Эромагия

Левицкий Андрей Юрьевич

Ночкин Виктор

«Жезл Страсти».

Магический артефакт немыслимой силы, перед которым самые мощные приворотные зелья кажутся попросту детскими игрушками.

На беду свою вызвалась юная ведьмочка Анита доставить этот жезл своей наставнице Беринде — и уж трижды на беду решился сопровождать Аниту влюбленный в нее рыцарь Шон Тремлоу.

Кто только не мечтает завладеть этим волшебным сокровищем! Любвеобильный дракон и суровые ведьмы-амазонки, королевские воины и жестокие колдуны из женоненавистнического Братства…

Однако с этим еще хоть как-то можно разобраться. Когда же в ситуацию впутываются еще и людоеды-гоблины, вороватые гномы и таинственный метаморф с далекого Востока, она принимает и вовсе невероятный оборот…

 

Часть первая

ВЕНЕЦ И ЖЕЗЛ

 

1

Завидев блондина, Анита уставилась на него во все глаза — вот уж красавец! И ведь как раз в ее вкусе: высокий, кудрявый, крупные правильные черты лица и подбородок что твоя наковальня. Она всегда питала слабость к таким шикарным светловолосым громилам без страха и упрека.

Анита шла между двумя стражниками, еще двое топали сзади и спереди. Руки у нее были стянуты за спиной, на шее — цепь, конец которой держал идущий впереди сержант. Блондин же просто направлялся куда-то по своим делам, но, увидав их, встал столбом. Нарядом незнакомцу служили кожаные штаны и кожаная безрукавка — расстегнутая, обнажающая мускулистую грудь, поросшую рыжим кучерявым волосом. На ремне меч, на подбородке шрам, на лице двухдневная щетина — наверное, будет колоться, если… и глаза голубые!

Анита расправила плечи так, что вырез на платье разошелся пошире. Хотя бюст у нее был не очень большой, но он таки был, и вообще она отлично знала, как выглядит: невысокая, смуглая, черные, коротко стриженные волосы, губы бантиком, подбородок с ямочкой, а глаза большие и слегка раскосые. И ноги длинные. На платье справа имелся не то чтобы разрез, а скорее разрыв — след от потасовки со стражниками, когда неподалеку от городской стены они поймали ее. Длинный разрыв, аж до пояса. Взгляд Аниты скользнул вдоль улицы, но тут же сам собой вернулся к блондину. Тот стоял, медленно поворачивая голову, следя за конвоирами и их пленницей. Когда они приблизились, здоровяк потер кулаком подбородок и открыл рот.

— Эй, вы… — Голос у него был какой надо, старая Беринда называла такие голоса баритонами. — Куды ее ведете?

Стражники остановились, когда незнакомец преградил им дорогу.

— Ты какого хрена тута стал? — рыкнул сержант.

Все конвоиры, кроме сержанта, толстого и багроволицего, были ничем не примечательными личностями. А начальник их с самого начала проявлял к Аните интерес, заглядывал в вырез ее платья и пару раз назвал дочкой.

Они с блондином встали друг перед другом, чуть не упираясь животами.

— Ты чиво? — спросил сержант, приподнимаясь на цыпочках — незнакомец был куда выше его.

— А ты чиво? — откликнулся блондин.

— Прочь с дороги!

— Отпусти ее.

— Отпустить? Да ты кто таков ваще? Эта ж ведьма! — Теперь сержант чуть не подпрыгивал, будто задиристый петух.

Глаза Аниты сами собой распахнулись, подбородок приподнялся.

— Уходи, путник! — сказала она и поняла, что голос прозвучал так, как если бы она произнесла «Иди ко мне».

— А ты молчи! — Зазвенев цепью, толстяк обернулся к ней.

Блондин шагнул вперед, и сержант толкнул его в грудь. Вернее, попытался, потому что здоровяк перехватил руку (пленнице показалось, что он сделал это машинально), вывернул и дернул так, что сержант полетел на мостовую, выпустив конец цепи. Другие конвоиры закричали, и какое-то время вокруг замершей Аниты мелькали кулаки и раздавались вопли. Никто не успел вытащить оружия — противники стояли почти вплотную друг к другу, и драка закончилась, едва успев начаться.

Вскоре стражники валялись на мостовой и дружно стонали, а блондин возвышался над ними, растерянно хлопая своими голубыми глазищами — кажется, он только сейчас понял, что произошло.

Сержант встал на четвереньки, помотал головой и нашарил висящую на шнурке сигнальную дуду.

— Беги! — крикнула незнакомцу Анита, оглядываясь. Справа сплошные высокие заборы, а слева, между двумя домами, ограда в половину человеческого роста… — Топай отсюда! — повторила она. — Сейчас другие появятся…

Сержант засвистел на всю улицу. Стражники поднимались, охая и морщась. Блондин наконец сообразил, что к чему: схватил Аниту в охапку и сиганул через ограду.

В полутемном сарае-развалюхе он поставил Аниту на ноги. После бешеной гонки, когда здоровяк, прижимая ее к себе, петлял по дворам и перемахивал через изгороди, голова слегка кружилась. Покачнувшись, девушка боком привалилась к непрошеному спасителю.

— Пенек! Чурбан! — простонала она, тяжело дыша.

— Чиво? — удивился он. — Я ж тибе спас.

Она поморщилась и сказала:

— Ладно, теперь уж что. Тебя как звать?

— Тремлоу. Шон Тремлоу. — Он взял ее за плечи и повернул спиной к себе.

— Э! Ты чего делаешь?

— Так эта… ошейник снять…

— И как ты собираешься его сни…

На ошейнике спереди была петля, а сзади — две дужки и замок. Анита качнулась, когда Шон дернул его и с хрустом сломал. Потом прошуршал меч, и разрезанные веревки упали с ее рук.

Даже имя у него было мужественное. Когда Шон Тремлоу, бросив сломанный ошейник на пол, вновь встал перед ней и окинул взглядом с ног до головы, у Аниты слегка задрожали колени. Она быстро заговорила, пытаясь скрыть смущение:

— Ну, спасибо тебе. Смельчак выискался. Шон, говоришь? А я — Анита. Анита Бенсай, так меня зовут. Что ты делаешь в Пер-Амбое, Шон Тремлоу?

Они стояли рядом, глядя друг на друга, для чего Аните пришлось задрать голову вверх — ее макушка едва доставала до его груди. Шон сунул меч в ножны, почесал шрам на подбородке и развел руками.

— Хожу вот, — промямлил он.

Так и есть, решила она, умом мы не блещем, да? Но зато…

— Тута турнир скоро должон быть, вот я и… А эти… — Он махнул рукой куда-то за спину. — Чиво они тебя схватили?

— Ну… — Анита обошла Тремлоу по кругу, искоса разглядывая его. — Решили, что я ведьма. А в Пер-Амбое сейчас правит Валдо Мосин, слышал ведь про такого? Он и раньше ведьм не жаловал, не пускал в город, а тех, кто попадает к нему, он… Ну, ты знаешь — всякие ведь слухи ходят. Вот а сейчас, я слышала, к нему какой-то Жезл Страсти попал, так Валдо совсем уж озверел.

Слишком много говорю, решила она, да еще и голос дрожит. Надо успокоиться…

— Ты чернявая, — заявил Шон. — Потому с ведьмой спутамши.

Он медленно поднял руку, вновь почесал подбородок, глянул по сторонам и шумно вздохнул. На мужественном лице отразилась внутренняя борьба. Анита поняла: до Тремлоу тоже наконец дошло, что они стоят в таком располагающем к любезностям месте, как заброшенный сарай, полный соломы… она попятилась было, но Шон, что-то проворчав, одной рукой обхватил ее за талию, а второй за плечи и притянул к себе.

В первое мгновение Анита обмякла, повисла на его руках, сложив губы сердечком и чуть ли не поджав ноги, но потом чувство долга взяло верх — она заорала, несколько раз ударила его кулаками по плечам, уперлась в грудь и оттолкнула.

— Отвали!

— А чиво? — засопел Шон и отступил.

Обиделся, надо же. Чувствуя, что коленки опять дрожат — и на этот раз уже не слегка, — она оправила платье. Грудь ее тяжело вздымалась.

— Ты ж сама… — Шон, ссутулившись, отвернулся.

— Что, что я сама?

— Сама… так сматрела…

— Как я смотрела? Ничего я не… — Она замолчала. Ну да, смотрела. Ей даже стало жалко Шона — он сейчас напоминал медведя, перед которым сначала поставили кадушку с медом, а когда он вознамерился сунуть внутрь морду, убрали. — Ну ладно, Шон Тремлоу, не сердись.

Она схватила здоровяка за руку и выволокла из сарая, потому что место это и вправду было опасным.

Снаружи высилась стена бурьяна, за ней — изгороди. Крыши замка, стоящего на холме в центре лесного города Пер-Амбой, сверкали в солнечных лучах.

— Ты не серчай, — сказала Анита. — Просто я так сразу не могу.

— Чиво не можешь?

— Я еще не готова к этому, понимаешь?

— Чиво — не готова?

— Ну, мне надо… то есть чтобы… Мы должны лучше узнать друг друга, познакомиться поближе, то, се…

— Так давай поближе! — обрадовался здоровяк, хватая ее за талию, но Анита сбросила его руку.

— Нет! В смысле… Ты что, никогда не ухаживал за девушками?

Шон с легким удивлением воззрился на нее.

— Зачем девок-то… Я все больше мужиков…

— Что?! — испугалась она.

Не может быть! Этакий дивный образчик мужчины пропадает зазря… Но как же так, почему он тогда к ней…

— Не, я к тому, што… — Тремлоу неопределенно махнул рукой, потом хлопнул по рукояти меча. — Как, бывало, уха… уходишь кого-нибудь. Я и пятерых зараз ухадить могу, ежели некрупные попадутся…

Анита почувствовала облегчение.

— А! Нет… Я говорю, что ты, например… Ну, можешь сводить меня куда-нибудь пообедать. Я ж даже не завтракала сегодня, а уже полдень. Деньги есть у тебя? Сколько? Ого! На трактир точно хватит. Только меня теперь искать будут, надо найти какой-то захудалый, на окраине. И по улицам осторожно ходить. Идем, идем, Шон Тремлоу.

В трактире народу было немного, и они сели возле окна. Хозяин, стоя так, чтобы Шон не видел, вовсю пялился на Аниту. Она заметила, что Тремлоу за столом расположился лицом к дверям. Может, не просто наемник, подумала она, может, бандит какой? Хотя… слишком добродушный для бандита.

Она ограничилась куриным крылышком с вареной картофелиной, запив все это стаканом разведенного холодной водой вина. Шон подналег на баранину в остром соусе, сжевал краюху хлеба и вылакал две кружки пива. Манерами он не блистал, но все же какое-то понятие о застольном этикете имел — допив вторую кружку и громогласно рыгнув, Тремлоу изящно промокнул рот краем жилетки, а после вытер руки о штаны.

— Ты вообще чем занимаешься? — спросила Анита, догрызая крылышко.

— Ну… — Он с довольным видом откинулся на стуле. — Я эта… навроде наемник.

— И зачем прибыл в Пер-Амбой? Думаешь тут работенку какую найти?

— Ага.

Склонившись над тарелкой, Анита исподлобья разглядывала его. Старая Беринда говорила: девицы твоего типа, мелкие и худые, любят мордоворотов богатырского сложения. Анита отнекивалась, отвечала, что она предпочитает утонченных умных мужчин, но про себя понимала, что старуха права. С утонченным умным мужчиной приятно поговорить, все остальное приятнее делать с богатырем. В идеале, конечно, желательно найти умного, тонко чувствующего богатыря, с которым после всего еще и поболтать можно, но такие на свете не водятся.

Она широко зевнула, прикрыв рот ладошкой. Поспать этой ночью не удалось — сначала паром, потом пришлось долго идти по лесу, а утром, когда среди деревьев уже замаячила городская стена, она попалась на глаза стражникам…

— Спать хочу, — сказала Анита. — Ближе к вечеру надо что-то решать, а сейчас слишком жарко, голова не варит. Ты чем думаешь заняться?

Лицо Тремлоу не отличалось особой выразительностью, но по нему ясно можно было понять, чем он сейчас предпочел бы заняться.

— У тебя ж еще монеты остались?

Он похлопал по поясу, на котором болтался кошель.

— Так сними комнату в этом трактире. До вечера, а там поглядим.

Шон радостно заморгал, по-своему поняв предложение снять комнату, и пошел договариваться с трактирщиком.

Когда они поднимались по лестнице на второй этаж, Анита повернулась к Тремлоу, со счастливым видом топающему следом, и сказала:

— Ты не лыбься. Я и вправду просто поспать хочу, понял?

Улыбка увяла, и Шон вновь стал напоминать обиженного медведя-альбиноса. В комнате Анита стащила туфли, но больше ничего снимать не стала и улеглась на кровать под стеной. Окно закрывала серенькая занавеска, здесь было прохладней, чем в зале на первом этаже. С улицы доносились приглушенные голоса горожан, ржание лошадей, иногда стучали колеса по камням. Вытянувшись на спине, она запрокинула руку за голову и прикрыла глаза. Шон походил-походил от стены к стене, а потом сказал:

— Я тады погуляю.

— Погуляешь? — сонно переспросила она.

— Похожу по городу, мож, чего тересного увидаю… увижу.

— Лучше бы тут сидел. Теперь стража и тебя будет искать. Хотя… в Пер-Амбое, наверное, много всяких здоровых мужиков со светлыми волосами.

— Та я осторожно, — заверил он. — А тебе вот лучше не высовываться. Здесь таких, как ты, и нету, всех извели. Тока… я тады дверь запру, лады?

— Что? — Она приоткрыла один глаз.

— Ну шоб никто не вошел, пока ты спишь.

— А, ну давай, — согласилась Анита.

Ей приснилось, что она лежит на кровати в какой-то избушке, и тут откуда ни возьмись появляется Шон Тремлоу, ложится рядом, и тогда становится ясно, что он голый. Анита думает, что это очень удачно, но почему-то Шон ничего не делает, просто лежит себе на спине и смотрит в потолок. Тогда она медленно поворачивается на бок, лицом к нему… И чудится Аните, что не сама она это делает — что-то теплое настойчиво подталкивает ее, шевелится внутри и двигает ее телом. Она кладет ладонь на широкую грудь, приподнимает голову и склоняется над Шоном. А он все равно лежит и не шевелится, как распоследний болван.

В то мгновение, когда Анита, вся трепеща, уже почти коснулась губами его губ, она проснулась. И обнаружила, что и вправду обнимает Шона — увы, не голого, — а он лежит, боясь пошевелиться, чтоб не разбудить и не спугнуть ее. Девушка ахнула, резко села и принялась натягивать туфли.

— Та я просто передохнуть прилег, — стал оправдываться Шон, садясь рядом. — Погулял-погулял — ничего тересного, ну я и вернулся. Ты дрыхнешь. А мне чё делать? Я и лег рядом.

— Ладно! — сказала Анита, сердясь больше на себя, чем на Шона. — Сколько времени уже? Вроде темнее стало…

Дверь с треском распахнулась, и в комнату ввалились несколько стражников во главе с давешним сержантом-толстяком. Шон скатился с кровати, но до своего меча, который перед тем, как лечь, вместе с ножнами поставил в углу, дотянуться не успел — клинок сержанта уперся ему в шею. Стражники обступили Тремлоу, а вошедший следом колдун в мантии из разноцветных лоскутов сделал сложный жест левой рукой. Вскочившую Аниту что-то невидимое толкнуло в грудь. Вверх тормашками перелетев через кровать, она свалилась под стеной.

— Ух-ух-ух!

Морщась от боли в плече и держась за стену, девушка выпрямилась.

У колдуна в лице преобладали кривые линии — нос крючком, брови дугами, рот изогнут уголками книзу. Тощая длинная шея, казалось, едва выдерживает вес маленькой головенки с зализанными волосами и жгуче-черными, будто подведенными краской тонкими бровками. Он стоял, опираясь на посох в правой руке.

— Кто вы такие? — взвизгнула Анита, хотя и так прекрасно знала, кто это.

Колдун в ответ махнул сведенными вместе пальцами, и ее что-то сильно ударило сбоку по лодыжке, будто кто-то невидимый сделал подсечку. Ойкнув, она вновь упала.

— Перестаньте!

Вместо ответа колдун поднял руку, сложив пальцы щепоткой. Платье на груди натянулось, как если бы ее схватили сзади за шиворот, и Аниту приподняло в воздухе. Колдун разжал пальцы — она полетела на пол.

И стукнулась подбородком так, что из глаз полетели искры. Шон Тремлоу дернулся, пытаясь встать, но мечи стражников уперлись в его плечи и грудь.

— Хватит ужо, — произнес сержант, неодобрительно поглядывая на колдуна. — Чиво ты с ей так?

— Так ведьма она, — ответствовал колдун дребезжащим голосом. — Недостойна иного обращения, проклятущая баба.

— Баба — это правда, но какая с ее ведьма? — возразил сержант. — Так, девка какая-то сельская.

— Я не ведьма! — пискнула Анита.

Колдун обошел кровать, сделал движение обеими руками — и после этого невидимый великан схватил Аниту в охапку и рывком поставил на ноги.

— Как есть ведьма, — объявил колдун, приглядываясь к ней. — Ух-ух-ух! Амулет на тебе какой-то спрятан, что ли? Не разберу. В замок ее! И этого… — Он оглядел Шона и ухмыльнулся: — И этого тоже.

Когда он, оставив стражников разбираться с пленной парочкой, покинул комнату, сержант в сердцах плюнул и тихо пробормотал в адрес колдуна какое-то нехорошее слово.

Замок стоял на холме в центре города. Зубчатые стены, башенки, подъемный мост, разноцветные флаги… Впечатление портила только здоровенная виселица очень зловещего вида. Сейчас на ней никто не болтался, но рядом из земли торчал шест с грубой картонной табличкой в виде широкой стрелки, показывающей в сторону виселицы. На табличке большими корявыми буквами было написано: ДЛЯ ВЕДЬМ, а под надписью виднелся рисунок — фигура на помеле, чтоб и неграмотный догадался, о ком речь. Анита вздохнула: летящая на помеле была брюнеткой, да еще и смуглой и даже — надо же! — с короткими волосами.

Пленников сразу же потащили в подвал, оказавшийся еще более унылым и даже слегка пугающим. Вдоль скудно освещенного коридора тянулся ряд решеток, ограждающих камеры. Внутри не было ни души — королевские темницы сейчас пустовали.

— Ух-ух, — проблеял колдун. — Запри этих птичек по клеткам! И особенно следи за девкой, поелику ведьма она.

Анита заметила, что тюремщик старается близко к магу не подходить и поглядывает на него с гадливостью. В ее сторону тюремщик тоже поглядывал, но совсем с другим выражением.

— Не извольте беспокоиться, — отозвался он. — У нас здесь немало ведьм перебывало, еще ни одна не жаловалась.

— Да какая с ее ведьма… — повторил багроволицый сержант, позади которого стояли стражники. — Так, девчонка…

— Ведьма, ух-ух, натуральная, всамделишная. Токмо на ней заклятие возлежит, потому она ведьмовской силой своей не может воспользоваться. Заколдованного амулета не видать при ней… Но мы доищемся, найдем, что с ней такое. Уж кто-кто, а лорд Валдо вызнает, что да к чему… Так что бди, тюремный человек.

Сержант, проводив взглядом гордо удаляющегося колдуна, плюнул и, дождавшись стука двери наверху, обратился к тюремщику:

— Великий лорд-то, может, и доищется, но ты, слышь, эта… Не забижай девку. Ведьма она или не ведьма, а ныне ей и так досталося. Ежели колдунишко не соврал, так колдовать и ведьмовать она все едино не может — стало быть, и не ведьма вовсе. Так што не тюкай ее без надобности, а я вскорости зайду проведаю.

— А с этим что? — Тюремщик указал на Шона. — Этого тож скажешь холить и нежить?

— Не… — Сержант почесал подбитый глаз. — Уж этого-то быка сюды по заслугам…

Стражники подождали, пока тюремщик застегнет на шеях узников стальные ошейники, которые были прикованы цепями к массивным кольцам, до половины вмурованным в стены. Потом сержант увел своих людей, повторив напоследок, что зайдет проведать Аниту.

Тюремщик прошелся между решетками, поглядывая на Шона, присевшего на корточки под стеной, и велел:

— Эй, малышок, а ну подойди-ка. Не, вправду подойди.

Голос у него был не злой, скорее веселый. Шон медленно поднялся и сделал несколько шагов. Цепь натянулась, не позволяя приблизиться к решетке.

— Ага! — довольно гыгыкнул тюремщик. — Не могешь, а? Ведь не могешь же? — Он весело подмигнул пленнику и заключил: — То-то же! — после чего покинул подземелье, шаркая стоптанными башмаками и громко звеня связкой ключей на поясе.

«Что за жизнь такая? — подумала Анита растерянно. — То тебя хватают и заковывают, потом спасают… и не успеешь оглянуться, как ты опять закованная, да еще в темнице!» Она-то рассчитывала провести это лето совсем иначе, такие планы строила, ведь впервые за много лет свободное время появилось, и если бы не старая Беринда… Девушка присела на кучу соломы в углу, обхватила колени и стала наблюдать за Тремлоу. Тот сосредоточенно изучал цепь, перебирая звено за звеном. Выбрал. Ухватился и крепко потянул. Лицо покраснело от натуги, на руках выступили жилы. Цепь застонала, но выдержала. «Хороший здеся кузнец…» — выдохнул Шон. Скинул безрукавку, широко расставил ноги, обеими руками ухватился за цепь и вновь потянул. Когда он выгнулся всем телом, на спине и руках взбугрились мышцы. У Аниты в груди зашевелилось, заворочалось что-то теплое, подступило к горлу. Сглотнув, она поднялась с соломы и завороженно шагнула в сторону наемника. Тот, не добившись результата, выпрямился. Цепь повисла дугой от его шеи к стене. Анита мелкими шажками приближалась к решетке, пока ошейник не сдавил шею. Вся трепеща, она остановилась и горестно уселась на пол посреди камеры.

Шон принялся наматывать цепь на согнутую руку, медленно приближаясь к вмурованному в стену кольцу. Анита наблюдала за ним. Когда от стены блондина отделяло не больше пары шагов, он уперся сапогом в камень, повторил: «Хороший кузнец…» — и рванул. С тихим хрустом массивное кольцо вышло из стены вместе со здоровенным металлическим клином.

— …А каменщик — плохой, — заключил Тремлоу.

Анита едва сдержалась, чтобы не засучить ногами и не выкрикнуть что-то вроде «Иииии!». Эта сцена, как Шон, напрягшись всем телом, выдергивает клин, почему-то совсем доконала ее.

Наверху послышался звон ключей и тихие голоса. Дверь отворилась, и давешний сержант затопал по ступеням. Донесся голос тюремщика:

— Меньший — от ошейника, больший — от двери.

Шон быстро вернулся к дальней стене, вставил клин в отверстие, сгреб в кучку рассыпанную солому и уселся, привалившись спиной к камням.

Дверь над лестницей захлопнулась, но замок не щелкнул — значит тюремщик ждал там. Сержант покосился на Тремлоу — тот сидел неподвижно, закрыв глаза, — и принялся отпирать решетку в камеру Аниты.

Когда он вошел, узница поднялась навстречу.

— На вот, — сказал стражник, протягивая узелок, — пирожков принес… Кушай, а я пока цепочку сыму… Отдохнешь маленько, развеешьси…

Анита взяла пирожок, а сержант завозился с ее ошейником.

— Покушай, покушай, — бормотал он. Ошейник, щелкнув, раскрылся. Широкая ладонь скользнула по ее спине и легла на талию.

— Я вот, панимаишь, подумал тут… — начал толстяк.

— Ах ты!.. — Она поперхнулась пирогом, выплюнула недожеванный кусок и попыталась заехать пяткой сержанту между ног. И не попала, зато следующий удар — локтем в переносицу — оказался точен. И кулаком по носу. Когда он отшатнулся, хватаясь за лицо, Анита еще и пнула в пухлое колено. Сержант упал.

Она бросилась в приоткрытую решетчатую дверцу. Стражник заорал, схватил ее за лодыжку. По лестнице чуть не кубарем скатился тюремщик. Анита рванулась изо всех сил, но толстые пальцы держали крепко. Она завизжала, сорвала со свободной ноги туфлю и швырнула в лицо тюремщику. Отшатнувшись, тот оказался рядом с противоположной камерой. Шон Тремлоу, поджидавший у своей решетки, поймал его за воротник и дернул. Стоптанные башмаки оторвались от пола, тюремщик ударился затылком о прутья, обмяк. Шон по-прежнему, удерживая его одной рукой, другой сорвал связку ключей вместе с поясом. Сперва на пол свалились освобожденные от ремня штаны, затем и сам тюремщик.

Лежащий сержант отпустил Аниту и завозился, нащупывая меч. Когда он сумел подняться, девушки в камере уже не было. Тремлоу отпер замок и вывалился в коридор. Сержант сорвался с места, но здоровяк толкнул дверцу ему навстречу. Стражник треснулся носом о прутья и завалился навзничь.

— И что теперя… — начал Шон своим обычным неторопливым голосом.

— Бежим!!! — Анита, подхватив туфлю, бросилась к лестнице. Тремлоу потопал следом. Цепь волочилась за ним, бренча и высекая искры.

Они промчались по нескольким полутемным коридорам. Очередная вставшая на пути дверь оказалась заперта: Анита, налетев на нее, отшатнулась, и тяжело топочущий сзади Шон пропыхтел: «Посторонися!» Когда девушка отпрянула, Тремлоу, не сбавляя ходу, врезался в дверь всем телом и вместе с ней вывалился наружу.

Через проем полился яркий свет. Шон выпрямился, потянул к себе бренчащую цепь, и Анита шагнула за ним. Они попали в красно-зеленую галерею, на другой стороне которой вверх вели покрытые голубым ковром ступени. Сзади, от парадного входа, бежала, лязгая доспехами, толпа стражников с алебардами — не тех, что были с сержантом, а из внутренней замковой охраны. Подобрав вконец разодранную юбку, Анита выкрикнула: «За мной!» — и бросилась к лестнице. Звон позади стих, его сменило ровное гудение. Она оглянулась.

Стражники пятились, а Тремлоу надвигался на них, вращая цепь над головой. Стальной клин, выдернутый из стены темницы, кружился все быстрее, звенья полязгивали, воздух гудел. Между стражниками протиснулся офицер в бархатных бриджах и камзоле, в шикарных сафьяновых сапогах и открытом шлеме с пышным плюмажем из разноцветных перьев. К этому моменту цепь Шона уже превратилась в надрывно дребезжащий матовый диск.

— Дай сюда!

Офицер выдернул из рук стражника алебарду, зажав конец древка под мышкой, ткнул ею.

Дзык… дзык… дзык-дзыкдзыкдзык! Неясно было, лязгает ли это угодившее под цепь лезвие, или зубы вояки, чьи телеса вдруг затряслись, заходили ходуном так, что очертания тела слегка расплылись.

— Ложися! — истошно завопил кто-то смекалистый, первым сообразивший, что сейчас произойдет. Шон подался вперед, дребезжащий матовый диск сместился, и древко алебарды с хрустом лопнуло. Стражники повалились на пол, стальная секира с визгом пронеслась в воздухе, срезав перья со шлема, впилась в стену. Еще несколько мгновений выпустивший сломанное древко офицер напоминал студень, лежащий на тарелке, которую кто-то очень быстро трясет. Ну а Шон как ни в чем не бывало продолжал вращать цепь.

— Тв… тв’м… тв’мть! — Воин, приобретший наконец человеческие очертания, держал себя за содрогающийся подбородок. Он пошатнулся, но устоял на ногах и сделал неверный шаг к наемнику. Разноцветные обрывки перьев усеивали его плечи.

— Ух-ух-ух! — раздалось над головой.

Вверху что-то бабахнуло, полыхнув голубыми искрами. Цепь в руках Тремлоу лопнула, изгибаясь в полете, пронеслась через комнату. Анита присела, зажимая ладонями уши, — гремя, цепь обрушилась на встающих стражников, сминая кирасы и шлемы, сбивая с ног. Лязг, звон, скрежет и хруст наполнили галерею.

По лестнице спускался колдун, морща кривой нос, ухая вполголоса и тыча перед собой посохом, с которого обильно сыпались искры. Он махнул рукой, направив набалдашник в сторону девушки, но та быстро присела, вцепилась в ковер и дернула — потеряв равновесие, колдун полетел вниз.

Анита едва успела отшатнуться, когда он прокатился мимо прямо под ноги Шону. Тремлоу перескочил через колдуна, ухитрившись в прыжке пнуть его ногою в зад.

— Вз… взть…

Офицер, стоящий с выпученными глазами и ладонями подпирающий подбородок, вдруг опять начал трястись — с головы и плеч дрожь волной скатилась вниз, достигла коленей, ступней — и исчезла.

— Взть’их! — рявкнул он, проглотив часть звуков.

Те стражники, что устояли на ногах, бросились вперед. Шон схватил Аниту за руку и рванул, увлекая за собой.

Вверх по лестнице, направо, мимо широкого окна, снова вверх… На последней ступени очередной лестницы девушка все-таки упала. Шон подхватил ее, вскинул на плечо.

На следующем этаже голубой ковер под ногами сменился красным, и наемник помчался вдоль резных дверей и декоративных колонн. Анита висела на его плече: головой вперед, а ноги болтались сзади. Тремлоу удерживал ее, крепко обхватив за бедра. Анита изнывала.

Впереди возник очередной колдун — обрюзгший, с измятым, словно пуховая подушка, лицом, а одетый, как и все остальные, во что-то пестрое и, по мнению Аниты, безвкусное до неприличия. Завидев беглецов, он вытянул посох им навстречу. Продолжая удерживать девушку левой рукой. Тремлоу правой подхватил стоящую под стеной тяжелую лавку и выставил, как щит, перед собой. Пытаясь разглядеть, что происходит, Анита выгнулась, но разобрала мало. Впереди грохнуло, голубые искры сыпанули во все стороны. Шон подбросил лавку, поймал на подставленную ладонь — и метнул вдоль коридора. Девушка дернулась, сползая с его плеча, засучила ногами, вывернулась из-под ладони и, наконец, спрыгнула.

Передний конец летящей лавки ткнулся в набалдашник посоха. Сыпанув по сторонам искры и щепу, снаряд перевернулся в воздухе и другим концом треснул колдуна по макушке.

Беглецы рванули по коридору, а позади уже слышался лязг и топот. Чародей, обеими руками прижимая к себе скамью, медленно сползал по стене. Когда толпа дребезжащих латами стражников, сотрясая пол, промчалась мимо, он завалился набок и остался лежать неподвижно.

Анита, впрочем, этого уже не видела: она бежала, почти не касаясь пола, влекомая за руку Шоном. Тот мчался длинными скачками, на ходу дергая ручки проносящихся мимо дверей, а позади раздавался такой звон, словно за ними гналась лавка жестянщика.

Коридор закончился очередной дверью. Шон, выпустив руку Аниты, применил испытанный прием — не замедляя ходу, грудью врезался в преграду. Оказалось, что эта как раз не заперта: дверь легко распахнулась, и Тремлоу с протяжным ревом улетел в помещение за ней. Анита, не успев затормозить, вбежала следом.

Просторную комнату ярко озаряли лучи закатного солнца, льющиеся сквозь распахнутое окно. Стол, кресла, цветастые гобелены на стенах — все это Анита разглядела на бегу, остановиться же она сумела лишь в центре комнаты, над лежащим Тремлоу.

Обставлено помещение было необычайно аккуратно. Казалось, каждая вещь, каждый предмет занимает здесь предназначенное только ему место. Чернильница находилась точно в центре стола, две стопки пергаментов располагались строго симметрично справа и слева от нее, квадратный ковер на полу от каждой стены отделяло изумительно равное расстояние. И гобелены… Гобелены…

— Ух ты! — выдохнул Шон из-под ног Аниты, пялясь на них.

Цветные вышивки изображали полуобнаженных дев, скорее всего ведьм, — с хлыстами, плетками, иглами и еще какими-то неизвестными приспособлениями. Ведьмы что-то такое проделывали друг с другом, а что — не разобрать, хотя Анита точно знала, что ни за что на свете не хотела бы участвовать в подобном.

Только сейчас она заметила стоящего перед окном человека, который обернулся, лишь когда услышал голос Тремлоу. Зачесанные назад густые волосы с проседью, тонкие и правильные черты лица, аккуратно выбритые впалые щеки… Облик великого лорда так и светился благородством. И глаза его блистали, но светом иной природы — они горели безумием.

Валдо Мосин, бывший маг ее величества королевы Гроаны, тихий человек, обезумевший после пожара, в котором сгорело его семейство, ныне — верховный лорд, заточивший старую королеву в самой высокой башне замка, сумасшедший, изничтоживший всех окрестных ведьм и продолжавший убивать тех, кто попадал в его владения, по слухам, собирающий войско, чтобы напасть на обитель Лайл-Магель, центр ведьмовской Лиги…

— Сюрприз, сюрприз! — воскликнул Мосин, делая шаг к ним. Голос у него был под стать глазам — то есть совершенно безумный.

Шон, обежав девушку, захлопнул дверь, из-за которой уже доносился топот и лязг, поискал задвижку или засов — и ничего не нашел. Но Анита почти и не заметила, чем занят наемник: у нее внутри все аж горело, руки подрагивали, в горле пересохло. Что-то мягкое, но сильное пыталось вырваться наружу из тела…

Валдо подошел еще немного ближе. На указательном пальце его правой руки блеснул перстень с алмазом. Анита, сумев наконец немного совладать с тем непонятным, что переполняло ее тело, повернулась к здоровяку. И тут же дверь распахнулась, ударив Шона с такой силой, что он не устоял на ногах — отшатнулся и упал под стеной. В комнату ввалились стражники и набросились на него.

Анита мало что могла разобрать: ее вновь захватила непонятная сила, мягкая, теплая и при этом очень настойчивая, такая, что сопротивляться ей не было никакой возможности. И самое ужасное — перед глазами замаячили, затрепетали в воздухе плохо различимые силуэты, очень смутные, расплывчатые… и в то же время она видела, что все они — мужские, да еще и без одежды… Плохо понимая, что делает, Анита шагнула к Шону.

— Ни амулета на тебе, ни медальона какого-нибудь зачарованного, — донеслось сзади. — И зачем же ты явилась… А раскраснелась-то как, порозовела вся! Чего это тебя так к нему тянет… Эй, не подпускайте их друг к другу!

Валдо обошел стол, вытянув руку ладонью вниз, ткнул указательным пальцем. Алмаз блеснул, и ноги Аниты оторвались от ковра.

Она повисла спиной кверху. Выгнулась, замахала руками и ногами. То горячее, что распирало ее изнутри, толкнуло тело вперед — она медленно поплыла по воздуху к Шону Тремлоу.

Шесть или семь стражников висели на нем. Взревев, наемник выпрямился и сделал шаг навстречу. Их лица сблизились, Анита ухватила Шона за плечо и вытянула губы трубочкой.

— А поди-ка сюда. — Валдо поманил пальцем.

Рука сорвалась с плеча Тремлоу; дрыгая ногами, Анита проплыла через комнату и зависла перед великим лордом.

— Назад! Ко мне давай! — вопил Шон, дергаясь в руках стражников.

— Этот наемник, что ли, тебе должен амулет передать? — спросил Мосин. — Что-то я не пойму, что с тобой творится, ведьма… Ведь на блондинчике этом тоже ничего нет — я бы почувствовал… Ладно, так для чего ж ты пришла сюда, милая? Что ты мне сделать можешь, как одолеть собираешься?

Колдун крутанул указательным пальцем: девушку развернуло в воздухе, и лицо Мосина оказалось перед ней. Грудь ее вздымалась так, что платье трещало. Терпеть дальше не было никаких сил. Анита ухватила колдуна за шею, притянула себя к нему и впилась губами в его губы. То горячее, что наполняло ее, вырвалось наружу ослепительной вспышкой. Мосин завопил и отпихнул Аниту, она отлетела — и тогда наконец сила, поддерживающая ее в воздухе, исчезла.

Она упала, а то незримое, что вместе со вспышкой света вырвалось наружу, пронеслось через комнату и, ударившись в цветастые гобелены возле окна, исчезло.

— Тьфу, тьфу, мерзавка!

Шон позади затих. Встав на четвереньки, Анита оглянулась — Тремлоу лежал у стены под шевелящейся кучей стражников.

— Гадина противная, тьфу!

Ругался Валдо Мосин. Он вытирал ладонями губы, плевался и фыркал.

— Все вы, бабы, такие!

Попятившись, колдун присел на край стола.

Аните стало как-то полегче. Она все еще дрожала, но распирающая ее изнутри сила исчезла, и, слава всем богам, нагие мужики перестали маячить перед глазами. Девушка выпрямилась, стоя на коленях. Льющиеся сквозь окно лучи заходящего солнца багряным ореолом очерчивали фигуру колдуна. В комнате воцарилась тишина: Шон прекратил сопротивляться, стражники поднялись, окружив его с оружием наизготовку.

— Не хочешь, значит, говорить, что вы там в Лайл-Магеле затеяли? — задумчиво спросил Валдо. — Хорошо, придется тебя тогда пытать…

В распахнутой двери появился офицер в шлеме со срезанным плюмажем.

— Слышишь, ведьма! — повысил голос Мосин. — Я думаю, вначале мы тебя…

Он принялся перечислять, что именно собирается проделать с ней перед тем, как приказать вздернуть на виселице возле замка, но Анита не слушала. И никто не слушал; стражники, Тремлоу, офицер — все замерли, глядя в одно место. Из гобелена на стене сбоку от колдуна появился зад.

Это был очень большой зад, обтянутый серой материей. Неуловимые особенности явно говорили о том, что он женский. Зад высовывался не через прореху, не через какую-нибудь дыру в стене и расшитой ткани, но сквозь них. А еще — он был полупрозрачным.

— …Суставодробилка тоже сгодится… — как сквозь вату доносился голос Мосина. — И клещи, думаю, придутся кстати…

Появились две толстые прозрачные руки, уперлись в стену и поднажали.

— Чего молчишь, ведьма? — спросил Валдо, до которого наконец дошло, что что-то не так.

По бокам от первого появились еще два зада, меньших габаритов, но также не лишенные основательности и мясистости.

А тем временем высокая женщина, ноги которой парили на некотором расстоянии от пола, повернулась лицом к присутствующим. Гобелен просвечивался сквозь ее тело. Стражники, залязгав доспехами, попятились к стене. Шон сдавленно выругался. Офицер в дверях затрясся, в шлеме его мелко задребезжала какая-то деталь; вояка ухватил себя за подбородок и выдавил:

— Вашм’лость…

У призрачной тетки имелся огромнейший бюст, большой живот и заплывшее лицо. Облачена она была в длинную, до пят, хламиду — полупрозрачную, как и все остальное.

— Вы куда пялитесь? — удивился Мосин.

— Карга какая-то, вашм’лость…

— Кого? Что ты бормочешь, болван…

Еще две фигуры, выбравшись из гобелена, зависли по бокам от великанши. Несколько меньших размеров, они имели схожие очертания и тоже просвечивались. Тяжелый, мертвенный взгляд призрака уперся в стоящую на коленях перед колдуном Аниту в порванном платье.

— Вы видите, чем он опять занимается?

Голос напоминал звук пилы, которой скребут жестяную трубу. Он разлился по комнате, как ржавая протухшая вода.

Анита глядела на колдуна. Когда призрак заговорил, глаза Валдо сначала стали большими-большими, а после забегали из стороны в сторону, кося так, будто он пытался, не поворачивая головы, разглядеть, что происходит позади.

— Маменька, они вам обратно изменяют, — перебивая друг друга, загнусавили призраки поменьше, — как тогда, с горничной…

Губы Валдо зашевелились, он силился что-то сказать, но не мог. Плечи его задрожали.

— Порочный негодяй, стыд, какой стыд… — Женщина медленно поплыла над полом в сторону Мосина. Ее голос приобрел заунывные интонации, но не потерял своей жестяной скребучести. — Горничная, эта худосочная гадюка, которую я пригрела на своей груди, аптекарша, а теперь еще и ведьма…

Даже Анита ощутила болезненную слабость, а все находящиеся в комнате мужчины начали морщиться, постанывая.

— Я не изменял тебе с горничной!

Валдо упал со стола, присел и наконец повернулся.

— Маменька, они еще и оправдываются…

Призрачная женщина нависла над колдуном, глядя куда-то вдаль поверх его головы, воздела пухлые руки.

— И я вышла замуж за этого человека…

Валдо, прижав ладони к ушам, выкрикнул:

— Откуда ты взялась?!

Но призрак не слушал:

— Я, дочь дворянина, за руку которой сражались самые богатые господа королевства…

— Да папаша не знал, куда тебя деть, в двадцать семь ты еще была не замужем…

— Я пошла за этого, только благодаря мне он стал придворным магом…

— Откуда ты взялась, Цинцилия?! Я же… ведь я вас всех…

Призраки окружили опустившегося на четвереньки Валдо, зависли над ним. Скрипучие голоса звучали громко, казалось, они заполняют все вокруг, пронзают стены и мебель, наполняя их мелкой дрожью. Стражники, офицер в дверях, Шон Тремлоу — все зажали уши руками. На лицах их был написан ужас.

— И что я получила взамен…

— Не надо было идти за них, маменька…

— Этот человек запускал руку под каждую юбку…

— Я не изменял тебе ни разу, Цинцилия!

— Стыд, какой стыд, и даже с молочницей…

— Да я ни разу не притронулся к ней!

— …Даже с молочницей, этой коровой…

На столе чернильница, мелко дрожа, поехала к краю. Стопки пергаментных листов шатались, расползаясь. Валдо закричал. Он выпрямился, стоя на коленях, вращая рукой с вытянутым указательным пальцем.

— Умри, умри, умри!!!

Перстень засиял, разбрасывая вокруг алые лучи, но на призраков это не произвело впечатления.

— И теперь этот бесстыдный блудодей хочет убить нас…

— Во второй раз, маменька, — нажаловалась одна из дочерей.

Перстень погас, лучи исчезли. Валдо на четвереньках полез под стол. Призраки неторопливо переместились за ним. Голос скрипуче вещал:

— Уходил рано утром и приходил ночью, рассказывал, что при дворе много работы, а потом запер нас и поджег дом, чтобы никто не мешал бегать по бабам, и теперь, когда его опять застукали…

— Ты ни разу не заставала меня с женщиной! — донеслось из-под стола.

— …Теперь, не успели мы появиться, и я только попыталась заговорить с ним, как этот человек вновь набрасывается на нас…

— Вам надо было давно уйти от них, маменька.

Достигнув края стола, чернильница упала и разбилась.

Со всех сторон доносилось поскрипывание — это, покрываясь паутиной трещин, медленно разваливалась мебель. Все мужчины лежали вповалку, зажимая уши. Несколько стражников потеряли сознание, а офицер из дверного проема исчез — Анита краем глаза видела, что в какой-то момент он, позеленев лицом, выпал в коридор и уполз.

— Замолчи, замолчи, замолчи!!!

— Маменька, давно следовало бросить это чудовище.

— Но я жалела его, я потратила лучшие годы своей жизни, пытаясь сделать из него человека…

Анита пригнулась, чтобы лучше видеть колдуна. Тот сжался под столом. Потускневшие глаза взглянули на нее, и тогда ведьма сказала:

— Теперь вы навсегда вместе.

— Видят боги, я хотела сделать из него настоящего мужчину, ответственного главу семьи…

По щекам колдуна текли слезы, но Анита безжалостно продолжала:

— Заклинание призвало их, они будут кружиться возле тебя днем и ночью, а ты ничего не сможешь поделать, теперь их не убить, не отогнать, они же бесплотны, они будут рядом каждое мгновение до самой твоей смерти.

— И какова благодарность? Когда я поняла, что он изменяет мне даже с этой коровой молочницей, решила поговорить с ним…

— Ты говорила беспрерывно с самой свадьбы, но никогда не слушала меня! — выкрикнул лорд Мосин.

— Кружиться возле тебя и днем, и ночью и говорить, говорить, говорить…

— Из-за тебя я… я лишился всей своей мужской силы!

— Помните, дочки, как я позвала вас и собралась решительно поговорить с ним, только раскрыла рот, как вдруг этот человек повысил на нас голос, он начал ругаться и запер нас в зале, а после поджег дом…

— Говорить, и говорить, и говорить… — продолжала Анита.

И тут Валдо Мосин закричал. В звуке, который он издал, смешались боль и ненависть, тоска и безграничный ужас — ужас перед осознанием того, что так будет до самой смерти.

— …И все лишь затем, чтобы это бесстыдное чудовище, оставшись без надзора, могло пуститься во все тяжкие, чтобы никто не мешал ему блудить с горничными, с ключницами, с…

Валдо, перевернув стол, длинным прыжком подскочил к распахнутому окну и выпрыгнул наружу.

— …с молочницами, с трактирщицами, с торговками, с кухарками, с прачками, с домохозяйками… Куда он подевался?

С самого своего появления призрачная мадам Мосин и ее дочки, удостоив лорда мимолетным взглядом, больше ни разу не взглянули на него. Из окна донеслись удаляющийся крик и глухой стук, когда тело свалилось на мостовую далеко под башней.

— Маменька, кажется, папенька выпрыгнули в окно.

Великанша оглядела пол у своих ног.

— Этот безответственный человек никогда не хотел слушать меня, всегда старался избежать серьезного разговора…

Фигура поплыла к оконному проему, две другие — за ней. Воцарилась тишина. Потом чей-то сдавленный, полный мистического ужаса голос из-под стены еле слышно прошептал:

— Запилила до смерти.

Анита встала и оглянулась. Стражники все еще лежали вповалку, но Шон Тремлоу уже выпрямился. Здоровяка покачивало, лицо его было бледным.

Из коридора донеслись быстрые шаги.

Призраки исчезли в окне. Анита подошла к нему, выглянула — вниз летели три силуэта, приближаясь к телу, распростертому на далекой мостовой. Раздался шум, ведьма оглянулась: несколько стражников уже встали, похватав оружие, остальные поднимались.

— А-а-атставить! — прогремело в дверях.

В комнату шагнул сержант. Нос его распух, на скуле расплывался синяк. За толстяком толпились стражники — не в красивых надраенных кольчугах, а в кожаных колетах. Не дворцовые гвардейцы, а городская стража.

Хитрые глазки сержанта оглядели комнату.

— Всем стоять!

Он быстрым шагом пересек помещение, покосился на Аниту и выглянул в окно. Некоторое время глядел, затем повернулся и спросил у нее:

— Это хто там внизу лежит?

— Лорд, — сказала Анита.

— Угу. А што за страсти над ним летають?

— Призраки его жены и дочерей.

Услыхав приглушенные голоса снаружи, сержант проворно отскочил, пригнулся за перевернутым столом, глядя в окно.

— …Нет, уж в этот раз тебе придется выслушать меня до конца, жестокосердный негодяй…

За окном проплыли четыре полупрозрачных силуэта. Трое что-то гундели заунывными голосами, а последний тихо ныл и всхлипывал. Явившиеся вместе с сержантом стражники попятились в дверях, выталкивая в коридор тех, кто стоял позади.

Призраки исчезли вверху, скребущие звуки их голосов постепенно стихли.

— Эх-ма… — сказал сержант сочувственно. — Вона как не свезло лорду нашему.

В дверях, раздвинув стражников, вновь появился офицер со срезанным плюмажем на шлеме. Бледно улыбаясь, он опасливо заглянул внутрь, обвел комнату взглядом, прислушался, расправил плечи и принял независимый вид. Стражники стали потихоньку расходиться — городские в одну сторону, ближе к сержанту, замковые — в другую, ближе к офицеру.

Толстяк поглядел на Аниту, на Шона и поскреб затылок.

— И чё нам теперь делать-та?

— Думаю, как и всякий честный сержант городской стражи, вы желаете стать капитаном, а значит, вам надлежит сию же секунду освободить ее величество из заточения в башне… Не так ли? — сказал Шон Тремлоу.

— Освободить… — Сержант задумчиво уставился на здоровяка — как и Анита, только ее взгляд выражал не задумчивость, а другое чувство.

— Можно было бы и освободити… — протянул сержант. — А ты, молодец, хто таков вообще?

— Шонтрайль де Тремлоу де Ривилль де Крайсак, кавалер Ордена Меча и…

— …племянник ее величества, — подсказал офицер из дверей.

— И в настоящий момент полномочный представитель Лиги ведьм, — закончил сэр Шонтрайль. — Идите в башню, капитан, исполните свой долг — освободите королеву.

Сержант покосился на Аниту и вдруг подмигнул ей.

— Равняйси! — заорал он. — Смирна-а! Слыхали, чё сказали его светлость?

Часть стражников, что были в доспехах попроще, выпрямились. Шон Тремлоу перевел взгляд на офицера.

— А вы, господин… господин начальник замковой стражи…

— Вообщ'то, пока еще не н’начальник, — сказал офицер.

— От ваших действий в ближайшие полчаса зависит, станете ли вы им… еще до вечера.

Офицер склонил голову, раздумывая, щелкнул каблуками сафьяновых сапог и обратился к бывшему сержанту:

— П’здравляю вас с назначением. Башню, где томится наша н’счастная королева, охраняют трое к’лдунов почившего лорда. Городской и замковой страже н’длежит провести совместную акцию, не так ли, к’питан?

— Чё там — акцию, — проворчал толстяк. — Надрать задницы старым педикам, и весь сказ. Пошли, что ль?

— В башню! — скомандовал офицер.

Стражники, потолкавшись в дверях и погремев латами, скрылись.

Анита оперлась о перевернутый стол, провела ладонью по лицу и вздохнула.

— Вы уже… как вы себя чувствуете? — несколько неуверенно спросил Шон.

Ведьма чувствовала себя не очень — вырвавшееся наружу заклинание, посаженное в ее тело Бериндой и другими старухами из обители Лайл-Магель, оставило слабость и пустоту. Пытаясь прийти в себя, Анита прошлась по комнате. Голова слегка кружилась.

— Вы все вспомнили? — спросил Шон.

Встав возле двери, она вновь провела ладонью по лицу и заговорила:

— Я… теперь вроде да. Я как раз выпускной экзамен сдала и должна была на работу по специальности куда-нибудь устраиваться — но это осенью, а все лето было свободным… И тут старая Беринда сказала, что есть серьезное дело. Я согласилась, тогда… В общем, потом Беринда зачаровала меня, чтобы я не помнила о заклинании, да? Если бы что-то не получилось, если бы я не смогла… если бы под руку в нужный момент не подвернулся мужчина… Чтобы под пытками не рассказать Мосину весь план, я не должна была помнить всех подробностей?

— Вот именно. — Тремлоу подошел ближе. — Валдо окружил себя мужчинами, и все должно было сработать, но Лига решила подстраховаться и провести операцию совместно с Орденом Меча.

Она потерла лоб.

— Это заклинание… оно так и рвалось наружу. Я чувствовала себя… — Анита замолчала, раздумывая, как обращаться к этому человеку. — Сэр… я чувствовала себя так, словно…

Тремлоу склонил голову, пряча улыбку.

— По плану я должен был тогда сцепиться со стражниками, чтоб они и меня схватили. Но… не получилось. Инстинкты, знаете ли. Не вышло сдержаться — тело, так сказать, само собой дает сдачи обидчику. Но так или иначе после они все равно арестовали нас, так что я, как и задумывалось, был рядом. Чтобы уж… чтобы, как вы выразились, под рукой в нужный момент точно оказался…

— Но в нужный момент вас все равно не оказалось, пришлось целовать колдуна! — запоздало возмутилась Анита. — Гадость какая… И еще! Зачем это вы, сэр, лезли ко мне там, в сарае, и позже? Ставили под угрозу всю операцию! Тоже инстинкты?

Шон наклонился к ней, заглядывая в глаза.

— Простите, это все ваша ведьмовская… ведьмовская притягательность. Тоже не получалось сдержаться. Вернее, получалось едва-едва. С чего, думаете, Мосин изничтожал ведьм? Потому что возненавидел всех женщин? Но обычных горожанок его колдуны не трогали. Он боялся ведьм, ведь магия делает вас… ну, вы должны понимать…

— Ах, так вы, сэр, значит, просто не могли совладать с моей ведьмовской харизмой?

— Не только. То есть… Дело не только в том, что вы ведьма. Вернее — не столько. Вы и сами по себе… Я хотел еще спросить. А вы? Это только заклинание, которое стремилось сработать? Только магия и больше ничего или…

Голова закружилась сильнее. Анита покачнулась, чуть не упав.

— Что с вами? — Шон поддержал ее. Ведьма обхватила Тремлоу за шею, покосилась на дверь и захлопнула ее ногой.

На некоторое время в бывших покоях великого лорда наступила тишина.

Впрочем, продлилась она совсем недолго.

 

2

Вроде бы их уединения никто не пытался нарушить, хотя сейчас Анита не была в этом уверена. Даже если кто и стучался — они не заметили.

Давно стемнело, взошла луна, по всему замку царила тишина. В конце концов наступила она и в бывших покоях великого лорда. Впрочем, здесь тишина была особой — расслабленно-усталой. Лунный свет вливался в окно, озаряя две фигуры, лежащие на полу среди разбросанной одежды.

Анита нащупала юбку, потянула на себя и накрылась ею. Они с Шоном лежали на спине, плечом к плечу и глядели в потолок.

— И часто тебе такие, как я, попадаются? — спросила она слегка севшим голосом.

— Таких, как ты, ни разу не встречал, — признался Тремлоу. — Что-то такое все же в тебе есть… ведьма. Честно сказать, до сих пор в себя прийти не могу…

— Ага, — согласилась Анита. — И меня все еще трясет.

— Трясет… — задумчиво протянул Шон. — Трясет? Ёлки-палки — трясет!

Они одновременно сели. Трясло не только молодую ведьму — похоже, замок мелко дрожал. По полу, дребезжа, прокатилась сброшенная со стола покойным Мосином чернильница. В комнате потемнело, луну заслонил огромный силуэт. За окном коротко прошуршало — Анита едва разглядела мерно раскачивающиеся веревки. Кто-то спускался по ним, быстро мелькали фигуры…

Шон был уже на ногах. Подхватил свою одежду, ножны с мечом и бросился к двери.

— Ты чего? — выкрикнула она, выискивая в темноте блузку.

— Что-то внизу происходит… Идем!

Аните ничего не оставалось, как последовать за рыцарем. Одеваясь на ходу, они промчалась по темному коридору — пол под ногами дрожал. Ведьма собиралась сбежать по лестнице, но Шон, ухватив ее за руку, втолкнул в узкую нишу, шагнул туда сам и встал, прижав к стене. Меч он вытащил из ножен и держал перед собой. Стенка чуть качалась, весь дворец трясся.

В коридоре послышались мягкие шаги.

Мимо ниши один за другим прошли шестеро в черном. Они остановились в нескольких шагах от лестницы. С первого этажа лился свет и доносились тревожные голоса.

— И где ж его искать? — прошелестел первый.

— Валдо или Жезл?

Это слово, «Жезл», было произнесено с таким уважительным трепетом, который явно давал понять, что начинается оно с заглавной буквы.

— Найдем Валдо, узнаем, где Жезл… Но Жезл нужнее. Идем в подвал, великий лорд может быть там — опять ведьму какую-нибудь допрашивает с пристрастием.

Черные силуэты метнулись к лестнице, тут же внизу раздались вопли и лязг оружия. Отпихнув Тремлоу, Анита выбралась из ниши. Лестница была очень красиво подсвечена снизу разноцветными искрами боевых заклинаний — на первом этаже шло сражение. Шон с оружием наготове затопал по ступеням, и ведьма пошла следом. Пока они осторожно спускались, шум стих. Судя по всему, сражение завершилось победой напавших на дворец чужаков, стража убежала. Приоткрытая дверь темницы красноречиво свидетельствовала, куда направились пришельцы.

На первом этаже дрожь ощущалась не так сильно. Анита хотела было направиться за незнакомцами в черном, но Шон придержал ее за руку.

— По всем правилам военной науки, за дверью засада, — пояснил он шепотом. — Помнишь, какой там коридор тесный? Поскольку дворец атакован чародеями, то я полагаю, что мне нападать на них не очень умно. Ты можешь использовать против них что-нибудь волшебное? Какие-нибудь специальные чары?

Анита покачала головой.

— Вообще-то я не очень разбираюсь в боевой магии… Понимаешь, меня другому учили… Я должна была стать воспитательницей. За детьми смотреть…

— Гм… — протянул Шон, взвешивая в руке клинок. — Надо же, а я думал… Так, ага…

— Что ты думал?

— Нет, я просто…

— Что просто? Говори!

— Ну, я думал, ты специализируешься на эротической… Ну, сама знаешь, ведь целая школа есть: чаросутра, сексовство, магоитус…

— Глупости! — возмутилась Анита.

— Нет, почему же глупости? Нормально… То есть мне понравилось…

Не выдержав, ведьма пнула Шона в бок кулаком, хотя с тем же успехом могла ударить городскую стену.

— Нормально? — переспросила она с таким выражением, что Тремлоу поспешил поправиться:

— Ну то есть превосходно. Великолепно! Э… классно! Мне очень понравилось, спасибо за прекрасную ночь, в смысле — прекрасные полночи… Да! В том-то и дело — ночь еще не закончилась, и происходит что-то странное, а мы выглядим крайне глупо, выясняя отношения именно сейчас и именно здесь…

Лучше бы ты оставался болваном, как раньше, подумала Анита. Было какое-то особое удовольствие в том, чтобы общаться с мужчиной — натуральным самцом, могучим и первобытным. А теперь она начала даже опасаться: вдруг Шон умнее ее? Хотя, с другой стороны, общаться с умным мужчиной — в этом, пожалуй, есть своя прелесть.

