В ту ночь светляки на склонах Сьерра-Амбре словно взбесились. Светляки вообще любят общество друг друга, и нечего удивляться, что, едва на джунгли опускается ночь, поток новых друзей принимается упрямо ползти вверх по склону. Только сегодня этот поток светляков был, конечно, никаким не потоком светляков, а смоляными факелами Потерянных Детей — с Эль Гусано во главе. Малыши вприпрыжку бежали посередине, а замыкал процессию раздраженный Эль Кок. По едва различимым во тьме тропинкам они поднимались всё выше и выше в горы. Позади, далеко внизу, виднелись огни Сьюдад-Ольвидада и гавань.
Там, среди ослепительных огней, папа Крошки ни секунды своего драгоценного внимания не уделял ни горам, ни светлякам, да и вообще ничему, кроме собственной титанической важности. Он прибыл на бал в Виллу Политико во фраке с белым галстуком-бабочкой и очень блестящих черных туфлях. Он поглядывал по сторонам и думал о том, что он слишком важная персона и вовсе не обязан улыбаться восхищенным лицам вокруг.
— О-о, — сказала донья Прима Усладес-и-Мигом, его партнерша на сегодняшнем балу. — Какая честь быть рядом с вами, дон Колин.
— Не берите в голову, моя маленькая, — с самодовольной улыбкой ответствовал папа Крошки. — Правильно разыграйте ваши карты, и скоро вы привыкнете к функции временной спутницы Министра.
— Ах, — сказала донья Прима с застывшей улыбкой человека, который не понял ни слова.
Папа стремительно двинулся дальше, раскланиваясь налево и направо. Из вечернего платья доньи Примы высовывалось очень много верхней части тела и очень мало нижней. О да, она весьма способствовала папиному ощущению собственной значимости. Покажите ему природный заповедник, и он в два счета зальет его двухметровым слоем бетона!
Папа остановился. Перед ним, под свежеотремонтированной люстрой, поблескивая медалями и лентами, стояли Эль Симпатико и Дерек. По обе стороны от них стояли прочие члены Хунты. Над ними на стене висел огромный портрет Румяной Няни в коричневом котелке. Папа Крошки очутился в самом средоточии Власти.
Впрочем, наблюдалось одно затруднение.
Затруднение это наблюдалось между гладким Эль Симпатико и изящным Дереком. Оно помещалось примерно на уровне пояса, бледное и овальное. Это было лицо. Маленькое лицо. Под котелком. Нос обсыпан веснушками, зеленые глаза свирепо смотрят на папу. Глаза его старшей дочери Маргаритки.
Неожиданно папа Крошки понял, каково это — быть шиной и наехать на гвоздь. Он услышал голос: «Добрый вечер, какая занятная стоит погода для этого времени года», и понял, что этот голос — его собственный. Но всё внимание его было занято свирепым взглядом зеленых-презеленых глаз.
Он миновал Хунту и вошел в танцевальный зал.
— Вам дурно? — сказала донья Прима.
— Всё в ажуре, — сказал папа Крошки.
— В чём? — сказала донья Прима. Она заметила, что в нескольких метрах от них стоит маленькая Няня и пристально смотрит на папу. Было в этом взгляде нечто такое, от чего у доньи Примы подогнулись коленки. С тихим стоном она опустилась в позолоченное креслице.
Папа Крошки издал какие-то извиняющиеся звуки. Поверх флакона с нюхательной солью донья Прима увидела, что он подошел к Няне и заговорил с ней.
Разговор велся шепотом. Примерно такой:
— Ты что тут делаешь? — спросил папа.
— Сегодня у Примулы выходной, — ответила Маргаритка. — Где живет Великая?
— В настоящее время я не осведомлен о ее местонахождении, — сказал папа Крошки с улыбкой, похожей на клавиатуру рояля, на котором играют печальную мелодию.
