Фотография солнечного затмения.

Взгляд уходящих не мигает.

Пора, пора — разъезд гостей...

Судьба не разожмет когтей

и душу, легкую добычу,

ввысь унесет, за облака,

а кости вниз — таков обычай

и человеческий, и птичий,

пришедший к нам издалека...

ПРОГУЛОЧНЫЙ ДВОРИК

Тот, кто ищете читаемом только рецепты для себя, эту главу может пропустить. А кому интересно сопоставить свой опыт с моим и вместе поразмышлять — милости прошу. Рецепты, впрочем, есть тоже...

Тексты, собранные здесь, писались в разное время; одни уже публиковались («Разговор в письмах», «Приручение страха»), другие написаны давно, а печатаются впервые, третьи совсем новорожденные.

Так на одну нитку можно нанизать грибы, собранные не за один раз. Все подсохнут...

Бессмертие души врача обычно не занимает, по крайней мере во время работы со смертным телом. И я тоже забыл думать об этом, вступив на медицинское поприще, хотя подростком еще сочинил теорию космической вечности, основанную на математическом представлении о бесконечно малых величинах...

Я вспомнил, когда работал в большой московской психиатрической лечебнице.. Дежуря, ходил на вызовы и обходы, в том числе в старческие отделения — те, которые назывались «слабые») и откуда не выписывали, а провожали. (Ходил потом и в другом качестве. Провожал.)

Меня встречали моложавые полутени со странно маленькими стрижеными головками; кое-где шевеление, шамканье, бормотание, вялые вскрики...

Удушливо-сладковатый запах стариковской мочи — запах безнадежности... Если о душе позабыть, то все ясно: вы находитесь на складе психометаллолома, среди еще продолжающих тикать и распадаться, полных грез  и застывшего удивления биопсихических механизмов.

Одни время от времени пластиночно воспроизводят запечатленные некогда куски сознательного существования, отрывки жизни профессиональной, семейной, интимной, общественной; другие являют вскрытый и дешифрованный хаос подсознания, все то банальное и подозрительное, что несет с собой несложный набор основных влечений; третьи обнажают еще более кирпичные элементы — психические гайки и болты, рефлексы хватательные, сосательно-хоботковые и еще какие-то...

Это уже не старики и старухи. Что-то другое, завозрастное. Что-то зачеловеческое.

Заведовал слабым отделением доктор Медведев Михал Михалыч, огромный, грузный, седой, телом вправду очень медведистый, а лицом вылитый пес сенбернар, глаза с нависшими веками, печально-спокойные.

Вся больница его величала заглазно Пихал Пихалычем, или сокращенно Пих Пихычем: кое-кто иногда забывался, называл так и в лицо. Доктор кротко грустнел, поправлял: «Медведев Михаил Михайлович я. Не обижайте меня, пожалуйста. Я вас очень уважаю, мой друг».

И на самом деле это было совершенно неподходящее для него прозвище, но прилипшее так, что и в памяти не могу отклеить. Единственное, на что этот гигант обижался. Жил холостяком. Девять лет отсидел ни за что, по доносу дворника.

Пих Пихыч был созерцательным оптимистом. Что-то пунктуально записывал в историях болезни. За что-то перед кем-то отчитывался — то ли оборот койко-дней, то ли дневной койко-оборот, статистика диагнозов и т. п.

Но сам не ставил своим больным никаких диагнозов, кроме одного: «Конечное состояние человека»; различиям же в переходных нюансах с несомненной справедливостью придавал познавательное значение.

Больных неистощимо любил и называл уменьшительно, как детей: Сашуня, Валюта, Катюша. Некоторые реагировали на свои имена, некоторые на чужие...

И еще ласково-уважительно называл их «мой друг», как и нас, коллег.

— А вот эта койка будет моей, — сказал он однажды мне, застенчиво улыбнувшись и указав на аккуратно застеленную пустую кровать в углу палаты, где из окна виднелся прогулочный дворик с кустами то ли бузины, то ли рябины. - Вот тут будет Миша.

— Ага... Как?.. То есть почему? — тупо спросил я.

— Я намереваюсь дожить до старческого слабоумия и маразма. Ни рак, ни инфаркт, ни инсульт меня не устраивают, это все ошибки... Маразм, знаете ли, мой друг, это очень хорошо. Мечтаю о здоровом маразме. Правильное, нормальное конечное состояние.

Пих Пихыч ничуть не шутил. Но мечта его не сбылась: он был сбит пьяным водителем самосвала возле подъезда своего дома, умер почти мгновенно.

... Я возвращался в дежурку, чтобы пить чай, курить (после этих обходов особенно хотелось курить, пить что-нибудь покрепче и...), болтать с медсестрой, читать и, если удастся, поспать, а если не удастся, поесть. Бывало, что и ничего не хотелось...

Нагота человеческая беспомощна и при самых могучих формах. Патолого-анатомический зал — первое посещение в медицинском студенчестве. (Не последнее...)

Хищные холодные ножницы с хрустом режут еще не совсем остывшие позвонки, ребра, кишки, мозги, железы.

Помутневшая мякоть... Все видно, как при разборке магнитофона: все склерозы и циррозы скрипят и поблескивают на ладони... Вон сосуд какой-то изъеден, сюда, наверно, и прорвалось...

Прощальная, искаженная красота конструкции, всаженная и в самые захирелые экземпляры...

