз уже полез рукой под пальто.

– Нет, с ней все в порядке. Я звонил Поле перед нашим отъездом. Я думаю, что мы можем помочь ей, но нам придется провести с ней некоторое время.

– Merde! – мрачно сказал Филипп. – Спасибо, что предупредили.

Пола схватила Марио в объятия так сильно, что, если бы не рука Филиппа, поддержавшего патрона сзади, он растянулся бы на полу.

– Это так… так невообразимо видеть вас, Марио! Это в высшей степени изумительно! Я так взволнована! – Она снова обняла его. – Я не могу поверить в то, что вы здесь. Я только что говорила Мэри – вы помните Мэри? Ох, нет, вы никогда даже не видели ее. Она моя самая лучшая подруга из всех… ну, не такая, как Моника, конечно. Все равно, так вот, я ей говорила, что не могу поверить в то, что вы приезжаете.

Внезапно Пола отстранилась и встала, повесив голову и вытянув перед собой руки.

– Черт! Черт! Я забыла! Я так разволновалась, что забыла! Я – сука, убейте меня, я – сука!

– Привет, Пола, – сказал ей Марио. – Ты – вовсе не сука.

– Сука. Я совсем забыла о вашей уродливой руке – я просто кошмар какой-то. И я сказала «уродливой»! О нет! Боже, я такая бесчувственная! Все так думают обо мне, я знаю, что думают. Я просто обняла вас и, возможно, причинила боль уродливой руке. У меня есть подруга с уродливой ногой, и я постоянно об этом забываю и приглашаю ее с собой выйти куда-нибудь прогуляться. Я такая бесчувственная. А еще у меня был слепой друг, юрист с огромным членом, но он был слеп, а я постоянно его спрашивала, видел ли он уже этот фильм или тот. Я сущее зло!

Пола подняла голову. Она рыдала, поток слез бежал по липу, которое всего лишь за несколько секунд до того светилось от восторга.

– Я плохо поступаю, – простонала она. – Я настолько бесчувственная, – провыла она. – Настолько эгоистичная. Я думаю только о себе, себе, себе. Я одержима этим. Почему я не могу хоть иногда думать о других людях?

– Доброе утро, Пола, – умудрился вставить Марио в поток ее яростной речи, воспользовавшись паузой, когда женщина переводила дух. Она смотрела на него секунду, широко раскрыв рот, готовая поддержать разговор, но тут же все началось снова.

– О боже. Мне так жаль. Я так разволновалась, увидев вас, и я не могу поверить, что вы собираетесь остановиться в моем скромном жилище.

– Ну, у нас другие планы… – начал Марио.

– Это ужасно, но я такая счастливая. Я такая счастливая, и я не заслуживаю этого! Все мои друзья говорят мне, что я не заслуживаю этого. Алан – вы знаете Алана? – он занимается прессой для Моники. На которую я работаю. Вы знаете, я делаю пиар для Моники Симпсон, неужели не знаете? Ну, конечно, вы знаете, каждый человек знает это, я начинаю сходить с ума, когда думаю, что люди не знают этого, все знают об этом. Боже правый, мы в «Хелло!» буквально в каждом номере, ну а если не в нем, то в «OK!». Или в «Харперс», или в «Эф-Эйч-Эм». Твою мать, каждый раз, когда я раскрываю какой-нибудь журнал, я вижу в нем себя и Монику, обычно упившихся, обычно на какой-нибудь тусовке с сиськами наружу. Бля! Особенно после истории с Максом! Это было ужасно. Она все еще на реабилитации, и никто не присматривает за ее детьми. А чего вы хотите, я не присматриваю за своими собственными, что же тут такого? Но я вам наверняка рассказывала об Алане, который…

Марио тронул Полу за плечо и начал двигаться на выход.

– Давай ты расскажешь мне об Алане на ходу, – сказал он, стараясь изо всех сил, чтобы вышло как можно мягче. Пола, услышав его, просто замолчала, и все трое направились к выходу из вокзала. Из всех клиентов, которые у него были за всю практику, всего двое оказались жалкими хроническими неудачами. Первой была Анна Бенц – один сеанс травматической терапии и никаких значительных улучшений. Второй была Пола Бентли. Пять индивидуальных и чрезвычайно дорогих сеансов терапии ничего в ней не изменили. Марио знал Полу гораздо лучше, чем ему хотелось бы.

– Так вот, Алан сказал, что я не заслуживаю такого жилища.

