Делегация от Люсонского соборного капитула встретила Ришелье в Фонтене-ле-Конт, в соседней епархии Меллезе, и в конце декабря 1608 г. препроводила его в Люсон. Порожденные нервным перенапряжением мигрени, которые будут досаждать Ришелье на протяжении всей его последующей жизни, в 1608 г. начали усиливаться, и только отвращением, которое вызывала у него мысль об одиночестве и враждебности, ожидающих его в неуютном Люсоне, объясняется то, что он откладывал приезд сюда. Ему исполнилось двадцать три года. При своем официальном вступлении в права епископа он выступил с обращением, в котором выразил надежду на то, что католики и гугеноты в его епархии будут жить в согласии.
По крайней мере раз в году он посещал Париж, а с 1611 года, большую часть которого он проболел, часто гостил у Анри Луи Шатенье де Ла Рошпозе, который в 1608 г. был помощником епископа Пуатье, а с 1611 г. — епископом. Отец Ла Рошпозе сражался плечом к плечу с главным прево, да и сам Ла Рошпозе управлял своей епархией с помощью методов, свойственных скорее военачальнику, чем пастырю. Он любил военную форму и держал личную стражу, а в духовной сфере проявил себя как реформатор, введя в своей епархии пять из новообразованных в начале XVII в. религиозных конгрегаций.
Именно как воин и как епископ Ла Рошпозе в 1614 г. защищал Пуатье от Конде, в то время объединившегося с воинствующими гугенотами. Жан Дювержье де Оранн, более известный как Сен-Сиран по названию аббатства, которое Ла Рошпозе даровал ему в 1618 г., написал памфлет в защиту Ла Рошпозе — «Против тех, кто отказывает духовным лицам в праве применять оружие в случае необходимости» (Contre сеих qui disent qu’il n’est pas permis aux ecclésiastiques d’avoir recours aux armes en cas de nécessité). Дю Плесси знал Сен-Сирана как друга Ла Рошпозе и Себастьена Бутийе, который в то время был каноником Люсона, а с 1614 г. — деканом капитула.
У нас нет сведений о том, что дю Плесси когда-либо пользовался полуразвалившимся епископским дворцом в Люсоне. Иногда он снимал жилье, но по преимуществу жил в своем монастыре в Куссе, совсем рядом с имением Ришелье, а также в епархии Пуатье. Переписка Ришелье свидетельствует о том, что мадам де Бурже покупала и продавала для дю Плесси вещи в Париже. В его письмах к ней, непринужденных по тону и время от времени близких даже к сатире на самого себя, преувеличены те невзгоды, которые ему приходилось терпеть из-за недостатка средств. То он нуждается в серебряной тарелке, чтобы подчеркнуть свое благородное происхождение, то ему приходится чинить старое епископское облачение, поскольку он не может позволить себе нового. Ему не по средствам иметь временное жилье в Париже. У него нет там мебели, меблированные квартиры ему не нравятся, дома же без обстановки очень дороги. Он бы все-таки купил себе дом, если бы нашел достаточно дешевый.
В 1609 г. он пишет: «У меня очень плохое жилье. Здесь нигде нельзя развести огонь из-за дыма… Здесь негде гулять, нет ни сада, ни аллеи, ни чего-либо другого, так что мой дом — это моя тюрьма». Одной из привычек Ришелье, возникшей еще в ранние годы и никогда не изменявшейся (но крайне редко отмечаемой биографами), была его потребность не столько в вольном ветре сельской местности, сколько в свежем воздухе хорошо ухоженного обширного сада, расположенного вдали от городского смрада. Обустройство такого сада стало предметом его особой заботы в дальнейшем, при сооружении Пале-Кардиналя.
Епархия была выделена из провинции Пуату в 1317 г. и была довольно большой по площади, включая по меньшей мере 250 приходов, а возможно, даже вдвое больше. Она не отличалась богатством, и собор, возведенный в XIV–XV вв., находился в удручающем состоянии. Епархиальные доходы — разнообразные ренты, следовавшие из пестрого набора прав, — в 1610 г. были сданы дю Плесси в аренду на девять лет за 13 000 ливров в год. Даже без тех 4000 ливров, которые приходилось отдавать Анри, и платы по счетам за ремонт собора дю Плесси не страдал от нехватки средств. В 1608–1609 гг. Анри передал своему брату аббатство Иль-Шове, которое находилось в его епархии и предоставляло дополнительный, но не определенный в точных цифрах источник дохода. Около 2000–3000 ливров приносили приораты, некоторую помощь также предстояло получить от гугенота Сюлли, губернатора Пуату и министра, который привел в порядок финансовые дела Генриха IV.
Дю Плесси едва успел обжиться в своей епархии, как Генрих IV был убит. В 1609 г. войска Габсбургов оккупировали номинально независимые территории Рейнской области Юлих-Клеве после смерти правившего там герцога. 13 мая 1610 г. Мария Медичи была провозглашена королевой Франции и получила возможность править как регентша, пока Генрих IV вел свою армию против имперских войск. Она должна была торжественно вступить в Париж в воскресенье, но в пятницу, 14 мая, около 4 часов дня Равальяк убил Генриха IV за то, что тот собирался начать войну против братьев-католиков. В результате брака Генриха и Марии Медичи, посредником в котором выступал Климент VIII, родилось шестеро детей; старшим из них и наследником трона был будущий Людовик XIII, родившийся 27 сентября 1601 г. В описываемое время ему еще не исполнилось и девяти лет.
Мария Медичи действовала быстро и получила регентство прежде, чем на него успел заявить права кто-либо из принцев крови. Принц Конде, сын Анри I Конде, недавно умершего кузена короля, был в плохих отношениях с Генрихом IV и скрывался в Милане, принадлежавшем враждебной Испании. Что касается двух других двоюродных братьев, то старший из них Франсуа, принц Конти, молча согласился с регентством королевы-матери, а второго — Карла, графа Суассонского — не было в Париже.
Так случилось, что в день убийства проходила сессия парламента, хотя его президент и главный судья лежал дома с приступом подагры. Он немедленно приехал, вызвав тех представителей пяти других парижских судов, которых удалось найти. Герцог д’Эпернон, командующий французской пехотой, председательствовал по праву старшинства, и хотя постановления этого собрания не имели конституционной силы, около половины седьмого вечера Мария Медичи была единогласно признана регентшей. Это было решение влиятельных парижан, которое должно было стать окончательным. Конституционность была обеспечена на следующий день с помощью процедуры lit de justice. Конти и шестилетний сын графа Суассонского присутствовали на заседании вместе со всеми кардиналами, епископами и пэрами, которых только удалось собрать. Никто не слушал восьмилетнего короля, но именно по его приказу председатель суда Сийери облек его мать полномочиями регента.
