Неоценимую помощь историку, который ищет ответ на вопрос: «Почему они совершили это?», могут оказать материалы судебных процессов против нацистских преступников. Чтобы определить соответствующее наказание для этих людей, германский суд должен был установить обстоятельства совершения преступлений нацистского режима и расследовать мотивы людей, их совершивших. Поэтому совокупная документация этих расследований содержит важные исторические сведения. Более того, то, что кажется просто юридическим вопросом, также помогает изучить роль конкретных убийц и причины их готовности участвовать в массовых убийствах. То, каким образом суд проводил разграничение между преступником и соучастником, или доктрина о выполнении приказов сверху, например, помогает нам понять ту дилемму, с которой столкнулись участники программы убийств.

В то же время необходимо признать, что этот процесс возмездия часто не отвечал целям правосудия. Суд придерживался грубой версии концепции тоталитаризма, согласно которой только Гитлер, Гиммлер, Гейдрих и их непосредственное окружение были настоящими преступниками Холокоста, в то время как большинство остальных судили, в худшем случае, как соучастников убийства1.

Во многом достижения Германии в решении проблемы ее нацистского прошлого являются показательными. Они представляют собой резкий контраст с отношением таких стран, как Япония, к своей неблаговидной роли во Второй мировой войне. Ужасные деяния, совершенные нацистским режимом между 1933 и 1945 гг., полностью признаны, большие денежные суммы выплачены их жертвам, почти две тысячи мемориалов установлено на месте бывших концентрационных лагерей и в других связанных с войной местах. Ученые продолжают проводить важные исследования, чтобы понять, как и почему могли произойти эти преступления. В частности, поколение молодых историков посвятило себя задаче сделать все, чтобы эти ужасные события не были забыты, а их уроки были усвоены. С другой стороны, материалы германских судов относительно беспрецедентного насилия, совершенного нацистским государством над человеческим достоинством и моральными принципами, вызывает критику как внутри Германии, так и за ее пределами. Ральф Джордано, переживший Холокост германский еврей и пользующийся большим авторитетом общественный интеллектуал, назвал это «второй виной»2.

Неспособность германской судебной власти обеспечить своевременное и справедливое возмездие за нацистские преступления была признана на высшем уровне. Министерство юстиции Германии 10 июня 2013 года опубликовало материалы симпозиума, организованного для исследования роли, которую при вынесении приговоров нацистским преступникам сыграл тот факт, что после 1945 года бывшие нацистские судьи остались на прежних должностях 3. Одним из основных докладчиков по данному вопросу был Джордано, который утверждал, что, вопреки искренним попыткам на разных уровнях судебной системы, длившимся более 50 лет, «колоссальные усилия Германии по привлечению нацистских преступников к ответственности остались фарсом» 4. Тот факт, что подобные резкие слова могли быть произнесены на официальном собрании правительственных чиновников, является показателем того, насколько серьезно вопрос наказания нацистских преступников воспринимается в современной Германии.

Изучение этого вопроса можно начать, взглянув на основные статистические данные. Численность персонала концентрационных лагерей к началу 1945 года достигла примерно 40 тысяч мужчин и женщин. Около 6 тысяч мужчин служили в айнзацгруппах, и, согласно подсчетам, им помогали 15 тысяч человек из полицейских батальонов и 25 тысяч – из Ваффен-СС. О количестве членов вермахта, участвовавших в нацистских преступлениях, можно только догадываться. Таким образом, в целом эта цифра достигает, по меньшей мере, 100 тысяч мужчин и женщин, теоретически участвовавших в различных преступлениях, особенно в Холокосте. За 2005 год власти Западной Германии предприняли расследования в отношении 172 294 лиц, но выдвинули обвинения только против 16 740 предполагаемых преступников – менее 10 % от всех подозреваемых. Смерть некоторых подозреваемых и несколько амнистий исключили 2045 обвиняемых, и 13 952 подсудимых предстали перед судом. 6656 из них, около 48 %, были признаны виновными5.

Эти не особо впечатляющие цифры становятся еще хуже, если мы посмотрим, какие преступления фигурировали в этих обвинениях. Большинство касалось преступлений против политических противников в первые дни нацистского режима, злонамеренных доносов и событий Хрустальной ночи. Только 9 % касались преступлений, совершенных в концентрационных лагерях, и всего 7 % были связаны с Холокостом, самыми отвратительными преступлениями, совершенными нацистами. Лишь 981 обвинительный приговор был вынесен за убийство 6. Вынесение обвинительных приговоров подсудимым, участвовавшим в убийстве евреев на Востоке, несомненно, было сопряжено со многими трудностями. Когда выжившие, травмированные ужасными событиями, через которые им пришлось пройти, давали показания в суде, им часто было трудно вспомнить факты с той точностью, которой требовал суд. Члены СС по большей части отказывались свидетельствовать против своих бывших товарищей. Но остается поразительным, как мало подсудимых предстали перед судом и были признаны виновными в участии в Холокосте.

Еще более удивительна, в свете серьезности этих преступлений, легкость наказания. Большинство из тех, кто был непосредственным участником убийства евреев – более двух третей членов айнзацгрупп – были признаны виновными только в соучастии преступлениям 7. До отмены смертной казни Основным законом 1949 года (Конституция Германии) суды вынесли 16 смертных приговоров. Впоследствии только 166 подсудимых были приговорены к пожизненному заключению, самому суровому наказанию за убийство 8. Другими словами, из 981 человека, которых обвинили в убийстве, только 182, то есть менее 20 %, получили максимальное наказание, предусмотренное германским законом за подобные преступления. Согласно одному из исследований, из проверенных 1770 членов айнзацгрупп только 136, то есть 7,5 %, удалось привлечь к ответственности, и лишь 8 из них получили максимальное наказание в виде пожизненного заключения. Более того, ни один офицер вермахта не был признан виновным за преступления, совершенные против евреев 9.

Нет никаких сомнений в том, что проводить расследования в отношении примерно 100 тысяч подозреваемых нацистских преступников представляло собой чрезвычайно трудную задачу. В конце войны юридического аппарата для этого просто не существовало. Было также высказано предположение, что ситуация усугублялась тем, что преступников было сложно разыскать после 1945 года. Один из исследователей продемонстрировал это на примере полицейского батальона, участвовавшего в массовых убийствах евреев. Из 889 бывших членов этого батальона, чьи имена были установлены, около 400 были убиты во время войны, объявлены пропавшими без вести или умерли после окончания войны до начала судебных процессов в 1960-х гг. У тридцати было австрийское гражданство, поэтому они пользовались иммунитетом от судебного преследования в Германии, а местонахождение еще 271 человека установить не удалось. Некоторые из них, возможно, бежали за границу. Поскольку 130 человек, как установили следователи, не участвовали в массовых убийствах, осталось 58, которых можно было судить, но к тому времени, когда их попытались привлечь к ответственности, многие из них были больше не в состоянии предстать перед судом 10.

И все же эти доводы не особенно убедительны. Количество возможных обвиняемых не могло всегда быть так мало, как в приведенном выше примере. Например, на судебном разбирательстве в 1965 году против членов 303-го полицейского батальона общей численностью 883 человека, которые участвовали в убийстве примерно 50 тысяч евреев, была возможность допросить 376 человек 11. Более того, нам известно, что многие из тех, кто представил медицинское заключение о наличии заболевания, ведущего к нетрудоспособности, получали эти справки обманным путем от врачей, сочувствующих бывшим нацистам. Этот способ избежать наказания получил название «биологическая амнистия», и многие судьи с готовностью принимали эти документы, даже если было очевидно, что они поддельные 12. И наконец, количество тех, кто избежал суда ввиду смерти, старости или болезни, было бы намного меньше, если бы суды над членами карательных отрядов начались сразу после войны, а не в 1960-х гг. Но гораздо более серьезные препятствия правосудию оказывали многие судьи, в ходе разбирательства находившие способы минимизировать ужасные преступления, в которых обвиняли подсудимых. Дело было не в том, что послевоенная судебная власть не могла назначить соответствующее наказание за эти преступления, а в том, что многие из судей не выполняли того, что требовало правосудие. Это бросается в глаза, когда мы сравниваем материалы германских судов и трибуналов союзников.

После поражения Германии в 1945 году многие из лидеров нацистского режима покончили жизнь самоубийством. Кроме Гитлера этот список включал Гиммлера, Йозефа Геббельса, Филиппа Боулера, Бернгарда Руста и Отто Тирака. Геринг покончил с собой незадолго до казни. Международный военный трибунал в Нюрнберге (20 октября 1945 – 1 октября 1946) рассматривал дела 24 подсудимых и приговорил 12 из них к смерти, троих – к пожизненному заключению, и четверых – к тюремному сроку от 10 до 20 лет. Все эти люди были «кабинетными убийцами», то есть они принимали активное участие в организации убийства миллионов, но сами не запачкали рук кровью.

У нас нет достоверных данных о судах над нацистскими преступниками в русской зоне оккупации. Коммунистический режим Восточной Германии, известный как Германская Демократическая Республика, судил 1642 обвиняемых. Из них 216 человек были приговорены к смертной казни или пожизненному заключению, в то время как остальные получили длительные тюремные сроки 13. До какой степени при этом соблюдались надлежащие правовые процедуры, остается предметом дискуссии. В трех западных зонах оккупированной Германии около 35 тысяч подсудимых были признаны виновными военными трибуналами, и около 6500 смертных приговоров были приведены в исполнение 14. Многие из этих судов привлекли к ответственности тех преступников, которые рассматриваются в данной книге.

Между 17 августа и 17 ноября 1945 года британский военный суд рассмотрел дела 45 мужчин и женщин, которые служили в концентрационном лагере Берген-Бельзен, включая коменданта Йозефа Крамера. Одиннадцать обвиняемых были приговорены к смертной казни, а четырнадцать – оправданы. Важно отметить, что в отличие от германских судов над нацистскими преступниками в последующие годы, подсудимых обвиняли не только в конкретных случаях жестокого обращения или убийства. Им также предъявляли обвинение в том, что они были частью организованной группы, жестоко обращавшимися с людьми, находившимися на их попечении. Они были частью целого, действуя как толпа линчевателей, членами организации, выполнявшими «совместные действия» 15.

Доктрина «совместных действий» окончательно оформилась на суде по делу Дахау в 1945 году. 15 ноября 1945 года сорок мужчин, которые служили в концентрационном лагере Дахау, предстали перед американским военным трибуналом, который судил их за то, что они убивали, издевались и морили голодом заключенных. Точное число узников, подвергавшихся бесчеловечному обращению, не могло быть установлено, но оно исчислялось многими тысячами. Уильям Дентон, молодой американский адвокат, который вел это дело, отмечал в самом начале, что подсудимых обвиняли не в убийстве, избиении или пытках заключенных, а в «участии в общем умысле убивать, бить, пытать и морить голодом заключенных». Чтобы управлять таким лагерем, людям надо было действовать сообща. Независимо от должности, занимаемой обвиняемым в лагере, каждый из них «являлся винтиком в механизме или машине истребления». Поэтому о «наличии достаточных доказательств виновности» можно было говорить сразу же, как только выяснялось, что подсудимый служил в Дахау и соответственно участвовал в общем умысле. Именно система концентрационного лагеря с сопутствующей практикой убийств и жестокого обращения с заключенными была преступной 16.