Я не испытывал ничего, кроме отвлеченной непрактической любознательности. Да, все это ТАК кончается. Сегодня он, завтра она, послезавтра я — что по сравнению с этим какие-то там неуспехи, комплексы, ссоры, болячки и прочие несообразности?..

Вопрос только в том, ВСЕ ли кончается?

Существует ли бесконечное состояние человека?

«АЩЕ НЕ УМРЕШЬ, НЕ ОЖИВЕШЬ»

У всякого существа есть четко действующие наследственные пределы продолжительности существования; порядки различны, но это не принципиально. Во всякую особь — и в вас, и в меня, и в любого ребенка, в вашего и в моего — вместе с генопрограммой жизни вложена и программа смерти: «время жить и время умирать».

Механизм самоуничтожения.ЕКще не вполне ясно, что главное в нем: просто износ и отказ батареек, поддерживающих жизнь или включение батареек смерти — активных «летальных?) генов. Возможно, когда как и у кого как — это не так уж важно.

Лишь жизнь вида, рода, как и всепланетная Жизнь-в-Целом, имеет непрослеживаемое начало, неопределенный конец и может с какой-то долей условности быть приравненной к вечности.

Если считать вечным или стремящимся к вечности род, становится понятным, зачем нужна смерть.

Для движения. Для развития. Для того, чтобы жизнь рода-вида и Жизнь-в-Целом могла обновляться.

Попробуем представить, что было бы, если бы вдруг выплодились на планете какие-нибудь бактерии, муравьи, птицы, кошки или обезьяны, тем паче люди, неспособные умирать ни при каких обстоятельствах и воздействиях, восстающие из небытия после убийства...

Мифотворцы, сказочники и фантасты это уже напредставляли во всевозможнейших вариантах, от Кащея Бессмертного до Вечного Жида, от свифтовских струлъдбругов до толкиеновского Властелина Мордора.

На идее бессмертия построились и многие серьезные философии и идеологии — в России, например, грандиозная «философия общего дела» Федорова.

Олицетворенный образ бессмертия положительного — Господь Бог и его приближенные. Отрицательное бессмертие — дьявол и всевозможная нечистая сила...

И то и другое страшно, пусть даже и с разным знаком.

Логика проста: не иметь возможности умереть — значит иметь возможность неограниченной власти. Вот почему даже отдаленный намек на реальное личное бессмертие вызвал такой панический ужас у современных обществ.

Клонирование... Эка невидаль, скажет, какая-нибудь земляника — размножение почкованием. Не бессмертие это, не сохранение вот этого организма с его неповторимой душой, а генокопирование с некоторыми потерями — создание отставленных во времени близнецов.

Это уже делают, будут делать и впредь — будут копироваться, как копируют файлы и видеофильмы.

Но даже самое идеальное генокопирование есть всего лишь копирование возможностей, а не их осуществления. Не бессмертие, а тиражирование смертности.

Бессмертие - совершенно иное качество Жизни, и если не брать в расчет непостижимую для нас иномерную иномирность, то здешняя вечность земная, может быть лишь уделом Существа Абсолютного — полностью совладавшего со своим эгоизмом, безгранично интеллигентного и неограниченно развивающегося.

Существа, могущество которого равновелико его совести, то есть соединенности с Жизнями всех других существ. Именно таков Бог, если он есть.

Бессмертные создания ограниченно-эгоистического образца, каковы сейчас все твари земные, включая нас, и в степени наибольшей, — с жизнью несовместимы: они бы ее свели только к себе и остановили, убили бы.

Мы умираем, чтобы давать жить другим.

А сказать правильнее — себе-другим.

ПЯТАЧЕК БЕЗОПАСНОСТИ

беседа с Георгием Дариным из книги «Приручение страха»

ГИД — Владимир Львович, я, как выубедилисъ, паникер, ипохондрик, но, глядя вокруг, убеждаюсь, что еще не самый большой. Среди моих знакомых, людей, казалось бы, не больных, многие мучаются страхами за здоровье, боятся болезней, боятся боли, боятся смерти... Странно, что те, кому действительно угрожает скорая смерть, ее не боятся, например один человек, у которого рак..

— Парадокс закономерный. Хотя и верно «что имеем, не храним, потерявши, плачем», все же больше боятся болезней, боли и смерти люди здоровые, которым есть что терять.. А больные боятся меньше, бояться им не с руки, они заняты непосредственно выживанием и потому нередко кажутся здоровым людям героями.

— Да, знаю таких пятерых... Двоих уже нет.

До болезней были мнительными, вроде меня. А когда серьезное началось, словно переродились...

— Страхи относятся к миру потемков. Когда знаешь — призраки умирают... Мудрец сказал: «Не боль страшна, а ее ожидание, и не смерть, а лишь мысль о ней. Мудрый не ждет, ибо ждет всегда».

— Замечательные слова. И что ж так зазря мучится наша здоровенькая мнительная братия?

— Работает над ошибками здоровья...

Страх смерти, удушающий страх... Мучаясь этим в свои плохие времена, а в хорошие стараясь помочь множеству страдальцев, я долго не мог добраться до корневой сути, до основания... У кого-то в недавнем или далеком прошлом — эпизоды действительной угрозы: сердечно-сосудистые кризисы, травмы и шоки...