– Мы не собираемся останавливаться в…

– Он сказал, что мы должны поменяться с ним. У него всего лишь маленькая квартирка в Кентиш-Таун, бедненький мышонок. Конечно, он захотел поменяться. Но я сказала: «Нет, мне нужна свободная комната, потому что у меня всегда кто-нибудь останавливается. Путешествующие по всему миру. Вроде музыкантов, звезд Голливуда, психоаналитиков…»

– Я не психоаналитик, Пола…

– Мозгоед! – завопила она и тут же прикрыла рот ладонями, картинно согнувшись всем телом, словно ее вот-вот должно было стошнить. – Мне не следовало говорить этого, мне не следовало говорить этого! О боже мой, пожалуйста, Марио, пожалуйста, простите меня?

– Не проблема, можешь называть меня мозгоедом…

Но Полу снова понесло, на этот раз о дантисте, который пришел к ней домой и пытался соблазнить ее. Как оказалось, тот дантист лечил зубы Мелу Гибсону и даже показал ей слепок челюсти Мела. А еще он сказал Поле, что покажет ей слепок челюсти Клинта Иствуда, если она займется с ним оральным сексом.

Выйдя из здания вокзала, Марио взял такси, и они с Филиппом, погрузив сумки, сели в него. Марио прокричал адрес водителю, ему пришлось это сделать, потому что Пола ни на тысячную долю секунды не замолкала. Единственные паузы возникали тогда, когда она вдыхала воздух: казалось, что Пола дышит со сверхъестественной скоростью.

Марио ободряющее похлопал Филиппа по колену, пока такси пробивалось сквозь оживленное лондонское движение. Тот улыбнулся и приподнял брови. Пола повернулась, перегнувшись через спинку своего сиденья, чтобы привлечь их внимание.

– Всего лишь месяц назад я была в Монако… мне кажется, что это было сотни лет назад, потому что столько много – столько, столько всего – произошло с тех пор. Это невероятно, но меня ждали, буквально на ступенях крыльца, меня ждали люди. Если я встаю по утрам вовремя, чтобы успеть отвести Масдая в школу… я рассказывала вам о своем любимом Масдае, моем мальчике, не так ли? Надеюсь, что да, потому что я часто забываю о нем. Вот что меня беспокоит, я даже иногда забываю, что я мать, хотя я такая дерьмовая мать, что даже не заслуживаю ею называться. Но эти люди… они в отчаянии, Марио, они просто в отчаянии от желания обладать моим телом. Это сверхъестественно. Они готовы отправляться за сколько угодно километров, чтобы я всего лишь сказала им: «Нет, уходите прочь, Пола не одарит вас своим телом».

– Это очень хорошо.

– Я должна дожидаться своего единственного любимого. Не это ли вы мне сказали, Марио, во время сеанса в Сицилии?

– Ох, Сицилия, да, это было замечательно…

– Именно так вы сказали мне тогда. – Она повернулась к Филиппу. – Вы знаете, что он сказал мне? Кстати, как вас зовут?

– Это Филипп, мой помощник, – сказал Марио так быстро, как он только мог.

– Ох, значит, Филипп! Очень приятно! Боже, у вас должен быть член громадных размеров… посмотрите на свои руки. Чтоб меня разорвало! Кстати, вы знаете, что мне сказал Марио? Милый Марио с уродливой… Простите, простите, я не должна была говорить этого. Так вот, Марио сказал мне, что я должна ждать, пока не появится мой единственный мужчина.

– Я уверен, что я никогда не говорил…

– Ну как же, вы сказали мне это в отеле, в котором служащий заявил, что никогда до этого не видел женщины, которую бы он возжелал. Вы его помните, Марио?

– Не уверен, – ответил тот, глядя в окно, стараясь удерживаться на максимальной дистанции от словесного вала. Это удавалось с трудом. Навязшие в зубах истории Полы заседали в мозгу. Марио не мог не удивляться про себя тому, кто этот Алан, и что он сказал, и где они познакомились, а еще тому, откуда взялся этот дантист с челюстью Мела Гибсона. Вся эта информация вела к чему-то, Марио знал это совершенно точно, ему нужно было только систематизировать ее. Кроме всего прочего, он собирался начать радикально новый проект.

Они вышли из такси возле элегантного таун-хауса на Брайанстон-сквер. Марио расплатился с таксистом; за это время Пола успела рассказать пять анекдотов, объединенных мыслью, должен ли человек оплачивать такси и ресторанные счета, если ужинал со своим психоаналитиком.

