Они расположились вокруг его ложа и негромко переговаривались. Сначала он думал, что это сон, шорох ветра в печной трубе. Протерев глаза, он увидел людей, сидящих кто на корточках, кто на рюкзаке вокруг него. Он снова закрыл глаза, чтоб проснуться еще раз и уже без этих людей.

Бог свидетель – ему приходилось видеть всякие рожи, способные нагнать страху на самого черта. Видел он убийц с физиономиями святых и, наоборот, святых с физиономиями убийц. Эти же… лица – нет, они не были безобразными, к тому же одно из них принадлежало женщине, но тем не менее они были ужасны. Все четверо были одеты в брезентовые куртки с капюшонами, обуты в резиновые сапоги. На широких ремнях, надетых поверх курток, висели длинные ножи и топоры. Ружей он не видел: значит, не охотники.

Их лица, бритые, не старые, были холодными, жестокими. В глазах словно не было жизни – пустые, равнодушные. На Кента они смотрели, как на неизвестное насекомое, но без всякого удивления.

Один из них, с самой безжалостной физиономией, с острыми скулами, обтянутыми желтой кожей, длинным тонким носом с неестественно широкими ноздрями, обнажив длинные прокуренные зубы, спросил Кента коротко, без всяких интонаций, словно робот:

– Как ты сюда попал?

– Ну и рожа! – таким же бесцветным голосом определил другой внешность Кента.

Средних лет женщина и третий мужчина с серым квадратным лицом молчали.

Кент приподнялся было, но тот, который первым заговорил с ним, толкнул его небрежно рукой в грудь, и он повалился обратно на лежанку.

– Что вам надо?! – Кент попробовал держаться независимо.

– Как ты сюда попал?

– Действительно уродина, – сказал человек с квадратным лицом.

Женщина молча смотрела на Кента, покручивая пальцами длинную прядь черных волос.

Что и говорить, по сравнению с ними Кент действительно выглядел бродягой: давно небритый, немытый, оборванный, мокрый.

Один из них, всех моложе, с лицом, похожим на мордочку хорька, вытащил нож и, расстегнув телогрейку Кента, обыскал его.

– Как ты сюда попал? – по-прежнему безразлично в третий раз спросил первый, судя по всему, главарь.

– Пришел, – сказал Кент, – ногами.

– С какой стороны?

– С этой. – Кент показал рукою примерно в ту сторону, откуда пришел.

– Куда идешь? – последовал новый вопрос.

– Желательно в город, – сказал Кент.

– Бежал?

– Бежал.

– В какую сторону пойдешь, чтобы попасть в город?

– В противоположную той, откуда пришел, – ответил Кент.

– Ты сумеешь найти город?

– Надо идти к горам, потом левее…

– Ты пойдешь с нами, – сказал главарь. – И не пытайся удрать. Вставай!

В его тоне не слышалось угрозы, которая заключалась в словах.

Все они закурили сигареты, но Кенту не предложили. И никто не поинтересовался, хочет ли он есть. Он не сомневался, что в их туго набитых тяжелых рюкзаках нашлось бы чем подкрепиться! Ему на плечи взвалили мешок женщины, словно он вьючный мул и специально для того и бежал, чтобы теперь таскать для них тяжести. Не имело смысла спрашивать, кто они, откуда, – ответа он все равно не получил бы. Он боялся их – непонятные, страшные люди… Бандиты, диверсанты?…

Кент сообразил, что не следует говорить им о своем блуждании в тайге, что он вторично забрел в этот поселок. Он попросил чего-нибудь пожевать, намекая на то, что мешок женщины довольно увесистый. Ему сказали, что есть не дадут, потому что, во-первых, он еду не заработал, а во-вторых, сейчас некогда этим заниматься – начался день, нужно идти.

– Пошли, пошли! – крикнул главарь, и они потянулись гуськом по улице поселка, направляясь к уже известной Кенту бане у ручейка, чтобы, перейдя его, углубиться в тайгу, направляясь к горам, которые в тот день не были видны из-за непогоды.

Судя по тому, что Кента поставили вперед, эти люди плохо ориентировались в тайге и надеялись, что он дорогу знает. «Значит, если случайно я найду правильную дорогу к городу, – размышлял Кент, – они, узнав о приближении к нему, постараются избавиться от меня!..» Кент понимал, что властей они боялись так же, как и он, хотя не были беглецами. Кто, кто они? Почему с ними женщина? Как они оказались в тайге? Они ни разу не обращались при нем друг к другу по имени… Кент вспомнил шорохи, которые слышал, когда недавно сидел на пне у костра и когда угрожал подобранным суком, как оружием. Возможно, эти чужаки с тех пор и шли за ним?