Но тот же парадокс: чем серьезней, чем ближе был человек к смерти — тем меньше, как правило, остаточный страх. Иногда всю драму многолетней танатофобии (греч. танатос — «смерть») провоцирует какая-нибудь случайная дурнота или просто — узнал, услышал: с кем-то произошло... Страх «этого» (танатофобики боятся и самого слова «смерть») и признаки-ощущения обычно меняют порядок следования на обратный. Не признаки «приближения» вызывают страх, а наоборот...

— Вот именно, у меня точно так...

— Потому-то многие быстро доходят до «страха страха» — отгораживаются ото всего, что может вызвать хоть малейший намек... Сосредотачивают жизнь на пятачке условной безопасности. «Борьбой за здоровье» лишают себя здоровья, «борьбой за жизнь» отнимают жизнь...

Была у меня пациентка, еще далеко не пожилая женщина, восемь с лишком лет прожившая в паническом ожидании смерти. Началось с эпизода головокружения и предобморока на улице, стала бояться открытых пространств — это называется агорафобией — и перестала ходить по улицам одна, только в сопровождении.

Через некоторое время в душном метро, во время технической остановки поезда между станциями тоже стало нехорошо — сердцебиение, дурнота, страх смерти...

Ничего катастрофического не случилось, вполне живой добралась до дома, но с этого дня стала бояться уже и закрытых помещений — транспорта, лифта — присоединилась, медицински говоря, клаустрофобия.

Бросила работу. А вскоре скоропостижно скончалась от сердечного приступа одна пожилая родственница.

После известия об этом началась неотвязная боязнь смерти. Буквально привязала себя к домашнему телефоу, чтобы в любой миг можно было вызвать «скорую». 

Но однажды случилось так, что все родные разъехались, верный заботливый муж слег в больницу на срочную операцию, а телефон целую неделю не работал — стряслось что-то на АТС.

За это время больная выздоровела. Вдруг сама явилась ко мне сияющая, с бутылкой, цветами. «Доктор, я в полном порядке. Больше ничего не боюсь». — «Позвольте, но как же так?» — «А знаете, когда уже совсем не на кого надеяться, то остается только либо помереть, либо выздороветь. Мой организм выбрал выздоровление. Оказывается, он был симулянтом. Но я об этом не знала...»

Вот тебе на, думал я. А я-то, тупоголовый, полтора года промучился — убеждал всячески, гипнотизировал, пичкал лекарствами, пытался вытаскивать чуть не силком на прогулки — казалось, вот-вот. еще усилие...

— Такие пациенты не поддаются гипнозу?

— Наоборот, поддаются со всем возможным усердием и входят в самые глубокие трансы.

Только вот лечебные результаты предельно скромны.

Повышенная гипнабельность — оборотная сторона медали совсем иной... Подсознательно танатофобик желает не вылечиться, а только лечиться, лечится, бесконечно лечиться. Ваг почему так трудно, долго и нудно лечатся и клаустрофобии, и агорафобии, и всевозможные ипохондрии. И обязательно, закон: как ни посмотришь — рядышком с таким пациентом или пациенткой находится кто-то дееспособный, заботливый и послушный — супруг или родитель, верная подруга или преданный доктор... 

Да, внутри у этих милых и, кажется, разумных созданий сидит, неведомо для них, вампиричный младенчик — слепой вроде бы, но и страшно зоркий — мертвою хваткой вцепляющийся во всякого, кто подаст им надежду на иждивенческую безопасность. 

— Да, знаю и по себе: под предлогом боязни смерти очень удобно от жизни прятаться... Сама твоя «должность» больного страхом и оказывается пятачком безопасности...

С вами такого, наверное, не бывало...

— Зря так думаете. Пережил и я ужасы «приближения» и кошмарную унизительность страха... Судорога утопающего, тянущего ко дну своего спасителя... Нюанс в том, что спаситель этот — ты сам.

— Что помогало в такие моменты?

Как и при всех страхах. Доктор Торобоан: парадоксальная психотерапия. Страшно? Пусть будет еще страшней, до упора...

Роль Доктора Торобоана сыграл для меня однажды мой друг Юлий Крелин, хирург и превосходный писатель.

Встретились мы случайно в московском Доме литераторов. Сидели в фойе, болтали. Вдруг резко мне поплохело. Казалось — вот-вот...

Я не сказал ни слова, но Юлик увидел мое состояние и кого-то послал принести воды. Пока несли (мне показалось, что вечность), сказал, улыбнувшись: «Что, прихватило? Не трепыхайся, коллега, помирай смело. Смертность стопроцентна, сам знаешь». — «Ага... Это ты меня психотерапевтируешь?» — «Ну... И себя впридачу».

Ухмыльнулись оба, и сразу же я почувствовал себя на чуть-чуть увереннее — этого оказалось достаточно, чтобы мозг успел отдать сердцу команду «держаться» и что-то во мне спружинило и пошло вверх — как поднимается в отчаянном усилии рука армреслингового бойца, уже почти припечатанная...

С этого дня, прямо с этой минуты пошел на поправку.

Вот такая польза всего лишь от напоминания общей Истины и того, что ты не исключение из нее.. 

— А сейчас вы смерти боитесь?

— Вот прямо сейчас? Нет повода.

— А если бы был?.. Какой-нибудь приступ...

— Наверно, боялся бы, если бы успел испугаться.