Доктрина общего умысла была заимствована из американского уголовного права и была сходна с концепцией сговора. Однако в отличие от сговора, доктрина общего умысла не требует совместного планирования преступления. Она предусматривает только то, что все участники противоправного деяния должны рассматриваться как главные виновники. Если А и В идут грабить банк, и в ходе ограбления А убивает банковского служащего, А и В оба несут ответственность за убийство, даже если В просто стоял на страже. Применительно к ситуации в концентрационном лагере это означало, что каждому подсудимому не обязательно было совершать все преступления, которые, как показало следствие, имели место. Доказательством вины каждого из них служило то, что он был членом персонала лагеря и знал об общем умысле. Осведомленность о смертельных целях лагеря подтверждалась действиями, совершенными этими людьми в лагере. Каждый был его неотъемлемой частью, большой или маленькой. Многие добровольно шли на свою ужасную службу, и ни один не попытался оставить ее. Большинство проявляли усердие, и этот факт исключает возможность оправдания тем, что они были вынуждены выполнять приказы начальников. Только в тех случаях, когда охранники вели себя более гуманно, доктрина о выполнении приказов сверху использовалась для смягчения наказания, и действительно 12 обвиняемых были приговорены к тюремным срокам, а не смертной казни 17.

Впоследствии американские военные трибуналы продолжали использовать правовое понятие общего умысла в ходе судебных разбирательств над нацистскими преступниками. Судебный процесс над 61 членом персонала СС концентрационного лагеря Маутхаузен начался 29 марта 1946 года. Суд постановил, что управление этим лагерем, вторым по величине, было преступным деянием, и ни один из членов персонала, работавшего там, не может отрицать этот факт. Рядовой СС или Ваффен-СС, охранник или гражданский служащий, участвовавший в управлении Маутхаузена или его филиалов – все они были виновны в нарушении законов и обычаев цивилизованных народов, расстреливая, отравляя газом, вешая, моря голодом и убивая различными способами невинных людей. Точные имена и число жертв остается неизвестным, но их насчитывалось много тысяч. 58 обвиняемых были приговорены к смерти, а трое остальных – к пожизненному заключению. В результате обжалования 9 смертных приговоров были заменены на пожизненное заключение, остальные 49 были приведены в исполнение 18.

За маутхаузенским судебным процессом последовал еще 121 американский суд над нацистскими преступниками с примерно 500 обвиняемыми. В ходе всех этих судебных процессов судьи пришли к выводу, что «массовые зверства были преступными по своей природе, и что участвовавшие в них, действуя по общему умыслу… для опровержения которого необходимы убедительные доказательства, … знали о преступном характере вышеуказанного». Поэтому единственной задачей этих судов было установить способ и степень участия каждого подсудимого. Требовалось «убедительное доказательство», чтобы опровергнуть предполагаемую вину подсудимых 19.

29 сентября 1947 года военный трибунал союзников начал судебный процесс над членами айнзацгрупп. Основное обвинение было выдвинуто в преступлении против человечества, совершенном в качестве части организации, которая убила тысячи невинных граждан. Обвинений в конкретных преступлениях предъявлено не было 20. Как главный обвинитель, Телфорд Тейлор заявил в своей заключительной речи: «Любой, кто помогал работе этих отрядов, зная об их целях, виновен в преступлениях, совершенных этими отрядами». Обвиняемые действительно в точности знали, чего от них ожидают. Они были не крестьянами, призванными в ряды вермахта, а образованными людьми, которые полностью осознавали «зловещую программу, к которой они приступили». Суд закончился обвинительными приговорами в отношении 22 обвиняемых. 14 человек были приговорены к смертной казни 21.

Когда подсудимый заявил в суде, что он просто выполнял приказы сверху, судья Майкл Мусманно спросил Вилли Зайберта, который в конечном итоге был приговорен к повешению, застрелил бы тот своих родителей, если бы ему приказали это сделать. Зайберт не желал отвечать на этот вопрос, и Мусманно отказался продолжать заседание, пока не получит ответ. В работе суда сделали перерыв на один день. На следующее утро Зайберт выглядел измученным и изнуренным, и судья, дав подсудимому время прийти в себя, повторил свой вопрос: «Вы бы убили своих родителей, если бы вам приказали?» После очередной мучительной паузы Зайберт ответил: «Г-н председатель, я бы этого не сделал». Затем последовал нижеприведенный диалог:

МУСМАННО: В таком случае есть приказы, изданные главой [sic] государства, которым можно не подчиняться?

ЗАЙБЕРТ: Это бесчеловечно – просить сына застрелить его родителей… Я бы не подчинился такому приказу.

МУСМАННО: Теперь предположим, что вам отдан приказ расстрелять чьих-то родителей, скажем, еврея и его жену… Установлено, вне всякого сомнения, что [они] не совершили никакого преступления… Единственное, что известно, что они евреи, и у вас есть приказ… Вы бы застрелили этих родителей?

ЗАЙБЕРТ: Ваша честь, я бы не застрелил этих родителей.

МУСМАННО: Да, следовательно, по вашему мнению, немецкие солдаты не должны были подчиняться приказу фюрера убивать всех евреев без исключения.

Мусманно задавал каждому подсудимому этот вопрос. Некоторые, как Зайберт, признавали, что они бы не выполнили подобный приказ – ответ, противоречащий их поступкам во время службы в айнзацгруппах. Другие отказывались отвечать. Тем не менее Мусманно установил, что есть предел подчинению приказам. Подсудимые не могли спрятаться за доктриной о выполнении приказов сверху 22.

Суд по делам айнзацгрупп смог установить происхождение огромного числа жертв из отчетов, которые различные карательные отряды регулярно посылали в Берлин. Имеется 195 таких ежедневных Ereignismeldungen (отчетов о событиях) и, после 1 мая 1942 года, всего 55 еженедельных Meldungenausdenbesetzten Ostgebieten (отчетов с оккупированных восточных территорий). Защита попыталась поставить под сомнение точность этих отчетов, но попытка использовать это оправдывающее обстоятельство не удалась. Кое-где могли быть допущены ошибки при классификации жертв. Были также случаи, когда отряды приписывали себе количество евреев, убитых другими подразделениями, чтобы преувеличить свой вклад в дело массового убийства. Однако хорошо известное стремление немцев к точности помешало сколько-нибудь значительному искажению количества известных жертв. Редакторы окончательного издания этих отчетов пришли к заключению, что «не может быть сомнений относительно достоверности и значимости ЕМ [отчетов о событиях] как источника» 23.

Приговоры первых судебных процессов над нацистскими преступниками, проведенных германскими судами, были суровыми. Из тридцати бывших штурмовиков, которые в 1933-34 гг. терроризировали заключенных концентрационного лагеря Кемма, Земельный суд (Landgericht) Вупперталя в 1948 году приговорил пятерых подсудимых к смерти, а остальные получили длительные тюремные сроки 24. До 1950 года более 40 % тех, кто предстал перед германскими судами за нацистские преступления, были приговорены к пожизненному заключению 25. Иногда при вынесении решений относительно службы в лагерях смерти, таких как Хелмно и Собибор, суды пользовались концепцией общего умысла, которая была разработана военными трибуналами союзников. Йозеф Хиртрайтер служил в Треблинке, лагере, единственной задачей которого, как отметил суд в 1951 году, было убийство евреев. Он несколько раз лично убивал евреев и был известен среди «рабочих евреев» как один из самых жестоких охранников. Однако его вина не зависела от этих убийств. Суд постановил, что не имело значения, руководил ли член персонала Треблинки процессом раздевания еврейских жертв, отводил их в «больницу» или работал на кухне в лагере. Решающее значение имело то, что все эти действия гарантировали бесперебойную работу Треблинки как фабрики смерти. Было установлено, что Хиртрайтер был виновен в убийстве, и он был приговорен к пожизненному заключению 26.

Федеральный верховный суд (нем. Bundesgerichtshof, BGH), высший судебный орган Германии, в официальном решении от 25 ноября 1964 года постановил, что охранники в лагере истребления Хелмно были виновны в соучастии в убийстве просто «в силу своей службы в зондеркоманде», задачей которой было истребление еврейского населения Польши. «В этой связи не принимается в расчет то, какие именно задания им давали для выполнения» 27. Даже бухгалтер в Собиборе был признан виновным в соучастии в убийстве в 1966 году и получил четыре года тюрьмы. Офицер СС Альфред Иттнер был направлен в Собибор в апреле 1942 года и отвечал за ведение учета, включая учет ценных вещей, изъятых у прибывших евреев. Его готовность помогать в совершении убийств, заявил суд, продемонстрировала «бессердечное отношение». Он не убил ни единого человека, но «в силу занимаемой должности в администрации лагеря смерти Собибор, [он] сделал массовые убийства евреев возможными» 28. Федеральный верховный суд подтвердил этот приговор, постановив, что не было необходимости доказывать непосредственную вину подсудимого. Было достаточно продемонстрировать, что он «содействовал главным преступникам» 29.

Однако германское общественное мнение сочувствовало преступникам, и вскоре судебные разбирательства начали отражать социальную атмосферу, в которой преступления нацистов часто воспринимались просто как «ошибки». Не случайно 1950 год стал также годом, когда германские суды снова обратились к помощи судебных заседателей (Schöffen), представителей местного сообщества, чувствовавших пульс общественного мнения. Когда Мартину Борману-младшему, моральному теологу и сыну Мартина Бормана, могущественного главы партийной канцелярии Гитлера, задали вопрос о том, как он оценивает роль своего отца, он ответил, что его отец не обязательно был жестоким человеком, лишенным совести. «Людям свойственно ошибаться. Такое может случиться с каждым» 30. Обвинители не были заинтересованы и не имели средств для начала и проведения длительных расследований в отдаленных местах. Следует отметить, что ценное собрание материалов немецких судебных процессов над нацистскими убийцами, «Justizund NS-Verbrechen», пришлось опубликовать в Нидерландах, поскольку ни один издатель в Германии не желал обнародовать это собрание нацистских преступлений 31.

«Немецкий народ, – заявил кардинал Йозеф Фрингс из Кельна в августе 1945 года, – был гораздо большей жертвой, чем виновные в совершении [нацистских] преступлений». И подобное утверждение жертвенности длилось несколько лет. После страданий, пережитых под властью нацистов, немцы чувствовали, что теперь они подвергаются преследованиям и лишению своих прав со стороны победивших союзников32. Для многих немцев после 1945 года суды союзников над нацистскими преступниками представляли собой «правосудие победителя». Считалось, что ужасы нацистского режима были совершены небольшой кликой преступников. «До окончания войны и того момента, когда оккупационные власти сообщили об этом, – постановил германский суд в 1953 году, – подавляющее большинство немецких граждан не знали об этих событиях»33, – утверждение, которое было опровергнуто многочисленными научными исследованиями. Информация о массовых убийствах евреев была широко известна среди германского населения 34.

Программа денацификации, проводимая оккупационными властями, была крайне непопулярна. Поскольку у большинства немцев было в прошлом то, что они предпочли бы забыть, все, кроме небольшого числа интеллектуалов и журналистов выступали против того, чтобы ворошить старое. Проверку на благонадежность около пяти миллионов немцев вскоре осудили не только те, кого она непосредственно затронула, но также правительство новой Германии, Федеративной Республики Германии (ФРГ), которая была образована из бывших трех западных зон оккупации 23 мая 1949 года. Денацификация, как заявил канцлер Конрад Аденауэр 20 сентября 1949 года, причинила «большой вред и большой ущерб», и теперь пришло время забыть прошлые обиды.