— Так осведомись. И побыстрее. Иначе…
— Позволь напомнить тебе, что я Министр…
— Позволь напомнить тебе, что я твоя дочь, — со сладкой улыбкой сказала Маргаритка.
Папа Крошки слегка содрогнулся.
— Действительно. Но боюсь, что…
— У меня ужасное предчувствие, — сказала Маргаритка, вынимая из сумки какую-то коробочку, — что с минуты на минуту в канализации случится неприятность. А ты вроде Министр Канализации и Уборных, не так ли?
— Гигиены и…
— Догадываюсь, что неприятность случится в уборных первого этажа.
— Что? — сказал папа.
Но Маргаритки уже и след простыл.
С минуту папа стоял как вкопанный. Потом он вспомнил, с кем только что говорил. А еще вспомнил, что Эль Симпатико и Дерек очень любят Опрятность. И очень любят найти виновника, если случается Неопрятность. Важного виновника.
Папа Крошки идеально подходил на роль Важного Виновника.
Папа Крошки устремился к туалетам. У выхода его поджидала Маргаритка.
— Очень вовремя, — сказала она. — Всё готово.
— Что? — задохнулся папа Крошки.
— Кажется, случилось нечто жуткое, — сказала Маргаритка — И всё еще продолжается.
И пошла прочь. Папа Крошки за ней.
И тут он увидел, что из-под двери туалета течет вода.
Он вбежал в уборную, захлопнул за собой дверь и сразу же пожалел об этом.
Читатель, я не буду описывать состояние нижних туалетов Виллы Политико. Скажу только, что в коробочке у Маргаритки было две дюжины утиных яиц, все как одно тухлые. Теперь все две дюжины лежали на полу, разбитые. И кто-то, возможно Маргаритка (хотя этого нельзя доказать), засунул две пары футбольных гетр в горловину унитаза и восемь раз спустил воду.
С минуту папа Крошки стоял по колено в воде, и в глазах у него мутилось. Потом он увидел в углу швабру, ведро и пару резиновых перчаток. К ручке швабры был привязан ярлык с надписью от руки: ВОСПОЛЬЗУЙСЯ МНОЙ.
Папа Крошки побагровел от ярости. Потом побелел от ужаса. Потом запер дверь, надел перчатки и принялся за работу. Пока он работал, его могучий интеллект бился над сложной проблемой.
Если он сделает то, что требует Маргаритка, и станет задавать вопросы о Великой, это кончится неприятностями.
Если он не сделает того, что требует Маргаритка, это кончится еще большими неприятностями. Но неужели Маргаритку он боится больше, чем Великую?
Да. По всему выходило, что больше…
Папа Крошки пытался увидеть Выход. Но не мог.
Поэтому он просто вычерпывал воду. И вычерпывал воду. И вычерпывал воду…
Примерно через час уборная сияла и благоухала сиренью. Папа Крошки снял резиновые перчатки и поправил белый галстук-бабочку. Брюки у него промокли до колен. Ничего, никто не заметит… Он отпер дверь, прошмыгнул мимо очереди нетерпеливых людей, стоявших на одной ноге, и отправился на поиски доньи Примы. Та уже ушла.
— Донья оставила вам записку, — сказал слуга и вручил папе Крошки клочок бумаги.
— А, — сказал папа Крошки.
ВЫ УЖАСНЫЙ, УЖАСНЫЙ ПАРТНЕР. ВАМ НЕЛЬЗЯ ВЕРИТЬ, — гласила записка. — НАДЕЮСЬ НИКОГДА БОЛЬШЕ ВАС НЕ УВИДЕТЬ.
— Кхе-кхе, — сказал слуга.
— Что?
— С вас капает на ковер, и, если ваше превосходительство позволит заметить, есть запашок-с.
— Ах да, — сказал папа Крошки. — Мне известны соответствующие факты. Я как раз собирался уходить.
Бал был в самом разгаре. Хлюпая туфлями, папа Крошки прошествовал к выходу, и кто-то маленький, в коричневом котелке, прощально помахал ему рукой.