Или если позволил бы себе это.

— Мысль о неизбежности смерти не вызывает у вас ужаса, не угнетает?.. «Мудрый всегда готов» — к вам относится?

— Нет, это не про меня, я человек, всего лишь кое-что знающий благодаря профессии. В отношении к смерти, равно как и к боли, страданию, действуют обычные человеческие защиты.

— Какие?

— Забвение, вытеснение. О смерти не думается, даже если есть основания. Не пускается эта мысль в сознание — что-то ее отталкивает, даже если добросовестно стараешься думать и понимаешь: надо... А если все-таки думаешь, то чем больше — тем, как ни странно, спокойне... Природа, при всей жестокости, довольно гуманна.

Как еще Гиппократ заметил, долгое страдание не бывает сильным, а сильное не бывает долгим . А сверхсильное страдание, околосмертное, либо протекает вообще за гранью всякого восприятия, как, например, при болевых шоках с отключкой, либо очень быстро и хорошо забывается, как родовые муки...

— Что еще вам помогает от страха смерти?

— Работа. Музыка. Дети. Память и размышление.

Природа. Любовь... Все человечество, размышляющее о смерти с тех пор, как обрело дар размышлять...

Экклесиаст, Марк Аврелий, Будда, Хайям, Монтень, Вивекананда, Ауробиндо, Толстой, Бердяев, Семен Франк, Владимир Соловьев, Януш Корчак, Александр Мень... И Спиноза, и Пушкин...

— «Философствовать — значит учиться умирать», это и я себе повторяю, но туго выходит...

— А у кого не туго? Это ведь уже запредельная задача, всежизненная. В числе первейших моих докторов — великий Сенека. В «Письмах к Луцилию» о смерти все сказано почти исчерпывающе и так, что вместо бессмысленного восстания против неизбежного воцаряется в душе мир. Чего бояться, если и смерть не страшна?..

— А я сомневаюсь, что страх смерти, как вы сказали, — отец всех страхов. Маяковский смерти не боялся, а микробов боялся, насекомых боялся, имел еще кучу бзиков, был одержим чувством вины и совершенно детским боязливым тщеславием...

— Кто же сказал, что детки всегда послушны?.. Все норовят жить своей жизнью. Страх смерти часто приходит к нам просто от нечего делать, а при явных угрозах жизни дрыхнет, как глухой пес.

— И все же — его можно преодолеть?

— Страх смерти не «преодолевается», а переодевается в одежды духовности — и не какими-то особыми усилиями, а внутренним дозреванием. Посильным додумыванием того, о чем не думается, как ни стараешься, а то вдруг думается поневоле. И от чего так хочется убежать обратно в бездумье...

— Но доктор Крелин, по-моему, сообщил вам не всю Истину. Со стопроцентностью смертности я категорически не согласен. Факт смертности не всеобъемлющ. Еще не доказано, что умирать обязателъно, не доказана неизбежность смерти.

— Хотел бы с вами согласиться. Аргументация?..

— Я читал о некоторых выкладках палеоантропологов. Число людей, живущих сейчас на Земле, примерно равно числу умерших за всю прошедшую историю нашего вида. Умерла, стало быть, только часть из рожденных, некая часть. Умрут ли и все остальные? Это ведь пока еще не известно.

— Но на основании прошлого опыта...

— Опыт — большой прогнозист, но еще больший гипнотизер. Не вы ли писали, что мы живем под гипнозом реальности?

— Я.

— Но не полной реальности, заметили вы же.

Часть посуды побита — надо ли верить, что непременно побьется и остальная?.. Часть родившихся умерла, остальные живут. Смерть относится только к прошлому. Почему мы должны думать, что как было раньше, так будет и дальше?..

— Думать мы не должны. Солнце не должно восходить, а восходит. Умирать мы не должны, а приходится.

— Ну и что ж, что ПОКА приходится?.. До космических полетов все предметы, отрывавшиеся от земли, падали обратно лишь потому, что не было средств вывести их за пределы земного тяготения. Когда я увидал на экране состояние невесомости в космосе, сразу ёкнуло: это ведь прообраз бессмертия, его физическая метафора!.. Неужели вы не верите, что бессмертие неизбежно?

— Насчет тела от надежд воздерживаюсь, зато вера в бессмертие души для меня уже не вера, а знание.

— Вот как?.. В таком случае предъявите свои аргументы вы. В свое время вас жучили за ненаучиый подход к психологии...

— Касательно психологии, сиречь душеведения, у меня была шутка, что это наука, изучающая небытие своего предмета... Был и остаюсь приверженцем научного подхода ко всему на свете, к душе в первый черед.

Сама наука требует к себе тоже научного отношения.

Наука есть гигиена веры — честность ума перед собою самим, знание, знающее о своем незнании.

О внетелесной жизни души можно только догадываться. Но суть и логика вопроса такова, что, отрицая эту возможность, мы отрицаем и душу вообще.

Если души нет, а есть только смертный мозг, работа которого называется психикой (греч. психэ — «душа»), то в чем отличие психотерапевта от автомеханика?..

Если я не допускаю и мысли о возможности некоей жизни после исчезновения тела — мне нечем и незачем помогать людям, которые потеряли близких или сами страшатся смерти. Нечем помочь и себе самому...

