Мы с Верой решили вместе подкараулить Валентину у «Империала».

— Это единственный выход. Иначе она так и будет от нас ускользать, — сказала Вера.

— Но, увидев нас, она может запросто развернуться и убежать.

— Тогда мы побежим за ней. Проследим за ней до самого логова.

— А что, если с ней будет Станислав? Или Эрик Пайк?

— Ты как малое дитя, Надя. В случае необходимости позвоним в полицию.

— А не лучше ли с самого начала поручить это дело полиции? Я говорила с той девушкой из Сполдинга — по-моему, она действительно сочувствует нам.

— Неужели ты до сих пор надеешься, что власти ее выдворят? Надя, если этого не сделаем мы, этого не сделает никто.

— Ладно. — Хоть я и возражала, но идея мне нравилась. — Может, договоримся хотя бы с небритым Джастином? Просто для прикрытия?

Но прежде чем мы успели выбрать подходящий день, позвонил отец — он был в большом беспокойстве. Вокруг дома ошивался таинственный незнакомец.

— Незнайомець. З учорашнего дня. Заглядуе у окна. А потом уходе.

— Кто это, папа? Тебе нужно вызвать полицию.

Я встревожилась. Очевидно, кто-то присматривался к дому, намереваясь совершить кражу со взломом.

— Не-не-не! Ниякой полиции! И речи буть не може! Отец имел негативный опыт общения с полицией.

— Тогда позвони соседу. Пусть подкараулит его. Спросит, кто такой. Скорее всего, это грабитель — приглядывается, что можно украсть.

— На грабытеля не похож. Немолодый. Низенький. У коричневом костюме.

Меня это заинтриговало:

— Мы приедем в субботу. А покамест запри все двери и окна.

Мы приехали в субботу около трех часов дня. Стояла середина октября. Солнце уже висело низко, а туман окутывал окрестности сырой дымкой, которая опускалась на болота и низины, выползая, словно привидение, из дренажных каналов. Листья уже начали желтеть. Сад был завален паданцами — яблоками, грушами и сливами, над которыми кружились тучи маленьких мушек.

Отец спал в кресле у окна, запрокинув голову и раскрыв рот, — серебристая струйка слюны стекала с губы на воротник. Подружка Леди Ди свернулась калачиком на коленях, ее полосатый живот бесшумно поднимался и опадал. Над всем домом и садом витал дремотный дух, словно сказочная колдунья навела чары и Спящая красавица ждала принца, который разбудит ее поцелуем.

— Привет, папа. — Я поцеловала его худую небритую щеку. Он вздрогнул и проснулся, а кошка спрыгнула на пол, приветственно мурлыча, и начала тереться о наши ноги.

— Привет, Надя, Майкл! Добре, шо приихали! — Онрадостно протянул нам руки.

Как же он отощал! Я надеялась, что после ухода Валентины положение сразу изменится: он начнет поправляться, убирать в доме и все снова придет в норму. Однако ничего не изменилось, если не считать огромной пустоты в форме Валентины, оставшейся в его сердце.

— Как дела, пап? Где этот таинственный незнакомец?

— Незнайомець пропав. Не було з учорашнего дня. Должна признаться: меня это сильно разочаровало, ведь я уже терзалась любопытством. Но я поставила чайник и, пока закипала вода, вышла во двор и начала собирать падалицу. Меня беспокоило, что отец забросил свой ежегодный ритуал — больше не собирал, не складывал, не чистил и не запекал в «Тосибе» яблоки. Неряшливость — признак депрессии.

Майк устроился в другом удобном кресле и приготовился слушать:

— Ну что, Николай, как продвигается ваша книга? У вас не осталось той превосходной сливянки? — (По-моему, он чересчур ею увлекся. Неужели не понимает, что это опасная штука?)