«Межличностные отношения в семейном коллективе в данный момент оставляют возможность коренного улучшения», — подумал папа Крошки.
Гррррррр.
* * *
История на балу его, конечно, подкосила, но на другое утро, сделав дыхательные упражнения и несколько раз прополоскав свои лучшие брюки, папа Крошки снова был как огурчик. В деловом костюме, под руку с синьорой Флорой Торатораторой он приготовился вырезать первый кусок дерна на строительстве плотины Большая Тина. Папа Крошки очень любил вырезать первый кусок дерна. Это всегда напоминало ему, что скоро здесь будет сплошной бетон. А бесполезную хрустальную речонку в бесполезной лощине, поросшей бесполезными полевыми цветами, перегородит красивая серая бетонная плотина, и на ее месте образуется красивый серый застойный водоем.
Папа Крошки вонзил в землю лопату, вывернул дернину и вручил ее чиновнику. Потом поднялся на помост. В это время служащий наполнял хрустальный кувшин водой из речки. Из толпы зрителей вынырнула маленькая фигурка и сказала:
— Ну-ка, я вам помогу.
— Да не трудитесь, — сказал служащий.
Но маленькая фигурка силой отобрала у него кувшин, шустро вскарабкалась на помост и с маху поставила кувшин на стол. Служащему показалось, как будто она провела рукой над кувшином, и вода в кувшине как будто сделалась немного зеленоватой.
Но как такое могло случиться?
Впрочем, это была не его забота…
Папа Крошки откашлялся.
— Длинная будет речь? — спросил маленький Денис Доллар, стоявший с братом, сестрой и Каззой Симпатико.
— Короче, чем он думает, — сказала Маргаритка.
— И ни в коем случае не пейте эту воду, — сказала Примула.
Папа Крошки заговорил. Он говорил о мудрости Хунты, о потребности в чистой воде, о мудрости Хунты, о полезности долины, о мудрости Хунты, о лени крестьян, чьи участки сейчас затопит водохранилище, и о мудрости Хунты. Он сказал бы гораздо больше, но внизу, рядом с Эль Генералиссимо, что-то было не так, что-то ему мешало. Мешали два лица, располагавшиеся на уровне блестящего кожаного ремня Министра. Лица, одно чуть выше, другое чуть ниже, принадлежали его дочери Маргаритке и его дочери Примуле. Дочери за ним наблюдали. Не улыбались. Не хмурились. Просто смотрели холодным взглядом, пронизывающим папу насквозь.
Ой.
Папе Крошки вдруг захотелось поскорее закончить речь и убраться куда-нибудь подальше. Он протянул руку к большому хрустальному кувшину.
— Дамы и господа! — воскликнул он. — Я пью за с здоровье плотины Большая Тина и, надеюсь, вы ко мне присоединитесь!
Он принялся разливать воду по стаканам. Слуги разносили их в толпе. Зрители высоко подняли свои стаканы. Папа Крошки увидел, что Примула и Маргаритка тоже высоко подняли свои стаканы, приятно сверкнувшие под жарким нянягуанским солнцем. Папе показалось, что сверкают они как-то… зеленовато. «Не имеет значения», — подумал папа. Он поднес стакан к губам и осушил его одним эффектным глотком. Все в толпе последовали его примеру.
Нет. Читатель, это преувеличение. Все, кроме двух человек. Когда папа Крошки поставил свой стакан на стол и чистым белым платком промокнул губы, он увидел, что обе его дочери не опустили свои стаканы. Они по-прежнему держали их высоко над головами. А потом перевернули, и вода прозрачными зеленоватыми струями пролилась на землю.
Папа Крошки нахмурился. «Что происходит?» — подумал он. Вдруг он почувствовал себя нехорошо.
И почти сразу же — еще хуже. Не просто хуже. Его затошнило.