— Нет, погоди, — сказала она. — Я сейчас кое-что попробую. Меня обучили одному сильному заклинанию. Знаешь, иногда дети не хотят спать, как их ни укачивай… И вот на этот случай…

Она повернулась к двери, зажмурила для надежности глаза и, шепча заклинание, принялась выполнять магически пассы. «Баю-бай, баю-бай…» — расслышал Шон, и ему тут же нестерпимо захотелось спать. Рыцарь торопливо отступил с «линии огня», зажал уши руками и отвернулся. Вскоре Анита подергала его за полу безрукавки.

— Эй, отомри!

— Готово?

— Сделала все, что могла.

— Тогда по моей команде — дергай дверь.

Анита шагнула к ней и, когда Шон кивнул, рванула на себя. Тремлоу, занося меч, прыгнул в темный проем. Вскоре оттуда донесся шепот: «Порядок, входи». Анита осторожно заглянула.

Сонные чары хорошо сработали — в коридоре, привалившись к стене, спал какой-то мужик в темном костюме и странном черном колпаке с маской, закрывающей лицо. Рыцарь ухватил незнакомца за грудки, приподнял и треснул по затылку рукоятью меча.

— Ты как хочешь, но этой магии я доверяю больше, чем сонным чарам. Давай его обыщем, может, тогда разберемся, кто они такие и что им надо, — предложил Тремлоу и принялся сноровисто потрошить черные одежды, извлекая из их складок и многочисленных потайных карманов в основном какие-то диковинные железяки.

— Шончик… — начала Анита, наблюдая за рыцарем. Тремлоу вдруг замер, стоя вполоборота к ней и нагнувшись над незнакомцем.

— Шончик, я хотела спросить… — продолжала ведьма, но он глухо сказал:

— Прекрати!

— Что?

— Прекрати так меня называть!

— Почему? — удивилась Анита. — Шончик — это так вроде ласково… Ну, это… то есть…

— Никогда не называй меня так больше! — Ведьма с удивлением заметила, как покраснело его лицо.

— Ну ладно, ладно… — Она поджала губы. — Тоже мне сэр крутой рыцарь.

Шон не отвечал, с хмурым видом потроша одежду незнакомца.

— Так что ты хотела спросить?

— Что? Забыла, ты меня сбил… Ладно, потом, если вспомню.

Пока они обменивались репликами, на полу выросла колючая дребезжащая груда — ножи разных форм и размеров, металлические звездочки со зловещими отточенными лезвиями, амулеты с костяными рукоятками, граненые камни на цепочках, стянутые медными кольцами пучки перьев, дротики с пышными кистями, кошель с разноцветными шариками и, наконец, несколько золотых монет. Нож, который выглядел попроще остальных, Шон, тихо сопя, сунул за голенище сапога. Аните понравилось изящное алое оперение одного из дротиков, и она приколола его на груди, словно брошь.

— Ты смотри… — пробормотал вдруг рыцарь. — Еще один потайной карман… Слушай, может, ты сама достанешь?

— Что достану?

— Да вот, лежит там что-то… Ага, точно, плоское что-то такое. Может, волшебное? По твоей части…

— Где?

Тремлоу, к тому времени перевернувший незнакомца на живот, ткнул пальцем куда-то в область копчика.

— Вот здесь.

— Где здесь? — не поняла Анита.

Шон почесал затылок.

— На жо… то есть за подкладкой на штанах сзади у этого человека потайной карман, и в нем что-то лежит.

— Ну так при чем тут я? Доставай!

Тремлоу присел на корточки, извлек из голенища нож и взрезал плотную черную ткань.

— Ну и как? — спросила Анита, когда он осторожно просунул в надрез пальцы, при этом отвернув от незнакомца лицо и глядя на стену. Ведьма помимо воли ухмыльнулась, закусив нижнюю губу.

— И нечего смеяться, — буркнул Шон. — Признаюсь — боязно мне.

— Этот человек, наверное, спрятал самое ценное в место, которое бережет пуще зеницы ока, — предположила ведьма.

Шон с напряженным лицом просунул в надрез ладонь до середины и зашевелил пальцами, пытаясь ухватить то, что лежало в потайном кармане.

Анита посоветовала:

— Глубже, глубже давай. Так не ухватишь.

Шон нахмурил брови, грозно сверкнув на нее глазами.

— Попробуй обеими руками, — продолжала насмехаться она. — Ловчее выйдет…

Человек вдруг шевельнулся. Тихо застонав, повернул голову, и ведьма увидела, что мутные глаза его стали осмысленнее. Изогнув шею, незнакомец заглянул себе за спину — глаза округлились, он что-то испуганно выкрикнул… Анита расслышала неразборчивое «Не трогай!». Тремлоу вновь ударил его рукоятью по затылку, и незнакомец затих.

Шон выпрямился, сжимая в руках маленькую, затертую от частого употребления брошюру.

— Только и всего… — разочарованно протянула Анита.

Он принялся листать книжечку, и ведьма сунула голову ему под руку, чтобы разглядеть. Вся брошюра оказалась убористо исписана непонятными каракулями, на обложке — под названием, также выполненным незнакомыми значками, — мелким шрифтом значилось «Памятка гендерного чародея». Ни единой буквы более прочесть не удалось, за исключением подписей к двум картинкам. На одной изображалось что-то круглое, а подпись гласила: «Венец Страсти». На другой что-то продолговатое — «Жезл Страсти». Растерянно хмыкнув, Шон положил книжку в карман.

— Ты что-нибудь понимаешь?

— Не очень-то.

— Я тоже. Идем за ними?

Знакомым путем они спустились к темнице. Внизу дрожь почти не ощущалась.

— А здесь есть засада? — поинтересовалась Анита, разглядев дверь в подземелье. — Что утверждает воинская наука?

Шон пожал плечами — воинская наука, должно быть, молчала.

— Тогда я попробую на всякий случай еще раз, — решила ведьма.

Она старательно зажмурилась, простерла ладони к двери, зашептала… и ничего не произошло.

— Знаешь, — произнесла Анита после паузы, — на этот раз почему-то не получилось.

— Да ну? — удивился Шон. — А я-то думаю, что ж такое, почему ничего не происходит?

Ведьма покосилась на него — рыцарь стоял с совершенно серьезным лицом. Ну точно, лучше бы он был глупее. А то теперь сарказм начался… Анита ничего не имела против сарказма, но предпочитала, чтобы он исходил от нее, а не был на нее направлен.

— Что-то здесь, в подвале, мешает моей магии, — надменно разъяснила она. — Странное дело, впервые с таким сталкиваюсь…

— Впервые, да? Ладно. За дверью лестница, а на лестнице вряд ли будет засада. Хотя, слышишь, вроде там говорит кто-то…

Подкравшись к дверце, они прислушались. Изнутри и вправду доносился голос.

— Ищите, ищите! — требовал он. — Где-то здесь Жезл! Рядом он, неподалеку, чую, чую близость его… О-о, сверкающее великолепие, как же я его чую! Какой душевный подъем, какой наплыв трепетной мощи от одной близости его!

Анита вздрогнула — из стены вдруг вылупились зеленовато светящиеся в полумраке силуэты, увеличились, стали объемными… и вскоре три призрака величественно поплыли под потолком. «Они от нас прячутся, маменька, — подзуживал призрак поменьше. — Должно быть, сызнова за кем-то волокутся…» Троица пересекла коридор и канула в дальней стене. Голос, бормочущий: «Непременно отыщем его. Я еще не закончила беседу с этим человеком…» — стих.

Из подземелья донесся хор воплей:

— Вот он! Хватай!

— Кто? Жезл?

— Не Жезл, дубина! Мосин! Вон, вон! В угловой камере засел, гад!

Голос великого лорда что-то невнятно забормотал в ответ, но сразу же его заглушил другой:

— Изменник! Постыдный негодяй! Мерзкий лиходей! О, сколько зла в тебе, сколько предательского коварства! Мы доверили тебе величайшую святыню Братства, Жезл Страсти, пагубный для колдовства ведьм! Мы помогли тебе захватить власть в королевстве, а ты, отщепенец-ренегат? Вместо того чтобы превратить страну в плацдарм Братства и совместными усилиями уничтожить Лайл-Магель, задумал отколоться от нас?! О, демонический обман! О, лживая неискренность! Ты предательский изменщик, Валдо Мосин, самозваный лорд!

— Я не предатель, я хотел как лучше! — задребезжал голос Мосина, и Анита расслышала в нем нотки испуга. — Копил силы, обзавелся драконом, дабы с ним…

— Дабы с ним не страшиться справедливой кары Братства! — прервал каркающий. — А еще ты созвал воинов на турнир, чтобы набрать войско против нас, — нам все известно! Не могу даже видеть тебя, окаянный выродок! Уведите меня отсюда, братья, уведите туда, где покой… Говори, куда спрятал Жезл?!

Мосин заныл в ответ, что хотел как лучше и что исправно уничтожал ведьм, а чародеи осыпали его упреками… Препирательства прервал громкий треск и глухой, словно из склепа идущий голос:

— Первейший, Первейший! Вызывает «Крылатый Орел»! Ответствуйте!

— О! Это я, Первейший! — прокаркали в ответ.

— Жезл у вас?

— Пока нет, но мы поймали Мосина…

— Какого, на фиг, Мосина?! — с треском и шорохом взвыл глухой голос. — Второй доносит, что Мосин убит, королева вернула власть, а его группу непрерывно контратакуют дворцовые стражники! Ищите Жезл! Конец связи!

— Так ты мертв, что ли? — удивленно спросил Первейший.

— Понял! — выкрикнул вдруг молодой голос. — То-то смотрю — чего это у него ноги пола не касаются? И еще гляжу — почему он прозрачный? Что за дела, думаю, странно как-то, что-то тут не так… Да еще у меня амулет, кроличья лапка, мне его матушка на день рождения подарила, — так она зашевелилась вдруг… А теперь я понял, понял! Он — призрак!

— Ах да, я же призрак! Вы ничего мне не сделаете! — сообразил Мосин. — Ха! Жезл им подавай… Все вон отсюда!

— Треклятое окаянство! — вскипел глава чародеев. — Так ищите же, ищите лучше! Жезл Страсти совсем рядом. Я чувствую его, о, как же я его чувствую!

Зеленый силуэт просочился сквозь дверь рядом с Анитой и Шопом. Ведьма от неожиданности ахнула и зажала рот ладонью. Увидев их, призрак собрался было закричать, но Шон не дал, рявкнув:

— Мосин, где Жезл?

— А, это вы… — с ненавистью прохрипел великий лорд. — Жезл вам? А с чародеями подружиться не желаете? Так я сейчас их позову, мне нетрудно… — Он повернулся, намереваясь, видимо, скользнуть назад в дверь. Рыцарь сказал:

— А супруга-то твоя рядом, Мосин. Вон там, за углом, с дочками туда недавно пролетела. Все искали кого-то… Анита, дорогая, не хочешь проявить эту, как она называется… женскую солидарность?

— Ясное дело, хочу! — обрадовалась ведьма. — Великий лорд, вы подождите тут, пожалуйста, всего пару секунд, сейчас я вашу супругу кликну…

— Не надо супругу кликать! — ответил призрак, становясь бледно-серым, а потом синея.

— Вы уверены? А то я могу, мне ж не сложно… Госпожа Цинцилия… Что это вы синим стали, великий лорд? Госпожа Цинцилия-а…

— Замолчи, дур… доброе дитя!..

— Госпожа Цинцилия!

— Не надо, не надо! — взмолился призрак. — Молчи, дитя! Молчи, гадина!..

— Слушайте, лорд, — заговорил Шон. — А ведь, если разобраться, это все из-за них, из-за гендерных чародеев произошло. Если б не они, Жезл Страсти был бы при вас и неприятностей не случилось бы, верно? Ну так отдайте его нам, пока они не нашли…

— Госпожа Цинцилия! — добавила Анита, согласно кивая головой.

— Молчи, молчи! — кудахтнул лорд. — Подавитесь им! То есть примите Жезл в дар и ни за что не отдавайте его чародеям. Вот он, здесь…

Призрачный палец указал на кирпич в кладке, немного более светлый, чем соседние, после чего бывший лорд, то и дело оглядываясь, полетел прочь.

— Анита, запри дверь. — Шон бросился к указанному месту.

Пока ведьма сдвигала засов, Тремлоу выдернул кирпич из стены и запустил руку в образовавшуюся дыру. Он ухватился за что-то, пощупал, отдернул руку, сунул внутрь опять. Лицо рыцаря стало очень задумчивым.

— Вот… — Шон наконец извлек из тайника продолговатый предмет, укутанный в темную ткань, и Анита ощутила легкую слабость. Ноги стали ватными, в животе сделалось тепло, ей захотелось лечь и почему-то замурлыкать…

— Что это… — начала она, но Тремлоу перебил:

— Так, теперь пошли быстрее, пока эти не услышали…

Из-за двери донеслась взволнованная речь Первейшего:

— Он здесь! Он движется! О, преисподняя мгла, он удаляется! Душевный подъем покидает меня, я слабею, трепет исходит… Уведите меня отсюда, братья, уведите прочь, в печальную мглу…

— Ага! — воскликнул молодой голос. — И кроличья лапка замерла.

— Да-а, и у меня вот… — расстроенно откликнулся третий. — И я тоже… Чувствую, понимаете, как утекает благодать…

Анита с Шопом уже бежали по темному коридору к выходу тем же путем, каким совсем недавно удирали от стражи. Поверженный чародей в черном при их приближении сделал вялую попытку встать, Шон пнул его на бегу — эта магия вновь оказалась действенной в отличие от сонных чар Аниты, ослабленных, вероятно, близостью Жезла.

Беглецы выскочили в зал и остановились.

Здесь кипела битва. Не меньше десятка чародеев в просторных черных одеждах и масках с прорезями метались по зеленому ковру, взлетали в воздух и кувыркались. Их фигуры, сплетаясь и расплетаясь, будто в диковинном танце, образовывали замысловатые построения. Размахивая алебардами, на чародеев наседали стражники. Колдуны отбивались по-своему — швыряли в солдат заклинания, а еще стальные звездочки, какие-то странные ножики, шарики, соединенные цепочками, украшенные пестрыми кистями дротики и прочую ерунду — вроде той, что Шон вытряс из колдуна, оглушенного сонными чарами Аниты.

Над головами беглецов, вращаясь и тонко визжа, пронесся диковинно изогнутый нож. Он на мгновение замер, развернулся и устремился обратно, исчезнув среди мелькающих конечностей, клинков и метательных снарядов.

Сражаясь, колдуны подвывали и причитали, наводя таким образом чары. Появление на поле боя Жезла Страсти пошло на пользу их магии — когда Шон появился в зале, черные заохали, закряхтели, перешли в атаку и стали теснить солдат. Анита, впрочем, заметила, что практически все находящиеся в зале мужчины вдруг как-то раскраснелись и будто бы даже начали пыхать жаром: от почти мгновенно разгорячившихся тел явно пошел теплый воздух, и помещение очень быстро стало напоминать баню. «Как-то странно этот Жезл действует на мужчин…» — подумала ведьма. Сама она, наоборот, все еще ощущала слабость.

Так или иначе от вида стольких разгоряченных особей мужского пола ей стало не по себе, и Анита с силой дернула Шона за рука.

— Ходу! — прокричав это, она побежала вдоль стены.

Достигнув распахнутых ворот, они увидели, что снаружи пока что темно и тихо, лишь сверху струится белесый тусклый свет и доносится едва слышное гудение. Звук, совсем негромкий, обладал в то же время необъяснимой мощью — кажется, именно из-за него дрожали верхние этажи дворца. Беглецы задрали головы. Над королевскими палатами висел большой корабль: прямоугольной формы, подсвеченный по краям круглыми белыми лампами. В их свете отсверкивали ряды металлических бляшек, усеивающих невысокие борта. Посреди корабля возвышалось нечто вроде башни, хотя снизу трудно было разглядеть подробности. В небе мерцали звезды, но не над кораблем: словно полотнище тьмы распростерлось от венчающей его постройки. Воздух под днищем тяжело содрогался, дрожь шла вниз, передаваясь верхним этажам замка, и шпили на боковых башенках гудели, словно гигантские камертоны.

С главной замковой башни по летучей посудине стреляли лучники. Обращенный к ней борт корабля посверкивал — с палубы чародеи вели ответный огонь магическими зарядами, издали похожими на разноцветные шарики.

— Это и есть «Крылатый Орел»? — удивился Шон. — Какое дурацкое название… Да и где крылья-то?

— Куда теперь? — спросила Анита.

— За мной давай. — Тремлоу побежал вдоль стены. — К конюшням, чтоб верхом отсюда…

Свернув за угол, они обогнули беседку, потом какое-то приземистое сооружение. Топча цветы, промчались по клумбам, миновали обрамленную тополями короткую аллею. В конце ее Шон резко повернул, и Анита, хрустнув гравием, свернула за ним. Вскоре беглецы оказались перед длинной кирпичной стеной с небольшими окошками на высоте, которая превосходила рост Шона.

— Когда правила моя тетка, здесь были конюшни, — пояснил Тремлоу. — Идем дальше.

Уже медленнее рыцарь направился вдоль стены, и Анита, тяжело дыша, поплелась следом. Первая слабость, которая охватила ее в подземельях, прошла, но ведьма все еще чувствовала себя не очень — голова чуть кружилась, руки дрожали. С рыцарем тоже творилось что-то непонятное, примерно как с теми, кто сражался в нижнем зале замка, — он раскраснелся и тяжело дышал. Впрочем, в отличие от них Тремлоу, кажется, несколько лучше переносил это.

Из окошка, под которым они как раз проходили, с шипением вырвался длинный язык пламени.

— Конюшня? — спросила Анита. — Ты уверен?..

Переглянувшись, они отступили на пару шагов, заглянули в окно — и увидели глаз, который не моргая глядел на них. Беглецы замолчали. Наступила тишина, только далеко позади раздавались приглушенные звуки сражения…

— Я не очень-то хорошо разбираюсь в лошадях, — сказала Анита, — но, по-моему, это вовсе не лошадь. Скорее это…

 

3

— Очень большой дракон, — заключил Тремлоу.

Толстая оконная рама из темно-коричневой древесины служила обрамлением — получалась словно картина художника-сюрреалиста, на которой изображен лишь огромный, ярко-зеленый, в коричневых крапинках глаз. Он моргнул. Анита с Шоном отступили на шаг. Потом — еще на шаг и еще…

— Вы принесли его! Наконец-то! — громыхнуло из конюшни так, что содрогнулись стены.

— Кого? — спросила Анита, на всякий случай продолжая пятиться.

— Жезл! Ну, слава богам…

Из окна повалил густой дым. Кладка затрещала, приличных размеров кусок стены вокруг окна вывалился наружу. В образовавшемся проломе стоял дракон. Насколько можно было разглядеть в неверном свете, он был великолепен: огромный, могучий, покрытый сверкающей изумрудной чешуей. Вот разве что второй его глаз, левый, скрывала черная повязка — такая широкая, что Анита могла бы завернуться в нее с головой.

— Жезл… — Чудовище, качнув отвислым лиловым брюхом, сделало шаг. С каждым словом из пасти, будто сопровождающие речь пироэффекты, вырывались языки пламени и выстреливали струйки дыма. — Ах, наконец-то, а ведь я уже и не верил, что когда-либо увижу его, да что говорить, я почти потерял веру в самого себя!

Анита все еще пятилась, увлекая за собой рыцаря. Сворачивая кирпичи, торчащие из кладки по краям пролома, дракон протиснулся наружу. Показались сложенные крылья в черно-красную клетку, гребень на хребте, потом мощные задние лапы и гибкий хвост. Он ни на секунду не оставался в покое — свертывался в кольца, выгибался, хлопал по бокам и тут же распрямлялся. Когда дракон наконец покинул поврежденное здание, крыша за его спиной просела и с грохотом обрушилась. Не обратив на это внимания, зверь продолжал с неуклюжей грацией, чуть пританцовывая, двигаться за Анитой и Шоном, которые тоже не стояли на месте.

— Я думал… это никогда не… не кончится! Думал… застрял здесь навсегда… — рокотал дракон, дымя и пуская огненные струйки. В голосе его было что-то нервическое, даже истеричное, а еще этот голос будто бы прыгал — зверь то говорил тихо, почти шептал, делая длинные паузы, то вдруг выкрикивал какое-то слово на весь замок, а потом вновь принимался еле слышно бормотать с просительными интонациями. — Валдо обещал, да всякий раз откладывал, мол, все завтра, завтра… Я уж совсем было решил, что он врет и не хочет… Не хочет одолжить мне Жезл… И тут вы!!! — заорал дракон. — А? Вы! С Жезлом! Вы же позволите мне, позволите мне, ведь позволите воспользоваться его сверхъестественными возможностями?

Со стороны дворца донеслись завывания и визг. Дракон сделал еще несколько танцующих шагов, и его пышущая жаром пасть нависла над Шоном с Анитой.

— А?.. Жезл… — прошептал он. — Позволите?..

Поток горячего воздуха шевельнул волосы на голове Шона. Рыцарь вертел сверток в руках, не зная, что предпринять. Крики чародеев становились все громче. Анита наконец решилась — выхватив Жезл из рук Тремлоу, отскочила и стала быстро говорить:

— Жезл Страсти, да? Вот этот самый, который у меня сейчас? Конечно, мы позволим! Конечно, почему бы и нет! Ну да, а чего ж, и позволим — жалко, что ли?

Она ткнула рыцаря локтем в бок, и тот кивнул.

— Вправду не жалко. Для хорошего-то человека… то есть дракона.

— Только вот какая закавыка выходит, — подхватила Анита. — Мы с Шоном — хранители Жезла, нам запрещено его надолго из виду выпускать…

Визг чародеев раздавался совсем рядом, но чудовище не обращало на него внимания — оно приплясывало от нетерпения и извивалось всем телом, то подпрыгивая, то приседая на задние лапы, будто собака, заигрывающая с хозяином. Лиловое брюхо качалось, а иногда, словно огромный куль с водой, расплющивалось о землю.

— Так отправимся вместе… — прошептало оно просительно. — Давайте, а?.. Позвольте мне, позвольте нести, ну позвольте, пожалуйста, разрешите нести вас… И Жезл!!! Жезл Страсти… Это будет весело… Клянусь, думаю, я даже уверен, да, определенно уверен — безумно весело… Захватывающий полет, легкий ветерок, земля в сероватой дымке и, о, это высокое небо!!! Садитесь мне на спину, и летим, летим, ну летим же… Я воспользуюсь чарами Жезла… А вы, что же… вы останетесь при нем, при Жезле, хранителями… Летим немедля!!!

У ведьмы уже начинала побаливать голова от прыгающего голоса. Они с Шоном полезли на могучий загривок, и тут из-за угла показались черные, чернее самой безлунной ночи, силуэты. Колдуны напоминали акробатов, покуривших чего-то запрещенного: на бегу они подпрыгивали, перемахивали через кусты, а иногда даже кувыркались через голову.

Сверкнув глазом, дракон развернул огромные крылья, взмахнул ими и вскачь понесся по лужайке, с каждым шагом все дальше отрываясь от земли. Брюхо его тяжело содрогалось. От крыльев шел ветер; Анита, оглянувшись, увидела, как гендерные чародеи валятся навзничь или приседают, заслоняя лица руками. Ведьма прижалась к груди сидящего позади Шона. На скользкой чешуе было очень неудобно, особенно если юбка порвана так, что от нее осталась лишь пустая формальность… Дракон взмыл к звездам, развернулся, заваливаясь на левое крыло. В лицо седокам ударил холодный ветер, и Анита взвизгнула. Хорошо еще, его бока оказались теплыми, словно печка — да ведь огнедышащий дракон и является чем-то сродни печи…

— Эх… Эх… Эх… — выкрикивал он с каждым взмахом. — Летим… Ведь летим же, а? Эхе-хех! Лети-им!!!

Языки пламени вырывались из пасти, ветер сносил их назад, но, по счастью, пока они только набирали высоту, огонь оказывался ниже седоков, хотя Анита всякий раз опасливо поджимала ноги.

Она оглянулась — земля осталась далеко внизу, крошечные черные фигурки приплясывали, подпрыгивали и делали сальто возле конюшни, рассыпая ворохи разноцветных искр. Со стороны дворца медленно и величаво плыл освещенный матовыми фонарями воздушный корабль. Сверху можно было разглядеть широкую плоскую палубу и окруженную контрфорсами башню посередине, увенчанную чем-то клубящимся, темным. Клочья мрака постоянно отделялись от нее, уплывали в ночь, теряя плотность и постепенно растворяясь…

Вскоре дворец, завывающие чародеи у разрушенной конюшни и воздушный корабль остались позади. Дракон летел под холодными звездами, ровно и мощно взмахивая крыльями. Поначалу он — видимо, от избытка чувств, — то пытался заложить крутой вираж, то выполнить более сложную фигуру высшего пилотажа. Анита всякий раз взвизгивала, а Шон, не тратя лишних слов, колотил пятками по твердой чешуе, напоминая о присутствии гостей на борту. Дракон спохватывался и выравнивал полет.

Внизу черным ковром расстилались земли королевства — мохнатые шапки леса, почти неразличимые в ночи; изредка проносились россыпи крошечных угольков — окошки деревенских домов, а иногда поблескивала речка или озеро. Наездникам стало холодно. От боков дракона исходил жар, но ночь была свежа, в лицо хлестал тугой поток воздуха, и каждый взмах широких крыльев порождал смерчи и вихри — ветер обдувал со всех сторон. Анита тщетно пыталась завернуться поплотнее в остатки одежды. Впрочем, дракон вскоре пошел на снижение. Растопырив крылья, он приземлился на лесной опушке, и седоки спрыгнули в траву.

— Давайте прервем, ненадолго прервем полет? — спросил зверь. — Вы отдохнете и разомнете усталые члены, и я их разомну. Хотите согреться у костра? Соберите хворост, я подожгу!

— Тогда уж лучше в лесу, — заметил Шон. — Спокойней будет.

— Как пожелаете, — немедленно согласился дракон. — Вам виднее, а я ж не спорю, зачем спорить, бессмысленно, я согласен. А не могли бы вы…

Тут он подпрыгнул на месте, брюхо закачалось, и длинный хвост пришел в движение: судорожно задергался, принялся виться кольцами и раскачиваться из стороны в сторону.

— Эх… Эх… — Голос дракона теперь звучал просительно и почти жалобно. — Не могли бы вы, хранители, не могли бы вы одолжить мне Жезл? Страстно хочу получить его. Жезл Страсти, очень хочу, хоть ненадолго, совсем, да, на чуть-чуть, а?! Только испытать его… Ых…

Шон с Анитой непонимающе переглянулись. Рыцарь поскреб затылок, ведьма одернула юбку.

— Ну… наверное, да, — сказал Шон. — Что, прям здесь? К чему такая спешка?

— Эх… Ых… Благородные хранители… дорогие благородные хранители Жезла!!! — От избытка чувств дракон вновь подпрыгнул, и только это уберегло благородных хранителей от языков пламени, вырвавшихся из пасти: струя огня прошла выше. — Ай! Ой! Простите, впредь буду осторожней… Ищите же место для стоянки и собирайте хворост, топливо, дрова, да, хворост для костра! Тут… кажется, в полете я видел неподалеку тут…

Получив Жезл и бормоча что-то про коровник, дракон удалился.

Получасом позже Анита, прижимаясь плечом к Шону, задумчиво шевелила веточкой в костре.

— Зачем этим, в черном, понадобился Жезл? — спросила она. — Что-то я не совсем все понимаю. Значит, Братство чародеев помогало Валдо Мосину, но он их обманул, так? А Жезл, выходит, должен был послужить ему…

— Я вот думаю, — медленно заговорил рыцарь, — а правильно ли мы поступили, отдав Жезл дракону? Вот он улетел…

— Во-первых, у нас ведь не было особого выбора, — возразила Анита. — А во-вторых… Главное, Жезл не попадет к черным. А дракон вернется, я уверена, он такой… Ну, не кажется он вероломным…

— Ага, он скорее кажется придурком, — согласился Шон.

— Ну, типа да. Хотя нет, скорее просто нервный. Я только не совсем поняла, куда он отправился.

— Сказал, хочет испытать Жезл Страсти.

— Ну да. Но как это — испытать? И при чем тут коровник?

Шон подвигал бровями, размышляя.

— Кто его знает… может, проголодался? Кстати, я бы тоже что-нибудь съел. Можешь применить какую-нибудь свою магию и добыть нам съестного?

Анита прислушалась к внутренним ощущениям.

— Кажется, сейчас, когда Жезла нет поблизости, я опять могу колдовать… Погоди…

Она сосредоточилась, закрыла глаза, вытянула сжатые кулаки и зашептала скороговоркой заклинание. Шумно выдохнув, разжала ладони — в каждой было по леденцу на палочке.

— Понимаешь, моя специализация… — пробормотала она после продолжительного молчания. — Я ж обучалась на…

— Да-да. — Шон был сама корректность. — Это я понимаю, воспитание детей, все такое… кнутом и пряником… Я уверен, ты будешь прекрасной ведьмой-воспитательницей, да, спасибо…

Он с мучительным видом стал облизывать леденец. Вид здорового мужика, пытающегося разгрызть конфетку, был настолько забавен, что Анита прыснула. Несколько минут оба молчали, занятые едой. Потом Шон сказал:

— И все-таки этот Жезл — очень мощная штука. У меня какие-то странные ощущения… гм… необычные… возникают рядом с ним…

— Какие ощущения? — заинтересовалась ведьма.

— Да вот, интересные такие… и не описать. Да, и если ты не можешь колдовать в его присутствии… Несомненно, он очень важен чародеям. А мы доверили его…

— Да вернется этот дракон, вернется, — перебила Анита. — Точно говорю, никуда не денется.

— Надо было хоть имя его узнать.

Захлопали огромные крылья, мощный порыв ветра пригнул кусты. Донесся искрящийся радостью голос:

— А вот и я! Я вернулся! Можете не сомневаться, о хранители, Жезл в сохранности! И действует, о, как же он действует!

Речь дракона изменилась — стала увереннее, более веской. Раздвинув тонкие деревца, он выступил на поляну. Шея была самодовольно изогнута. Дракон с горделивым выражением, несколько свысока, поглядывал по сторонам.

— Да, мы тут как раз говорили… — начал Шон.

— А я слышал, слышал, у нас же слух острее. И вправду ведь — я ж не представился. Кардамуд. — Он галантно склонился, подогнув левую переднюю лапу.

— Шон.

— Анита. Вот скажи, Кардамуд, а зачем тебе Жезл?

Дракон засопел, взвивая прошлогоднюю хвою. Пламя костра задергалось. Кардамуд переступил с лапы на лапу.

— Ну… Это история уходит своими корнями в далекое прошлое, — наконец пояснил он, опускаясь на землю. — История деликатная, я бы даже сказал щекотливая, и мне не хотелось бы…

— Ну ладно, если щекотливая… — разочарованно протянула ведьма, которой, конечно, немедленно страсть как захотелось узнать подробности.

Однако дракон, не слушая, уже погрузился в собственные мысли и задумчиво пророкотал:

— Все дело в моей подруге Мелоните… У нас, драконов, не слишком распространен моногамный брак, но когда я встретил ее… Мелонита — само совершенство, упоительная идеальность, безупречное… э… безупречная безукоризненность. Познав ее… это совершенство, в смысле, обретя, м-да… короче говоря, познакомившись ближе, я обрел счастье!

Должно быть, хвост дракона по-прежнему метался — из тьмы со стороны филейной части доносились скрип и хруст веток.

— Я даже остался с ней в храме. — Кардамуд покачал головой. — Я, бывший дотоле вольным скитальцем и бродягой…

— В храме? — переспросила Анита, швыряя палочку от леденца в костер.

— Ага, да, в нем. Мелонита, она сторожит какое-то святилище, забытый храм. Хрен знает, что там за храм, жрецы давно оставили его, а может, и вымерли… Но Мелонита дала обет… У нас, драконов, такое случается… И я остался с ней. Мы были счастливы, мы жили напряженной… э… соразмеренной и гармоничной жизнью. Чего же еще желать дракону… Мы с Мелонитой жили друг для друга…

Дракон надолго замолчал.

— Началось все недели три назад, — заговорил он вновь. — Я стал замечать, что Мелонита недовольна. Возраст мой еще не тот, чтобы… ну, вы понимаете?

— Э… Кардамуд, если тебе не хочется об этом говорить… — промолвил Шон. — Нам вовсе незачем знать…

— Нет-нет! — Позади дракона раздался оглушительный треск — там упало сломанное у основания дерево. — Простите, это я хвостом… Так вот, Мелонита… Она стала поистине неутомимой… Она так любит меня, моя Мелонита! И я готов на все ради нее! И вот вдруг выясняется, что я… Ну то есть все, кранты, больше ничего не могу… Кошмар!!! Вы понимаете, да, понимаете?

Кардамуд всхлипнул, краем крыла смахнул слезу размером с кулак и продолжил:

— Всем известно, что знаменитый Жезл способен помочь в этой напасти. Я вызнал, что чародеи, владевшие им, доверили реликвию Валдо Мосину… Он потом сказал: подарили. Не исключено, что сами чародеи так не считали… Кстати, а почему Жезл оказался у вас?

— Да вот, с Мосином, понимаешь ли, стряслась беда… — ответила Анита.

— Что? Он умер?

— Скорей наоборот… — возразил Шон. — Обрел бессмертие. Но он доверил Жезл нам, могу поклясться. Слово дворянина!

— Ну, как бы то ни было, я прилетел к Валдо, попросил его одолжить Жезл… Я не знал, что он доверил реликвию столь замечательным хранителям. Так вот, я просил Валдо, умолял… Он не отказывал, представьте себе, но и Жезла не отдавал! Знаете, — дракон доверительно понизил голос, — теперь, после того как чародеи напали на дворец, я думаю, что лорд Мосин хотел использовать меня против них. Они-то доверили ему Жезл Страсти, чтобы он сверг королеву и отдал им страну, так шептались конюхи, я слышал… О, я много чего слышал из окошка конюшни, ведь у нас такой тонкий слух. А Валдо был себе на уме… Простите, вы его доверенные хранители…

— Ничего, ничего, — подбодрил Шон. — Мы только накануне появились в королевстве. С Жезлом — это вышло случайно, рассказывай дальше…

— Перст судьбы, знамение рока! — воскликнул дракон. — Так вот, Валдо обучал собственных чародеев, объявил турнир, чтобы навербовать лучших воинов… Вы ведь слыхали о турнире? Конюхи говорили, что это будет нечто выдающееся… Должно быть, лорд готовился к атаке гендерных, не хотел Жезл отдавать. Вот и меня намеревался использовать, по всей видимости… Боевой дракон — залог успеха кампании! Но меня это не волнует, мне важно было заполучить Жезл…

Кардамуд выдохнул клуб густого дыма и вновь смахнул слезу.

— Ради нее, моей драгоценной Мелониты… О-о-о… не для меня, для нее, чтоб она была счастлива… А счастливая Мелонита — это что-то с чем-то, доложу я вам. Она расцветает, как нежный цветок, прямо на глазах становится… Эх, да что там говорить!

— И что за святилище стережет твоя подруга? — спросила Анита.

— А и не знаю я, — отмахнулся Кардамуд. — Какое-то такое… Женское какое-то, судя по статуям. Давно… давно забытый храм. Давно забытый! И только верная слову дракониха… Только прекрасная Мелонита — одна среди заброшенных камней… Среди забытых камней, одинокая и печальная… Тоскующая! Но теперь, когда есть Жезл…

Шон с Анитой вновь многозначительно переглянулись. Дракон задумчиво ковырял землю когтем размером с саблю. Вдруг он встрепенулся, навострил уши и привстал. Ноздри Кардамуда раздувались.

— Медведица! — наконец объявил он. — Это медведица, несомненно! Друзья мои, вы позволите? Я покину вас ненадолго!

Бормоча что-то о том, что не мешало бы проверить еще разок, Кардамуд попятился в темноту, хрустя ветвями сломанного дерева.

— Ну что, еще по конфетке? — спросила Анита.

— Нет, пожалуй, не стоит. Вообще-то нам нужно поговорить, — сказал Шон. — Неясность общей ситуации…

Ведьма приложила палец к губам и сделала страшные глаза, потом, оглянувшись, шепотом пояснила:

— Говори тише, у Кардамуда хороший слух. И нюх. Как ты думаешь, где эта медведица? Далеко, должно быть. А если он все услышит из-за деревьев?

— Ладно, — шепотом ответил рыцарь. — Что будем делать дальше? Жезл от чародеев уберегли, но нельзя же бесконечно от них прятаться…

— А зачем нам вообще его беречь, этот Жезл? Как-то все беспорядочно происходит — то Мосин, то чародеи…

— Нет, ты что, Жезл им отдавать нельзя! Я про него слышал, это и вправду могущественная штука.

— Ага, я вижу, как ты разрумяниваешься, когда он рядом, — вставила ведьма, но Тремлоу проигнорировал ее слова.

— …Чародеям из Братства он не должен достаться.

— Но все равно — быстро все как-то очень происходит.

— Быстро, — согласился рыцарь. — Даже времени подумать не было. А теперь время есть. Кардамуд собирается в заброшенный храм, к своей Мелоните, хочет там… вернуться к супружеской жизни. А нам что делать? Отобрать Жезл? Не знаю, не знаю… Пока что он вежлив и добр, но…

— Жезл и сейчас с ним, — напомнила Анита.

— То-то и оно… Не уверен, что смогу с ним справиться. Доспехи хотя бы какие-то, оружие получше. А так, как сейчас… Нет, не выйдет, пожалуй.

— Дался нам вообще этот Жезл! — сказала Анита. — Пусть забирает его себе.

Она положила ладонь Шону на колено.

— …Да и голоден я, — продолжал рыцарь, не слушая ее. — Мяса бы сейчас, поджаренного…

Рука ведьмы сама собой скользнула выше, и Анита прижалась к Шону теснее.

— А ведь дракон может не скоро вернуться, — сказала она. — Может, только к утру…

— Поджаренного, но с кровью. Говядины… нет, лучше свинины! Да пожирнее…

— Представляешь, до утра-то еще вон сколько времени…

— И картошки с лучком…

— Луна какая красивая светит…

— Топленое масло, сыр…

Анита заглянула в его задумчивое лицо — в глазах рыцаря плавало два окорока.

— Ах ты! — Она стукнула кулаком по колену и возмущенно отодвинулась.

— Что? — Тремлоу наконец вспомнил о ведьме. — Ты чего?

— Чего? Того! — Задрав нос, она отвернулась.

И увидела смутное движение среди ветвей.

Через мгновение поляна наполнилась чародеями в черном. Завывающие фигуры спрыгнули с деревьев, взлетели, будто подброшенные пружинами, из кустов, вынырнули из окружающего мрака, скача и дергая конечностями.

Шон попытался ухватить одного из них, но противник, кувыркаясь, упрыгал в ночь, зато по бокам возникли две новые тени — и тоже завертелись, подвывая тонкими голосами, наводя чары.

Рыцарь стал размахивать мечом. Колдуны скакали и извивались, выбрасывая то руку, то ногу в сторону Шона, но неизменно держась на приличном расстоянии. Анита, стараясь держаться за спиной спутника, тщетно перебирала в памяти заклинания, предназначенные непослушным детям, — ни одно не годилось сейчас. Вспомнив о подобранном в замке дротике с алой кисточкой, ведьма выдернула его из платья и швырнула в колдунов. Взвыв, дротик описал крутую дугу и улетел вверх, мгновенно скрывшись в звездном небе.

Тут Шону наконец удалось схватить зазевавшегося чародея за шиворот. Подтянув врага поближе, рыцарь обрушил кулак на обернутую черной косынкой голову. Но за мгновение до этого чародей провернулся в руках Тремлоу, кувыркнулся, расставив согнутые в коленях ноги, и удар пришелся не по голове, а с другой стороны. Чародей воткнулся головой в мягкую землю, извиваясь всем телом.

Возвратился дротик с красным хвостом, пролетел перед Анитой, кувыркаясь, исчез в кустах. К Шону с разных сторон одновременно подскочили трое черных, швырнув в лицо рыцаря нечто, рассыпавшееся радужной пылью, отпрыгнули. Шибануло такой вонью, что Анита, едва вдохнув, рухнула на колени, прижимая ладони к лицу. Шон с выпученными глазами и перекошенным ртом бросился к кустам, чародеи настигли его, навалились визжащим клубком, и вся куча мала рухнула в заросли.

Когда вонь ослабла, ведьма приоткрыла глаза. Двое черных держали ее, стоящую на коленях, за плечи. Из кустов доносилось сопение, возня, глухие звуки ударов и приглушенные взвизги чародеев. В воздухе промелькнул, выписывая замысловатые петли, дротик с красной кисточкой. Анита попыталась вырваться, но черные держали крепко. На миг все стихло… Потом, бешено размахивая конечностями, из зарослей вылетел чародей, пронесся по воздуху и рухнул в костер, подняв тучи искр и серой пыли.

Стало темно. Анита дернулась, но ее сжали еще крепче. Деваться было некуда, и в конце концов она позволила опутать себя серебристо блестящей цепочкой. Кусты зашевелились, показался Шон, также упакованный в кокон из тонких стальных цепей. Его вели три чародея. Выйдя на поляну, они посадили пленника рядом с Анитой и стали приводить в чувство раненых. К удивлению ведьмы, все оказались живы.

Самый рослый из чародеев приблизился и оттянул скрывающую лицо черную маску. В неверном свете разбросанных углей выглядел он чрезвычайно внушительно и зловеще. Некоторое время он разглядывал пленников, затем каркнул:

— Где Жезл?!

Анита вздохнула. Шон тяжело заворочался в цепях, сел и сплюнул кровью.

Чародей поднес ко рту круглый амулетик и закричал:

— Я — Первейший! Первейший! Вызываю «Крылатый Орел»!

Из амулета донеслось шипение и шорох.

— Да, они у нас! Жезла при них нет!.. Нет! Нет!.. И поблизости нет, я бы почувствовал!.. Дьявольское пекло, я бы почувствовал, ощутил бы его! Да, конечно… Спрятали где-то… Что? Да, забирайте нас.

Он убрал переговорное устройство, натянул маску и сквозь прорезь уставился на пленников кровожадно блестящими глазами. Жужжа, над головами промчался дротик с красным оперением, описал сложную фигуру, несколько раз перевернувшись в полете, исчез среди зарослей.

Вскоре где-то далеко раздался низкий гул. Он усилился, листва и хвоя на окружающих поляну деревьях пришла в движение, мелко задрожала вместе с ветками потоньше. Сидеть на трясущейся земле было неприятно, Анита неловко поднялась на ноги вместе с Шоном.

Гул все нарастал. Поляна озарилась льющимся сверху мертвенно-серебристым светом. Задрав голову, ведьма увидела прямоугольное плоское брюхо летучего корабля, озаренное по краям матовыми фонарями.

 

4

Громадина снизилась и повисла над верхушками сосен. Интересно, подумала Анита, как они собираются опускаться? Но чародейский корабль опускаться не стал, оттуда сбросили веревочные лестницы.

Шон вдруг напрягся, цепи на плечах натянулись…

— Ты что! Ты что! Не надо! — завопил один из чародеев, судя по голосу, более молодой.

— А что? — Шон расслабился, с любопытством глядя на колдуна.

— Эти цепи рвать нельзя! — пояснил тот. — Это очень сильно заколдованные узы.

— Почему нельзя? — вмешалась Анита. Она уже несколько раз попробовала цепочку на прочность, хоть порвать ее и не надеялась, просто любопытно было…

— Да, почему это нельзя? — присоединился Шон.

— Запрещено.

— А… ну, если запрещено…

Вслед за лестницами с воздушного корабля опустили вместительную сетку. Сперва в нее погрузили пострадавших в схватке чародеев, и сетка плавно ушла вверх — куда-то под брюхо «Крылатого Орла». Остальные затоптали уголья и молча ждали. Пролетел, тоненько жужжа, дротик с красной кисточкой. Тремлоу шумно вдохнул, зазвенев «очень сильно заколдованными узами». Молодой чародей встрепенулся и вскинул голову, но рыцарь уже расслабился.

— Помню, помню, нельзя…

Снова опустилась сетка. Чародеи загнали пленников в середину, веревки натянулись, края сетки сошлись, образовав мешок. Она оторвалась от земли, и Аниту прижало к Шону.

Сами чародеи подошли к свисающим лестницам. Сетка пошла вверх — должно быть, ее тащил какой-то механизм, скрытый в недрах башни посередине «Крылатого Орла». Колдуны поползли следом. Анита увидела вылетевший из чащи дротик с красной кистью — некоторое время он кружил у медленно возносящегося сетчатого мешка, потом отстал. Пленники понуро наблюдали за тем, как тросы подтягивают их к разверстой дыре в ребристом днище. Над головой что-то мерно звякало и поскрипывало. Мешок начал раскачиваться — корабль устремился прочь от полянки. Подъем замедлился, но не прекратился, черное днище неотвратимо приближалось. Вот оно уже над головой — если бы руки были свободны, можно было бы потрогать округлые края шахты, куда втягивался мешок… Наконец края проплыли мимо. Когда веревка стала короткой, сетчатый мешок почти перестал болтаться. Прижатые друг к другу пленники вертели головами, озираясь. Башня, издали казавшаяся огромной, была вовсе не так уж и велика. Круглое пространство, едва ли десять шагов в поперечнике, сужающееся кверху. По стене к оголовку башни уводили узкие ступени.

Мешок приподнялся выше уровня пола, полукруглые створки под ногами съехались, образовав дно колодца. Где-то под потолком в темноте вновь защелкал, залязгал механизм; Шон с Анитой начали потихоньку опускаться. Тросы провисли, затем мягкими кольцами легли на пол, и пленники смогли отступить друг от друга. Распахнулась дверь, в проеме показалась освещенная матовыми фонарями палуба.

— Выходите! — каркнул Первейший.

Пленники покинули темное нутро башни, для чего Шону пришлось нагнуться. Едва они ступили на палубу, откуда-то из-под ног донесся приглушенный голос:

— Дарагой, паслушай, э?

Анита от неожиданности подпрыгнула, а рыцарь недоуменно свел брови.

— Дарагой, — снова прозвучало из-под палубного настила, — послушай, я зынаю, ты — хароший чилавэк. Асвабади, а? Моя совсем исытомилась, быратья исытомились, асвабади, да?! Всэвышным малю!

— Ты кто? — Анита, звякнув цепями, присела на корточки. Точно, голос доносился прямо из-под досок.

— Ковер моя! Ковер летуча, по-вашиму… Зыдесь истомился савсэм…

— Молчать! — заорал чародей, отпихивая Аниту в сторону.

— Я зынаю, ты харошая чилавэк! — донесся другой голос, несколько иного тембра, но с прежним акцентом. — У тебя шаги легкие, а? Асвабади нас — послэ сачтемся с табой, ежэли давэдется!

— Действительно, гражданин! — раздалось чуть дальше. — Если вы освободите военнопленных…

Тут на крик примчались чародеи и вместе с Первейшим принялись притопывать и пританцовывать на мятежных коврах-самолетах. Те завывали: «Ай! Ой! Шайтаны!» Аниту и Шона колдуны поволокли к кормовой части «Крылатого Орла». Из-под ног снова раздалось:

— Асвабады! Нам здэс плоха! Савсэм нэ кормят, работат заставляют, ваеннапыленниых нэльзя работат заставлят! Канвэция нэ вэлит!

Новый конвоир оказался добрей Первейшего, топтать не стал, только бросил на ходу:

— Заткнись, ты не военнопленный, а трофей! А вы ступайте, ступайте!

— Послушай, — обратился к нему Шон, — а почему ваш корабль так называется, «Крылатый Орел»?

— А что?

— Да ведь крыльев же нет!

Чародей даже приостановился, пораженный вопросом, затем ответил:

— А вот как раз поэтому и называется «крылатый», что крыльев нет. Если б крылья были, зачем так называть? Тогда бы каждый увидел, что крылатый. А раз крыльев нет…

— Так наоборот ведь, — вкрадчиво перебил Тремлоу. — Если бы они были, можно было бы так и назвать, а если нет — так зачем же? Все сразу начинают машинально искать их, выглядывать… а их и нету, понимаешь меня?

Чародей сделал несколько шагов, шевеля губами, а потом закричал:

— Чтоб я лопнул! Ах ты коварный тип! Хватит языками молоть, идите уж! Нет — есть, какая раз… Демоны преисподней! — Он схватился за голову и пошел прочь, что-то бормоча.

В это время шум позади стих — это заточённые под палубой ковры наконец умолкли, и чародеи прекратили скакать.

— Куда вы нас? — спросил Шон, ухмыляясь. — Тюрьма у вас тут на корабле или что?

— А вот что! — Один из чародеев неожиданно толкнул рыцаря с Анитой сзади, и пленники провалились в дыру, которая зияла в настиле.

Они попали в полотняный мешок, подвешенный к днищу корабля. Ткань оказалась толстая, да еще и в несколько слоев. Видно сквозь нее ничего не было. Над головой лязгнула решетчатая крышка люка. Повозившись, Шон с Анитой кое-как устроились на дне мешка.

— Что будем делать? — спросила ведьма.

— А ты можешь как-нибудь освободить нас от цепей?

Анита задумалась, припоминая подходящее заклинание.

Иногда дети умудряются так запутать пряжу… да, есть одно, можно попробовать. Некоторое время ведьма честно пыталась, но чары ее на узы не действовали. Те и вправду были сильно заколдованными.

— Ладно, — сказал Тремлоу. — Тогда давай попробуем выспаться, что ли? Рано или поздно куда-нибудь прилетим. Главное, Жезл им не достался.

Разбудил их скрип петель. Решетчатый люк над головой открылся, и в проеме на фоне по-утреннему чистого голубого неба показалось несколько голов. На этот раз без масок, зато с тесаками — не колдовскими, судя по виду, а вполне обычными. Голос скомандовал:

— Вылезайте. Да глядите, без глупостей, не то мигом за борт столкнем!

Подхватив скованных пленников, колдуны помогли им выбраться на палубу и сняли волшебные цепи — с «Крылатого Орла» деваться все равно было некуда.

Анита с любопытством огляделась: палуба широкая, загромождена ящиками и коробами. Над башней курился дымок. Отходящие от нее контрфорсы оказались чем-то вроде кают. Команда, как прикинула Анита, состояла человек из двадцати.

— Идемте, — велел конвоир. — Будем вам допрос учинять.

— А пожрать? — спросил Шон.

Вместо ответа конвоир будничным голосом поинтересовался:

— Так куда вы Жезл подевали?

Анита с Тремлоу одновременно пожали плечами. Ведьма, нахмурившись, уставилась на пол у своих ног, а рыцарь задумчиво возвел глаза к небу. Чародей кивнул.

— Не хотите так — значит скажете по-плохому. Сейчас мы только в одно местечко наведаемся, а потом повернем к замку. Там и скажете… по-плохому…

На пленников надели кандалы с короткими цепочками. Шон тут же попробовал цепь на прочность и лишь вздохнул — должно быть, это были «очень сильно заколдованные» кандалы. Затем пленников проводили на корму для допроса. Из-под палубы доносился ропот и споры ковров-самолетов. Над башней вился густой дым.

— А чего это у вас там наверху дымится? — спросила Анита у шагавшего рядом чародея.

— Секретное левитационное волшебство, — проворчал тот.

— Нэправыда! — тут же раздалось из-под палубы. — Это ми лэтаим, а дым у них для абмана! Для абмана!

Колдун несколько раз притопнул на мятежном ковре, и тот умолк.

На корме в кресле расположился толстый пожилой чародей. По правую его руку стоял, то и дело потирая разбитый нос, Первейший. Теперь, при дневном свете и без маски, он вовсе не выглядел зловещим — худой, даже изможденный, с впалыми щеками. Толстый его начальник, напротив, казался жизнелюбивым добряком. Румяный, упитанный, руки с коротенькими пальчиками, усаженными перстнями, сложены на брюхе.

— Ах, вот и наши гости… — ласково молвил толстяк. — Где Жезл, не скажете ли нам? Из королевского дворца вы сбежали, имея Жезл при себе. Да-да, и не отпирайтесь, пожалуйста!

— Так мы и не отпираемся, — удивилась Анита.

— Молчать! — заорал Первейший, грозя кулаком.

— И хорошо, и славно, что не отпираетесь, — продолжал толстяк. — Из дворца его похитили вы, это известно доподлинно, а в лесу, когда вас захватили, реликвии при вас уже не было. Что же, наверное, спрятали по дороге… Где именно? Кому-то передали?.. Ну, говорите, говорите, не осложняйте себе жизнь. И мне тоже не осложняйте. Если эту беседу придется возобновить в нашем замке, вы, боюсь, вынуждены будете пожалеть. Лучше скажите мне здесь и сейчас, да-да, правду говорю.

Анита покачала головой, а Шон пояснил, указывая на Первейшего:

— Вот он велел молчать.

— Пепел и смерть! — заорал тот, и капитан слегка поморщился. — Это была фигура речи, будь я проклят! Отвечайте!

— Да не знаем мы, где сейчас ваш Жезл.

— Нет, это выше моих сил! — Первейший, схватившись за голову, шагнул к конвоирам, которые стояли позади пленников: — Братья, уведите меня отсюда, уведите туда, где тихо!

Тут на палубу свалился полупрозрачный пузырь и с грохотом взорвался, рассыпав маслянистые радужные капли и оставив на досках лужу вязкой желтоватой субстанции. Толстяк подскочил в кресле, телеса его заколыхались. Первейший взвизгнул, конвоиры крякнули от неожиданности.

Сверху донеслось нарастающее гудение, и за первым снарядом последовали новые. Шары падали на палубу, взрывались и расплескивались. Один угодил в Первейшего — мокрый с ног до головы, опутанный липкими желтоватыми нитями, тот принялся кататься по палубе, визжа: «Снимите это с меня, братья! Уведите меня отсюда!»

— Тревога! — заорал кто-то над самым ухом Аниты. Чародеи уже беспорядочно бегали вокруг, двое тащили прочь толстого капитана, прикрывшего голову пухлыми ладошками.

— Ведьмы!

Анита с испугу присела, когда низко над палубой с гудением мелькнуло несколько силуэтов.

— И вправду ведьмы… — пробормотал присевший рядом Шон.

Десяток фигур верхом на помелах, визжа и улюлюкая, промчались в обратном направлении. На лету они выхватывали из заплечных сумок полупрозрачные шарики и швыряли вниз. Чародеи скакали по настилу, пытаясь увернуться.

— Наши! — завопила Анита. — То есть мои!

Одновременно развернувшись, ведьмы с воплями опять понеслись в атаку на «Крылатого Орла». Метлы гудели. Чародеи, поспешно натягивая колпаки и маски, выстраивались вдоль борта. Толстый капитан уже скрылся в башне — обороной, судя по всему, руководил Первейший. Проклиная всех вокруг и моля увести его отсюда, он бегал по палубе, отдавая беспорядочные и противоречащие одна другой команды. Несколько чародеев подхватили пленников под руки, отволокли на корму, спихнули в яму и торопливо захлопнули люк. По дороге Анита успела разглядеть, как ведьмы описывают крутой вираж, вновь атакуя воздушный корабль, а чародеи швыряют в них свои странные приспособления.

Из мешка бой стал почти не виден. Даже привстав на цыпочки, высокий рыцарь разглядел лишь вершину башни, где среди клубов черного дыма возник капитан. Толстяк что-то бросал в рот, быстро пережевывал, после чего подносил к губам короткую трубочку и дул в нее, паля по ведьмам.

— Это наши, — снова пояснила Анита, присаживаясь у ног Тремлоу. — Летучий отряд…

— Летучий отряд? — переспросил Шон.

— Ага. Отборное подразделение фемоведьм под командованием сестрицы Лавандии. Я вообще-то к ним хотела попасть, но… не взяли, короче…

— А чего? — заинтересовался Тремлоу.

— Сказали — слишком красивенькая.

— Это да, — согласился Шон. — Тебе среди таких делать нечего.

— Почему это? — возмутилась ведьма.

Над люком мелькнули силуэты, гудение стало пронзительным, потом почти стихло и вновь начало нарастать.

— Да вот, понимаешь, я их только что более или менее разглядел… — начал рыцарь и замолчал.

— И что?

— Ну… страшно стало! — признался он. — Лучше б не разглядывал, честное слово. Даже глаза щипать начало, заслезились… Ладно, сейчас другое важно — для чего они здесь? Зачем напали?

Анита предположила:

— Может, нас хотят освободить?

Сражение разыгралось нешуточное. Ведьмы обстреливали чародеев, те отбивались как могли, и вскоре вверху образовался рой ножей, метательных звездочек, топориков и бумерангов, беспорядочно мечущихся над палубой. Они постепенно отставали от «Крылатого Орла», но все же упорно следовали за ним, словно хвост кометы.

— Чем это феминистки в них швыряют? — поинтересовался Шон.

— Страшное оружие, — отозвалась снизу Анита. — Наш ответ на магию колдунов Мосина, так объясняла сестрица Лавандия. Про гендерных этих чародеев, правда, при мне разговора не было…

— Так что за оружие-то?

— Говорю же, страшное! Яичные желтки от черных кур, кошачья слюна… — Анита принялась перечислять, хмурясь и морща лоб. Вспоминалось с трудом — все-таки оружие не ее профиль. — Жабьи лапки сушеные, толченые… грибы еще какие-то… не помню, в общем, какие грибы… ну и много-много магии. Жуткое дело!