— Ага! — воскликнул отец, протягивая Майку стакан. — Я подхожу до самого интересного периода в истории тракторов. Как сказав Ленин про капиталистичеську эпоху, увесь мир превратився у единый рынок и концентрация капитала заметно возросла. Шо ж касаеться тракторостроения, я думаю по етому поводу так…

Я так и не узнала, что он думал по этому поводу, — Майк налег на сливянку, а я оказалась вне пределов слышимости. Решила отдать дань маминому саду. Грустно было видеть, к какому запустению привели два года нерадивости; правда, это запустение было вызвано изобилием. В такой плодородной почве могло укорениться все, что угодно: буйно разрослись сорняки, ползучие побеги множились как бешеные, трава стала такой высокой, что двор почти превратился в луг, а гниющие паданцы покрылись странными пятнистыми грибками. Мухи, мошки, осы, черви и слизни лакомились плодами, а птицы лакомились червями и мухами.

Под веревкой для белья я заметила кусок блестящей материи, наполовину скрытый высокой травой. Наклонилась, чтобы внимательнее его рассмотреть. Это оказался зеленый атласный лифчик, сильно выцветший. Из одной чашечки выскочила вспугнутая уховертка. Я инстинктивно подняла его и попыталась прочитать размер на ярлыке. Однако надпись тоже выцвела на солнце и смылась — и порошком, и дождем. Пока я держала в руках эту ветхую реликвию, мне показалось, будто я безвозвратно что-то утратила. Sictransitgloriamundi 15

He знаю, что заставило меня оторваться от размышлений и поднять голову, но в этот самый момент я заметила какое-то движение — видимо, мелькнувшую фигуру — с боковой стороны дома. Затем видение исчезло: вероятно, это была просто коричневатая тень или какой-то человек в коричневом. Таинственный незнакомец!

— Майк! Папа! Скорее!

Я выбежала в сад перед домом, где по-прежнему стояли две ржавые машины. Поначалу мне показалось, что там никого нет. Но потом я увидела, что кто-то совершенно неподвижно стоит в тени сиреневого куста. Мужчина был низкорослый и коренастый, с курчавыми каштановыми волосами. Одет в коричневый костюм. В человеке было что-то до боли знакомое.

— Кто вы? Что вы здесь делаете?

Он ничего не ответил и даже не подошел ко мне. Его неподвижность казалась сверхъестественной. Но он не вызывал страха. Лицо открытое и внимательное. Я приблизилась на пару шагов:

— Что вам нужно? Зачем вы сюда приходите?

Он все так же молчал. Потом я вспомнила, где видела его раньше: это был тот самый мужчина с фотографий, которые я нашла в Валентининой комнате, — мужчина, обнимавший ее обнаженные плечи. Немного старше, чем на фото, но это, несомненно, был он.

— Прошу вас, скажите хоть что-нибудь. Назовите себя. Молчание. Потом в дверях показались Майк и папа.

Майк сонно протирал глаза. Тогда мужчина вышел вперед и, протянув руку, сказал одно слово:

— Дубов.

— А, Дубов! — Отец бросился к нему, схватил за руки и восторженно приветствовал по-украински. — Вельмишановний политехничеський директор з Тернополя! Знаменитый ведущий украинський ученый! Ласкаво прошу у мое скромне жилище!

Да, это был интеллигентный Валентинин муж. Поняв это, я тотчас заметила сходство со Станиславом: каштановые кудри, невысокий рост и, как только он вышел из тени, — ямочки на щеках.

— Маевський! Ответный первоклассный инженер! Я удостоився чести прочитать вашу замечательну диссертацию по истории тракторов, яку вы мине прислали, — сказал он по-украински, с силой тряся папины руки. Теперь я поняла, почему он не отвечал мне. Он не говорил по-английски. Отец представил нас.

— Михаил Льюис — мий зять. Выдатный профсоюзный дияч и эксперт по компьютерам. Моя дочка Надежда. Социяльный роботник. — (Папа, как ты мог!)