Аденауэр также обещал обратиться к союзникам с просьбой об амнистии тех, кто был осужден военными трибуналами 35. Когда 7 июня 1951 года после длительного процесса пересмотра вынесенного решения союзники привели в исполнение последние смертные приговоры против нацистских преступников, признанных виновными в убийстве десятков тысяч невинных людей, поднялась буря общественного негодования. Вице-канцлер ФРГ и член либеральной Свободной демократической партии Франц Блюхер подал официальный протест против этого акта «несправедливости». Среди немецкого населения преобладало глубоко укоренившееся нежелание признавать самые отвратительные аспекты политической системы, которую они с таким воодушевлением поддерживали. Лишь очень немногие немцы были склонны заниматься вопросом ответственности немецкого общества в целом за все, что произошло за 12 долгих лет нацистского правления 36.

Начало холодной войны, последовавшее за советской экспансией в Восточную Европу, изменило политический ландшафт как Германии, так и Соединенных Штатов. В глазах многих немцев холодная война подтвердила то, что они знали с самого начала: Германия всегда была на правильной стороне, хотя западные союзники еще этого не осознали. Новый акцент на коммунистическом враге также привел к новой политике союзников в отношении разгромленной Германии, в которой теперь видели важного союзника. Правительство Аденауэра поддержало перевооружение Германии. На самом деле, уже в 1946 году в письме своему другу в Соединенных Штатах Аденауэр озвучил свою тревогу из-за угрозы коммунизма: «Опасность очень серьезная. Азия начинается к востоку от Эльбы». Только здоровая Европа под руководством Англии и Франции в союзе со свободной частью Германии, может остановить «наступление азиатской идеологии и власти»37. Для многих немцев было неприемлемо служить на стороне союзников, пока немецкие солдаты, которые так доблестно сражались против советского коммунизма, по-прежнему содержались в тюрьме правительствами этих самых союзников. Поэтому в обмен на политическую и военную поддержку Германии против Советского Союза западные союзники постепенно прекратили преследование нацистских преступников. Они также смягчили приговоры и освободили многих при последующих амнистиях. Например, из 21 смертного приговора, вынесенного на бухенвальдском суде, 17 были изменены в ходе амнистий. К 1951 году все, за исключением четырех, члены айнзацгрупп, признанные виновными, были освобождены из тюрем; последние подсудимые, приговоренные трибуналами союзников, получили свободу в 1958 году 38.

В 1958 году суд в Ульме над членами айнзатцкоманды «Тильзит» раскрыл масштаб преступлений, совершенных на Востоке, и способствовал изменению отношения немцев к нацистским преступлениям. В результате в ноябре 1958 года Министерство юстиции германских земель (Länder) учредило центральное следственное ведомство, Zentrale Stelleder Landesjustizverwaltungenzur Aufklärungnationalsozialistischer Verbrechen (Центральное ведомство государственного управления юстиции по расследованию национал-социалистических преступлений), чтобы ускорить процесс возмещения по суду. Расположенное в Людвигсбурге, недалеко от Штутгарта, Центральное ведомство сначала вынуждено было обходиться небольшим количеством персонала. Но к 1965 году здесь работало около 50 судей и прокуроров, и оно могло активно проводить расследование нацистских преступлений. Центральное ведомство не имело права предъявлять официальное обвинение, но его рекомендации способствовали росту числа судебных преследований в германских землях в последующие годы 39.

Военные трибуналы западных союзников использовали понятие «Преступления против человечества» как новую формулу для старой концепции. Международное право (как, например, преамбула IV Гаагской конвенции 1907 года) давно признало, что даже в отсутствии конкретных постановлений, гражданское население и воюющие стороны остаются под защитой «принципов международного права, поскольку они вытекают из установившихся между образованными народами обычаев, из законов человечности и требований общественного сознания». Военные суды союзников включили в число преступлений против человечества зверства, пленение, пытки, изнасилования и другие бесчеловечные действия против гражданского населения, независимо от того, нарушают ли эти действия внутреннее законодательство страны, где они были совершены. Немецкие судьи возражали против использования этой нормы права на том основании, что она нарушает принципы германского правового государства (Rechtsstaat), в частности, закона expostfacto (имеющего обратную силу), что было запрещено статьей 103 Основного закона. По этой же причине немецкие прокуроры не применяли понятие геноцида даже после того, как 9 августа 1954 года ФРГ включила Конвенцию о предупреждении преступления геноцида 1948 года в Уголовный кодекс (ст. 220а).

Ни одно из этих решений со стороны судебной власти Германии не является убедительным или аргументированным. Как преступления против человечества, так и преступления геноцида давно являлись частью международного права. Конвенцией о предупреждении преступления геноцида был признан этот факт, когда в ее преамбуле было указано, что «на протяжении всей истории геноцид приносил большие потери человечеству». Эти преступления не были четко кодифицированы до 1945 года, поскольку массовые убийства, которые имели место в нацистскую эпоху, были невообразимы. Поэтому преступления нацистского режима могли и должны были быть наказуемыми в соответствии с существующими нормами международного права. Применение этого законодательства не нарушает ни принцип «nullum crimen sine lege» (нет преступления без предусматривающего его закона), ни концепцию закона, имеющего обратную силу 40.

Западные союзники не принимали во внимание того, что им казалось юридическими формальностями, но они уступили и в 1951 году позволили германским судам опираться на немецкие законы. Это означало, что нацистские преступники, обвиняемые в убийстве, могли быть признаны виновными только в том случае, если они нарушили общие положения уголовно-исполнительного кодекса Германии. В соответствии с этим законом срок исковой давности для преступлений с возможным наказанием до 15 лет лишения свободы или меньше, составлял 15 лет с момента совершения преступления, таким образом, никаких обвинений в непредумышленном убийстве не могло быть предъявлено после 1960 года. После долгих дебатов в Бундестаге (парламенте) в 1964–65 гг., 1968–69 гг. и 1978–79 гг. срок исковой давности для убийства неоднократно продлевали, хотя эти меры вовсе не были популярны. Во время одного из таких эмоционально окрашенных обсуждений Гюнтер Диль, пресс-секретарь правительства, назвал людей, которые убивали по приказу, «жертвами нацистской системы» 41. И только в январе 1979 года, когда американский фильм «Холокост» был показан в Германии, большинство немцев смогли понять и признать масштаб и жестокость нацистской эры. Фильм оказал сильное воздействие, значительно превосходящее влияние документальных фильмов и другой просветительской деятельности, и 3 июля 1979 года Бундестаг наконец полностью отменил срок исковой давности для убийства 42. Теоретически привлечение нацистских убийц к уголовной ответственности возможно, пока эти мужчины и женщины живы и можно установить их местоположение.

Статья 211 Уголовного кодекса ФРГ (переформулировка версии 1871 года) определяет убийство, совершенное со злым умыслом, как лишение человека жизни «из жажды крови, для удовлетворения половой потребности, из корысти или прочих низменных побуждений, коварно или жестоко». Изначально наказанием за убийство, совершенное со злым умыслом, являлась смерть. После отмены смертной казни Основным законом 1949 года максимальным наказанием стало пожизненное заключение. Массовое убийство евреев определенно являлось убийством, мотивы которого достойны порицания, и выполнялось оно бесчеловечно, хотя доказать низменные побуждения со стороны конкретных людей было сложно. Мотивы убийц отличались и не всегда были низменными. И что важнее, такое определение убийства не соответствует реалиям Холокоста. «Окончательное решение» еврейского вопроса не было результатом серии отдельных преступлений. Напротив, это было санкционированное государством массовое убийство. Оно было законно в соответствии с судебной практикой нацистского государства.

Попытка наказать за совершение этих преступлений в соответствии со стандартами индивидуальных правонарушений была обречена на неудачу. Холокост был преступлением, которое можно было понять только во всей его полноте. Военные трибуналы союзников признали эту фундаментальную истину и применяли принцип общего умысла, объединяющего в себе как систематическую организованную государством деятельность, так и индивидуальную ответственность. Разграничивать преступников Холокоста, основываясь на предполагаемой мотивации, означало разбить Холокост на серию отдельных, часто разрозненных правонарушений, ни одно из которых не складывается в общую картину преступлений геноцида. Это вело к абсурдным последствиям, например, эсэсовец, который, выполняя свои официальные обязанности на фабрике смерти, убил десятки тысяч человек, высыпая гранулы газа в газовую камеру, получал более мягкое наказание, чем охранник, который по собственной инициативе убил одного заключенного. Это также означало, что на судебных заседаниях, касавшихся обычных дел о случаях насильственной смерти, суды проводили разграничение между преступниками и соучастниками. Подобное разграничение совершенно не подходило для фабрик смерти, поскольку из-за подобной дифференциации некоторым обвиняемым убийство буквально сошло с рук.

Американские суды устанавливали состав преступления на основе объективных обстоятельств. Причины, по которым преступник убил свою жертву – психологический портрет и личные особенности подсудимого, – по большей части не относятся к делу. Более того, все участники убийства виновны в преступлении, независимо от того, сделали ли они выстрел, приведший к смерти, или просто стояли на страже 43. Германская судебная практика, напротив, применяла так называемую «субъективную теорию»: человек, который замышляет преступное действие, является преступником. Если преступный умысел отсутствует или если этот человек совершает действие по поручению другого лица, то он является только соучастником 44. Военный уголовный кодекс от 10 октября 1940 года (который применялся не только к вооруженным силам, но также к членам СС и полицейских отрядов, служивших в России) следовал аналогичным правовым принципам. Статья 47 предусматривала, что ответственность за исполнение приказа, который нарушает уголовный закон, ложится на офицера, который отдал приказ. Подчиненный, который привел приказ в исполнение, подлежит наказанию, только если он умышленно выполнил его или если он знал, что это связано с совершением преступного деяния 45.

И все же часто сложно бывает провести линию между преступником и соучастником. Это затрагивает сложные аспекты мотивации и умысла. Внутреннюю предрасположенность обвиняемых непросто установить 46. Вопрос, действовал ли человек по своей собственной воле или просто помогал другому лицу, сложно решить. Поэтому субъективная теория часто оставляет выявление границы между преступником и соучастником на усмотрение судей, которые сами находятся под влиянием политической и социальной обстановки, в которой они живут. Субъективная теория приводит к судебной практике, основанной на мнении судей, которой не хватает объективного критерия. Это подрывает власть закона.

Разграничение между преступником и соучастником использовалось немецкими судами, чтобы избежать вынесения сурового приговора. Например, при рассмотрении так называемого Badewannenfall (дела об утоплении в ванне) 1940 года Верховному суду Германии пришлось иметь дело с матерью незаконнорожденного ребенка, которая сразу после родов уговорила свою сестру утопить новорожденного в ванне. Земельный суд Трира признал сестру виновной в убийстве, что означало бы смертный приговор, но Верховный суд отложил вынесение судебного решения. Сочувствуя этой женщине и приводя доводы, что настоящей виновницей была мать ребенка, суд постановил, что сестра, будучи исполнителем убийства, совершила это деяние не в своих собственных интересах, а исполняя волю другого лица. Поэтому у нее не было преступного умысла (Täterwille), и соответственно она была просто соучастником, которому должен быть вынесен более мягкий приговор 47.

Не все согласились с этим судебным решением, и в 1956 году Федеральный верховный суд Германии, высший апелляционный суд по гражданским и уголовным делам, прямо и открыто аннулировал его. «Человека, который собственноручно убивает другого человека, следует считать преступником, даже если он совершает это деяние в присутствии или в интересах другого лица» 48. Однако в деле Сташинского 19 октября 1962 года Федеральный верховный суд снова обратился к субъективной теории, и с тех пор она доминировала.