Кент едва тащился – он вспотел от тяжести мешка. Скоро дошли до места, где дорога терялась в траве. Потом дошли до озера, где Кент ловил рыбу. Уже в сумерках, когда Кент заметил в траве признаки вновь появившейся дороги, его спутники сделали привал и он мог скинуть проклятый мешок.

Главарь кивнул женщине – она за все это время не проронила ни единого слова, и та развязала мешок, который тащил Кент. Она достала солонину, хлеб и передала главарю, который отрезал своим компаньонам по куску хлеба и мяса, а Кенту дал небольшой сухарь. Все молча занялись едой. Кент подозревал, что и сухарь-то ему дали только потому, чтобы он был в состоянии тащить мешок…

Покончив с едой, главарь достал из мешка коробочку, из коробочки пузырек, из пузырька белые таблетки и протянул всем по одной. Они сунули таблетки под язык. Кент взвалил мешок на спину, занял место во главе отряда и зашагал вдоль еще не замеченной другими старой дороги, которая, в чем можно было не сомневаться, привела всех обратно – в тот же поселок. Кент надеялся, когда совсем стемнеет, бросить мешок и скрыться – ведь не так-то просто найти без собаки в темном лесу человека. Стоит только шагнуть в сторону, не шуметь, и ты уже вне досягаемости. Но случилось не предвиденное им.

Чем дальше они шли, тем быстрее дорога освобождалась от травы и кустов, и ее скоро увидели все.

Главарь сбросил свой рюкзак и крикнул:

– Черт! Куда это мы идем?!

Он ударил Кента ногой пониже мешка, и тот, падая, угодил головой в большой муравейник. Поднявшись, он пробормотал, что дорога, должно быть, правильная…

– Знаю! Мы здесь уже были и знаешь куда пришли? – орал главарь. – Мы сделали круг!

Кент молчал, прикинувшись удивленным.

– Мы пришли туда же, откуда ушли. Ты понял это, ублюдок?

«И ругается-то он как-то… неинтересно, – подумал Кент. – Сразу видно, что они никогда не сидели в тюрьме – богатый тюремный фольклор им незнаком!..»

Он сказал, что не знает, куда они пришли, но ему не поверили.

– Нет смысла искать дорогу ночью, – сказал главарь. – Придется еще раз переночевать здесь. Ублюдка поведем с собой.

– Зачем? – спросил один.

– Зачем? – повторил другой.

Женщина промолчала.

– Встань в середину! – приказал главарь Кенту.

Взвалив послушно на плечи мешок, Кент занял теперь место посередине, и они двинулись к мертвому поселку, Кент – уже в третий раз. Какое невезение!

И как несправедлива к нему жизнь! Разве в тайге места мало?… Шли бы они своей дорогой, он ведь их не трогал. «Что за люди? – в который раз спрашивал он себя. – Не беглецы – видно же, что колонии они и не нюхали. И женщина с ними… Стремятся в город и… не знают, где он. Что они с ним сделают в поселке, когда придут?…» Присутствие женщины, хотя и не проронившей ни слова, Кента обнадеживало. Правда, и у нее были такие же холодные, безразличные ко всему глаза, но она все же была женщиной. А всем известно, что женщины больше предрасположены к жалости, сочувствию, да, пожалуй, и к справедливости. Может, ее присутствие все-таки как-нибудь смягчающе отразится на его дальнейшей участи, надеялся Кент, хотя не мог уловить в ее глазах ни тени сочувствия. Проклятая ведьма! Могла бы сказать: «Ребята, Да отпустите вы его, он же нам ничего не сделал плохого». Куда там!.. Дождешься от нее доброго слова. Не женщина – сфинкс в брезентовых штанах. Сука. Волчица. Людоедка…

Вошли в поселок и направились к пустой колонии. Подошли к «вахте». Главарь открыл калитку и сказал Кенту:

– Проходите, уважаемый. Привычное место, не правда ли?

Кент вошел в проходную.

– Дальше! – скомандовали сзади. – На территорию!

Они прошли мимо темных пустых бараков, направляясь к изолятору.