— А факты бессмертия души у меня есть. Личные факты. После встречи с великой прозорливицей Вангой, через которую произошел разговор с моей мамой, к тому времени уже ушедшей, я убедился, что есть Великое Там — есть Всебытие...

(Подробней об этой встрече в «Приручении сграха».)

Есть связь ушедших и живущих, все продолжается...

Когда знаешь это, неизбежность смерти легко принять как продолжение Жизни-в-Целом.

Когда осознаешь Путь из Вечности в Вечность как жизненную сверхзадачу — основной ценностью становится радость бескорыстного знания, восторг духа.

А ценность здоровья и прочих благ делается относительной: да, хорошо — но как самоцель абсурдно.

Прощание и прощение, принятие Пути — вот чему учится душа в этой жизни, сколько б ни длилась...

НЕБЫТИЯ НЕТ

ЕСТЬ ЗАБВЕНИЕ

Обвиняю себя в черной неблагодарности

последней моей учительнице,

понимания ждущей,

единственной,

свет без тени дарящей...

Боюсь не тебя,

только пути к тебе,

Возлюбленная Неизвестность

НЕБЫТИЯ НЕТ

ЕСТЬ НЕВЕДЕНИЕ

Страх мой лжет.

Мерзкий скелет —

это и есть мой страх

в облике искаженной жизни...

Не ты это, нет.

Знаю: не кончусь, себя покинув,

начнусь с неведомого начала,

оно там, за гранью...

НЕБЫТИЯ НЕТ

ЕСТЬ БЕЗУМИЕ

Смерть есть небытие в другой жизни,

в другой боли,

в другом сердце,

вот здесь, вот она, смерть —

равнодушие,

в этой смерти живу,

мертвой жизнью казню себя...

Иногда кажется: пелена прорвется,

из плена выйду

и всеми и всем снова стану,

узнают во мне друг друга все существа,

и не будет на свете боли.

Но тяжесть звериная

не дает мне узнать себя...

НЕТ НЕБЫТИЯ

ЕСТЬ ДУША

Возлюбленная Новорожденность,

научи меня быть достойным тебяу научи.

Знаю, почему трепещу:

не готова душа, стыдится...

ИДУ

ПОДАРИ МНЕ ВРЕМЯ

СКАЗАНИЕ ОБ ОТЦЕ ДЕРЕВЬЕВ

...Сейчас в этом райском месте опасно, гуляет война...

А тогда, давно (и совсем недавно...), когда я впервые сюда приехал и начал свою первую книгу (вперемешку со стихотворным бредом и любовными письмами), здесь еще обитала неспугнутая тишина...

Огромная сосновая роща на берегу теплого моря. Кипарисовая аллея, ведущая к средневековому храму дивной архитектуры, — как тема органной фуги на нотной линейке. А дальше, совсем близко, заснеженные вершины и небо. А дальше, уже вот тут же и Бог...

Пицундская длинноигольная сосна сохранилась с третичного периода жизни нашей планеты. Реликт эволюции, сообщающий нам о том, что жизнь на земле во времена оны была гораздо могущественнее, чем теперь.

Словно армия многоруких витязей-исполинов, вышедших из глубин морских, шествуют из вечности в вечность громадные Длинноиглы. У каждого свой особенный облик, своя поза и жестикуляция, своя речь к сородичам...

Я бродил там в благоговейном самозабвении, вдыхая смолистый целебный воздух, и вскоре приметил среди деревьев два Дерева-великана.

Это были уже не сосны и даже не сверхсосны, а люди в древесном обличии, сосночеловеки.

Одного я назвал Вождем. Мощный кряжистый гигант в цвете сил необъятной раскидистой кроной воздымался среди своих собратьев, головой выше всех, победительный, царственный. Мужской геркулесовой силой веяло от него, неизбывной, спокойной и плодоносной; под ним и вокруг все сочилось, цвело, плодилось и размножалось: росли травы необычайной свежести, разнообразились густые кустарники и лианы, множество цветов, диких ягод, пробковики, лимонники... Тут же и гарем стройноизгибистых красавиц сосен с порослью детишек-соснят...

Ясно было: он — действующий властелин своего соснового народа, повелитель и оплодотворитель.

Другого сосночеловека и называть не пришлось — он уже имел общепризнанное наименование: Патриарх.

Его в этой местности знали все. Самое древнее изо всех здешних деревьев — предок, родоначальник всего длинноиглого руковетвистого воинства.

Патриарх стоял в тихом месте в глубине рощи. Без гарема, без свиты, без роскоши вокруг — несколько особняком, как стоят посреди суеты старики.

Ствол толщиной в девять обхватов, с колоссальными прикорневыми наплывами коры, со склеротическими узлами, напоминал крепостную сторожевую башню...

В нем чувствовалась уже какая-то застывающая истуканность, с северной стороны уже наползали, как саванные вуали, разводы лишайника и лепешки мха...

Крона, некогда могучая, как у Вождя, или даже еще мощнее, судя по объему ствола, была уже облезло-лысеющей, усыхающей. Сильно поредевшие ветви еще кое-где зеленились, пытались даже производить свежие шишечки, семениться, но уже отчетливо видна была исходность этих потуг. Птицы, в огромном числе гомонившие около да вокруг, на Патриарха почти не садились, то ли из особого почтения, то ли оттого, что в нем уже поселилось то, чего все живое боится...

Ему было уже больше пятисот лет.