Детство будущего Людовика XIII нельзя было назвать счастливым. Он был старшим из шестерых детей Генриха и Марии Медичи, которая была женщиной грубой, вульгарной, не блиставшей умом и абсолютно лишенной какой-либо изысканности и личного обаяния. У нее совсем не было друзей, за исключением ее соотечественницы Леоноры Галигаи и ее супруга, флорентийца Кончино Кончини. Однако Мария была плодовитой. И это было особенно важно для французской монархии, поскольку не только первая жена Генриха IV, Маргарита Валуа, не родила ни одного ребенка, но и из венценосных жен трех предыдущих королей, Генриха III, Карла IX и Франциска II, только Елизавета Австрийская, супруга Карла IX, смогла произвести на свет законнорожденное дитя — дочь, чей пол препятствовал наследованию престола.
Ришелье в своих «Мемуарах» пишет, что услышал об убийстве в Куссе от Себастьена Бутийе. Он всерьез предполагал, что вместо спокойной передачи власти, которая имела место в действительности, в обществе начнутся беспорядки, однако регентша не просила дю Плесси о помощи и не желала ее. Другие, вроде Ла Рошпозе, спешили заявить о себе и занять место в ее окружении, посылая ей рапорты о передвижениях войск и о собраниях дворян. Дю Плесси пошел еще дальше, по собственному почину направив клятву верности от собственного имени и от лица своего духовенства. Когда придет время, дю Плесси, известный в Париже как брат Анри («le frére de М. de Richelieu»), найдет себе место при дворе, но скорее с помощью Анри и мужа их сестры Франсуазы, Рене де Виньеро, сеньора дю Пон-Курле, чем благодаря собственным усилиям. Анри де Ришелье был достаточно умен, для того чтобы не передавать Марии Медичи раболепное письмо и письменную присягу своего брата, предлагающего свои услуги и выражающего соболезнования. В этот раз обаяние дю Плесси, побежденное честолюбием, превратилось в подобострастие.
Бутийе написал дю Плесси, что тот не должен ничего говорить, но не смог помешать тому, чтобы он широко известил окружение регентши о своем намерении приехать в Париж и принести присягу. Бутийе раздал эти письма. Дю Плесси приехал в Париж и провел там большую часть второй половины 1610 г., испытывая немалое огорчение от отсутствия каких-либо намерений дать ему должность при дворе, которой, по его мнению, он был несомненно достоин. Он вернулся не в Люсон, а в Куссе и старался побороть обиду с помощью активной деятельности, рассылая неудобочитаемые и плохо продуманные письма своим главным викариям, подчиненным ему, но старшим по возрасту, а также ведя более обдуманную, но по-прежнему бурную переписку с теми, кто мог сейчас или в будущем содействовать его карьере.
Генрих IV готовился не только оккупировать Юлих, но и поддержать герцога Савойского в его военных действиях против находившегося под испанским владычеством Миланского герцогства. За исключением талантливого, но остававшегося гугенотом Сюлли, Мария Медичи сохранила всех доставшихся ей по наследству советников и под их влиянием согласилась с присоединением Юлиха к империи 2 сентября 1610 г. и полным выходом Франции из кампании против Милана, вынудив Савойю искать защиты у испанцев.
Мария Медичи действительно не нуждалась в услугах, которые настойчиво предлагал ей юный епископ Люсона, но игра стоила свеч, и его шаги были предприняты в подходящий момент: к 1611 г. расходы на содержание двора выросли вдвое. Личные амбиции удовлетворялись на беспрецедентном уровне. Среди тех, кто извлек выгоду из ситуации, были названая сестра Марии Медичи, Леонора Галигаи, и ее муж-флорентиец Кончино Кончини, к сентябрю 1610 г. уже ставший, по свидетельству испанского посла, фаворитом Марии Медичи. Не упуская ни одной возможности обогащения, Кончини приобрел титул маркиза д’Анкра, пост наместника Пикардии (9 февраля 1611 г.) и должность постельничего королевы. Однако к 1612 г. среди высшего дворянства стало вновь усиливаться враждебное отношение к регентству. Несмотря на все попытки купить их расположение, аристократы возвращались в свои провинции и собирали личные армии.
Дю Плесси вернулся в Париж в 1611 г., сняв дом у Дени Бутийе. Ему удалось получить патентные грамоты на учреждение семинарии, зарегистрированные парламентом, и разрешение на наследование недавно умершей настоятельнице монастыря Фонтевро в его епархии, для чего потребовалось монаршее одобрение. Большую часть этого года он был болен, но при этом все-таки вел переговоры с Мериком де Виком, королевским советником, в обязанности которого входило улаживать конфессиональные споры в Пуату. Официальные круги Парижа, обеспокоенные собранием гугенотов в Сомюре в 1611 г., начали с большим одобрением относиться к епископской деятельности дю Плесси.
Хотя дисциплинарные декреты Тридентского собора не были обнародованы в Люсоне до 1622 г., дю Плесси управлял своей епархией именно в их духе. Он нуждался в просвещенном и передовом клире, способном доказать несостоятельность теологических позиций гугенотов, а соответственно — и в определенном сотрудничестве с консервативным капитулом, который считал, что новый епископ узурпировал его права. Дю Плесси предложил основать семинарию, он был твердым и внимательным администратором, деспотичным по нраву, но готовым много работать и достигать своих целей в основном с помощью обаяния. А между тем его честолюбие хотя и не позволяло ему пока прямо использовать политическое влияние для достижения личных целей, но, несомненно, побуждало к приобретению более высокого статуса и большего количества денег. Он внимательно следил за появлением новых, более привлекательных епископских вакансий.
Многие из религиозных учреждений его епархии контролировались извне, некоторые зависели от крупных аббатств, другие же обеспечивали доходом, часто через посредников, несколько знатных французских семейств. Монастыри религиозных орденов не подчинялись его юрисдикции, однако, как и многие епископы-реформаторы его поколения, в частности Ла Рошпозе, дю Плесси находил выход, привлекая в свою епархию новые конгрегации, не обладающие подобным иммунитетом и предназначенные для сугубо пастырских целей (как, например, монашеская организация визитандинок, основанная в 1610 г. Жанной Франсуазой де Шанталь и Франциском Сальским). В 1611 г. Берюль, в чьей системе духовных ценностей особый упор делался на важность иерархии духовенства и концепцию «служения», создал французскую общину ораторианцев — не связанных монашеским обетом священников — по модели Оратории, основанной в Риме Филиппом Нери. Относясь с неприязнью к традиционным монашеским обетам и к освобождению монастырей из-под епископальной юрисдикции, он намеревался наладить систему образования священников, и дю Плесси тут же пригласил французских ораторианцев в свою епархию. К июню 1612 г. многие члены Оратории стали его частыми гостями, проводя в его епархии по 5–6 месяцев подряд.