– Я не психоаналитик, – сказал Марио, когда они поднялись на крыльцо.

– А почему мы здесь? – спросила Пола. – Чей это дом? Это ваш, Марио? Боже, я не знала, что у вас есть дом в Лондоне. Это грандиозно!

Он отыскал в сумочке ключи, открыл дверь и вошел в дом. Как только они закрыли за собой дверь, Марио проворно подставил Поле подножку. Она распростерлась на полу лицом вниз, истерично крича. Филипп нырнул на женщину сверху, потянув за волосы, оттянул ее голову назад и приставил к горлу страшного вида охотничий нож из углеродного волокна с зазубренной кромкой лезвия. Марио встал на колено на пол перед Полой так, чтобы она могла видеть его лицо из чрезвычайно неудобной позы, в которой находилась.

– Пола, слушай меня…

– Что вы делаете? – просипела она.

– Пола, захлопни на хрен свою пасть и слушай меня! Если ты не заткнешься немедленно, Филипп разрежет тебе горло от уха до уха. Он – наемный убийца, у которого за плечами десять лет службы в Иностранном легионе и восемь лёт отсидки в тюрьме. Ты умрешь за пять секунд, как только кровь отхлынет от твоего мозга. Ты осознаешь, в какой опасности ты находишься?

– Да, – хрипло выдохнула она.

– Хорошо. Теперь я хочу, чтобы ты мне пообещала под страхом смерти в течение десяти минут слушать, уяснять то, что я буду говорить, и только в самом конце можешь дать ответ на мой вопрос. Ты это поняла, Пола?

Женщина очень старательно кивнула, слезы бежали по ее лицу Филипп, грубо встряхнув, поставил Полу на ноги и ввел в изящно декорированную комнату. Широким скотчем серого цвета он примотал ее к подлинному стулу эпохи Луи XV. Когда пленница была довольно надежно закреплена, Филипп отрезал кусок клейкой ленты и поднес к ее рту.

– Ты будешь послушной? – спросил Марио.

Пола медленно кивнула, и Филипп опустил руку вниз. Он сделал это очень медленно. Он видел как «работают» лицевые мышцы на лице Полы, он мог поклясться, что она говорит что-то, но не вслух. Медленно стал нарастать звук. Филипп мгновенно вернул руку со скотчем к ее рту и посмотрел на женщину угрожающе. Звук стих, сохранились лишь малейшие подрагивания лица и шеи. Он снова начал выпрямляться, убирая руки от ее лица. И тут Полу прорвало:

– …был банкиром. Я, наверное, рассказывала вам о нем? Тот, который подарил мне «мерседес». Так вот, он хотел на прошлой неделе меня связать и заставить сделать…

Филипп хлопком прилепил кусок скотча поверх ее рта и прижал его изо всех сил. Пола немного похныкала. Вскоре стало ясно, что она продолжает разговаривать даже со скотчем, залепившим ей рот, но звук был, к счастью, приглушен.

– Пола, я собираюсь дать тебе пройти еще один сеанс. Я знаю, что на этот раз должно сработать.

Внезапно оба, и Марио, и Филипп, заметили, что Пола в самом деле перестала говорить. Она смотрела во все глаза на Марио.

– Есть нечто, что должно остаться в тайне при любых обстоятельствах. Тебе нельзя будет разглашать то, что делала во время последнего эксперимента. Это ни за что не может стать одной из твоих историй. Ты узнаешь посредством травматического эффекта, связанного с этим экспериментом, что можешь некоторые вещи хранить в себе. Что это может быть полезным – фильтровать то, что ты сообщаешь другим. Ты научишься быть счастливой молча. Не принужденной к молчанию внешней силой, как в данный момент. Ты станешь более спокойным человеком, чем сейчас.

Марио присел в кресло, качая свою высохшую руку. Объятия Полы в здании вокзала были довольно мощными, в результате у него разболелось плечо. Марио посмотрел на пациентку с вялой улыбкой. Слезы лились из ее глаз. Из ее прекрасных глаз.

Немногое в Поле Бентли поддавалось логическому объяснению. Очень богатая, очень красивая англичанка двадцати восьми лет была одним из самых неприятных людей, с которыми Марио имел несчастье проводить сеансы терапии, а его список очень богатых и очень больных клиентов был очень длинным.