А схватка продолжалась. Ведьмы проносились все ниже над палубой, но в рукопашный бой вступать не спешили. Наконец запас метательных снарядов у них иссяк.

Громкий голос прокричал:

— Жезла Страсти здесь нет, уходим!

Гудение метел, раньше накатывавшее волнами, начало стихать и вскоре смолкло в отдалении. Присев, Шон укоризненно взглянул на ведьму. Та пожала плечами — она тоже не ожидала от соратниц такой безучастности к судьбе пленников. Но делать нечего, оставалось только сидеть и ждать, что будет дальше…

В конце концов Анита выколдовала еще по леденцу, потом — еще. Шон кривился, тихо ругался себе под нос, но ел — кормить пленных чародеи не собирались. Они в это время были заняты очисткой палубы от желтого липкого студня, образовавшегося из ведьмовских снарядов. Один раз «Крылатый Орел», опустившись ниже, с помощью сетки принял на борт двух чародеев и какой-то груз, о котором вновь прибывшие клятвенно заверяли, что, мол, все проверили тщательно и «они не то, что мы ищем». О чем идет речь, пленники так и не поняли. Затем корабль снова набрал высоту и помчался к цели, больше курса не меняя.

 

5

Наконец их выпустили из воздушной тюрьмы. Вокруг царила суета, и на пленников особого внимания никто не обращал — чародеи наводили порядок. После стычки с ведьмами палуба «Крылатого Орла» была перепачкана желтоватой слизью и засыпана мусором. Теперь почти вся команда оттирала доски, не обращая внимания на протестующие возгласы ковров-самолетов, скрытых под ними. Ковры чихали, хлюпали, ругались и подвывали на разные лады — вода, перемешанная с желтой дрянью, затекала в щели настила.

С полдесятка чародеев наколдовали маленькие верткие тучки. Те источали потоки дождя, а команда бегала за ними с ведрами, старательно ловя падающие капли. Наполненные ведра отдавали коллегам и тут же принимались вызывать новые тучки взамен иссякших или снесенных за борт ветром. Толстый капитан, основательно измазанный в саже, степенно прохаживался среди суетящихся тружеников и мягким бархатным голосом раздавал указания:

— Вон там подотри, будь добр! И здесь! Здесь, пожалуйста, не забудь!.. Эй, куда ты с ведром ломишься, дружочек!.. Смотреть надо, кретин!

Торопились колдуны не зря — очень скоро вдалеке показались высокие темные башни. К ним, медленно снижаясь, и направился «Крылатый Орел». Здания поднимались над линией горизонта, обрастали шпилями, зубцами и балконами. Вскоре показались невысокие стены, окружающие двор замка, — туда и поплыл летучий корабль. Скорость его уменьшалась, он снижался. В очертаниях крепости начисто отсутствовали сглаженные или округлые линии — все было строго, линейно, угловато. Башни, увенчанные остроконечными четырехскатными крышами, треугольные вымпелы на шпилях, четко очерченные прямоугольные бойницы… Двор замка казался сверху идеальным квадратом, ров на всем своем протяжении — неизменно одинаковой ширины. Вся картина в целом неприятно напоминала ведьме кабинет Валдо Мосина, для полного сходства недоставало разве что странных гобеленов.

— Помнишь? — спросила Анита. — Как на столе у Мосина!

— Ага, — кивнул Шон. — Я так думаю, они здесь все тоже чокнутые, как великий лорд.

— А вы молчите, молчите, — сказал как раз проходивший мимо пленников капитан. — Валдо — предатель, вот так. Он нарушил слово, данное Братству гендерных чародеев, и его смерть — заслуженная кара за измену. Но скоро мы вернем Жезл, и тогда от Лайл-Магеля ничего не останется!

Вскоре стало ясно, зачем пленников подняли из темницы: оказавшись над двориком, «Крылатый Орел» пошел на посадку, команда же заранее озаботилась тем, чтобы под брюхом судна ничего не свисало.

На стенах маячили черные наряды караульных чародеев, во дворе корабль поджидала группа людей, тоже одетых в черное. Среди них выделялся высокий белобородый старец — должно быть, верховный гендерный маг.

«Крылатый Орел» медленно и осторожно опустился, заняв большую часть замкового двора. Процессия во главе с белобородым приблизилась к кораблю, с борта спустили сходни. Старик шагал важно, свита почтительно держалась за его спиной. Роста он был высокого, осанку имел гордую и вообще представлял собой типичнейшего чародея, какими их изображают на миниатюрах в книгах. Орлиный нос, густые седые брови и внимательный взгляд темных глаз из-под полуопущенных век…

Капитан воздушного судна, спустившись на мостовую двора, медленно пошел к встречающим. С каждым шагом толстяк кланялся, складывая перед собой руки. Следом долговязый Первейший тащил позвякивающий мешок — тот самый, ради которого «Крылатый Орел» сделал крюк после битвы с ведьмами. Шон и Анита, окруженные стражей, наблюдали за церемонией с палубы. Не прекращая кланяться, капитан приблизился к бородачу, привстал на цыпочки и что-то зашептал, поминутно оглядываясь и тыча пухлым пальцем в сторону пленников. Старик слушал, изредка кивая.

Затем Первейший передал капитану мешок. Толстяк развязал стягивающую горловину веревку и показал содержимое старику. Едва заглянув в мешок, бородач махнул рукой и громко произнес:

— Брат Корнелий, зачем ты таскаешь сюда рухлядь, если уверен, что среди этих железяк нет настоящего Венца?

— Настоящий Венец Страсти, мой лорд, — принялся объяснять капитан, кланяясь и потирая ладони, — я бы поостерегся доставить в замок, ибо он грозит нашим чарам. В присутствии Венца гендерная магия теряет силу, а сие чревато великими опасностями. Никчемные же короны эти я привожу с собой единственно, чтобы не оставлять их на месте… Кто знает, куда и когда они попадут? А мне снова донесут, что там-то и там-то видели древнюю корону, — и мне сызнова лететь за ней, убеждаться, что корона не является подлинным Венцом Страсти… Пусть уж лучше хранятся у нас в замке. К тому же они служат неплохим украшением тронной залы, не так ли, мой лорд?

Толстяк захихикал, старый лорд тоже хохотнул — следом и чародеи, составляющие свиту, вежливо посмеялись, не желая отставать от начальства.

— Ты понял? — шепнула Анита. — Они ищут не только Жезл Страсти, но и Венец Страсти! Собирают все древние короны, подозревая, что какая-то из них окажется Венцом.

— Ясно, — кивнул Шон. — Только зачем им Венец? С Жезлом-то понятно, он их колдовство усиливает, а Венец?

— Венец, наоборот, ослабляет, — предположила Анита. — И ищут они его вовсе не затем, чтобы использовать, а чтобы…

— А ну не разговаривать! — прикрикнул один из конвоиров и толкнул ведьму между лопаток. Не оборачиваясь, Шон пихнул его локтем, колдун отлетел на несколько шагов и опрокинулся навзничь. Остальные тут же взволнованно загудели и принялись скакать вокруг пленников, угрожающе размахивая тесаками.

— Отставить, чтоб вас разорвало на мелкие клочочки! — каркнул знакомый голос. — Ад и пепел! С этим громилой я еще поговорю лично, клянусь кишками сатаны! Лично! Но не сейчас, нет, не сейчас… Пока что ведите их в темницу.

— Опять в темницу? — спросил Шон, оборачиваясь. — Воля ваша, но это уже становится однообразным…

— Молчать! — прикрикнул пострадавший от его локтя конвоир, избегая, впрочем, приближаться к Тремлоу и грозя издали оружием. — Предатель, связавшийся с ведьмой, вот ты кто!

— А что здесь такого? — возмутилась Анита. — И что с того, что я ведьма?

— Не обращай внимания, — снисходительно отозвался Тремлоу, похлопывая ее по плечу. — Он просто завидует.

Пленников заставили сойти с палубы «Крылатого Орла» и погнали через двор ко входу в замок. Тяжелые железные двери беззвучно распахнулись перед ними. Петли здесь смазывали исправно. За входом оказался небольшой зал, от которого в стороны уходили коридоры, а вверх тянулась широкая лестница. По бокам от нее, как и у входа в зал, застыли наряженные в пышные черные одежды колдуны — в масках, увешанные оружием. Пленников сразу повели налево, через длинную галерею, скупо освещенную маленькими аккуратными фонариками. Разноцветные бумажные абажуры отбрасывали лучи всевозможных оттенков, и Анита невольно залюбовалась причудливо озаренными стенами. Стены эти были гладко оштукатурены и очень аккуратно, без потеков и вздутий, выкрашены серой краской.

В конце коридора обнаружилась ведущая вниз длинная лестница, проход к ней перегораживала решетчатая дверь, за которой дремал на стуле страж в черном. Когда появилась процессия, он вскочил. Первейший обменялся с охранником несколькими словами, тот достал откуда-то гремящую связку ключей и отворил решетку.

Шон с Анитой шагали за стражем, следом топали чародеи. Ведьма зашептала на ходу:

— Я всю дорогу пробую что-нибудь предпринять, но они словно заговоренные… Не действует здесь моя магия. Должно быть, в этом замке все очень хорошо зачаровано.

— Подождем, — тихо ответил Шон. — Может, позже что-то сумеем придумать…

Но придумать так ничего и не вышло. Пленников доставили в подвал и водворили в очень чистые и очень тесные камеры по разные стороны коридора — как накануне, в подвале королевского дворца, с той только разницей, что в этой темнице все выглядело куда солиднее и аккуратнее. Массивные решетки, здоровенные замки на дверях, чистый выметенный пол, никаких следов сырости, ровный слой штукатурки на стенах и потолке…

Конвоиры заперли двери и удалились. Как оказалось, заключенным в замке Братства полагается не в пример больше удобств — вместо соломы на полу дощатые нары, застеленные грубым одеялом. Особенно Аниту умилило то, что одеяло было тщательно разглажено, даже со стрелочкой вдоль края. Поверх него лежала маленькая подушечка, аккуратно взбитая и расположенная уголком кверху. Ведьма присела на край лежанки и вздохнула… Они с Тремлоу наконец-то остались наедине, и даже одеяла с подушками имеются, аж две пары… Да только вот незадача: их с рыцарем разделяют две решетки с двумя крепкими замками.

Шон, оглядевшись, тоже направился к кровати. Откинув одеяло, попробовал ухватиться за край доски в настиле, собираясь ее выломать. Тут же откуда-то из-под потолка раздался громкий голос:

— Нельзя! Нельзя ломать! За порчу казенного имущества живо в яму со змеями загремишь!

— Спасибо за предупреждение, — проворчал Тремлоу. — Так и знал, что следят за нами… Ладно, погодите еще, сейчас высплюсь, а потом разнесу здесь все к…

— Нельзя! Нельзя ругаться! За противоцензурные выражения живо языка лишишься!

— Ладно, ладно! — Шон плюнул.

— Нельзя! Нельзя плевать! Загрязнение казенного имущества! — Голос смолк и чуть позже заговорил вновь, но теперь совсем другим тоном: — Вам-то хорошо, вам башку долой, и все, а мне убирай потом, полы драй, постель в порядок приводи…

— Ну и черт с тобой… — Рыцарь опустил одеяло на место, улегся, закинув скованные руки за голову, и устало прикрыл глаза.

— Эй! — донесся из другого конца коридора голос Аниты. — Ты как там?

— Да вот, голос тут какой-то занудный… — отозвался Тремлоу, и тут же сверху донеслось:

— Нельзя! Нельзя переговариваться! За нарушение тишины в темницах — смертная казнь!

Выспаться им не дали. В темном коридоре раздались голоса, звяканье ключей, топот мягких подошв. Явился конвой, пленников вывели из темницы. Проделав обратный путь — по лестницам, по коридору с забавными фонариками, — они попали в зал у входа. Стража, окружив их, внимательно следила за каждым жестом. Чародеи были в полном боевом снаряжении, в матерчатых масках и колпаках.

— Шон, скажи, — негромко произнесла Анита, — а это во всех дворцах такая лестница, прямо от дверей? Ты, наверное, немало дворцов повидал…

— Нет, не во всех, конечно. Да это и не дворец, — отозвался Тремлоу. — Так, сарай… У тетушки в таком сарае конюшня была, помнишь? Только здесь чуток прибрались да лошадей выгнали.

— Эй, ты! — окликнул рыцаря один из конвойных. — Ты чего плетешь? Здесь замок Братства, величественный и неприступный!

— Упорядоченный и благоустроенный! — добавил другой.

— Да уж… — Тремлоу покачал головой, будто не слыша. — Точно говорю, не всех.

— Что — не всех? — поддержала разговор Анита.

— Не всех, говорю, лошадей из этого сарая выгнали, — громко пояснил Шон. — Несколько осталось.

Чародеи вокруг задвигались, переступая с ноги на ногу.

— Несколько вороных меринов, — громко объявил Шон. — Глухих к тому же.

— Ну, ты эта… — не слишком решительно заговорил самый рослый из колдунов. — Ты не очень-то…

— Что? — с готовностью отозвался рыцарь. — Хочешь доказать, что ты настоящий мужчина? Ну так докажи, докажи…

— И докажу!

— И докажи!

— А вот и докажу, если надо будет!

— Так уже надо — доказывай!

Чародей, ощущая на себе взгляды собратьев, выпятил грудь и подбородок — и то, и другое не внушало особого почтения своими размерами, — приподнялся на цыпочках, пытаясь уравняться ростом с Тремлоу… Но проявить себя ему на сей раз было не суждено — сверху позвали:

— Совет уже собирается, ведите пленников!

Конвойные обнажили тесаки и погнали Шона с Анитой по лестнице. Всюду, куда ни глянь, в коридорах царила чистота, мебель стояла на диво симметрично.

Шон не унимался.

— Знаешь, Анита, что мне напоминает эта конюшня? — говорил он так, что голос разносился по всему коридору. — Домик старой девы. Ну, понимаешь, этакой древней клячи, которой уже ничего не светит, и заняться ей нечем, и только и остается, что цветы поливать да пыль отовсюду смахивать. Вот у таких теток тоже в доме всегда все вылизано, аж смотреть тошно…

— Да, я видела: салфеточки везде, — подхватила Анита. — Пуфики всякие, а особенно кружева раздражают. Так и хочется поджечь там все, правда, Шончик, то есть Шон?.. Вот еще я хотела спросить: а откуда ты знаешь про старых дев?

— Ну, насмотрелся… В королевских дворцах — в настоящих королевских дворцах, а не конюшнях, ясное дело, — кого только не встретишь. Знаешь, все эти тетушкины приживалки… Они, кстати, тоже предпочитали черненькие накидочки, юбочки широкие. И точно так же молодых девиц ненавидели. Ну, сама понимаешь почему…

Чародеи вокруг что-то негромко ворчали и нервно позвякивали оружием, но пока старались сдерживаться.

— Так что же, Шон, — продолжала разговор ведьма, — у них комнаты были так же прибраны, как этот замок?

— Ты, Анита, конечно же, имеешь в виду — как конюшня, в которую нас привезли? Ну да, ну да, примерно вот так же… Так же все уныло, и дух такой же спертый.

Конвойные уже скрипели зубами на весь коридор, но еще держались.

— Шон, а ты не боишься, что наши хозяева могут обидеться, осерчать?

— Так а на что же им обижаться? — искренне удивился Тремлоу. — На правду? Кто ж на правду обижается, кроме дураков? А чтоб осерчать, достоинство надо иметь, честь, мужество… Ну, сама посуди, какое мужество у этих?.. Ты знаешь, дорогая… — Тремлоу склонился к ведьме и доверительным, на весь коридор, голосом заключил: — Ты знаешь, я вот только что понял, они мне поразительным образом напоминают одновременно и старых тетушкиных приживалок — и дряхлых меринов из ее конюшни!

Когда пленников подвели к массивным дверям, торчащие из-под масок чародейские подбородки и лбы были пунцовыми.

— Ладно, заходите, — дрожащим от негодования голосом прошипел рослый колдун. — А после я с тобой поговорю.

— Так а зачем после? — обрадовался Тремлоу. — Давай, может, прям сейчас?

— Входи, тебе сказано!

Пленники шагнули в раскрытые двери. Им открылся огромный зал, залитый текущим из высоких стрельчатых окон ярко-желтым светом — таким ярким и таким желтым, что в первое мгновение пришлось даже прикрыть глаза.

Напротив двери стояло шесть кресел, в каждом сидел чародей. В центральных — должно быть, самых почетных — расположились капитан «Крылатого Орла» и высокий бородатый маг, встречавший их во дворе. Стены справа и слева были утыканы гвоздиками, на них висели короны, венцы и диадемы всевозможных фасонов и размеров.

Когда глаза привыкли к яркому дневному свету, пленники стали озираться. Столько драгоценных венцов никому из них видеть пока не приходилось. Анита решила, что вряд ли на свете существует еще хоть одно подобное место, где собрано такое количество драгоценных и не очень драгоценных побрякушек: здесь были древние широкие короны — плоские согнутые кольцом полосы металла с криво приклепанными зубцами разных форм, — погребальные лавровые веночки с изящными и тонкими, словно фольга, золотыми листиками, богато украшенные фальшивыми самоцветами диадемы из тусклого золота низкой пробы… да чего здесь только не было! Все, что только придумано людьми для украшения августейших голов при жизни и посмертно, было развешано аккуратными рядами на гвоздиках в главном зале твердыни Гендерного Братства. И все это носило отпечаток седой старины…

Охранники в черном расположились полукругом за спинами пленных.

— Ух ты! — воскликнула Анита, заприметив одну из корон. — А можно мне примерить вон ту, слева? Я…

— Женщина, веди себя пристойно! — сурово потребовал длиннобородый маг. — Ты не в Лайл-Магеле, вертепе бесчинства и разврата, но в твердыне Братства! Порядок и благопристойность — вот закон для всех, кто ступил на нашу территорию!

— А зачем вам столько корон? — спросил Шон. — Здесь и голов в таком количестве не наберется. На жопы, что ли, надевать будете…

— Порядок и благопристойность! — завопил длиннобородый.

— Вопросы здесь задаем мы! — прикрикнул толстый капитан. — Отвечай, куда вы дели Жезл! А не скажешь — мы прибегнем к крайним мерам, так и знай.

Стражи позади зашевелились и забряцали железяками. Мысль о крайних мерах пришлась им по вкусу.

Шон напряг мышцы, и кожаная безрукавка затрещала на плечах — но очень сильно заколдованные узы держались. Старики в креслах зашевелились, что-то тихо бубня друг другу и многозначительно двигая бровями — гримасы колдунов не предвещали пленникам ничего хорошего.

— А и в самом деле, зачем столько? — спросила Анита.

Шон, оставив попытки порвать цепи, произнес:

— А я, кажется, догадываюсь… Они ищут Венец Страсти, вот в чем дело. И какой ни возьмут — все не тот оказывается. Вот это все на стенах и есть результат их стараний, правильно, старички? Слышь, Анита, старушки, про которых я тебе в коридоре толковал, тетушки то бишь моей приживалки, — они точь-в-точь такие же были. Тоже всякое барахло в свои комнаты тащили, как сороки. И куда только не прятали…

— Где Жезл? — повторил бородатый старик.

— И тащат, и тащат… и не то чтоб ценность какую, а так, из жадности… И под кроватью у каждой, и в шкафу…

Колдуны в креслах заерзали.

— Чтоб меня разорвало! — каркнул Первейший, сидевший с правого боку, в самом крайнем кресле. — Куда дели Жезл, слуги нечистого?!

— Ну и правильно, с другой-то стороны, — продолжал рыцарь. — Если уж украли корону — не обратно же отдавать… На гвоздь ее повесить, а чего ж? Только таблички надо к каждой, где украдена, кем, в каком году. Очень интересно может получиться. Потом можно народ водить как в музей и деньги за посещения брать, опять же, доход — он лишним не бывает…

Тут бородатый старик, не выдержав, поднял посох и направил набалдашник на Тремлоу.

— Ну, хватит! — рявкнул он. — Сейчас ты…

Он взмахнул посохом… и ничего не произошло. Зато Шон, дернув цепь кандалов, неожиданно легко ее разорвал. Попадавшие звенья звонко зацокали по вычищенным до блеска плитам пола. И тут же льющийся из окна яично-желтый свет померк — в зале стало темно.

Кто-то закричал, чародеи повскакивали с кресел. Шон повернулся — стражи торопливо попятились, вытаскивая свои странные метательные снаряды из ножен и чехлов. Анита в этот момент ощутила, что с ней происходит нечто очень необычное. С ее рук свалились кандалы, хотя она ничего для этого не сделала… Или все же сделала? Она только и подумала, что кандалы мешают… Мешают ей устроить в этом зале…

 

6

С оглушительным звоном лопнули стекла в двух соседних окнах, осколки заскакали по полу. Грохоча, посыпались кирпичи: кусок стены, содрогнувшись, пошел трещинами, просел внутрь… Там, где между стрельчатых окон только что была каменная кладка, показалась драконья голова. Сперва Анита решила, что это Кардамуд, но нет — и чешуя другого цвета, и вообще… Помимо прочего, у этого дракона оба глаза были целыми. Они уставились на находящихся в зале так внимательно, что чародеи невольно замерли. Голова медленно поворачивалась; из-за стены доносились гулкие хлопки крыльев, удерживающих дракона в воздухе.

— Кардамуд, они здесь! — высоким голосом произнесла голова, отодвигаясь обратно. — Эгей, милы-ый, здесь, говорю!

— Да, да! Сейчас, дорогая! — раздалось издали. — Я спешу, ох как же я спешу…

Тут Аниту посетило чувство, похожее на то, что она переживала не так давно, до того как попала в замок великого лорда: что-то теплое и мягкое заворочалось, но теперь не внутри, а вокруг нее. Потом оно проникло в тело, шевельнуло коротко стриженную челку ведьмы, потекло от кончиков пальцев к предплечьям, скапливаясь в груди… Затем стало подниматься, подступило к горлу — и запросилось наружу. Анита едва сдержалась, чтобы не захихикать. То, что поселилось внутри нее, было другим, не похожим на заклинание старой Беринды, куда более мощным, могущественным.

Тем временем Тремлоу медленно и очень внушительно шагал в сторону конвоя, а чародеи пятились. Один попытался швырнуть в рыцаря стальную звездочку, но снаряд, пролетев совсем немного, почему-то свалился на пол.

Шон прыгнул.

Анита ощутила, что больше сдерживаться не может. Теплый искрящийся ком вырвался из нее: ведьма, выгнувшись назад и расставив руки, запрокинула голову к потолку. Громкий, радостный смех ее заглушил, казалось, крики чародеев, хлопанье драконьих крыльев и гудение поднимаемого ими ветра.

Развешанные по стенам венцы и диадемы сорвались с гвоздей, звенящей стаей взвились под потолок, закружились тяжеловесной метелью и обрушились на Совет чародеев. Атаковавшие магов короны, обручи и диадемы сами собой надевались им на головы, на руки, звонко хлопали по задам, носились, звенели, грохотали, бренчали и тарахтели.

Чародеи заметались, сталкиваясь и падая, потом сбились в кучу, пытаясь спрятаться за спинами друг у друга, но тщетно: украшения продолжали атаковать. А ведьма все не могла успокоиться — смеялась, взмахивая руками, и порванные рукава платья вились вокруг нее.

Шон в это время методично колотил конвой — вскоре черные балахоны равномерно покрыли пол вокруг. Рыцарь оглянулся, но Аните помощь не требовалась. Ей сейчас вообще ничья помощь не была нужна: она хохотала, упиваясь невесть откуда взявшейся мощью.

— Адская преисподняя, чтоб меня разорвало! — Яростные рыки доносились из толпы колдунов, окруженных звенящей стаей железа, золота и серебра. — Братья, о, братья, утащите же меня отсюда! Оттащите куда-нибудь в золотистую мглу!

Короны и обручи безостановочно кружились, пикировали на людей, ударяясь о разные части их тел, взмывали под потолок и снова падали, словно коршуны, углядевшие добычу.

— Бежим! — наконец возопил капитан «Крылатого Орла». — Заклинания не действуют! Моя магия бессильна… ай-ай-ай!!! — На его голову свалился широкий тяжелый обруч и завертелся юлой, дробно колотя по лбу.

— Моя тоже! И моя не действует!

Колдуны — кто бегом, а кто и на четвереньках — кинулись прочь, Шон провожал их пинками. Рыцарю, возможно, было не так весело, как Аните, но и он ощущал душевный подъем.

В образовавшуюся на месте окон широкую дыру спикировал Кардамуд. Мощные лапы дракона заскользили по полу, длинные когти взбороздили плиты, оставляя на отполированной поверхности глубокие царапины. Тормозя, он расправил крылья, которые перед этим сложил, чтобы проникнуть в зал сквозь пролом.

— Вот и я, вот и я, дорогие мои хранители! — почти пропел дракон, сверкая глазом. — Ага, эге, ого! Вот и я, почтенные!

— Кардамуд! — поприветствовал его Шон.

Анита махнула рукой, и тогда словно по команде украшения металлическим градом посыпались на пол, затарахтели по плиткам, гремя и раскатываясь во все стороны. Кардамуд, остановившийся к тому времени посреди зала, удивленно покосился на них, но ничего спрашивать не стал.

— Что новенького? — спросил Тремлоу.

— А я за вами прилетел, — сообщил дракон с некоторым смущением. — В лесу я… Вынужден принести свои извинения, я несколько, так сказать, увлекся… Только тише, тише! — Кардамуд вдруг замахал на них крыльями, будто это говорили Шон с Анитой, а не он, и с опаской оглянулся на окно. Дракониха находилась где-то снаружи, видно ее не было — должно быть, летала вокруг башен или опустилась в замковый двор. — Я тогда, в общем, несколько задержался, м-да…

Своим единственным глазом он покосился на ведьму, на рыцаря и добавил уже тише:

— Только вы — молчок, да, правильно? Про лес — молчок, ведь верно, ведь так?

— Да ладно тебе, — сказала Анита. — Ничего мы никому не скажем. А как ты нас нашел?

— Ну как же! Когда вернулся к костру, там никого не было… Собственно, и костра тоже не было. Зато между деревьев летал дротик. Знаете, такая железка с красным хвостиком, ими чародеи из Братства пользуются. Я сразу догадался! Немедленно понял, въехал, просек, да-да — осознал, что в этом замке отыщу вас скорей, чем если стану преследовать, гоняться, носиться за воздушным кораблем… Ведь чародеи могут летать невесть где!

— Да, кстати, насчет корабля… — сказала Анита.

Ощущение радостного могущества по-прежнему переполняло ее — ведьма чувствовала себя словно девочка, которой хочется скакать на одной ноге, прыгать и вообще всячески веселиться. Едва сдерживаясь, Анита кинулась к окну, вернее, к тому, что осталось от окна после появления Мелониты. Оперевшись на остатки подоконника, выглянула наружу.

Во дворе трепыхался на приколе «Крылатый Орел». Ковры-самолеты силились взлететь, но швартовы держали прочно. Мелонита, величественно взмахивая крыльями, кружила между башен и методично выплевывала сгустки пламени в каждую бойницу. Дым серыми клубами поднимался над замком и постепенно таял, подхваченный ветром, растворялся в голубом небе.

Анита рассмеялась, залезла на подоконник и выкрикнула заклинание — раньше ведьма его не знала, слова будто сами собой пришли на ум. По палубе «Крылатого Орла» побежали трещины, змеясь и хрустя деревом, разошлись в разные стороны, на ходу становясь все шире… Доски настила стали приподниматься, с треском и скрежетом выворачиваться, взлетать в воздух вместе с длинными гвоздями. Вот обрушилась стойка белого фонаря, вот зашаталась башня… Из самой широкой трещины неуверенно высунулся угол с потрепанной кисточкой, некоторое время торчал неподвижно, потом задергался, полез наружу. Показалась свалявшаяся бахрома, непривычный орнамент — очень яркий и пестрый. Вскоре из-под разрушенной палубы целиком высвободился ковер, а за ним уже лезли другие — они карабкались, скреблись, выползали наружу, окликая друг друга гортанными голосами. Наконец две дюжины их собрались на испещренной дырами и трещинами палубе «Крылатого Орла». Они принялись расправлять складки, трепыхать бахромой, оттопыривать кисточки и выгибаться, будто оглядывая самих себя.

В небо взмыла пестрая стая — красные, синие, голубые и зеленые пятна поднялись над стенами, выше порхающей у башни драконихи, повернувшей голову на длинной шее и проводившей их удивленным взглядом, выше шпилей и вымпелов. Ковры выстроились неровным клином и, трепеща длинной бахромой на ветру, поплыли прочь. Порыв ветра донес до окна куплет распеваемой хором песни:

О, Запад есть Запад. Восток есть Восток, и с мест они не сойдут. Пока не предстанет Небо с Землей на страшный господень суд. Но нет Востока, и Запада нет…

Постепенно прямоугольные силуэты, держащие курс на восток, растаяли в синеве. Снизу донесся глухой треск, и ведьма перевела взгляд на замковый двор. Изувеченный корпус «Крылатого Орла» разломился напополам, венчающая его башня, кренясь сначала медленно, а затем все быстрее и быстрее, обрушилась, испустив на прощание струйку бледно-синего дыма.

Вздохнув, ведьма спрыгнула и повернулась.

— Да, так я говорю, корабль… — неуверенно заговорил Кардамуд. — Он может летать невесть где, но в конце концов непременно, обязательно, неизбежно возвратится сюда, в замок. Ну я и подумал, что отыщу вас здесь… И таки не ошибся, как видите, не ошибся. По-моему, все сложилось как нельзя лучше. Разумеется, я озаботился тем, чтобы спрятать в надежном месте Жезл Страсти…

— Зачем? — спросил Шон.

— Ну как же! — Дракон очень по-человечески пожал плечами. — В присутствии Жезла мощь чародеев усиливается. Они ведь потому Жезл-то и искали, да, именно потому-то и искали… Появись я здесь с Жезлом, все могло пройти вовсе не так уж и гладко…

— А Мелонита? — спросила ведьма. — Это ведь была она?..

— Да, это она, моя Мелонита. — Кардамуд склонил голову набок и зажмурил глаз. — И сказать откровенно, Мелонита — вторая причина моей задержки. Ну, тут такое дело, я надеюсь, вы понимаете… Я возвратился после долгой разлуки, Мелонита стосковалась, соскучилась… И тут вдруг — появляюсь я, да не один, а с Жезлом… С Жезлом! То есть я, конечно, не стал ей ничего особенно рассказывать про Жезл, зачем? И так хорошо, зачем же ей знать… Ведь правильно, ведь верно?

— Ага, — кивнул Шон. — Так что с Жезлом?

— А, ну я же говорю! Вернулся к Мелоните, мы… значит, мы поприветствовали друг друга… до утра, однако, приветствовали. Вот я и оставил Жезл в ее храме. Раз уж там все равно хранится какая-то… Ха! — сказал вдруг Кардамуд. — В храме хранится… Да, так вот, раз уж там, в храме, хранится какая-то хрень, то есть реликвия, пусть уж и Жезл заодно похранится, ведь верно, ведь правильно? Вот! Люди в храм все равно не ходят, боятся дракона, то есть Мелониту боятся. Там ваша реликвия будет в сохранности. Ну а мне в замок Братства не с руки с Жезлом… не с лапы то бишь… В таком вот разрезе.

— А Мелонита почему прилетела? — спросила ведьма, выглядывая наружу и наблюдая за тем, как дракониха обстреливает огненными выхлопами бойницы замковых башен.

— Мелонита. — Кардамуд посмотрел в дыру, оставшуюся на месте окон. — Ну что ж, Мелонита… Она решила немного развлечься, так она сказала. Столько лет… одна, среди руин… И еще сказала…

Дракон улыбнулся.

— Еще она сказала, что не отпустит меня больше никуда… не отпустит одного, да.

Шон подошел к Аните и тоже выглянул. Дракониха в самом деле развлекалась — облюбовав одну из замковых башен, кружила вокруг и оплевывала ее основание огнем. Когда камни раскалились докрасна, Мелонита, разогнавшись, обрушила на кладку хвост. Содрогнувшись, башня начала медленно клониться, роняя по пути камни и элементы орнамента, украшающего верхние ярусы. Она медленно переломилась на уровне третьего этажа, нижняя часть осела, верхняя, переворачиваясь в полете, сверзилась наземь и с оглушительным грохотом развалилась на куски. В воздух взметнулась туча пыли.

— О, моя Мелонита… — вздохнул Кардамуд. — Она так нежна и прелестна…

— Пора нам, — решил Тремлоу. — Как бы колдуны не пришли в себя.

— Пожалуй, — согласился дракон.

— Ну так позови ее…

— Конечно, мне жаль прерывать это развлечение, но если вы считаете… Мелонита, любовь моя! — взревел Кардамуд. — Эгегей, Мелонита!

Дракониха, парившая над руинами поверженной башни, развернулась и плавно спикировала к пролому в стене.

— Устраивать беспорядок — мое хобби, — сообщила она. — Если бы я не была обязана стеречь святыню… Что, дорогой? Зачем ты звал меня?

— Мелонита… Мои друзья хранители считают, что нам пора, — пояснил дракон, влюбленно глядя на подругу единственным глазом. — Я позволю себе заметить, что твое предназначение мы можем попробовать поискать вместе… и с гораздо меньшими последствиями для окружающих. Да, вместе. — Он подмигнул так сально, что Анита отвернулась.

Они с Шоном взобрались на загривок Кардамуда. Дракон протиснулся в отверстие, оттолкнувшись задними лапами, прыгнул. Оказавшись снаружи, он расправил крылья, спланировал от стены и устремился вверх, где поджидала Мелонита. Оставив позади полуразрушенный замок, драконы поднялись в небо. Далеко внизу над обломками башни, придавившей расплющенный корпус корабля, еще поднималась пыль, сквозь которую поблескивали языки пламени — там что-то начало гореть.

День уже клонился к вечеру, небо из голубого стало темно-синим. Внизу проносились квадраты полей, мохнатые заплаты лесов и ленты рек. Драконы неслись, неутомимо взмахивая широкими крыльями. Кардамуд старался лететь ровно, чтобы не уронить наездников, а развеселившаяся в замке чародеев дракониха вилась вокруг, то поднималась выше, то пикировала к земле, описывала круги и замысловатые кривые. Время от времени драконы перекликались громогласными голосами, оглашая воздух всевозможными словами вроде «лапочка», «милый», «рыбка моя», «зайка» и «пупсик», а однажды Мелонита, подлетев поближе, игриво пнула Кардамуда лапой в бок, от чего наездники чуть было не сверзились с него.

— Послушай, — прокричал Шон сквозь свист ветра, когда замок уже давно исчез из виду. — Что-то я никак не могу понять — что случилось с чародеями?

— С чародеями? — переспросила ведьма.

— По-моему, их магия вдруг отказала. Я цепи рвал-рвал… А потом — раз! — и они будто сами собой лопнули. Ну и ты вдруг чудить начала… Вот как ты проделала этот фокус с коронами?

Анита хмыкнула.

— Сама не знаю, как оно вышло. Просто мне вдруг стало… ну, стало так хорошо, что… Не знаю!

— Да, но разве будущих нянек учат подобному?

— Иногда… то есть часто дети не хотят убирать игрушки… Так что есть заклинание и на этот случай, хотя… В общем, сама не понимаю, как оно вышло.

— Ну ладно, а что случилось с колдунами? Ведь что-то лишило их сил, они будто вдруг разучились колдовать… Эй, Кардамуд!

Дракон повернул голову, и зеленый глаз в темно-коричневых крапинках — каждая была размером с ладонь Аниты — уставился на седоков.

— Кардамуд, ты говорил, что оставил Жезл в святилище?

— Не беспокойся, хранитель, реликвия в безопасности! Да-да, в совершеннейшей безопасности!

— Это ясно, но я хотел узнать… Ты не взял Жезл, потому что в его присутствии чародеи станут сильнее, правильно? А скажи, есть ли амулет, равный по мощи Жезлу Страсти, чтобы в его присутствии чародеи, наоборот, теряли силу?

И тут Аниту осенило. Ткнув Шона локтем, она прокричала:

— Не обращай внимания, Кардамуд! Это все ерунда! Лучше летим быстрее!

— Да мы уже подлетаем, вон впереди храм, — ответил дракон.

— Где?

— Да вон, на пригорке, в лесу. Видите серые стены? Теперь держитесь, идем на снижение!

Шон крепче прижал к Аниту к себе. Драконы стали спускаться, заходя на посадку по плавной дуге. Склонившись к уху ведьмы, Тремлоу прошептал:

— Так в чем дело?

— Это Венец Страсти, — так же шепотом ответила Анита. — Тот самый, что искали чародеи, понимаешь?

— Венец?

— Ну да! Подумай сам, я вдруг обрела могущество, а чародеи лишились своих чар. Пока Жезл был с нами, мне не удавалось даже самое простое колдовство. А Венец лишил сил чародеев. Помнишь, капитан «Крылатого Орла» еще говорил, что он не осмелится доставить его в замок?

— Ну… Да, это звучит логично, но… откуда взялся Венец… Кардамуд?

— Нет, Мелонита.

Они поглядели на дракониху — та первой заходила на посадку, и сверху ее было хорошо видно. Мелонита планировала на распростертых крыльях, приближаясь к серым руинам, виднеющимся посреди леса. Древний храм имел значительную величину и некогда был хорошо укреплен, но теперь пребывал в запустении. Лес подступил к внешним валам, взял строение в осаду, особенно смелые молодые побеги уже шли на приступ, оплетая подножие стен, карабкаясь по башням, проникая в храмовый двор сквозь бойницы. На фоне зеленого и серого золотистая чешуя Мелониты отчетливо выделялась, посверкивая в лучах заходящего солнца.

— Она? — недоверчиво переспросил Тремлоу. — Но… каким образом?

Анита пожала плечами.

— Не знаю пока… Но ты сам посуди: она живет в храме, сторожит древнюю реликвию, которой Кардамуд никогда не видел… и даже не знает, что это. Храм заброшен, сюда никто не ходит, люди из страха перед драконом забыли дорогу в это место. Поэтому чародеи и не могут отыскать Венец. Логично?

— Ну… настолько, насколько строгая логика вообще свойственна женщинам, — да, это логично, — согласился рыцарь и получил тычок локтем под ребра.

— Ладно, ладно, признаю — логично. Хотя я вообще не понимаю, зачем они ищут Венец, от которого им никакой пользы, а один лишь вред.

— Ищут, чтобы не нашли ведьмы. Это ж ясно! Уж сестрица Лавандия знает, как применить Венец Страсти!

— Да, и как бы она его применила?

— Истребила бы всех мужиков.

— Что, совсем всех? — удивился Шон. — Или только чародеев?

— Да нет, думаю, всех до единого.

— Гм… А что, ведьмам из отряда этой Лавандии мужчины вовсе не нужны?

— Не-а, — сказала Анита. — И это вторая причина, почему меня не приняли в феминистки. Мне-то… мне-то как раз мужчины нужны.

— Ага, — сказал Шон, подумав. — Хорошо, ну и как же все-таки с Венцом? При чем здесь Мелонита?

— Я сама пока хорошо этого не понимаю, но получается… В общем, получается, что наша Мелонита сама и есть Венец… Так, что ли? Нужно это как-нибудь потихоньку выяснить, расспросить, что именно она стережет…

— Только осторожно.

— Само собой… Гляди, сейчас приземлимся.

Расправив крылья, драконы спланировали на площадку перед тем местом, где некогда находился вход в храмовый двор. Теперь это была просто лужайка, поросшая кустарником и заваленная обломками камня. Судя по всему, когда-то ворота украшали скульптуры, причудливо сочетавшие человеческие фигуры с крыльями, хвостами и рогами.

Анита слезла с загривка Кардамуда и удивленно воззрилась на каменный торс, наполовину скрытый орешником. По всем признакам — очень объемистым, можно даже сказать, выдающимся признакам — выходило, что торс женский. Вот только признаков этих было не два, а шесть.

За плечами угадывались обломки перепончатых крыльев. Рядом валялась голова с большими, широко раскрытыми глазами, украшенная рогом, торчащим из середины лба.

Анита побрела по лужайке, приглядываясь к поверженным статуям. Вот почти человеческое существо, но с головой коровы… А вот и вовсе что-то удивительное…

— Ух ты, какая она… — протянула ведьма. — Это что ж, древняя богиня какая-нибудь?

— Не знаю. — Голова драконихи склонилась над плечом Аниты. — Когда я поселилась здесь, статуи уже были повалены. Но жрицы еще обитали в храме и иногда справляли очень красивые обряды. Я была молода, и меня не очень-то интересовали подобные вещи… Тебя это занимает? Идем, покажу другие статуи, они сохранились лучше.

Рыцаря подробности архитектуры не слишком волновали, и он принялся собирать орехи. Анита попыталась вспомнить, когда они ели в последний раз, не вспомнила и пожалела Шона.

Когда дракониха с ведьмой отошли подальше, Кардамуд присел рядом с Тремлоу.

— Кажется, дамы легко найдут общий язык, — заметил дракон, посверкивая глазом в свете закатного солнца. — Ну что же, и хорошо, и славно, это важно, чтобы они подружились.

— Почему важно? — Шон положил орех на плоский камень, ударил сверху другим, расколол и бросил сердцевину в рот. Не ахти какая пища, но все же лучше, чем ничего. От голода желудок рыцаря уже прилип к позвоночнику.

— Ну как же… Вы ведь останетесь погостить в храме? Хранитель Шон, с вами как с мужчиной я ведь могу говорить откровенно?..

— Угу… — Тремлоу расколол пару других орехов, набил рот и теперь усиленно работал челюстями. — Дафай, конечно можешь, гофори…

— Мне так нужно присутствие Жезла Страсти, а вы ведь с вашей подругой его хранители… Жезл — это очень важно! Весьма, я бы сказал, чрезвычайно, крайне важно.

— Ага, я понимаю, — кивнул Шон. — Но на орехах долго не протяну…

Рыцарю не хотелось сразу сообщать Кардамуду, что тот имеет все возможности и сам сделаться хранителем. А то получается — вот, только прилетели, и сразу: «Бери, Кардамуд, пользуйся». Нет, решил Шон, пусть дракон прочувствует, какое доверие ему оказано, какая ответственность возложена…

— Это не беда, это ничего! — забеспокоился Кардамуд. — Я же, прошу заметить, тоже мужчина, в смысле — самец, и не одними же орехами питаюсь… То есть я вообще ими не питаюсь, этакой гадостью, ни за что бы в пасть не взял, вот еще, что я, вегетарианец какой-то…

— Так что у тебя есть? — перебил Шон.

— Оленина! — воскликнул дракон. — Отличная оленина, хочешь?

— Сырую, что ли, жрать?

— Не, так это мы мигом, ну ты что, хранитель, скажешь еще — сырую! Никакую не сырую, а зажаренную. — Тут дракон полыхнул огнем. — А?! Каково, а? Я-то сам прям у себя в пасти мясо зажариваю, по ходу дела, так сказать, в процессе потребления… Собственно, оно само зажаривается или даже скорее запекается. Но для тебя, персонально для тебя… В общем, драконий огонь к твоим услугам, хранитель Шон! Идем, идем!

— А, раз так, то идем, конечно, — степенно согласился Тремлоу, которого от голода уже покачивало. — Где там дамы наши? Не заскучают они без нас?

— Уверен, что нет! — заявил дракон. — Наверняка Мелонита потащит хранительницу Аниту показывать сокровищницу храма, то есть разные штуки… ну, знаешь, такие штуки, интересные для дам. Анита не соскучится, ручаюсь! А может, тебе тоже хочется поглядеть? Там и оружие есть!

— Оружие? — оживился Шон. Без него рыцарь чувствовал себя несколько неловко, как светская дама на приеме без веера или, может, даже без платья.

— Ага, оно самое. Старинное! Это, понимаешь ли, приношения в храм. Оно, конечно, здесь женское святилище, но его и мужи иногда посещали всякие… странные такие мужи, удивительные… То ли грехи замаливали, то ли о потомстве просили, я не знаю, я не интересовался. Оружие во внутренних покоях, целая комната там завалена, побрякушки эти… А я не люблю их, не понимаю… мне-то зачем? У меня во… — Кардумуд показал Шону коготь, которым можно было легко рассечь человека напополам. — У меня, видишь, свое есть, всегда на месте. А там — ого-го сколько его. Идем, идем, сам поглядишь.

— Но сперва — оленина? — небрежно уточнил рыцарь.

— Ах да! — вспомнил дракон. — Да, сперва, конечно, оленина!

В конце концов все четверо встретились в сокровищнице заброшенного храма. Шон на ходу обгладывал оленью ногу, попутно обсуждая с драконом тонкости повадок диких животных, которые необходимо учитывать на охоте. Мелонита показывала гостье украшения и богатые наряды, скопившиеся в святилище за века. Многое уже прогнило, золотое шитье потускнело, груды кубков и серебряных блюд покрылись пылью — но все же сокровища смотрелись очень внушительно.

— Мелонита, лапочка, — окликнул подругу дракон, — ты не возражаешь, если Шон выберет себе что-нибудь из оружия в соседнем зале? Ну, что-нибудь поновее…

— Нет, конечно, — мелодичным голосом отозвалась дракониха. — Пусть берет. Здесь так много бесполезных штучек из холодного железа… Анита, ты тоже можешь выбрать себе на память что-нибудь. Не стесняйся, потому что, в сущности, хотя я и храню эти ценности, но они никому не принадлежат.

— Как так? — поинтересовалась Анита.

Восторг и ощущения волшебного могущества как-то незаметно покинули ведьму, уступив место обычному любопытству. Теперь она бродила среди груд сокровищ, рассматривала и прикасалась к ним — ей никогда не приходилось видеть столько ценностей разом.

— Ну вот… — Дракониха задумчиво покачала головой. — Жрицы взяли с меня слово… У нас, драконов, так иногда бывает… Я пообещала хранить святилище, а жрицы — они уже все были старыми. Они уходили одна за другой…

— Умирали?

— Ну да, ну да… В конце концов я осталась одна. Должно быть, в старину на смену ушедшим являлись новые сестры-служительницы, а потом почему-то перестали. Не знаю почему, это было очень давно. В конце концов в храме не осталось никого, кроме меня. А я держу свое слово, сторожу драгоценности, не принадлежащие никому. Так что, думаю, за мою службу я заработала право немножко из здешних красивых штучек взять себе… или подарить. В общем, выбирай смело. Я уже кое-что присматриваю для себя, но все такое маленькое… Все для человеков, все крохотное, я только колечко смогла приспособить. Вот, смотри!

Дракониха приподняла левую переднюю лапу и показала Аните когтистый палец, украшенный металлическим ободом с мягко скругленными треугольными зубчиками. Очень изящная, с чеканкой, драгоценность на драконьей лапе казалась кольцом, но Аните почудилось, что обод что-то ей напоминает… что-то очень знакомое.

Тут в покой возвратились Шон и Кардамуд. Мясо с оленьей ноги практически исчезло, Шон на ходу зубами срывал последние клочья. За пояс он успел сунуть пару здоровенных ножей, левой рукой покачивал боевой топор, украшенный инкрустацией, — привыкал к балансу. При первом же взгляде на вознесенную лапу Мелониты рыцарь изменился в лице. Анита поглядела на Тремлоу… перевела взгляд на дракониху, потом снова на него…

— Шон, у тебя не осталось той книжечки? — медленно произнесла она. — Помнишь, эта брошюра, которую мы нашли… То есть ты нашел в потайном кармане на… на одежде колдуна? «Памятка гендерного чародея»?

— Нет, — после паузы отозвался верзила, — отобрали тогда, в лесу. Но это он, несомненно, он… Ну точно, ошибки быть не может!

— Да, это все объясняет, — глубокомысленно произнесла Анита.

— Все объясняет… — эхом отозвался Шон. — Малый венец для непарадных выходов. Не корона, малый венец! Безмозглые чародеи искали корону, а это всего лишь…

Драконы недоуменно переглянулись.

— О чем это они? — поинтересовалась Мелонита.

— Не знаю…

Шон отшвырнул обглоданную кость и повернулся к Кардамуду.

— Дорогой друг, — проникновенным голосом произнес рыцарь, глядя прямо в единственный глаз дракона, — а не могли бы мы с тобой переговорить наедине? Оставим наших дам еще ненадолго.

— Ну, если тебе угодно, хранитель Шон…

Тремлоу с драконом удалились из сокровищницы.

— Знаешь, Мелонита, — решительно начала ведьма, — по-моему, это кольцо тебе вовсе не идет.

— Но…

— Оно плохо гармонирует с твоей чешуей! А ведь у тебя великолепная чешуя…

— Но оно…

— Оно совершенно не согласуется с цветом глаз! У тебя такие огромные глаза такого очаровательного густо-фиолетового цвета!

— Но я…

— И оно выглядит на твоей изящной лапке просто вульгарно!

— Если ты так считаешь, — дракониха смущенно склонила голову, посверкивая великолепной чешуей, и, потупив огромные глаза очаровательного густо-фиолетового цвета, воззрилась на свою изящную лапку, — то… пожалуй… Просто, понимаешь…

— Что?

— Кардамуд… Понимаешь, мне так хотелось хоть как-то украсить себя, ведь я… А Кардамуд!.. Он такой… Он настоящий герой среди нашего рода. Скиталец, отважный путешественник, он так много повидал, побывал везде! А я…

— А что — ты?

— Я всю жизнь проторчала в этом заброшенном храме…

— Вот именно. За это он тебя и полюбил. От нашей сестры не требуется геройства и отваги. Твоя верность клятве, твоя преданность этому храму… Верность и умение ждать — вот что ценят в нас все скитальцы и герои в мире.

— Ты так в самом деле считаешь?

— Ха — «считаю»! Это так и есть. А кольцо тебе не нужно, точно говорю.

— Правда?

— Ну конечно!

Тем временем на лужайке перед храмом, среди оплетенных зелеными побегами статуй, Шон объяснял Кардамуду:

— Все твои беды начались, когда Мелонита надела кольцо.

— Кольцо? При чем здесь кольцо?

— При том, что это не кольцо. Кольцо — это не кольцо, то есть не просто кольцо… То есть совсем не кольцо! На самом деле Мелонита отыскала Венец Страсти.

— Тот самый?

— Ну да! Это святилище и построено-то, может быть, именно для хранения Венца. Его и сторожила Мелонита. А потом случайно надела… И сразу возросли ее… как бы сказать… ну, ее страсть… то есть эта…

— А! — Глаз дракона вспыхнул. — А-а-а!

— Во-во…

Они многозначительно переглянулись, и тут же Шону пришлось отскочить в сторону, чтобы мощная струя пламени из пасти дракона не испепелила его.

— Ой, прости! — смутился Кардамуд. — Это я случайно, от удивления… То есть никакая… э, никакое бессилие мне не грозило?

— Брось, друг Кардамуд, какое бессилие? С чего вдруг? Это все Венец, который напялила… то есть которым украсила себя Мелонита. Это самое кольцо на ее лапке, понимаешь? С тобой-то все в порядке, уж поверь мне. Просто ее способности в… ну, в некоторое сфере, так сказать, в определенной сфере жизнедеятельности, то есть сам знаешь, в какой сфере — они очень сильно возросли. Теперь достаточно лишь заставить ее снять Венец Страсти, то есть кольцо. И Жезл сразу станет тебе ни к чему.

— Идем! — решил дракон. — Идем к ней!

— Да? А что ты скажешь Мелоните? Снимай Венец? То есть кольцо? Ты что же, Кардамуд, не замечал, как дамы дорожат всякими побрякушками?

— Это верно… А что делать?

— Хм… даже не знаю… Ну, что-нибудь придумаем. Идем в самом деле к ним, только торопиться не будем, хорошо? Говорить следует очень осторожно и постепенно… Начать как-нибудь издалека…

В разрушенных дверях храма показалась Мелонита, а следом вышла ведьма. Анита, ухмыляясь, высоко подняла руку, показывая обоим кавалерам Венец. Дракониха грациозно шествовала, слегка виляя задней частью по-кошачьи гибкого туловища и помахивая хвостом. Она хлопала ресницами и улыбалась.

— Шон… Хранитель Шон… — забормотал дракон напряженным голосом. — Я иду к ней… о, как же я иду, как стремлюсь… Она прекрасна, моя Мелонита! Я иду, любовь моя, я уже даже бегу!

— Только Жезл-то отдай, — напомнил Тремлоу. — Теперь он тебе ни к чему.

— Но ты уверен? Что, если вдруг…

— Я буду поблизости, — заверил Шон.

Кардамуд слегка пошевелил крылом, и Жезл тихо вывалился откуда-то из кожистых складок за плечом дракона. Шон поймал реликвию и помахал ею, чтобы увидела Анита, но стараясь не привлекать внимания Мелониты. Дракониха, впрочем, не замечала теперь никого и ничего, за исключением величественно шествующего к ней Кардамуда. Сверкнув в последнем закатном луче золотом чешуи, Мелонита грациозно развернулась — так вильнув при этом крупом, что Кардамуд тихо, но отчетливо взвыл — и, призывно покачивая лапами, скрылась среди руин древнего храма. Анита торопливо посторонилась, проводив драконов взглядом, пошла к Тремлоу. И заметила, что тот отчего-то раскраснелся, да и дышит тяжелее обычного. Пальцы правой руки разжались, и топор, который рыцарь держал все это время, упал на землю.

— Что случилось?

— Да нет, вроде… ничего такого… — Шон провел по лбу ладонью. Лицо его пылало, Аните даже показалось, что от крупного тела рыцаря идет пар.

— Ты как-то странно выглядишь.

— Странно? Гм, странно… — протянул Шон, пожирая ведьму взглядом.

— Кажется, эта история окончена…

— История… окончена… — эхом откликнулся Тремлоу, потом сцепил зубы и напрягся, после чего взгляд его стал немного более осмысленным. — А, нет! Боюсь, что нет…

— Почему?

Шон с мучительным видом оторвал взгляд от Аниты, вяло поднял руку, будто пытаясь стряхнуть оцепенение, показал куда-то за спину ведьмы и отрешенным голосом пояснил:

— Да потому что вон… летят…

Она не успела повернуться — воздух наполнился гулом и свистом, из темно-синих небес к руинам спикировала эскадрилья женщин верхом на помелах. Выписав несколько фигур высшего пилотажа, ведьмы слетелись к воротам святилища и опустились около Аниты и Шона. Сестрица Лавандия, широко улыбаясь, перекинула ногу через помело, поставила летательное средство торчком и оперлась на него. Тихо застонав, Шон отвел взгляд — все сестрины летучего отряда были, мягко выражаясь, слегка некрасивы, Лавандия же отличалась просто поразительной внешностью, и рыцарь уставился в землю у своих ног.

— А вот и мы! — фальшиво улыбаясь, объявила старшая сестрица.

— И что вы тут делаете? — хмуро отозвалась Анита.

При других обстоятельствах она держалась бы повежливей, но после того, как ведьмы не помогли пленникам на борту «Крылатого Орла», она чувствовала себя виноватой перед Шоном и злилась на соратниц.

— Нашли? — поинтересовалась Лавандия. — У вас с собой?..

— Что?

— Ну, это… То самое.

— Что «то самое»? — с нажимом повторила Анита, злясь все сильнее.

— То «то самое», за которым чародеи охотились…

— За чем же они охотились? — поинтересовался Шон, с трудом поднимая на нее взгляд.

— За Жезлом Страсти? — предположила Лавандия.

— Ах, Жезл Страсти…

— Или Венец? — спросила одна из феминисток. — Они и за Венцом охотились, уроды противоестественные.

— А если и нашли? — Анита показала Венец. — Что тогда? Вам, что ли, отдать?

— Отдай, девочка. — Тон Лавандии стал приторным. — Когда в наших руках окажется Венец, мы покажем чародеям! Мы им отомстим за все, за все притеснения, все страдания, доставшиеся женщинам от их племени! Отправляйся с нами, мы им вместе отомстим!

— Ни за что! — отрезала Анита. — Знаю я вас.

— Не хочешь по-хорошему… — зашипела, посуровев лицом, Лавандия. — Пожалеешь…

— Да ну? — отозвался Шон, поднимая топор. — Почти точно такие же слова нам говорили чародеи. Слетайте в их замок, поглядите, чем все кончилось.

— Угрожаешь, щенок? — Глаза Лавандии сузились, а рука скользнула в сумку, висящую на плече. — Ну-ну, поглядим, что ты скажешь, когда мой магический снаряд…

— Ничего ты не сделаешь, — отрезал Шон, свободной рукой вытаскивая из-за пояса Жезл. — Пока я держу эту штучку, твоя магия против меня бессильна.

— А вот если мы кликнем драконов, хранителей Венца… — добавила Анита, показывая второй амулет. — Вот тогда и начнутся настоящие чудеса.

Ведьмы попятились, и Анита подняла Венец повыше.

— Видите, я держу его в руках, и потому моя магия в полном порядке, — пояснила Анита, наступая на них. — Мне Жезл не помешает. А ты знаешь, Лавандия, на кого я обучалась? У-у, нам такие заклинания показывали… Для того, чтобы успокаивать непослушных детей…

Ведьмы, нервно тиская в руках метлы, продолжали отступать. По глазам было видно, что больше всего они сейчас опасаются: а вдруг помела откажутся взлетать, когда Жезл находится в непосредственной близости?