За чаем и пачкой просроченного печенья, которую я нашла в кладовке, мы постепенно узнали причину его таинственного визита. Она была довольно проста: Дубов приехал, чтобы найти жену и сына и увезти их домой в Украину. Письма, приходящие из Англии, вызывали у него растущее беспокойство. В школе Станислав чувствовал себя неважно: другие мальчики были лодырями и сексуально озабоченными, постоянно хвастались своим материальным достатком, а уровень образования низкий. Валентине тоже неважно жилось. Своего нового мужа она называла буйным параноиком, с которым она стремится развестись. Впрочем, теперь, познакомившись с этим уважаемым джентльменом-инженером (с которым уже вел оживленную и очень приятную переписку на тему тракторов), Дубов склонялся к мысли, что жена немного преувеличивала; это водилось за ней и в прошлом.

— Красивой женшине можно простить маленьке преувеличение, — сказал он. — Главне — шо я усё простив, и ей пора вертаться додому.

Он приехал в Англию по программе обмена с Лестерским университетом для расширения знаний в области сверхпроводимости, и ему разрешили взять пару дополнительных недель отпуска. Его задача — найти жену (хоть он и дал ей развод, но всегда продолжал считать своей супругой), расположить к себе и вновь завоевать ее сердце.

— Колись же она меня уже любила — зможе полюбить ище раз.

В свободные дни он приезжал на поезде из Лестера и устраивал засаду возле дома, надеясь застать ее врасплох. Дубов оббегал весь город, заручился поддержкой президента Украинского клуба, но время шло, а она не появлялась, и он боялся, что потеряет ее навсегда. Однако теперь, познакомившись со знаменитым Маевским, его очаровательной дочерью и выдающимся зятем, Дубов надеялся, что они помогут ему в этих поисках.

Я заметила, как отец напрягся, осознав, что этот знаменитый ведущий украинский ученый был также его соперником в любви. Одно дело — развестись с Валентиной самому, и совсем другое — позволить увести ее у себя из-под носа.

— Вы должны обсудить ето з Валентиной. Мине кажеться, шо она окончательно решила остаться у Англии.

— Конешно, для такого красивого цветка в Украине сичас дуе дуже сильный и холодный витер. Но так буде не всегда. А там, де есть любов, всегда хвате тепла для одной человеческой души, — сказал интеллигентный муж.

Я фыркнула в чашку, сделав вид, что чихнула.

— Есть одна загвоздка, — возразил отец. — Оба пропали. Валентина и Станислав. Нихто не знае, де они. Она даже оставила тут дви машины.

— Я знаю, где они! — воскликнула я. Все повернулись и уставились на меня — даже Майк, не понявший ни слова из всего разговора. Отец сердито на меня зыркнул, словно бы говоря: «Не смей ему рассказывать».

— В гостинице «Империал»! Они живут в «Империале»!

По субботам пивные Питерборо забиты покупателями, рыночной публикой и туристами. В «Империале» было не протолкнуться. Некоторые завсегдатаи вынесли выпивку на улицу и, сгрудившись у дверей, говорили о футболе. Я остановила свой «форд-эскорт» в нескольких ярдах от гостиницы. Мы решили отправить Майка на разведку — ему легче смешаться с толпой. Он должен найти Валентину и Станислава и, как только увидит их, незаметно выйти и предупредить Дубова, который затем пустит в дело свои чары. Они с отцом сидели на заднем сиденье, лица взволнованные. Все почему-то говорили шепотом.

Через несколько минут вышел Майк со стаканом в руке и сообщил, что не заметил никаких признаков Валентины или Станислава. Не было также никого, подходившего под описание Лысого Эда. С заднего сиденья донесся двойной вздох разочарования.

— Дайте мине глянуть! — сказал папа, дергая артритическими пальцами дверную задвижку.

— Не-не-не! — закричал Дубов. — Вы ее злякаете. Дайте мине глянуть!