Дю Плесси также пригласил к себе монахов из ордена капуцинов — ответвления ордена францисканцев, — которые со временем основали монастыри в Ле Сабль д’Олонь (1616) и самом Люсоне (1619). Капуцины работали здесь еще до прибытия дю Плесси, и в 1610 г. они образовали в Турени самостоятельную «епархию» с собственным главой. С 1613 г. им был отец Жозеф (Франсуа ле Клер дю Трембле), зловещий «серый кардинал», уже тогда друживший с Берюлем, а позже ставший для Ришелье близким другом и главным советником по иностранным делам.
После первого (и весьма малолюдного) епархиального синода 1609 г. дю Плесси предпринял объезд приходов своей епархии, а в 1613 г. издал несколько синодальных декретов, в основном касающихся церковных облачений, дисциплины, занятий и образа жизни, нежелательных для священников, а также норм поведения, чтения проповедей, отправления служб и ведения дел в приходах. Именно этого и можно было ожидать от ревностного молодого епископа, стремящегося провести в жизнь реформы Тридентского собора и вынужденного восстанавливать религиозную организацию епархии, пострадавшую от грабежей периода религиозных войн и изрядной небрежности в управлении.
Многие из установлений, касающиеся облачения и поведения священников, содержания ими женщин-домработниц и их права проповедовать, проводить венчания и принимать исповеди, просто повторяли общие нормы церковной дисциплины, часть которых уже явно вышла из употребления. С другой стороны, новаторским начинанием дю Плесси, осознававшего опасность назначения некомпетентного и недостойного духовенства, было стремление ввести конкурсный отбор для претендентов на вакантные приходы, как и было рекомендовано Тридентским собором.
Дю Плесси не всегда удавалось наложить вето на решение тех, в чьей власти было представлять кандидатуры на должность приходских священников, но патентные грамоты 1611 г. на учреждение семинарии позволяли ему собирать налоги в размере 3000 ливров с бенефициев, стоивших более 800 ливров в год. Второй комплект патентных грамот, полученный в августе 1613 г., распространял этот налог на всех держателей бенефициев, за исключением приходских священников, но дела семинарии, обустроенной за личный счет дю Плесси, едва сдвинулись с мертвой точки. Парижский парламент отказал в регистрации второго комплекта патентных грамот по настоянию капитула, так все еще и не смирившегося с назначением дю Плесси. Глава семинарии ушел в отставку, и дю Плесси передал ее ораторианцам, однако этот проект постепенно заглох.
Уже в эти ранние годы своего епископства дю Плесси активно включился в полемику с гугенотами. Последние имели очень сильное влияние в Люсоне и стремились, в частности, построить храм прямо напротив собора и хоронить своих умерших единоверцев на католических кладбищах. С 1609 г. из Люсона в Париж шли жалобы на неуважение законных прав католиков, свидетельствующие не только о неутихающей вражде двух общин, но и о том, что в некоторых частях этой епархии католическая вера еще не была восстановлена в принципе.
Именно в связи с этим у дю Плесси завязались отношения с Ричардом Смитом. Смит, католический полемист, работавший в Париже и выступавший против английского короля Якова 1, впоследствии вызвал враждебность иезуитов, пытаясь лишить их английскую миссию освобождения из-под епископальной юрисдикции. В 1624 г. Ришелье сделает Смита главой английской миссии духовенства этой епархии, и в течение двенадцати лет будет пользоваться его помощью в дискуссии с гугенотами.
Дю Плесси считал религиозные брошюры собственного сочинения и те, на написание которых он вдохновлял других, важнейшей частью своей пастырской деятельности, даже не отдавая себе отчета в том, какую основу для его дальнейшего карьерного продвижения они закладывают. Двадцатистраничные «Синодальные ордонансы» 1613 г. появились вместе с краткими наставлениями для духовников (Briefve et facile instructions pour les confesseurs), подписанными Жаком де Флавиньи — главным викарием, которого позже дю Плесси пожелает сделать своим коадъютором. Наставления, изложенные на 78 страницах, были построены на десяти евангельских заповедях и предписаниях церкви, требующих выполнения обязанностей перед Богом, церковью, государем и страной. Брошюра содержала собственную доктрину епископа. Он рекомендовал проводить богослужения на народном языке, был сдержан по отношению к гугенотам, но не допускал участия католиков в гугенотских обрядах, смешанных свадеб или похорон по церковному обряду для еретиков. Дю Плесси придерживался того либерального взгляда (за который позже его будут критиковать янсенисты), что хотя раскаяние в грехах, основанное на страхе перед муками ада («неполное раскаяние»), хуже, чем раскаяние, вызванное сожалением о нанесенном Господу оскорблении («искреннее раскаяние»), оно тем не менее является достаточным основанием для отпущения их церковью.
Более всего важна в Briefve et facile instructions трактовка отношений между мужчиной и женщиной. Кокетство позволительно, если предполагается, что оно приведет к браку, равно как и любовные письма. Прошло всего четыре года, с тех пор как Франциск Сальский поразил всех, допустив использование косметики и танцев в своем «Введении в благочестивую жизнь» (Introduction cl la vie dévote) и включив в эту работу главу «О непорочности брачной постели» (De I’honnêteté du lit nuptial). Это был еще один пример гуманизации последовательно антисексуальной духовной доктрины позднесредневекового католицизма, а также зарождения веры в то, что инстинктивные, природные стремления могут привести к обретению добродетели. Подобное направление мыслей было основной характерной чертой процесса изменения системы ценностей, имевшего место во французской культуре.
«Наставление христианина» (Instruction du chrestien), которое Ришелье написал в 1618 г., по преимуществу является руководством для проповедников и касается важнейших вопросов христианской жизни. Те, которые касаются веры, изложены в учениях апостолов, а те, которые касаются поведения, — в десяти заповедях и предписаниях церкви. В работе показано, как христианин может получить от Господа силу, для того чтобы следовать всем этим нормам. В основе этого лежат богословские представления о том, что во власти человека, с помощью Божьей благодати, определить свою участь после смерти.