Богдан Сташинский был агентом советской секретной службы, который, по приказу сверху, убил двух русских эмигрантов, проживающих в Федеративной Республике Германия (Bundesrepublik). И хотя Сташинский убил их собственноручно, Федеральный верховный суд постановил, что его следует считать соучастником и приговорил к восьми годам тюремного заключения. Суд пришел к выводу, что, проведя годы под властью советского режима, Сташинский «постоянно подвергался идеологической обработке» в коммунистическом государстве. Он не был заинтересован в смерти своих жертв и совершил убийства не по «собственному умыслу», а будучи «марионеткой» в руках своих начальников. Человек, который соглашается с преступными намерениями государства, попирающего закон, усердно претворяет их в жизнь и заглушает голос совести, заявил суд, является преступником. Однако в определенных обстоятельствах то, что преступные приказы были изданы государством, может смягчить наказание. По мнению суда, те, кто не подчинялся подобным приказам или «выполнял их в силу своей слабости и неспособности выступить против превосходящей силы государства, или те, у кого не хватало смелости сопротивляться и не было сообразительности, чтобы найти выход из этого затруднительного положения», находятся в иной ситуации. Даже если они использовали политические лозунги, чтобы хотя бы на время заглушить голос своей совести, их следует считать соучастниками. Было бы неправильно приравнивать подобных людей к тем, кто планировал эти убийства или к тем, кто выполнял их добровольно. Как полагал суд, в тоталитарном государстве нельзя ожидать от среднестатистического человека сопротивления преступным приказам. Более того, суд прямо ссылался на «Германию под властью национал-социалистов», когда описывал, как некоторые современные государства планировали политические убийства и другие массовые расправы 49.

Такой подход предполагает наличие дилеммы, стоящей перед нацистскими убийцами, а потому суд считает верным признать их лишь пешками в руках руководства – соучастниками преступлений, что дает право на снисхождение и сравнительно более мягкий приговор. Мы не ошибемся, если предположим, что Федеральный верховный суд был прекрасно осведомлен о пользе такого решения суда и знал, что оно будет работать в интересах нацистских преступников, которым предъявят обвинение в убийстве 50. Действительно, впоследствии суды первой инстанции, как и Федеральный верховный суд, постоянно прибегали к аргументации по делу Сташинского. Адальберт Рюкерл, который долгое время возглавлял ведомство по расследованию в Людвигсбурге, так описывал это: «Не может быть никаких сомнений в том, что склонность судов считать всех, за исключением злостных преступников [убежденных убийц], соучастниками, а не виновниками, является результатом того факта, что в случае признания виновным в убийстве, судам необходимо приговорить их к пожизненному заключению» 51. Или, как один автор иронично охарактеризовал этот процесс: «Германская судебная практика прочно лежит в ванной Сташинского и создает тип преступников, искусственных нацистов, тем самым игнорируя саму реальность» 52. Дело подтвердило большую власть судей, от которых зависело определение различия между преступником и соучастником. Но Федеральный верховный суд не считал это проблемой и даже подчеркивал право судов свободно выносить решение53.

В соответствии с решениями по делу Сташинского, подсудимый мог быть признан преступником, только если он или она были заинтересованы в успешном исходе деяния. В случае обычного убийства эту заинтересованность легко установить, поскольку подобные преступления обычно совершаются из личной мести или ради обогащения. Однако, это сложно доказать в случае со всеми убийствами в нацистском государстве, которые часто совершались большими группами людей. Это привело к абсурдному результату: убийство одного заключенного в концентрационном лагере каралось максимальной мерой наказания за убийство, в то время как за убийство тысяч жертв во время организованных массовых расстрелов судили как за помощь и содействие в совершении убийства. Последствия оказались парадоксальными – чем больше количество жертв, тем мягче наказание 54. Когда Отто Брадфиша, руководителя айнзатцкоманды, судили за убийство, он заявил, что слышал от Гиммлера, что приказ об истреблении евреев исходил лично от Гитлера. В таком случае даже Гиммлера можно было бы считать простым соучастником. Применительно к Холокосту, аргументация по делу Сташинского была близка к тому, чтобы предположить, что существовал лишь один реальный преступник, Адольф Гитлер, который управлял волей 60 миллионов соучастников 55.

Наказать соучастников стало еще сложнее в 1968 году, когда законодательной властью был изменен параграф 50 Уголовного кодекса. Согласно старой версии статей 49 и 50 (теперь статьи 27 и 28) наложение более мягкого наказания за соучастие было произвольным. Якобы для предотвращения вынесения крайне суровых наказаний за незначительные правонарушения, такие как нарушение правил дорожного движения, наложение менее сурового наказания за соучастие было сделано обязательным, если только не было особых отягчающих обстоятельств. Это означало, что за совершение насильственных преступлений соучастники не могли больше получить пожизненное заключение, если только не было доказано, что подсудимый разделял низменные побуждения преступника. Отсутствие таких мотивов меняло обвинение в соучастии в преднамеренном убийстве на соучастие в непредумышленном убийстве, а к тому времени срок исковой давности для непредумышленного убийства закончился. По этим причинам судебное преследование за соучастие в преднамеренном убийстве могло начаться, только если человек действовал с рвением и усердием или при иных особых обстоятельствах 56. Авторы этих изменений в Уголовном кодексе утверждали, что они стремились просто исправить непреднамеренные пробелы в законодательстве, и не имели в виду нацистские преступления. Другие, однако, отмечали, что главным инициатором этой ревизии стал Эдуард Дреер, бывший судья зондергерихт (нем. Sondergericht, специальные нацистские суды, которые действовали вне рамок обычной судебной системы и применяли смертную казнь за малейшие правонарушения). Невзирая на причины этой поправки, она привела к тому, что предъявить обвинение и вынести серьезную меру наказания за жестокие нацистские преступления стало еще сложнее 57.

Прокурор Фриц Бауэр, который играл ведущую роль на Освенцимском процессе, настаивал, чтобы германские суды применяли подход, аналогичный концепции общего умысла. В лагере уничтожения, настаивал он, каждый, независимо от его или ее должности, был частью машины убийства, потому что все знали о задаче этого лагеря 58. Поэтому всех этих людей следует считать активными участниками «окончательного решения» и судить соответственно 59. Разделяя организованное массовое убийство евреев на отдельные деяния, суды искажают реалии Холокоста, который не был просто суммой отдельных событий 60. Однако освенцимский суд не принял эти аргументы, а Федеральный верховный суд открыто отверг их. Пытаясь оправдать дантиста СС Вилли Шатца, Верховный суд утверждал, что работа дантиста для персонала СС в Освенциме не связана с лагерным механизмом уничтожения, и соответственно не делает Шатца соучастником убийства. Даже тот факт, что Шатц регулярно собирал золото, переплавляемое из коронок отравленных газом жертв, не являлось наказуемым правонарушением, поскольку, как утверждал Шатц, он не знал, что тем самым содействует преступному умыслу руководства СС 61. В последующие годы и до рассмотрения в 2011 году дела Демьянюка, охранника на фабрике смерти, другие прокуроры и суды использовали эту аргументацию и также настаивали, что вынесение обвинительного приговора зависит от конкретной роли подсудимого в процессе убийства62.

Начиная с 1950-х гг. большинство судов, занимавшихся рассмотрением дел, связанных с убийствами на Востоке, использовали шаблонный язык, что привело к тому, что подавляющее большинство обвиняемых судили за соучастие. Различие между преступником и сообщником, установленное судом в 1968 году, зависело не от объективных обстоятельств преступления, а от «внутренней предрасположенности» обвиняемого. «Тот, кто совершает деяние по собственной воле, является преступником. Тот, кто действует просто как марионетка или соучастник действия, совершенного другим, является сообщником» 63. Считалось, что политика убийства евреев, «окончательное решение», была разработана Гитлером, Гиммлером, Гейдрихом и их ближайшим окружением. Следовательно, эти люди были виновниками массовых убийств, действовали жестоко и из низменных побуждений, и их следовало считать убийцами, даже если их больше не было в живых. Небольшое количество членов карательных отрядов, которые помимо приказов действовали и по собственной инициативе, проявляя рвение, также рассматривались как убийцы. Их называли «злостными преступниками». На судебных процессах над членами айнзацгрупп 92 % обвиняемых были признаны виновными лишь в соучастии в убийстве 64. Даже командиры этих отрядов часто считались соучастниками, лишь винтиками в машине, управляемой другими. Они подчинялись приказам и действовали не с преступным умыслом, но с покорностью соучастника. Они просто оказывали помощь и содействие в деянии, которое было спланировано и приказано нацистским государством, и поэтому, самое большее, понесли наказание за соучастие в убийстве. Вместо пожизненного заключения за убийство они получали сравнительно короткий тюремный срок за соучастие.

Суды были правы в определении источника «окончательного решения», а именно Гитлера, Гиммлера и их ближайших сторонников. Но они ошибались, полагая, что большинство участвовавших в реализации истребления евреев всего лишь следовали приказам. Прежде всего офицеры, которые организовывали операции по убийству, обладали значительной свободой действия, и многие из них выполняли свои обязанности с энтузиазмом. Они выслеживали своих жертв и принимали решение, кто должен умереть. То же самое относится и к тем, кто проводил селекцию евреев, прибывающих на железнодорожные платформы лагерей уничтожения. Точка зрения, что они были всего лишь соучастниками в действиях, выполняемых по приказу начальников, – марионетками, а не независимыми лицами – имеет серьезные изъяны.

Таким же неудачным является и акцент на внутренней предрасположенности обвиняемых. Помимо того, что сложно с какой-либо определенностью установить образ мыслей конкретного обвиняемого, этот подход способствует отрицанию личной ответственности. Благодаря ему обвиняемый мог утверждать, что при совершении конкретных преступлений в глубине души он оставался порядочным человеком. Моральное раздвоение, присущее этой концепции, было прямо выражено в широко известных словах Гиммлера, который хвалил своих людей за то, что, уничтожая евреев, они остаются при этом порядочными людьми 65.

Утверждение, что подсудимые на самом деле не желали совершать преступления, в которых их обвиняли, часто противоречило описанию ужасных событий, которые суды излагали в мельчайших подробностях в начале вердикта, но которые они игнорировали через несколько страниц, давая им юридическую оценку. Вот несколько примеров.

Виктор Капесиус был офицером СС и врачом в лагере Освенцим с конца 1943 г. до Рождества 1944 г. В его обязанности входила служба на железнодорожной платформе. Согласно вердикту освенцимского суда, Капесиус знал, что «он должен был определять трудоспособность еврейских мужчин и женщин, что только те, кто будет выбран для работы в лагере, останутся в живых, а те, кого он отправит в другую сторону, будут убиты «Циклоном Б» в газовых камерах». Было доказано его присутствие на платформе во время прибытия, по меньшей мере, четырех составов, и его решения повлекли за собой смерть как минимум двух тысяч человек. Примерно около трех месяцев в 1944 году д-р Капесиус также был начальником лагерной аптеки, и суд признал, что на протяжении этого времени он выполнял работу в газовых камерах, а именно заведовал доставкой «Циклона Б». Cуд установил, что иногда Капесиус присваивал собственность еврейских жертв, включая целые чемоданы, полные одежды и ценных вещей, например наручных часов. Он также получал золото, переплавленное из коронок убитых евреев. Однако суд решил, что поскольку Капесиус считал, что эти предметы уже принадлежали германскому государству, данная конфискация не доказывала, что врач СС желал смерти их еврейским владельцам. Суд пришел к выводу, что Капесиус выполнял свои обязанности уверенно и с обманом, что следовало из его слов прибывавшим евреям, что их перевезут в хорошее место. Тем не менее, несмотря на эти серьезные преступления, Капесиус был признан виновным лишь в соучастии в убийстве и 20 августа 1965 года был приговорен к девяти годам тюремного заключения. Он был освобожден в январе 1968 года 66.