Я приезжал в Пицунду из года в год — и первым делом шел на поклон к Патриарху. Потом посещал Вождя.

С каждым годом Вождь наливался все большею мощью и плодил все новых потомков, хозяйская его стать матерела. А Патриарх, не утрачивая величественности, все более сох...

И вот как-то поздней осенью прибыл я, как всегда, в Пицунду дышать и писать — и от первого же встреченного знакомого получил печальное известие: три дня назад Патриарх умер.

Во время полного штиля на море, на тишайшем рассвете ранним утром жители окрестных домишек услышали жуткий треск, похожий то ли на взрыв, то ли на стон.

Это необъятный ствол Патриарха вдруг переломился по середине длины наискось пополам — и рухнул. 

Великое дерево, выдержавшее неисчислимые набеги ураганов и гроз, пережившее множество человеческих поколений, скончалось мгновенно.

И словно в тризну ему в тот же день, ближе к вечеру, море отозвалось внезапно налетевшею бурей.

Всю ночь ревел ураганный ветер, сияли сплошным сполохом молнии, грохотал салют грома, бушевали огромные волны, порушили пристань, слизали пляж...

К утру все утихло.

Не переодевшись с дороги, бросив неразобранный чемодан, я поспешил в рощу проститься с Патриархом.

Удивительно он упал: не задев своим громадным телом ни одного дерева рядом, не повредив ни кустика.

То, что было им, стало его памятником: вдавившийся рухнувшей тяжестью в землю остов ствола с иссохшими руковетвями и, как могильная плита-пьедестал, — обезглавленное основание, обращенное жерлом к небу...

Так умер Отец Деревьев.

А у его сына-Вождя в ту же отпевальную ураганную ночь случилась первая серьезная травма: одно из четырех плеч — крупнейших стволовых ответвлений — начисто обломилось, то ли от молнии, то ли от ветра, да так, что внизу словно прошлась семья носорогов...

Теперь он, Вождь, заступил на место Отца Деревьев, и с этого времени начался отсчет последнего, предгибельного отрезка существования племени Длинноиглов.

Сосновую рощу начал теснить и грязнить курортно-коммерческий монстр. Еще через дюжину лет здесь засвистели пули, загрохотали снаряды...

А море свои продолжает качания,

толкуя, как древний раввин, изречение,

что страсть измеряется мерой отчаяния

и смерть для нее не имеет значения...

И вспомнило море, что жизнь — возвращение

забытого займа, узор завещания...

Любовь измеряется мерой прощения,

привязанность - болью прощания...

ОТСРОЧКА РАВНАЯ ЖИЗНИ

ВЛ, моя бабушка (ей недавно исполнилось 87 лет) сломала шейку бедра и попала в больницу. Развились нарушения психики.

Михаил.

Сначала это было беспокойство, бред по ночам (днем все вроде бы нормально).

Это состояние прошло после капельниц с пирацетамом. Но появилась забывчивость на свежие события и другие проявления того, что обычно называют склерозом.

До перелома бабушка была (на глаз неспециалиста) психически нормальна, ежедневно вдумчиво, с толковыми вопросами ко мне, читала экономическую прессу.. 

Может быть, дело еще не зашло слишком далеко, и можно как-то притормозить, а то и обратить вспять развитие слабоумия?

Может быть, вы найдете возможность посоветовать какие-нибудь методики?

Михаил, психические нарушения с последущим развитием слабоумия после старческих переломов (шейка бедра — типично...) — явление нередкое.

Связано это и с пережитым шоком, с чувством беспомощности и надвигающегося конца — и с неприятностями телесными, главные из которых — ослабление кровообращения (мозгового особенно) и ухудшение обмена, застои и завалы на всех уровнях организма. На таком фоне быстро берут верх разрушительные процессы...

Ситуация обычная: человек приближается к своему жизненному пределу. К уходу. 

Ситуация, которая каждого ждет, к которой каждый идет. Ситуация, к которой никто не бывает готов.

Провожание.

В конце этого письма вы найдете некоторые сугубо конкретные медицинские рекомендации. Но сразу хочу сказать: важнее всего — именно в таком положении — не методики, а душевный настрой.

Не может ножик перочинный

создать перо — к перу прижатый

лишь отточить или сломать...

Родитель детям не причина,

не программист, а Провожатый

в невидимость...

Отец и Мать,

как я терзал вас, как терзали

и вы меня, судьбу рожая.

О, если б мы не забывали,

что мы друг друга провожаем.

Не вечность делим, а купе

с вагонным хламом. Сутки-двое,

не дольше... Удержать живое —

цветок в линяющей толпе —

и затеряться на вокзале...

О, если б мы не забывали...

Вы уходили налегке.

Я провожал вас в невесомость

и понял, что такое совесть:

цветок, зажатый в кулаке...

ЧТО НУЖНО, ПРЕЖДЕ ВСЕГО ПРОВОЖАЕМОМУ - ОТ ПРОВОЖАЮЩИХ? 

На душевном уровне — то, что нужно всем, нужно каждому: внимание, понимание и терпение, нескончаемое терпение, понимание и внимание тех, кто рядом.

Человеческое сострадание. Человеческое тепло, нежность и ласка, человеческая Любовь с большой буквы...