В 1618 г. дю Плесси, верный евхаристическому благочестию Католического возрождения, также подчеркивал важность частых причащений, решительным защитником которых поначалу и столь же решительным противником впоследствии был Сен-Сиран. Дю Плесси также заботился о распространении идеи верности Святому Причастию, что было характерно для знаменитого монастыря Пор-Рояль под управлением Себастьена Заме, до того как обязанности исповедника в нем принял на себя Сен-Сиран. Заме также основал женский монастырь, известный как Общество Святых Даров. Частые причащения и неотделимая от этого верность Святому Причастию ярко окрашивали общественные аспекты церковной жизни возрождения и были среди тех атрибутов, которые впоследствии янсенистское благочестие будет отвергать.
Поначалу не справившись с раздражением, вызванным несостоятельностью его попыток привлечь к себе внимание со стороны окружения Марии Медичи, дю Плесси впоследствии смягчил свой подход к подчиненным, в оправдание ссылаясь на свое здоровье. Обаяние и учтивость снова вернулись к нему, восстановилось и уважительное отношение к нему в епархии. Дю Плесси планировал новую атаку, но на этот раз на политическую власть. Его демарш, проведенный, несомненно, под руководством брата Анри, был, как мы теперь можем увидеть, не лишен определенного риска.
В конце 1611 г. дю Плесси попытался добиться избрания себя делегатом от церковной провинции Бордо на ассамблею духовенства, которая должна была собраться в Париже в мае следующего года. Он написал два письма Франсуа де Сурди, кардиналу-архиепископу Бордо, и послал ходатайствовать за себя своего друга Себастьена Бутийе, в то время бывшего каноником Люсонского капитула. Дю Плесси не преуспел в своем начинании, зато сам Бутийе был выбран представителем от низшего клира. Дю Плесси должен был присутствовать в парламенте на судебном процессе, касающемся епархиальных доходов, и в начале 1612 г. снова приехал в Париж. В марте 1612 г. — месяце, в течение которого дю Плесси, как мы знаем, читал проповеди при дворе, — он мог также присутствовать на соборе в Сане, созванном дю Перроном для того, чтобы осудить откровенный галликанизм Эдмона Рише, с 1608 г. главы (синдика) факультета теологии, который активно агитировал за независимость французской церкви от Рима.
По-видимому, дю Плесси пришлось внезапно покинуть Париж, отказавшись от приглашения прочесть проповедь в Лувре в Пасхальное воскресенье, для того, чтобы сообщить об угрозе восстания под руководством гугенотского лидера герцога де Рогана, женатого на дочери Сюлли. Его краткое возвращение в Париж в 1613 г., под предлогом повторного обсуждения с англиканскими священниками условий приема к нему на службу Ричарда Смита, очевидно, дало ему возможность снова появиться при дворе. Вполне вероятно, что он встречался с Кончини. 2 октября 1614 г. Людовика XIII, которому исполнилось тринадцать лет, должны были объявить совершеннолетним на торжественном заседании парламента (lit de justice). Герцог Майенский, последний выдающийся лидер Католической лиги, умер в 1611 г., а граф Суассонский, самый младший из кузенов Генриха IV, — в 1612 г. В конце 1611 г. в возрасте четырех лет умер второй сын Марии Медичи. Вследствие этого ее третий сын, Гастон, родившийся в 1608 г., становился главным претендентом на престол, до тех пор пока Людовик ХШ не обзаведется прямым потомством мужского пола, а Конде, самый непопулярный из принцев крови, — вторым в очереди на трон. Эта ситуация, сохранявшаяся до рождения будущего Людовика XIV в 1638 г., оказала решающее влияние на карьеру Ришелье и его политические методы.
В феврале 1614 г. дю Плесси сделал заявку на свое участие в политических делах, написав письмо, в котором высказал полную поддержку Кончини. Он шел на огромный риск. Существовала вполне реальная возможность того, что Мария Медичи потеряет свое регентство и оно перейдет к Конде, что страна погрузится в пучину гражданской войны, что скандальное продвижение столь открыто стремящегося к личной выгоде авантюриста-однодневки, каковым был Кончини, в то время уже ставший маршалом Франции, или возвышение при дворе человека невысокого происхождения, с отсутствием должного воспитания, а также высоких моральных, интеллектуальных и личных качеств, сочтут недопустимым и не заслуживающим поддержки.
Возникает впечатление, что дю Плесси выступал не столько на стороне тех, кто, по его представлению, принадлежал к партии победителей, сколько на стороне монарха, которого священное миропомазание наделило правом управлять Францией. Письмо, адресованное Кончини, было настоящим вызовом судьбе, изящным и дерзким. От написанного нельзя было бы отречься, если бы дело пошло не так, как было задумано. «Я только прошу Вас поверить, что мои обещания всегда будут выполняться и что, пока Вы продолжаете оказывать мне честь своей благосклонностью, я буду посвящать всего себя службе Вам». Дю Плесси повезло. Он наконец добился признания, которого так жаждал.
Принцы, все более и более подпадавшие под влияние Конде, в мае 1614 г. заключили договор в Сен-Мену, вынудили Марию Медичи созвать Генеральные штаты и тем самым унизили ее, поставив ее власть под общественный контроль. В соответствии с этим договором ей также пришлось выплатить принцам огромную компенсацию за расходы, которые они понесли, собирая против нее армии, и распустить собственные войска в ответ на роспуск их людей. 27 сентября Людовику XIII исполнилось тринадцать лет. Объявление его совершеннолетним 2 октября в Париже автоматически превращало любое восстание против него в государственную измену. Он подтвердил права своей матери Марии Медичи на управление королевством. Регентша стала теперь королевой-матерью.
Генеральные штаты собрались в Париже в конце октября. Ла Рошпозе с помощью Дювержье провел успешную кампанию по выбору дю Плесси представителем от духовенства провинции Пуату. От первого сословия — духовенства — было избрано 140 депутатов, в том числе пять кардиналов, семь архиепископов и сорок семь епископов. Дворянство было представлено 132 депутатами, а третье сословие — 192, из которых около трети на самом деле были дворянами, а многие из остальных владели сеньориями. Простое крестьянство фактически не было представлено вообще.
Давление со всех сторон на Ришелье будет только возрастать, но отныне и впредь он не проявит никаких признаков сомнения в том, что его религиозный долг поддерживать короля полностью согласуется со стремлением к личному обогащению, признанию, власти и высокому положению в обществе. Он был твердо уверен, что поддержка короля, не просто земного монарха, но полубожественного властителя, является его религиозным долгом, и именно преданность королю открыла для него путь к огромному богатству и неограниченной политической власти. Но его слова и поступки после 1615 г. явственно свидетельствуют о том, что стремление к власти и богатству вряд ли были более сильным мотивом, чем взятый на себя долг. Его отцу удавалось довольно хорошо сочетать верность долгу с образом действий, который, если бы не помешала внезапная смерть, привел бы его к власти и богатству.