Анита с Шоном надвигались на них, каждый держал амулет в вытянутой руке. Уже почти совсем стемнело, ночь выдалась безлунная, и лишь две волшебные реликвии светились, посылая отблески на лица ведьмы и рыцаря, иногда озаряя кусты, а иногда — пятящийся летучий отряд…

Первой это ощутила Анита. Венец в ее руке ожил, зашевелился, задергался…

— Ой! — сказала она.

Шон озадаченно покосился на свою руку, потом на Аниту, потом опять на кулак, где был зажат Жезл. Древняя реликвия пробуждалась. Она запульсировала волнами тепла и холода, мелко задрожала — Тремлоу держал ее крепко, и дрожь эта передалась пальцам, потом запястью…

Мягко, но с непреодолимой силой оба предмета вывернулись из сжимавших их пальцев. Взмыли над поляной, разгораясь все ярче и ярче, закружились, проворачиваясь в полете, обращаясь друг к другу то одним, то другим боком, — и вдруг замерли. Сияние уже резало глаза — реликвии превратились в крошечные солнца. Теперь набалдашник Жезла глядел точно в центр Венца. Они слегка покачивались, почти неразличимые в окутавшем их световом коконе. А потом Венец и Жезл устремились друг к другу и с громким хлопком соединились. Свет затопил поляну перед руинами; маленькое светило завращалось, разбрасывая острые белые лучи, рассыпая потоки искр и поднимаясь все выше…

Сияние озарило длинные носы ведьм из летучего отряда, их впалые щеки и вялые подбородки, их серенькие, собранные на затылках в пучки волосы, — и летучий отряд, крича в ужасе, бросился прочь.

— Чего это они? — Анита на миг отвлеклась от созерцания восходящего светила, глянула вслед беглянкам и снова подняла голову. — Красиво-то как, а, Шончик?

— Ага… — отозвался рыцарь.

Ком искрящегося света поднимался, на ходу увеличиваясь; зарево ширилось, заливало округу. Над руинами храма взмыли драконы и закружились, раскинув крылья. Чешуя их казалась серебряной.

Через мгновение в черном небе зажглась новая звезда — самая яркая на всем небосклоне. Драконы, описав большой круг почета, опустились к земле.

— Пророчество сбылось! — торжественно объявила Мелонита. — Над древним храмом взошла новая звезда. Моя клятва исполнена, и теперь я свободна. Благодарю вас, хранители Жезла.

— А уж я как благодарю! — воскликнул Кардамуд.

Дракониха вздохнула.

— Что ж, теперь я свободна… Мы с Кардамудом отправляемся в путешествие. Он обещал показать мне… показать мне весь мир.

Они переглянулись.

— Удачи, Кардамуд, — сказал Шон. — И тебе, Мелонита.

— Будьте счастливы! — добавила расчувствовавшаяся Анита.

Когда шум крыльев стих и драконы исчезли в усеянном звездами черном небе, рыцарь с ведьмой наконец взглянули друг на друга.

— Я… э… — начал Тремлоу неуверенно. — Мне тут пришло в голову…

— Да? — спросила Анита, оглядываясь на темный храм.

— Эта звезда… Ну, я слышал, звезды ведь, особенно такие яркие, они всегда кому-то или чему-то посвящены. Ну, ты понимаешь — есть звезда Надежды, а вон, на севере, видишь — звезда Войны.

— Да-а… — задумчиво протянула она.

— Вот, и еще есть другие, они тоже… А эта звезда — она чья? В смысле, звезда чего?

Заметив, что ведьма продолжает оглядываться, Шон тоже повернулся, потом взял ее за руку.

— Хочешь узнать, — сказала Анита, толкая его локтем в бок, — чему посвящена эта звезда?

— Ясное дело, хочу.

— Прямо сейчас?

— Немедленно!

— Ладно, — согласилась ведьма. — Сейчас узнаешь…

 

Часть вторая

СЕРДЦЕ МИРА

 

1

Анита перекатилась на бок, приподняла голову и положила ладонь на грудь рыцаря. Шонтрайль де Тремлоу де Ривилль де Крайсак, кавалер Ордена Меча, лежал, сонно глядя в рассветное небо. Ведьма осмотрелась — пляж был пустынен, только шалаш виднелся в полутьме. Сзади шелестели морские волны, впереди на границе пляжа темнела роща.

Они провели в этом месте уже три дня. Молодая ведьма из обители Лайл-Магель и рыцарь, наследственный принц города-государства Пер-Амбой, познакомились, когда старая Беринда, носившая титул Верховной колдуньи, послала Аниту в город с заданием свергнуть захватившего власть безумного мага. Познакомились и… Она, вздохнув, положила голову на плечо Шона. Вместо подушки это плечо использовать было затруднительно — даже в расслабленном состоянии мускулы своей твердостью напоминали камень. Ведьма прижалась щекой, скосив глаза на могучую грудь, поросшую светлыми волосами, и принялась задумчиво пощипывать их, вспоминая все произошедшее. Тремлоу, покрытый шрамами голубоглазый блондин-здоровяк с подбородком, похожим не то на наковальню, не то на обух топора, был хорошей иллюстрацией того, что форма не всегда соответствует содержанию. Поначалу Анита приняла его за неотесанного бродягу-наемника, и лишь позже выяснилось, что Шон владеет не только мечом, но и вполне развитым мозгом и что у него хорошо подвешен язык — и не только он.

Тремлоу чуть повернулся, обхватив ведьму рукой, напоминающей узловатый сук старого дерева, положил широкую ладонь ей на голову и запустил пальцы в короткие черные волосы. Легко провел по затылку Аниты, погладил шею… она зажмурилась, чуть не заурчала, как кошка, которой чешут спинку.

— Что это там? — вдруг негромко произнес Шон.

— Твою мать…

— Где? — Открыв глаза, она прислушалась.

— Вроде шумят…

— О тощая дщерь неумелых родителей!

— Ага…

Перевернувшись, Шон приподнялся на локтях. Анита, усевшись ему на спину, тоже огляделась. До восхода оставалось недолго, но небо было лишь едва светлей окружающего пейзажа. И никого вокруг. Пустынный пляж широкой полосой тянулся вправо и влево на много миль, позади море с тихим шелестом облизывало солеными языками песок, а впереди маячил силуэт шалаша, построенного Тремлоу из веток, да темнела роща…

— Вверху, — произнес Шон и потянулся к мечу в ножнах, лежащему рядом на песке.

— Неумеха, ты можешь не дергаться?!

Анита уже и сама видела. В небе что-то летело: темный силуэт двигался странными зигзагами, иногда описывал петли, рывком подлетал выше или вдруг начинал падать, и тогда льющийся с небес скрипучий, очень пронзительный голос срывался на визг:

— А, курица драная, я ж тебе все прутики повыдергиваю!

Тремлоу встал на колени, сжимая ножны за середину и выискивая взглядом свою одежду. Анита тоже приподнялась. Голос казался смутно знакомым, хотя так сразу она не могла сообразить, кому он принадлежит…

— Дура, ну дура!

Вдруг она ощутила, что небольшой камешек, висящий на шее — амулет, который ведьма носила так давно, что уже и позабыла про него, — слегка нагрелся.

— Садись, садись же наконец, мерзкий веник!

Теперь голос звучал громко и внятно. Да и силуэт стал больше, потому что опустился почти к самому песку: ссутулившаяся фигура в развевающихся одеждах. Она приникла к какой-то папке, сидя на ней верхом и обхватив обеими руками. Анита, найдя в песке одежду, вскочила, отряхнулась сама, отряхнула платье и стала поспешно одеваться.

— Где мои штаны? — спросил Тремлоу.

— Стой, стой, гадина лохматая!!!

С силуэтом вдруг произошло что-то странное — он вздыбился, будто напоролся на невидимую стену, и описал мертвую петлю, подняв фонтан песка. Хриплый вопль разнесся над пляжем.

— Что это такое? — спросил Шон, прыгая на одной ноге и натягивая штаны. — Или вернее — кто это такое?

— Ведьма, — пояснила Анита, поправляя платье на груди. — Старая Беринда.

— Беринда… хозяйка вашей обители? Ага… А чего это она так чудно летит… Поберегись! — заорал вдруг он, отбросив меч, ухватил Аниту за плечи, повалил и сам упал рядом. Беринда пронеслась прямо над ними, оставляя за собой шлейф из теплого воздуха, взлетающего песка и пронзительных воплей. Она достигла моря, чиркая каблуками сапог по воде, описала круг над мелкими волнами и, наконец, сверзилась с того, на чем летела. Старуха упала в воду, а ее снаряд, преодолев еще несколько метров, с отчетливым протяжным всхлипом вонзился в песок у ног опешивших любовников.

— Кха! Тьфу! — Анита отскочила, плюясь, и побежала к морю.

— Повелительница! Эй, вы как?

Старуха уже выбралась на берег. С ее платья лила вода.

— Вы меня по камню нашли? — спросила Анита. — По амулету? То-то я чувствую, он нагрелся…

Судя по всему, ярость переполняла Беринду до краев. Не в силах вымолвить ни слова, лишь скрежеща зубами и тряся головой так, что с длинных седых волос летел дождь капель, она устремилась мимо Аниты. Та оглянулась: растерянный Тремлоу в одних штанах и босой, с мечом наперевес, стоял как столб, глядя на маленькую старушку, которая изо всей силы пнула ногой торчащую из песка кривоватую палку.

— Чтоб тебя разорвало! — выдохнула она.

Палка дернулась, подскочила и повисла наискось — только теперь Анита с Шоном сообразили, что это метла. Да не простая метла! Солнце еще не показалось, но стало светлее; разглядев собранные в пышный хвост и перевязанные красной ленточкой ярко-желтые, очень необычные для ведьмовской метлы прутья, Анита поняла, что метла эта — блондинка.

Чудеса продолжались.

— А ты — жаба! — взвизгнул кто-то. — Старая жаба! Это тебя скоро разорвет!

Шон огляделся — ошибки быть не могло, тонкий визгливый голосок исходил от метлы.

— Ах ты… — Беринда побагровела так, что стала напоминать оживший факел. Прыгая от ярости, старая ведьма тщетно пыталась вновь пнуть блондинистую метлу, но та быстро носилась над самым песком туда-сюда, выворачиваясь из-под ног.

— Дрянь!.. Дрянь!.. Вертихвостка… Веник!

Наконец, в результате очередного неизящного пируэта, метла оказалась возле Шона. Стремительно выбросив вперед руку, он схватил говорящую снасть за середину черенка. Желтые прутья заходили ходуном, и помело завопило дурным голосом:

— Талию, талию отпусти! Мужлан! Ребра мне сломаешь!

Рыцарь стоял, вытянув руку на высоте груди. Метла поначалу дергалась и пыталась выкрутиться из его пальцев, а потом вдруг разревелась. Шон захлопал глазами, не зная, как поступить теперь. Увязая в песке и пыхтя, старая ведьма приблизилась к нему. Румянец медленно покидал ее щеки. С другой стороны к рыцарю подошла Анита. Все трое разглядывали метлу, которая уже не дергалась, а мелко трепетала, захлебываясь плачем. Примерно из того места, где ее прутья были перетянуты лентой, завязанной большим красным бантом, летели мелкие капли влаги.

— Матушка, что случилось? — спросила Анита.

— Что случилось…

Старушка наконец слегка пришла в себя и оглядела Шона с Анитой.

— А вы сами не видели, что ли?! — завопила она, вновь багровея. — Это лохматое страшило чуть не сбросило меня, вот что! Меня! Повелительницу Лайл-Магеля!!!

— Жаба! — пискнула метла сквозь рыдания, вновь пытаясь вывернуться из кулака Шона.

Рыцарь посмотрел на помело, снова уставился на ведьму и произнес:

— А не могли бы вы, досточтимая сударыня, объяснить все в подробностях? Раз уж вы все равно прервали полет?

— Да, величайшая, — присоединилась Анита. — Объясните детали!

— Ну… — произнесла Беринда, начиная успокаиваться. — Это я, значит, летела в погоню… Гналась то есть за гнусными похитителями… — Она замолчала и провела ладонью по морщинистому лицу.

— Похитителями чего? — спросил рыцарь.

— Похищено Сердце Мира, — пискнула метла, справившаяся с истерикой.

— Сердце Мира? — переспросил Шон.

— А, это штука такая есть, — сказала ему Анита. — Она висит на цепях в сводчатом зале Лайл-Магеля и все время трепыхается. Очень такая священная реликвия.

Метла снова вмешалась:

— Не трепыхается, а бьется в унисон с тайным биением мира.

Тремлоу нахмурился, что-то вспоминая, и кивнул.

— Да, точно, я ж видел, когда в обители гостил. Такая мерзкая… то есть очень священная реликвия. Ну и кому понадобилась эта гадо… То есть я хочу сказать, кто посмел покуситься на святыню?

— Гномы! — отрезала Беринда.

— Гномы? А эти-то как смогли? Из самого Лайл-Магеля!

— Ну, как… — Беринда, потупившись, ковырнула песок носком сапога. — Подкоп подкопали… то есть прорыли…

— Но это точно гномы? — с сомнением спросил Шон. — Их же в здешних краях давно никто не видел…

— А то кто же! — тут же опять вскипела Беринда. — Во-первых, подкоп — это в их стиле работа, во-вторых, разрази меня тысячелетний гром, кто еще, кроме мелких гадин, осмелился бы… в сводчатом зале Лайл-Магеля нака… кроме этих убогих огрызков, осмелился бы испражниться там!

— Ага, точно гномы, — согласился Тремлоу.

В этот момент он, должно быть, сильнее стиснул черенок, и метла придушенно пискнула, так что рыцарь поспешно ослабил хватку.

— И в-третьих, — добавила Беринда, — гномам о Сердце Мира известно больше, чем кому бы то ни было.

— Почему так?

— Да это ж они когда-то и продали его нашей обители!

— Продали?

— Ну да, продали. А теперь мы обнаружили пропажу Сердца Мира, подкоп и гномье… гномьи следы.

— И отважно бросились в погоню! — вставила метла.

Беринда вдруг подскочила к Шону, выхватила из его рук помело, быстро перевернула и воткнула золотистым хвостом в песок. Метла завизжала, но голос быстро перешел в хрип и задушенное сопение.

— Я говорю, — с нажимом повторила ведьма, — обнаружили следы. Я бы и в гномий лаз сунуться не побоялась, но гады затопили подкоп. Галерея уводит вниз и скрывается в подземной реке. Они мастера на подобные трюки! Поэтому мы с Аназией помчались в Адиген, где находится их Главный Портал, врата то бишь в подземный мир. Недомерки еще ответят за надругательство над святыней!

— Прошу прощения, — вставил Шон, — вы сказали, с Аназией?

— Тьфу-тьфу-кх-ха! — доносилось тем временем снизу, и черенок все слабее и жалобнее дергался в руках Беринды.

Старая ведьма, покосившись на усмиренный инструмент, приподняла его спутанный хвост. Метла принялась кашлять и плеваться, выстреливая струями песка между прутьев.

— Это — послушница Аназия, — представила Беринда.

— Аназия Прекрасная, вот мое полное имя, — поправила метла.

— Лаборантка из мастерской неестественной химии. Напортачила с заклинанием.

— Не напортачила, а провела не вполне удачный эксперимент! Поставленная цель была достигнута вполне. Правда, побочный эффект… малость того… слегка этого… ну то есть не этого, а меня…

— Вот именно, — ледяным тоном заключила Беринда. — Малость, а как же! Твоя внешность изменилась совсем немного, можно сказать — почти не изменилась. Как была тощей грымзой, лохматой метелкой, так и осталась.

— Жаба старая! — пискнула Аназия.

— С метлой я еще разберусь, — заявила Беринда, вновь втыкая ее в песок. — А сейчас есть дела поважнее. Гномы и Сердце Мира! Отряд под командованием сестрицы Лавандии автономно приступил к выполнению особого задания, поэтому других летательных приспособлений не…

— Феминистки разругались с ней вдрызг и покинули Лайл-Магель! — сквозь кашель и хрип донеслось из песка. — И все летучие метлы угнали!

Шон с Анитой переглянулись. Ведьмы и колдуны всегда были на ножах, но не так давно в Лайл-Магеле выделилось радикальное крыло феминисток под руководством сестрицы Лавандии. Они составили боевую группу, с которой рыцарю и Аните уже довелось столкнуться. По мнению Шона, экстремальные колдуноненавистницы наводили ужас на врагов не столько магическими умениями, сколько своей внешностью.

— …Так что мне пришлось воспользоваться этой патлатой бестолочью, — заключила Беринда. — Я лечу в Адиген, к главному гномьему порталу. И весьма удачно, что мы встретились здесь. Теперь вы отправляетесь со мной.

— Но мы не можем лететь, — возразил Шон.

— Я тоже, — кивнула Беринда. — Послушница-лаборантка Аназия Прекрасная, как бы это помягче сказать, — капризная дура. И совершенно не умеет держать курс. И постоянно ерзает. Она невыносима. Но отсюда уже недалеко. Пешком дойдем.

 

2

— Как это упоительно!

Анита скривилась, будто укусила лимон. Солнце клонилось к горизонту, небо серело. Над широкой лесной дорогой висела пыль. Старая Беринда решительно вышагивала впереди небольшого отряда, за нею шла молодая ведьма, а следом — Шон.

— Расскажите же, что было дальше, сэр мужественный рыцарь.

Анита оглянулась. Метла Аназия увивалась вокруг Шона, как пчела вокруг кадушки с медом. Красный бант так и сверкал, тонкие ярко-желтые прутья трепетали.

— А дальше — ничего, — ответствовал Тремлоу. — Ну то есть дальше я зарубил крылатого змея, гляжу — а принцессы-то и нету. Позже выяснилось, змей ее сам прогнал еще год назад, потому что она…

— Ах, как это романтично!

— Я, повелительница обители Лайл-Магель, вынуждена идти пешком, — донеслось спереди. — Как распоследняя… как какая-нибудь весталка, в то время как…

— Сэр рыцарь, а вот скажите, та принцесса, у нее были светлые волосы или темные?

— Вместо того чтобы передвигаться со всеми удобствами — в ступе или там в паланкине…

— Сколько помню, она была крашеной блондинкой.

— Как это прелестно! И что же, нашли вы себе впоследствии другую даму сердца? А с прекрасной принцессой, что случилось с ней?..

— Ну, она, как выяснилось…

— Между прочим, не только повелительница, но и пожилая уже женщина с радикулитом…

— Что, вышла замуж за сборщика налогов?! Как это, должно быть, скучно… Кстати, дорогая… — писклявый голос стал громче. — Тебе бы не помешало сменить помаду, эта бледновата.

— Хватит! — Анита, схватившись за голову, остановилась. — Вы все — а ну заткнитесь!

Беринда вообще не обратила на нее внимания, а метла пискнула:

— А ты не командуй!

— Ты! — Развернувшись, Анита ухватила ее обеими руками, сжав черенок возле красного банта. — Ты… блондинка! Да я вообще не крашусь!

Аназия ахнула, заизвивалась, трепеща прутьями.

— Дорогая… — вмешался Тремлоу, приобнимая ведьму и осторожно высвобождая черенок из ее пальцев. — Зачем же так… Мы просто беседуем, чтобы скрасить путь…

— Беседуете?! Да она щебечет не переставая с самого утра, как сдуревшая канарейка!

— Сама! — выкрикнула метла, отлетая от Аниты и переворачиваясь прутьями вверх. На мгновение она чуть расплылась, ведьме показалось, что перед ней, уперев руки в боки, стоит высокая худая девица, не просто худая — тощая как палка, без видимого бюста и бедер, с вытянутым лошадиным лицом и копной торчащих во все стороны светлых волос, перетянутых красной лентой с большим бантом над левым ухом. Видение мигнуло и пропало — вновь помело с тонким кривоватым черенком и прутьями, напоминающими всклокоченный куст крыжовника, висело над дорогой.

— Ты — напыщенная брюнетка!!!

— Эй, чего встали? — донеслось спереди.

Пронзив Аназию взглядом, Анита развернулась и пошла дальше. Впереди дорога поворачивала. Солнце исчезло за кронами деревьев, на землю легли тени, стало прохладнее. Беринда вышагивала, иногда потирая поясницу и что-то бормоча. Некоторое время позади было тихо, потом разговор возобновился.

— Так что же произошло с вами? — спросил Шон.

— Я ставила сложный колдовской эксперимент по наделению левитационными качествами антропоморфных биологических объектов, то есть субъектов, — пояснила метла. — А то мы все на помелах да иногда — в ступах… Я считаю, что это несправедливо, несправедливо!

— Вы хотели научиться летать самостоятельно? — догадался Тремлоу.

— Так я о чем и толкую! С этой целью надо было наполнить несколькими сложными колдовскими зельями и настойками хрустальную емкость, а после перемешивать определенное количество времени заменителем спецмешалки, а потом намазать себя…

— Спецмешалки?

— Лопаточка такая из осины, — пояснила Аназия. — Но у меня она потерялась. Поэтому я нашла для нее заменитель, почти аналогичный образцу — деревянную ложку. Но… — сзади прозвучал вздох, и метла замолчала.

— И что? — спросил рыцарь с участием.

— Но тут пришла подружка, послушница Кримза с кафедры костаногии, мы поговорили немного о парня… о последних достижениях ведьмовской науки, и когда под утро она ушла, я бросилась искать — а заменителя-то и нету. Потерялся. У меня часто так — положишь что-нибудь куда-нибудь, а потом и забудешь, где это «куда-нибудь» находится. Это, понимаете, сэр благородный рыцарь, все от возвышенности моего ума. От его духовной устремленности.

— Да-а… — протянул Шон неопределенно. — Продолжайте.

— Ну вот, а другого заменителя изначального образца спецмешалки не нашлось. Я тогда использовала имитатор заменителя синтетический, идентичный натуральному. Метла у меня то есть в углу стояла, я из нее прут подлиннее выдернула и стала им мешать. Правда, пока мы с Кримзой болтали о муж… разговаривали о науке, прошло двена… некоторое количество времени, и смесь успела немного застыть. Ну и что, я ее все равно размешала как следует, даже прутик сломала. Стою с этим обломком в руках, а к нему прилипла смесь, которую я размешивала. А я как раз снова о… науке задумалась, после разговора с Кримзой, всякие, знаете, интересные мысли в голову лезли… научные… В общем, задумалась я и машинально этот прутик лизнула… и тут же бабах!!! — и я уже метла. Летаю вот…

— То есть опыт удался, — заключил Шон.

— Ну да… в некотором роде.

— Отдых, — сказала Беринда, и Анита, невольно заслушавшаяся рассказом незадачливой лаборантки, огляделась.

— Да ведь Адиген за лесом, — удивилась она. — Еще много часов идти.

— Идти, не идти… — брюзгливо протянула Беринда. — Устала я, и ужинать пора.

— А у меня режим! — пискнула метла. — Я за фигурой слежу…

— Тебе, чтоб фигуру поправить, нужно постоянно переедать, — отрезала Анита.

— Сама ты! — начала метла, но смолкла, когда старуха показала ей кулак.

— Надо отдохнуть. — Беринда махнула рукой. — Вон как раз постоялый двор.

И вправду — на краю дороги среди деревьев виднелся большой дом с освещенными окошками на первом этаже, покосившаяся изгородь и сарай.

— Там и переночуем, — заключила повелительница Лайл-Магеля. — А на рассвете — в Адиген. И вот когда я доберусь до мелких мерзавцев… Когда я до них доберусь, я с ними сделаю… Я тогда их… Даже живот от злости подвело!

 

3

У ворот компания остановилась. Ворота были массивные, на вид крепкие, но хозяева за их состоянием, похоже, не следили. Одна створка оказалась распахнута настежь, другая — едва приоткрыта. Темно-синяя краска на почерневших от времени досках облупилась. Скобы для засова были вырваны, и когда Шон толкнул створку, несмазанные петли проскрипели что-то брюзгливое и презрительное. В нескольких местах на стене и воротах виднелись вертикальные борозды, процарапанные острыми когтями, — по пять в ряд.

Шон покачал головой, а Беринда заявила:

— Края здесь всегда были тихие, мирные. Опасаться нечего.

И первой направилась ко входу в дом. Здание, как и ограда, выглядело массивным и прочным, но несколько запушенным. Водосток у дальнего угла крыши покосился, дождевая вода оставила на стене потеки ржавого цвета. Одно из окон второго этажа было заколочено плохо подогнанными досками. Зато из дома шел запах жареного мяса, а окошки нижнего яруса призывно светились теплым желтым светом. Старая ведьма провела ладонью по растрепавшимся седым волосам и решительно постучала.

— Иду-иду, — донесся из-за двери дребезжащий тоненький голосок. — Никак гости пожаловали! Иду-иду, гостенечки дорогие, уже даже бегу…

Дверь, скрипнув, открылась, и в ярко освещенном проеме возникла низкая сутулая фигура, укутанная в невообразимое количество одежды. Стемнело, и толком разглядеть хозяйку постоялого двора не было возможности — лишь лохматый силуэт. Некоторое время она осматривала пришельцев, затем с поклонами отступила, бормоча: «Проходите, проходите, милости просим», не сводя при этом глаз со старой ведьмы. Возможно, она признала Беринду за старшую среди гостей. Аните показалось, что контуры темного силуэта слегка вздрогнули и будто поплыли, меняя очертания…

Оказавшись внутри, гости наконец рассмотрели встретившую их старушку как следует. Одета хозяйка была весьма причудливо. Нижнюю часть странной женщины драпировали просторные разноцветные юбки, обтрепанные подолы которых живописно торчали друг из-под друга, мягкими складками опускаясь на пол — будто были чересчур велики хозяйке. Кофта тоже выглядела великоватой, из закатанных рукавов торчали только кончики пальцев. Рукава тряслись и вздрагивали, когда хозяйка прикладывала крошечные ручки к груди, скрытой под многочисленными ожерельями. Ожерелья были странные — Анита с удивлением разглядела нанизанные на бечеву кусочки яркой ткани, лоскуты пестрых шкурок, монетки, потускневшие от времени пуговицы и пряжки, а также несколько клыков, подозрительно похожих на человеческие. Голову почти скрывали платки и шали, скрученные в некое подобие тюрбана, — свисающие концы затеняли сморщенное смуглое личико.

Анита подумала, что наряд лесной жительницы похож на одеяние Беринды, да и сама она… ну да, неужто и впрямь хозяйка напоминает великую чародейку? Молодая ведьма оглянулась на владычицу Лайл-Магеля, чтобы убедиться — нет, юбки Беринды были нормального покроя и вполне по фигуре, ожерелье на шее состояло вовсе не из диковинного мусора, а из медных медальончиков с гравированными рунами, голова же и вовсе была не покрыта. Странно, что ей вообще пришла мысль о сходстве верховной ведьмы и лесной замухрышки — очень странно, тем более что когда Анита глядела на Беринду, эта мысль не возникала, а когда на незнакомую старуху — сходство казалось очевидным. Вот дела…

— Приветствую, хозяйка! — объявила тем временем ведьма. — Тебе нынче выпала великая честь принимать повелительницу Лайл-Магеля на своем постоялом дворе… Это ведь постоялый двор, верно?..

Тут Беринда, разглядев как следует хозяйку, осеклась. Рука колдуньи снова непроизвольно поднялась, чтобы пригладить седые волосы, растрепавшиеся в пути. Аните же показалось: повелительница хочет убедиться, что никакого тюрбана на ней нет. Другая рука потянулась пощупать ожерелье, пробежала по медяшкам, опустилась и одернула юбки… Кажется, пожилой ведьме тоже стало несколько не по себе.

— Да, госпожа моя, — смиренно отозвалась старушонка, — это постоялый двор. Места у нас дикие… Проезжие нечасто появляются, но я всем рада услужить, всех приму, накормлю, на постой определю. Совсем стемнело за окошком, а у меня яркие лампы, горячая похлебка, а уж какие перины мягкие!

— Ну так вот, — решительно произнесла Беринда, — поскольку принимать верховную ведьму — великая честь, ты не возьмешь с нас ни гроша. За ужин. И за две комнаты. Зато потом станешь всем рассказывать, что сама Беринда Величайшая провела у тебя ночь.

Обернувшись к Аназии, которая нерешительно покачивалась в пяди от пола за спинами спутников, ведьма рявкнула:

— А ты пошла в угол! Метла!

Непонятно почему, но лаборантка вдруг послушно шмыгнула, куда приказали, и замерла там. Должно быть, с перепугу и от неожиданности. Вообще Беринда могла кого угодно вогнать в трепет, даже Шон, случалось, робел, когда старая ведьма принималась командовать — вот как нынче утром. Ведь ни в какой Адиген не собирался, ни за какими гномами гнаться и не думал, а вот поди ж ты…

Хозяйка проследила взглядом за полетом Аназии и затарахтела:

— Ах, госпожа моя, какая вы великая магиня и искусная колдовщица! Ах, какая агромадная мне выпала удача, ах какое счастье. Будь по-вашему, будь по-вашему, возьму с вас ровно столько, что изволите пожаловать из собственной своей щедрости! У такой грандиозной колдовщицы да знатной чародеицы и щедрость, должно быть, под стать великому таланту!

Беринда нахмурилась. Анита с любопытством переводила взгляд с одной старухи на другую — интересно, как повелительница Лайл-Магеля ответит на этот вызов? Ведьма полезла в карманы, лицо ее приняло озадаченное выражение, когда она вытащила на свет пару медяков.

— Если уж говорить о щедрости, то равных мне и впрямь не сыскать, — объявила Беринда. — Я отдам тебе, хозяйка, всю монету, что у меня есть. Можно ли быть щедрей?

Закутанная старушонка хихикнула, принимая медь — должно быть, оценила по достоинству, как ловко выкрутилась собеседница. Упрятав деньги в складки бесформенного одеяния, она снова принялась тараторить:

— Вот и хорошо, вот и славно, гостенечки дорогие, вот и славненько! Садитесь за столик, отдохните с дороги. Любой, любой столик выбирайте, нынче нет у меня иных постояльцев, свободны все столы. Садитесь, располагайтесь, я сейчас похлебки подам. А пока кушаете, я комнатки приготовлю. Очень уютные комнатки, такие славные. А перины у меня мягкие! Не глядите, что соломкой набиты, уж такие мягкие да приятные, уж такие славные… Уж как уляжетесь, так сон самый сладкий придет!

Бормоча, старушка удалилась, обтрепанные подолы юбок вились и колыхались, подметая истертые половицы. Путешественники огляделись — большой зал, отделенный перегородкой от кухни, был ярко освещен масляными лампами. Облюбовав стол, все расселись и притихли. За перегородкой хлюпал кипяток и гремела посуда, оттуда шли пряные запахи.

— Странная эта хозяйка, а? — нарушила молчание Анита.

— Э… оригинальная, — согласился Шон. — Но стряпня пахнет вкусно.

Богатырь шумно вздохнул, принюхиваясь к ароматам, доносящимся из кухни. Он всегда был не прочь поесть.

Владелица постоялого двора не заставила себя долго ждать и вскоре возникла на пороге кухни с большим котлом в крошечных ручонках. Несмотря на субтильную внешность, старушонка бойко семенила, почти не сгибаясь под весом внушительной посудины. Из-под крышки валил пар.

Ни слова не говоря, хозяйка водрузила котел на стол и скрылась. Шон приподнял крышку и втянул горячий пар.

— А хозяйка — повариха что надо. Ни перцу не пожалела, ни пряностей, — заметил проголодавшийся Тремлоу.

— Не пожалела, милые, не пожалела, гостенечки дорогие, — затарахтела старушка, вновь появляясь на пороге с подносом, полным посуды. — Отведайте, покушайте. Нынче похлебочка с мясцом, нынче свеженькая у нас!

Гости разобрали миски с ложками и принялись за еду. Аназия помалкивала в своем углу. Анита решила, что, возможно, несмотря на разговоры о режиме и фигуре, в облике метлы лаборантка все же не нуждается в плотской пище. Зато она с лихвой возмещала этот недостаток пищей духовной — то бишь всю дорогу трещала без умолку. За этими мыслями Анита проглотила первые несколько ложек, не разбирая вкуса, только потом прислушалась к собственным ощущениям. Пожалуй, детям такого давать нельзя, решила ведьма-воспитательница. Слишком перченое и пряное.

Анита едва съела половину миски, как ощутила сонливость. Устала с дороги. Шон, одолевший за это время уже две порции, тоже зевнул.

— Хорошо, — заявил он. — Теперь бы поспать…

— Да, — согласилась Беринда. — Теперь спим, а с рассветом — в путь. Явимся в Адиген, уж там-то они не отвертятся, за все получат у меня… Гномам запрещено портал для гостей закрывать, так что они, голубчики, волей-неволей будут вынуждены ответ держать! Эй, хозяйка, нынче гномы этой дорогой не проходили?

— Нет, почтеннейшая колдовская начальница, не появлялись. Да этой дорогой теперь мало кто пользуется, в обход леса тракт имеется, в богатые деревни заходит, так купцы больше им ездят. Чтоб в деревнях торговать, значит. Если кто о нашей лесной дорожке не знает, тот точно по большому тракту двинется.

— Ага, — заключила Беринда, широко зевая, — значит, мы вполне можем всю ночь отдыхать. Я мелких паразитов опередила, пока на метле…

Тут верховная ведьма вновь зевнула.

— …И теперь еще мы по лесу дорогу срежем. И если они свой ход затопили, то, может, как и мы, поверху к Главному Порталу движутся… Если… Ох, как спать хочется… Если мы завтра поспешим, то, возможно, перехватим их с Сердцем Мира в Адигене… Ох, что-то совсем я… Веди в комнаты, хозяйка…

Анита почувствовала, что глаза закрываются сами собой — разморило после долгой дороги и сытного ужина. Ведьма с трудом поднялась и поплелась следом за Шоном с Бериндой. Крошечная хозяйка семенила впереди с тусклой лампой. Гуськом поднялись по лестнице на второй этаж. Пока шли, Анита засыпала на ходу, и едва ей указали кровать с толстым тюфяком, тут же повалилась на него. Она даже не услыхала, как рядом улегся Шон, как хозяйка повела зевающую Беринду в соседнюю комнату…

Снилась всякая ерунда. Снилась странная старушонка — будто бы она вдруг зовет Аниту в какую-то темную комнату… потом принимается раздеваться, и с каждой снятой юбкой становится выше ростом и моложе. Потом хозяйка постоялого двора стягивает тюрбан, и по плечам рассыпаются черные волосы, тут ведьма понимает, что это уже вовсе не старуха, а молодая женщина… очень похожая на нее, Аниту! Потом злодейка, мерзко хихикая, удаляется, а ведьма не может сделать и шага, как это бывает в кошмарном сне. Она понимает, что хозяйка пошла соблазнять ничего не подозревающего Шона, сейчас войдет в комнату, где спит рыцарь, нырнет в его постель, прижмется… Анита прямо-таки ощущает, как мерзавка целует рыцаря… И при этом что-то шепчет, шепчет… И вот уже Анита сама чувствует, что касается губами губ Шона, и теперь это уже она сама шепчет:

— Произнеси заклинание против сонного зелья, произнеси заклинание против сонного зелья…

Нет, это не Анита шепчет, это ей в ухо твердит визгливый голосок:

— Произнеси заклинание против сонного зелья! — но губы Шона по-прежнему касаются ее губ…

— Я не помню заклинания, — сонно бормочет Анита, уже успокоившись, потому что рядом с рыцарем не мерзкая старуха, а она сама. — Отстань, я спать хочу…

— Тогда повторяй за мной! — не отстает голосок и в самом деле принимается читать заклинание.

Анита повторяет, чтобы обладатель визгливого голоса отстал… А после сонливость прошла, и ведьма рывком села в кровати. Шон рядом заворочался и тоже проснулся:

— Что? Мне показалось… Что случилось?

— А, проснулись наконец! — завизжала Аназия. Это ее желтые прутья-волосы, оказывается, щекотали Аниту во сне. — Дрыхнете! Спите! А там! А там!

— Что? — Голосу Шона уже был совершенно трезвый.

— Беринду украли! Вас зельем опоили, сонным зельем! Я сперва не поняла, потому что в похлебку специально перца положили, и травы разные положили душистые, и эту заморскую приправу, я тоже ее люблю, только кладу не так много…

— Быстро говори, кто украл. — Шон метнулся к двери, прислушался, обернулся к Аназии. — Сколько их? Куда потащили?

Метла от волнения завертелась волчком.

— Да не знаю кто! Темные такие, страшные! В окно влезли! Они, должно быть, все время туда лазят, когда в угловой комнате кто-то ночует, там даже водосток сломан! Они полезли, я сперва не поняла, а потом они выносят мешок, а морды у них такие жуткие, такие темные, а из мешка — храп! Уж я-то знаю, как Беринда храпит, ни с чем не спутаешь! А хозяйка скачет вокруг них: «Оставьте мне одежу! Оставьте! И бусы на память! Бусы на память!»

— Так, понятно, — кивнул Шон. — Будем выручать Беринду. Куда ее потащили? И где мой меч?

Тут Аназия вдруг разревелась. Странно было видеть, как капли брызжут между прутьев, стянутых бантом.

— Я не знаю… Испугалась я… вы все меня не любите, вы меня в угол… Я обиделась, а потом испугалась… А у них такие морды…

— Ладно… — сказал Шон. — Попробуем найти… А вы пока…

— Я с тобой! — заявила Анита. — Одного не отпущу.

— И я! — подхватила Аназия. — И я! Ни за что здесь одна не останусь!

Рыцарь только рукой махнул. В коридоре было темно, дверь комнаты, в которой ночевала Беринда, оказалась открыта, и на полу перед ней лежал прямоугольник серебристого лунного света. Осторожно спустились в зал. Почти все лампы давно погасли, только в двух едва теплился красноватый огонек. Шон объявил:

— Сейчас выйдем за ворота, оглядимся. Ты, Аназия, взлетай повыше и смотри, не видать ли в округе движения.

Спасательная экспедиция покинула здание. Во дворе было тихо и пусто. Шон кивнул Аназии, и метла-блондинка взмыла ввысь. Рыцарь собирался оглядеть двор в поисках следов, но этого не потребовалось — Аназия тут же возвратилась и затарахтела, вертясь и раскачиваясь в полуметре от земли:

— Я видела! Я видела! Там, в лесу! Огонь между деревьев! Ой, бедненькая матушка Беринда! Что они с ней сделают? Ой, что…

— Погоди, не тараторь, — остановил ее Шон. — В какой стороне? Где за деревьями огонь? Далеко?

При этом он оглядывался в поисках оружия. Не найдя ничего лучшего, подхватил с земли палку, которая вполне могла сойти за дубинку.

— Недалеко, — ответила Аназия. — Я покажу, я запомнила.

Анита попыталась сообразить, чем бы ей запастись для схватки, но как назло никакие подходящие к случаю заклинания в голову не приходили. Тогда она тоже вооружилась палкой.

— Тоже мне ведьма, — процедила Аназия. — Ты должна колдовать, твое оружие — магия! Эх, если бы в этом обличье я могла наводить чары… Уж я бы тогда…

— Ты сама — оружие, — огрызнулась Анита. — Лучше показывай дорогу.

Обижать лаборантку ей сейчас не хотелось, все-таки, как ни крути, метла спасла их от страшной опасности… но про себя молодая ведьма подумала, что будь Аназия в человеческом обличье толстухой — от нее оказалось бы больше проку в виде летающей дубинки.

Аназия заняла место в авангарде. Идти пришлось недолго — вскоре между темных стволов замаячил костер. Донесся гомон; пламя поминутно заслоняли движущиеся фигуры — на поляне что-то происходило. Аназия отплыла в тыл, а Шон подкрался поближе к огню и выглянул из-за толстого ствола.

— Вот проклятие, — прошептал он. — Это ж гоблины… Их бить несподручно, я об такого хороший меч сломал как-то — по голове ему попал.

Анита выглянула с другой стороны дерева. На поляне вокруг костра брели сутулые кряжистые фигуры. Ростом существа сильно уступали Шону, но были плечистыми и крепкими, с мускулистыми длинными руками. В трепещущем пламени зеленоватые морды гоблинов казались особенно уродливыми. Самый рослый расположился у костра — он постукивал в маленький круглый барабанчик, задавая такт движению остальных, и приговаривал:

— Шире шаг! Равнение! Равнение держать! Кто съест колдуна, станет умней! Хей-хей!

— Хей-хей! — отозвались гоблины.

— Кто съест колдуна, станет сильней! Хей-хей!

— Хей-хей!..

Тут один из танцоров подпрыгнул не в такт и вывалился из строя.

— Эй, ты! — рявкнул вожак. — Чего скачешь?

— На колючку наступил, — виновато промямлил гоблин, поспешно занимая место в строю. — А долго нам еще крутиться? Вдруг путники проснутся?

— Три круга осталось! Никто не проснется, им до полудня спать! То есть в полдень они проснутся, но не в кровати, а в моем животе!

— И в моем! — радостно отозвались танцоры. — И в моем! И в моем!

Вожак довольно осклабился.

— Шире шаг! Кто съест колдуна, станет жирней!

— Эй, Куч-Пуч, — окликнул барабанщика тот гоблин, который споткнулся, — так у нас же не колдун, а колдунья. Это как?

Главный гоблин даже перестал колотить в барабанчик, до того поразил его вопрос. Морда его перекосилась от тяжких раздумий. Наконец он изрек:

— Ты прав, Гыр-Дыр! Все неправильно, нужно было не посолонь, а против солнца скакать! Кру-у-гом! Марш! Кто съест колдуниху, станет бойчей! Хей-хей!..

Барабанчик в корявых лапах снова затарахтел. Гоблины торопливо развернулись и поскакали в обратную сторону:

— Хей-хей!.. Хей-хей!..

— Матушка в мешке, — пропищала Аназия, — и, кажется, цела. Вон как храпит!

— Ну, тогда в бой! — решил Шон.

Он ринулся на поляну, заорав так оглушительно, что Анита даже присела. Рыцарь сшиб дубинкой сразу двоих гоблинов — те отлетели на предводителя с барабанчиком и свалили его в костер. Главгоблин взвыл почти так же громогласно, как и Шон, а тот, не переставая вопить, уже отвешивал мощные удары растерянным врагам. От каждого взмаха кто-нибудь летел наземь. Оглушенные и ошарашенные гоблины забегали по поляне. Тут Анита заметила, что рядом с мешком никого нет, и бросилась к костру. По дороге она треснула по голове оглушенного Шоном людоеда, пытающегося подняться после удара дубинки. Но сил у Аниты было поменьше, к тому же палка сломалась о макушку злодея, на что тот ответил: «Ух!» и стал задумчиво чесаться. Анита присела над храпящим мешком и принялась вытряхивать из него Беринду. Показалась голова… плечи… Тут прямо над ведьмой возник гоблин и заявил:

— Хей-хей!

Между колен злодея протиснулась тонкая палка и резко поднялась с такой силой, что людоед подпрыгнул. Раздалось металлическое звяканье — бом-бом-бом… Потом он завыл, захрипел, засипел, застонал и покатился по смятой траве. Бомканье еще доносилось, но тише. Палка, нанесшая сокрушительный удар, перевернулась. Перед Анитой возникла растрепанная золотистая шевелюра со сбившимся бантом.

— Чего уставилась? Заклинание читай, буди величайшую!

Ведьма протараторила формулу. Беринда зашевелилась, открывая заспанные глаза. Раздался вой, Анита пригнулась. Над ней пролетел гоблин и врезался в дерево в нескольких шагах от чародеек.

— А? — сказала Беринда, оглядываясь.

— Нас всех усыпили зельем. Вас украли гоблины, мы догнали…

— Что? Ага! — Величайшая завозилась, выбираясь из мешка. — Ха! Сейчас я им…

Над головой пронесся еще один гоблин. Анита оглянулась — как там дела у Шона? Рыцарь лишился дубинки и теперь молотил людоедов кулаками. Если гоблины и выиграли от этой перемены, то немного. Тремлоу уже не орал, теперь не было нужды, вопили и завывали сами гоблины. Их предводитель выбрался из костра и принялся командовать:

— Справа заходи! За шею, за шею его! Да куда ж ты… А ну, разом…

При этом гоблин размахивал лапами, и с его тлеющей одежды летели оранжевые искры, окружая сутулую фигуру сияющим ореолом. То ли подчиненные не слышали команд, то ли у них плохо получалось — Шон пока держался. Беринда, выбравшись наконец из мешка, энергично засучила рукава и взмахнула руками. Сперва полузатоптанный костер — красные угли, обгорелые ветки, серый пепел — взмыл в небо и нахлобучился на голову вожаку похитителей. Тот взвыл, выронил барабанчик и помчался не разбирая дороги между деревьев. Оранжевые искорки вились за ним, словно хвост за кометой. Палки и ветви из костра, разгораясь в движении, закружились над поляной огненной метелью, молотя ошарашенных гоблинов. Шон успел рухнуть ничком, чтобы не пострадать вместе с разбойниками. Аназия, растерявшись, заметалась среди веток, углей и мельтешащих корявых гоблинских лап. Анита успела разглядеть, что предводителя злодеев колотит его же собственный барабанчик: музыкальный инструмент носился вокруг гоблина, ударяя куда попало. Пуч-Куч завопил:

— Кто сбежит от колдунов, будет целей! — и первым бросился наутек.

Завывая и визжа, людоеды кинулись врассыпную.

— Кто сбежит побыстрей, тот умней!

— Тот бодрей!

— Энергичней!

— Практичней!

— Живей!

— Хей-хей!!! — донеслось со всех сторон.

Полянка вмиг опустела. Все, что раньше летало, посыпалось наземь, и в воздухе осталась лишь метла-блондинка, совершенно ошалевшая.

— Шонтрайль, в погоню! — Беринда пришла в воинственное настроение и рвалась в бой. — Догоним хотя бы парочку! Я еще не успела вколотить в этих уродов почтение к ведьмам из Лайл-Магеля! За мной!

Старая ведьма устремилась в чащу. Растрепанные седые волосы ее развевались, несколько головешек понеслись за ней… Шон побежал следом, и Аните ничего не оставалось, как кинуться в ту же сторону. Аназия, вихляя и с трудом удерживая горизонтальное положение, поплелась сзади — если, конечно, можно сказать «поплелась» о летящей метле.

Анита пробиралась по темному лесу, спотыкаясь о корневища и увертываясь от еловых веток, норовящих хлестнуть по лицу. Изредка впереди мелькали рыжие сполохи — следы погони. Ведьма уже поняла, что безнадежно отстала от Беринды с Шоном, но обратную дорогу в лесу отыскать было бы так же трудно, как и настигнуть спутников, поэтому она упрямо шагала за мелькающими вдали отблесками. Метла хныкала, но продолжала двигаться следом, поминутно тычась в спину ведьмы, когда та останавливалась.

Когда Анита уже почти отчаялась выбрести из мрачных зарослей хоть куда-нибудь, впереди послышались возгласы и звуки ударов. Красноватые сполохи замелькали среди стволов — похоже, погоня настигла гоблинов, и снова началась драка. Ведьма поднажала. Аназия, выпорхнув из-за ее спины, устремилась к свету, вереща:

— Величайшая, я здесь! Я бегу! Я лечу!

Молодая ведьма все явственней слышала визг гоблинов и выкрикиваемые Бериндой заклинания. За деревьями сновали головешки и носились темные силуэты. Вдруг раздался ужасающий грохот, земля вздрогнула под ногами, огоньки скрылись в поднявшемся облаке пыли…

Когда ведьма выскочила на залитую лунным светом полянку, пыль все еще кружилась. В ней ничего не было видно, кроме Аназии, мечущейся по опустевшей поляне.

— Что? Что здесь случилось?

— Земля разверзлась и поглотила всех, вот что! — прохныкала метла. — Вон, гляди! Сперва земля раскрылась, все посыпались в преисподнюю! Как горох посыпались! А потом она закрылась.

Пыль начала оседать, и взору открылась странная картина — почва впереди была разворочена, поляна превратилась в большущую яму, косо перекрытую плитой, в поверхности которой с трудом просматривались длинные впадины и грубо очерченные прямоугольные выпуклости. Похоже на каменную кладку…

— И вовсе не в преисподнюю, — глухо прозвучал из-под каменной плиты голос Беринды, — а в старые гномьи галереи! Эти гаденыши… Они ж повсюду, куда ни сунься, своих ходов нарыли!

Анита с опаской приблизилась к яме и присела над краем.

— Матушка Беринда? Шон? Вы живы? Вы целы?

— Мы живы, — донесся голос Шона. — И, в общем, целы. Мы на гоблинов упали.

— А почему яма закрылась?

— Потому что сперва под ними обрушился свод, потом мы упали, а потом завалилась стена галереи… — разъяснил Шон. — Стена сложена из камня, зачем-то галереи им разделить захотелось…

— А выбраться можете?

— Ну что ж… Сейчас попробуем.

Аните показалось, что наклонная плоскость, перегородившая яму, слегка вздрогнула, потом Шон прокомментировал:

— Не поднять.

Внизу снова что-то зашевелилось, покатились какие-то камни, невидимые под рухнувшей плитой.

— И не думай, — велела Беринда. — Все нам на голову обрушишь. И так повезло, что вторая стена устояла. Вот что, девицы! Вы идите в Адиген по тракту, а мы по гномьим галереям двинем.

— А не заблудимся? — уточнил Тремлоу.

— Не впервой! — отрезала ведьма. — Ну то есть если выход на поверхность где-то сыщется, мы выберемся и тоже найдем адигенский тракт… Но все их кротовьи ходы ведут к порталу, это уж точно! Так что, ежели выхода не найдем, проберемся под землей, отнимем у них Сердце Мира и в Адигене через портал поднимемся наружу. В Адигене и встретимся!

— А может, мы как-нибудь… вас оттуда… — неуверенно начала Анита.

— Нет, — отрезала Беринда. — Мы уходим немедля, того и гляди оставшиеся стены рушиться начнут. На мерзавцев гномов полагаться нельзя. Вот сейчас все стоит, а через минуту — бац! И все лежит. Идем, Шонтрайль, идем!

 

4

Решительный голос повелительницы Лайл-Магеля удалялся, звучал все тише и тише… Беринда никогда не могла подолгу размышлять над каким-либо одним вопросом, просто не умела этого делать. А еще она не умела ждать. В голове величайшей волшебницы крутились одновременно десятки проблем и планов, она мгновенно вынашивала идеи и спешила побыстрее привести их в исполнение. Осуществляя один план, ведьма выдумывала несколько новых.

Анита покосилась на метлу. Та, должно быть, тоже разглядывала сейчас спутницу. Интересно, как помело может видеть?

— Аназия, а как ты видишь? У метлы же глаз нет?

— А… — пискнула лаборантка. — Ы-ы-ы…

— Да что такое опять? Чего ты ревешь?

— А-а-а… Глаз нет… Знаешь, какие у меня были глаза? Небесно-голубые! Огромные! С пушистыми черными ресницами! Мягкими, словно бархат! Ы-ы-ы!!! А какие губы! А овал лица! А благородный тонкий, но чувственный нос! А теперь ничего нет!

— И ты сама не можешь расколдоваться?

— А-а-а… Да-а-а… Я в этом виде вообще не могу…

— Хватит ныть, — велела молодая ведьма. — Не можешь колдовать — ну и ладно. Зато я-то могу! Скажешь мне заклинание и…

— А я и заклинания не знаю…

Наконец лаборантка перестала хныкать. Она встряхнулась, смахивая капли влаги с прутьев, и заявила:

— Все нужные заклинания есть в главной библиотеке Адигена. Раз мы все равно там будем, заглянем в библиотеку, да? Мне без тебя не обойтись, я же и страницы перелистать не смогу. Сходим вместе?

Анита была согласна, хотя и не любила библиотек. Книги в больших количествах навевали на нее тоску. Вернее, книги навевали тоску в любых количествах. Только когда их было много — тоска росла пропорционально. Но Аназию следовало отблагодарить… да и вообще-то было просто жалко. Сердиться подолгу Анита не умела. Поэтому сперва для порядка сделала вид, что раздумывает — Аназия аж затряслась при этом, — а потом согласилась:

— Ладно. Только нам сперва на дорогу надо выйти… И хорошо бы этот постоялый двор отыскать. В этом лесу и заблудиться недолго…

— Я выведу, выведу! — Аназия запорхала вокруг спутницы, выписывая пируэты. — Я выведу! Пойдем скорей, ладно?

Анита не успела сказать ни слова, а метла уже взмыла ввысь, стремительно вернулась и, по-прежнему описывая кренделя вокруг ведьмы, затарахтела:

— Вот сюда, сюда, вот в эту сторону, там еще угли не догорели! Пойдем скорее, ты мне только помоги расколдоваться, а я тебя отблагодарю, я научу, как в блондинку превратиться. С тобой мы все правильно сделаем, спецмешалку настоящую возьмем, теперь — никакой ошибки, будешь блондинкой, волосы золотые и…

— Да не хочу я блондинкой, зачем мне… — прервала Анита поток красноречия.

— Как не хочешь? — поперхнулась метла. — Блондинкам же куда больше внимания всегда, и к тому же…

— …все они дуры.

— Да… Нет! Это распространенный штамп человеческого восприятия, основанный на банальной ошибке…

— Мне хватает внимания! — отрезала ведьма. — А вот…

— А мы пришли, — брякнула Аназия. — Вот и мешок, в котором матушку сюда притащили.

На этом разговор как-то сам собой угас, и к постоялому двору ведьмы приблизились в молчании. Погруженное во мрак здание выглядело угрюмо и даже страшновато. Анита вошла, метла неуверенно сунулась следом. Красный тусклый огонек едва тлел в последней лампе, так что в зале было темно. В дальнем углу что-то со скрежетом сдвинулось, Анита замерла, а лаборантка с писком вылетела наружу. За воротами заухал филин, метла мгновенно развернулась и юркнула в зал. Они прислушались — ничего. Молодая ведьма осторожно передвинула лавку, взобралась на нее и сняла лампу с тлеющим фитилем с крюка на потолке.

— А ведь хозяйка тогда на поляне была с гоблинами, — вдруг заявила Аназия. — А потом исчезла, как сквозь землю провалилась. Может, она здесь прячется?

— Ничего, — ответила Анита. — Что такого страшного в той хозяйке? Идем осмотрим дом. — И, чтобы подбодрить спутницу, добавила: — Ты тогда, на поляне, очень ловко гоблина стукнула. Можно подумать, у тебя большой опыт.

— Иногда приходится давать отпор, — вздохнула Аназия. — Нам, светловолосым, так тяжело бывает… От мужчин отбоя нет, а ведь не все понимают галантное обхождение! Вот и пришлось прослушать курс анатомии, чтобы изучить их… уязвимые области.

— А зачем для этого прослушивать курс анатомии? — удивилась ведьма. — И так ведь понятно…

— Откуда понятно?

— Ну как… — рассеянно ответила Анита. — Ясно же…

— Откуда ты знаешь?

— Да как это — откуда? — Ведьма повернулась к лаборантке. — Стоит только… А, так ты… Ты, что ли, еще не…

Они уставились друг на друга и некоторое время молчали, после чего метла, встрепенувшись, заявила:

— А я еще не вверяла никому заботу о себе.

Ведьмы молча вернулись в зал. Анита подняла лампу повыше и огляделась. Ни странной хозяйки, ни каких-либо следов не видать…

— Я думаю, эта загадочная старуха сбежала, — предположила она. — Либо ее затоптали гоблины в сутолоке.

Тут на глаза ей попалась темная груда под столом в дальнем углу.

— Ай! — снова взвизгнула Аназаия. — Пять столов! А было четыре! Я пока в углу на вас сердилась, хорошо оглядела это помещение! Было четыре стола!

Анита посветила: среди хлама и тряпья, сваленных под незаконно объявившимся столом, мелькнули приметные гирлянды разнообразного сора, служившие бусами странной владелице постоялого двора.

— А ну-ка идем глянем, — решительно произнесла ведьма. — Что это за стол, под которым старухины бусы? Если этот стол лишний… Мы его… топором… или поджечь, как думаешь?

Стол вдруг мелко задрожал, очертания потекли, меняя форму, он принялся уменьшаться, сливаясь в неровный ком… Открылись тусклые желтые глаза…

— Ага, метаморф! — объявила Аназия таким тоном, будто хотела сказать: «Я так и подозревала!»

— Да, превращенец, — согласилась Анита.

— Кто-кто?

— Ну, перевертыш. Оборотень. У них много названий.

Когда голоса ведьм стихли, Шон тяжело вздохнул и огляделся. Возможно, будь сейчас день, что-то и удалось бы рассмотреть, а так только и можно было понять, что они под землей и вокруг — куча обломков. Рыцарь пощупал стену, наклонно нависшую над головой.

— Я все же мог бы, пожалуй, попытаться… — с сомнением в голосе начал он.

— И думать не смей! — взвизгнула Беринда, отскакивая в сторону. — И так нам повезло, что хоть одна из стен устояла… А вернее — это огромнейшая удача! Теперь подкрадемся к мелким паршивцам с тылу, нанесем внезапный визит. Я проникну в их логово так же, как они попали в Лайл-Магель, неожиданно и с той стороны, откуда они меньше всего рассчитывают!

— А они рассчитывают?

— А как же! Даже такие недоумки, как гномы, не могут не понимать, что подобное преступление не останется без воздаяния! Небось ждут меня, голубчики, ждут у главных ворот…

Шон никак не мог решить, нравится ли ему старухина идея. С одной стороны, воинская наука учила, что как раз подобные маневры и приводят к успеху чаще всего, но с другой — блуждать во мраке, по таинственным гномьим галереям… к тому же кем-то или чем-то основательно разрушенным. Насколько можно было понять в темноте, нечто пробуравило под землей тоннель, пронзающий почву и галереи со стенами, которые карлики выложили из крупных блоков песчаника. Причем таинственный подземный житель проделал все это очень быстро — пока на поляне шла схватка между гоблинами и настигшими их Шоном с Бериндой, стены в глубине были обрушены. Рыцарь помнил, как земля под ногами содрогнулась, словно волна прошла по поляне, — а потом они рухнули вниз… Землетрясение? Нет, скорее дрожь почвы оказалась следствием трудов загадочного копателя тоннелей.