Вилли Франк был дантистом и одним из первых членов нацистской партии. Франк вступил в СС в 1935 году и добровольцем пошел в Ваффен-СС в 1940 году. Заболев в России, он продолжил службу в качестве дантиста в лагере Дахау, а позже – в Освенциме. Освенцимский суд считал доказанным, что Франк проводил селекцию на платформе по меньшей мере пять раз, и соответственно был виновен в смерти как минимум 6 тысяч евреев. Как минимум однажды Франк руководил процессом убийства в газовой камере, лично дав сигнал сбросить гранулы газа, и наблюдал за его воздействием через смотровое окно. Убедившись, что все были мертвы, он дал сигнал открыть дверь газовой камеры и убрать тела. Но суд отметил, что Франк не отличился особым рвением. Также невозможно было доказать, что «у него была личная заинтересованность в смерти вновь прибывших». Поэтому Франк был признан виновным только в соучастии убийства и приговорен к семи годам тюрьмы. Он вышел на свободу в 1970 году 67.

Отто Брадфиш изучал политическую экономию и юриспруденцию. В январе 1931 года он стал членом нацистской партии, а в 1937 году вступил в гестапо. Весной 1941 года он был назначен руководителем айнзатцкоманды 8 (айнзацгруппа B) и прослужил в этой должности до апреля 1941 года. Земельный суд Мюнхена I установил, что в этой роли Брадфиш организовал и привел в исполнение большое количество массовых расстрелов. Он объяснял своим подчиненным, что, следуя приказу Гитлера, Россия должна быть «юденфрай» (нем. Judenfrei, свободной от евреев) и что другие низшие по происхождению элементы, равно как и коммунистические функционеры, должны быть ликвидированы.

Суд отметил, что Брадфиша знали как надежного и квалифицированного офицера, который проявлял инициативу в поиске своих жертв. Как минимум дважды он лично участвовал в расстреле, нанося coupdegrace раненым евреям, лежащим в яме. Суд отметил, что не было свидетельств того, что Брадфиш пытался уклониться от выполнения задания. «Он вел себя как верный последователь Гитлера. Воля фюрера для него была законом, независимо от содержания»68. По показаниям члена его отряда, во время казни в Минске Брадфиш заметил, что «к евреям нельзя относиться как к людям» 69. И, тем не менее, в 1961 году Брадфиш был признан виновным только в соучастии в убийстве, повлекшем смерть по меньшей мере 15 тысяч человек, и был приговорен к 10 годам заключения.

Проигнорировав карьеру Брадфиша в нацистском государстве и объявленное им обязательство уничтожать недочеловеков-евреев, суд пришел к выводу, что в действиях Брадфиша не было преступного умысла, и он был просто «марионеткой» своих начальников. Он выполнял приказы убивать, поскольку был убежденным национал-социалистом. Даже факт личного участия в расстрелах не доказывал наличия иных мотивов, кроме верности приказам Гитлера. Говоря словами суда, «отсутствуют свидетельства того, что он проявлял враждебное отношение или враждебные высказывания по отношению к евреям» 70. Суд не объяснил, как человек мог в одно и то же время быть «убежденным национал-социалистом» и эффективным убийцей евреев и не иметь при этом «враждебного отношения» к ним. Один из авторов приходит к выводу, что подобное решение суда растягивает правовое определение соучастия «до абсурда» 71.

Ганс Граальфс вступил в СС в ноябре 1933 года и стал командиром взвода айнзатцкоманды 8 (айнзацгруппа B) в 1941 году. В 1964 году Земельный суд Киля предъявил ему обвинение в проведении как минимум трех расстрелов евреев, в которых 760 человек погибли при самых ужасных обстоятельствах. Граальфс заставлял жертв ложиться «упорядоченно», лично спрыгнув в ров и ударами сапогов заставляя несчастных евреев лечь правильно. Он лично стрелял в любого, кто менял положение. Однажды, когда его людям было сложно расстрелять детей, Граальфс сам это сделал.

В своих показаниях члены его отряда говорили, что можно было избежать участия в убийстве, симулировав нервное потрясение, но Граальфс не пытался уклониться от выполнения своего смертоносного задания. Игнорируя эти свидетельские показания, суд признал его виновным только в соучастии в убийстве и приговорил к трем годам лишения свободы. Граальфс заявил в суде, что был отчасти знаком с евреями, что однажды он пустил еврейку в бомбоубежище, а его жена много лет проработала в доме евреев. Основываясь на данной информации, суд принял его утверждение, что он не испытывал враждебных чувств к евреям и просто выполнял свои обязанности. Во времена Третьего рейха, отмечал суд, «национал-социалистические правители, опираясь на власть государства, возлагали исполнение многочисленных преступлений на своих подчиненных, связанных с ними военными или другими подобными обязательствами, и использовали этих лиц как марионеток. По этой причине отношение подчиненных к этим деяниям не может, как правило, расцениваться как преступный умысел» 72.

Лейтенант полиции Рольф-Иоахим Букс вступил в СС в 1938 году. Он поступил так, как позже объяснял, ради продвижения своей карьеры. Поскольку Гиммлер в то время хотел объединить полицию и СС, вступать в ряды СС было обычным делом. Суд, который рассматривал дело Букса в 1973 году, отмечал, что молодой офицер не был фанатичным национал-социалистом, и у него даже была подруга-еврейка. С другой стороны, его поведение как командира роты 309-го полицейского батальона, явно отражало его непрязнь к евреям. 27 июня 1941 года, в течение шести дней в ходе кампании на Востоке, 309-й полицейский батальон осуществлял крупномасштабное убийство в Белостоке и в конечном итоге запер около 700 евреев в синагоге, где они были сожжены заживо. Букс слушал крики беспомощных жертв на протяжении почти получаса, но лично убеждал своих людей стрелять в каждого, кто попытается выбраться из горящего здания. Таким образом, Букс укреплял решимость своих подчиненных. Он приказал прекратить огонь только когда в здании никто не подавал больше признаков жизни. В то же время суд пришел к выводу, что Букс действовал не из низменных побуждений, таких как сильная ненависть, а из-за «слабости характера» и нежелания навредить своей карьере. Поэтому его признали виновным только в соучастии и приговорили к четырем годам лишения свободы. Обосновывая данный приговор, суд ссылался на пересмотр статьи 50 уголовного кодекса в 1968 году, которая предполагала более мягкое наказание при отсутствии низменных побуждений со стороны соучастника при совершении убийства 73.

Густав Мюнцбергер служил на фабрике смерти Треблинка. Вместе со своими украинскими помощниками Мюнцбергер заталкивал как можно больше людей в газовую камеру. Он кричал на них и бил кнутом, чтобы заставить их вставать как можно теснее. Говорили, что упаковывал газовую камеру как наполненный до отказа чемодан. Иногда Мюнцбергер расстреливал евреев, для которых не хватало места в газовой камере, поскольку правила запрещали использовать ее всего для нескольких человек. Суд считал установленным факт, что Мюнцбергер участвовал в убийстве, по меньшей мере, 300 тысяч евреев, но признал его виновным лишь в соучастии. Он был просто «винтиком в жестокой машине уничтожения», и нельзя было доказать, что Мюнцбергер был согласен с преднамеренным массовым истреблением евреев. Его приговорили к 12 годам тюремного заключения и освободили через шесть лет за примерное поведение 74.

В нескольких случаях Федеральный верховный суд считал необходимым удовлетворять апелляции прокуроров и изменять статус подсудимых с соучастников на виновников. Офицеры СС Вернер Шеу и Карл Струве отобрали сотни литовских евреев для казни, руководили операциями и лично участвовали в расстрелах. Как постановил Верховный суд, действия обоих мужчин выходили далеко за рамки полученных ими приказов, и поэтому их следовало считать совиновниками, а не соучастниками. Согласно аргументации суда, те, кто несет ответственность за подобные действия, являются преступниками, даже если они сами подчинялись начальникам. В результате апелляции их мера пресечения была изменена с десяти и девяти лет лишения свободы на пожизненное заключение 75. Но в подавляющем большинстве дел даже подсудимые, виновные в большом количестве убийств, были осуждены только за соучастие. Ответственность за массовые убийства была возложена на небольшую группу высокопоставленных руководителей, которые использовали своих подчиненных как марионеток. Этот подход полностью соответствовал широко распространенному убеждению, что немецкий народ был жертвой, и что Гитлер, Гиммлер и другие лидеры нацистов вынудили его совершать плохие поступки. Например, между 1959 и 1965 гг. прокуроры предъявили подсудимым обвинение в убийстве в 70 % случаев, связанных с нацистскими преступлениями, но суды вынесли обвинительные приговоры только 25 % из них. В случае членов айнзацгрупп соотношение составляло 90 % соучастников и 10 % виновников 76.

Все изменилось в 2009 году, когда немецкий прокурор в Мюнхене предъявил обвинение Ивану Демьянюку в соучастии в убийстве во время службы в лагере смерти Собибор. Несколько десятилетий судебные власти трех стран занимались делом бывшего украинского охранника. Демьянюк был призван на службу в советскую армию и попал в плен к немцам в мае 1942 года. Как и несколько тысяч других советских военнопленных Демьянюк прошел обучение в лагере Травники в генерал-губернаторстве, чтобы стать охранником в концентрационном лагере. С марта по сентябрь 1943 года Демьянюк служил в Собиборе, а затем в концентрационном лагере Флоссенбюрг.

Демьянюк эмигрировал в Соединенные Штаты в 1952 году и получил американской гражданство в 1958 году, но на основании полученной в 1970-х гг. информации, он был лишен гражданства, поскольку скрыл факт службы на стороне нацистов во время войны. Впоследствии он был экстрадирован в Израиль, где его судили за преступления против человечества в 1987 году. В своих показаниях бывшие узники называли его «Иваном Грозным» из концентрационного лагеря Треблинка, и 25 апреля 1988 года Демьянюк был признан виновным и приговорен к смерти. Когда его апелляция поступила в Верховный суд Израиля, Советский Союз распался, и стали доступны новые данные из бывших советских архивов, согласно которым лагерь Травники относился к Собибору, а не к Треблинке. 29 июля 1993 года Верховный суд Израиля отменил свой приговор, а Демьянюку позволили вернуться в Соединенные Штаты. Его американское гражданство было восстановлено в 1998 году после пяти лет тяжбы, но он снова утратил его в 2002 году, когда Министерство юстиции США пришло к выводу, что он был охранником в концентрационном лагере с 1942 по 1945 г. После еще нескольких апелляций Демьянюка экстрадировали в Германию в мае 2009 года 77.