По своей потребности в любви старики возвращаются к состоянию малышей — с той трагической разницей, что вызывать к себе это чувство с инстинктивною безусловностью, какая природно дается Встречаемым — детям, им, Провожаемым, за редкими исключениями, не дано.

К уходящей жизни природа жестока. Движущихся под уклон подталкивает всеми способами...

Инстинкт, вложенный в жизнь цветущую, заставляет ее отвращаться от старости как от собственной смерти.

Обычнейшие из чувств, пробуждаемых дряхлыми стариками, — брезгливая жалость или равнодушное отвращение, если не хуже. Стариков можно обхаживать по корысти или по долгу, можно терпеть, можно почитать — но любить... Любить искренне — удастся мало кому.

Старость напоминает о смерти всякого и о твоей тоже.

И часто бывает не столь слаба, сколь безобразна, как могут быть безобразны живые мощи...

...На стариков смотришь с чуть-чуть злорадственным сожалением: это как бы особый разряд преступников, они будто бы прокаженные или мутанты, выпавшие из человечества... А иногда кажется, что эти бедняги расплачиваются своим несчастьем за твои долги и грехи... потом начинаешь думать, что все когда-нибудь постареют, все, кроме тебя и твоих детей, все, все, кроме... и вдруг попадется зеркало...

Говорят, старость похожа на детство.

Приглядеться, и впрямь, некое сходство:

отсутствие цели, одни лишь средства,

и нет над собой господства...

Говорят, старость похожа на зимнее небо:

та же голубизна дальнозоркая,

та же ясность сквозная.

Подтвердил бы и я, да на небе не был, не знаю...

А еще, я слыхал, старость напоминает вечер:

то же тихое угасание, и покой, и прохлада.

Ходят слухи, правда, что вечер никто не лечит,

ему и не надо...

В осведомленных кругах поговаривают, будто старость - единственный противоестественный способ продления Жизни, узаконенный обществом. Только благодаря старости, утверждают знатоки, можно Жить дольше Жизни и несмотря на смерть.

Редкость — старость красивая, одухотворенная, ясная. Торжественное Завершение Жизни, светлый уход с почетом, благодарностью и любовью — мечта, идеал, достигаемый современным человеком в исключительных случаях. У нас в России такого почти не бывает...

Картина типичная — старость недужная, отягощенная разочарованиями и обидами, затемненная завистью, злобой, тоской, одинокая если не наружно, то внутренне; старость, либо кончающая с собой, либо скрюченными слабеющими пальцами отчаянно цепляющаяся за остатки жизни; старость маразматическая, выживающая из ума, теряющая и самокритику, и самосознание, утрачивающая человеческий облик...

Где-то на подходе к финишной прямой (если б прямой! — кривой, ломаной...) некоторые старики начинают, как тонущие, судорожно цепляться за молодую жизнь, находящуюся рядом с ними, начинают ее «заедать», или, как говорят нынче, вампирить, утрачивая порою не только здравость ума, но и стыд... Уходящая жизнь хочет жить, все равно хочет, прожорливо хочет...

Нельзя старика в этом винить, это не вина, а беда.

Старческий вампиризм естествен, как хватание воздуха рыбой, выброшенной на сушу, как судорога утопающего...

И старческое слабоумие можно считать вариантом защиты от непосильного ужаса близкой смерти.

Великая удача в таком положении, если есть рядом добрый человек — Провожатый, понимающий, что происходит, готовый к самоотдаче, к душевному донорству, и в то же время умеющий соблюсти права собственной жизни. Я наблюдал случаи, когда чудеса творила одна только ласковая забота, самоотверженная доброта безо всяких затей и «методик».

(Методика ли — просто почаще общаться, глядеть в глаза, иногда обнимать, гладить и целовать?.. Методика ли — терпеть суетливость и раздражительность, неблагодарность, болтливость, угрюмость, бестолковость и неопрятность?.. Методика ли — несмотря на ваши неудобства, постараться сохранить в личном пространстве старого человека его привычную обстановку, любимые вещи, пусть даже негодные и нелепые?..)

Да, чудеса иногда случаются: ветхие старички от нежного внимания и заботы воскресают если не телом, то духом, бодреют и буквально на глазах выходят из состояния слабоумия, словно очнувшись от спячки.

Улучшается память, возвращается ясность мысли и тонкость чувств. Иногда на часы или минуты, а иногда и на месяцы, и на годы.

Родители ушли. А мы свободны

жить как хотим и можем умирать.

Но вот беда: мы ни на что не годны,

и некому за нами убирать...

Родители ушли. Остались раны

и в них, и в нас... Родители ушли

в далекие лекарственные страны,

а мы на жизнь накладываем швы.

Родители ушли... Прочь сантименты,

зачем рыдать, о чем жалеть, когда

галактики, планеты, континенты

друг с другом расстаются навсегда...

Вы снитесь мне. О, если бы вернуться

и вас из сна с собою унести

и все начать с последнего «прости»...

О, если б ненароком не проснуться...

«ВОСКРЕСНУВШИЙ НА МИГ - НАВЕК ВОСКРЕС»

как помогать старикам на телесном уровне

Вот некоторые, относительно простые домашние меры и средства, повышающие вероятность облегчения положения Провожаемого. Главное: надлежит обеспечить максимально возможную очистку организма, всяческий его дренаж, всяческую вентиляцию.