По счастью, ни Шон, ни Беринда не пострадали, так как упали на гоблинов, посыпавшихся в яму первыми. При падении тем, конечно, досталось, но они сумели прийти в себя и разбежаться, прежде чем Тремлоу сориентировался. Сейчас колебания почвы стихли, и в подземной пещере наступило спокойствие. Его нарушала лишь Беринда:

— Да-да! Я застигну их врасплох! Ответят за все! Только сперва мы их выследим! Я не прочь разузнать кое-какие секреты коротышек…

— Но здесь темно… — возразил Шон. — Как мы определим направление? Да, и еще одно! Если окажется, что гномы роют галереи под свой рост…

Это был весомый аргумент. Если низкорослая старушенция и могла бы пробраться гномьими ходами, то верзиле Тремлоу это было затруднительно, даже, пожалуй, невозможно. Не передвигаться же благородному рыцарю на четвереньках! К тому же где-то поблизости скрываются гоблины…

— Ничего! Этот ход ведет как раз в нужную сторону. — Старуха указала в темный тоннель, пронзающий стены. — Вот по нему и двинем! За мной, Шонтрайль!

Встряхнувшись, она одернула юбку, о чем Шон догадался по шороху в темноте, и бодро зашагала по тоннелю.

Рыцарю ничего не оставалось, как двинуться следом. Пару раз споткнувшись, Тремлоу окликнул:

— Э… Госпожа верховная ведьма, а не хотите ли осмотреться здесь… Я хочу сказать, что в темноте…

На этот раз Беринда не стала пускаться в объяснения, ограничившись хлопком в ладоши и коротким заклинанием. Перед ней вспыхнул шарик холодного голубоватого света: поплыл, качаясь и слегка рыская из стороны в сторону, в полуметре перед старушкой и чуть выше — так что всклокоченный хохолок седых волос на ее голове серебрился подобно плюмажу из страусовых перьев на рыцарском шлеме. Шон принялся озираться, стараясь при неверном свете колдовского светляка определить, где он находится и как выглядят окрестности.

Рыцарь с ведьмой шагали по тоннелю более или менее округлого сечения, проделанному неведомой силой. Некто или нечто пробуравило почву, сдвинуло либо раскололо валуны, разрушило каменную кладку гномьих галерей… кое-где из земли торчали обрубки толстенных корней… и сделаны эти разрушения были очень быстро, напомнил себе Шон. Земля по краям тоннеля словно смазана стремительным движением, то тут, то там проступают слои глины, зализанные чуть ли не до зеркального блеска. Иногда на камнях и срезах корней встречались клочья желеобразной слизи, матово блестящей в холодном свете, сотворенном Бериндой. Если бы Шон интересовался техникой, он бы предположил, что это своего рода смазка, позволяющая подземному чудищу скользить сквозь толщи земли, — но бравого рыцаря занимали сейчас совершенно иные вопросы.

Кто и с какой целью движется под землей, сокрушая все на своем пути? И куда? Беринда уверена, что таинственный обитатель глубин проложил тоннель в нужном им направлении. Это, конечно, очень удобно, но не ошибается ли старуха? Впрочем, выбора у Шона не было, никаких способов покинуть тоннель он не видел. По пути два или три раза попадались черные норы — возможно, гномьи ходы, — но соваться туда из широкого надежного тоннеля Тремлоу не хотелось, слишком тесно там. Оставалось лишь шагать следом за старухой, надеясь, что ее уверенность не лишена основания.

— Ага! — вдруг раздалось под носом, и Шон едва не налетел на Беринду.

Старуха остановилась и зачем-то пригнулась. Шон поглядел поверх ее плеча — округлый тоннель заканчивался, перед ними зияла пропасть, и слабый голубоватый огонек магического светляка терялся в необъятном темном пространстве.

— Ну, что я говорила! — торжественно произнесла повелительница Лайл-Магеля.

— Что, величайшая? — спросил Шон, который с пожилыми женщинами всегда старался вести себя вежливо.

— Мы на пороге гномьего царства! Здесь начинаются их центральные пещеры. Цель рядом!

— Ага…

Беседуя с Бериндой, Шон привык не тратить лишних слов, но старуха даже так его не слушала. Она вообще никого не слушала — должность такая.

Ведьма хлопнула в ладоши и буркнула несколько слов, которых он не разобрал. Огонек перед носом Беринды погас.

— Слышишь?

Откуда-то из необъятного чрева земли доносился бодрый напев:

— Кто сбежал от колдунов — тот всех удалей! Хей-хей!

— Хей-хей!

Сквозь речитатив доносилось легкое постукивание барабанчика Пуч-Куча.

— Надоело наверху, будем жить среди камней! Хей-хей!

— Хей-хей!

— В подземелье нам темней, в подземелье веселей! Хей-хей!

— Хей-хей!

Гоблины маршировали где-то неподалеку, и вскоре Шон разглядел красноватые отблески факелов. Тоннель, которым они с Бериндой пришли сюда, обрывался в паре шагов, ну а то, что находилось дальше, даже факелы людоедов, пусть и более яркие, чем огонек Беринды, не могли осветить.

— Надоело жрать людей! Хей-хей!

— Хей-хей!

— Гномы вкусней! Калорийней! Хей!..

— Кал… чего? — переспросил гоблин. — Это здесь при чем? У людей, знаешь, тоже есть…

Раздался звук затрещины.

— Кто не понял — дуралей! — пояснил Пуч-Куч. — Не мешай мне, идиот! Гномы будут нам вкусней! И жирнее, и постней! Хей-хей!

— Что, и то, и то? — удивился кто-то. — Хей-хей!

— Гномы мелкие, их больше на обед надо. Хотя, с другой стороны, они и не такие опасные, как эти чудовища сверху… — рассудительно произнес другой гоблин. И торопливо добавил: — Хей-хей!

— Хей-хей! — подхватили остальные.

Вскоре свет факелов озарил Шона со старухой. Передовой гоблин, не переставая маршировать, мгновение смотрел на них, потом моргнул и пропел:

— Снова видим мы людей!.. Хей-хей…

— Хей-хей! — откликнулись остальные.

— Даем деру поскорей! Хей-хей!

— Хей-хей!!!

Раздался грохот: кое-кто из них столкнулись и упали, и очень быстро в туннеле стало темно и пусто, только вдалеке маячили красные отблески.

— Очень хорошо, — быстро произнесла Беринда. — Мы побежим за ними следом, гоблины выведут нас прямиком к гномьим поселениям в каком-нибудь укромном местечке. Они-то наверняка дорогу знают. А как дойдем к обжитым владениям мелких ворюг… Там мы этих гоблинов снова поколотим как следует… для тренировки. А потом…

Голос ведьмы приобрел зловещие нотки.

— А потом займемся гномами… Вперед!

 

5

Изобличенный оборотень сжался и начал быстро преображаться в маленькую фигурку, отдаленно напоминающую ребенка. Малыш получился толстый и неприятный, да и вообще копия вышла явно неудачная — похоже, для полноценного подражания оборотню нужно было иметь перед глазами образец.

— Тетеньки, не обижайте меня, — загнусил карапуз. — Лучше бы подали сироте убогому на пропитание да на проживание…

— Вот я тебе сейчас палкой по башке подам… Ты нас гоблинам продал, убогий, — напомнила Анита.

Но вообще-то злость уже прошла, и теперь ведьма тщетно пыталась пробудить в себе злость на забавное существо. Было в поведении оборотня нечто неуловимо обаятельное — Анита хмурилась, кусала губы, морщила лоб… нет, рассердиться не получалось.

Ребенок осел, оплавился и снова поднялся: теперь он стал похож на молодую ведьму. Аните открывшаяся перед ней картина совершенно не понравилась — она была уверена, что у нее бюст побольше, чем изобразил превращенец. Тот по скептическому взгляду прототипа догадался о неудаче нового образа и, бормоча: «Не виноватая я, меня гоблины заставляли…», поспешно стал раздуваться, вырастая на глазах. Теперь это был плечистый блондин, отдаленно напоминающий Шона. И совершенно голый. Если на Анитину грудь метаморф поскупился, то мужские достоинства нового облика он изобразил более чем щедро. Правда, когда оборотень заговорил, голос его оказался высоковат для столь внушительного сложения.

— Дамочки, возьмите с собою, — предложил блондин, подбоченясь. — Понимание мы такое имеем, что вы отправляетесь в места злачные и для субтильных барышень небезопасные. Присутствие надежного друга может оказаться полезным! Не говоря уж о всевозможных выгодах… выгодах дружбы со столь представительным лицом, как я.

Анита слегка покраснела, а Аназия подалась вперед, разглядывая выгоды дружбы. Желтые прутики задрожали, затрепетали концы алого банта. Ведьма-лаборантка пролепетала:

— С научной точки зрения меня весьма занимает вопрос, каким образом метаморфу удается изменять объемы тела… Мне казалось, что масса его является константой…

Вместо ответа Анита ткнула верзилу в грудь кулаком. Как и следовало ожидать, выпуклые рельефные мышцы прогнулись, превращенец скукожился и как-то осел внутрь себя.

— Воздухом надулся, — пояснила Анита.

— Ага, экспериментально подтверждено, — согласилась Аназия, подлетая поближе.

Метле явно хотелось провести независимую экспертизу, и она нацелилась было потыкать оборотня, который спешно восстанавливал поврежденные формы. Заметив намерения Аназии, он вновь сдулся и загнусил:

— Ладно, ладно, хватит экспериментов! Сдаюсь, каюсь, вверяю себя вашему милосердию! Правда ведь, если с собой возьмете, большая польза для вас может выйти! Только не губите!

Честно говоря, у Аниты злость на коварного обманщика уже прошла окончательно и убивать его не хотелось. Похоже, в самом деле сам по себе, без гоблинов, оборотень был безопасен… Но как его стеречь?

— Мы подумаем, — объявила ведьма.

— А может, в самом деле с собой прихватим? — спросила Аназия. — Он, пожалуй, мне мог бы… пригодиться… В научных, разумеется, целях! Для проведения тщательных опытов!

— А как мы его будем с собой тащить? — поинтересовалась Анита. — Он же в любую щелку просочиться может.

Аназия задумчиво потыкала оборотня кончиком палки — словно носком туфли.

— Нет, не думаю, — наконец решила лаборантка, — некоторые органы не трансформируются. Внутренние, я хочу сказать, органы. Изменяет он только внешние покровы, так в энциклопудии написано. Так что если посадить его в мешок… Ну, ты согласна? Возьмем его? Возьмем?

Анита в общем-то не возражала… но и соглашаться как-то не хотелось. Ведьма снова попыталась рассердиться на притворщика, вспомнила Беринду в мешке, танцы гоблинов — напрасно, злость безвозвратно ушла. К тому же метаморф снова попытался изобразить ребенка, и его желтоватые, словно у филина, выпученные глаза глядели очень умильно. Трудно сердиться на того, кто так смотрит. Потом метаморф перевел взгляд на Аназию и принялся торопливо раздуваться, преображаясь в рослого блондина.

— Давай, давай возьмем его! — настаивала Аназия.

Молодая ведьма хмыкнула.

— Он тебе нравится? Ну и зря, это же видимость одна. Я вот его сейчас ткну разок, так опять сдуется. Вот если Шона так ткнуть, так небось сама отлетишь. А это чучело… как каучуковая ведьма.

— Что такое каучуковая ведьма? — заинтересовалась метла.

— А, да это Шон мне рассказал, когда мы еще на пляже… — пояснила Анита. — Это, оказывается, у гендерных колдунов мода такая пошла. Ну, они же живую женщину, хоть ведьму, хоть обычную, себе раздобыть никак не могут, так стали каучуковых делать. Ну там воск, еще сок какой-то древесный, который загустевает… В общем, такая ведьма — она компактная, сдувается-надувается, в карман помещается, можно ее везде с собой таскать, ну или надуть и дома можно поставить в углу. Зачем, мол, живая женщина? Она — капризная дура, а эта молчит, делает все что надо, вернее, то, что с ней делают…

— Гадость какая! — воскликнула Аназия. — И вообще не собираюсь я его тыкать. Он меня интересует как любопытный и редкий экземпляр. Изучение природы метаморфа — крайне научное занятие. Эксперименты, опыты, испытания естества… то есть естественные испытания!.. Я тебе обещаю: стану сама за ним присматривать в пути. Ради науки! Я, знаешь ли, ради науки на многое готова! Посмотри, что со мной сталось… из-за экспериментов…

Метла снова всхлипнула.

— Я тоже на многое готов ради науки, — поддакнул метаморф. — Я бесценный образец для научного опыта. Неподражаемый!

— Из-за науки, — проныла Аназия, — я в таком виде теперь. Ради умения левитировать лишилась всего! Молочно-белой кожи, соболиных бровей, пушистых ресниц, голубых глаз, изрядной груди…

— Кто, как не я, поймет тебя, несчастная, — пискнул метаморф. — Ведь и ты изменила собственную внешность ради высокой цели! Вот лично я уже чувствую сродство наших душ, измученных трансформацией тела.

— Точеных бедер, роскошных золотистых кудрей…

— О, возвышенное самопожертвование!

— Жемчужных зубок, манящих страстных губок…

— Хватит! — рявкнула Анита, теряя терпение.

— О, научная экпериментательность!

— Осиной талии. Да-да! Благородного удлиненного носа, изысканно правильного овала лица…

— О, великодушная жертва во имя знаний!

— Хватит! — Молодая ведьма топнула ногой. — Хватит, я уже согласна, но учти, Аназия! Ты за превращенца в ответе. Если он только попробует подстроить нам какую-то пакость… Кстати, как тебя зовут, оборотень?

На войне, как на войне. Шон привык: если план кампании принят, ему надлежит следовать неукоснительно. Поэтому он беспрекословно полез следом за Бериндой вниз по склону в полной темноте. Дважды едва не оборвался с откоса, один раз просто чудом успел поймать старуху, которая чуть было не свалилась. Сперва казалось, что спускаться совсем недолго, вот-вот — и дно обширной пещеры, но спустя несколько минут Шон заподозрил, что, наоборот, откос очень высок… Так что, очутившись наконец внизу, даже не сразу сообразил, что спуск закончился.

Зато Беринду сомнения не мучили. Она, не раздумывая, бодро затопала, хрустя гравием, осыпавшимся с откоса, куда-то во мрак. Шон, спотыкаясь, двинулся следом, но быстро понял, что шагать в темноте опасно, здесь и ноги переломать недолго.

— Величайшая! — окликнул рыцарь. — А как насчет этого фонарика?

Топот впереди стих, Беринда остановилась.

— А гоблины не заметят? — задумчиво произнесла ведьма. — Если учуют нас, то спрячутся. Лови их потом!

— Ловить?

— Ну да. Во-первых, поколотить их… А во-вторых, они должны вывести нас к гномам.

— Я думаю, — осторожно начал Шон, — что до гномьих поселений еще далеко. Гоблины-то шли, не скрываясь. И уж точно от них шума побольше, чем от нас, да и факелы их издалека видны. Мы их раньше заметим, если догоним.

— Ну, ладно, — буркнула Беринда. — Но смотри, если гоблины спрячутся…

Ведьма снова вызвала голубоватый сгусток света, и Шон наконец огляделся. Они стояли посреди огромной пещеры. Настолько огромной, что стены и потолок терялись в темноте, которую не в силах был преодолеть фонарик Беринды. Позади остались осыпи мелкого камня, образовавшиеся там, где таинственный копатель тоннелей проник в этот подземный зал. Здесь пол был ровным, только изредка попадались большие камни. Где-то в отдалении журчала вода… На каменистом ложе пещеры угадывался след, оставленный создателем тоннеля, — камни, раздавленные или сдвинутые массивным телом, да клочья смазки.

— По крайней мере не заблудимся, — решил Тремлоу. — Ведь этот след по-прежнему ведет в нужную сторону?

— Ага, — кивнула ведьма. — За мной, Шонтрайль!

К Беринде вернулась прежняя целеустремленность, а вместе с ней — и немногословность. Путники двинулись по необъятной пещере. Шон прислушивался, не раздастся ли впереди боевая песня гоблинов, не покажется ли отблеск факела? Нет, людоеды получили неплохую фору, пока рыцарь со старухой спускались из тоннеля, да и скорость у них была никак не меньше. Вряд ли удастся догнать, если не сделают привал.

Шагать молча Шону вскоре прискучило, и он окликнул Беринду, хотя и без особой надежды на ответ:

— Величайшая, а кто проделал такой подкоп под землей? При осаде крепости это было бы славно — иметь под рукой что-то наподобие.

— Не знаю я, — откликнулась Беринда. — Неладно что-то в подземельном царстве. Куда это годится, чтобы твердь была изгрызена дырками, словно сыр? Может, из-за такого непотребства гномы и покинули эти места… Вон, погляди!

Беринда скорее не отвечала Шону, а продолжала размышлять вслух. Повинуясь ее жесту, летящий фонарик сместился в сторону, и во мраке проступили очертания стен — это были явно рукотворные сооружения.

— Видишь, Шонтрайль, здесь жили гномы, — продолжала старуха, в то время как шарик света порхал среди руин. — Да оно и неудивительно, места для них самые что ни есть подходящие. И просторно, и под землю спрятано. Любят маленькие паршивцы места вроде этого. Но вот что-то здесь случилось… и они этот зал забросили… И гоблины… — Старуха смолкла, фонарик возвратился на прежнее место перед ней.

Шон торопливо спросил, чтобы не дать ведьме снова уйти в себя:

— А что — гоблины?

— Гоблины тоже живут под землей, враждуют с гномами, примерно как мои феминистки с чародеями вроде Мосина и гендерных колдунов. Гномы отсюда ушли, гоблинам, выходит, тоже здесь скучно сделалось, вот они и подались на поверхность, захватили постоялый двор в лесу. Смекаешь. Шонтрайль? Мы их оттуда шуганули, людоеды и возвратились под землю. Теперь они найдут, куда гномы ушли… Там мы все с тобой и выясним. И кто под землей озорничает, ходы роет. И Сердце Мира вернем… — Старушка снова умолкла, потом вдруг закончила: — Но сперва их всех поколотим как следует. И гоблинов, и гномов. Это уж непременно!

 

6

— Да, в самом деле, как тебя зовут? — Метла задумчиво облетела вокруг превращенца.

Тот как-то сник, растекся округлым приземистым бугром, потом встрепенулся, отрастил шесть ножек и проворно засеменил к груде тряпья — костюму хозяйки постоялого двора.

— А можно, я бусы свои возьму? Бусы? Бусики? Можно, да?

— Тьфу, гадость какая! — Анита топнула ногой. — Выбрось их, выбрось!

— Ну, можно… бусики… — плаксиво заскулил метаморф. — Это память мне, память о встречах… о разных, о всяких, об интересных…

Из серого бесформенного кома принялись одна за другой вырастать ручки, подхватили ожерелья, стали перебирать, теребя крошечными пальчиками всевозможные предметы, нанизанные на бечевку. При этом верхняя часть оборотня непрерывно менялась, на ней мгновенно вырисовывались и пропадали лица, плечи, груди, согнутые локти и колени… Превращенца била крупная дрожь.

— Ну уж ладно, — неуверенно вмешалась Аназия, — может, позволим ему эти бусы взять?

— Позволим, позволим, — запищал метаморф, отращивая длинную палку, как у метлы Аназии. — Если позволим, я вам денег дам. Денег, денежек! Позвольте бусы! Бусики! Я денежки припрятал, у меня есть! Вы в город идете, там деньги нужны. Позволим мне, позволим? Не отнимем у сиротки последнюю радость…

Палка втянулась обратно. Шесть или семь ручек судорожно перебирали бусы, словно четки, а сам оборотень менялся и менялся — должно быть, припоминал внешность тех, память о ком хранили его странные ожерелья. Тусклые глаза превращенца взирали на ведьму с такой душераздирающей тоской, что сердце Аниты дрогнуло.

— Деньги… — Ведьма задумалась. В Адигене, судя по всему, без денег будет не очень-то весело… — Ладно, бери. Но чтоб мне на глаза твои бусики не попадались! Противно.

— Вот хорошо, вот хорошо, — засуетился метаморф, — давайте денежки из тайника возьмем, да и в путь. А то неровен час опять гоблины заявятся.

Превращенец снова начал меняться, отращивая длинные ноги и втягивая лишние руки. Бусы он послушно держал позади себя, так, чтобы не попадались на глаза Аните.

— А ты разве не в друзьях у гоблинов? Разбойничал-то с ними вместе, а?

— Как же, вместе. — Метаморф тяжело вздохнул. — Заставляли они меня. Грозились, что самого съедят… Я бы и сбежал от них, да куда мне? Чуть что, сразу: «Оборотень! Его бей!.. Хей-хей!» Вы меня не выдавайте, ладно? Не любят нашего брата…

— А за что же вас любить? Вы ж постоянно врете. Вот люди или, к примеру, гномы — те врут, только когда говорят. А ваш брат и слова не произнесет, а уж соврал!

— Такими мы созданы… — снова вздохнул метаморф. — От собственной природы — куда денешься? Ладно, денежки-то… Тайник под половицей, сдвиньте стол у окна, под ним… Да и пойдем отсюда скорее. Правда, уже рассвет, а при свете гоблины не очень-то по земле шляются, но все же…

— Ну в самом деле, — подхватила Аназия, — он же таким создан, как ему не изменяться?

— Ладно, ладно, сговорились… успели уже… — проворчала Анита.

Она глянула в окно — в самом деле светает. Надо же, как быстро время пролетело. Общими усилиями сдвинули тяжелый стол. Под половицей, которая была придавлена ножкой, обнаружилась выемка, в которой покоился кожаный мешочек, завязанный тесемками. Денег в нем было довольно много, но больше мелочь самой различной чеканки. Оно и понятно — небогатый народ ездил лесной дорогой… Еще прихватили остроконечную шляпу Беринды, которую нашли в комнате, откуда старуху похитили гоблины.

Когда путешественники наконец собрались покинуть зловещий постоялый двор, Анита, как и было решено, посадила метаморфа в мешок. Он покорно уменьшился в размерах.

Мешок ведьма подвесила к ручке метлы:

— Обещала за ним приглядывать, вот и тащи. Можешь по дороге экспериментировать со своим сокровищем.

Аназия не возражала, но, пролетев с ношей едва ли шагов тридцать, принялась жаловаться, как ей тяжело. Метаморф подхватил ее нытье, протестуя против тряского и душного мешка. Анита махнула рукой и развязала тесемки. Оборотень проворно вытянул длинные тонкие ноги, обернул чресла мешковиной и зашагал вперевалку, держась подальше от молодой ведьмы и поближе к лаборантке, с которой у него наметилась взаимная симпатия. Вскоре между метлой и оборотнем завязался разговор. Болтали о природе изменений внешности, обсуждали тонкости различных обликов, причем голосами такими высокими и пронзительными, что у Аниты зазвенело в ушах, и она потребовала замолчать или хотя бы говорить потише. Ее окрика хватило ровно на минуту — едва дело дошло до спора о форме носа (какой предпочтительней, вздернутый и озорной или утонченно вытянутый), как снова перешли на крик и не унимались, как ни приказывала им ведьма заткнуться. Вдруг Аниту осенило.

— Эй, оборотень, как тебя зовут? — крикнула она.

Болтовня тут же оборвалась. Вопрос подействовал чудесным образом — метаморф умолк и понуро побрел, не произнося более ни слова.

Молчание продлилось недолго, превращенец с Аназией вновь затарахтели, и ведьма, уже знавшая рецепт восстановления тишины, сердито бросила:

— Эй, оборотень, как тебя зовут?

— Феминистки!

Вместо метаморфа отозвалась метла. Анита сперва не сообразила, о чем она, но тут и сама приметила на горизонте над холмами россыпь черных точек, медленно увеличивающихся в размерах. Это, разумеется, были они — воинственные ведьмы на помелах.

— Эх, как неудачно, — простонала Анита. — Я с ними в последний раз так разругалась…

Аназия призналась:

— Меня они тоже не любят. Я же блондинка… Как бы спрятаться?..

— Поздно, они нас заметили, — встрял безымянный оборотень. — Вот что, давай мне старухину шляпу!

— А? Шляпу… Зачем?

— Некогда, давай скорей!

Оборотень снова принялся изменяться, мешок, в который он закутался в пути, пополз по текучему, неестественно гнущемуся телу, как живой, обволакивая вновь образованные формы. Превращенец нахлобучил на стремительно отрастающие седые волосы ведьмину шляпу — не очень похоже, но издалека его вполне можно было спутать с Бериндой.

— Аназия, принимай пассажира! — Метаморф, как заправский наездник в седло, взлетел на метлу-блондинку, та пискнула и едва не свалилась на землю. — Полетели! А ты соври им что-нибудь про старуху!

Лаборантка, к удивлению Аниты, безропотно полетела к рощице — единственному месту поблизости, где можно было отыскать убежище. Летела она не очень скоро, феминистки приближались куда быстрее. Вскоре они на бреющем полете, визжа и завывая, окружили растерянную Аниту.

— Ну, вот и встретились, красотка, — злорадно объявила Лавандия.

Усеянный бородавками большой нос грозно нацелился на Аниту, словно таран на крепостные ворота.

— Ага, — согласилась та, — встретились…

Потом вдруг брякнула:

— А матушка Беринда сейчас вернется!

— Так это была она? То-то я гляжу, похоже, что… И куда же она наладилась?..

Устрашающий таранообразный нос отвернулся от Аниты и уставился вслед беглецам.

— Говорит, заметила гномов, которые Сердце Мира тащат, — пояснила молодая ведьма. — Только, по-моему, никаких гномов не было.

— Верно, красотка, не было! Мы бы сверху засекли! — не оборачиваясь, объявила Лавандия. — Это она нас увидела и струхнула. А ну девочки, за мной! Догоним величайшую… Сердце Мира будет нашим!..

Ведьмы, разгоняя метлы, перестроились клином, на острие которого оказалась сестрица Лавандия. Уже набирая скорость, предводительница феминисток велела:

— А ты жди здесь! Не то хуже будет!

— Ну конечно… — Анита заметила, как метаморф с Аназией канули между деревьев. Феминистки закружились над рощей, высматривая беглецов… — Обязательно дождусь вас, не сомневайтесь!

Она торопливо зашагала по дороге, поминутно озираясь через плечо. Конечно, скорость у пешехода не та, чтобы скрыться от летучего отряда, но, может, по дороге встретится какое-нибудь укрытие. Феминистки кружились над рощицей, которая оставалась все дальше, Анита уже собралась вздохнуть с облегчением, но нет — одна из порхающих над деревьями точек устремилась за ней. Когда преследовательница подлетела ближе, ведьма узнала Лавандию… Или не ее? Разве стала бы главфеминистка красить прутья своего помела в золотистый цвет?

Подземелье тянулось и тянулось, однообразное и унылое. Шон удивился, как может существовать под твердью такая пустота, скажи ему кто прежде о подобном чуде — не поверил бы… а вот оно — подземное царство. Голубоватый свет фонарика Беринды по-прежнему выхватывал из темноты небольшой участок пещеры, слизь, сдвинутые и расколотые камни под ногами, иногда — скалу или сталактит в стороне от колеи, проложенной неведомым подземным разрушителем, по следу которого шли сейчас ведьма и рыцарь. Рыцарь подумал о том, что если встретятся гоблины, то предстоит драка, а у него нет подходящего снаряжения…

Он принялся глядеть под ноги, высматривая какое-нибудь оружие. Ну, хотя бы палку… нет, ничего. Конечно, можно драться и камнями, благо их здесь в избытке, — но все же…

На глаза попались следы слизи — такой же, какую оставлял неведомый разрушитель, но старой, ссохшейся комьями. Присмотревшись, рыцарь определил по расположению царапин в старом следе, что эта колея идет поперек той, что привела их сюда.

— Величайшая, поглядите! — позвал он. — Вот еще один след!

— Да их тут полно, — буркнула Беринда. — Ползает, ползает, а что толку?

— Кто ползает?

— Ну, этот, который гномьи стены развалил.

Выдав такой ответ, старушка снова неутомимо зашагала в темноту. Шон пожал плечами и двинул следом. Если ведьма чего-то не знает — все равно виду не подаст. Тем более — верховная ведьма. Ей по должности полагается знать все на свете, вот она и старается соответствовать. Работа такая.

Тремлоу принялся перебирать в памяти сведения о различных тварях, способных на подобные путешествия под землей, но не мог припомнить ничего подходящего. Ясно, что таинственный зверь бродит, вернее, ползает по пещерам то туда, то сюда, то в одном направлении, то в другом, крушит все по пути, оставляет бесконечные следы… но с какой целью? Отпечатков лап как будто не видать, да и как им сохраниться-то на камнях? Хотя, с другой стороны, могли бы в слизи или хотя бы в каменной крошке отпечататься.

Внезапно Шон обнаружил, что под ногами нет ставшей уже привычной колеи. Беринда свернула в сторону от проложенного загадочной тварью следа.

— Матушка, — позвал рыцарь, — а мы верно идем?

— Шонтрайль! — строго ответила ведьма. — Тебя ведет величайшая чародейка подлунного мира. Оставь сомнения!

— Подлунного… — повторил воин. — Но мы-то не под луной, а под землей… Я к тому, что мы от колеи отвернули.

Вообще-то Шон считал, что если ведьма напутала с направлением, то всегда можно вернуться по приметному следу к той полянке, где они провалились сквозь землю, и снова попытаться выбраться на поверхность. А вот если уйти от следа загадочной твари — то и заплутать недолго.

— Ну и что ж такого, — буркнула старуха. — Этот, подземный-то ползун, движется, куда ему надо, а мы — куда нам надо. А надо нам к гномьим поселениям, за гоблинами следом. Кстати, приготовься, мы уже близко. Скоро этот зал закончится, пойдут гномьи ходы да галереи.

— Так, стало быть, и гоблины здесь могут притаиться? А, верно, они совсем недавно здесь прошли.

— С чего это ты решил?

— А вот же! — Рыцарь указал на кучку неопрятных катышков среди камней.

— А что это такое? — Беринда впервые, нечаянно, должно быть, продемонстрировала незнание.

— Гоблинские… э… испражнения. Свежие совсем.

— Ты прав. Шонтрайль! Это именно… да, испражнения. Ничего, когда мы их нагоним, то злодеи еще и не так обга… исправднятся!

Беринда погасила свой фонарик так резко, что рыцарь от неожиданности споткнулся на камнях и едва не свалился. Затарахтели куски гравия под ногами.

— Осторожней! — недовольным тоном велела старуха. — Гоблинов спугнешь, лови их тогда по пещерам.

 

7

Сестрица Лавандия, догоняющая Аниту, была одновременно и похожа, и не похожа на себя — точь-в-точь то же ощущение, что и тогда, на постоялом дворе, когда метаморф стал подражать Беринде. Пока глядишь на него — копия. А отвел глаза, и сразу наваждение пропадает. Не долетев до Аниты, метла со стоном брякнулась на дорогу:

— Ф-фух, устала…

Оборотень кубарем полетел в пыль. Ударившись о землю, перекатился, словно мячик, и тут же поднялся как ни в чем не бывало. Анита заинтересовалась, где он раздобыл одежку, похожую на наряд сестрицы Лавандии, но все оказалось проще — метаморф просто-напросто вырастил ее, превратил часть себя в подобие серой юбки и нелепой долгополой кофты — обычный наряд феминистки.

— А зачем ты в мешок заворачивался? — спросила Анита. — Мог бы шикарный костюмчик соорудить.

— Хочу быть самим собой, — буркнул метаморф, изменяясь и преобразуясь в нечто человекообразное, среднего роста, но серого цвета и со смазанными чертами лица. — А ловко мы этих теток провели!

— Ага… — простонала Аназия, приподнимаясь над дорогой и отряхиваясь. — А я не думала, что ты такой тяжелый.

— И ничего не тяжелый, — веселым голосом ответствовал превращенец. — Просто ты не привыкла.

— К чему это я не привыкла? Мужиков на себе таскать? Не привыкла и не собираюсь привыкать! Сегодня это была вынужденная мера, военная хитрость… Да если бы не феминистки… Хотя…

Лаборантка умолкла. Наверное, задумалась, а «мужик» ли метаморф. Сам-то он о себе говорил в мужском роде, но вообще — кто его знает?

— А чего им вообще от нас надо было? — нарушила молчание Анита.

— Как чего? Сердце Мира, разумеется. Они хотят его вернуть.

— Какое такое Сердце Мира-то? — встрял оборотень. — Зачем мы вообще в город идем?

— Пока что мы не идем, а торчим посреди дороги, — отрезала Анита. — Ну-ка двигаем отсюда! Да не по дороге, а то неровен час феминистки вернутся.

Но ведьмы так и не объявились, и беглецы спокойно убрались с тракта и двинулись к Адигену окольным путем. По дороге сперва Аназия пересказала оборотню историю с похищением Сердца Мира, а потом они оба, споря из-за каждого слова и перебивая друг друга, объясняли Аните, почему ведьмы отыскали их на дороге. Из фраз, которыми обменивались колдуньи, можно было заключить, что в летучем отряде придают большое значение похищенной реликвии и считают, что тот, кто возвратит Сердце Мира в Лайл-Магель, тот и возглавит сообщество ведьм. Лавандия собиралась представить дело таким образом, будто похищение стало возможным из-за небрежности Беринды, а вот она, Лавандия, напротив, проявила бдительность и прозорливость — ей и быть верховной ведьмой. При этом феминистка не представляла, где и как отыскать реликвию, и не надумала ничего лучшего, чем выследить Беринду и отнять Сердце Мира либо выяснить, как его можно заполучить.

— Бедная матушка, — заметила Анита, — бредет себе темными подземельями и даже не ведает, какая еще беда над ней разразилась… Эти уродины — не лучше гоблинов. Надо бы как-то предупредить ее.

— Ничего, разберемся, — ответил метаморф. Теперь он был высоким, плечистым, хотя лицо по-прежнему оставалось бесформенным измятым овалом. — Со мной не пропадете! Как я ловко этих теток вокруг пальца обвел, а? Вы только в городе меня не выдавайте, а уж я для вас… Да я… Вот увидите!

Разговор обратился к последним событиям и подвигам оборотня, затем мало-помалу оказалось, что Аните и слово вставить не дают — Аназия с метаморфом углубились в обсуждение трансформаций внешности и сыпали при этом такими терминами, что у молодой ведьмы снова заболели уши. Наконец она не выдержала и прибегла к испытанному средству:

— Эй, метаморф, а звать тебя как?

Остаток пути до Адигена проделали в молчании. О чем думали оборотень с Аназией, ведьму не слишком занимало. Если попутчики дуются на нее, пусть. Сама же Анита волновалась за Шона. Как он там без нее? Не попал ли в какую-то беду? Правда, с ним матушка Беринда, небось убережет.

Размышляя о Шоне, ведьма даже не заметила, как дошли до Адигена. Брели-то они окольными дорогами, опасаясь снова столкнуться с феминистками, а едва свернули на главный тракт — и прямо перед носом оказались приземистые серые башни городских ворот. Створки распахнуты настежь — заходи всяк, кто пожаловал. В Адигене рады гостям! Перед воротами выстроилась вереница телег и фургонов — повозки по одной исчезали под сводами башни. Обратно тоже двигался нескончаемый поток пешеходов, всадников и разнообразного транспорта. По сторонам от входа стояли нарядные стражники, вооруженные алебардами, а рядом красовался здоровенный щит с перечнем рас, чье присутствие в славном Адигене нежелательно. Пока ждали в очереди, Анита от нечего делать принялась читать список. Ледяные великаны, каменные великаны, огнедышащие драконы, ядовитые змееползы, жаропышные серпенты, гоблины, взрывоопасные джинны-экстремисты, царевичи-дураки, кентавры… Почти все расы оказались незнакомы, а в конце, под старыми выцветшими от времени строками, свежей краской было приписано: «Угрюмцы и печальники любой национальности, а также лица, не имеющие при себе наличных денег». Ни ведьм, ни говорящих метел, ни оборотней в списке не значилось, и веселые, непрерывно хохочущие стражники пропустили компанию в город без вопросов. Впрочем, во избежание неприятностей Анита взяла метлу в руки и нахлобучила шляпу Беринды, чтобы выглядеть заправской ведьмой… То есть она, конечно, и была ведьмой… но скорее внутри, а не снаружи. Ну а в шляпе и с метлой — все же как-то солидней. Не так бросается в глаза легкомысленная внешность. Оборотень стал неприметным и удивительно серым пейзанином. Когда он миновал ворота, стражники глядели сквозь него — подобные типы каждый день сотнями вступают в славный Адиген.

Это только поначалу Шон решил, что в подземелье царит непроглядный мрак. Спустя несколько минут после того, как ведьма погасила колдовской фонарик, глаза привыкли и начали что-то различать в темноте. Постепенно стало понятно, что отдельные куски породы слабо фосфоресцируют, образуя причудливую мозаику серых пятен на черном фоне обычного песчаника. Света эти камни давали немного, но все же позволяли идти по пещере, не натыкаясь поминутно на препятствия, хотя время от времени Шон все равно спотыкался. Беринда каким-то чудом умудрялась шагать среди камней и сталактитов, избегая столкновений.

В темноте и тишине каждый шаг рождал гулкое эхо, а когда Шон спотыкался — отзвуки хруста и перестука бродили по пещерам по несколько минут.

Неожиданно в калейдоскопе бледно мерцающих светящихся камней проступила на высоте пояса неприличная надпись — кто-то не слишком рослый нацарапал светящиеся буквы на ровном участке скалы. Рыцарь с ведьмой заметили надпись одновременно и дружно выдохнули: «Гномы!»

— Ты, Шонтрайль, как определил, что это они? — поинтересовалась Беринда шепотом. — Здесь ведь и гоблины где-то бродят.

— Я — по росту. Это ж карлик писал. А вы как?

— Гоблины писать не умеют, только три буквы могут накалякать. Так у них мозги устроены.

— Какие три буквы? — заинтересовался Шон.

— Ну, как какие… — рассеянно ответила старуха, к чему-то прислушиваясь. — Известно какие — «х»… «й»… — Она замолчала.

— И? — спросил рыцарь.

— Что? — Ведьма перевела на него рассеянный взгляд.

— Третья буква какая?

— «Е», конечно. Во, слышишь?

Шон навострил уши — издалека доносились ритмические постукивания и тихое завывание. Вскоре рыцарь разобрал: «Кто съест гнома — станет сильней! Хей-хей!.. Гнома поймали среди камней! Хей-хей!.. Щас сожрем — и нам веселей! Хей-хей!..»

— По-моему, нам повезло, — заявила Беринда. — Они уже изловили гнома. Шонтрайль, значит, план прежний. Сперва изрядно отметелим гоблинов и немного разомнемся. Главное — не упустить при этом гнома, который у них в плену. Мы его расспросим, узнаем, где прячут Сердце Мира, и тогда ему тоже наваляем, но уже побольше, чем гоблинам. А потом можно будет их еще раз догнать и уже серьезно им накостылять — но это, конечно, только если времени хватит. За мной!

И ведьма целеустремленно двинулась в темноту. Шон едва успевал за старухой, так бодро она помчалась на звуки гоблинского пения. Вскоре в отдалении показались красные отсветы людоедского костра. «И как они, — подумал Шон, — среди камней костер развели? Не с собой же дрова притащили?»

— Кто съест гнома, станет жирней… — донеслось из-за сталактитов, уже совсем рядом. — Кто кости сгрызет…

Тут однообразное бормотание гоблинов перекрыл мощный бас:

— Уроды, блин! Свинячьи хари! Чтоб вас скрутило, пополам разорвало, чтоб вас наизнанку вывернуло, да кишки на рожи намотало, паразитам! Сожрать меня? Сожрать, а?! Да я, век тьмы не видать, вам поперек горла стану! Я вам печенки изнутри грызть стану, от меня вас всех пучить начнет, передохнете, нечисть! Отморозки поганые!

Шона передернуло, до того устрашающе брутально все это прозвучало, но на вожака гоблинов крики не произвели впечатления.

— Заткни обеду глотку, Гыр-Дыр, — велел людоед, продолжая постукивать в барабан. — Еще восемь кругов, потом два притопа, потом три прихлопа, шесть прыжков и…

— Чтоб вам всем экзистенциального ужаса в портки, вонючки раздутые, чтоб вам всем-м-м… м…

Ведьма с рыцарем выскочили в освещенный круг. Гоблины застыли при виде пришельцев — все, за исключением Гыр-Дыра, склонившегося над гномом спиной к Шону. Рев коротышки захлебнулся на середине особенно мудреного проклятия. Беринда заверещала тонким голосом, наводя чары. Странные черные угли из костра веером сыпанули во все стороны. Шон, уже готовый к такому повороту событий, пригнулся, но зря — алые осколки пламени на этот раз сбились в несколько сгустков жара — точно по числу людоедов. Они замерли на миг, а после каждый устремился к облюбованному гоблину. Облепленные раскаленным жалящим роем, те бросились наутек, жалобно завывая, а Тремлоу подступил к связанному гному и склонившемуся над ним Гыр-Дыру. Этому гоблину углей из костра не досталось, похоже, Беринда проглядела его, увлекшись остальными, — так что Шон решил заняться Гыр-Дыром самолично. От мощного пинка под зад гоблин оторвался от земли и с протяжным воплем «Хей-хей!..» взмыл среди мечущихся в воздухе оранжевых углей. Шон успел догнать Гыр-Дыра прежде, чем тот коснулся земли, и нанес следующий удар в ухо. Жаль, что в третий раз настичь гоблина рыцарь не успел — Гыр-Дыр исчез в толпе беспорядочно мечущихся собратьев, взметнув на прощание оранжево-алый гудящий вихрь… И вдруг все закончилось: людоеды унеслись во тьму. Шон только и слышал, как то в одной стороне, то в другой с шорохом осыпались наземь угли. Потом все стихло, лишь гном воинственно бурчал из-под кляпа.

 

8

Анита несколько раз бывала в Пер-Амбое, столице королевства, и была уверена, что знает о городах все. Или по крайней мере знает о них все, что следует знать благонамеренной девушке. Ну или, скажем так, в меру благонамеренной девушке.

Едва ступив на шумные улицы Адигена, ведьма поняла, как ошибалась: в этом огромном портовом городе имелось немало такого, что ей пока что было неизвестно. Прежде всего улицы поразили ее обилием народа.

Еще в Адигене ведьму удивили две вещи. Во-первых, многие из встреченных на улице вовсе не были людьми — на глаза попалось несколько гномов, облаченный в шкуры лесной великан, ящероид в блестящей накидке, эльф со скептически оттопыренной губой и еще пара диковинных, чудных существ, передвигавшихся короткими прыжками. Удивительное дело — горожан и гостей присутствие чужаков вовсе не смущало.

И второе — невообразимая сутолока: на улицах Адигена все бежали, стремительно шагали, неслись, летели… И были необычайно веселы. Хотя ведь не праздник сегодня, обычный день… Анита едва успела пройти несколько десятков шагов, как ее трижды толкнули, один раз наступили на ногу, а также попытались ущипнуть пониже поясницы — невзирая на ведьмовскую шляпу и метлу в руке. И все это — с радостными возгласами, смехом, ухмылками, будто так и следует поступать. Удивительные люди живут в Адигене!

— Не зевай! — прокричал сквозь уличный шум оборотень. — Береги карманы!

Тут Анита и в самом деле почувствовала, как чья-то рука вцепилась в кошелек, подвешенный к поясу. Ведьма стукнула вора по пальцам, но щеголь в красном плаще и ярко-зеленых штанах лишь рассмеялся ей в лицо. Заклинание само собой всплыло в памяти, Анита щелкнула пальцами — и с преступника свалились штаны с бантами по кантику.

Ведьма покрепче сжала метлу, ухватила оборотня под руку и бросилась в переулок, оставив шум толпы за спиной. В боковой улочке было потише, и она перевела дух.

Пока ведьма приходила в себя, метла с оборотнем снова завели трескотню о тонкостях превращений. Анита буркнула:

— Эй, превращенец, как тебя зовут?

Оборотень заткнулся. Воспользовавшись паузой, ведьма спросила:

— Куда подадимся? Хорошо бы где-то остановиться, в порядок себя привести… А то у них здесь ярмарка, что ли?

— Какая ярмарка? — удивилась Аназия. — Ты что, дорогая? Обычный денек, даже не слишком шумно. Давай лучше скорей в библиотеку. Там, кстати, должно быть тихо.

Метла подлетела к метаморфу и опять завела речь о том, какие у нее чудесные золотистые кудри, да какая стройная фигура, и как жаль, что превращенец этого не может оценить… Тут Анита не выдержала:

— Да что ты с этим людоедом… — начала она.

— Я не людоед! Он не людоед! — в один голос заспорили спутники.

Превращенец разволновался, вытащил откуда-то свои странные бусы и принялся быстро перебирать их лапками, число пальцев на которых непрерывно менялось — так что у Аниты даже голова закружилась.

— Я не людоед! — бормотал он. — Неправда, я никогда… Гоблины принуждали, а я только выполнял, они заставляли…

— Да? А почему же эта, — ведьма кивнула в сторону Аназии, — говорит, что ты просил у них кусочек тебе оставить?

— Я никогда, мне только бусы… бусики мои… — Бусы завертелись в быстрых пальцах с удвоенной скоростью. Голос оборотня стал тише. — Это мне для обращений, я без бусиков не могу, я… мне бусики… бусики мои… мне новые облики нужны, иначе никак… так мы устроены… нация наша такая…

— Чего ты к нему все время цепляешься? — вдруг взвилась Аназия. — Пользуешься тем, что мы от тебя зависим, да? Видишь, он тихий, безобидный — а ты цепляешься! Как зовут, да как зовут!

— Ладно, пошли в библиотеку… — перебила Анита, морщась.

— Шонтрайль! — потребовала ведьма. — Вытащи кляп из его пасти!

— Величайшая, — осторожно произнес рыцарь, — по-моему, это рискованно. Вообще гоблины, конечно, твари мерзкие и тупые, но иногда, должно быть, по наитию, действуют удивительно верно. Вот кляп этот, к примеру…

— Ты думаешь? — По тону ведьмы чувствовалось, что ее меньше всего интересует, о чем думает спутник, да и вообще она глубоко сомневается, что он способен на это. — Ну, давай, давай, под мою ответственность — не терпится расспросить его, куда мерзкие ворюги поволокли Сердце Мира.

Гном, разумеется, помалкивал, только пыхтел из-под тряпки, которой ему заткнули рот, да вращал глазами, переводя взгляд с ведьмы на Шона и обратно. Выглядел он, как и подобает гному, грозно и потешно одновременно. Клочковатая борода, шишковатый нос и огромные глаза, которые сейчас полыхали гневом. Ростом он, пожалуй, достигал поясницы рыцаря, но определить точнее было затруднительно, поскольку коротышка лежал, обмотанный веревками, словно приготовленный к отправке багаж.

Шонтрайль, пожав плечами, выдернул кляп, на всякий случай отпрянул — и, как выяснилось, не зря. Пленник сперва плюнул, а после возопил хриплым басом на все подземелье:

— А ну, твою мать, живее! Развяжите мне руки! И развяжите же мне ноги, чтоб вам лопнуть! И веки мне поднимите! Нет, веки трогать не надо! Может, эти грязные гады, эти гнусные паразиты, эти вши-переростки еще не сбежали далеко?! Я их догоню, чтоб мне сквозь землю взлететь! Я им бошки в задницы затолкаю, костыли переломаю! Я их всех по стенам размажу мелким слоем на хрен! Чё зенки вылупил, дылда стоеросовая? Развязывай, ёптыть! А ну, освободить меня, я сказал, на хрен, немедленно!!! Я им устрою солнечный де…

Беринда щелкнула пальцами — гном взлетел в воздух и перевернулся вниз головой. Это озадачило коротышку настолько, что он умолк на середине проклятия.

— Ну вот что, — сказала ведьма. — Помолчи-ка, мелкий. От твоего рева пещера обрушится.

Однако заткнуть гнома было не так-то просто.

— Пещера?! — завопил он громче прежнего, так что, кажется, в самом деле содрогнулись камни под ногами. — Это, по-твоему, старуха, всего лишь пещера? Да это Подземный, мать его, Чертог! Это Королевство-Под-Горой, чтоб мне больше никогда не писать на стенах! Это лучшее из мест! Как у тебя, старая ты кошелка задрипанная, язык твой повернулся, чтоб его растянуло на три мили и…

Беринда снова щелкнула пальцами. Гном быстро опустился, и его макушка треснулась о камни в опасной близости от тлеющих алым черных камней из костра. Сильного впечатления на коротышку это не произвело, но все же он умолк.

— Не смей так разговаривать с ведьмой, — приказала Беринда.

— Ёптыть… — озадачился гном. — А что я такого сказал?

— Ты сказал: «Твой язык, чтоб его…» Если бы ты закончил свою фразу, могло получиться проклятие. Я не выношу, когда меня проклинают, потому что приходится убивать проклинателя, а это отягощает мою душу, и без того отягощенную убийством нескольких сотен недругов.

Пленник замер, переваривая услышанное. Беринда кивнула и продолжила:

— Слушай меня и отвечай на вопросы. Если твои ответы мне понравятся — отпущу. Если нет — пожалеешь.

— Так ты ведьма, что ли, бабка? А шляпа твоя где? И эта, метелка твоя?

Гнома снова тряхнуло, и удар в этот раз вышел посильней.

— Вопросы буду задавать я, — повторила Беринда.

— Ладно, валяй, старушенция, — согласился гном. — В конце концов, вы прогнали гоблинов даже быстрее, чем я успел им навалять как следует. Может, я отвечу на вопрос-другой. Из доброго расположения… из дружеского. Враги гоблинов — мои кореша, да.

— Хм… — Беринда, как обычно, не слушала ответов, она обдумывала вопросы. — Где Сердце Мира? И кто его украл?

— Не знаю никакого Сердца, — тут же отозвался гном. — Обходчик я, а не лекарь. Про сердца всякие у лекарей спрашивать надо, про селезенки, ребра, про хрящики, затылочные кости и мошонки. А я — обходчик. Старые штольни обхожу, за порядком присматриваю.

— Плохо присматриваешь, — вставил Шон. — Нынче целая галерея обрушилась, так что эта компания гоблинов сюда свалилась.

— А, ну так это Червь Пениалис шалит, чтоб его в узлы скрутило, — с готовностью отозвался гном. Должно быть, обрадовался, что можно поговорить на отвлеченную тему. — Он всегда так. Ползет себе, все, что по пути попадется, вдребезги крушит, хрен старый. Ну а теперь вот к нам сюда повадился, чтоб ему винтом завиться. Раньше-то по дальним подземельям ошивался, червяк, а теперь — сюда приперся. Нам, обходчикам, работы добавилось. Что ни день — обвал, авария… Чтоб ему лопнуть!

— Ты мне зубы не заговаривай, — снова вмешалась Беринда. — Говори, где Сердце Мира и кто его из Лайл-Магеля стырил? Ну, быстрей!

Гном снова спикировал к земле и приложился макушкой — на этот раз гораздо сильнее, так что даже для его толстого черепа вышло ощутимо.

— Да не знаю же я!!! — завопил он. — Ёптыть!!! Чтоб мне сквозь землю вознестись! Гадом быть! Чтоб мне на солнце изжариться! Правда не знаю, что за Сердце! Истинно не знаю! Действительно! В натуре! Зуб даю! Пуп на пузе — никогда и не слышал, что это за сердце у мира такое! Вы хоть скажите, что это за хрень такая — Сердце Мира?

— По-моему, не врет мелкий, — заметил Шон. — И впрямь не знает про Сердце. Может, пусть лучше про Червя Пениалиса расскажет? Очень мне интересно, что это за зверь такой. Ведь никакой дракон так не наворочает, как эта тварь.

— Шонтрайль, мы здесь по делу, — строгим голосом напомнила Беринда. — А о твоих интересах мне хорошо известно, ее величество, твоя тетка, как-то рассказывала. Потом будешь чудовищ убивать, в свободное от работы время. А ты, вежливый мой, слушай. Я тебе расскажу о Сердце Мира. И если окажется, что ты о нем вправду не знаешь, то гляди… пожалеешь, что мы тебя у гоблинов отбили. Понял?

 

9

Дорогу в библиотеку взялась отыскать Аназия. Она вообще, когда заметила, что Аните город непривычен, стала строить из себя девицу опытную и бывалую, да только в облике метлы не больно-то пофорсишь. Правда, дорогу она все же нашла — с третьей или четвертой попытки. Библиотека размещалась в сером двухэтажном здании, расположенном за рынком. Задняя стена была глухая, без окон, и за ней шумели торговые ряды — так шумели, что даже лаборантка с оборотнем прекратили болтовню, не в силах перекричать накатывающий волнами базарный гам. Зато едва ведьма переступила порог библиотеки, как сразу оказалась в прохладной тишине. Вокруг было сумрачно и пустынно, казалось, все здесь покрыто пылью — даже мутные окна почти не пропускали света. Анита замерла у порога, ожидая, пока глаза привыкнут после солнечной улицы. Она различила уходящие в темную глубину зала стеллажи, когда совсем рядом раздалось:

— Чем могу служить, сударыня? Чего желаете почитать? Про любовь? Об отважных рыцарях и похотливых драконах? О заморских кавалерах? Об извращениях превращенцев?

Анита оглянулась — оказывается, она прошла мимо, не заметив, что у дверей за корявым столиком, заваленным свитками, притаился тщедушный старикашка, такой же пропыленный и серый, как и все вокруг.

— Нет, — ответила ведьма, — такие книжки меня не интересуют. Мне бы эту, как ее…

Метла дернулась в руке и зашептала:

— «Извратительные трансмутации»! Спроси трактат «Извратительные трансмутации»!

— «Извратительные трансмутации»… — повторила Анита.

— А мне про оборотней чего-нибудь! — пискнул превращенец. — И чтоб картинок побольше.

Ведьма покосилась на него — метаморф успел преобразиться в ребенка лет двенадцати на вид, толстого и вполне противного.

— Про оборотней… — Старичок нагнулся и вытащил из-под стола ярко размалеванную тонкую книжицу. — Ступай к окошку, малый, почитай про оборотней. А ты, барышня, серьезную книгу выбрала! Там весьма и весьма извратительные способы человеколюбия описаны. Вижу, знаешь толк в извратительностях, а? Пошли со мной, в дальнем закуте у меня такие интересные книги хранятся…

Старикашка, кряхтя, полез из-за стола, шурша пыльными стопками пергаментов. Аните показалось, что смотритель вот-вот рассыплется невесомым серым прахом, но нет — он выбрался из своего угла и проворно заковылял между рядами полок, уставленных пыльными фолиантами. Ведьма зашагала следом, разглядывая выцветшие корешки и позеленевшие от времени медные застежки.

— Вот она, — объявил наконец смотритель, указывая на верхнюю полку. — Доставай-ка, барышня, а то я старый уже.

Анита прислонила метлу к полкам, встала на цыпочки и потянулась к указанной книге, как внезапно ощутила, что старичок, жарко дыша ей в шею, полез под юбку. Недолго думая, ведьма треснула библиотекаря «Извратительными трансмутациями» по голове. Старичок рухнул на пол, взметнув облачко пыли. Ведьма испугалась, что дряхлый дед расшибся насмерть, но тот спокойно объявил из пыльных сумерек:

— За просмотр книги — пять грошей. И за мальца еще два. Итого семь. Не хочешь старость мою уважить — плати монеты!

Анита сочла, что, заплатив, избавится от приставаний и может уединиться с Аназией у какого-нибудь окна, чтобы без помех полистать книгу, — не тут-то было. Старик не думал отходить от ведьмы, крутился поблизости и тихим монотонным голосом бубнил, какие еще книги об извратительном человеколюбии есть у него на полках. Наконец Анита не выдержала.

— Ну вот что, — заявила она, — погляди вверх, старый хрыч.

Старичок поднял глаза — точно над его всклокоченной макушкой зависла толстенная книжища в медном окладе, очень тяжелая на вид.

— Только попробуй полезть! Если я отвлекусь, книжка сразу свалится! — пообещала Анита.

Библиотекарь сделал шаг в сторону, потом еще и еще — книга неотступно следовала за ним, нависая над головой. Старик тяжело вздохнул и заковылял прочь, сопровождаемый, словно нимбом, тяжеленной книжищей. Анита зашагала к окну, и метла последовала за ней, подрагивая от нетерпения. Ведьма опустила книгу на широкий подоконник, помахала ладонью, разгоняя взметнувшуюся пыль, и спросила:

— Аназия, а что этот старый козел говорил об извратительном человеколюбии? Что в этой книжке такого? Я думала, это книга заклинаний…

— Ну… — Лаборантка, похоже, смутилась. — Понимаешь, это книга… такая, о разном… О всяких тонкостях человеческих взаимоотношений… И заклинания там тоже есть, в конце.

Анита внимательно поглядела на метлу, и ей снова почудилась тощая девица с лошадиной физиономией и сбившимся набок алым бантом в соломенных кудрях.

— А ну-ка, подружка, рассказывай! Что у тебя с этими заклинаниями случилось? Ты же говорила, что изучаешь эту, как ее… левитацию? А на самом деле?

— Ну, эта… А ты никому не скажешь?

— О чем не скажу?