Центральное ведомство по расследованию национал-социалистических преступлений в Людвигсбурге занималось делом Демьянюка с 1993 года, но не могло представить доказательства того, что украинские «травники» убили кого-либо в Собиборе. Бывший судья Томас Вальтер, один из сотрудников ведомства в Людвигсбурге, был представителем нового поколения прокуроров – известных как «поколение внуков», – которые были решительно настроены задержать нацистских преступников, ответственных за ужасные деяния. Ему помогал Кирстен Гетц, который разработал правовую теорию нового подхода к нацистским преступлениям. Вальтер, в сотрудничестве с судом Мюнхена, выдвинул обвинение против Демьянюка без доказательств его вины в совершении конкретного преступления. По сути, официальное обвинение восходило к доктрине общего умысла, сформулированной военными трибуналами союзников, которую немецкие суды не использовали более 60 лет. Суд Мюнхена обвинил Демьянюка в том, что он был охранником в Собиборе с 27 марта до середины сентября 1943 года. За это время 15 составов с евреями прибыли из Голландии, в некоторых были и немецкие евреи. Два состава привезли примерно 1300 детей в возрасте от одного года до 16 лет. Поэтому Демьянюк был обвинен в том, что был причастен к смерти по меньшей мере 28 060 человек. Единственной задачей Собибора было убийство евреев, и все, кто служил на этой фабрике смерти, независимо от занимаемой должности, знали об этом. Демьянюк, как постановил суд, был частью организации, осуществлявшей охрану лагеря, и таким образом внес «конкретный вклад в убийство депортированных». 5 декабря 2011 года его признали виновным только в соучастии в убийстве и приговорили к пяти годам лишения свободы. Короткий тюремный срок считался обоснованным, учитывая, что Демьянюку был 91 год 78. Освобожденный в результате успешной апелляции, Демьянюк умер 17 марта 2012 года, в результате чего это дело стало спорным 79.

Дело Демьянюка имело важное значение. Украинский «травник» был признан виновным в соучастии в убийстве без доказательств того, что он был причастен к конкретному убийству. Наоборот, он был признан участником общего преступного умысла, и этого факта оказалось достаточно. Вынесению данного решения способствовал тот факт, что Собибор был лагерем уничтожения в полном смысле слова, но людвигсбургский прокурор Тило Курц заявил в марте 2013 года, что оно применимо как минимум и к фабрике смерти Аушвиц-Биркенау 80. Спустя месяц людвигсбургское ведомство объявило, что оно готовило обвинения против 37 бывших охранников Освенцима 81. 7 мая власти арестовали повара из Освенцима Ганса Липшица, за время службы которого были убиты более 10 тысяч евреев. С помощью цифровых технологий обвинение выстроило модель, которая показывала, что персонал лагеря мог видеть с определенной наблюдательной позиции. Это доказывало, что дымящиеся трубы крематория были видны из кухни. Но чудесам современной технологии не удалось превзойти слабость пожилого возраста. Липшицу было 93 года, и он не мог предстать перед судом из-за слабоумия 82.

В апреле 2015 года 93-летний Оскар Грёнинг, известный как «бухгалтер Освенцима», предстал перед судом в Люнебурге. За два года его службы на фабрике смерти Освенцим было убито около 300 тысяч евреев. Бывший эсэсовец открыто признал, что он отвечал за сбор наличных денег прибывавших евреев. «Нет никакого сомнения, – сказал он судье после того, как было зачитано обвинение, – что я являюсь соучастником с моральной точки зрения. Эту моральную вину я признаю здесь, перед жертвами, с сожалением и смирением». Затем Грёнинг добавил: «Что касается вины перед законом, это вам решать» 83. Грёнинг лично никого не убил, но, опираясь на прецедент Демьянюка, он был признан виновным в соучастии в убийстве и приговорен к четырем годам лишения свободы 15 июля 2015 года 84. Раскаивающийся эсэсовец обжаловал этот приговор, но Федеральный суд отверг апелляцию.

21 сентября 2015 года прокурор земли Шлезвиг-Гольштейн предъявил обвинение 91-летней женщине в соучастии в убийстве в 260 000 случаев. Эта женщина (по германскому закону о неприкосновенности частной жизни ее имя не раскрывалось) служила радисткой коменданта Освенцима с апреля по июль 1944 года. Однако в июле 2016 года ее признали не способной предстать перед судом 85. Бывший эсэсовец Райнхольд Ханнинг предстал перед судом в городе Детмольд в начале 2016 года. Ханнинг служил охранником в Освенциме с 1943 по 1944 г. Он встречал прибывавших на поездах евреев и конвоировал их в газовые камеры. Ханнинга обвинили в соучастии в убийстве по меньшей мере 170 тысяч человек. Он удивил бывших узников и других присутствовавших на заседании, когда со своего инвалидного кресла заявил 29 апреля, что «глубоко раскаивается» в том, что он сделал. «Мне стыдно, что я был свидетелем несправедливости и не предпринял никаких действий, чтобы остановить это» 86. Суд Детмольда огласил обвинительный приговор 17 июня 2016 года и приговорил 94-летнего мужчину к пяти годам лишения свободы.

Количество подобных судебных процессов в будущем, вероятно, будет ограничено. Самым молодым из подозреваемых сейчас далеко за 80 или 90, и немногие из них способны предстать перед судом. Некоторые считают, что подвергая преследованию поваров и бухгалтеров, новые судебные процессы скребут по сусекам. Другие настаивают, что все, кто был частью механизма уничтожения, заслуживают наказания. Они считают это долгом перед жертвами.

В соответствии со статьей 47 Военного уголовного кодекса Германии (Militärstrafgesetzbuch или MStGB), имевшего силу во время Второй мировой войны, подчиненный был обязан выполнить противоправный приказ начальника, если только он не знал, что данный приказ подразумевает общее или военное правонарушение 87. В соответствии с официальным толкованием MStGB, подчиненный больше не обязан исполнять приказ, если он в полной мере осознает, что данный приказ преследует целью совершение преступления. Просто знать, что, исполняя этот приказ, он совершает преступление, было не достаточно 88. На самом деле считалось, что солдат не должен ставить под сомнение правомерность приказов 89. Более того, статьи 52 и 54 Гражданского уголовного кодекса, имевшего силу во времена Третьего рейха (сейчас статьи 34 и 35), гласили, что человек, совершающий преступление с целью предотвратить «опасность жизни, здоровью и свободе», грозящую ему и его близким, является невиновным. Неудивительно, что большое количество обвиняемых нацистских преступников во время послевоенных судов, чтобы подтвердить свою невиновность, ссылались на Befehlsnotstand (противоправный приказ как основание крайней необходимости). Не подчинившись приказам убивать евреев, доказывали они, они бы подвергли риску свою собственную жизнь. Утверждение, что они участвовали в убийстве путем принуждения, также помогало подсудимым справиться с угрызениями совести.

Германская юридическая практика ограничила применение Befehlsnotstand некоторыми условиями. Защита со ссылкой на приказы сверху не действует, кроме случаев непосредственной, а не просто вероятной, опасности для жизни в случае отказа от выполнения приказа. Возможность навлечь на себя простое неудобство, например, понижение в звании или вред карьере, считалось недостаточным для ссылки на Befehlsnotstand в оправдание своих действий. Более того, применительно к Холокосту, заявление признавалось несостоятельным, если человек, о котором шла речь, добровольно вступил в карательный отряд, или если его политическая карьера или поведение доказывали, что он не выступал против убийства невинных, или если он не прилагал усилий, чтобы избежать бесчеловечной обстановки нацистских приемов ведения войны. Согласно постановлению Федерального верховного суда, чем серьезнее было преступление, которое влек за собой приказ, тем активнее человек должен был искать возможности избежать участия в этом преступном деянии 90. Для обоснования доктрины о выполнении приказов сверху было необходимо, чтобы преступный умысел был «вызван страхом перед опасностью для жизни и здоровья». Закон, как заявил суд в 1966 году, не требует «героического самопожертвования», но он ожидает, что человек осознает, что этот противоправный приказ приведет к конфликту с его совестью. Закон оправдает тех, и только тех, кто, оказавшись в условиях необычайно сильного внешнего давления, поддался слабости и совершил противоправное действие, которое при этом вызывало у него внутренний протест 91.

Подчиненный, постановил другой суд в 1970 году, не должен был размышлять о правомерности каждого приказа. Однако существует обязанность подвергать сомнению те приказы, которые в случае приведения в исполнение, «нарушали хорошо известные принципы человеческой общественной жизни и всеми признанные критерии добра и зла». Это заявление ссылается на взгляды немецкого правоведа Густава Радбруха, который в часто цитируемом эссе 1946 года заклеймил нацистское государство как Unrechtsstaat («неправовое государство»). По мнению Радбруха, там, где «даже не пытаются обеспечить справедливость, где равенство, сама суть справедливости, преднамеренно предается действующим законодательством, там закон не просто “несовершенен”, там вообще нет самой природы закона. Когда конфликт между законом и справедливостью достигает невыносимого уровня, возникает “обязанность не повиноваться”» 92. В соответствии с данным обязательством Земельный суд Вупперталя заявил, что подсудимому недостаточно объявить о том, что его учили подчиняться приказам. Доктрина о выполнении приказов сверху не защитит тех, кто решил подчиниться воле другого человека, беспрекословно выполнять приказы фюрера и поэтому забыть о своей совести. Более того, постановил суд, «никто не может ссылаться на падение уважения к человеческой жизни, вызванное бесчинствами национал-социалистических лидеров, для того чтобы оправдать отказ от собственных представлений о том, что правильно» 93.

Фактологические выводы судов показали, что многие подсудимые убивали импульсивно. За предполагаемым приказом фюрера (Führerbefehl) стояла инициатива людей, которые часто действовали без подробных инструкций сверху и с недостойным рвением. Как отмечала Ханна Арендт в связи с Освенцимским процессом, никто из находившихся у власти никогда «не отдавал приказов подбрасывать младенцев в воздух и стрелять по ним как по мишеням, или швырять их в огонь живыми, или размозжить им головы о стены; не было приказов, чтобы людей затаптывали до смерти, или делали объектами убийственного “спорта”, включая убийства одним ударом по голове» 94.

Доктрина о выполнении приказов сверху как таковая редко принималась судами. Единогласным заключением всех экспертов, которые выступали свидетелями на этих судебных процессах, было то, что им не удалось найти ни одного случая, когда попытка уклониться от убийства или даже проигнорировать приказ начальника об убийстве, привела бы к серьезным последствиям. В свете этих фактов суды могли без промедления отвергнуть оправдание приказами начальника. Они не делали этого, потому что, как считали многие судьи, они не могли опровергнуть утверждение подсудимых, что те искренне боялись за свою жизнь и свободу. Учитывая принцип in dubio pro reo («в случае сомнения – в пользу обвиняемого»), всякие сомнения относительно виновности толкуются в пользу обвиняемого. Поэтому суды довольно легко допускали наличие «предположительно существовавшей» искренней, пусть и ошибочной, веры, что отказ выполнять приказ повлечет серьезный вред. Это было сложно опровергнуть, поэтому прокуроры обычно предъявляли официальное обвинение только тем членам карательных отрядов, чье исполненное ненависти поведение позволяло легко опровергнуть их оправдание о выполнении приказа сверху 95.

Неудивительно, что подобная ситуация привела к ошибкам правосудия. Судьи, которые считали нацистских преступников жертвами репрессивного режима, с легкостью верили, что обвиняемые убивали не из личных убеждений, а из страха за свою жизнь.

Дело 10 членов 316-го полицейского батальона, обвиняемых в участии в массовом расстреле русских евреев, является одним из грубейших примеров подобных прискорбных последствий. Во время совершения массовых убийств этим людям было от 24 до 36 лет. Согласно показаниям экспертов было установлено, что существовала возможность избежать участия в ежедневных убийствах, вызвавшись добровольцем для прохождения специальной подготовки и других подобных заданий, но ни один из подсудимых не воспользовался этой возможностью. Двое из них отказались расстреливать женщин и детей и, насколько известно, наказания за это не последовало. Также отсутствовали доказательства того, что обвиняемые проводили расстрелы под угрозой причинения вреда. Один из обвиняемых посещал SS-Junkerschule (училище для офицеров Ваффен-СС). Чтобы поступить в подобное учебное заведение, кандидаты должны были пройти строгую проверку их политической благонадежности, а обучение нацистской идеологии было важной частью учебного плана. Но даже подобное происхождение, постановил суд, не доказывает, что человек, о котором идет речь, был согласен с массовым убийством евреев. После судебного разбирательства, которое длилось с декабря 1966 г. по 6 июня 1968 г., все подсудимые были оправданы на основании неопровержимой доктрины о выполнении приказа сверху 96.

