В начале февраля 1699 года правительственный чиновник среднего ранга оказался в тихом уголке паба "Собака". Он был одет надлежащим образом. За почти три года работы он усвоил, что не стоит одеваться как для Королевского научного общества, когда нужно проскользнуть незамеченным по Холборну или Вестминстеру.
Паб показался ему подходящим местом для приватной беседы. Как бы ни был велик Лондон, порой он мог быть очень маленьким городом. Люди, занятые одним ремеслом, законным или нет, обычно знали друг друга.
Человек, которого он ждал, вошел. Сопровождающие его должны были держаться позади, следя за своим подопечным на расстоянии. Вошедший знал правила, как и следовало ожидать, учитывая его текущий адрес: тюрьма Ньюгейт.
Арестант сел и начал свой рассказ.
По его словам, он сблизился с одним человеком, который любил поговорить. Тот человек был осторожен и достаточно умен, чтобы не доверяться собеседнику полностью, что было вполне естественно — ведь все, кто его окружал, как и он, ожидали суда. Но после недель и месяцев, проведенных в камере в созерцании одних и тех же лиц, монотонность тюремной жизни надоела ему, а кроме разговоров заняться было нечем.
По мере того как чиновник слушал, нетерпение его росло. Что сказал сокамерник? Есть ли у осведомителя что-нибудь действительно стоящее?
Нет, не совсем… возможно. Существует инструмент, выгравированные пластины, вы знаете об этом?
Чиновник знал.
Они спрятаны, сказал осведомитель; однако для того его и поместили в камеру — чтобы узнал не только что пластины спрятаны, но и где.
Не было необходимости напоминать арестанту, что его жизнь и смерть в руках этого чиновника.
Пластины спрятаны, продолжал осведомитель, в стене или в щелях в одном из зданий, где Уильям Чалонер в последний раз изготавливал поддельные деньги.
В каком?
Неизвестно, но Чалонер сказал, что "их никто не стал бы искать в таком заброшенном месте" [1]1 в таком заброшенном месте: "John Whitfield's Letter to the Isaac Newton Esqr Warden of His Majtys Mint Febry 9 th 98/9," Mint 17, document 134.
.
Детектив с трудом сдерживал раздражение. Он и так понимал, что Чалонер не дурак. Теперь ему нужно было что-то более определенное.
Тюремщики поняли намек. Пришло время возвращать обвиняемого в Ньюгейт с наказом добыть более подробные сведения.
Когда они ушли, чиновник тоже покинул паб. Он отправился назад, в центр города, войдя в лондонский Тауэр через главные западные ворота.
Он повернул налево и оказался в черте Королевского монетного двора. Там он возвратился к своей обычной рутине — принялся опрашивать другого свидетеля, перечитывать записи допросов, проверять признания, которые надлежало подписать.
Это входило в его служебные обязанности — выстроить цепь неопровержимых доказательств, достаточных, чтобы повесить Уильяма Чалонера. [2]2 повесить Уильяма Чалонера: только мужчин было принято казнить через повешение за валютные преступления. Признанных виновными женщин наказывали более жестоким способом: их сжигали на костре. К концу XVII столетия это наказание применялось редко. Cm.V. А.С.Gatrell, The Hanging Tree. P. 317.
Его — или любого другого фальшивомонетчика, которого обнаружит Исаак Ньютон, смотритель Королевского монетного двора.
Исаак Ньютон? Основатель современной науки, человек, признаваемый его (да и нашими) современниками величайшим натурфилософом, которого видел мир? Что общего имеет тот, кто привнес порядок в космос, с преступлением и наказанием, с пестрым, беспорядочным миром лондонских питейных заведений и сомнительных квартир, фальшивых денег и еще более фальшивой веры?
Первый этап карьеры Исаака Ньютона — тот, о котором помнит большинство людей, — продлился тридцать пять лет. Все это время он был, казалось, неразрывно связан с кембриджским Тринити-колледжем — сначала как студент, затем как член колледжа и, наконец, как профессор Лукасовской кафедры математики. Но в 1696 году Ньютон прибыл в Лондон, чтобы занять пост смотрителя Королевского монетного двора. По закону и традиции вступавший на эту должность был обязан охранять от посягательств королевскую монету, а значит, должен был остановить или арестовать любого, кто осмелится обрезать или подделывать ее. По сути, это сделало Ньютона полицейским — или, скорее, расследователем преступлений, детективом и обвинителем одновременно.