— Ну, об этом. Послушай, если будешь помалкивать, я и тебе помогу блондинкой стать. Только никому не говори, ладно?

— Блондинкой… Так вот в чем дело!

— Ну да, — закивала Аназия. Теперь, когда она решилась признаться, слова так и полились: — Я в самом деле не всегда была блондинкой, но в этой книге… ну, там всякие способы человеколюбия… Вот, а есть и еще описание, как добавить привлекательности, понимаешь? Ну, чтобы стать желанной для этого самого человеколюбия. Левитация — побочный эффект. Просто я случайно вместо осиновой спецмешалки взяла прут из летучей метлы… Ну, заболталась… Все из-за Кримзы, она виновата! А так-то я вообще собиралась блондинкой стать… ну, чтобы… ну, привлекательной чтобы… Только ты уж никому, ладно?

— Ладно, никому ничего не скажу — буркнула ведьма, оглядываясь. — Но ты меня, конечно, Аназия, прости, что я тебе так прямо это говорю… ты — дура полная, необратимая.

Из-за соседнего стеллажа послышались шаги и лязганье. Анита ждала. Наконец показался решительно вышагивающий старикашка. Книга по-прежнему угрожающе раскачивалась над его макушкой — только теперь он напялил невесть где взятый ржавый шлем с полуоторванным забралом. Оно-то и дребезжало при каждом шаге библиотекаря.

Пока Беринда рассказывала гному о похищении Сердца Мира, Шон внимательно следил за лицом коротышки. Допрос пленных является, как известно, одной из неотъемлемых частей военной науки, а Тремлоу считал себя специалистом. Сейчас было похоже, что гном в самом деле непричастен к налету на Лайл-Магель. Во всяком случае, слушал он с интересом, цокал языком и в некоторых особо острых местах одобрительно кивал. Закончив повествование, ведьма перевернула коротышку головой кверху и медленно опустила на каменный пол пещеры.

— Ну? Что скажешь? — поинтересовалась Беринда.

— А… расскажи-ка, тетка, как назвался гном, который вам всучил это… э… Сердце?

— Он сказал, что его зовут Ламперон Сокрушительный. Знаешь такого?

— Не… И не слыхал никогда. А как он выглядел? Не был ли это такой неприятный карлик с красным носом, маленькими глазенками бегающими, молодой совсем?

— Похож.

— А, ну, тогда все сходится, — кивнул коротышка. — Никакой он не Ламперон вовсе, а зовут его Пампукка Нае… Э, как бы по-вашему, на вашем человеческом языке сказать… перевести как… Да! Пампукка Обманщик. И еще Балаболкой все дразнят. Вот никак я не думал, что Балаболка на такое способен… Ну что ж, если это в самом деле он Лайл-Магель ограбил, то могу вас к нему отвести, а там разбирайтесь сами.

— Ладно. — согласилась ведьма. — Шонтрайль, размотай его — и в путь. Мне не терпится возобновить знакомство с этим Балаболкой.

Шон принялся сматывать с карлика веревку слой за слоем, попутно расспрашивая:

— Так а что сходится? Ты сказал «все сходится»?

— Ну как же, — с готовностью отозвался гном. — Пампукка вечно что-то выдумывает, вечно кого-то важного изображает. У нас его никто не уважает, потому что он трепло и раздолбай. Не в авторитете Балаболка, короче говоря. Так он повадился наверх ходить и там вашему брату, наземникам, головы морочить… Будто он в законе, представляется, будто крутой. Вот уж не думал, что кто-то ему поверит…

— Эй, Шон, поторопись, — недовольно бросила Беринда, которой вряд ли нравилось обсуждение ее промашки.

— Да, так я и говорю, — продолжил гном. — Ну что за лохом надо быть, чтоб бредням Обманщика поверить? Не думал я, что Пампукке удастся хоть кого этак крупно надуть. Сердце-то Мира — вовсе не сердце никакое. Мы его случайно отрыли в дальней штольне… Лежало себе и тихонько дергалось. Раньше колотилось медленно, потом быстрее стало вздрагивать, чаще. Так что никак не может такого быть, чтоб оно со всем миром в такт… Лажа получается!

Шон наконец покончил с последними узлами, и гном умолк, разминая затекшие руки.

— Ну, — поторопила Беринда, — мы идем или нет?

— Идем, только вот угли затоптать надо, — ответствовал коротышка. — Здесь у нас порядок, в Подземном Чертоге, запрещено открытый огонь без присмотра оставлять.

Он принялся сгребать в кучу едва тлеющие красные камни. При движении странные уголья вспыхивали ярко-алым.

— А что это? — поинтересовался рыцарь.

— Ёптыть! Ну ты недалекий, дылда, — брюзгливо ответил коротышка. — Кокс — топливо будущего. Пока рано об этом говорить. Будущее пока не наступило.

— А звать тебя как?

— Дальноход Добродушный. Не люблю я на месте сидеть, нервничать начинаю, если долго вокруг одно и то же, злюсь, злюсь из-за этого! — Гном со всей силы звонко стукнул себя кулаком по ладони. — Ненавижу однообразие, ёптыть!!! Хожу, брожу везде… За это и прозвище такое. А Добродушный — это фамилия. Я уж где только не побывал… И за море даже плавал! Ладно, погодите, сейчас я камнями это дело завалю, песком засыплю… Ну вот, теперь порядок, можно идти, наземники.

Он уверенно зашагал в темноту, и ведьма с рыцарем потопали следом.

— Эй, гражданин Добродушный! — окликнул Шон. — А что ты за морем делал?

— Известно, что… В алмазных копях на Шампурманских островах вкалывал. Понесла меня туда нелегкая, приключений захотелось на свой зад! Хлебнул там всякого, на Шампурме этой, среди волколаков и горных хмырей, чтоб их всех на клочки разорвало! Но я такой — и домой вернулся, а все равно на месте не сижу. Вот в обходчики определился, хоть и без дальних странствий, а все время на ногах. Веселей так, бодрее, радостней!

Гном, как оказалось, был малым словоохотливым и теперь болтал без умолку.

— А сейчас нам, обходчикам, работы прибавилось, в натуре. Червь этот Пениалис, чтоб его в узлы скрутило, нет-нет, да и обрушит что-нибудь. То там, то здесь. Дырки в своде образуются, всякая пакость сверху валится… То оборотни, то гоблины эти! Теперь вот вас принесло… А у нас же Подземный Чертог, у нас порядок, ёптыть! По понятиям все! Вот я и хожу. Хожу туда, хожу сюда…

— А что за Червь-то? — Шон, пользуясь тем, что ведьма молча размышляет, решил расспросить проводника как следует.

— Червь и Червь… Пениалис… Он того… — Гном задумался, припоминая. — А, блин, вспомнил! Символизирует мужское деятельное начало, во! В покое не остается, вечно движется, пронзая пространство! Ну а сейчас-то и вовсе озверел, падла, чтоб его винтом…

— А почему сейчас? — не отставал Шон, шагая следом за гномом. Беринда мелко семенила позади. — Сейчас-то что произошло?

— Как что? — Гном даже притормозил. — Ты чего, проницательный ты наш? Это ты должен лучше меня знать! Это ж ты под небом живешь, а не я! Кто из нас наземник, ёптыть? Новая звезда, вот чего! Так наши мудрецы и знатецы объясняют. Взошла новая звезда, и все чудесатые чудища нынче — того.

— Чего — того?

— Озвезденели, вот чего. Бесятся. Говорят, у вас там, наверху, двух драконов видели. Так драконы эти — тоже того. Бесятся, в общем… ну, так и этак, в разных, стало быть, позициях. Две горы разваляли уже.

— Новая звезда воззвала к активности дремавшие до поры эромагические силы, — буркнула Беринда.

— Чего-чего? — обернулся Шон к ведьме.

— Пара этому червяку нужна, вот он и бродит, ищет ее.

— Ёптыть! — подтвердил Добродушный.

 

10

Взглянув в пылающие отчаянной решимостью глаза библиотекаря, Анита даже вздрогнула — ух, какие странные люди встречаются в большом городе… Она оглянулась в поисках орудия, при помощи которого можно было поставить буйного старца на место. Ничего подходящего — только книги… Тут за соседним стеллажом прозвучал противный высокий голосок:

— А почему он шлем на голову надел?

Показался безымянный оборотень в образе толстого мальчишки, прижимая к пухлой груди все ту же книгу про оборотней. Старик замедлил шаги.

— Я говорю, ты в прошлый раз такому же шустрому дураку не голову ведь открутила? — продолжал метаморф. — Не голову, а это, значит, самое хозяйство, которое пониже и которое этому старикашке как раз голову и заменяет.

— Ах, ты! — заверещал библиотекарь. — Маленькая дрянь! Ты как посмел такое о пожилом человеке сказать? Да я тебя…

Оборотень пожал плечами.

— Я только предупредил. Эта девица с непрошеными ухажерами очень ловко разбирается. Я сам видел. И слышал, ага. Там такой крик потом стоял, что ты! А ты, дед, ей не нравишься.

Анита приняла гордый вид и подбоченилась. Решимость старца таяла на глазах.

— Ну, я предупредил, дедок, а там дело твое, — продолжил метаморф. — Я пойду еще почитаю. Очень уж книжка интересная. Оборотни всякие, вурдалаки и вервольфы… Здесь написано, что каждый может превращаться. И я, значит, тоже могу.

— Глупый мальчишка! Иди читай свою ерунду! — проблеял библиотекарь. — Не мешай взрослым. Превращайся там в углу!

— Зачем же в углу? — надменно ответствовал оборотень. — Я и здесь могу. Значит, так… как там в книжке-то советуют… Во-первых, глубокий вдох…

Он закрыл глаза, демонстративно глубоко вздохнул… и принялся расти и в ширину, и в высоту. Лицо начало вытягиваться, челюсти ощерились здоровенными острыми зубищами, тело стало поджарым и жилистым, обрастая мохнатой шерстью… Чудовище открыло глаза — огромные, желтые, тусклые — и облизнулось, пристально разглядывая старика. Тот, поймав на себе этот заинтересованный взгляд, пискнул и помчался прочь, демонстрируя недюжинную для его преклонных лет прыть. Тяжелая книга неслась за ним, по-прежнему нависая над макушкой и почти не отставая. Ржавое забрало отбивало дребезжащую маршевую дробь.

— Ну вот, — заключил оборотень. — От старикашки избавились. Теперь про извратительные заклинания спокойно можно почитать… Очень мне желательно Аназии помочь. Очень уж жалко ее. Давай, Анита, читай про заклинания.

Ведьма с любопытством осмотрела новую личину превращенца: однако, внушительно… Не удержавшись, потыкала пальцем в широченную волосатую грудь — оказалось мягко и податливо. Ну, ясно — надулся для объема. Оборотень осклабился, показывая громадные зубы, но потом скромно пояснил:

— Не настоящие они. Видимость одна, клыки тоже мягкие, хочешь пощупать?

Тут из-за полок, ощерившихся пыльными корешками инкунабул, показалась желтая шевелюра.

— Ну как? Убрался противный старичок? — Наконец осмелев, метла выплыла из укрытия. — Феминистки, конечно, все до единой редкостные остолопки… и вообще бестолковые… но иногда, как встретишь этакого, вроде здешнего библиотекаря, так и феминисток понимать начнешь! А ты, Анита, прекрати! Хватит превращенца лапать! Ишь, руки распустила! Давай лучше делом займемся, пока этот маньяк не вернулся.

«Странно, — подумала Анита, — лаборантка, не побоявшаяся напасть на гоблина, струхнула при виде приставучего старикашки? А ведь библиотекарь хоть и нахальный, но довольно безобидный…» Но раздумывать над причудами лаборантки было недосуг, Аназия уже вилась вокруг, подталкивая ведьму под локоть:

— Давай, давай скорей! Ну давай же, там, в самом конце, перед примечаниями!

Пока Анита листала страницы, помело мешало ей советами — на какой странице искать, да про что именно читать прежде всего. Наконец удалось отыскать нужное заклинание. К удивлению ведьмы, привыкшей обходиться правильно произнесенными волшебными словами, операция по «обратному извратительному воплощению» требовала кое-каких ингредиентов. Зато Аназия выслушала рецепт совершенно спокойно, тряхнула бантом в желтой шевелюре и попросила Аниту переписать повнимательней.

— А то с этими превращениями, если чуть ошибешься, так уж и не знаешь, какую извратительную извратительность получишь в конце концов… Метла — это еще ничего.

Молодая ведьма принялась переписывать из книжки плохо отточенным пером, которое превращенец отыскал на столе приставучего библиотекаря. В основном ингредиенты были знакомы: жабья желчь, куриные зубы, пот вампира… Но одно слово поставило ведьму в тупик: что такое «кокс»? Аназия тут же разволновалась и попросила глянуть в толстенной книжище, которую назвала «юнциклопудией». Когда Анита с трудом подняла фолиант, чтобы перенести на стол, ей пришло в голову, что тяжеленную книжищу нужно было назвать энциклотрипудия. Там отыскалось искомое слово: «КОКС — продукт угнетенного обжига черного горючего камня (см. УГОЛЬ)». Ниже стояли крошечные буковки: «Примечание: а кому охота себе этим идиотским К. голову морочить, найдите гнома и расспросите. Если повезет, у гнома все и узнаете. Только гномы сильно ругаются» .

— Гнома, значит… — протянула Анита. Она решила: это перст судьбы, указующий, что ей непременно нужно отыскать Шона в гномьих подземельях. — Значит, придется к гномам наведаться.

Аназия не возражала — слишком уж ей хотелось поскорей снять извратительное заклинание.

— Только сперва в аптеку заглянем, остальное барахло подберем, — напомнила метла. — Чтобы уж не ждать, когда этого кокса добудем.

Воцарилась тишина, во время которой Беринда, видимо, обдумывала планы мести, а Шон беспокоился за Аниту. Потом Добродушный подал голос:

— Так, дылды, мы уже к центральным чертогам подходим. Куда вас теперича вести?

— Да, — подхватил Шон, — какой у нас план, величайшая?

— План очень простой, — бросила ведьма, — взять за задницу этого шаромыжника, Пампукку этого…

— Ну, гхм… — Гном почесал бороду. — Вы со мной по-хорошему… то есть гоблинов разогнали, чтоб лопнуть паразитам, даже раньше, чем я им успел навалять как следует… и все такое… То есть я к вам со всем дружеским расположением, чтоб мне сквозь землю вознестись… Но посудите сами: вы явитесь к Пампукке, возьмете его за задницу, а все прочие гномы станут смотреть, как вы бесчинствуете? Мне ж Пампукку не жалко, он нам всем надоел, чтоб ему под обвал попасть… Но ведь непорядок! Не по понятиям!

— За себя волнуешься, — догадался Шон, — что, мол, чужих привел?

— Да мне-то начхать… — неуверенно буркнул гном. — Я о вас беспокоюсь.

— А что, по всем правилам военной науки, во время рейда по тылам противника неплохо бы замаскироваться. Ну, там, борода накладная или колдовская иллюзия…

— Шонтрайль, не говори ерунды, — оборвала Беринда рыцаря, — какая, к бесам, маскировка? Ты, такой верзила, хочешь притворяться гномом? Да если хоть один из этих карликов вздумает пальцем пошевелить, я здесь все разнесу!

— Здесь нельзя разносить, — строго заметил Дальноход Добродушный. — Мы все же не на поверхности, а в Подземном Чертоге. Здесь разнес чего-нибудь не то, конструкцию несущую потревожил — и привет. Все обрушится. Ну, это, чтобы покарать дерзеца, говорю, своды рухнут на голову ему. Так старейшины учат.

Потом помолчал немного и закончил:

— Если б можно было, я бы сам здесь все разнес. Но нельзя!

— Ну, значит, твоим приятелям остается только одно — вести себя так, чтобы мне не пришлось разносить, — подвела итог Беринда. — Так что двинули прямо к Пампукке!

 

11

Прежде чем отправляться на поиски аптеки, Анита попросила оборотня принять более мужественный облик. Если при ней будет внушительный мужчина, рассудила ведьма, то и приставать будут меньше. Эх, был бы здесь Шон…

Оборотень перебрал «бусики», задумался на минуту… и обратился небритым плечистым мужиком вполне разбойной внешности. Нахлобучив шляпу Беринды и прихватив лаборантку, Анита двинулась в путь.

Прохожие на улице в самом деле сторонились парочки с метлой, но ведьма заметила, что спутник постоянно озирается и как будто нервничает. Проследив взгляд метаморфа, она увидела пару стражников в потертых колетах — точь-в-точь как у толстого сержанта в Пер-Амбое, который когда-то арестовал их с Шоном. Стражники разглядывали оборотня с заметным любопытством. Но так и не остановили, повезло. Анита смилостивилась и позволила ему сменить облик на менее грозный. Превращенец увлек ведьму в какой-то закуток, где его преображение никто не мог заметить, и быстро изменился. Рост уменьшился, плечи опустились и сжались, хищный нос расплылся в красную бесформенную грушу…

— Послушай, а собственный облик у тебя имеется? — заинтересовалась Анита. — Ну, твой собственный, настоящий?

Метаморф сразу заскучал и, глядя в сторону, принялся громко сопеть грушеобразным носом. Не хотел отвечать.

— Ладно, ладно, какой ты скрытный… — Анита махнула рукой. — Идем уж!

В аптеке, которую удалось найти по устрашающей вывеске — песочные часы и ржавая коса, — сыскалось все, за исключением загадочного кокса. Более того, аптекарь даже не имел представления об этом ингредиенте. Аназия, уже предвкушавшая избавление от постылого облика, принялась шмыгать несуществующим носом:

— Что же теперь? Я надеялась, так ждала… И все из-за какого-то несчастного кокса! Из-за ерунды, которую никто не видел и не знает!

— Никто, кроме гномов, — напомнил метаморф. — Гномы должны знать, так написано в энпиклотрипудии.

— Так мы же и собирались к гномам, — сказала Анита. — Заодно и наших там разыщем. Ну и кокса добудем. Где тут у них этот самый Главный Портал гномий?

Отыскать знаменитый Портал оказалось легко — громадную серую скалу над ним было видно издалека. Анита, запрокинув голову, полюбовалась живописными уступами, но метаморф заявил:

— Это не настоящие скалы. Мелкие их сами сделали, для красоты. Чтобы каждый понимал — здесь живут гномы.

— Можно было вывеску написать, — брякнула метла.

Анита хмыкнула, а превращенец терпеливо пояснил:

— Это и есть вывеска. Во-первых, даже неграмотный сразу поймет, а во-вторых, видно отовсюду. Им же выгодно, гномам, чтобы народ валил. Вот они и завлекают.

— А зачем им народ? — поинтересовалась Анита.

Гномы никогда не входили в сферу ее интересов, ведьма предпочитала мужчин покрупнее.

— Они за плату к себе впускают. По пещерам водят, всякие чудеса показывают. Или, скажем, захотел кто-то у гнома секретный замок заказать с фигурным ключиком… или колечко с самоцветным камушком… Видишь, есть у них какой-то кокс, а про него даже аптекарь ничего сказать не может. Аптекарь — он про всякую гадость знает, а про кокс — нет. Его, кроме как у гномов, и не найти, значит. Поэтому гномы и придумали такой закон, что сделки с их братом можно заключать только в Королевстве-под-Горой. А за вход — плати!

— А, тогда понятно. Поэтому они и гору построили, чтобы было Королевство-под-Горой. Иначе сделки в Адигене заключить не смогут. Слушай, а откуда ты все знаешь? Ты у гномов бывал прежде?

И, как обычно, когда разговор касался его прошлого, оборотень умолк и тревожно засопел. В молчании приблизились к основанию серой скалы, живописно украшенной разбросанными там и сям по склону кустиками и полянками с пестрыми цветами. Неподалеку, завершая идиллическую картину, журчал ручеек. Только теперь, оказавшись у подножия, Анита разглядела тщательно замаскированные стыки между камней. В самом деле — гора рукотворная, а ведь издали казалась вполне настоящей…

— И охота было такую громаду строить, — подумала ведьма вслух.

— Имидж для гнома — это все, — отозвался превращенец. — Лишь бы снаружи было гладко да красиво — за это любой коротышка удавится.

— А ты и обычаи гномов хорошо знаешь? — уважительно спросила метла. — Откуда?

— Встречались… — коротко пояснил оборотень, а руки его принялись с удвоенной скоростью перебирать бусики.

Обогнув громаду, путники оказались перед входом, который тоже выглядел вполне живописно: в крутом склоне зияло отверстие, превращенное в шикарную арку. Створки врат, выкрашенные ярко-красной масляной краской, похоже, никогда не затворялись — нижняя часть вросла в землю, тонула в ползучих зеленых побегах. Странно, что при таком богатом убранстве Портала у входа нет ни души. Позади шумел многолюдный город, а из ведущего в подземелья темного зева несло прохладой и не доносилось ни звука. Очень странно. Анита оглянулась на превращенца, покосилась на метлу — оба молчали. Пожав плечами, ведьма шагнула внутрь.

И тут же теплые солнечные лучи, яркие краски, гомон — все осталось позади. Она очутилась в темно-серой гулкой тишине. Каждый шаг отдавался негромким, но отчетливым эхом, с шуршанием уносившимся под высокий свод, во тьму… даже льющийся сквозь распахнутые ворота дневной свет здесь становился блеклым, бесцветным. И — никого.

Анита ожидала, что Главный Портал окажется наводнен людьми и гномами — если это заведение так оформило вывеску, то ведь не зря же? Подобная реклама должна привлекать толпы клиентов…

— А почему… — начала ведьма, но договорить не успела.

Перед пришельцами возникла фигура — выступила из темноты и сдержанно поклонилась. Гном был просто загляденье, как картинка из книжки. Синий камзол с серебряными пуговицами, красный колпак на снежно-белых кудрях, сапожки с загнутыми носками и длиннейшая тщательно расчесанная, волосок к волоску, седая борода. Огромные глаза подземного жителя взирали на посетителей с участием и дружелюбием.

— Прошу прошения, достопочтенные гости Главного Портала, — с приличной скорбью в голосе произнес гном. — Нынче мы закрыты.

— Как закрыты? Почему?

— Уже второй день, — так же грустно продолжил карлик. — Увы, мы бы желали всегда принимать гостей в нашем Главном Портале, мы всегда рады предложить наземникам наши скромные услуги, но уже второй день вынуждены отказывать нашим уважаемым посетителям во входе в Королевство-под-Горой. Как видите, работа мастерских прекращена, лампы погашены…

Поскольку оборотень помалкивал и явно не желал вступать в беседу, заговорила Анита.

— А что случилось?

— По причинам, от нас не зависящим, миледи. Поверьте, наши старейшины совещаются и непременно придумают способ преодолеть затруднения.

— Да какие затруднения?

— Страшное чудовище, наиболее могущественная из тварей подземелья — Червь Пениалис. Он повадился в здешние края, и теперь пребывание в наших чертогах стало небезопасно. Посему мы вынуждены прекратить прием посетителей. Исключительно из опасений за их безопасность, ибо Червь Пениалис необычайно грозен и непредсказуем!

— А как же нам быть? — Анита постаралась изобразить любопытство. — Я так мечтала поглядеть на диковины Королевства-под-Горой… Может, покажете нам хоть чуточку? Ну, может, вы меня проводите немножко? Вы выглядите таким знающим и мудрым!

Она захлопала ресницами, заглядывая в печальные глаза гнома-привратника.

— Еще раз прошу прощения, но правила едины для всех. Едва наши старейшины изобретут способ отвадить Червя и пребывание в подземном чертоге станет вновь безопасным, я самолично почту за честь проводить вас, барышня. И расскажу обо всех диковинах. Но нынче мы закрыты.

Разговор был окончен — это гном дал понять ясно. Делать нечего, Анита собралась распрощаться с любезным, но несговорчивым привратником, когда метла в руке задергалась так энергично, что ведьма сразу вспомнила о второй причине, которая привела их в Главный Портал.

— Господин привратник, вы такой мудрый гном… Не могли бы вы рассказать нам про кокс?

Коротышка нахмурил седые брови.

— Прошу прощения сызнова, госпожа моя, но ежели Портал закрыт, то это значит — закрыт. Никаких дел быть не может.

Поклонившись, он развернулся и почти тут же пропал — едва сделав пару шагов, растворился в темноте. Пришельцам не оставалось ничего иного, как убраться восвояси.

Выйдя на солнечный свет, Аназия в сердцах воскликнула:

— Надо же, какой черствый бессердечный гном!

— Гном как гном, — возразил метаморф, вертя в руках свои бусики. — Они всегда такие. Правила для них важней всего. Особенность ихняя. Национальная, значит, особенность.

Приглядевшись, Анита с удивлением обнаружила, что оборотень прилаживает к гирлянде серебряную пуговку — точь-в-точь как на синем камзоле привратника. Неужто изловчился срезать, пока у ворот болтали? И когда только успел… И как?.. Превращенец нанизал пуговку, связал узелок и сказал:

— По-моему, нам теперь нужно определиться на постой. Велела вам старушенция обосноваться в городе и ждать, пока она там свои дела обделает, в гномьем подземелье, вот и нужно так поступить. Я думаю, она быстро управится, как тогда, на поляне с гоблинами. А если гномы воспротивятся, то им Червь милашкой покажется по сравнению с этой бабкой.

— И откуда ты это взял? — спросила Анита. — Только по тому судишь, как она гоблинов разогнала?

— Я на нее хорошо глядел, — смущаясь и отводя взгляд, пояснил оборотень, — тогда, на постоялом дворе, когда вы пожаловали. Я, когда кого-то вижу, сразу начинаю прикидывать, как им обернуться. Это уже наша национальная особенность. Чтобы кем-то обернуться, одной внешности мало, нужно внутрь хорошо глядеть. Вот как эта бабка вошла первой, так я на нее поглядел. Я сразу понял, непростая бабка. И на гномов она сердита. Хорошо бы ей как-то весточку подать… Мол, коксу нам надо. Уж она вмиг из гномов не то что кокс — все внутренности вытрясет. Может, даже золота немножко. Злостная бабища.

— Почему немножко?

— Потому что много золота из гнома не вытрясет никто, а вот эта твоя бабка — по крайней мере немножко…

— Это не бабка, а величайшая ведьма, повелительница Лайл-Магеля, — поправила Анита. — К чему ты это все?

— К тому, что долго ждать не придется, — пояснил оборотень. — Скоро ваша величайшая объявится. Тогда и про кокс ей скажем. Ну так что, идем постоялый двор искать? Здесь их много должно быть, потому что порт и Главный Портал — стало быть, и приезжих всегда полным-полно.

Через полчаса впереди забрезжил свет. Несколько фонариков выхватывали из мрака приземистые серые стены. Вдалеке уже было видно яркое зарево, скопление таких же фонариков в гномьем городе.

Добродушный поздоровался с бородатыми карликами, скучавшими перед дверью, и объявил:

— В тридцать шестом обвал, ёптыть! И еще Червь возвращается. Пока что он в сто сороковых — сто пятидесятых покрутился и свернул к востоку. Ну, как всегда.

— Ясное дело, чтоб ему под молот угодить, — отозвался один из караульных. — Это его всегдашняя манера, чуток вправо забирать. Значит, завтра здесь будет. А кто это с тобой, Дальноход?

— А это… мы с ними вместе гоблинов разогнали на хрен. Гоблины тут у нас еще объявились.

Шон, опасавшийся, что Беринда может начать «разносить все» немедленно, побыстрее добавил:

— Мы охотники на гоблинов. Хотим с вашим начальством побеседовать.

Гномы дружно почесали в затылках. Они явно хотели о чем-то спросить, но никак не могли сообразить — о чем именно.

— За людоедами погнались, — добавил Тремлоу. — Они сюда с поверхности спустились, а мы, значит, за ними. И ваш мужественный соотечественник, благородный Дальноход Добродушный, нам помог в нашей миссии.

— А-а-а, — ответили гномы, прекращая чесаться, но по-прежнему морща лбы в поисках нужных слов.

Беринда, так и не издавшая ни звука, развернулась и засеменила прочь — в залитый светом портал. Пройдя под аркой, Шон невольно прикрыл глаза рукой, до того ярко оказались освещены подземные улицы. Чем дальше, тем больше фонариков, тем выше гномьи домики… Навстречу попадались бородатые коротышки, их коренастые жены и крошечные дети. Город как город, только домики приземистые, да вместо неба — каменные своды над головой.

Шон обратил внимание, что лавки — то есть те дома, на которых были вывески, — повыше прочих, и двери их вполне под стать человеку: на клиентов с поверхности рассчитаны. Детвора не удивлялась людям, значит, гости здесь бывали часто. Зато взрослые с любопытством разглядывали странную парочку — крошечную, немногим выше их самих, седую старушенцию и здоровенного блондина. Ведьма шагала, задрав нос и не глядя по сторонам. Дальноход на ходу пояснял:

— Нынче, дылды, у нас закрыто для посетителей — из-за Червя этого, чтоб его обвалом прибило. Если из-за него кто-то из вашего брата пострадает, старейшинам большие неприятности могут выйти. У нас договор с Адигеном, мы безопасность гостям обеспечиваем, ёптыть! Вот старейшины и боятся, что… ага, пришли!

У одного домика, ничем не выделяющегося среди прочих, он остановился и постучал твердым кулаком в дверь. Никто не отозвался. Дальноход стукнул сильней и позвал:

— Пампукка, открывай, чтоб тебе сквозь землю вознестись!.. — и снова ничего.

Беринда, у которой руки давно чесались «разнести все», не разбирая правых и виноватых, с хрустом размяла пальцы и грозно начала:

— Ну, гном, если ты меня обманываешь…

Тут с противоположной стороны улицы донеслось:

— Эй, Добродушный, ты, что ли?

Гном обернулся к сородичу, который, приоткрыв дверь, с любопытством разглядывал странных гостей.

— Я, чтоб мне треснуть! А Пампукка где? Дело к нему…

Сосед вышел на крыльцо.

— Что, опять Хвастун кого-то кинул? Пампукка нынче на совете старейшин. Говорит, знает средство, чтоб Червя Пениалиса утихомирить. Может, врет, как обычно, но на совет его пригласили все же. Хотите, обождите здесь, а хотите — ищите его в Столпе.

— Мне ждать недосуг, — заявила Беринда. — И учти, я тебе не верю и этому бородатому хрычу не верю.

Она ткнула пальцем в любопытного соседа Пампукки.

— И если что не так, если какой-то подвох готовите, тогда берегись! Всему вашему роду наступит полный каюк!

Пампуккин сосед, ухмыляясь, заявил на это:

— Что-то очень ты грозна, старушка! Я такого еще не… Ай!

Палец Беринды описал круг и приподнялся — соответственно и гном, в которого он был направлен, перевернувшись вверх ногами, взлетел на полметра. Обеими руками отдирая залепившую глаза и рот бородищу, гном принялся вопить:

— Ах ты карга кривая, чтоб тебе черной тьмы не видеть! Ах ты, негодяйская баба, а ну опусти меня обратно, жаба наземная, да я тебя…

Беринда, кровожадно ухмыльнувшись, прищелкнула пальцами другой руки — борода окончательно заткнула рот болтуну, и поток проклятий превратился в глухое невнятное бормотание.

— Веди к старейшинам, — велела ведьма Дальноходу, — к Столпу этому вашему. Давно я собиралась на него поглядеть — говорят, незабываемое зрелище. Надеюсь, рушить его не придется, жалко же, достопримечательность как-никак…

Добродушный почти с ненавистью покосился на ведьму, пробурчал что-то и двинулся в путь. Беринда на прощание снова щелкнула пальцами — сосед Пампукки свалился наземь. Не пытаясь подняться на ноги, он со стонами устремился на четвереньках к своему жилью.

— А что это за Столп такой? — спросил Шон.

— Увидишь, — отозвалась ведьма. — Говорят, его стоит увидеть.

 

12

Первый постоялый двор, встретившийся по дороге, назывался «У веселой ведьмы», а вывеска изображала мясистую деваху в остроконечной шляпе. В одной руке была метла, в другой — громадная кружка. Белозубая улыбка демонстрировала клыки, способные смутить людоеда. Из-под черных полей шляпы волнами спадали густые светлые локоны. Другой одежды на ведьме не было.

— О, какая вывеска, — пискнула Аназия. — Смотрите, какие волосы нарисованы! Зайдем?

Но Аните все это не понравилось.

— Нет, не хочу. Там все служанки наверняка в такие же шляпы наряжены остроконечные. И только я появлюсь, как пьяные постояльцы начнут ко мне приставать, требовать еще кружечку и щипать. Идем дальше!

— Так сними шляпу, — предложил оборотень.

— Да, — вставила Аназия. — сними шляпу, и все дела. Ничего от настоящей ведьмы в тебе не останется.

Анита окинула спутников сердитым взглядом.

— Шляпу, значит, снять? Ну, ладно этот людоед…

— Я не людоед!

— Но ты, подруга… — Не слушая возражений, ведьма стиснула метлу покрепче и тряхнула так, что задрожали желтые прутики. — Это ты-то, метелка, станешь мне рассказывать, что во мне от ведьмы?

— Ай! — запищала Аназия. — Я пошутила! Ты чего, в самом деле? Ты ведьма! Ай! Ведьма! Ай! Настоящая ведьма!

— И ты мне, — не унималась Анита, — настоящей ведьме, советуешь снять шляпу? И войти под эту похабную вывеску? Мне?

— Пошутила ведь!..

— Ну то-то же…

Анита и сама не могла сообразить, с чего так разозлилась. Устала, должно быть, да и по Шону соскучилась. Хрупкий мир в компании был восстановлен, и путники двинулись дальше, разглядывая вывески. Вскоре показался еще один постоялый двор, здесь над дверью были намалеваны скрещенные кирки и над ними — все та же неизменная кружка. Называлось заведение «Возвращаясь из Шампурмы».

— Вот сюда и зайдем, — решила Анита.

Возражать никто не рискнул.

Внутри было темно, как в пещере. Тусклые лампы слегка покачивались над столами, едва освещая блюда и кувшины, а лица тех, кто сидел вокруг, оставались в темноте. Справа доносилось пение — душевное, проникновенное. Пели низкие мужские голоса:

Я помню Адигенский порт И вой волколаков угрюмый. Как шли мы по трапу на борт, В холодные, мрачные трюмы.
Печально вздыхал океан, Ревела пучина морская; Лежала вдали Шампурма — Мрачнее не видел я края.
Не крики, а жалобный стон Из каждой груди вырывался. «Прощай навсегда, материк! Прощайте, кто дома остался…»
Будь проклята ты, Шампурма, Алмазы твои и монеты… Сойдешь поневоле с ума — Оттуда возврата уж нету…

— Ты иди займи столик, — шепнул Аните оборотень, — а я сейчас. Немножко измениться нужно.

Ведьма пожала плечами и направилась в темное прохладное чрево зала. Там маячила скудно освещенная стойка, за которой седой пожилой кабатчик, подперев рукой щеку, задумчиво слушал певцов и отбивал такт пальцами на отполированной кружками поверхности. Метлу Анита осторожно несла перед собой, чтобы не задеть кого-нибудь в темноте неуклюжей палкой. Когда они поравнялись со столиком, за которым пели, Аназия вдруг рванулась — да так, что ведьму развернуло к певцам, и громко объявила:

— Здравствуйте, мальчики!

Моргнув, Анита разглядела красные носы и длинные бороды. За столом расположились гномы. Они тоже удивленно уставились на ведьму — не догадывались, что приветствие произнесла не она.

— Приветик, красотка, — нестройно отозвались бородачи.

Один привстал и подкрутил лампу — стало светлей. Коротышка откашлялся и указал на свободный стул:

— Присоединяйся.

Анита сжала помело и тихо прошипела: «Ты что же делаешь, метлища?» «Кокс нужен…» — задушенно просипела Аназия. Гномы ждали.

— Хорошо поете… — выдавила Анита. — За сердце берет…

— Вот и присаживайся с нами, послушай наших песен, — повторил приглашение гном. — Покушай с нами, мы всегда рады правильному человеку, который хорошие песни ценит! Может, и споем совместно…

Товарищи поддержали его кивками и невнятными, но вполне приязненно звучащими междометиями. При этом коротышки старательно выпрямляли короткие торсы и, кажется, даже вытягивали шеи, чтобы казаться повыше ростом. Анита задумалась: что делать? Отказать неудобно, но соглашаться…

— Спокойно, парни! — громко просипел кто-то за плечом. — Барышня со мной!

Анита оглянулась — и в первый миг никого не увидела. Потом опустила глаза и обнаружила, что на этот раз превращенец обернулся гномом. И каким! Это был самый разгномистый гном из всех гномов на свете. Если у прочих карликов носы напоминали грушу, то у этого — репу, и немалую. Все гномы были обильно бородаты, а у этого бородища клочьями лезла в стороны, буйным водопадом сбегала к сапогам — размера на три большим, чем обувка других коротышек. Плечи были необъятны, грудь — как бочка, глаза светились из-под кустистых бровей, щеки как налитые румянцем яблоки, ручищи — словно лопаты! Вот какой это был гном.

Не дожидаясь приглашения, он придвинул стул и уселся. Обвел гномов взглядом тусклых желтых глаз.

— Ну что? — просипел вновь прибывший. — Только что из Шампурмы? За алмазами в пустынный край плавали?

— Э… — неуверенно проблеял тот, что приглашал Аниту. — Да…

— Первая ходка, — скорее констатировал, чем спросил оборотень. — Знакомое дело. Тяжело небось пришлось?.. С непривычки-то? Эй, хозяин! Всем пива! Я угощаю!

— Здесь порядок такой, что за пивом к стойке самому над… — Чернобородый заткнулся, увидев, как хозяин, повинуясь взмаху лапищи сверхгнома, спешит к их столу с подносом. — То есть спасибо за угощение. А ты… вы… откуда будете? Я что-то не припомню…

— Я моряк, — пояснил метаморф. — Я слишком долго плавал. Эй, хозяин, возьми сколько тебе причитается, да на чай себе не забудь! А то я уж и не припомню, какие монеты в Адигене хождение имеют… Давно я плаваю, давно…

И широким жестом высыпал перед собой груду разнокалиберных монет. Хозяин безмолвно склонился над столом, выискивая среди них знакомые. Гномы тоже принялись таращиться. И Анита, не удержавшись, покосилась на деньги — кругляшки были самые разные, да, кстати, и не все круглой формы. Вообще-то ведьма могла поклясться, что, пока шли по улицам, кошель находился при ней, но сейчас был неподходящий момент, чтобы выяснять, как оборотень завладел деньгами. При виде незнакомых монет коротышки воззрились на пришельца с еще большим уважением. Должно быть, в самом деле этот малый побывал в разных странах. Гном-моряк — неслыханное дело!

Превращенец задумчиво сдул с тяжелой кружки пышную шапку пены и прохрипел:

— Я помню, каково оно по первому-то разу в Шампурме… Ни пещер нет, ни тени какой, одно слово — пустыня… по первому-то разу, говорю, никак не привычно…

Гномы старательно закивали, пряча глаза за кружками.

— Ну а потом, — продолжил оборотень, отхлебнув, — пообвыкнешь, так вроде видишь: и на поверхности жить можно… Ну а я и по морям… сподобился…

Молодые гномы — теперь Анита поняла, что компания состоит из юнцов — перестали кивать и слушали, приоткрыв рты. Метаморф снова сделал здоровенный глоток.

— …По морям поплавал, не токмо по океяну. Ну что, споете, парни? Так душевно у вас выходило.

Гномы смутились.

— Ну, давайте, — поощрил их оборотень, — а я еще по пивку закажу. Сам-то я петь не могу… Ветрами… Морскими, говорю, ветрами весь голос мой повыдуло… Это, бывает, как задует норд-вест, этот… ост… борей, говорю, восточный как припечатает в затылок, якорь ему в брюхо! А потом — бац! Зюйд-зюйд-ост прям в зад! Эх, всяко бывало…

Он зажмурился, хмурясь, будто вспоминал страшные норд-весты с зюйд-зюйд-остами и жуткими восточными бореями, якорь им в брюхо.

— Да, бывало всяко… — продолжал он сурово. — Но нам не впервой. Мы фор-бом-брамсель на фок, потом крюйс-бом-брамсель на бизань — и полный назад, то есть вперед! А то, случалось, трап на полуюте разложишь, чтоб просох… ну, растянешь его, понятно, узлы раскрутишь эти… морские узлы — он, бывало, завязывается ими сам собой во время бурь, трап ведь все же, не хрен моржовый… И тут град проливной! Эх… Ну а начиналось, конечно, все с Шампурмы… Мы там на моржей морских охотились, на этих… якорь им в ухо! Багром, бывало, пяток подцепишь, они трепыхаются, плавниками бьют, кричат в голос — жалко, конечно, но что делать, жрать-то хочется, когда в дальнем походе… Ну и, значит, на гальюн их, к коксу, то есть к коку нашему, чтоб он каши из них сготовил или еще чего… Вот так вот, да-а… Да пейте, что ли… Ну?

Молодые гномы зачарованно внимали, разинув рты. Услышав последние слова, дружно отхлебнули из кружек — бороды обросли клоками белой пены. Анита покосилась на оборотня. Тот вроде бы стал немного выше ростом и чуток уже в плечах, борода как-то подобралась, уменьшилась. Цепкими пальцами метаморф теребил под столом свои бусики. Сейчас в руках у него вертелась круглая медная пуговица с якорем.

— Спойте хорошую песню, что ли, — сипел превращенец. — А потом проводите меня вниз, к нашим? Я уж и позабыл-то все начисто. Забыл… Даже к Столпу дорогу пытаюсь припомнить, да и не выходит…

В общем, гномы оказались нормальными ребятами, веселыми и душевными, и пели просто замечательно:

…Будь проклята ты, Шампурма, Алмазы твои и монеты… Сойдешь поневоле с ума — Оттуда возврата уж нету.
На тысячи лиг океан, Где нет ни пещеры, ни схрона, Не ходит туда караван — И не долетают драконы.
Я знаю, меня ты не ждешь И писем моих не читаешь. Встречать ты меня не придешь, А если придешь — не узнаешь…

Дальноход снова повел ведьму и рыцаря по подземным переулкам. Чем дальше, тем приземистей становились дома, тем меньше вывесок попадалось на пути, и наконец строения расступились — гости Королевства-под-Горой оказались на обширной площади. А перед ними… Шон задумался, каким бы словом поименовать это удивительное строение, и не нашел подходящего. Огромное основание увитой гирляндами фонариков чудовищной башни занимало половину площади. А сама она — тяжелая, мощная — уходила ввысь, и не видно было, где ее вершина. Фонарики очерчивали контуры, почти не освещая черные бока строения, чем дальше — тем меньшими казались их огоньки. Где-то на недосягаемой, неимоверной высоте они превращались в крошечные искорки, сходили на нет, и непонятно было, то ли это и есть крыша невероятного сооружения, то ли просто не хватает зоркости разглядеть новые и новые этажи.

— Вот это, значит, и есть Столп… — сказала Беринда. — Смотри, Шонтрайль, и запоминай. Вряд ли тебе доведется еще раз на него поглядеть.

— Я смотрю, — согласился рыцарь. — Вправду удивительно. А почему мне не доведется на него поглядеть? Вот управимся с этим делом, я, может, сюда снова наведаюсь. Огляжу достопримечательности. Может, здесь еще какие-то чудовища имеются, интересно же…

— Потому что я, наверное, все здесь разнесу нынче, настроение такое, — пояснила Беринда, семеня к башне. — Так и незачем тебе будет потом в эти края спускаться.

Добродушный ведьму больше в качестве проводника не интересовал — если Пампукки здесь могло не оказаться, то гномий Совет уж точно в Столпе, и все вопросы можно решить на месте. Тем не менее коротышка шумно сглотнул, буркнул под нос: «Чтоб я сквозь землю вознесся…» — и двинулся вместе с Шоном за ведьмой.

Ведущие внутрь Столпа ворота были распахнуты. Перед ними стояла стража — два гнома в начищенных шлемах с рожками, в куртках из толстенной кожи, проклепанной стальными бляхами. В руках вояки держали устрашающего вида секиры. Шон, опасаясь, что старуха начнет буянить раньше времени, ускорил шаг и достиг входа первым. Стражи шагнули навстречу, приподняв топоры. Рыцарь выбросил вперед длинные руки, ухватил карликов за воротники, приподнял и стукнул друг о друга. Шлемы протяжно зазвенели, будто колокола. К ногам Тремлоу свалился отломанный рог. Беринда, не задерживаясь, юркнула в дверь, и Шон поспешил следом, успев нацепить бесчувственных стражей на крючки для факелов. Дальноход, хмурясь, двинулся за ним.

Здесь было пусто и тихо, каждый шаг по мощенному плитами полу вызывал многократное эхо, отражающееся от высоких сводов. Пришельцы оказались перед шеренгой цилиндрических вышек — вроде полых колонн с отверстиями. В каждой виднелись толстые канаты: некоторые были неподвижны, другие поскрипывали и дрожали. В нескольких колоннах на уровне пола замерли небольшие кабинки. Шон догадался, что это подъемные клети, при помощи которых гномы передвигаются вверх и вниз по бесконечному Столпу. Еще бы — будь внутри только лестницы, ноги отвалились бы, пока доберешься куда-нибудь.

— Наверху — выход, Главный Портал, — заявила Беринда, — а где их Совет? Эй, ты, как тебя. Добродушный, где у вас Совет собирается? Если не знаешь, я буду здесь все по камешку разносить, пока до этого самого Совета не доберусь. Или пока они сами ко мне не явятся.

— На четвертом уровне, — пояснил Дальноход. — Не надо здесь ничего разносить, бабка!

— Как придется. — Беринда хищно улыбнулась. — Значит, вези нас немедля на этот четвертый уровень!

Коротышка поплелся к одной из кабинок, и ведьма с рыцарем последовали за ним. Шон, из любопытства заглянув в соседнюю шахту, с удивлением обнаружил, что колодец ведет далеко вниз. И дна не видать.

— Глубоко, — заметил рыцарь.

— Вниз отсюда ровно столько же уровней, что и до Главного Портала вверх, — пояснил гном. — Таки заходите уже!

Внутри кабинки оказалось большое колесо с рукояткой, насаженное на уходящую в стену ось. Из отверстия, куда она была воткнута, сочилась черная смазка. Дальноход поплевал на ладони, взялся за рукоятку и яростно завертел колесо. Пол кабинки дрогнул, и она медленно поехала вверх.

— А вот вниз еще колодец этот идет, — подал голос рыцарь. — Там что? Преисподняя?

— Не, — отозвался гном, — ничего там особенного нет, уровни как уровни. Чем ниже, тем бедней порода, тока и всего. На нижних — и вовсе ничего, земля да камни. И Червь Пениалис. Вот там где-то Пампукка Хвастун и раскопал это ваше Сердце Мира.

— И Червь следом поднялся? — уточнила Беринда. — Ага… Кое-что понятно.

Воцарилась тишина, только шипел, проворачиваясь, ворот, да скрипели канаты где-то за стенкой кабины. Наконец Дальноход перестал вращать колесо, дернул за рычаг и объявил:

— Все, приехали. Четвертый уровень.

Шон выглянул — здесь стражи не было, да и само помещение оказалось куда меньше необъятного зала на первом этаже. Длинная узкая площадка перед выходом из подъемных кабинок, ограниченная каменной стеной… На ней висели изрядно потертые ковры, изображающие сцены гномьего быта.

— Вправо, — объявил Дальноход, направляясь вдоль стены с коврами.

По дороге Шон разглядывал рисунки. Вытканные на сером фоне бородатые фигурки рыли подземные галереи, возводили каменные стены, ковали топоры и кирки, размахивая огромнейшими молотами. Иногда среди низкорослых силуэтов попадались хилые бледные создания на тонких ножках. Эти кланялись гномам и протягивали в вытянутых руках какие-то подношения. На одном из ковров трое коротышек весело пинали бледных, а те, похоже, пытались уползти на четвереньках. Еще какое-то подземное племя карликов?

— Это кто? — поинтересовался Шон, ткнув пальцем в изображение.

— Это… — Дальноход слегка замялся. — Ну, они… как бы сказать… Ёптыть! Короче, это память об одной давней победе…

— Это люди, Шонтрайль, — не поворачивая головы, буркнула Беринда. — Вроде нас.

— Ну, в общем, да, — признался Добродушный. — Наземники, ага.

Шон почесал в затылке — бледные наземники на ковре были ростом ниже гномов.

— Идем, Шонтрайль, — позвала ведьма, — не на что здесь смотреть. Этнокультурные ценности гномов похожи на них самих. Все их легенды — короткие, а анекдоты — бородатые.

Дальше коридор делал поворот, и оттуда доносились приглушенные голоса. Низкие басы бубнили что-то неуверенно, а тоненький фальцет напористо вещал:

— Ну, задумайтесь же наконец как следует, почтенные! Всего-то навсего три пуда золота, и вы избавлены от набегов Пениалиса!

— А ты уверен, что у тебя получится? — сомневался хриплый баритон.

— Если не получится, я верну все до последней монетки, клянусь! Ну! Всего лишь жалкие три пуда золота, три пудика всего-то, — напирал фальцет, — и избавление от Червя! А?

— Три пуда золота… — задумчиво повторила Беринда. — С меня этот проходимец взял куда меньше. Что ж, я соглашусь на три пуда. Вперед, Шонтрайль!

 

13

За окном темнело, а отношения за столом становились все непринужденнее. И наконец взаимная симпатия достигла наивысшей точки — разговорившиеся молодые гномы принялись, перебивая друг друга, рассказывать о наиболее волнительных эпизодах заморских приключений:

— Да ты чё, Горбонос?! Забыл, как мы в ту дальнюю падь заваливаем, а там — волколаков целый выводок, и все пьяные?

— Ага, помню, гадом быть, помню! Все вот такие здоровенные, зубастые, блин!.. Горного хмыря завалили, да и жрут, закусывают!..

Анита помалкивала, Аназия вздыхала, оборотень-моряк изредка вставлял слово-другое, давая понять, что ему-то уж все, что случается на Шампурме, давно знакомо. Изредка он заказывал еще по кружке, а гномы снова заводили:

…Прощайте, и мать, и жена, И вы, малолетние дети. Знать, горькую чашу до дна Пришлося мне выпить на свете…

Хозяин, у которого нынче выдался прибыльный вечер, не торопил гостей, но в конце концов кому-то пришло в замутненную хмелем голову, что уже и пора — вот именно сейчас непременно пора двигать к себе, вниз. Идея вызвала всеобщее одобрение, и гномы принялись со скрежетом двигать стулья, поднимаясь. Хозяин глядел им вслед с заметным сожалением: груда монет на столе перед оборотнем была еще очень даже приличной. Выйдя из гостеприимного заведения, гномы вдруг смутились и с невнятными пояснениями ускакали за угол, направо. Вскоре оттуда донесся гулкий плеск. Превращенец покосился на дам и тоже шмыгнул в сторону — но только влево.

— А у тебя как с соответствующими органами? — спросила Аназия, когда он возвратился. — Небось иначе все устроено?

— Органы у меня в порядке, — буркнул оборотень, — просто я непьющий. Когда нужно изобразить употребление алкоголя, я образую внутри такой… мешок… Вот туда и вливаю. Оттуда и выливаю в полном, значит, соответствии.

— Минуя пищеварительный тракт? — уточнила метла.

— Минуя, — согласился метаморф. — А сейчас погоди, мне нужно сосредоточиться. Перенести вес в правую руку. Сейчас-сейчас…

— А зачем? — полюбопытствовала Анита.

— Тихо, они возвращаются!

В самом деле, грозный плеск и журчание, наводящие на мысли одновременно о морском прибое и мощном водопаде, стихли, и вскоре показались карлики, сияющие довольными улыбками.

Чернобородому гному пришло в голову, что моряк не отлучался с ними, и он спросил:

— А ты?.. Вы…

— Обращайся ко мне на «ты», малец! — просипел оборотень и хлопнул собеседника по плечу так, что тот согнулся. В правой руке весу оказалось прилично.

— Да, так ты…

— А мне ни к чему! Жидкость — моя стихия, ясно? Я всегда окружен ею, и внутри, и снаружи, понял?

На этом разговор иссяк, и компания двинулась прочь от трактира. Оборотень шел с очень сосредоточенным видом — должно быть, возвращал массу из правой руки на место.

По дороге гномы вспомнили, что они — отчаянные землекопы, только что вернувшиеся из-за моря, и им полагается вести себя буйно. Коротышки принялись энергично топать по булыжникам и горланить непристойную песню. Всех слов Анита не разобрала, но там было что-то насчет красотки и ее юбок, вначале что-то вроде: «Не лесорубы мы, не плотники…», а припев заканчивался словами: «Мне снизу видно все, ты так и знай!» Впрочем, улицы были пусты, и гномьи песни никого не волновали — не скрипнула ни одна ставня, нигде не зажглось ни огонька.

Перед площадью с Главным Порталом веселая компания свернула. Анита хотела окликнуть чернобородого, но метаморф придержал ее за рукав и подмигнул. Круглые желтые глаза слегка светились в темноте. Ведьма пожала плечами — в самом деле, их ведут гномы, зачем лезть с расспросами? В тесном темном переулке гномы остановились, и чернобородый вожак объявил:

— Только вы уж никому! Это тайный секрет! То есть секретная тайна… Короче, никто об этом лазе не знает… Кроме нас и еще пары-тройки правильных людей, то есть гномов!

Они склонились под стеной, что-то дернули, что-то потянули — открылся лаз. Сделав приглашающий жест, чернобородый первым полез в подземелье, остальные — следом. Анита дождалась, пока метаморф протиснется сквозь дыру, и подала ему метлу. Попав в широкие ладони моряка, Аназия томно вздохнула. Когда все спустились, гномы затворили люк и разожгли огонь — у вожака оказалась при себе небольшая лампа. Ведьма с любопытством огляделась при свете тусклого дрожащего огонька. Ничего интересного, подвал как подвал. В углу под кучей хлама обнаружился еще один люк, оттуда шел наклонный лаз — низкий, под гномий размер.

Вся компания гуськом полезла в штольню. Идти согнувшись было неудобно, но вскоре лаз закончился светлым прямоугольным проемом. Путники оказались в просторном зале, облицованном каменными плитами и освещенном множеством фонарей. Одна из плит как раз и закрывала выход лаза: гномы аккуратно закрепили ее и с минуту любовались результатом — их секретный ход был надежно замаскирован. Вдоль противоположной стены тянулся ряд цилиндрических полых колонн. В нескольких находились кабинки со странными штурвалами, остальные оказались пустыми, в глубине можно было разглядеть толстенные канаты. Коротышки забрались в одну из кабинок: метаморф и Анита, прижимающая к груди метлу, последовали за ними. Внутри было тесно, но в конце концов поместились все.

Чернобородый принялся вертеть штурвал, и кабинка медленно поехала вниз. Один за другим мимо проплывали этажи, одинаковые залы, облицованные однообразными серыми плитами… Спуск тянулся и тянулся. Вдруг Аназия услышала знакомый голос.

— Вперед, Шонтрайль! — произнес он.

Анита пихнула локтем оборотня, и мягкий бок упруго прогнулся. Метаморф понял правильно и просипел:

— А ну, парнищи, притормозим-ка здесь!

 

14

Беринда неторопливо оглядела собравшихся в зале гномьих старейшин. А те еще более неторопливо оглядели Беринду (гномьи старейшины все стараются делать неторопливо), после чего перевели взгляд на Шона. Верзила выглядел куда примечательней седой старухи. На Добродушного никто не смотрел, каковым обстоятельством тот был весьма доволен. Еще более он обрадовался бы, если б ему удалось незаметно улизнуть. Но сделать хотя бы шаг — означало привлечь к себе внимание, потому что все остальные в зале стояли неподвижно.

Шон тоже с любопытством оглядывался. В силу высокого происхождения ему доводилось бывать и на королевских советах, и на военных… Но этот не походил ни на что. В большущем зале, способном вместить не меньше тысячи человек, полтора десятка гномов смотрелись очень скромно. Они занимали нижние скамьи амфитеатра, а самый молодой стоял в центре напоминающей арену площадки. Рядом с ним находилось нечто массивное, округлое, увязанное в мешок. Мешок шевелился и ритмично вздрагивал.

Одежда седобородых карликов также не слишком напоминала парадные одеяния придворных — коротышки предпочитали темные оттенки. Хотя их украшали тяжелые золотые цепи да массивные перстни с неправдоподобными самоцветами, но смотрелись благородные металлы и камни рядом с грубыми, словно высеченными из камня лицами как-то чужеродно. Только гном помоложе, тот, что стоял на арене, выделялся кричащим нарядом. Курточка его была оранжевой с ярко-алыми рукавами, а штаны двухцветные — левая штанина синяя, правая — зеленая. Малиновые сапожки с загнутыми носками украшали здоровенные позолоченные пряжки. Лицо гнома, самого низкорослого из всех, тоже отличалось от прочих. Черты мелкие, невыразительные, нос — курносый и маленький, а черные глазки быстро бегают из стороны в сторону.

— Лампероном звать, значит? — нарушила молчание Беринда. — Сокрушительным?

Гномы молчали.

— Пампукка, я к тебе обращаюсь! — снова позвала ведьма.

Коротышка сжался, втянув голову в плечи, но, оглянувшись на суровых стариков, расхрабрился и заявил:

— Господа старейшины! Велите прогнать эту ведьму! Приход ведьмы — к несчастью!

— Во-первых, — Беринда, подбоченившись, оглядела собрание, — мне интересно, кому это здесь можно «велеть прогнать»? А во-вторых, мой приход в самом деле обернется несчастьем, если вы не вернете мое добро, похищенное вот этим Пампуккой. Я имею в виду — сопроводив возврат соответствующими извинениями и компенсациями.