Позже дю Плесси пренебрежительно охарактеризует Генеральные штаты как простую популистскую ширму, за которой скрываются заранее принятые решения элиты. Возможно, сходные мысли посещали его и в 1614 г., однако это не означало, что штаты нельзя было использовать с выгодой для себя. Это была возможность доказать собственную полезность высшему духовенству, которое составляло большинство среди представителей первого сословия, — кардиналам и старшим епископам. Дю Плесси, избранный для произнесения вступительной речи, был одним из многих епископов, которые вели переговоры от имени духовенства с представителями двух других сословий, но его дипломатические задачи ограничивались незначительными делами, не включали в себя участие в придворных дискуссиях и не привлекли внимания иностранных или французских комментаторов.
15 января 1615 г., во время работы штатов, в Париже был подписан брачный контракт между братом дю Плесси — Анри — и Маргаритой Гюйо. Судя по тому факту, что со стороны Анри было только двое подписавшихся — дю Плесси и Рене де Виньеро, — положение Анри при дворе по-прежнему оставалось слишком скромным, чтобы он мог оказать брату существенную помощь в достижении его целей, но дю Плесси уже нашел ту благоприятную возможность, которую искал. Несомненно, благодаря тому, что в публичных выступлениях он оставался бескомпромиссным в таких вопросах, как королевский и папский суверенитет или взимание налогов с владельцев должностей, а также потому, что он считался persona grata при дворе и у наиболее уважаемых представителей высшего духовенства — Сурди и дю Перрона, — дю Плесси смог добиться того, что ему поручили прочесть заключительную речь и представить петиции от лица духовенства на закрытии Генеральных штатов 23 февраля 1615 г.
Его речь, основанная на уже обсуждавшихся мнениях и аргументах обеих сторон, а также на зафиксированном письменно замечании дю Перрона на предшествовавших дебатах, длилась более часа, однако в ней не прозвучало никаких оригинальных идей. Это подтверждает, что дю Плесси стремился не к переменам, а лишь к определенному признанию его собственных способностей. Наиболее важные его тезисы касались выполнения декретов Тридентского собора во Франции. Он оспаривал мнение сторонников галликанства о том, что на высшие светские должности во Франции не следует назначать лиц духовного звания, подверженных сильному влиянию Рима, и восхвалял королеву-мать, призывая к восстановлению католической религии в Беарне, родной провинции Генриха IV. Он также выразил одобрение матримониальных соглашений, заключенных с испанским королевским домом, в соответствии с которыми Людовик XIII должен был жениться на испанской инфанте Анне Австрийской, а старшая из его младших сестер Елизавета — выйти замуж не за принца Пьемонтского, как планировалось ранее, а за старшего сына короля Испании, которому со временем предстояло стать Филиппом IV Испанским.
Принцы довольно наивно, но не совсем безосновательно, надеялись, что штаты восстанут против Марии Медичи и ее итальянского фаворита и выскажутся в пользу старой модели собрания нотаблей. У них не было общего понимания того, насколько одиозными стали для новой буржуазии феодальные общественные механизмы, и они не осознавали, что сами провоцируют возникновение такой модели центральной власти, которая приведет Францию к установлению абсолютной монархии почти на два столетия.
24 марта 1615 г. был зачитан ответ короны на петиции трех сословий. В нем было объявлено об отмене продажи и наследования должностей, а также droits annuels — пошлины, которую ежегодно должны были платить владельцы должностей и которая, по оценкам, позволяла собрать полтора миллиона ливров. Это вызвало негодование независимых судов, поскольку они зависели от стабильности института владения должностями и от их денежной стоимости. Предполагалось уменьшить количество пенсионов, которые вели Францию к разорению, и образовать новую судебную палату для сбора сведений о налоговых контрактах и контроля над ними. Но для того чтобы успокоить общество, этого было недостаточно. Высшее дворянство, за исключением Гиза, что весьма примечательно, разъехалось только для того, чтобы начать строить заговоры против Марии Медичи.
Иными словами, королевский ответ на петиции сословий был излишне радикальным. 13 мая в связи с реакцией государственных чиновников продажа и наследование должностей были восстановлены, вместе с droits annuels, по меньшей мере до конца 1617 г. Парламент уже решил выдвинуть дальнейшие претензии, содержавшие прямые нападки на Кончини, и почти достиг соглашения о созыве собрания пэров с Конде, который на самом деле этот парламент презирал. Государственный совет (conseil d’état) ответил напоминанием парламенту о том, что его функции являются чисто судебными. Он не наделен ни исполнительной властью, ни правом выражать свое мнение по политическим вопросам. И 31 июля 1615 г. Кончини, теперь уже маршал д’Анкр, был уполномочен подавить мятеж принцев.
Теперь Конде вступили в союз с гугенотскими лидерами, и только защита армии Гизов позволила королеве-матери обменять свою дочь на испанскую инфанту на реке Бидассоа, по которой проходила часть границы между Францией и Испанией. Во время поездки туда двор провел большую часть августа и сентябрь в Пуатье и вынужден был оставить заболевшую принцессу Елизавету на попечение дю Плесси, предоставив епископу соблазнительную возможность написать серию льстивых писем Марии Медичи о здоровье ее дочери. Похоже, что именно в это время дю Плесси, не присутствовавшему на собрании духовенства, которое проводилось в период между маем и августом 1615 г., и вернувшемуся в Куссе самое позднее в начале апреля, пообещали должность чиновника, ведающего раздачей милостыни, при дворе Анны Австрийской. Это обещание было официально подтверждено в ноябре. Жалованье составляло всего 300 ливров, но обязанности были необременительными, а сама должность обеспечивала ее владельцу достаточно надежное положение при дворе.
Следует отметить, что это назначение свидетельствует о том, сколь скромное место отводилось дю Плесси, поскольку соответствующий пост при дворе самой Марии Медичи оставался вакантным после ухода с него кардинала Бонци в 1615 г. Кажется наиболее вероятным, что дю Плесси был принят в штат придворных Анны Австрийской из-за того, что этот пост был только что создан и не нужно было никому платить за него. В 1617 г. дю Плесси продаст должность Себастьену Заме, тогда епископу Лангра, за 60 000 ливров наличными и имущество дополнительной стоимостью в 10 000 ливров. Большая часть вырученной суммы пошла на то, чтобы обеспечить три четверти приданого его двадцатидевятилетней сестре Николь, вышедшей замуж за маркиза де Брезе в январе 1618 г.