Потом стошнило, прямо на туфли. И сквозь собственное кряхтение он услыхал звуки, которые навели его на мысль, что всех остальных в толпе тоже тошнит. Всех, кроме Примулы и Маргаритки.
Одним словом, всех, кто выпил воды.
«Беда», — подумал папа Крошки. Он выпрямился. И увидел, что Примула торжественно пожимает Маргаритке руку.
Папа Крошки очень, очень рассердился. Гадкие дети, и он обойдется с ними Соответственно. Хороший выговор от такого важного человека, как он, быстро приведет их в чувство. О да! Он им покажет! С грозным видом он зашагал к дочерям, но на полпути кто-то преградил ему дорогу. Синьора Флора Тораторатора. Лицо у нее было зеленое, а модное платье облеплено симпатичными морковными кубиками. Глаза метали искры.
— Отравитель! — пискнула она слабым голосом.
— Что? — сказал папа Крошки.
— Вы напоили меня отравленной водой! — пискнула синьора. — Довольно!
Она повернулась и оскорбленно ушла, лавируя между отвратительными лужицами.
Папа Крошки тупо смотрел на маленьких нянь с лицами его дочерей. Он хотел заговорить, но у него ничего не получилось.
— Где Великая? — спросила Маргаритка.
— Вам не позволено знать.
— Колись, — сказала Примула.
— Примула! — с подавленным смешком одернула сестру Маргаритка. — Бедный папа!
— Отравительница! — прохрипел папа Крошки.
— Порошок «Опля» не вызывает последствий, — сообщила Примула.
— Это ты так думаешь, — сказал папа, окончательно выйдя из себя и пытаясь поймать взгляд ближайшей Няни.
— Не мы ведь министры Уборных и Чистой Воды, — напомнила ему Маргаритка.
— Не мы, а ты, — подтвердила Примула. — И что тебя закупорило?
Наконец папа Крошки поймал взгляд ближайшей Няни. Он побледнел и тут же отвел глаза. Понятно было, что все жалобы непременно достигнут ушей Великой.
— В отношении моей ответственности за происшествия такого рода, — начал он, — я э-э…
— Сам виноват, — сказала Примула.
— А теперь извини, нам надо присматривать за детьми, — сказала Маргаритка. — Звякни нам, когда узнаешь, где живет Великая. Мы будем у Эль Симпатико.
— Или у Эль Генералиссимо.
— Или у сеньора Доллара…
Папа Крошки поежился. Что, если узнает Великая?
— Ладно, — сказал он и пошел искать клочок незапакощенной травы, чтобы обтереть туфли.
* * *
На следующее утро Маргаритка поговорила с Питом Фраером по телефону:
— Слушай. Я хочу, чтобы ты немножко ограбил дом Эль Генералиссимо.
— Черт, какое облегчение! — сказал Пит Фраер. — От этой работы с детьми ум за разум заходит. Кажется, год уже не делал хорошего скока. У него что, медали, латы позолоченные…
— Нам надо только заглянуть в его дневник.
— Дневник? — разочарованно переспросил Пит фраер. — Ни ложек, ни медалей, ни остального?..
— Дневник. Больше ничего.
— Почему?
— Нам надо сделать ловушку для слонопотама и надо правильно выбрать день.
— Кого для? — сказал Пит, подразумевая: «Для кого?»
Маргаритка объяснила.
— А-а… — Пит сразу же повеселел. — Другой разговор!
— Мы приведем малышей на чай, — сказала Маргаритка. — Примула испечет булочек.
* * *
Примула и Маргаритка привели малышей ровно в пять. Втроем они склонились над дневником.
— Ну вот, — сказала Маргаритка. — Заседание Хунты с младшими министрами…
— …вроде папы… — подхватила Примула.
— …в Большом Народном Дворце. Через три дня.
— Кассиану хватит времени поставить первоклассную ловушку.
— Вот и чудненько, — сказал Пит, потирая руки. — Покажем этому папе, где раки зимуют.