Шон, припомнив дворцовый этикет, решил дополнить выступление ведьмы:

— Позвольте представить вам, господа старейшины, верховную ведьму, повелительницу Лайл-Магеля, магистра волшебства величайшую Беринду. Учитывая обстоятельства, прочие титулы величайшей я опускаю.

— Спасибо, Шонтрайль, — кивнула Беринда. — Итак, к делу!

Гномы молчали. Подземные жители — народ неторопливый, нескорый на решения. К старейшинам это относится вдвойне. Сейчас они косились друг на друга, никто не решался ответить первым. Пампукка, вновь смутившись и сопя носом, зыркал глазенками на стариков в поисках поддержки.

— К делу! — повторила Беринда. — Ваш прощелыга, вот этот самый Пампукка, продал мне… э… некий предмет, условно именуемый Сердцем Мира. Я честно уплатила запрошенную сумму. Затем Сердце Мира было предательски похищено. Я отправилась за вором по горячим следам, и, как видите, горячие следы привели меня сюда.

Пампукка машинально глянул на свои малиновые сапоги и переступил с ноги на ногу. Беринда, хищно оскалившись, продолжала:

— Теперь я требую возврата моего имущества! Честно приобретенного имущества! Не то я приму собственные меры. Я так понимаю, что Сердце Мира — здесь, в этом мешке?

Старуха засучила рукава и выставила ладони перед собой. С растопыренных пальцев сыпались искры, и воздух вокруг колебался, потревоженный волнами магических эманаций. Стало тихо, затем по залу прошла волна скрипов и шорохов — гномы привставали и переглядывались. Наконец самый пожилой — сутулый морщинистый старец — прокашлялся и хрипло объявил:

— Почтенная ведьма, ваша просьба будет должным образом рассмотрена на следующем заседании совета. А нынче мы обсуждаем очень важное дело. Нашему Королевству-под-Горой грозит смертельная опасность, и мы должны принять решение. Прошу вас покинуть собрание. Как только мы покончим с грозящей бедой, первым же делом рассмотрим высказанную вами просьбу…

— Э, старичок… — почти ласково перебила Беринда. — Я пришла не с просьбой, слышишь? Я тре-бу-ю. Сечешь, древний? А не то я здесь все разнесу!!! — вдруг грозно взревела она.

— Ведьма! — Старый карлик нахмурился. — Здесь нельзя применять магию! Только попробуй — и стены обрушатся на нечестивца.

— Да, — снова осмелел Пампукка. — Все рухнет, если повредишь несущую конструкцию. Мы в Столпе, не забывай!

— Не конструкция, а священные стены обрушатся. Чтобы покарать, — поправил Пампукку старик.

— Вот я и говорю, только повреди священную конструкцию и…

— Ничего, — заявил Шон, выдвигаясь вперед и сжимая свои внушительные кулаки. — Мы и без магии вполне сумеем договориться, я совершенно уверен.

Гномы угрожающе поднялись с мест — вид одного человека, даже очень крупного, коротышек не пугал. Дальноход Добродушный бочком попятился к выходу из зала.

— Вот что, — прохрипел старший гном. — Ты это брось, наземник, мы тебе здесь не наверху. И оглянуться не успеешь, как… И никто не узнает, потому что свидетелей нет.

Тут в коридоре за спиной пришельцев раздались шаги, и на пороге возникла Анита с метлой и оборотнем в образе моряка. Чернобородый гном, заглянувший следом, протянул: «Ой-йой…» Он очень быстро трезвел, и этот процесс зримо отражался на его лице — щеки становились все белее и белее, а глаза открывались все шире и шире.

 

15

Беринда, хотя и продолжала искрить, не решалась применить магию в этом здании, непонятно каким чудом сохраняющем вертикальное положение. Гномы тоже не спешили приводить угрозу в исполнение. Искры верховной ведьмы и кулаки Шона выглядели вполне убедительно — к тому же непонятно было, чью сторону примут молодые гномы, явившиеся как-никак вслед за Анитой. А уж ее метла и шляпа не оставляли сомнений, кем является эта молодая особа.

И тут вперед выступил метаморф. В другой ситуации его сипение могли просто не расслышать, но теперь в зале установилась полная тишина.

— Что я слышу, гномы?! — воззвал моряк. — Или за годы, что я плавал по морям и океанам, настолько изменился славный народ? Гномов покинуло достоинство? И честь? И чувство справедливости? Где, спрашиваю я, эта самая справедливость? — Он ненадолго смолк. — Вот эта наша гномичья… гномская… гномовская — где она?!

Моряк наступал на неровную шеренгу старейшин, а те пятились, пряча глаза.

— Вот этот недостойный карлик, — толстый палец метаморфа указал на Пампукку, и тот отпрянул, — потырил из Лайл-Магеля Сердце Мира, которое сам же и загнал величайшей Беринде. Не по понятиям этак-то… И вы, вместо того чтобы покарать преступника и вернуть похищенное, грозите величайшей? И где? Где, я спрашиваю, творите неправду? В самом Столпе! Под священными сводами! Которые обрушатся на воров и клятвопреступников, если ведьма повредит несущую конструкцию? А?

Гномы переглядывались и шевелили бровями. Анита тем временем, прошагав через зал к Шону, постучала его костяшками пальцев по плечу.

— Привет! — сказала она.

— Как дела? — спросил рыцарь, не оборачиваясь. — Ты извини, я тут слегка занят, подожди немного, я позже покажу, как рад тебя видеть, вернее, слышать.

Аназия фыркнула и, подлетев к метаморфу, закачалась у него за спиной.

— Но мы не можем вернуть… — наконец выдавил из себя дряхлый предводитель гномов. — Пампукка сулит нам, что при помощи этого… э… как ты назвал? Сердце Мира? В общем, при помощи этой хреновины он избавит нас от Червя Пениалиса.

— Та-ак… — протянул метаморф. — А может, хоть кто-нибудь объяснит мне наконец, какая связь между Пениалисом и Сердцем Мира? С чего бы это вы все, мудрые старцы, поверили Пампукке Хвастуну?

— О! — Пампукка приосанился. — Ты мое имя знаешь? За морями гремит слава о Пампукке?

— Нет, не гремит, — отрезал моряк, — а скорее смердит. И не за морями, а здесь, в Адигене. Я как с корабля сошел на берег, так сразу спрашиваю у первого встречного: «А чем это воняет у вас так мерзко?» И мне первый встречный в ответ: «Это Пампукка Хвастун, он обгадился с перепугу, что ведьмы из Лайл-Магеля явятся за ним в Подземный Чертог». Хватит болтовни, выкладывай, что ты знаешь о Сердце Мира?

Пампукка поглядел на искрящуюся ведьму, потом на Шона — в ответ тот погрозил кулаком, — потом на сурового моряка… и сдался.

— Ладно, расскажу. Пениалису нужна пара, вот что. Он и мечется, ищет ее…

— А Сердце Мира здесь при чем? — Беринда опустила ладони.

— Да никакое это не сердце, вот еще! Я это специально для вас придумал, чтобы вы купили… — Пампукка хихикнул, но осекся, едва взглянул на верховную ведьму. Ее тяжелый взгляд не располагал к веселью. — Ладно, все, все, рассказываю. Колюсь. Иду в сознанку. Эта штука — такой… ну, вот как у курей цыпленок сидит в яйце или, скажем, бабочка! Бабочка — из кокона.

— Так это яйцо, что ли? — спросил один из старейшин.

— Ну да! — Пампукка тяжело вздохнул. — Это Самка, я в книжке читал. То есть не просто какая-то там самка — Самка! Она вылупится, из яйца вылупится. Вот Пениалису она и нужна. Если…

— Сердце Мира — это яйцо? — подал голос метаморф.

— Что же тут такого? — Пампукка решил, что сразу убивать его не будут, и снова стал болтлив. — Если задуматься, так мало ли кто путает эти штуки… Сердце… яйцо… Взять, скажем, любовь… Вот говорит кто-нибудь: «Я люблю тебя всем сердцем!» А на самом деле…

— О любви — после! — перебил старший гном. — Я хочу разобраться. Значит, если мы эту штуку отдадим Пениалису…

— Он пробудит к жизни Самку и скроется с ней на нижних уровнях, — уверенно закончил Пампукка. — Они потом яйца отложат. Сердца — ха! — Мира.

— И от нас отстанет? — уточнил старейшина.

— Отстанет, отстанет, кому вы нужны. Мы ему ни к чему, он яйцо ищет, Самку свою. Как отыщет, уйдет вниз. И все будет как раньше.

Старейшины принялись вполголоса обсуждать ситуацию. Совещание заняло несколько минут, Беринда тем временем подошла к мешку, развязала тесемки и заглянула.

— Оно, — констатировала старуха. — Оно самое! Только больше размерами стало, раза в три, да и пульсирует чаще. Что это с ним?

— Так это… ну как же! — Пампукка приосанился, но потом сник и заключил: — Не знаю. Пухнет и пухнет. Непрерывно. И колотится. А может, это… Может, там в самом деле немножко Сердца Мира есть?

— Можно и так сказать, — задумчиво произнесла Беринда. Она, как обычно, не обращалась ни к кому конкретно, а раздумывала вслух. — Значит, взошла над миром эта самая звезда… эромагические лучи проникают повсюду… Да, точно! Они и пробуждают Самку в коконе, а Пениалис чувствует ее пробуждение и…

— Гхм-гхм. — Старый гном откашлялся, привлекая внимание. — Мы тут посовещались и приняли мудрое решение. Будет произведено испытание. Мы устроим Червю Пениалису свидание с этой штукой. Если ничего не произойдет, то ведьма получит свое Сердце Мира в целости и сохранности. Плюс компенсацию. Мы, гномы, справедливый народ!

— А если из кокона явится Самка? Что я получу тогда? — Беринда нахмурилась, и с кончиков пальцев слетело несколько бледных искорок.

— Мы, гхм-гхм… мы тут говорили о трех пудах золота… Справедливо было бы взыскать их с Пампукки… но он… гхм-гхм… некредитоспособен.

— Я искуплю, я отслужу, — зачастил коротышка. — Чтобы почтенной ведьме было не так обидно, я изготовлю полноценную замену Сердцу Мира! Даже лучше! Оно будет колотиться, оно будет из полированного металла! Очень красиво и торжественно, честью клянусь! Верьте мне!

— Из металла? — Беринда задумалась. — Из металла бы неплохо…

— А если, — Пампукка хитро прищурился, — если почтенный совет расщедрится на кое-какие самоцветики, мы сможем замечательно украсить это новое Сердце Мира.

 

16

— По-моему, оно стало еще больше. — Шон отодвинулся от края обрыва, при этом маленький камушек с шорохом укатился вниз — туда, где они оставили чудовищно разбухшее Сердце Мира.

— Тихо, гоблины услышат! — шикнул Дальноход Добродушный.

Это была его идея. Он выследил гоблинов и предложил устроить Пениалису с Самкой романтическое свидание в двух шагах от логова людоедов, пока те дрыхнут. Распорядок дня для гоблинов — святое. Теперь на поверхности был день, и гоблины исправно спали.

Пока пульсирующее яйцо спускали в кабинке, пока волокли по запутанным штольням и пещерам, промытым подземными водами, оно непрерывно увеличивалось и, к удивлению Шона, набирало вес. Бравому рыцарю чаще других приходилось тащить Сердце Мира, и в конце концов он спросил у ведьмы, что происходит. Беринда, думавшая о своем, коротко ответила:

— Магия земли. Самка, должно быть, чувствует приближение Пениалиса и готовится.

— К чему готовится?

Но ведьма, погрузившись в раздумья, промолчала.

Вскоре Шон уже не мог в одиночку управиться с ношей, и молодые гномы, с которыми Анита и оборотень пили в «Возвращаясь из Шампурмы», подхватили ее, вполголоса ругаясь. Они успели десять раз пожалеть, что сунулись так некстати в зал, где заседал совет, — в результате их и привлекли к экспедиции в нижние пещеры, чтобы не посвящать в тайну новых гномов. Но наконец Сердце Мира, выросшее во много раз и часто-часто колотящееся, осторожно установили в пещере, соседней с той, которую облюбовали гоблины. Путники забрались в пещеру несколькими метрами выше и ждали. Пениалиса не было видно, но время от времени пол пещеры сотрясался, издали доносились скрежет и грохот. Червь, всегда движущийся по дуге, уже почуял Самку и направлялся к ней. Гоблины спали.

Анита лежала возле Шона. Метла как бы невзначай переместилась из ее руки к метаморфу, по-прежнему пребывавшему в обличье моряка, и ее желтые прутья заколыхались рядом с седоватыми патлами оборотня.

— Да, — прошептал тот, — помню, помню — кокс. О, погоди, кажется… Ага, точно!

И громче добавил:

— Ползет!

Слух оборотня оказался острее, чем у остальных. В самом деле — Червь подползал все ближе, и скала колебалась все ощутимей. Грохот доносился с той стороны, где в пещере спали гоблины. Яйцо, скудно освещенное вкраплениями фосфоресцирующей породы, затряслось, по поверхности разбежались трещины.

Из соседней пещеры раздался отчаянный визг:

— Кто сделает ноги, тот будет целей! Ай! Ой! Эй!

И тут же соседняя скала взорвалась, развалилась, обрушилась разнокалиберными осколками. В облаке пыли из мрака показалась голова Червя. А может, и не голова — ни глаз, ни рта на ней не наблюдалось, но это место было впереди. Анита заметила, как Шон едва заметно покачал головой.

— Что? — спросила она. — Большой, а?

Шон что-то ответил, но слова потонули в грохоте падающих обломков. Червь втягивался и втягивался в подземный зал, свивая кольца и постепенно заполняя собой все пространство. Сердце Мира ритмично вздрагивало, оболочка на нем натянулась, рвалась, расползалась и обращалась в лохмотья, медленно сползающие с округлых раздутых форм.

— Меча, говорю, при мне нет, — с сожалением повторил рыцарь. — Жалко. Никогда такого большого не…

Своды пещеры, где притаились гномы и люди, тряслись, роняя мелкие камушки, грунт под ногами ходил ходуном, внизу в разноцветных вспышках и клубах пыли творилось нечто невообразимое. Казалось, что Пениалису не будет конца. Оболочка Сердца Мира распалась, вокруг все заполнил рой пыльных клубов и разноцветных искр, взлетающих все выше и выше.

— Вы как хотите, а я ухожу, — заявил Дальноход Добродушный. Он огляделся и понял, что в пещере больше никого нет — всем остальным та же мысль пришла в голову несколько раньше.

В стороне от пещеры, где они оставили Сердце Мира, земля тряслась не так сильно, зато со временем толчки стали ритмичнее и реже: бумм! бумм! бумм! — и всякий раз беглецов слегка подбрасывало в воздух. Аназия летела впереди, вихляя и взвизгивая при каждом сотрясении.

Наконец все втиснулись в две подъемные кабинки и торопливо завертели колеса. Стены шахты тряслись, в подъемники то и дело ударялись осыпающиеся камешки. Когда пещера с чудищами осталась далеко внизу, Беринда сказала:

— Эй, мелкий, не думай, что я забыла…

— Будет, будет Сердце! — откликнулся Пампукка, на всякий случай прижимаясь к стенке подъемника. — Прекрасное, из полированного металла! И даже украшенное самоцветными камнями! И оно будет стучать! Тук-тук! Тик-так!

 

17

По возвращении они застали обитателей Подземного Чертога в немалом смятении — все-таки встреча Червя с Самкой произвела немалые колебания тверди. Но здания стояли, и, главное, Столп по-прежнему несокрушимо возвышался посреди гномьего города. Постепенно всякие необычные шумы стихли: должно быть, оба чудовища после бурного приветствия убрались восвояси куда-то в земные недра. Так что отважных спасителей толпа гномов встретила радостными криками. Затем старейшины объявили, что избавителям назначена награда и по этому поводу будет взят внеочередной налог… и похвалы в адрес отважных пришельцев смолкли. Гномы разбрелись с площади перед Столпом — чинить обвалившиеся вывески, заправлять маслом фонарики и готовиться к наплыву «наземников».

Деньги были собраны быстро (хотя и без большого энтузиазма), да и Пампукка, как обещал, предоставил яйцеобразный металлический кокон, размерами как раз примерно с прежнее Сердце Мира. Полированный металл украшала глубокая гравировка, а также некоторое количество небольших ограненных кусочков яшмы — на настоящие самоцветы гномий совет так и не расщедрился. Внутри, в стальном чреве, что-то непрерывно постукивало. Конечно, с прежним Сердцем Мира не сравнить, посетовала Беринда, но три пуда золота тоже были неплохим призом… Тащить золото пришлось, разумеется, Шону, но только до поверхности, где можно купить осла.

Едва сборы были окончены, путешественники, не теряя времени, отправились восвояси. Пампукка, которому больше не грозила кара, вертелся поблизости и приставал с ненужными советами. Потом Беринда наконец обратила внимание на метаморфа, все еще сохранявшего облик бородатого моряка, и осведомилась, как обычно, ни к кому конкретно не обращаясь:

— А это что за разбойник? Зачем с нами ошивается?

— Это… друг, — помедлив немного, сказала Анита. Потом на всякий случай пояснила: — Аназии друг.

Метла не возражала. Она вообще ни против чего теперь не возражала — лишь бы скорей покинуть Подземный Чертог и уединиться для колдовского контръизвратительного заклинания. Гномы из «Возвращаясь с Шампурмы» решили проводить гостей до поверхности.

— Да, попали в историю… — промямлил, прощаясь, чернобородый.

— Выше нос, братец! — сипло бросил оборотень. — В самом деле, теперь это уже история! Об этом книжки напишут и нас с тобой на картинке намалюют. Будет что внукам рассказать… Ну а я — снова в путь… Не могу я теперь надолго в нашем подземелье, тянет и тянет на поверхность… Соленые морские ветра, бескрайние просторы и новые приключения!

— Да-а… — неуверенно протянул коротышка. — Бескрайние ветра и соленые просторы… Ну что же… ладно, прощайте тогда!

— Может, займемся моим превращением? — пискнула Аназия, как только подъемник с гномами скрылся внизу.

— Не здесь, — ответила Беринда. — Сперва из города выйдем. А в городе мне без метлы — по чину не положено. А ну иди сюда…

— Ну сколько мне еще ждать?.. — протянула Аназия.

— Мне тоже очень охота на твой истинный прекрасный облик поглядеть, — шепнул метаморф.

Он старался держаться подальше от грозной Беринды и поближе к помелу.

— А про кокс-то забыли! — спохватилась лаборантка.

Верховная ведьма покачала головой.

— Не забыли. Я у этого прощелыги мешочек с коксом стребовала. Все, идем наконец отсюда.

Едва городские ворота остались позади, Аназия вывернулась из ладони Беринды и взвизгнула:

— Ну! Ну, теперь! Расколдовывайте же меня наконец!

Беринда схватила пляшущее в воздухе помело и буркнула:

— Ты… метла, оглянись.

Аназия будто только теперь сообразила, что они стоят на дороге, запруженной всадниками, пешеходами и повозками.

— Потерпи, дорогая, — подбодрил ведьму оборотень.

Сам-то он не терял времени и при каждом шаге чуть-чуть удлинял ноги — готовился к продолжительной пешей прогулке. Путники двинулись по дороге. На только что купленного ослика навьючили двойные сумы: с одной стороны — золото, с другой — непрерывно тикающее Сердце Мира. Это последнее вызывало беспокойство Шона. Рыцарь поминутно оглаживал металлическую поверхность, испещренную глубокими канавками узоров, и прислушивался к мерным ударам, доносящимся из гулкого чрева.

— Тебя что-то беспокоит? — поинтересовалась Анита.

— Сам не пойму… — пробурчал Шон. — Вроде видел я такую штуку. А где? При каких обстоятельствах? Что с ее помощью делали? Нет, не помню… Но что-то не нравится мне, как оно стучит… Да еще и нагрелось.

— Так солнце на него светит, — предположила Анита. — Тепло ведь…

— Нет, тот бок, что в тени, сильней нагрелся. А! Вспомнил! Когда я участвовал в походе принца Мортендаля против непокорных горожан — вот тогда такую же штуку видел! И точно — у гномов. С принцем были наемные солдаты, в том числе и гномы… Но вот для чего это яйцо служило… нет, не припомню… Меня тогда во время атаки, понимаешь ли, слегка контузило…

Шонтрайль поскреб пальцами один из украшавших его лицо шрамов — тот, что возле виска, почти прикрытый соломенными волосами.

— Ну?! — взвизгнула Аназия. — Собирается меня кто-нибудь расколдовывать или нет? Мы уже достаточно далеко от города!

— Ладно, — смилостивилась Беринда. — Вон у тех кустов сделаем привал.

Путники уже почти добрались до означенных кустов, когда метаморф заявил:

— За нами следят!

— Следят? — переспросила Анита. — А я ничего не слыш…

И осеклась, едва взглянув на превращенца. Тот, оказывается, успел отрастить здоровенное правое ухо, похожее на лист лопуха, свернутый воронкой, и непрерывно вращал им из стороны в сторону, слегка перекосившись на один бок под весом громадины.

Тут и Тремлоу наконец-то отвлекся от стального яйца.

— Где? — осведомился воин.

— А вон… — Оборотень показал.

Анита только и успела приметить, как в придорожных зарослях, куда был направлен палец метаморфа, качнулись кусты, — а Шон уже, пригнувшись, прыгнул туда. Взметнулись ветви, закружились хороводом оборванные листья… Аназия взмыла над дорогой, ловко вошла в штопор и, причинив подлеску гораздо меньшие разрушения, ввинтилась в густую зелень. Ветви зашевелились, дважды возник и пропал украшенный бантом блондинистый хвост… затем донеслись удары по мягкому и приглушенные стоны. Шонтрайль де Тремлоу выдвинулся из кустов — в руках его болтался ухваченный за шиворот Пампукка, а над головой гордо реяла Аназия.

— Будет знать, как отвлекать на самом интересном месте, — провозгласила метла, взмахивая окончательно растрепавшимся бантом. — Ну, давайте его по-быстрому прикончим и расколдуем меня наконец!

Гном пискнул. Шон задумчиво пошевелил рукой, словно взвешивая пленника, и объявил:

— Прикончить еще успеем. Пампукка, ты зачем за нами шел?

— Ну, я это… любопытный я. — Карлик сучил ногами и тряс куцей бороденкой. — Отпустите, что вам от меня надо? Я просто по дороге шел, а вас увидал и в кустах спрятался!

— Следил за нами с самого начала, — прокомментировал оборотень, втягивая лопухообразное ухо в голову.

— Шонтрайль, убейте его наконец, — потребовала Аназия. — Убейте, и займемся делом! Из-за этих разговоров задерживается контръизвратительное заклинание!

— Не надо меня убивать… я хороший… я всем помогаю, — загнусил Пампукка, косясь на замершего у дороги понурого ослика, груженного трофеями. — Лучше отпустите меня, я вам точно говорю.

Шон проследил взгляд пленника и вдруг сказал:

— А я вспомнил!

— Что? — спросила Анита.

— Вспомнил, где видел такое яйцо! Гномы подобной штукой городскую стену разнесли. Вот тогда меня контузило этим… камнем по башке контузило. Это яйцо прикатили под стену, оно разлетелось на куски, башню обвалило, все порушило! Вот эти бороздки на нем специально сделаны, точно. Вот по ним яйцо как раз и разлома…

— Феминистки! — объявила Беринда.

Верховная ведьма, как всегда, не особо прислушивалась к разговору и потому первой заметила приближающихся на бреющем полете представительниц конкурирующей организации. Скорость они держали очень неплохую и вот-вот должны были настичь путников.

— Всыплем им? — предложила Анита.

К ее удивлению, Беринда покачала головой.

— Лучше отбежим подальше. Если я верно поняла тебя, Шонтрайль, мы просто обязаны отдать яйцо Лавандии.

Рыцарь кивнул. Оборотень бросился в кусты, из которых только что извлекли Пампукку. Анита помчалась следом, Беринда задержалась на секунду, чтобы сказать Шону:

— Золото!

Рыцарь разжал кулак — Пампукка шлепнулся на дорогу, взметнув облачко пыли. Подхватив мешок с гномьим выкупом, рыцарь поспешил за ведьмами. Гном оглянулся в сторону приближающихся феминисток и на четвереньках покинул открытое место. А сестрица Лавандия, приземлившаяся первой, успела наподдать ему сапогом, что лишь помогло коротышке исполнить задуманное.

Ведьмы опускались, шурша темными накидками, которые при посадке вздувались пузырями, поднимали дорожную пыль. Анита не стала убегать далеко и сквозь густое сплетение веток наблюдала за дорогой. Хотя в облаке пыли, поднятом феминистками, трудно было что-либо разглядеть, зато голос сестрицы Лавандии был слышен отчетливо.

— Ну вот что, гоняться по кустам за Бериндой я не стану. К тому же старуха — мастерица на всякие пакости. А вот это, в мешке, похоже, и есть Сердце Мира!

— Точно, сестрица, — подтвердил другой голос. — Дергается, стучит… Оно самое и есть.

— Ох, красивенькое!

— И твердое какое!

— И камешки! Так и блестят, а?

Ведьмы столпились вокруг яйца, с которого сдернули мешок.

— Тогда хватаем его — и в Лайл-Магель. Опередим старую дуру! — решила Лавандия. — Кто вернул Сердце Мира, тому и повелевать в обители. За мной, мужественные сестрицы!

Пыль, начавшая уже оседать, взметнулась над дорогой снова. Из грязно-желтого облака веером взмыли феминистки верхом на метлах. Лавандия, переваливаясь и вихляя на лету, волокла тяжелое металлическое яйцо, и агаты тускло поблескивали на виражах…

Беглецы поднялись из кустов, провожая взглядами удаляющийся косяк летучих феминисток.

— Судя по тому, как волновался Пампукка, — задумчиво произнес оборотень прежним писклявым голоском, — уже совсем скоро…

Договорить метаморф не успел — округу сотряс мощный грохот, и клин феминисток разметало по небосклону. В воздухе закружились хлопья сажи и какие-то неопрятные лохмотья: некоторые, потрескивая, тлели и роняли крошечные искры. Прямо к ногам Беринды, которая выбралась из зарослей на дорогу и теперь вытаскивала из одежды застрявшие колючки, спикировала остроконечная шляпа, украшенная медной пряжкой. Пряжка оказалась покорежена, а поля шляпы — обуглены. От них поднималась, извиваясь, тонкая струйка лилового дымка.

— Ну что же, — сказала верховная ведьма, — думаю, проблема феминизма на некоторое время перестанет нас беспокоить. На довольно долгое время. Продолжительное. А Сердце Мира… Ладно, как-нибудь обойдемся. В конце концов, я принесу в Лайл-Магель выкуп.

— Так я говорю, — снова завел метаморф, — что Пампукка волновался, потому что ждал взрыва этого. Он за нами следил из кустов, чтобы, когда его яйцо бабахнет, золото подобрать… И раз он не стерпел, к самой дороге вылез, значит, ждал, что вот-вот оно бумкнет.

— Точно, — подтвердил Шон. — Гляди — и от превращенцев есть какая-то польза. А я теперь вспомнил, как гномы из войска его светлости Мортендаля такую штуковину называли. Бам-бам… или бом-бом? А, бом-бам, вот как! Никакие, говорят, стены не смогут противиться нашим бом-бам…

— Хватит! — взвизгнула вдруг Аназия. — Расколдовывайте меня поскорей! Сил моих больше нет терпеть!

— Ну, ладно. — Беринда пожала плечами. — Только не ори. Шонтрайль, собери дров, Анита, найди воду, нам нужно наполнить котелок. Сейчас займемся.

 

18

Беринда прочла заклинание, аккуратно выписанное Анитой из «Извратительных трансмутаций», буркнула: «Ерунда какая, и так все прекрасно знаю! Нам все известно!» — потом прочла еще раз, сдвинула набок потрепанную шляпу и почесала седую макушку. Затем прочла еще трижды, закатила глаза, шевеля губами, повторила про себя и наконец сунула бумагу молодой ведьме со словами:

— Ничего нового, я и так давно все знаю. Но запись лучше сохрани, тебе потом на будущее пригодится. С детьми, знаешь, всякое приключается…

Аназия носилась кругами по полянке — от Беринды к Шону, собирающему хворост, от скучающей Аниты к превращенцу, разводящему костерок… Ей было невтерпеж, но верховная ведьма не спешила. Дождавшись, чтобы вода закипела, она принялась нараспев читать заклинания, подсыпая в котелок снадобья с диковинными названиями: куриные зубы, червячьи шейки, жабья желчь… Когда дошел черед до кокса, выяснилось, что вредный Пампукка вместо необходимого ингредиента всучил мел. Перепутать белый мел с черным коксом было невозможно — злобный гном явно совершил диверсию. К счастью, у Шона остался кусочек кокса, подобранный после второй схватки с гоблинами. Наконец все снадобья были всыпаны в кипяток в полном соответствии с инструкцией, все заклинания должным образом зачитаны… Аназия едва не выла от нетерпения. Беринда по-прежнему неторопливо, будто издеваясь, сняла котелок с огня, выколдовала немного льда, чтобы остужался поскорее… Зрители ждали. Аназия вертелась юлой вокруг остывающего зелья. Наконец старуха сунула палец в варево, задумчиво поднесла к носу, понюхала.

— Ну что? Ну что? Готово? — Метла сунулась к верховной ведьме.

Та, не тратя слов, ухватила Аназию за черенок, поставила стоймя и нахлобучила котелок на растопыренные желтые прутья. Лаборантка завизжала, как поросенок, на которого вылили кружку кипятка, Анита ахнула, метаморф шумно выдохнул. Ничего не произошло.

— Как же так… — начала Анита.

— Ах да, чуть не забыла! — Беринда подбросила метлу в воздух вместе с котелком и хлопнула в ладоши.

Помело окуталось дымом, во все стороны полетели разноцветные искорки… что-то треснуло, что-то звонко шлепнулось на землю. Когда дым рассеялся, Анита увидела, как тощая, нескладная, с вытянутым унылым лицом и неестественно желтыми волосами девица поднимается с земли, потирая ушибленное место… хотя потирать там, на взгляд Аниты, было практически нечего. Аназия же, ощупав пятую точку, продолжила шарить ладонями по телу, словно хотела удостовериться, что все необходимые части снова при ней. Потом, вспомнив, ухватила себя за волосы и, поднеся прядь к самым глазам, прищурилась. Только удостоверившись, что цвет соответствует ее взглядам на идеал красоты, лаборантка наконец огляделась. Все, столпившись над ней, разглядывали результаты контръизвратительного заклинания не менее внимательно, чем сама Аназия.

Ощутив на себе пристальные взгляды, бывшая метла одернула измятое грязное платье. Взгляд ее остановился на метаморфе, принявшем теперь некий абстрактно-мужской облик — среднего роста, среднего сложения и среднего возраста.

— Ага! Наконец-то я до тебя доберусь!!! — завопила Аназия, устремляясь к ошеломленному оборотню.

Лаборантка обеими руками вцепилась в бусики, которые разволновавшийся превращенец судорожно перебирал, и, завладев ими, отскочила в сторону, восклицая:

— Наконец-то я погляжу, каков ты есть! А то как на меня пялиться… Ты чего?

Метаморф как-то вдруг скукожился, сжался, закрывая лицо руками — совершенно человеческими руками.

— Чего ты? Убери руки! — Боевой задор уже покинул Аназию, и она заканючила: — Ну, чего ты? Мы же здесь все свои!

— Свои?..

Ладони медленно опустились… Оборотень потупился под скрестившимися на нем взглядами. Перед спутниками предстал тощий узкоплечий юнец, огненно-рыжий, весь усыпанный веснушками. Только глаза под бесцветными бровями остались прежние — желтоватые, круглые, как у совы.

Аназия медленно обошла его кругом, внимательно разглядывая, затем шагнула ближе и неуверенно положила ладони на не слишком-то широкие плечи.

— Да, свои, — повторила она. — А чего ты не хотел в этом облике показаться?

— Ну, я… Понимаешь, дорогуша, ты такая красивая, а я это… Вот это вот… я…

Анита с Шоном переглянулись, и рыцарь многозначительно поднял брови.

— Я… гхм… — смутилась лаборантка. — Я, конечно, блондинка… теперь… м-да. Но ты тоже вполне того… хорошенький. Может, теперь-то скажешь, как тебя звать?

Рыжий оборотень покраснел, отчего веснушки стали почти незаметны, и, глядя в сторону, промямлил:

— Маманя Помпончиком называла…

Шон еле слышно хмыкнул, и Анита припомнила, как рыцарь негодовал, когда она обращалась к нему «Шончик».

— Помпончик, значит… — Аназия ухмыльнулась. — А чего, мне нравится. Красивое имя, честное слово! Доброе такое и это… ласковое. Так ты, значит…

— Нет! — перебил оборотень. — Вот только не вздумай меня так называть!

— Почему? — удивилась лаборантка.

— Потому что это слишком миленько… То есть это кошмарно и мерзко!

— А как же тогда?

Тут одновременно на плечи Аниты с Шоном легли две ладони, и они оглянулись. Беринда потянула их назад, негромко сказав:

— Все, пошли. Они сейчас долго ворковать будут, потом препираться начнут, а потом Аназия, видимо, захочет где-нибудь тут неподалеку в кустах лабораторный опыт провести. Пошли, пошли, нечего на них смотреть!

Троица зашагала прочь.

— Помпон, — донеслось тем временем из зарослей. — Это мне больше нравится…

— Хорошо, будешь Помпоном. А вот скажи. Помпон, а вот как ты насчет… — Но дальше они не слушали. Все трое тихо пошли по дороге, не забыв, конечно, захватить с собой навьюченного осла.

— А они доберутся потом сами? — спросил Шон, когда голоса позади стихли окончательно. — До обители вашей далековато ведь отсюда…

— Доберутся! — уверенно ответила Беринда. — Хотя, думается мне, слишком уж спешить Аназия не станет.

 

Часть третья

FINIS CORONAT OPUS

 

1

В Лайл-Магеле не существовало каких-то особых правил для мужчин, но пребывание их было регламентировано — чтоб студентки от занятий не отвлекались. Анита очень живо представляла себе, какой ажиотаж начнется в аудиториях и мастерских, когда там появится Шон во всем своем немыслимом великолепии. К тому же молодая ведьма опасалась, что станет нервничать и ревновать, если всякие шестнадцатилетние девицы начнут пялиться на Тремлоу, строить глазки и вилять задами. Самой-то Аните было уже ого сколько! Нет, до двадцати пяти еще далеко, но уже сильно за шестнадцать. Оно, конечно, приятно похвастаться перед студентками — которым в обители мужского внимания не хватало — таким справным и знатным кавалером, покрасоваться, гордо топая под ручку с ним, или ввернуть в разговоре что-то вроде «Тут мы с Шончиком просыпаемся и…» — но все же лучше держать его от греха подальше.

Поэтому она была вполне довольна, когда им выделили угловую башню. Небольшая увитая плющом постройка с узкими бойницами и массивной дверью стояла над самым рвом, обороняя восточные подступы к обители. На этот счет Шон, едва вселившись в комнату под крышей, заметил, что секторы обстрела из бойниц рассчитаны неверно. А ведьма ответила, что это без разницы, потому что, если кто-то вдруг на Лайл-Магель нападет, защищаться станут при помощи магии, а не стрел и копий. К тому же во рву живут пираньи…

Одетая лишь в ночную рубашку Анита сидела на подоконнике, глядя в окно. Позади пыхтел и сопел Шон. Снаружи виднелся обширный внутренний двор, сараи и здания факультетов. В несколько рядов, с метлами наперевес, стояли молодые ведьмы, а перед ними возвышалась преподавательница телесной культуры в льняном спортивном костюме и с дудой в зубах. Она ритмично свистела, студентки же делали утреннюю зарядку: шаг вперед, решительный взмах метлой, удар — будто солдат копьем, с выкриком «Ияяа!!!», — шаг назад, поворот, метла к плечу… Взгляд Аниты скользнул дальше: в центре обители — массивная башня проректорской со взлетно-посадочными площадками на крыше, а вон, вдалеке, мастерская неестественной химии, где, несмотря на ранний час, в окошках мигает колдовской свет… Там в мансарде вместе с Аназией жил теперь оборотень Помпон. Его сделали старшим лаборантом, потому что превращенец, как оказалось, хорошо разбирается во многих магических вопросах. На этой почве у них с Аназией, насколько знала Анита, произошел конфликт: с одной стороны — любовь, с другой — карьерные интересы. Лаборантка очень была возмущена, что Помпон, пусть даже сам того и не желая, так быстро запрыгнул на ступеньку выше нее.

Ведьма повернулась, когда Шон выдохнул особенно громко. Рыцарь лежал спиной на поставленных в ряд табуретах. В руках он сжимал толстую оглоблю, на концы которой были надеты две тяжелые округлые колоды с прорезанными по центру дырами.

— Ух… ух… ух… — Тремлоу выпрямил руки, приподняв оглоблю, согнул в локтях так, что она почти коснулась груди, опять выпрямил, опять согнул…

Гимнастикой он занимался каждое утро. Анита это одобряла: у Шона была, пожалуй, легкая склонность к полноте, и без регулярных физических упражнений он мог бы обрюзгнуть. Сама ведьма, правда, гимнастику не делала, ленилась… но с другой стороны, у нее и без всяких диет склонность к полноте как раз отсутствовала.

Вообще рыцарь находился в обители по приглашению Беринды как официальный представитель Ордена Меча, а заодно и посланник королевы Пер-Амбоя. Решив спонсировать какие-то исследования ведьм, что-то там связанное с геронтологией, она отправила племянника ознакомиться с обстановкой на месте и выяснить, какое именно направление наиболее перспективно. Теперь кафедра неестественной химии, факультеты истории ведьмовства и костаногии соревновались между собой, добиваясь благосклонности Шона и, как следствие, щедрости королевы. Старшие ведьмы ходили перед Тремлоу на цыпочках и заискивающе улыбались. А вчера вечером ввалившийся в башню рыцарь, нервно дергая щекой и слегка заикаясь, рассказал Аните, что час назад во время осмотра аудиторий факультета костаногии его попыталась соблазнить деканша, семидесятидвухлетняя Дерга Крюконосная, жуткая, как смертный грех, — таким манером она на практике показывала достижения геронтологических исследований во вверенном ей подразделении.

Шон выпрямился и положил штангу на табурет, заинтересованно приглядываясь к Аните. Он был босой, в коротких штанах и больше ни в чем. Ведьма, сидевшая на подоконнике в косых лучах утреннего солнца, прекрасно знала, что ее ночная рубашка из тонкого светлого полотна просвечивается, и вообще она короткая и облегающая… Анита, будто не замечая внимания Тремлоу, соскользнула на пол, повернувшись к рыцарю, так сказать, спиной, оперлась о подоконник локтями и выставила голову наружу.

Внизу студентки, положив метлы на плечи, под руководством преподши организованно покидали спортивную площадку. Со стороны кухни доносилось звяканье — там заканчивали готовить завтрак.

С тех пор как они расстались с летучим отрядом и гномом Пампуккой неподалеку от Адигена, минуло немногим менее месяца. Лето заканчивалось, но было еще тепло, лес за стеной обители сиял пышной зеленью, в которой только начали проглядывать первые золотые бляшки увядающих листьев; по широкой дороге мимо ворот то и дело проезжали повозки купцов и крестьян. Скоро Тремлоу пора возвращаться в Пер-Амбой… а что делать ей? Анита вздохнула. Как-то у них все не оформятся отношения. Тут был один нюанс — Шон из богатой знатной семьи, у него куча высокомерных родственников, всякие тетки и дядья, мечтающие устроить мальчика в жизни, пусть даже мальчик двухметрового роста и способен в одиночку разогнать вражеский отряд из дюжины солдат. А вот Анита — она, можно сказать, вообще никто, с младенчества живет в Лайл-Магеле, а родителей своих даже не помнит. И как им дальше быть?..

Сзади раздался скрип половиц — Шон потихоньку приближался… а снаружи прозвучал взрыв.

От комнаты под крышей вела винтовая лестница. Быстро одевшись, они ссыпались по щербатым узким ступеням, слыша плеск и недовольные, скрипучие голоса пираний, доносящиеся из-за башни.

Вообще-то пираньями их называли просто по привычке и чтобы не расходовать понапрасну новых слов. Новые слова — штука довольно ценная, и ведьмам их часто не хватает, вот и решено было называть этих тварей пираньями. Все равно никаких других пираний в округе отродясь не водилось. А этих привезли когда-то из-за моря по заказу кафедры костаногии. Правда, выяснилось, что, хотя при помощи пираний можно добиться почти стопроцентной костаногости, результат сопряжен с рядом неприятных побочных эффектов. При разработке «пиранной костаногости» ведьмы с кафедры руководствовались исключительно теоретическими положениями, но, разглядев пираний, так и не решились перейти к практическим экспериментам. Поэтому аквариум с ними опорожнили в лайл-магельский ров. Так всегда поступали с ненужными препаратами и прочими отходами производства — во рву скопилось немалое количество ингредиентов и экспонатов, живых и неживых, которые продолжали экспериментировать сами по себе, стихийно, можно сказать, природным путем. Ну и твари, конечно, тут же к собственной радости вступили в реакцию с прежним содержимым водоема: иногда посредством поглощения оного, иногда посредством скрещивания. Результат их бурной деятельности по привычке и продолжали именовать пираньями, хотя он за считанные месяцы успел немало продвинуться как по пищевой цепочке, так и по эволюционной лестнице, причем по последней не вверх, а неким странным манером, не то наискось, не то прыжками через перила.

В общем, злобные твари были очень беспокойными: по ночам часто буянили, ругались на всю обитель. Анита даже обратилась с официальной жалобой в ректорат, но пожилая секретарша ответила, что с пираньями никто ничего поделать не может, мол, когда в последний раз к ним пришла специально созданная комиссия, чтобы укорить и заставить вести себя тихо, они, высунув морды из воды, так обложили ведьм, что комиссия, подобрав юбки и придерживая шляпы, стремительно бежала, и с тех пор рыб никто не трогает, себе дороже. К тому же свое дело они знали: весною в замок попытался забраться гендерный шпион-диверсант, а пираньи как выскочат из воды (они ж крылатые, это всем известно), да как набросятся на него с кулаками, матерясь сквозь зубы! Вопли шпиона, сказала секретарша, слышны были далеко в окрестных лесах. Позже сильно покусанного и напуганного до полной невменяемости гендерного вернули Братству за солидный выкуп.

— Туда! — Шон ткнул пальцем влево. Над крышами со стороны факультета неестественной химии поднималось облако пыли, разворачиваясь и принимая форму гриба.

— Неужто у Аназии заменитель спецпечки таки взорвался? — ахнула ведьма, вспоминая, что лаборантка частенько жаловалась на повышенную взрывоопасность оборудования.

— Это не взрыв… — откликнулся рыцарь на бегу. — Там обвалилось что-то.

Когда они мчались через двор, в окнах уже мелькали лица, а в дверях фигуры, и со всех сторон доносились взволнованные голоса. Рыцарь с ведьмой миновали кухню, преодолели извилистую дорожку между высокими кустами и выскочили наконец к массивному одноэтажному зданию мастерской, стоящему на краю обители, почти возле окружной стены.

— Точно обвалилось… — выдохнула Анита.

Мастерская давно нуждалась в капитальном ремонте, так как некоторые опыты по неестественной химии приводили ко всяким шумным последствиям, из-за чего страдали стены и потолки. Деканша факультета Лаура Изподдубная уже несколько раз подавала соответствующие прошения в ректорат, и недавно Аназия похвасталась, что осенью им пообещали выделить средства. Теперь-то, решила Анита, деньги на ремонт точно дадут, нельзя же работать и жить в помещениях с этакой дырой…

В торце здания под треугольной черепичной крышей виднелись узкие окна мансарды, где обитали Аназия с Помпоном. В крыше прямо над ними зиял пролом: трухлявые балки частично обвалились, глиняная черепица разлетелась мелкими осколками, усеявшими землю у стены. Из окошек— как, впрочем, и окон первого этажа, где располагалась сама мастерская-лаборатория, — валили разноцветные клубы, но не дыма, а пыли, подсвеченной зеленым, синим и желтым.

Другие ведьмы еще только подбегали. Из дома донесся сдавленный вой.

— Что-то на крышу свалилось… — Ухватив Шона за рукав, Анита потащила его в обход здания к дверям.

Рыцарь толкнул дверь, и они ввалились внутрь. И увидели, что потолок действительно проломлен. Внизу лежал одежный шкаф, рухнувший, надо полагать, из мансарды. Он свалился прямо на мешки с угольной пылью, которая использовалась неестественными химиками для каких-то их специальных дел, — мешки лопнули, и пыль наполнила помещение. Дальше был лабораторный стол, разбитые колбы и пузырящиеся лужицы разноцветных химикалий. От них во все стороны били красные, желтые и зеленые лучи. Там что-то шипело, пенилось, свет ходил волнами, создавая на потолке причудливые узоры.

Дверцы шкафа были распахнуты, наружу вывалилась груда пеньюаров, каких-то воздушных панталон и прочего барахла Аназии. Вой донесся вновь — сверху, из пролома.

— Туда! — Анита запрыгала по ступенькам ведущей на чердак лестницы, Шон затопал следом. Позади в дверях уже возникли фигуры ведьм.

Лаборантка Аназия Прекрасная, облаченная в широкое платье нежно-салатного цвета со множеством кружев и рюшей, сидела посреди комнаты, ногами к пролому, откинувшись назад и упершись в пол ладонями. Лицо было обращено к обширной дыре в потолке. С краев свешивалась дранка и лохматые соломенные патлы. Выше синело небо, по которому летело одинокое облако.

— Что случилось? — спросила Анита, опускаясь рядом на корточки.

— По-о-о-о… — ответила лаборантка.

— Что-то упало на вас? — Молодая ведьма взяла ее за плечи, вернее, за два жутко огромных волана, из-за которых девица выглядела так, будто слишком много времени провела в спортзале, накачивая плечевые мышцы, и повернула к себе. Сухо зашелестело, почти заскрипело накрахмаленное до жестяного состояния платье.

— А где Помпон? — спросила Анита.

— По-о-о-м… он про-о-о…

Рыцарь тем временем медленно пошел через комнату, приглядываясь к отверстию в потолке. На верхних ступенях лестницы появилась фигура ведьмы, за ней вторая, потом третья…

— …пропал! — выдохнула наконец Аназия.

— Как пропал? Куда?

Шон присел возле пролома, глянул вниз. На лестнице толкались студентки и младший преподавательский состав — все делили свое внимание между пострадавшей и рыцарем.

— Похитили его! — пискнула лаборантка. Рукавом, сплошь состоящим из зеленых кружев, она вытерла длинный нос.

— Что тут происходит?

Услышав хриплый низкий голос, Анита выпрямилась, ухватила Аназию под мышки и рывком подняла. Над ними, уперев руки в боки, стояла сама декан факультета неестественной химии Лаура Изподдубная, крупная женщина среднего возраста с черными и густыми как нефть волосами. Окинув комнату взглядом, она повернулась и рявкнула:

— Очистить помещение!

Анита усадила Аназию на омерзительное нежно-розовое покрывало, которым с удручающей аккуратностью была застелена кровать. Прочие ведьмы, с любопытством оглядываясь, стали очищать от себя помещение.

— Где старший лаборант? — спросила Лаура.

— Помпончика украли! — пискнула Аназия, хлюпая носом на всю мансарду.

— Кто украл?

— Не-е… не знаю! Если б знала, до-о… догнала бы и убила, убила, убила бы их!!! — Лаборантка жалобно высморкалась в рукав. — Я внизу была, когда оно… оно как провалится! А он — наверху. Я прибегаю — его нету-у-у…

Молодая ведьма и деканша переглянулись.

— Кому Помпон мог понадобиться… — удивленно начала Анита. Позади скрипнуло, и она глянула через плечо. Тремлоу поставил табурет, залез на него и, вытянувшись на цыпочках, шарил руками у краев дыры в потолке.

— Ты видела, кто это был? — спросила Анита. — Или, может, голоса слышала? Сколько их? Чем вооружены? И как они крышу проломили? У них был при себе таран? Катапульта?

— Не-е… Только загрохотало, потолок провалился. А потом Помпончик закричал, но сразу…

Все трое повернули головы, когда на лестнице раздались шаги. Показалась старая Беринда в сопровождении двух преподавательниц.

— Есть! — сказал вдруг Шон. Он спрыгнул с табурета и показал присутствующим пестрый матерчатый клок. — Улика.

— В чем дело? — недовольно произнесла Беринда. — Аназия, опять эти твои опыты…

— Ы-ы-ы… — проныла в ответ лаборантка, и тут над крышей захлопали крылья.

— Это еще что такое… — начала Лаура Изподдубная.

В комнату влетело существо из породы тех, которых Анита видела всего пару раз в жизни, да и то издали. Ростом в метр, розовое и пухленькое, как раскормленный младенец, с плаксивым личиком и короткими ручками-ножками. На голове была фуражка с железной бляхой — два скрещенных крыла, — поясницу и правое плечо перехлестывали ремни, на которых висела плоская кожаная сумка.

— Это от тетки, — с легким удивлением произнес Шон. — Авиапочта…

— Амурчик летающий обыкновенный, — машинально определила Лаура Изподдубная. — Вид — нестремительный, подвид — плакса-посыльный.

Все находящиеся в комнате уставились на вновь прибывшего, лаборантка даже прекратила шмыгать носом. Существо, часто взмахивая крыльями, которые были украшены куцыми, как у недавно родившегося лебеденка, грязно-белыми перьями, зависло перед рыцарем. В общем-то амурчики не такие уж диковинные создания, их можно сотворить путем определенных магических манипуляций. Но встречаются они редко, потому что не слишком удобны в использовании по причине быстрой уставаемости, капризности и крайней прожорливости. Заказывают их у колдунов в основном богатые особы: пользоваться для доставки сообщений амурчиком, а не обычным почтальоном, в светских кругах считается высшим шиком.

Казалось, что крылатое существо чем-то крайне огорчено и озабочено. Медленно и печально оно расстегнуло сумку на боку, достало небольшой свиток. С укоризненным видом, будто это Шон во всем виноват, протянуло свиток рыцарю, и когда тот взял украшенную синей лентой пергаментную трубочку, глубоко вздохнуло, как портовый грузчик, избавившийся наконец от тяжеленного сундука, который пришлось тащить на палубу корабля по крутым сходням.

Шон уставился на свиток. Амурчик, шумно сопя и морщась, словно у него подвело живот, извлек лист темно-желтой бумаги и маленькую чернильницу. Сжимая их одной ручкой, поднял вторую и с видом мученика, отдающего себя на растерзание львам, вырвал из левого крыла перо. Беззубыми деснами откупорив чернильницу, ткнул в нее концом пера, протянул рыцарю. Шон расписался. Амурчик вставил пробку на место, спрятал чернильницу и бумагу, махнул пером, стряхивая с него черные капли и, не глядя, вонзил себе за спину. Опять вздохнул, скорбно моргнул огромными коровьими глазами и улетел назад в пролом.

— Где же ты, Помпончик… — простонала лаборантка, как только посыльный исчез в голубом небе над крышей.

Анита, старая Беринда и Лаура Изподдубная глядели на Тремлоу: все три одновременно подумали о том, что рыцарь получил послание королевы Пер-Амбоя, и там говорится, какому именно из факультетов следует выделить деньги на геронтологические исследования. Шон, подняв брови, снял синюю ленту, развернул пергамент и прочел. На мгновение его лицо лишилось всякого выражения. Затем рыцарь аккуратно свернул пергамент, сунул за ремень и, ни на кого не глядя, произнес ровным голосом:

— Это от тетки, личное. Семейные дела, не обращайте внимания.

— Мы ее пока в кладовке заперли, — сказала Лаура Изподдубная, отводя со лба прядь черных волос. — А то рвалась, видите ли, преобразиться в метлу и нестись спасать своего Помпона. Кричала, что разработала усиленную версию заклинания, увеличивающую превращаемый объект в десять раз.

— Куда нестись? — спросила Анита, но деканша лишь пожала широкими плечами.

Они находились в кабинете старой Беринды, расположенном под крышей центральной башни обители. Рыцарь, старуха, Лаура и Анита стояли вокруг стола, где лежал прямоугольный лоскут плотной цветастой ткани. По двум его краям протянулись лохмотья рваных нитей, в которых застряла солома и мелкие щепки из крыши мастерской. Стол подрагивал, иногда переступая с ножки на ножку — в кабинете Беринды за долгие годы все пропиталось магией, которую излучала хозяйка, и многие предметы вели себя необычно. К примеру, из-за спины старухи доносился приглушенный храп…

— Восточное что-то, кажется? — спросил Тремлоу. — Я не разбираюсь вообще-то.

Беринда с Изподдубной склонились над столом. В светло-коричневую ткань были вплетены толстые нити, по большей части оранжевого и красного цвета, образующие край чего-то, напоминающего луч звезды.

Анита поверх двух голов спросила у Шона:

— Что за послание от тетушки?

Рыцарь после паузы пожал плечами.

— Да ерунда, не обращай внимания.

— Восточный?.. — проскрипела Беринда, вопросительно поглядев на Изподдубную.

— А я понятия не имею… — недовольно ответила та. — В жизни не интересовалась вышивкой… Но это ковер вроде, а?

По лицу Беринды было видно: она очень недовольна тем фактом, что не может высказаться определенно. Старуха через силу пожала плечами и протянула:

— Ну… да, ковер… Вероятно.

Скптически покосившись на нее, Изподдубная прошагала к распахнутому окну, отмахнувшись от летающего по воздуху небольшого подсвечника, который пытался изловить полуобгоревшую свечу, высунулась, окинула взглядом двор. Приложила ладони ко рту и хрипло проорала:

— Бладо! Эй, Бладо, сюда давай!

— Но кому мог понадобиться Помпон? — недоуменно спросила Анита, когда деканша вернулась к столу. — Матушка, ведь вы ж помните… Обычный превращенец-бродяга… Помните, он же там в трактире с гоблинами этими дикими…

— Нет, — ответила старуха, садясь в кресло. То громко всхрапнуло и начало медленно заваливаться набок, но Беринда сильно стукнула кулаком по подлокотнику. Кресло, вздрогнув, выровнялось.

— Обычный оборотень, — продолжала повелительница обители, — так хорошо в высших магических науках не разбирается.

Лаура согласилась:

— Да, он с классическим образованием. Подкованный малый. И вообще, где это видано, чтоб в саму Лайл-Магель кто-то вламывался и уносил сотрудника? Рядового?.. Нет, что-то тут не так. И к тому же сильно повреждена наша лаборатория…

— Оскорбление всем ведьмам! — Беринда вновь стукнула по подлокотнику, теперь уже другой рукой, и кресло слегка подскочило. — Так этого оставить нельзя!

Тихо шелестя, в комнату влетела тонкая веревка с лохматым клубком вроде репейника на конце. Репейник впился в стену, веревка провисла, потом натянулась, и в помещении стало темнее. Все повернулись к окну. Там возник многорукий силуэт, от которого к другой стене выстрелила еще одна веревка.

— Бладо, глянь, что это. — Лаура ткнула пальцем в лоскут.

Преподаватель рукоделия, повисший между двумя веревками, вполз внутрь. Паук Бладо был размером с человеческую голову, на его макушке — а в данном случае макушкой служила вся верхняя часть шарообразного тела — плотно сидела небольшая, но с широкими полями, кожаная шляпа, кокетливо сдвинутая немного набок. Похожий на приплюснутый волосатый шар с глазами и клиновидной бородой, он имел семь длинных тонких ножек, которые заканчивались узкими ладонями с пятью пальцами. Двумя конечностями он вязал при помощи пары серебристых спиц — клубок лежал в раскрытой кожаной сумке, висящей на боку. С другой стороны размещались мотки и какие-то перепутанные ременные петли.

Бладо был таким же результатом стихийных экспериментов, как и пираньи, но только с той разницей, что его восхождение по эволюционным ступеням объяснялось не сливом, а испарением колдовских препаратов. Поскольку он произошел от пауков, в изобилии гнездящихся на чердаке, под действием веществ эфирных и летучих, то и нрав имел возвышенный в отличие от грубых брутальных пираний. Так что пауком его называть избегали, по крайней мере в глаза. Названия для Бладо так и не придумали — сказывался все тот же дефицит новых слов. У ведьм в результате экспериментов постоянно выходят всякие диковинные штуки, названия которым подобрать очень сложно. А еще сложнее придумать названия для запахов, источаемых этими диковинными штуками. Впрочем, что касается Бладо, он и был всего один такой, а потому вполне обходился именем собственным, не нуждаясь в нарицательных.

С хлюпающим звуком он выстрелил тонкой нитью прямо из своего тела. На конце было вроде крошечного репейного клубка: он прилип к столешнице, и Бладо, стремительно семеня ручками, подбежал ближе. Сунул спицы в сумку и свесился вниз. Глаза-шарики собрались в кучку, разглядывая ткань. Над бородой возникла щель, и тонкий голосок пискнул из-под шляпы:

— Самаркундский узор.

— Самаркундский… хорошо, спасибо, — сказала Лаура.

— Ворсовый… — продолжал паук. Ручки протянулись к столу, пальцы быстро-быстро заскользили по лоскуту, ощупывая нити. — Тонкошерстный, рельефная стрижка, а работа… — Он вдруг заволновался, свешиваясь еще дальше, конечности быстро заскользили по ткани… — Работа тонкая, двести двадцать узлов на квадратный дециметр, и дизайн шикарный, роскошный…

— Спасибо, Бладо! — повысила голос деканша.