- Что вошло, то должно и выйти. Следить за кишечником — запоров не допускать; в пищу обязательно добавлять отруби. Диета поближе к вегетарианской (но совсем животного белка не исключать, считаться и с многолетними привычками и личными вкусами), с обязательным присутствием свежих фруктов и овощей. При трудностях жевания (нет зубов) давать все протертое. Молочные продукты лучше свести к минимуму, ограничившись натуральными биокефирами или биойогуртами. Следить, чтобы не было ни недоедания, ни переедания — некоторые старики теряют контроль над пищевым инстинктом.

- Промывать изнутри. Стареющий организм усыхает, как бы каменеет и скукоживается изнутри. Соответственно — чем живее, чем интенсивнее через тело проходят потоки жидкости, тем состояние лучше и жизнь дольше. (Вот и вашей бабушке помогла капельница...) Давать часто и понемногу пить воду — лучше дистиллированную или щелочную минеральную, либо негустые компоты из сухофруктов, в коих самые ценные составляющие — курага, чернослив и яблоки. Чаи травяные разных составов — рецептура необозрима. Хороши очень, по моему опыту, душица, липовый цвет, бессмертник, незабудка, пустырник... Доброе сухое вино понемножку или даже хорошую чистую водку или коньяк — совсем по чуть-чуть, с обильной разбавкой минеральной водой — можно, и часто даже весьма желательно.

- Дышать, дышать и дышать. Как можно чаще — при всякой возможности — выводить, как малое дитя, гулять на свежий воздух, или хотя бы сажать на скамеечку или в кресло на балконе. Как можно чаще проветривать помещение, остерегаясь сквозняков и охлаждения.

- Поддерживать биотонус. Сжигать шлаки. Постоянно давать поливитаминные препараты широкого спектра, и отдельно, при мозговых неприятностях, еще аскорбиновую кислоту (витамин С) в очень больших количествах, до 3—5 граммов в сутки — лучше в форме аптечных порошков с сахаром, растворять их в кипяченой воде, в травяном чае или в компоте, каждый порошок с половиной или четвертью стакана жидкости.

- Аскорбинка сжигает застойные шлаки, прочищает мозговые сосуды и нервные клетки. Давать ее можно по грамму или полтора, наибольшие дозы в первую половину дня — а в первый раз можно с самого утра, после сна, натощак, с обязательным запиванием тепловатой водой(!..)

- Воскрешать посильным движением. О гимнастике для престарелого говорить трудно — какая там гимнастика, когда песок сыплется и покоя просят и сердце, и косточки... Тем не менее для продления дней, для улучшения самочувствия и прояснения сознания даже самым слабым старикам и старушкам двигаться надо — двигаться каждый день, шевелиться потихоньку и через «не хочется», и через «не могу», шевелиться и копошиться как можно активнее и разнообразнее!.. Со старичками, помимо прогулок, можно и нужно делать, как с маленькими детьми, общеукрепляющую зарядку, гимнастику разных типов. Очень хороша, в частности, китайская система Тайцзи-цуань. Если имеется хоть остаток слуха, сопровождать зарядку приятной музыкой.

- Воскрешать мягким массажем. Массаж действует благотворно на всех, и возможны тысячи его видов и вариаций применительно к каждому индивидуальному случаю, к каждому недомоганию, к каждой болячке в отдельности и в сочетаниях...

Для профилактики или уменьшения явлений склеротического слабоумия очень важен отдельный, тщательный, ежедневный массаж головы, ушей, шеи и верхней части спины, а также кистей и стоп, массаж каждого пальца...

Это все области тела, самым тесным образом сопряженные с мозгом и мозговыми сосудами.

Если нет денег нанять хорошего массажиста, делайте, по возможности, массаж сами, почитав соответствующие руководства — техника массажа, если не ставить особых сверхзадач, не сложнее, чем техника пользовательской работы с компьютером. Нужно только иметь в виду, что массаж старику должен делаться ВО столько же раз медленнее, мягче, нежнее, НА сколько лет старик старше делающего массаж...

- Для устранения или уменьшения ночных беспокойств можно давать легкие успокаивающие и снотворные, в небольших дозах и в обязательном сочетании с препаратами, поддерживающими сердечно-сосудистый тонус. Названия препаратов приводить не буду — их много разных, ассортимент постоянно меняется, и точный индивидуальный подбор (через пробы и ошибки, другого способа не придумано) очень важен...

Проконсультируйтесь с лечащим доктором.

Для поддержания сердечной деятельности хороший, проверенный старый рецепт — кордиамин в каплях или через подкожный укол. Этот препарат способен предотвратить понижение давления в мозговых сосудах, что часто и служит причиной ночной старческой спутанности сознания. Хорошо бы, конечно, заручиться еще и обследованием и рекомендациями квалифицированного терапевта-кардиолога.

- Спецпрепараты — для улучшения мозгового кровообращения, такие, как циннаризин (стугерон), капотен и др., должны назначаться только лечащим врачом. Иногда такие препараты могут оказаться критически важными для предупреждения или обратного развития старческого слабоумия; но домашняя самодеятельность в применении их опасна, ибо, как вы хорошо знаете, не бывает химии без алхимии, то есть непредусмотренного побочного действия.

В довершение своего письма я хочу сказать вам за вашу бабушку простое человеческое спасибо. Если б все внуки у всех стариков были такими, как вы, жизнь наша была бы совсем иной, жизнью истинно человеческой...