Врач СС, который принимал участие как минимум в четырех селекциях на платформе Освенцима, также использовал в своих интересах доктрину о выполнении приказа сверху. На освенцимском процессе 1963–65 гг. Франц Лукас был признан виновным в помощи и содействии в совершении убийства как минимум тысячи человек и приговорен в трем годам и трем месяцам тюремного заключения. Суд рассмотрел заявление Лукаса, что он проводил селекции по приказу коменданта Биркенау и во избежание сурового наказания. Лукас, согласно решению суда, был слишком слаб, чтобы отказаться от участия в селекциях для газовых камер и выбрал наиболее легкий путь 97. При рассмотрении апелляции Федеральный суд отверг эту аргументацию и назначил новое слушание. Он постановил, что Освенцимский процесс проигнорировал доказательства, которые указывали на наличие приказов сверху, и особенно свидетельства о дружелюбном отношении Лукаса к заключенным 98.

Когда Лукас вновь предстал перед судом, Земельный суд Франкфурта-на-Майне постановил, что невозможно опровергнуть утверждение Лукаса о страхе за собственную жизнь и выполнении приказа о селекции только по этой причине. В силу сложившихся обстоятельств в данном случае можно было говорить о наличии противоправного приказа как основания крайней необходимости. Поэтому Лукас был оправдан 99.

Некоторые из тех, кто участвовал в «окончательном решении» действительно могли действовать, исходя из ошибочного убеждения, что их жизнь подвергалась опасности. Нам известно, что офицеры иногда выражали подобные опасения. Мы не можем выяснить или даже подсчитать настоящее количество таких случаев, поскольку прокуроры обычно не предъявляли обвинения тем, кто выдвигал убедительные доводы относительно приказов сверху 100. В случаях, когда подсудимые делали подобное заявление, DeutscheJuristentag 1966 года (Съезд немецких юристов, проходивший раз в два года) пришел к выводу, что «есть указания на то, что суды соглашались с ним до сих пор слишком легко». По этой и другим причинам, юристы выразили надежду, что «по крайней мере, в будущем нацистские насильственные преступления будут судить, отдавая должное их тяжести» 101.

В соответствии с уголовно-исполнительным кодексом Германии при вынесении обвинительного приговора судьи должны взвесить отягчающие и смягчающие обстоятельства, включая такие вопросы, как происхождение преступника, причины преступления и поведение осужденного лица после совершения преступления 102. В случае с нацистскими подсудимыми, признанными виновными в насильственных преступлениях, вскоре стало очевидно, что большинство приговоров были чрезвычайно мягкими, с минимальными мерами наказаний, и зачастую не соответствующими серьезности преступления. Судьи прилагали все усилия, чтобы истолковать закон в пользу подсудимых, это отношение отражало настроение немецкого народа, от имени которого они выступали. Нацистских подсудимых считали ответственными в подчинении власти, которую все поддерживали, и это заставило послевоенное германское общество тщательно исследовать свое соучастие в этих преступлениях 103.

Одним из часто принимаемых во внимание смягчающих обстоятельств называлось насквозь пропитанное национал-социалистическими идеями общество, в котором подсудимые выросли и жили. Вне всякого сомнения, преступления, совершенные в квазитоталитарной системе не могут оцениваться так же, как правонарушения, совершенные в государстве под властью закона, Rechtsstaat 104. В то же время, этой разнице долгое время придавали чрезмерное значение. Во время процесса над членами айнзацгруппы суд отметил, что обвиняемые были «детьми своего времени». Они нарушали закон «государства, которое игнорировало справедливость и в то же время провозглашало себя Rechtsstaat. Именно в такой обстановке они превратились в преступников, и в этой связи необходимо учитывать смягчающие обстоятельства» 105.

В 1966 году Альфреду Карлу Хайнриху было предъявлено обвинение в соучастии в убийстве в нескольких сотнях случаев. Еще в юности его привлекали идеи национал-социализма, и в 1923 году он вступил в Jungsturm, позже ставший Гитлерюгенд. Он вступил в ряды нацистской партии в 1931 году и стал членом СД два года спустя. В то время Хайнрих принес присягу СД: «Я клянусь в верности моему фюреру Адольфу Гитлеру, СС, а также всем моим начальникам». В 1942 году Хайнрих был направлен в Белоруссию, где руководил группой офицеров СД и принимал участие в убийстве евреев до весны 1944 года. Суд не смог опровергнуть утверждение Хайнриха о том, что он считал операции против евреев «unschön» (некрасивыми) и выполнял их «неохотно». Смягчающими обстоятельствами для Хайнриха судьи сочли «затягивающий человека водоворот национал-социалистического правления» и «влияние пропаганды». Он стал верным сторонником нацистского режима и неукоснительно соблюдал свою клятву верности. Кажется, заявил суд, «он выполнял преступные приказы главным образом потому, что был убежденным сторонником Третьего рейха» и поэтому считал необходимым подчиняться своему фюреру. В награду за то, что он был хорошим нацистом, Хайнрих получил всего пять лет лишения свободы106.

В некоторых случаях суды отвергали воздействие идеологической обработки как смягчающий фактор при вынесении приговора. Суд Дармштадта постановил, что приверженность идеям национал-социализма не может вести к сокращению срока заключения. Каждый, кто считает себя порядочным человеком, «должен иметь представление о том, что правильно, а что нет, чтобы осознавать несправедливость поступка, даже если получит приказ от безответственного лидера» 107. Суд города Бохум постановил, что обвиняемый был убежденным нацистом, который присоединился к «окончательному решению». Поэтому его участие в расстрелах евреев как явного врага еврейского народа, должно считаться отягчающим обстоятельством 108.

Как представляется, Федеральный суд разрешил это разногласие в постановлении, вынесенном в 1978 году. Судом Гамбурга Вильгельм Эйкхофф был признан виновным в убийстве по меньшей мере 50 евреев. Он выбирал своих жертв и участвовал в расстрелах. За эти преступления его приговорили к 12 годам лишения свободы. Верховный Суд постановил, что судьям Гамбурга следовало бы назначить Эйкхоффу меру пресечения в виде пожизненного заключения. То, что подсудимый «запутался в системе несправедливости», не было веской причиной освобождать его от наказания, предусмотренного законом. «Члены других групп, которые восхваляют и применяют насилие, также могут утверждать, что насильственные действия оправданы в их кругах». В отсутствие веских смягчающих факторов убийство должно караться пожизненным заключением 109.

Это решение Федерального суда стало важным правовым аспектом. Так же как молодой человек, выросший в окружении мафии, не может оправдывать последующее убийство на том основании, что ему привили неуважение к человеческой жизни, нацистским преступникам нельзя позволять приводить воздействие нацистской идеологии как оправдание своих преступлений. Очевидно, что взрослые люди являются не пешками или марионетками в руках старших или начальников, а людьми, несущими ответственность за свои поступки. Однако это потенциально важное решение не имело последствий на практике. Неуместность подобного оправдания рассматривалась судами просто как obiter dictum (несущественное высказывание, которое не устанавливает прецедент). Переломным моментом стало принятие Верховным Судом постановления, согласно которому признание виновным в убийстве влечет наказание в виде пожизненного заключения. Поэтому в последующие годы судьи продолжили выносить спорные решения по вопросу, следует ли считать смягчающим обстоятельством тот факт, что человек был убежденным нацистом и поэтому не обладал mens rea (виновной волей). Статья 17 уголовного кодека гласит, что обвиняемый, который осознавал, что поступал неправильно, признается невиновным, если он не мог избежать этой ошибки, и он должен получить более мягкое наказание, если бы он мог ее избежать.

Даже когда преступная природа действий была очевидна, как в случаях убийства детей, некоторые судьи оправдывали обвиняемых тем, что у них не было mens rea. Сотрудник СД Вальтер Тормайер отдавал приказы о расстрелах евреев и обычно сам проводил их с особой жестокостью. Однажды он приказал сбрасывать больных жертв в яму, чтобы «не тратить напрасно пули». Тем не менее, Тормайер был признан виновным как соучастник и получил 12-летний тюремный срок. Его жестокость не доказывала, что он был злостным преступником. Он не намеренно поступал неправильно, а «разделял отношение людей, находившихся тогда у власти, которые считали евреев неполноценными» 110. Вместо того чтобы отнестись к этой ситуации как свидетельству низменных побуждений, ее восприняли как признак пониженной ответственности.

Многие судьи всячески стремились обосновать более мягкие наказания. Руководитель гестапо в Кельне Франц Шпринц нес ответственность за депортацию более 8500 евреев в Освенцим и другие лагеря уничтожения. Но после 1945 года он вел размеренную жизнь, что было расценено как фактор, смягчающий его вину. По-видимому, это свидетельствовало о том, что, не окажись он вовлечен в нацистскую систему, он бы не стал преступником. Смягчающей была и «длительная психологическая нагрузка», которую он испытывал, годами прячась в своей квартире, поскольку «боялся, что понесет несправедливое наказание в случае экстрадиции за границу» 111. Получил бы убийца или вор в поствоенном германском обществе более мягкое наказание потому, что пока не был схвачен, он успешно скрывался от властей?

В 1966 году в суде рассматривалось очередное дело члена полицейского гарнизона, участвовавшего в большом количестве казней с огромным числом жертв. Согласно достоверным свидетельским показаниям, подсудимый был известен как исключительно «хороший стрелок», и что многие из тех, кого должны были казнить, просили, чтобы их застрелил именно он, поскольку «таким образом, они избежали бы дополнительных страданий». Суд счел эти обстоятельства смягчающими 112. В ходе подобных слушаний смягчающими вину могли быть названы и другие факты: подсудимый был военнопленным, был интернирован, получил ранение во время войны, был выслан из Восточной Европы, потерял члена семьи или имущество 113. Многие суды также приходили к выводу, что необходимость наказания уменьшилась по прошествии времени, и по этой причине выносили более мягкие приговоры 114.

Некоторые судьи выносили постановления таким образом, что складывалась беспроигрышная ситуация для подсудимых. Соответственно, молодость нацистских преступников во время совершения ими преступления, могла быть смягчающим фактором, но им мог быть и преклонный возраст на поствоенном суде – длительные тюремные сроки сталкивались со сравнительно коротким сроком оставшейся жизни. Не очень образованные подсудимые, которые соответственно легче поддавались нацистской пропаганде ненависти, постановил суд в 1966 году, заслуживали «человеческого сочувствия» 115. С другой стороны, для обвиняемых гражданских служащих и профессиональных офицеров облегчающим вину являлся факт их ярого «рвения при исполнении своих обязанностей как часть своей профессиональной репутации» 116. Ни мягкость приговоров, ни их несоответствие тяжести преступления не могли быть обжалованы. Если только приговор не содержал правовой ошибки, у судей была широкая свобода действий при вынесении соответствующего наказания.