«Похоже, – подумал Кент, – меня ведут в карцер…» Так оно и было – его привели в штрафной изолятор. Но почему именно сюда? Разве им известно назначение этого сооружения?

Вошли в небольшую комнатушку-дежурку.

Все скинули мешки. Кент тоже.

– Пришли, – сказал главарь и приказал: – Закройте дверь!..

Человек с квадратным лицом закрыл дверь и прислонился к ней спиной.

– А теперь рассказывай, – сказал главарь, – откуда бежал, за что сидел, почему хотел нас надуть? Все говори как надо! – И ударил Кента кулаком в лицо.

Кент отлетел к человеку с квадратным лицом, тот ударом ноги препроводил его к третьему, и этот стукнул его доской по голове. Кент еще раз проделал весь круг, только женщина не принимала участия в его избиении. Она равнодушно наблюдала, сидя на рюкзаке.

– Говори! – крикнул главарь и ударом кулака разбил Кенту губу.

Выплевывая кровь, Кент сказал:

– Вы же не даете… Перестаньте бить меня…

– Ага! Он намерен говорить! – сказал главарь и поднял руку, словно призывая всех к тишине.

Кент был вынужден признаться, что сидел за любовь к чужой собственности. Объяснил, где сидел, как бежал. Почему сюда? Ищет город и сам не знает точно, как его найти. Сказал, что устал, проголодался, а они еще заставили его мешок тащить и избили неизвестно за что… Если они – люди и у них общие цели, то им совместно и надо искать город; он не может быть далеко…

– Значит, ты все-таки хоть приблизительно знаешь, как идти к городу?… – сказал главарь и задумался. Потом встрепенулся и спросил: – Тебе деньги нужны? Не будешь вилять, получишь. – Он вытащил из кармана пачку купюр.

Кенту стало смешно.

– Вы мне хлеба пожалели, а теперь, значит, и денег не жалко! – сказал он и тут же спохватился – он выдал свои догадки об их расчете с ним. Это тут же подтвердилось.

– Н-да, – сказал главарь. – Ты не дурак, смотрю. Он правильно рассуждает, – обратился к своим, – доведет нас до города и получит, что ему причитается!

И Кент снова пошел по кругу, пока уже не смог подняться.

– Уберите его! – сказал главарь, видя, что Кент чуть дышит.

Его бросили в одну из камер. Он слышал, как лязгнул засов снаружи. Один – слава богу!.. «Лихо они меня обработали! – думал он с горьким восхищением. – Не расходуя много силы, били легко, играючи, а человек чуть жив… Специалисты!.. А ведь действительно, так бьют профессионалы, хорошо натренированные!..»

Между тем их не было слышно – полная тишина, только ветер подвывал в разбитое стекло маленького оконца, будто на флейте играл.

Жуть брала от сознания того, что опять оказался в карцере… и посадил не Плюшкин. Умора и только! А ведь Плюшкин его ни разу за их долгую совместную «дружбу» даже пальцем не тронул.

Захотелось помочиться. Слез с нар, по привычке нашел в темноте угол, где, не глядя, знал, стоит параша, и она там была. Облегчился, добрался до нар и грохнулся. Наступила апатия. Тело била дрожь – и холод, и нервы совместно старались. Послал их обоих подальше, закрыл глаза, замер. Тот, кто родился, должен всегда быть готовым умереть, этого никто не избежал. Как ни странно, уснул и проспал мертвым сном досветла, было ли утро или день – понять не мог.

К своему удивлению, встал довольно легко, бодро… Думал, что после вчерашнего вовсе не сможет пошевелить ни рукою, ни ногою, а если сдвинется с места – отдаст душу черту от боли, потому и не двигался, хотя и почувствовал ближе к утру, что его грызет клоп. Ох, уж эти паразиты! Какая жизнеспособность – столько времени жить без еды!.. И только аппетит нагулял…

Спустившись с нар, Кент не поверил своим глазам: около двери на полу лежало полбуханки черного хлеба, а чуть подальше – вяленая рыбина! Что же это – мучители за ночь подобрели? Неужели в их кирзовых душах появилось какое-то доброе чувство?! Ачто же крысы – как они проспали такую благодать?

Он поднял драгоценные яства и хотел выйти из камеры, но дверь оказалась запертой. Что за дела!