В январе 1616 г. на обратном пути от испанской границы двор ненадолго останавливался в Пуатье, но дю Плесси не принимал никакого участия в переговорах между двором и Конде, имевших место в феврале-марте в Лудене, совсем недалеко от поместья Ришелье. Отец Жозеф, который приобщился к светской политической жизни в 1615 г., будучи посредником у Конде и Марии Медичи, был вовлечен в эти переговоры и, несомненно, информировал дю Плесси об их продвижении. Дю Плесси последовал за двором в Париж в мае, после того как тот сделал остановки в Туре и Блуа, но в первые два месяца 1616 г. дю Плесси (или, возможно, Анри) жаловался на ущерб, причиненный семейному имуществу войском Конде.
Переговоры между Конде и правительством были проведены под руководством государственного секретаря Вильруа в феврале-мае 1616 г. и завершились заключением Луденского договора от 3 мая 1616 г., выгодного для Конде. Вильруа, в частности, согласился с требованием Конде сместить Кончини с поста наместника Пикардии и губернатора Амьена и вручить самому Конде полтора миллиона ливров, место в совете, Берри и крепость Бурже. Кончини немедленно лишил Вильруа поста члена совета, хотя потребовалась пара месяцев, для того чтобы освободить его от выполняемых функций.
В конце мая дю Плесси был назначен государственным советником (conseiller d’état). За эту должность ему, по-видимому, тоже не пришлось платить, поскольку она по-прежнему формально принадлежала Вильруа. 16 мая канцлер Сийери, который не мог быть смещен конституционным путем, был вынужден вручить печати, которые обычно находились в его ведении, Гийому дю Вэру, знаменитому оратору, моралисту и философу-неостоику, которому Генрих IV в 1596 г. пожаловал губернаторство в Провансе. Пюизье, сын канцлера, потерял свой пост государственного секретаря по иностранным делам.
Эти меры заметно упрочили положение Кончини. Он был назначен наместником Нормандии, губернатором которой была сама Мария Медичи, и губернатором Кана и Пон-де-л’Арш, получив при этом денежный подарок на сумму в 300 000 ливров. Когда Конде переехал в Париж в конце июля 1616 г. и быстро занял главенствующее положение в совете, его популярность — отчасти являвшаяся следствием всеобщей ненависти к Кончини — была столь велика, что это делало его серьезным соперником Марии Медичи в борьбе за власть. Однако Конде недоставало сильных политических союзников, поскольку принцы не доверяли друг другу, и, следуя совету Клода Барбена, нового генерального контролера финансов (contrôleur-général des finances), королева-мать приказала арестовать его 1 сентября. Конде освободили только в октябре 1619 г.
Затем королева-мать продолжила избавляться от советников, доставшихся ей по наследству от Генриха IV, уволив 25 ноября даже дю Вэра. Путь был расчищен, и Кончини теперь мог назначать на важные посты своих людей. В их число входил и епископ Люсонский, который уже с июня вел успешные переговоры с Конде от имени двора и к этому моменту имел резиденцию в Париже. Регентша сдержала свое обещание об обеспечении Ришелье важного места в королевском совете.
25 ноября, когда у дю Вэра изъяли печати, дю Плесси занял освободившееся место государственного секретаря и формально был уполномочен вести иностранные и военные дела. Это принесло ему 17 000 ливров, к ним следует добавить 2000 ливров, которые он получал как член королевского совета, и специальный пенсион в 6000 ливров, выплачиваемый королем. Венецианцы, испанцы и английский посол считали это назначение победой испанцев и папы, поскольку в их представлении дю Плесси прочно ассоциировался с политическим крылом, представленным ведущими фигурами Католического возрождения, хотя сам дю Плесси старался выказывать беспристрастное отношение как к испанцам, так и к гугенотам. Несмотря на то что он был самым молодым членом совета, он с успехом отстаивал свое епископское право старшинства.
Как министр, дю Плесси обращал особое внимание на интересы Франции на Севере Италии, но в целом стремился к миру. Он предлагал французское посредничество в разнообразных конфликтах, но и венецианцы, и савойцы отказались от этих услуг, не веря в силу и стабильность администрации Кончини и предпочитая иные пути ведения переговоров. Он также мало что мог сделать для того, чтобы предотвратить задевающую интересы Франции выплату компенсации испанским Габсбургам за их согласие на переход имперской короны к правителю Штирии Фердинанду и к австрийской линии дома Габсбургов. Его основная деятельность сводилась лишь к заверениям соседних держав в том, что политика французских властей будет оставаться открытой, что испанские браки не определяют общую линию внешней политики, а также к убеждению иностранных сторонников гугенотов не позволять их французским единоверцам набирать наемников за границей.
Возможно, дю Плесси написал датированное 17 января 1617 г. письмо от имени короля в ответ на манифест герцога Майенского, после того как мятежные принцы начали собирать армии. «Декларация Короля о подавлении новой смуты в его королевстве» (Declaration du roy sur le subject des nouveaux remuemens de son royaume) от середины февраля определенно принадлежит перу дю Плесси. Агрессивный тон обоих текстов основан не на логических аргументах, а на представлениях об абсолютном королевском авторитете — мистическом качестве, которым облечены законные монархи. В это время еще не возникло никаких явных размолвок между юным королем и его матерью, но неприязнь Людовика XIII к Кончини становилась все более очевидной.
С какой бы силой дю Плесси ни стремился к признанию, богатству и возможности применить свои таланты на практике, он посвящал себя укреплению de facto и de jure власти законного монарха, чьи личные недостатки, по-видимому, он уже хорошо видел. В связи с этим он совершенно обоснованно ищет общества Клода Барбена, генерального контролера финансов, который убедил его не отказываться от Люсонского прихода после назначения министром в 1616 г., чего, в свою очередь, сильно желал Кончини, поскольку эта отставка сделала бы дю Плесси в высшей степени зависимым от него самого.
Кончини, обидчивый и высокомерный, не очень-то стремился лично вмешиваться в политические решения, принимаемые в окружении королевы-матери. Его интересы заключались в деньгах и власти, а не в управлении, и большую часть первой половины 1617 г. он провел в Нормандии. Дю Плесси, избегавший открытых нападок на Кончини, тем не менее имел достаточную свободу действий, хотя его «Мемуары» свидетельствуют о том, что он находил смены настроений Кончини утомительными, и вполне вероятно, что, как позволяют предположить некоторые источники, он и Барбен тщетно испрашивали у Марии Медичи разрешения уйти в отставку. В то время, по-видимому, все еще с искренним стремлением служить королю, дю Плесси предпринимал энергичные попытки укрепить три королевские армии так, чтобы они могли противостоять принцам, и воспользовался помощью брата, чтобы доставить королевский указ Монтиньи, управлявшему провинцией Ниверне.