Я беспокоилась, что отец, видимо, снова решил покататься на американских горках эмоций. Опасалась, что присутствие конкурента Дубова подстегнет его мужскую гордость и вновь пробудит интерес к Валентине. Отец знал, что она ему не ровня, но не могустоять перед ее гипнотическим воздействием. Старый дурак. Это может плачевно закончиться. Однако, несмотря на противоречивость его поведения, я чувствовала, что им движет более глубокая логика: ведь Дубов обладал таким же обаянием и гипнотической энергией, как и Валентина. Отец был влюблен в обоих — влюблен в жизненный пульс самой любви. Я могла понять его очарованное состояние, которому тоже была не чужда.

— Замолчите оба и оставайтесь на месте, — сказала я. — Я сама пойду и посмотрю.

Задние дверцы были снабжены замками от детей, которые нельзя открыть изнутри, так что другого выбора у них не оставалось.

Майк нашел себе место у двери. Вокруг телеэкрана собралась толпа молодых парней, которые через каждые несколько минут начинали хором орать. Команда Питербо-ро играла у себя дома. Майк тоже уставился в экран — его стакан был наполовину пуст. Я подошла к стойке и осмотрелась. Майк оказался прав — никаких признаков Валентины, Станислава и Лысого Эда. Внезапно послышалась буря приветственных возгласов. Кто-то забил гол. Человек, наполнявший за стойкой стаканы, наклонил голову, но в этот момент повернулся к экрану — мы встретились взглядами и тотчас друг друга узнали. Это был Лысый Эд — правда, уже не совсем лысый. На его макушке топорщились жидкие спутанные прядки седых волос. Живот вырос и перевешивался через пояс. За те несколько недель, что прошли с последней нашей встречи, его здорово разнесло.

— Опять ты. Чё те надо?

— Я ищу Валентину и Станислава. Я просто их знакомая. Не из полиции, если вас это беспокоит.

— Они смотались. Слиняли. Ночью.

— Не может быть!

— Видать, ты их тогда спугнула.

— Но я же…

— Она и пацан. Оба. В прошлые выходные.

— А у вас есть хоть какие-то предположения…

— Видать, решила, что слишком для меня хороша. — Он печально посмотрел на меня.

— Вы хотите сказать…

— Да ничё я не хочу сказать. А щас пошла на хер, слыхала? Мне теперь ишачить надо — я ж один остался.

Он снова повернулся ко мне спиной и начал собирать стаканы.

— Уихали? Не може буть! — Испуганно вскрикнули на заднем сиденье оба соперника в любви, и в салоне воцарилась мрачная тишина, которую через несколько секунд прервал долгий судорожный плач.

— Ну, успокойтеся, Володя Семенович, — пробормотал отец по-украински, обнимая Дубова за плечи. — Будьте мущиной!

Я впервые слышала, как он употреблял отчества. Теперь их разговор с Дубовым напоминал диалог из «Войны и мира».

— Шкода, Николай Алексеевич, но буть мущиной — значить буть слабым существом, которому свойственно ошибатись.

— По-моему, нам всем нужно взбодриться, — предложил Майк. — Может, зайдем выпьем?

К концу матча толпа рассосалась, нам удалось найти табуреты, и мы расселись вокруг стола — отыскался даже стул со спинкой для папы. В пивной было слишком шумно, и он застыл с озадаченным видом и широко раскрытыми глазами. Дубов взгромоздился своим широким задом на маленький круглый табурет, расставив для равновесия колени, настороженно задрав голову и жадно изучая обстановку. Я заметила, что он вглядывается в толпу, продолжая с надеждой следить за всеми входами и выходами.

— Что будете пить? — спросил Майк.

Отец попросил стакан апельсинового сока, Дубов — большой стакан виски. Майк заказал еще одно пиво. На самом деле мне хотелось выпить чашечку чая, но я остановилась на бокале белого вина. Обслужил нас Лысый Эд, который почему-то принес напитки на подносе.

— Давайте выпьем! — Майк поднял бокал. — За… — Он запнулся. Какой тост мог бы подойти столь разношерстной компании людей с прямо противоположными желаниями и потребностями?

— За торжество человеческого духа!

Мы дружно чокнулись.