Маргаритка задумчиво постучала по столу кроваво-красным ногтем.
— Да, — сказала она. — Он будет рад сообщить нам то, что нам надо знать. — Однако в ее зеленых глазах читалось беспокойство. Да, выведать у папы то, что юные Крошки хотели узнать, было действительно необходимо. Но иногда ей казалось, что Пит принимает всё происходящее слишком близко к сердцу.
* * *
К Большому Народному Дворцу вела широкая мраморная лестница. Это был действительно Большой и действительно Дворец, но Народ туда не пускали — только в малую его часть, отгороженную высокой стеной, на случай, если Народ захочет на что-нибудь пожаловаться и вздумает бросаться в Правительство предметами.
Охранники у ворот скучали. Тут никогда ничего не происходило — лишь Министры время от времени съезжались на совещания. Следующее должно было состояться через три дня. Охранники играли в карты.
Из-за угла выкатил белый фургон и остановился перед мраморной лестницей, ведущей к мраморным воротам. Из фургона вылезли два человека в грязных белых комбинезонах и принялись сгружать с крыши фургона стремянки.
Меньший из двоих (с очень грязной шеей) нес в одной руке лесенку, а в другой — ящик с инструментами. Другой был высокий, угловато-каменистый и с ручкой на затылке. Они поднялись по мраморной лестнице.
Золотую крышу дворца подпирали толстые колонны. Посреди зала стоял длинный стол, а вокруг него — тридцать кресел.
— Так, — сказал Кассиан (потому что это был он), вынимая из кармана пачку чертежей. — Приступим.
— Хур, хур, — сказал Большой Багаж (ибо это был он), с лязгом опуская громадный ящик с инструментами.
Если бы кто наблюдал за происходящим, то с удивлением обнаружил бы, что Кассиан и Багаж ходят взад-вперед по залу с ореховыми рогульками в руках, совсем как лозоходцы.
Стоп! Какие такие лозоходцы?! — с удивлением спросите вы.
Объясняю.
Лозоходцы держат в руках раздвоенные прутики, которые сами собой наклоняются, показывая им, где лежат подпочвенные воды. Или дренажные трубы. Или (как в нашем случае) трубы канализационные.
Понятно? Хорошо.
Так вот, если бы кто наблюдал за происходящим, то увидел бы, что возле какого-то кресла Кассианова рогулька наклоняется к полу. Еще он увидел бы, как открываются ящики с инструментами, и всё вокруг заволакивает облако пыли. Из облака доносится вой дрелей, стук молотков и, наконец, долгое, вязкое бульканье, сулящее большие неприятности папе Крошки…
Но никто не наблюдал, и никто не слушал.
И это было очень хорошо.
* * *
Где моя… головоломка? И где мой клююююч?
— ХОЧУ СМОТРЕТЬ ФУЛКАН. ТЫ ОПЕЩАЛА.
Дуля-капризуля.
— У КОРОЛЕФСКИХ ОСОП НЕТ КАПРИЗОВ. У НИХ ЕСТЬ МНЕНИЯ — И ФСЁ.
Ооооо да. Ооооо, понимаю. А твои друзья — они с тобой связались?
— Я ХОЧУ СПАТЬ, И МИХАЭЛЬ ТОЖЕ. Я НЕ ПОМНЮ. Я ТУМАЛ, ТЫ ФСЁ ЗНАЕШЬ. МОЖЕТ ПЫТЬ, Я ОШИПАЛСЯ.
Неееет. Неееет. Няня всё знает. Беовульфик-ульфик скоро будет править страной. И няня отплывет по морю на своем красивом… а ты дай мне клююююч, клююююч…
— ПЕРЕСТАНЬ! СПОЙ МНЕ ПЕСЕНКУ. И МИХАЭЛЮ. ПРО ФУЛКАНЫ.
Не будет песенки. Не будет вулкана. Ты плохой. Теперь спи. Спиииииии…
Хррррап.