В январе 1617 г. высшее дворянство снова начало собирать войска против Кончини. Часть их собралась в Суассоне: армия герцога Буйонского — 6 января 1617 г., а герцога Неверского — позже в этом же месяце. К ним присоединились герцоги Вандомский и Майенский. Но Мария Медичи подала свой умиротворяющий голос. Общего восстания не последовало, и после манифестов, протестов и демонстрации силы с обеих сторон гранды вернулись ко двору. Некоторые из деклараций, подписанных королем, были не только написаны дю Плесси, но и подписаны им как государственным секретарем.
Кончини тем не менее смог бы выжить, если бы не внезапное возвышение королевского сокольничего герцога де Люиня и не одобрение, которое встретил юный король со стороны своего кумира, друга и наперсника, каковым тот вскоре стал. Пятнадцатилетний Людовик XIII, подталкиваемый тридцатидевятилетним Люинем, 24 апреля 1617 г. приказал арестовать Кончини.
Кончини должен был предстать перед парламентом, но за «сопротивление при аресте» был убит тремя пистолетными выстрелами в голову маркизом де Витри, капитаном гвардии, и двумя другими известными офицерами, которые затем пронзили его тело кинжалами и отшвырнули прочь. Людовик XIII хотел выставить его тело на всеобщее обозрение, но после тайных похорон в Сен-Жермен л’Оксеруа оно было извлечено из земли толпой, кастрировано и разорвано на куски, которые затем были либо сожжены, либо брошены на съедение собакам, либо насажены на колы. Позже, в 1617 г., Витри получил пост маршала, который занимал Кончини.
Леонору Галигаи нашли плачущей в постели, взяли под стражу и препроводили в Бастилию. Ее саму, вместе с убитым мужем, признали виновной в государственной измене (lèse-majesté) скорее за огромные финансовые прибыли, которые стекались к ее мужу и к ней самой и частично переводились за пределы королевства, чем за какие-либо особые беззакония, но также и за применение злодейских чар против Марии Медичи. Она была обезглавлена в день вынесения приговора, 8 августа 1617 г., а ее богатства, как и богатства ее мужа, были конфискованы в пользу короны.
Людовик XIII почти сразу же пожаловал их Люиню под видом возвращения долгов. Рассмотрение дела Барбена было передано в большой совет, и, хотя его и признали виновным в измене, приговор был относительно мягким — конфискация имущества и ссылка за границу. Он был вынужден продать свою должность главного интенданта королевы (intendant-général de la reine) и в октябре 1619 г. все еще содержался в Бастилии. Убийство Кончини было актом, с помощью которого молодой король, полностью находившийся под влиянием Люиня, отнял власть у своей матери.
На суде Леонору Галигаи, в частности, обвинили в том, что она добыла для дю Плесси должность чиновника, ведающего раздачей милостыни, при дворе Анны Австрийской. Не исключено, что так оно и было, но доказательств тому не существует. Общий тон подобострастия, а позже благодарности к непостоянному Кончини со стороны дю Плесси определенно присутствовал в их отношениях, но при объяснении того, что Кончини в 1616 г. включил дю Плесси в число министров, следует учитывать и роль, сыгранную имевшим обширные связи Анри. Хотя мы вряд ли когда-нибудь точно узнаем об этом, но скорее всего Анри энергично ходатайствовал за своего брата перед королевой-матерью, а не перед Кончини или его женой. В 1610 г. Анри служил Марии Медичи, выполняя ее поручение в Лотарингии, затем в 1615 г. в военном предприятии против Конде, и известно, что он был доволен назначением брата на должность при дворе Анны Австрийской. Не будучи официально причисленным к свите Марии Медичи, дю Плесси с осени 1616 г. играл важную роль и при ее дворе.
Именно Люинь спас дю Плесси от немедленной отставки, которой ему в истерике грозил король сразу после убийства Кончини. Король, стоя на бильярдном столе, кричал Ришелье, чтобы тот убирался, но именно в этот момент Люинь и замолвил за него слово. Однако унижение Ришелье было гораздо более глубоким, чем показалось ему в тот момент. Король велел ему предстать перед советом, где те из советников Генриха IV, которые дожили до этого дня, ясно дали ему понять, что в нем более не нуждаются. Это было фактической отставкой.
Вильруа, Сийери, Пюизье, Жанен и дю Вэр вернулись на свои должности. Армии были распущены, а грандов, вернувшихся ко двору, король простил. Он теперь был настроен враждебно по отношению к своей матери, с которой не общался все девять дней, проведенных ею взаперти в Лувре. Предложение дю Плесси выступить в качестве посредника было принято, и именно его полезность на переговорах по поводу условий ее ссылки отсрочили и смягчили его собственный приговор. Было решено, что Мария Медичи удалится с небольшой свитой в Блуа, а Барбену сохранят жизнь. Люинь хотел, чтобы дю Плесси играл роль информатора и сообщал о том, что происходит в окружении королевы-матери. Он считал, что имеет право на благодарность со стороны дю Плесси, однако Ришелье впоследствии немало сделал, для того чтобы опорочить репутацию Люиня.
Королева-мать отправилась в ссылку в Блуа 3 мая 1617 г., попав в опалу из-за своего покровительства Кончини и враждебного отношения к принцам, но сохранив свои доходы и губернаторство в Нормандии. Когда она уезжала, король простился с ней сдержанно и официально. Дю Плесси ехал в последней карете ее свиты. С одобрения двора он был назначен председателем ее совета, хранителем печати и интендантом. Он надеялся, что сможет поспособствовать примирению сторон, но не преуспел в рискованных попытках взять верх над итальянским окружением Марии Медичи, к тому же он был не единственным в своем стремлении стать главным посредником между королевой-матерью и другими заинтересованными партиями. Кроме того, любое смягчение напряженности в отношениях короля и королевы-матери с неизбежностью поставило бы под угрозу положение — а возможно, даже и жизнь — Люиня. Достичь этого было совсем непросто.
Дю Плесси был искренне озабочен укреплением и защитой королевской власти, а на тот момент это предполагало сотрудничество с Люинем. Поэтому он начал с написания точных отчетов для Люиня. Осознавая свою беспомощность перед интригами придворных королевы-матери, дю Плесси словно шел по тонкому канату, и постоянная боязнь оступиться вызывала в нем приступы состояния, близкого к паранойе: существование у себя подобных ощущений он не отмечал ни до, ни после того.