Трудно представить себе более странного кандидата на такую работу. Ньютон и в народной памяти, и в агиографии его собственного времени рук не пачкал. Он не столько жил, сколько мыслил, и думы его витали в сферах, недостижимых для обычных умов. Александр Поуп выразил представление современников о нем в известном двустишии:
Ньютон жил вне страстей и хаоса повседневного быта — по крайней мере так считалось. Для своих преемников он очень скоро стал святым в реформированной Церкви Разума. Неслучайно Бенджамин Франклин, в 1766 году посетивший Лондон, заказал свой портрет, где он сидит за столом, погруженный в научные изыскания, а бюст Ньютона [3]3 бюст Ньютона: Мордехай Файнголд привлек мое внимание к этой картине в своей книге The Newtonian Moment. Р. 180. Файнголд глубоко вникает в детали реакции того времени на Ньютона и в научной, и в популярной культуре, а седьмой главе ("Апофеоз") предлагает ценное описания создания мифа, последовавшее за смертью Ньютона.
наблюдает за ним.
И все же, несмотря на отсутствие у Ньютона подготовки или явного интереса к управлению людьми или вещами, его работа в качестве смотрителя Монетного двора была крайне успешной. За четыре года он выследил, арестовал и предал суду множество фальшивомонетчиков и подделывателей. Он умел — или, скорее, очень быстро научился — запутывать своих врагов в тщательно сотканных сетях свидетельств, неосторожных бесед и предательств. Преступный мир Лондона никогда прежде не имел дела с таким противником и по большей части был совершенно не готов к борьбе с самым дисциплинированным умом Европы.
По большей части, но не весь. В Уильяме Чалонере Ньютон нашел противника, способного бросить вызов его незаурядному интеллекту. Чалонер не был мелкой сошкой. Ему приписывали производство тридцати тысяч фальшивых фунтов, что было огромным состоянием — целых четыре миллиона фунтов [4]4 четыре миллиона фунтов: оценка денежной стоимости через три столетия является трудным и очень неточным процессом. Но оценка покупательной способности, хотя бы и не совершенная, действительно подтверждает, что Чалонер, если он говорил правду, был необыкновенно успешен. Наиболее строгая оценка взята из научно-исследовательской работы, изданной в 2002 году библиотекой Палаты общин, в которой рассчитан индекс стоимости фунта с 1750 до 2002 года. Согласно этим вычислениям, один фунт в начале того периода равнялся приблизительно ста сорока фунтам в 2002 году. (Library of the House of Commons, "Inflation: The Value of the Pound, 1750–2002," Research Paper 02/82, 11 November 2003). По такому обменному курсу Чалонер произвел приблизительно 4,2 миллиона фунтов фальшивой валюты примерно за восемь лет подделывания денег. Цифра может быть несколько меньшей, чем эта, хотя любое определенное утверждение должно учитывать фактор вымысла и признавать большое различие в характере потребления между этими двумя эпохами. Но Генри Филпс-Браун и Шейла Хопкинс произвели трудоемкие расчеты ценности заработной платы строителя с тринадцатого столетия, и их анализ показывает, что цены были выше в конце 1690-х, чем в 1750 году. (Е. Н. Phelps-Brown, Sheila V. Hopkins, "Seven Centuries of the Prices of Consumables Compared with Builders' Wage-Rates." Economica 23, no. 92, new series, November 1956. P. 296–314). Если мы сделаем небольшую поправку, можно со всей справедливостью сказать, что состояние, которое Чалонер сделал буквально своими руками, составляло примерно от 3 до 4 миллионов фунтов в сегодняшних деньгах. Другими словами, оно было большим.
в сегодняшней валюте. Он был настолько грамотен, что писал брошюры, посвященные финансам и ремеслу изготовления монет, обращенные к Парламенту, и настолько хитер, что избегал суда в течение как минимум шести лет своей впечатляющей преступной карьеры. Он не прощал промахов, на его совести было не меньше двух смертей, и от каждой из них он получил прибыль. Но главным его качеством была невероятная смелость. Он обвинял нового смотрителя в некомпетентности и даже в мошенничестве при управлении Монетным двором. Они схлестнулись, и сражение бушевало более двух лет. Ньютон сделал из своего преследования Чалонера шедевр эмпирического исследования. И в этом он проявил себя со стороны, не столь известной нам, оказавшись более последовательным, более человечным, чем Ньютон агиографий, — это был человек, который не только осуществлял преобразование идей, названное научной революцией, но изо дня в день вместе со своими современниками проживал, продумывал, пропускал эти идеи через себя.
Эта трансформация касалась Ньютона и происходила внутри него. Чтобы положить на лопатки печально известного Чалонера, нужны были совершенно особые мыслительные навыки. Таким образом, рождение детектива, возможно, самого необычного в истории, может быть датировано тем днем, когда молодой человек вышел из ворот маленького города в Линкольншире, чтобы продолжить свое образование.