Мягкие приговоры, зачастую не соответствующие тяжести преступления, выносимые судами по делам о нацистских насильственных преступлениях, вызывали критику различных кругов. 12 марта 1963 года Координационный совет Общества христианско-еврейского сотрудничества направил немецким профессорам права письмо, в котором обращал внимание на мягкость приговоров, выносимых лицам, осужденным за массовое убийство евреев. В письме содержалось описание 12 подобных случаев и отмечалось, что согласно приговорам наказанием за каждого убитого человека были около 10 минут тюремного заключения 117. 13 марта 1963 года Управляющий Совет Евангелической церкви Германии опубликовал заявление, в котором священнослужители выражали свое беспокойство относительно несоответствия между приговорами, выносимыми за общие насильственные преступления и за убийства, совершенные нацистами. Существовала настоятельная необходимость восстановить справедливость, которая была так вопиюще попрана нацистскими лидерами 118. Законопроект, который 11 июля 1963 года внесли все четыре партии, представленные в парламенте земли Вюртемберг, обязывал правительства этой и других земель проводить более основательное рассмотрение дел, связанных с нацистскими преступлениями. К государственным прокурорам был обращен настоятельный призыв требовать меры ответственности, соразмерной с тяжестью преступления и обжаловать приговоры, нарушающие решения Федерального верховного суда. Законопроект был принят единогласно 119. Deutsche Juristentag 1966 года также привлек внимание к тому факту, что наказания, к которым приговаривали нацистских преступников, были самыми мягкими из ряда рекомендованных мер. Это было недопустимо, особенно там, где преступники занимали ответственные должности или где количество убитых было очень велико 120.

Основываясь на материалах 141 судебного протокола, бывший узник Освенцима Герман Лангбейн говорил о многочисленных «непродуманных вердиктах» 121. Другие критики использовали более резкие формулировки. Фриц Бауэр назвал многие приговоры «насмешкой над жертвами» 122. Сама система аргументов для смягчения судебных приговоров была названа «тривиализацией преступлений национал-социалистов» 123. Еще один автор утверждал, что многие из мягких приговоров представляли собой «просто символическое наказание»124.

До 1933 года германские юристы, особенно работавшие в университетах, внесли свой вклад в развитие национал-социалистической правовой теории125. После захвата власти нацистами большое количество судей вступили в нацистскую партию и связанные с ней структуры. Многие судьи были консерваторами, которые разделяли антидемократические и авторитарные настроения, и подобные взгляды способствовали их принятию нацистской идеологии. Если к этому прибавить широко распространенное уважение к власти и недостаток гражданского мужества, преобладающий в Германии, станет ясно, почему германская судебная власть так быстро и охотно выполняла репрессивные законы нового режима.

После победы над нацистским режимом весной 1945 года союзники временно приостановили действие всех германских судов, но к концу того же года местные, окружные и земельные суды снова работали. Предполагалось, что работать будут только политически благонадежные судьи и другой персонал, но это оказалось невозможно. В Бремене, например, смогли найти только двух судей с незапятнанным послужным списком. К 1946 году около 80 % судей нацистской эпохи снова занимали свои должности126. В отчете, опубликованном в 1949 году американским комиссаром в Баварии, озаглавленном «Некоторые аспекты ренацификации в Баварии», говорилось, что 752 из 924 судей и прокуроров (то есть 81 %) были бывшими нацистами. Аналогичные условия существовали и в других западных зонах оккупации 127.

Реинтеграция бывших членов нацистской партии в германское общество продолжилась после образования Федеративной Республики Германии 23 мая 1949 года. Много говорилось о необходимости использовать знания и опыт всех немцев. 11 мая 1951 года Бундестаг принял закон, в народе известный как «закон 131». Статья 131 Основного закона позволяла парламенту регулировать статус всех гражданских служащих, которым не вернули их прежние должности. Теперь закон предоставлял всем чиновникам, за исключением членов гестапо и других «главных преступников» право требовать восстановления на работе. Это привело к тому, что менее чем 1000 из 345 000 гражданских служащих нацистской эпохи не удалось восстановиться в прежней должности 128.

В земле Северный Рейн-Вестфалия 20 из 33 руководящих постов в уголовной полиции занимали бывшие офицеры СС 129. Даже высокопоставленные чиновники нацистского государства вскоре снова заняли высокие должности. Ганс Глобке, человек, который выступил соавтором нюрнбергских расовых законов, возглавил канцелярию Конрада Аденауэра. В некоторых землях 100 % нацистских судей смогли вернуться на занимаемые должности. 27 из 40 судей, входивших в Федеральный верховный суд в 1950 году, работали в нацистской судебной системе 130. По состоянию на эту дату 68 % всех судей Германии были судьями нацистской эпохи 131.

Широко распространенное в обществе настроение забыть о прошлом сыграло на руку некоторым из наиболее запятнавших себя немецких судей и прокуроров. Одно дело – простить членство в НСДАП: многие немцы вступили в партию не по идеологическим убеждениям, а для продвижения своей карьеры. Совсем другое – сделать поблажку людям, которые работали в специальных судах нацистского государства и несли ответственность за тысячи смертных приговоров, вынесенных за малейшие правонарушения. Когда во время Нюрнбергского процесса разбирали дела некоторых из этих судей, про них говорили, что они «носили кинжал убийцы под мантией судьи» 132. Так, Курт Беллманн, который как главный судья зондергерихт в Праге вынес по меньшей мере 110 смертных приговоров, стал прокурором Земельного суда Ганновера. Эдуард Дреер служил прокурором зондергерихт в Инсбруке, где он приговаривал к смертной казни даже за такие незначительные правонарушения, как кража велосипеда. После войны Дреер занял высокий пост в министерстве юстиции Германии и играл ведущую роль в развитии уголовного законодательства 133. В земле Северный Рейн-Вестфалия 24 бывших члена печально известного Народного суда (Volksgerichtshof), высшего чрезвычайного судебного органа, вынесшего 5243 смертных приговора, работали судьями или прокурорами. Вслед за ним идет Баден-Вюртемберг, где было 19, и Бавария, где было 15 бывших служащих Volksgerichtshof 134. Ни один из 106 судей и 179 прокуроров, работавших в Volksgerichtshof, не был осужден за их юридический террор, то же самое относится и к судьям специальных судов 135. Из 22 прокуроров и судей, работавших в зондергерихт Киля, к 1951 году 21 человек (95 %) вернулись на различные должности судебной системы Шлезвиг-Гольштейна, некоторые из них заняли высокие посты 136.

Широкая и крайне пагубная огласка об этих людях привела к принятию половинчатого решения. В 1950 году Бундестаг принял в качестве статьи 116 новый закон о судебном постановлении, согласно которому судьи и прокуроры, служившие между 1 сентября 1939 и 9 мая 1945 г., могли подать в отставку в течение 9 месяцев. Комитет, предложивший этот законопроект, выразил «надежду, что судьи и прокуроры, которые ввиду своей роли в вынесении смертных приговоров в прошлом, могли ожидать обоснованных жалоб, осознают свой долг и уйдут в отставку» 137. Тем не менее подавляющее большинство судей, которых это затрагивало, либо не считали, что данный закон относится к ним, либо расценивали ранний выход на пенсию как признание вины. В конце периода отсрочки, 30 июня 1962 года, только 149 судей подали в отставку 138. Проблема окончательно разрешилась, когда по прошествии времени многие судьи достигли пенсионного возраста.

Дискредитированная послевоенная судебная власть считалась ответственной за множество недостатков в ходе судебных разбирательств над нацистскими преступниками. Например, 8 апреля 1945 года нацистский судья Отто Торбек приговорил к смерти шесть членов германского сопротивления, включая Вильгельма Канариса и Дитриха Бонхёффера. Но 19 июня 1956 года Федеральный верховный суд признал Торбека невиновным в соучастии в убийстве на том основании, что по действовавшим в его время законам, участники сопротивления совершили измену 139. Тот факт, что 4 из 5 членов Федерального верховного суда, вынесшие этот приговор, были судьями и прокурорами во времена нацистского режима, играл далеко не последнюю роль в этой ошибке правосудия. Позже германские суды признали, что сопротивление нацистскому Unrechtsstaat не только не было преступлением, но было обязанностью 140.

Мягкость многих вердиктов объяснялась тем фактом, что многие послевоенные судьи были активными участникам нацистской судебной системы 141. Историк, изучивший 142 вердикта подобных судебных разбирательств, пришел к выводу, что «высокий процент национал-социалистических юристов является принципиальной причиной того, что возмездие так и не наступило» 142. Другой исследователь данного вопроса также утверждает, что важным фактором в определении многих нацистских преступников просто как соучастников, являлась позиция судей. Многие из них были лично заинтересованы в признании нацистских правонарушителей «соучастниками, действовавшими не по собственной воле», и жертвами преступного руководства 143.

Даже Федеральный верховный суд в конце концов осудил ошибочные решения прежних лет. В 1995 году Верховный суд подтвердил обвинительный приговор бывшего судьи из Восточной Германии за нарушение закона и вынесение смертных приговоров по политическим соображениям. Суд постановил, что идеологическая слепота не оправдывает поведения, идущего вразрез с основными моральными ценностями, и подверг критике решения Федерального верховного суда в 1960-е гг. за то, что те не сочли нужным применить этот принцип к нацистским судьям. Нацистский режим исказил законный порядок, в результате чего можно было говорить о Blutjustiz (кровная справедливость). Тем не менее, как заявил суд, ни один из судей, ответственных за эти преступления, не понес наказания 144. (Этот вывод не совсем верен, но действительно лишь немногие были осуждены за вынесение своих ужасных приговоров, включая дела без надлежащего судебного разбирательства в последние дни войны 145.)

Бывшая статья 336 Уголовного кодекса (сейчас статья 339) объявляла уголовным преступлением, наказуемым тюремным сроком от 1 года до 5 лет, участие судей в Rechtsbeugung (препятствии правосудию, дословно «нарушение закона») в ущерб или в интересах партии. В постановлении, вынесенном в 1993 году, Верховный суд объяснял, что подобные неправомерные действия судьи имели место, если, например, существовало «недопустимое несоответствие между тяжестью преступления и назначенного наказания» 146. В соответствии с этим критерием и аргументацией Федерального верховного суда в постановлении 1995 года, очень большое число судей нацистской эпохи было виновно в нарушении правосудия, и им следовало предъявить обвинение в нарушении статьи 336 Уголовного кодекса. Учитывая тот факт, что многие из этих запятнавших себя судей занимали высокие посты в германской судебной системе, неудивительно, что возмездия так и не последовало. Судьи действовали в соответствии с широко известным принципом – «ворон ворону глаз не выклюет».

Сотрудник людвигсбургского ведомства Адальберт Рюкерл предостерегал против необоснованных решений. Не все судьи и прокуроры, работавшие в нацистскую эпоху, не способны из-за этого занимать должности в современной демократической Германии 147. Также важно признать, что позиция этих судей в первые послевоенные десятилетия точно отражала настроение общества, частью которого они являлись. Тем не менее, каковы бы ни были многочисленные причины, приведшие к такому результату, остается фактом, что возмездие за нацистские преступления в послевоенной Германии было, по выражению пережившего Холокост Ральфа Джордано, фарсом и второй виной. Герта Дойблер-Гмелин, министр юстиции ФРГ с 1998 по 2002 гг., сочла немаловажным тот факт, что ни один судья ужасного Volksgerichtshof не предстал перед судом. Судебная власть успешно обеспечила свою собственную амнистию. В соответствии с надлежащими стандартами правосудия, сделала вывод Дойблер-Гмелин, судебное преследование нацистских преступлений «не было историей успеха» 148. В 1995 году Федеральный верховный суд заявил об элементарной «неспособности осудить нацистскую систему правосудия» 149, и это мнение тоже, по всей видимости, является закономерным.