Постучал кулаком, как обычно, когда в карцере вызывал надзирателя, – ответа никакого. Кент кричал, звал, сколько хватало сил, ответа нет. Неужели бросили… в запертой комнате… даже без ножа? Снова начал кричать, и, наверное, жутко раздавался этот крик над пустым поселком, бараками, расходясь и замирая в окружающем кустарнике. Никто и ничто не отвечало, следовательно, хлеб-рыбу они подбросили перед тем, как уйти. Потому, наверно, и рыбу вяленую им не жалко стало – воды-то не было!..

Еще покричал изо всех сил и перестал – не было смысла без толку глотку драть. Разбежавшись, бросился на дверь и, кажется, ключицу сломал – дверь-то железная, он от нее отскочил, как мяч, и шлепнулся о стенку. Такой маневр тоже не имело смысла повторять. Сел на нары и в бессильной злобе начал выкрикивать весь арсенал терминов, которыми в тюрьмах выражают эмоции как положительные, так и отрицательные, и адресовал все это богу, чертям, матерям, бабушкам, Плюшкиным, пернатым и парнокопытным, и кричал, бесился до полного исступления. Затем, обхватив голову в тупом отчаянии, замер, готовясь ждать своей участи, даже не поев «на дорогу».

Просидел в таком оцепенении недолго – с полчаса, больше его неспокойная натура была не в состоянии выдержать. Вскочил с нар, подошел к двери и начал бить по ней ногами, вкладывая в это всю оставшуюся силу. Вдруг! О, радость! Спустя некоторое время заметил, что щель между дверью и косяком как будто стала шире; это придало силы. Он продолжал бешено бить ногами дверь – пыль столбом. Разбежался, ударил в дверь обеими ногами и упал на пол, больно ушибся. Но дверь… с треском раскрылась. Вот когда время работало на него, то время, в течение которого ржавели шурупы, державшие засов, и гнили обитые железом доски!..

О, теперь уж ему и хлеб и рыба будут очень кстати. Он схватил их и вышел в коридор. В комнате, где его били, никого не было. Открыл дверь на улицу и машинально вскинул глаза на вышку. Сердце обмерло. Нет, это выше его сил: на вышке взад-вперед ходил часовой. Кент прыгнул назад, прикрыл дверь, посмотрел в щелочку. Нет, ему не померещилось: на вышке в зеленом плаще, держа в руках, кажется, автомат, ходил часовой.

Что же это? Не могли же заселить колонию за ночь! Когда часовой повернулся спиной, Кент выскочил из двери и юркнул за угол, где его нельзя было видеть с вышки. Прошел до противоположного конца штрафного изолятора – оттуда открылся вид на другую вышку, там тоже маячила человеческая фигура. Значит, на всех вышках за ночь поставили охрану? Или это снится ему, или он сходит с ума от всего пережитого?

Он лег на живот, сунув хлеб и рыбу за пазуху, и по-пластунски пополз к воротам по грязи, под моросящим дождем. Кругом не было видно ни одной живой души, но он видел третью вышку, и на ней тоже шевелился человек.

Кент дополз до ворот, отсюда и четвертая вышка была видна, и на ней также – боже сохрани! – стоял охранник. Кейт уткнулся лицом в грязь и беззвучно заплакал. Могло быть только одно: ночью пришли те, кто шел за ним, искал его, оттого и сбежали его ночные мучители. Значит, оставленная ему еда была все-таки чем-то похожим на запоздалое сочувствие или даже раскаяние с их стороны… «Но почему же меня ночью не взяли? Не нашли? Быть не может!»

Он вытянул руку и толкнул дверь в караульную – открылась. Подождал. Никто не вышел. Тогда, улучив момент, вскочил и прыгнул в проходную. Пусто. Никого. Какой-то бред: на вышках часовые, здесь – никого. Открыл калитку, выглянул в поселок – нигде никого. Эх! Была не была! Побежал со всех ног.

Как он бежал! Так скачут козы весною, вырвавшиеся из зимнего хлева впервые на зеленую травку. Остановился, когда опять оказался у бани на берегу ручейка, и опять – силы небесные! – увидел белую курицу на том же месте за тем же занятием. Но ему не до нее было. Передохнув, продолжал идти, направляясь, однако, совсем а новую сторону, не имея ни малейшего понятия, куда доберется, продолжая путь в этом направлении. Все разно куда, лишь бы поскорее и подальше отсюда!..