Королеве-матери не нравилось, что за ней шпионят, а при дворе короля не было уверенности в том, что дю Плесси не попытается взять на себя роль организатора какого-нибудь акта мести. Неприкрытая враждебность, которую испытывали к нему в Блуа, привела дю Плесси в состояние паники, и в его письмах этого времени заметны признаки жалости к себе. 11 июня он внезапно уехал в Куссе, предупрежденный братом Анри о якобы готовящемся против него заговоре. Возможно, он надеялся быстро вернуться, если тревога окажется ложной, и объяснить свое непродолжительное отсутствие делами или необходимостью восстановления здоровья. Королева-мать настойчиво требовала его возвращения, но для всех остальных, кто стремился устранить его от дел, он таким своим поступком лишь облегчил эту задачу. 15 июня король написал дю Плесси письмо, в котором одобрил его возвращение к пастырским обязанностям и приказал не покидать свою епархию.
Дю Плесси, всегда без промедлений пользовавшийся благоприятным моментом, теперь взялся опровергнуть появившийся в середине июля ответ гугенотов на серию посвященных королю проповедей, прочитанных при дворе иезуитом отцом Арну. Написанные им в 1617 г. полемические «Основы вероучения католической церкви, защищаемые от сочинения, адресованного королю четырьмя пасторами так называемой реформированной церкви» (Principaux points de la foy de I’église catholique défendus contre l’escrit addressé au Roy par des quatres Ministres de Charenton) — ответ на письмо, адресованное Людовику XIII гугенотскими пасторами Шарантона. Здесь дю Плесси намеренно подражает дю Перрону, но наиболее важный момент в этой работе — акцент на ложности утверждения о том, что гугеноты лояльны французской монархии. Самая серьезная их вина, с его точки зрения, имела политический характер. Дю Плесси получил благодарность иезуитов и поздравления Сорбонны.
Ему потребовалось шесть недель, для того чтобы написать «Основы вероучения…», которые он тоже посвятил королю, настойчиво требуя в них, кроме прочего, повиновения монарху как Божьему помазаннику и строгого соблюдения католиками этой доктрины. Это дает ключ к пониманию взглядов, которые часто озадачивали комментаторов, будучи одновременно и политическими, и религиозными, как это часто бывало в дни существования Лиги и продолжало оставаться на протяжении всей эпохи Католического возрождения. Помазание светского монарха вовсе не было в начале XVII в. символическим обрядом, считалось, что оно наделяет короля божественной духовной властью.
Королева-мать смягчила свое отношение к бегству дю Плесси и к той роли, которую сыграл в нем Анри, и попросила Люиня разрешить Арману Жану вернуться к ней. Тот написал серию преувеличенно почтительных писем Людовику XIII и предпринял ряд других шагов, частично через отца Жозефа, и это просто возмутило двор короля, все еще беспричинно опасавшийся, что дю Плесси может втайне готовить альянс между королевой-матерью и Конде. У дю Плесси были некоторые основания возобновить жалобы на то, что его идей не понимают. При всем своем практическом, прикладном характере они были не просто внешне религиозными, а имели столь же глубокие мистические корни, как и идеи отца Жозефа, Берюля, Винсента де Поля и Франциска Сальского.
26 октября 1617 г. дю Плесси был направлен из Куссе в Люсон. Он перевез свое имущество из Блуа, снял жилье, принадлежавшее Люсонскому капитулу, и прожил в своей епархии с ноября 1617 г. до апреля 1618, ведя переговоры по поводу проповедников, семинарии и богадельни с Берюлем и капуцинами. В феврале брат дю Плесси, Анри, и его зять, Рене де Виньеро, которому было поручено управлять делами дю Плесси и держать его в курсе парижских событий, были отправлены в свои поместья. 7 апреля 1618 г. они были отосланы вместе с самим дю Плесси в папский анклав в Авиньоне. Рим, как вариант места ссылки, был отвергнут по причине того, что предоставлял слишком большой простор для возможных интриг. В «Мемуарах» этот шаг неправдоподобно объясняется различными тайными кознями, но, вероятнее всего, он был следствием постоянного страха Люиня перед возможностью того, что дю Плесси станет играть роль посредника в деле оправдания королевы-матери, в то время находившейся под строгим военным надзором в Блуа. Люинь держал под контролем всех ее придворных.
Дю Плесси поспешно покинул Люсон в Страстную пятницу и потратил месяц на то, чтобы пересечь Францию. Папская курия, с которой эти дела не обсуждались, была явно недовольна тем, что светская власть удалила епископа из его епархии, но в то же время опасалась быть втянутой во французские внутриполитические раздоры. Рим, как и Париж, явно, но несправедливо подозревал дю Плесси в реальном или потенциальном участии в заговорщической деятельности.
Говорили, что неловкие попытки дю Плесси оправдать себя только ожесточили Люиня и что исключительно по его собственной вине период относительно благосклонного к нему отношения после переворота сменился немилостью. Его деятельность, несомненно, раздражала и вызывала подозрения, но на самом деле она была необходимым следствием его потребности защитить свои принципы. Он не плел интриг против короля. Никогда он не изменял своему патриотическому и религиозному долгу — работать в интересах богоданного монарха и тех, кто ему служит.
15 октября 1618 г. Анри потерял жену, остававшуюся в Ришелье в ожидании рождения ребенка. Мальчик прожил недолго и умер 8 декабря. Двору потребовалось семь месяцев, для того чтобы удовлетворить просьбу Анри о возвращении для ухода за женой и младенцем-сыном, которого он в итоге так никогда и не увидел. После этой двойной потери Анри написал завещание, оставив практически все свое имущество религиозным орденам, но в следующем году, за несколько дней до собственной смерти, пересмотрел его. Оба брата увидели, как рушатся их надежды. Им было уже за тридцать — и никаких перспектив на горизонте. Каждый из них переживал момент глубочайшего отчаяния, и казалось, что надеяться уже не на что.
Все три изгнанника — дю Плесси, Анри и Рене де Виньеро — часто подавали прошения о разрешении вернуться домой на короткое время. Просьбы двух последних в итоге были удовлетворены. Что касается епископа Люсонского, то, возможно, двор рассчитывал в нужный момент использовать позволение вернуться к пастырским обязанностям как предмет торга с целью добиться благосклонности Рима. А пока дю Плесси, в чьих письмах, адресованных капитулу Люсона, вновь появился религиозный пыл, заканчивал в Авиньоне «Наставление христианина», свой важнейший пастырский труд, начатый около 1609 г. Он также написал завещание, оставив свое серебро собору в Люсоне, а библиотеку и 1000 ливров — семинарии.