— Никогда Бладо такого не видал… — бормотал паук, не обращая на нее внимания. — Любопытный образчик! Необходимо осмотреть, изучить, постигнуть…

— Бладо, ты свободен! — рявкнула Беринда.

Паук выпрямился, глаза вновь собрались в кучку, но теперь на другом боку, оглядывая старуху.

— Ты можешь возвращаться к работе, — добавила она.

— Исследовать надо, — пискнул в ответ паук, сдвигая широкополую шляпу на лоб. — Бладо должен знать… В целях пополнения эрудиции и повышения квалификации…

Тогда Изподдубная уперлась в его волосатый бок ладонью и не грубо, но решительно стала отпихивать паука по веревке к окну.

— Осмыслить надобно! Осознать! — выкрикивал Бладо, пытаясь выскользнуть из-под ее широкой ладони и всполошенно дергая ручками. — Ценная находка, новое слово в коврологии, дорожкознании, подстилковедении… — Он вдруг выбросил в сторону три конечности, цапнул пролетающее мимо небольшое пресс-папье, разинул рот, вставил находку в него и принялся нервно жевать.

Когда наконец от паука удалось избавиться, рыцарь произнес:

— Значит, Самаркунды. Что там сейчас?

— Да кто их знает, что там у них сейчас… — ответила Беринда. — Давно сведений с Востока не было. Воюют и размножаются, как всегда.

— Но зачем самаркундцам понадобился Помпон? — спросила Анита.

Старуха лишь покрутила головой, затем сказала:

— Не надо было принимать его на работу, не проверив личные данные! Послушалась тебя, Лаура, и что теперь? И оставить без последствий нельзя, и в спасательную экспедицию посылать некого… У меня и так кадров не хватает, а тут еще со звездой этой клятой…

— А что со звездой? — Анита переглянулась с Тремлоу.

— Что-что… — проворчала старуха. — Монстры всякие со всех сторон лезут, земля дрожит, созвездия смещаются, и вообще — всплески в мировом магическом поле усилились так, что того и гляди пространство разнесет на части! А студентки? Студентки, как это… возбуждены! Звезда на всю мировую гармонию влияет плохо. Дестабилизирует взаиморавновесие полов.

— А… — Молодая ведьма задумчиво потерла шею. — То-то я чувствую последнее время некоторую, как бы сказать, приподнятость…

— Так я полечу, — сказал вдруг Шон, и три ведьмы удивленно посмотрели на него. Рыцарь показал вверх. — Там у вас ступы на площадке стоят? Только еды мне с собой соберите. Это пешком до Самаркунд далеко, а на ступе меньше чем за сутки долететь можно, если мощная…

— А как же геронтология… — начала Лаура.

— Я, госпожа декан, недавно решил, что средства необходимо выделить вашему факультету, — любезно откликнулся Тремлоу. — И пока меня в этом еще ничто не разубедило. И если не возникнет никаких новых обстоятельств, то…

Он замолчал. Беринда с Изподдубной переглянулись, и старуха сказала:

— Дарди Крез, спонсор наш, недавно мне ступу преподнес. Неделю назад, я ею и не пользовалась еще. Называется… — Она замолчала с приоткрытым ртом, пытаясь вспомнить: — «Сверкающая звезда»… Нет, как-то…

— «Звезда заката», — сказала Лаура.

— Зака… А не восхода? Да, восхода! Звезда, значит. Это их новая модель. Вот на ней и полетишь…

Последние несколько секунд Анита пыталась перехватить взгляд Шона и теперь, не выдержав, перебила:

— Полетишь? Ты полетишь за Помпоном? В Самаркунды? Один, что ли? К этим их… гаремам с гуриями?

 

2

Светало, солнце медленно выползало из-за горизонта, зевая во весь круглый бледно-розовый рот. Придерживая юбку, Анита задрала ноги на лакированный борт, повела плечами, устраиваясь поудобнее на мягком диванчике, и покосилась в сторону Шона. Тот сидел спиной к ней, ухватившись за штуковину, которая в брошюрке по управлению «Звездой восхода» именовалась «рулевой дугой». Вообще ведьма привыкла, что ступы довольно незатейливые устройства. По сути, это просто здоровенный железный наперсток с магической напиткой в днище. Но последняя модель мастерской Дарди Креза, богатого мануфактурщика, чья дочь училась в обители Лайл-Магель, имела форму овальной лодки с высокими бортами и несла на себе множество всяких приспособлений, подобных этой самой рулевой дуге.

Вот, например, охладильник. Анита раньше и слова-то такого не знала. Она повернулась на бок, протянула руку и открыла небольшую прямоугольную дверцу, утопленную в толстую стенку ступы. Повеяло холодом — под нишей, открывшейся за дверцей, был спрятан сухой магический лед. А в самой нише имелись полки, и на них стояли покрытые изморозью бутылки с лимонадом, вином, пивом и брикеты со всякой пищей, которую можно было разогреть на жаровне в задней части ступы. Анита лениво достала фляжку с вишневым соком, отпила и сунула назад, ощутив запястьем холод. Вот дела! Далеко шагнул прогресс…

Они полетели вдвоем. Молодая ведьма испытывала к Аназии смешанные чувства, среди которых были и раздражение, и симпатия. Но в этот раз она не позволила жалости возобладать — наотрез отказалась брать лаборантку с собой.

— Вот еще! — заявила она Лауре Изподдубной. — Чтоб она ныла всю дорогу и скрипела как дверная петля? Пусть здесь остается!

К тому же неизвестно еще, что там за усиление заклинаний Аназия изобрела. Вдруг оно заразное какое получилось и всех находящихся неподалеку особей женского пола тоже во что-то превратит, если им воспользоваться? От лаборантки всего можно было ожидать, и потому Анита осталась непреклонна.

Тремлоу заворочался у рулевой дуги, что-то проворчал. Раздалось приглушенное шипение, небо качнулось — «Звезда восхода» поменяла курс. Раньше она двигалась почти над самыми древесными кронами, теперь же начала взлетать.

— Что там? — спросила Анита.

— К трассе подлетаем, — откликнулся рыцарь, не оборачиваясь. — Слышишь?

— Не-а… — Она поднялась с дивана и встала позади Шона, уперевшись локтями о его плечи. Впереди была широкая гора, сплошь заросшая лесом, словно конус из темно-зеленого пушистого бархата.

— Это — Волосатая гора… — Рыцарь повел головой в сторону лежащей на полочке у его колен книги, которой их снабдили в обители. — Там карта есть.

Ведьма протянула руку и взяла томик «Путеводительной книги Атласа, небоведца и землезнатца». Скукота, да и карты некрасивые — мелкие все и почти без картинок. Ни русалок в морях, ни дракончиков по углам не пририсовали…

Ветер свистел, развевал волосы Аниты. В прохладном утреннем воздухе слышалось то приглушенное гудение, то какой-то свист.

— Держись.

Она обхватила Тремлоу за шею, прижавшись подбородком к его темени. Под днищем что-то заворчало, затарахтело, и ступа повернула — накренившись, понеслась по широкой дуге. Гора впереди рывком сдвинулась вбок, увеличилась, ровная бархатистая поверхность стала волнистой… Еще несколько мгновений — и они понеслись вдоль склона, продолжая подниматься. Впереди что-то мелькнуло, возникла нить из точек, и тут же шум усилился. Ступа полетела быстрее, поток встречного ветра стал таким сильным, что Анита зажмурилась. А после скорость уменьшилась, и кто-то прокричал чуть ли не над самым ухом:

— Чтоб тебя! Поворачивай, криволапый!

Ведьма открыла глаза — они уже были на трассе.

— А ты смотри, куда прешь! — проорал в ответ Шон.

Существо двухметрового роста, тощее, как тростинка, и с торчащими по бокам ушами, напоминающими две воронки-лейки, плюнув в ответ, натянуло поводья. Небольшой фиолетовый дракончик, на котором оно летело, лег на крыло, удаляясь от ступы. Позади седока на спине зверя было несколько объемистых тюков.

Шон повел ступу быстрее, потом замедлил ход, нагнав огромную стрекозу с радужными крыльями. Она седоков не везла, но на боку ее висела сумка, слегка напоминающая ту, что была у амурчика, только побольше.

Рыцарь посигналил — стрекоза повернула голову, украшенную чем-то вроде водных очков с черными резиновыми ободками, и отлетела немного вбок, пропуская их.

— Ползут как черепахи… — проворчал Тремлоу.

Вообще-то с утра движение на трассе было средним. Два не слишком плотных ряда всяких летающих штуковин, живых и неживых, быстро двигались между буйками-ограничителями — висящими в воздухе плотными светящимися облачками. Из каждого торчал красный флажок с изображением скрещенных полумесяцев.

— А чего они все здесь летят? — спросила ведьма. — Зачем толкаться? Вокруг вон сколько места…

— Потому что вокруг Самаркунд воздушная граница, — пояснил рыцарь. — Такие же тучки, но только они молниями стреляют, если кто приблизится. Здесь полеты давно развиты, и самаркундское правительство таможенные пункты не только на земле, но и в воздухе организовало. Есть всего несколько дорог, по которым к островам подлететь можно.

Солнце было уже в зените, начало припекать. До морского побережья оставалось недалеко: впереди широкой изломанной дугой протянулась свободная от леса каемка, за которой начиналась синяя поверхность. Далеко-далеко темнели пятна восточного архипелага. Там был Азгарол, Реар, Птомпекс, Тамбул и еще с дюжину островов поменьше. И самый большой из них, именуемый Самаркунды, столица архипелага, находился в центре. Море вокруг островов изобиловало рифами и отмелями, это затрудняло судоходство и способствовало развитию воздухолетства, так объяснял Атлас. Воздухолетство и впрямь развилось необычайно: трасса была запружена всевозможными транспортными средствами.

— Эй, тормоза, дорогу уступите! — взревел Шон.

Впереди плыл широкий таз, в котором, почти прижавшись друг к другу, один за другим сидели трое бородатых мужиков и гребли по воздуху веслами с очень широкими необычными лопастями: от цевья расходилась пара изогнутых концов, как у двузубой вилки, и между ними была натянута промасленная ткань.

Сидящий последним оглянулся, окинув ступу взглядом, что-то презрительно пробормотал, толкнул в бок следующего, тот — третьего бородача. Они взмахнули веслами, и таз отлетел немного в сторону.

— Думаешь, если на лимузине, так крутой? — донеслось до ведьмы с рыцарем обиженное, когда они пролетели мимо. — Пижон хренов!

Анита смотрела влево, на тех, кто летел в обратном направлении, к материку. Там попадались то ковры с грузом или седоками, то небольшие восточные кораблики, чьи корпуса напоминали полумесяцы, то глиняные жбаны без крышек, из которых торчали головы и плечи…

Вдруг мир будто мигнул, и тут же все вокруг стало ярче, цветастее — они достигли моря. Тысячи маленьких солнц засверкали на гребешках волн, посылая в воздух огненные взблески. Ведьма вздохнула полной грудью соленый воздух — хорошо! Она не так уж часто бывала на море, да и то последний раз толком расслабиться не успела из-за того, что Беринда с Аназией на голову свалились. Пришлось прервать отпуск, можно сказать, на самом интересном месте.

— Искупаться бы. Слышишь, Шон?

— Не можем мы сейчас снижаться, — ответил рыцарь. — Потерпи до Самаркунда. Там пляжей полно.

— А ты на архипелаге был?

— Был однажды на Тамбуле, с тетушкой гостили. А в столице их — нет, не был. Блин, пробка!

Пришлось замедлить ход: впереди образовался небольшой затор возле столкнувшегося ковра и летающего туристического пароходика с гребным колесом. На ковре не было седоков и груза. Его передняя часть запуталась в спицах колеса, и он дергался, пытаясь вырваться, что-то яростно выкрикивая, а перегнувшаяся через борт с палубы немногочисленная команда и туристы давали бестолковые советы. Белки внутри колеса сердито стрекотали и плевались шелухой. Другие транспортные средства потихоньку огибали место аварии, толкаясь и шумя.

— А вон, гляди, ассасины. Это госслужащие местные, они за порядком следят.

— Где? — Анита привстала на цыпочках.

Со стороны островов вдоль тучек-ограничителей спешили две фигуры, и когда они подлетели ближе, ведьма разглядела подробности. Ассасины были похожи друг на друга и одеты в одинаковые широкие шаровары. На головах — ярко-красные чалмы, на ногах — сапожки с загнутыми носками. Каждый летел, согнув и переплетя ноги, на небольшом квадратном коврике вроде тех, что кладут под дверями домов. Загорелые до темно-коричневого цвета лица с приплюснутыми носами и узкими глазками, торсы опоясаны широкими полосами цветастой ткани, с которой свешивались кривые ножны…

Когда ступа пролетала мимо места аварии, ассасины уже достигли его, ухватили верещащий ковер и принялись высвобождать.

— А нас на архипелаг легко пропустят? — спросила Анита, присаживаясь на диванчик. — Таможня эта их…

— Не знаю, — ответил Тремлоу. — Но мы же ничего не везем, никаких товаров. Должны пропустить, они сейчас туризм поощряют. О, там дождь, кажется, над островами…

Ведьма привстала, выглядывая над бортом. Далеко впереди небо темнело, сквозь зеленоватый воздух вниз протянулись размытые лиловые колонны, чередующиеся со столбами льющегося в прорехи между облаками солнечного света.

— Красиво… — вздохнула она.

— Ага. Только и мы под него можем попасть…

Погода испортилась, когда они уже приближались к границе архипелага. Небо стало пепельным, порывы ветра раскачивали ступу.

Таможня представляла собой два висящих в воздухе домика, соединенных деревянной стеной, в которой были распахнутые ворота. Движение замедлилось, а после пришлось и вовсе остановиться.

Анита вытянула руку ладонью вверх.

— Вот и дождь…

Она прошла в заднюю часть ступы, где была поклажа. Вещей они с собой взяли не слишком много, всего пару рюкзаков и тюк. Порывшись в нем, ведьма достала косынку и длинное полотенце. Косынку надела на себя, а с полотенцем подступила к Шону. Ступа сдвинулась, пролетев несколько метров, вновь стала. Позади висела, часто взмахивая крыльями, троица амурчиков, а впереди — какой-то юноша верхом на большом орле. Возле таможенного пункта виднелись две массивные фигуры, проверяющие тех, кто хотел влететь внутрь.

— Не дергайся… — велела Анита, наматывая полотенце на голову Тремлоу. — Сейчас по местной моде тебя оденем.

Дождь пошел сильнее.

— Крез этот ваш… — проворчал Шон, поглядывая вверх. — Охладильник поставил, а зонтик какой-то или навес раскладывающийся не догадался!

— Ага. Диван уже намокает, и все остальное…

Очередь вновь сдвинулась, потом еще немного.

— Ну хоть надолго они не задерживают.

— Нет, у них все налажено. Быстро пропустят, вот увидишь. Это потому что десять лет назад у них вся экономика на туризм перестроилась, — пояснил Тремлоу. — До того в Самаркунды просто так не попасть было, а теперь местные только с приезжих и живут.

— А давай, как Помпона найдем, экскурсию себе устроим? Я слышала, тут старинный дворец Безумного Падишаха есть, а еще Большекратор какой-то…

— Дворец Безумного Падишаха заброшен, не любят самаркундцы о нем вспоминать. А Большекратор вон где… — Рыцарь показал вперед и вниз. Анита пригляделась: остров имел овальную форму, ближе к берегам — поля, рощи и неказистые домишки, между которыми попадались большие здания из светлого камня. Потом начинались высокие постройки, дворцы всякие, ну а дальше — густой лес, занимающий также и склоны горы в центре Самаркунд. У горы этой как бы не было вершины, вернее, на вершине имелось что-то вроде выемки, отсюда, впрочем, почти неразличимой. Рядом с ней находилась еще одна гора, поменьше, и на ней стояла массивная башня.

— Вулкан этот называется Попокапетль, — стал пояснять Шон. — Недействующий. В нем Большекратор, провал такой, то есть бывшее жерло вулкана. Оттуда раз в сто лет появляется чудовищный этот… У-Рухх. А сейчас туда экскурсии водят.

— Ух ты! — заинтересовалась Анита. — Хочу посмотреть. А вон, видишь, под вулканом вторая гора, поменьше, и на ней дома… О, а на вершине башня какая-то. Вот и сводишь меня…

— Маленькая гора — это, собственно, город, а в башне на вершине живет падишах. Так в путеводителе написано. Но не забывай, мы тут по делу, и пока что неизвестно, как справимся. Хотя если время останется…

— А что это за полосы на склонах? — перебила она, показывая в сторону Попокапетля. От вершины сквозь леса спиралью тянулась широкая прореха и заканчивалась примерно на середине высоты вулкана.

— Этого не знаю, — ответил Тремлоу.

Наконец Анита разглядела таможенников, двух здоровенных ассасинов, куда больших, чем те, что примчались на место аварии. Когда юноша на орле влетел в ворота, один из них навис над ступой, разглядывая сидящих внутри узкими равнодушными глазами.

— Ценности, запрещенные субстанции? — пробасил он с южным акцентом.

— Нет, — сказал Тремлоу. — Ничего такого.

— Деньги?

— Тридцать золотых у меня.

— Оружие?

— Нет, — не моргнув глазом соврал Шон.

Ассасин окинул взглядом багаж, затем посмотрел на Аниту.

— Особая одежда для женщин, — заявил он. — Если нету — больше всего лавок на Треугольной площади. Без особой одежды нельзя!

Шон кивнул.

— Это мы знаем. Разберемся.

— Одна золотая монета въездной пошлины с тебя. — Таможенник ткнул пальцем в рыцаря. — Полмонеты — с нее.

Шон расплатился, получил сдачу, и тогда второй ассасин, все это время висящий на коврике слева от ворот с кривой саблей наперевес, кивнул:

— Пролетай.

— А чего они с меня полмонеты взяли? — спросила ведьма, когда они оказались за воротами. — Что это за ущемление моего права платить въездную пошлину наравне с мужчинами? И какая такая особая одежда?

— Здесь, понимаешь, к женщинам совсем другое отношение… — ответил Шон. — Они как бы… Ну, короче, тебе лицо надо прикрыть.

— Это еще зачем?

Они подлетали к побережью. Стало совсем темно, мелкие капли падали в ступу.

— Ну, в общем, здесь такие штуки есть — чадра называется. Вроде больших платков, которыми женщины прикрываются.

— Что, совсем прикрывают?

— Нет, ну глаза остаются…

— А вот — фиг! — сказала ведьма. — Не собираюсь я ничем прикрываться. Что за дикости такие!

— Нет, ты пойми, здесь свои обычаи… — принялся увещевать Тремлоу, под усиливающимся дождем ведя ступу к городу. — А без чадры только эти… гурии ходят.

— Гурии! — повторила Анита.

— Ага. Здесь когда туристов стали пускать, так сразу много их появилось, гурий. Целые дома, понимаешь, где живут сплошные гурии…

— А ты откуда знаешь?

Тремлоу пожал плечами.

— Слыхал. И еще тетке, когда мы здесь на Тамбуле были, такой хрустальный шар всучили. Этот, знаешь, который картинки всякие показывает.

— Ну и что там было, на картинках?

— Да ерунда всякая… Ну то есть гурии на них были. Тетке оно неинтересно, а я по молодости глядел на них… Я ж еще юнец тогда был. В общем, найдем сейчас Треугольную площадь, лавку, про которую ассасин говорил, там купим местное платье какое-то или в чем они здесь ходят, ну и паранджу с чадрой…

Вершина Попокапетля высилась впереди. Между рощицами виднелись крыши домов. И тут дождь как хлынет! Анита чуть не взвизгнула.

— Ох ты! — выдохнул рыцарь, бросая ступу вниз. — Нас так затопит совсем…

Деревья были уже совсем рядом, «Звезда восхода» почти цепляла днищем ветки. Дальше роща заканчивалась, уступая место городским стенам и мостовым. В пелене дождя все это виднелось смутно, к тому же вечерело, и сплошной слой облаков затянул небо.

— И как ты эту площадь собираешься найти? — спросила Анита.

Шон не ответил — ступа медленно наполнялась водой, вести ее стало тяжело.

Они достигли улиц, где по такой погоде не было ни одного человека, пронеслись вдоль стен нескольких домов с закрытыми окнами, а после Тремлоу углядел навес и направил «Звезду восхода» к нему.

— Караван-сарай это! — выкрикнул рыцарь, обернувшись.

— Чей сарай? — переспросила Анита. Дождь шелестел так, что уже почти гудел, и слышно было плохо. Холодная вода проникала в полусапожки, ведьма переступала с ноги на ногу и поджимала пальцы.

Вскоре они оказались под широким навесом, который тянулся от стены этого самого караван-сарая. Здесь пахло соломой и навозом. Капли барабанили по доскам и шелестели кустами вокруг. В полутьме за низкими перегородками стояли несколько мулов и маленьких осликов, все они с любопытством уставились на вновь прибывших.

— Уф… — Тремлоу повернулся и присел на борт ступы.

— Так куда мы прилетели? — спросила Анита.

— Караван-сарай, — повторил он. — Постоялые дворы с трактирами здесь так называются. И здесь же лавка должна быть, с другой стороны, наверное.

— А, хорошо! Надо горячего чего-то, замерзла я…

— Нельзя тебе внутрь. Я сбегаю, в лавке паранджу куплю с этой, с чадрой, — наденешь их. Но все равно…

— Что ты пристал ко мне со своей чадрой?! — Ведьма от возмущения даже топнула ногой по дну ступы, подняв фонтан брызг. — Не стану я ее на себя напяливать, понятно? Да еще среди мужчин в ней разгуливать!

— А тебя в общий зал даже в ней не пустят… — Шон развел руками. — Ну, не злись. Подожди здесь, я с хозяином договорюсь, потом тебя в комнату проведу, которые они постояльцам сдают. Еды туда принесу. Все равно поздно уже, спать пора…

— Нет, я хочу на местных поглядеть. Да что же это такое! — вконец вознегодавала ведьма. — Что, блин, за дискриминация? Трам-тарарам! Да я сейчас в этот ихний зал пойду, и если мне кто-то что-то скажет, всех там распатроню, фныф фнофу фать…

Она замолчала, когда Шон, привстав, обнял ее, прижал к себе, и лицо ведьмы ткнулось в его грудь.

— Оффуфи!

— Ну же, дорогая, не уподобляйся этим вашим феминисткам… — принялся увещевать Тремлоу, гладя Аниту по спине. — Слышала поговорку, как ее… в чужую темницу со своими кандалами не суйся… Нет, там как-то иначе было… Ну что делать, если в местные караван-трактиры только мужчины пускают? Не могу же я со всеми постояльцами и хозяевами этого заведения драться… Это может закончиться дипломатическим скандалом.

Дипломатия занимала Аниту меньше всего, но довод насчет феминисток подействовал, и она на некоторое время замолчала. Стоящий неподалеку осел, разинув пасть, издал низкий протяжный рев, заглушивший шелест и стук дождя. Анита отстранилась, глядя на уютно освещенные окошки караван-сарая, и сказала:

— Только мужчин… А кто мне говорил, что я похожа… придумала! Все, все, отпусти меня!

— Что ты придумала? — спросил Тремлоу, убирая руки с ее плеч.

— Какие у меня волосы, а? — Ведьма попятилась к поклаже в задней части ступы.

— Темные?

— Да, а еще?.. — Она провела пальцем по челке, затем повернулась и стала распаковывать тюк.

— Короткие?

— Ага. А фигура какая?

— Э… изящная?

— Точно! То есть как бы сказать… некрупная. А здесь чалмы носят… Сейчас-сейчас, там еще одно полотенце было… Короче, иди в эту их лавку, купи мужские шаровары, недлинные, но широкие, и что они там поверх таскают, халат какой-то… У меня метр шестьдесят восемь рост. Но тоже чтоб широкий… — Тут в темноте ей показалось, что под тюком что-то слабо шевельнулось, и ведьма удивленно моргнула, но движение уже прекратилось… нет, точно показалось. Выудив полотенце, она принялась наматывать плотную ткань на голову. — Ты понял? В такой одежде я за мальчика сойду. Чего ты на меня уставился? Ну, иди, иди! Я буду себя там как настоящий мужчина вести, обещаю. Буду плеваться на пол, отрыгивать, могу даже ругаться этим… грязно, короче. Никто за женщину не примет, но ты насчет штанов учти: чтобы ничего нежно-зеленого или розового! А халат лучше бежевый, с темным однотонным воротником, но только узким, понял? Я не Аназия, и вообще мне это не идет!

— Мальчик… — пробормотал Шон задумчиво. — Ну, знаешь, с мальчиками здесь тоже есть проблемы… хотя…

 

3

— А может, потанцуем? — предложила Анита, оглядевшись.

К ее удивлению, здесь отсутствовали столы — на полу неярко освещенного помещения были расстелены коврики разных размеров, а в стенах имелось несколько ниш с диванами, но все заняты. Даже при скудном свете было заметно, что все предметы обстановки носили… Анита задумалась, как бы это сформулировать… носили следы очень частого употребления. Проще говоря, коврики были затертыми и обильно запятнаны жиром. Краска на стенах облупилась, а посуда перед гостями — выщербленная и закопченная. Не очень-то похоже на ту восточную роскошь, какую ведьма себе представляла. Впрочем, посетителей бедность обстановки не смущала. Должно быть, здесь собирались местные жители, не знакомые с красотами из туристских проспектов, и их треснутые плошки с засаленными коврами вполне устраивали.

— Какое там потанцуем! — Шон не оценил шутки. Он морщился и нервно озирался. Несмотря на поздний час, народу в караван-сарае было прилично, и все — небритые серьезные мужи в чалмах, халатах и шароварах. На ведьме было то же самое, лишь Тремлоу одет обычно. Вернее, необычно для Самаркунд, по-западному. Но заботило его, конечно, другое.

— Вон, вон, пялятся на меня… — промычал рыцарь, отворачиваясь от шестерых мужчин, сидящих по краям большого ковра у стены. Они несколько отличались от прочих постояльцев: облачены в грязно-белые безрукавки из овечьих шкур и широкие юбки, закрепленные черными кожаными поясами. На головах у всех были высокие шапки в форме сахарной головы: у пятерых — белые, а у последнего, самого высокого и с очень худым лицом, зеленая. Возле ковра, где пировали эти шестеро, лежал небольшой сдвоенный барабанчик и камышовая флейта.

— Да никто на тебя не пялится, — возразила Анита, про себя безудержно хихикая. — Кому ты нужен… кроме меня?

— Ага, конечно… — пробурчал Шон, бледнея, когда толстый мужик с соседнего коврика кинул на них мимолетный взгляд. — Сидят и думают: во, с мальчиком он… здоровый балбес и с мальчишкой… симпатичным.

— А мне идет? — обрадовалась ведьма, проводя ладонями по торсу и разглаживая халат. — Ну, не переживай, Шончик… — Она потянулась, чтоб погладить его по затылку, и покрасневший Тремлоу, сдавленно крякнув, отпрянул.

— Не трогай меня! — зашипел он на Аниту, вращая глазами. — Не прикасайся и вообще веди себя по-мужски, а не как распоследний пи…

Он замолчал, когда к их коврику приблизился караван-сарайщик, или сарайчик, или сарайник — Анита понятия не имела, как он называется. Трактирщик, короче говоря. Среднего возраста и с добрым широким лицом.

— Гдэ остновылысь, дарагые? — спросил он на местном наречии, отличающемся от привычного западного несколько странновато звучащими гласными, диковинными окончаниями слов и произвольными ударениями. — Что кушат будэт?

— А что есть? — спросила Анита, постаравшись, чтобы голос прозвучал хрипло и веско.

— Пита ест, — ответствовал хозяин. — Еще…

— Пята? — удивилась она. — Чья?

Шон громко закашлялся в кулак, когда кустистые брови караван-сарайшика приподнялись, и поспешил, так сказать, взять разговор в свои руки:

— Мой, ха-ха, плэмяннык, учился за границей, нэдавно прыехал. Пита, Али… — Анита не сразу и поняла, что это она теперь — Али… — Пита, это холодна закуска такая…

— Вах-вах… — Хозяин поцокал языком. — Савсэм одычал юнош на дыком западэ, питу не помныт…

— Что еще у тэбя, дарагой? — спросил Тремлоу, ловко копируя местное наречие. — Пэрэчысли все, буд добр.

— Ещо, дарагой… — откликнулся караван-сарайщик. — У меня… — Он вздохнул, прикрыл глаза и зачастил: — Салат из киббех билль саниех дробленого, наш лучший блюд, цуккини тушены с томатами, пахлава слоена, плов по-сулимански, карныярык фирменный, орэхова нуга с чабрэцом, таббулех с кунжутом, а также… — тут он, сжав руку в кулак, поднес его к лицу, коснувшись губ, громко причмокнул, — …а также, панимаэшь, гуммус специальны, канцэнтрированы, и к нэму — вах! — почя.

Когда он замолчал, Шон с Анитой некоторое время не моргая глядели друг на друга, беззвучно шевеля губами.

— Я ничего не поняла, кроме слова «салат», — сказала наконец ведьма. — И еще похвала, он, наверное, себя хвалил за широкий выбор блюд…

— Что будэт? — добавил хозяин, благостно улыбаясь.

— А вот… — начал Шон, но Анита перебила:

— Гуммус? А можно мне гуммусу? А то остальное как-то страшно… нет, хотя еще эту… нугу орэхову с чабрэцом.

— Гуммус… — Хозяин склонился над ней и любезно уточнил: — Концэнтрирован?

— Э… да.

— Али… — начал Шон.

— Лук рэпчаты, мэлко измельчон или крупно? — выспрашивал между тем хозяин, с прижмуренными от удовольствия глазами кивая каждому слову ведьмы.

— Да-да, измельчен, измельчен.

— Али! — повысил голос Тремлоу.

— Чэснок мэлко толчон?

— Чесно… а без чеснока можно?

— Мона, — согласился караван-сарайщик. — Но не нуна, потому каков же это гуммус бэз чэснок? Значыт, не толчон, а измельчон. Еще паст кунжукова, лымон и паприк… Вах… — Он поворотился к рыцарю. — А ты что будэш кушать, эфенди?

— А мне таббулех с кунжутом, — решился Шон. — И эту… пахвалу. А капуста, фаршированная бараниной, у тебя есть? Хорошо. Да, и плов по-сулеймански!

— И попить дайте что-то, — добавила Анита.

— Ппыть… — кивнул хозяин. — Кофэ с пэрцэм, чай со слывочным маслом, виноградный сокус?

— Сокус… давайте сокуса.

— Мы под вашим навесом свою эту… арбу летающую поставили, — добавил Тремлоу, когда хозяин выпрямился. — Потом надо из нее вещи забрать… если, конечно, то есть, канэчна, если у тэбя, дарагой, комнат найдется для нас.

— Наыдется! — обрадовался хозяин. — Уже даже и наышлась. Сыдыт тут, сэйчас покушать нэсу. Вы покушат, тада за комнат побазарым.

Когда он удалился, Тремлоу покачал головой.

— Гуммус! Ты что, Анита, то есть Али? Еще и концентрированный взяла.

— А что такого? — спросила она.

— А вот теперь не скажу. Сама увидишь. Хотя что ты там увидишь? На вид он, может, еще и ничего, а вот на вкус — тут я ничего не гарантирую.

— Если это что-то мерзкое, так почему ты меня не отговорил?

— Отговорил? — возмутился Тремлоу. — Так я пытался! Тебя отговоришь разве?

Некоторое время они беззлобно пререкались. Шон все еще смущался, а ведьма вовсю глазела по сторонам. Женщины тут и вправду отсутствовали, даже в той стороне зала, где горел очаг и виднелись завешенные шнурками с бусинами проемы, из которых веяло всякими аппетитными запахами, — даже там крутились только мужчины. Тремлоу постоянно чудилось, что на него косятся.

— Непривычно без меча, — пожаловался он. — Вроде без головы…

— Ты ж его в ступе где-то спрятал, да? — вспомнила ведьма.

— Ага. Там двойной борт слева, ниша потайная, в ней оставил. Это Крез правильно предусмотрел.

Хозяин появился вновь, за ним топала пара тощих мальчишек. Втроем они обступили ковер и быстро расставили на нем миски с кувшинами.

— Спасибо, дорогой, — сказал Тремлоу. Мальчики-официанты, или как они тут назывались, сразу ушли, а хозяин остановился возле рыцаря, благосклонно улыбаясь. — А вот не скажешь ли ты мне… — Шон достал из-за пазухи обрывок ковра, расправил и показал: — Где бы найти ковер, от которого этот кусок? А то, понимаешь, неудобно — он за мою арбу зацепился, пока меня не было, пьяный, должно быть… Ну и оставил вот часть себя, хочу отдать ему…

Пока хозяин рассматривал ткань, Анита приглядывалась и принюхивалась к содержимому миски, которую поставили перед ней. Гуммус специальный концентрированный оказался удивительно густой гороховой похлебкой или, может, супом, полным измельченного чеснока, измельченного репчатого лука, и все это перемешано с кунжуковой пастой, набито лимонной мякотью и до краев наполнено паприкой. Анита осторожно ткнула в смесь мизинцем и лизнула его. И заплакала. С сосредоточенным видом вытерла слезы рукавом, медленно отставила миску и принялась за сокус.

— Э… — сказал трактирщик несколько напряженным голосом. — Дарагой кавер, дарагой… Не иначе из башни самого Оттомана. Пойду, пойду я, просты, дэла у мэня…

Он заторопился прочь. Шон пожал плечами, положил ткань рядом и с аппетитом принялся за плов по-сулеймански, заедая его таббулехом с кунжутом и закусывая капустой, фаршированной бараниной.

— Али, так ты гуммус не будешь? — спросил он с набитым ртом. Ведьма, сглотнув, покачала головой и кончиками пальцев придвинула к нему миску. Тремлоу кивнул и продолжил поглощение пищи, макая пахлаву в гуммус.

— Кто такой Оттоман? — спросила она, оглядываясь на хозяина, который подступил к шестерым мужчинам в юбках и, подобострастно склонившись, что-то зашептал тому из них, на голове которого шапка была зеленого цвета.

— Падишах, — невнятно откликнулся Тремлоу, с усилием жуя. — Ну типа короля местного. Превосходный, надо сказать, гуммус. Ешь свою нугу, Али, не стесняйся.

— А тебе не показалось, что его акцент был того… несколько преувеличенным? — поинтересовалась ведьма. — Как-то чересчур показушно…

Шон кивнул.

— Угу, показалось. Он, может, догадался, что мы иностранцы… За туристов принял и стал изображать местный колорит. Они все тут так себя ведут, когда с туристами, а между собой — так небось нормально разговаривают. Хорошо еще книжечки не пытался всучить.

— Какие книжечки?

— Еще увидишь… Это здесь специально для приезжих. Как начнут тебе их совать, так не знаешь, куда деваться. С картинками такие… Ты ешь нугу, Али, ешь.

Караван-сарайщик тем временем отошел в другой конец зала и присел на корточки возле очага, глядя поверх голов отсутствующим взглядом.

— Если ковер, от которого этот кусок, из падишахской башни, — продолжала Анита, допивая сокус, — то переночуем здесь, а завтра с утра прямо туда и пойдем?

— Думаешь, пустят нас? — усомнился Шон.

— А вдруг туда экскурсии какие водят… Как у гномов?

Напуганная знакомством с гуммусом Анита наконец осторожно придвинула мисочку с нугой и задумчиво оглядела данный образчик восточной кулинарии.

— Может быть. Хотя ковер не обязательно именно оттуда. Он просто дорогой очень, как я понял. Значит, может быть из дома какого-то богатея… — Рыцарь замолчал, когда один из шестерых в юбках, тот, чью голову украшала зеленая шапка, встал и неторопливо пошел между коврами. Ведьма заметила, как сидящие горбились, когда он топал мимо, низко наклоняли головы, стараясь не привлекать внимания.

Зеленошапочный остановился над их ковром, сбоку от Тремлоу. Рыцарь дожевал пахлаву и медленно поднял голову.

— Что надо, дарагой? — спросил он после паузы и, глянув на ведьму, губами беззвучно проартикулировал: дер… виш…

От большого ковра под стеной медленно приближались еще двое мужчин в юбках. У одного в руках был сдвоенный барабан, у другого — тростниковая флейта.

— Слышал, вы что-то ищете? — спросил дервиш. Говорил он медленно и не очень внятно, монотонно, но зато без всякого акцента.

Анита почти завороженно рассматривала его. Лицо у главного дервиша было прямо-таки выдающейся узости: в какой-то момент ведьме даже показалось, что она видит торец доски. Загорелая, заросшая щетиной, с впалыми щеками и тонким носом, физия эта производила впечатление неприятно резкое и как бы пронзительное. А темные глазки напоминали сколы от загнивших сучков.

— Ищем, да, — откликнулся Тремлоу, снизу вверх глядя на дервиша. Двое других подошли к рыцарю и встали по бокам. — Ковер…

Широченная грязно-белая юбка колыхнулась, когда зеленошапочный приподнял ногу и ткнул носком светлой матерчатой туфли в кусок ткани, лежащий возле Тремлоу.

— Этот?

— Именно, дорогой. А ты можешь что-то рассказать?

Дервиш склонил голову, помолчал и пробубнил без всякого выражения:

— Так это мой ковер.

— Да-а? — искренне удивился Шон. — Что, серьезно?

По лицу зеленошапочного было видно, что он всегда абсолютно серьезен. Такой уж человек.

— Недавно пропал, — забормотал он, — мой любимый ковер, лучший во всем стойле, угнали его. Сегодня днем вернулся, сбежал от преступников, весь истерзанный, порванный, слова сказать не мог, умер, бедняга, так это ты его украл, а теперь ищешь, когда он от тебя сбежал, убийца!

«Так-так… — подумала Анита, на всякий случай кладя пальцы на край миски с нугой. — Начинается…»

— Убийцы вы, — продолжал нудить зеленошапочный, — безжалостные садисты, похитители чужих ковров, иностранцы, начинайте, Мевлеви и Хальвети…

Ведьма не сразу и поняла, что последние слова обращены к тем двум, что подошли вслед за главным. Дервиши подняли инструменты, у одного в руках появились тонкие палочки, и он принялся колотить в барабан. Второй задул в тростниковую флейту. Разглядев, что под стеной остальные дервиши встали, Анита подобрала под себя ноги, приготовившись вскочить.

Стоя на одном месте, зеленошапочный вдруг закружился.

— Ух! — произнес Шон таким тоном, каким в иных мирах произносят слово «упс». — Али, поберегись…

Он начал привставать. Музыка зазвучала громче, дервиш превратился уже в конус — юбка его будто расширилась, приподнявшись в потоке воздуха; по бокам смазанного сероватого силуэта, увенчанного зеленым цилиндром, возникли быстро мелькающие стальные блики — откуда-то дервиш достал ножи. Музыканты продолжали играть, а остальные трое тоже закружились, при этом приближаясь по коврам мимо отпрыгивающих и откатывающихся в стороны постояльцев.

Главный дервиш качнулся вбок, Шон вскочил, а ведьма запустила в барабанщика миской с остатками нуги.

И после этого началась настоящая караван-сарайная драка.

Она имела местный колорит, отличалась от трактирных, которые Анита несколько раз в жизни наблюдала, ярким национальным духом и экзотическим восточным стилем.

Когда Тремлоу, вскочив, шагнул в сторону, а главдервиш качнулся, скользя к нему, ведьма вцепилась в углы коврика и дернула изо всех сил.

И дервиш опрокинулся, как юла, все еще продолжая вращаться, — да как покатится по полу, расшвыривая во все стороны посуду и взметая ковры! Раздались крики. Ведьма пнула носком сапога того, что играл на флейте. Инструмент издал резкий протяжный взвизг, словно птица, которая летела, свиристя на одной ноте, когда в нее попали камнем.

Зеленошапочный врезался в стену, подскочил, будто резиновый шарик, перевернулся на ноги и вновь заскользил к рыцарю — и все это не прекращая стремительно вращаться. Трое кружащихся дервишей с разных сторон налетали на Шона, будто смерчи на дерево, а рыцарь бил по ним кулаками, отбрасывая от себя. Хозяин у очага ревел, посетители с визгами и стонами разбегались и расползались.

К удивлению Аниты, музыканты в драку не вступали — уселись, поджав ноги, колотя в барабан и дуя в тростниковую флейту. Наверное, мелодичное оформление в восточной манере было необходимым условием доброй караван-сарайной потасовки.

— Беги! — проревел Тремлоу, когда главдервиш достиг его. По дороге тот перевернул лампу: потекло масло, и теперь один из ковров горел. Вот-вот могло заняться все промасленное убранство заведения.

Рыцарь отскочил — два шипящих серых конуса столкнулись и разлетелись, словно бильярдные шары. Шон схватил с пола горящий ковер и набросил на голову зеленошапочного.

Во все стороны полетели искры — будто посверкивающее красным трескучее колесо с дервишем в центре. Анита запустила в барабанщика тарелкой с недоеденным гуммусом. Рыцарь, подхватив ведьму, рванулся к выходу. Огонь разбегался по другим коврам, облизывал доски пола. Хозяин на четвереньках полз за очаг, а в дверях образовалась живописная куча мала — там столкнулось несколько постояльцев. Теперь они лежали или стояли на четвереньках, дергались, пытаясь расцепиться и вывалиться наружу. Тремлоу, сжимая Аниту в объятиях, с разбегу перескочил через них.

Ливень сменился мелким дождиком. Снаружи было темно, хотя из двери и окошек караван-сарая лились полосы света. В самой широкой полосе, что тянулась от дверей, будто шло представление сошедшего с ума цирка теней: там корчились странные силуэты, возникали и тут же пропадали фигуры удивительных горбатых зверей, случайные изображения и картины — их отбрасывали постояльцы, превратившиеся в сцепленную кучу тел, из которой во все стороны торчали дергающиеся руки и ноги.

У навеса Тремлоу поставил ведьму на ноги.

— Сейчас ступу выведу. — Он нырнул в пахнувшую навозом темень. Донесся шелест соломы, глухой шлепок, сдавленное проклятие, затем — рев осла.

— Шон, быстрее! — позвала Анита.

— Уже лечу! — откликнулся он.

Позади затрещало, и ведьма обернулась. Из дверей, перепрыгнув копошащихся мужчин, и из трех окон, пробив стекла, одновременно выскочили конусовидные силуэты. Вращаясь с отчетливым свистом, они заскользили к навесу. Даже в полутьме было видно, что за одним из них остается шлейф сероватого дыма.

— Шон! — крикнула ведьма. — Они уже…

Ответом был громкий треск и новый ослиный вопль — обрушив пару загородок, «Звезда восхода» вылетела наружу.

Но дервиши уже настигли их.

— Давай! — заорал Тремлоу, протягивая руку. Другой он вцепился в рулевую дугу.

Один из противников высоко подпрыгнул, второй с размаху налетел на ступу, и она качнулась прочь от ведьмы. Тремлоу, не удержавшись, полетел на дно, сильно стукнувшись затылком и потянув дугу на себя — та с треском переломилась. «Звезда восхода» рывком взлетела, двигаясь в обратном направлении, к загону. Анита успела схватиться за борт, ноги поволокло по земле, потом земля исчезла, но тут же в лодыжки вцепились две руки.

Ведьма изо всех сил дернула ногами. Ступа вломилась в навес. Заскрипели, застонали доски. Навес начал медленно заваливаться, проседая. Ослы и мулы разом взревели.

А пальцы Аниты сорвались с борта.

— Ай! — взвизгнула она, в дожде из трухлявой древесины и щепок падая на солому возле ревущего во всю глотку мула. — Шончик!!!

Но ступа уже превратилась в темный, плохо различимый силуэт, летящий прочь — все дальше и дальше.

Шонтрайль де Тремлоу де Ривилль де Крайсак встал на четвереньки и помотал головой. Дождь еще шел, холодные редкие капли падали вокруг… И что это, интересно, так свистит?

— Анита, мы летим, да? — спросил он.

Рыцарь поднялся на колени, ухватившись за борт, выглянул. Свистел воздух — ступа двигалась со скоростью, которая в брошюрке по управлению «Звезды восхода» наверняка определялась как «недопустимая». Что-то похрустывало и поскрипывало. Город растворился во тьме, теперь под ступой — она двигалась не слишком высоко — проносились редкие деревья.

— Дорогая, придется нам как-то снижаться… — Он повернулся и замолчал. Аниты здесь не было.

Тремлоу прыгнул к рулевой дуге, собираясь развернуть ступу, чтобы возвратиться к караван-сараю, — и обнаружил, что дуга тоже исчезла, остался лишь обломок, торчащий из борта в носовой части.

Шон вцепился в этот обломок, попробовал повернуть его, затем дернул — раздался хруст, и «Звезда восхода» легла набок. Сзади затарахтело, пронзительно зашипело… Он кое-как оглянулся: оба рюкзака с вещами скатились по борту и пропали во тьме, остался только тюк, зацепившийся за какую-то деталь оборудования. Тремлоу вновь дернул, ступа начала выравниваться, вихляя из стороны в сторону. Рыцарь потянулся ногой к одной из утопленных в днище педалей, чтобы затормозить, и тут впереди возникло высокое дерево с раскидистой кроной. Нажать на педаль он не успел: летательное средство врезалось в ветви, ломая их, пронеслось сквозь крону, при этом массивная ступа качалась, как легкая лодочка на волнах. Тремлоу бросило на дно, и когда он вновь выпрямился, «Звезда восхода» напоминала летящий над землей большой ком омелы — со всех сторон ее усеивали шелестящие листвой обломки.

Впереди был пустырь, за ним начались руины дворца Безумного Падишаха. В полутьме виднелись уродливые кривые очертания, провалы окон, сквозь которые мерцали звезды, изломанные арки и покосившиеся колонны. И самый большой силуэт высился прямо по курсу — остатки древнего дворца. Дальше начинался лес, за которым возвышался Попокапетль. Шон еще успел разглядеть, что на тупой вершине его, вознесшейся далеко в черное небо, багровеет полупрозрачное облако, а затем с силой вдавил педаль… и та провалилась, с хрустом ушла в днище.

Ступа описала мертвую петлю.

Хорошо, у Шона де Тремлоу был крепкий, много повидавший и много растворивший желудок. Он лишь глухо булькнул, а больше никаких претензий не высказал. Когда «Звезда восхода» оказалась над ним, рыцарь, вцепившийся обеими руками в обломок дуги, повис ногами книзу, мельком увидел блеклые огоньки оставшегося далеко позади города, а затем, пребольно ударившись копчиком, рухнул задом на дно. Он тут же вскочил, покачнулся — перед глазами слегка плыло — и присел, увидев, что они несутся прямо к высокому зданию.

— Ма-а-а-а… — протяжно закричал Шон, топая ногами по дну в поисках педалей и терзая остатки дуги, — …а-а-а-т-т-ть…

Впереди оказался обширный, в десять локтей высотой, пролом на месте большого окна. Рыцарь упал на дно, прикрыв голову руками; борта со скрежетом пробороздили верхний край пролома, обдав Шона каменным крошевом… затем еще несколько секунд полета сквозь гулкую тишину огромного помещения — и «Звезда восхода», на полном ходу врезавшись в стену, раскололась на две части. Тремлоу на мгновение повис в облаке обломков, словно прилипнув к стене — в десяти метрах под сводчатым потолком, полускрытым балками и стропилами. Далеко внизу он увидел пол, усеянный обломками мебели, а затем части ступы рухнули вниз и присоединились к этим обломкам, заняв почетное место среди перевернутых набок безногих кресел, раскуроченных столов и диванов с порванной обивкой.

Но Шон не упал. По периметру вдоль стен тянулся карниз в полметра шириной, и Тремлоу сначала повис на одной руке, вцепившись в его край, а после подтянулся и сел, прижавшись спиной к холодному камню.

На лице рыцаря расцвела улыбка. Если бы не исчезновение Аниты, он был бы очень доволен — такая жизнь была как раз по нему. Не хватало разве что меча и двух-трех чудовищ.

Рыцарь огляделся. Все смолкло, в просторном зале заброшенного дворца стояла тишина. Над карнизом в стене виднелся дверной проем, дальше еще один. Сверху донесся шелест, и Шон, уже приподнявшийся, чтобы пройти по карнизу и заглянуть в один из проемов, вновь присел, вглядываясь.

Балки и стропила образовывали сложную решетчатую конструкцию, частично скрывшую потолок-купол. Все это тихо скрипело — древнее трухлявое дерево словно покряхтывало и постанывало под гнетом собственного веса. Какие-то длинные тени висели там… «Летучие мыши!» — понял наконец Тремлоу. Но очень уж здоровые, не иначе вампиры какие-нибудь местные. А меч-то вниз упал вместе с частями ступы…

Он вновь приподнялся, когда один из висящих головой вниз темных силуэтов качнулся, расправляя крылья. Зашевелился второй, приглушенное бормотание достигло ушей… «Нет, не мыши», — понял Шон. Под потолком древнего здания висели летучие ковры.

Хорошо хоть ее не связали, а замотали в один из ковров, который дервиши вытащили из караван-сарая. Оттуда доносились вопли и шипение — внутри тушили начавшийся пожар. Ковер пах паленым, но не сильно. Заматывать девушек в ковры — это, как поняла Анита, освященный веками древний восточный обычай. Вообще-то унизительное положение, когда ты выполняешь роль начинки в большой трубочке с кремом, которую кто-то взвалил на плечо. Ковер переломился в том месте, на которое пришелся Анитин живот, и теперь она висела, согнувшись под углом в семьдесят градусов. Но ведьма решила, что унижен только тот, кто чувствует себя таковым. А поскольку она себя униженной не ощущает и дервишей этих не боится — лишь слегка опасается, — то и все нормально, можно расслабиться…

Руки были прижаты к бокам, но задрав голову и скосив глаза, она увидела круг, в котором рывками двигалась мокрая мостовая. Внешние звуки почти не доносились, лишь очень приглушенные шаги. Иногда дервиши переговаривались, бормотали что-то неразборчивое. Анита припомнила, как они выглядели, — лица до того, как началась драка, она успела разглядеть вполне отчетливо. Все дервиши были очень такими, как бы сказать… ну типа Шона. Твердо очерченные крупные подбородки, мощные носы, скулы… Этакие мужчины в расцвете лет и красы. Но в отличие от Тремлоу в их лицах — и особенно это касалось главдервиша — присутствовало, на взгляд ведьмы, что-то неприятное. Слишком надменные и не то чтобы самодовольные, а… Внутри ковра ведьма пожала плечами: неприятные рожи, короче говоря.

Мостовую сменили ступени. Зазвучали голоса, кто-то задавал вопросы, дервиш отвечал, но слов она разобрать не могла. Звук шагов изменился, даже сквозь ковер было слышно, что он стал более гулкий и как бы торжественный. Они вновь поднимались по лестнице, на этот раз мраморной, с очень широкими ступенями. Когда она закончилась, раздался скрип открывшейся двери, после чего потянулись полутемные извилистые коридорчики. Аните все это уже стало надоедать — скучно как-то…

Ковер, в который была запелената ведьма, сняли с плеча: ее повернули, она вновь задрала голову — в круге возникла чья-то рожа, вполне зловещая. Темные глаза заглянули внутрь, прозвучал приказ, после чего главдервиш, несший теперь ковер на руках, будто возлюбленную, вошел в новое помещение. Донеслось приглушенное журчание и хрустальный перезвон.

«Ду-ду-ду…» — вновь неразборчивый голос. «Бур-бур-бур…» — ответствовал второй.

Ковер качнулся, и Анита ойкнула, когда он упал на что-то твердое и покатился, разматываясь. В конце концов она улеглась на бок, вытянув ноги, лежа щекой на ворсистой поверхности. Все вокруг еще слегка вращалось, но головокружение быстро прошло.

— Великий Визирь… — прошептал и сзади, и чей-то голос вяло проблеял впереди:

— Сколь тяжел гнет государственного управления…

Анита приподнялась, глядя по сторонам.

Помещения со столь дорогой обстановкой она еще не видывала. На деньги, которые стоили все эти украшения, золотые статуэтки, здоровенные коврища и маленькие коврики, серебряные блюда и узорчатые занавесочки тончайшей работы, можно было, наверное, купить весь королевский замок Пер-Амбоя вместе с обстановкой, конюшнями и гобеленом из кабинета Валдо Мосина. Слева в фонтанчике журчала вода — над гипсовой чашей висел поддерживаемый изогнутым прутом писающий амурчик-посыльный, голый, но в чалме, — а справа в большой золотой клети важно прогуливались три фазана. Яркий свет масляных ламп и свечей отражался от хвостов, будто в копчики птиц были вставлены большие пышные веера. Густой запах благовоний и чего-то еще, кисло-сладкого и пряного, заполнял помещение, напоминающее скорее некую чудесную рощу: здесь было множество узких малахитовых колонн, потолок же украшали барельефы в виде облаков странной формы, а ковры на полу создавали подобие пышного травяного покрова.

Анита чихнула, потерла переносицу и села, поджав ноги. Оглянулась — трое дервишей, низко кланяясь, пятились в сторону узкой дверцы.

— Недоедать и недосыпать — вот доля моя…

Дервиши один за другим исчезли в проеме, и дверь захлопнулась. Анита посмотрела вперед.

Великий Визирь, полулежащий на небольшом возвышении, был трудноразличим в складках парчи и шелка. Отчетливо виднелась только лысая голова. Худое, как и у дервишей, лицо, морщинистый лоб и седая борода, очень длинная. По бокам от возвышения стояли две женщины в интересной одежде: пять тонких золотых колец, четыре — поменьше, опоясывающие запястья и лодыжки, и одно побольше — на талии. Оно служило чем-то вроде пояса для почти прозрачных штанишек, внизу собранных складками и закрепленных у пары колец на ногах. Состояли штаны, как показалось ведьме, из бледной марли. Женщины были крупными, на голову выше Аниты, брюнетками и держали в руках опахала: длинные падки с перьями, разноцветными и подстриженными так, чтобы образовывать идеальные овалы. «Возможно, именно для этого и держат здесь фазанов?» — подумала она.

— А условия? В каких условиях приходится работать? — брюзгливо осведомился бородатый старикашка.

У его ног — которых, впрочем, было не разглядеть в блестящем шелково-парчовом хаосе — прикорнула третья брюнетка. Рядом посверкивало большое блюдо, полное персиков, винограда и каких-то еще фруктов, названия которых ведьма не знала. Женщина при помощи крошечного серебряного ножика очистила персик от кожуры и, низко склонившись, протянула его на ладони. Бородач вяло подался вперед, издав сосущий звук, ухватил фрукт губами, запрокинул голову, разинул рот и проглотил — ведьме показалось, что целиком, не пережевывая. На тощей морщинистой шее вздулся кадык.

— Зачем чистить персик? — спросила Анита, привставая. — Он же и так вкусный…

Визирь изнеможденно заелозил посреди полотнищ ткани, наконец сел, поджав ноги, и негромко щелкнул пальцами. Двигался он мучительно медленно, словно вот-вот помрет. Казалось, его одолевает какая-то неизлечимая болезнь, а еще — всепоглощающая хандра.

На полу рядом стоял кальян… и это был такой кальян, что ведьма не сразу и догадалась о его назначении. Сосуд, полный густой вишневой жидкости, напоминал прозрачный бочонок, над которым возвышалось покрытое сложными узорами серебряное копье полутораметровой длины. Керамическая чашечка для табака была размером с тарелку, а углем, который тлел на ней, можно было спалить город. Рядом лежала толстая гибкая трубка с мундштуком, через которую положено втягивать дым, — как свернувшийся кольцами питон.

Занимающаяся фруктами служанка ухватила мундштук, с видимой натугой подтянула конец шланга, став на колени и склонившись так, что лоб коснулся парчи, двумя руками протянула его Великому Визирю. Взяв мундштук, тот вставил его в прореху между бородой и усами.

Кальян забурлил, забулькал. От него пошло тепло. Анита моргнула — ей показалось, что в стеклянной емкости среди потоков вишневого что-то проплыло, и на мгновение сквозь прозрачную стенку на ведьму глянул большой мутный глаз.

Визирь, сидящий с поджатыми ногами и обеими руками ухватившийся за мундштук, замер. Впалые синеватые щеки его стали надуваться. Глаза медленно увеличивались, наливаясь красным. Он все вдыхал и вдыхал, на бритой голове проступали мелкие поблескивающие бисеринки. В кальяне булькало. Анита со смешанным чувством опаски и уважения наблюдала за Визирем. Угли разгорались, пыша жаром, пряный запах усиливался, кальян начал слегка раскачиваться… Заволновались фазаны в клетке — качая хвостами, отступили к дальней стене. Служанки с опахалами мелкими шажками пятились в стороны, а та, что передала курильщику конец шланга, отползала, подтягивая за собой блюдо с фруктами и нервно оглядываясь. Приглушенный сосущий звук, который издавал Визирь, стал громче, надрывнее. В стеклянной емкости бурлило, там что-то извивалось, дергалось в густо-красных водоворотах…

— Ы-Ы-Ы-Ы-Ы-Х!!!

Одежды на плечах Визиря взвились, будто крылья, самого его приподняло над возвышением, а борода вытянулась двухметровым клином параллельно полу, содрогаясь в потоке воздуха, исторгнутого изо рта, который превратился в бледно-розовую букву «О».

Аниту обдало такой концентрированной сверхпряностью, что она опрокинулась на спину, задрав ноги. Вокруг что-то проносилось — смутные быстрые тени, мгновенно меняющиеся силуэты, разноцветные разводы лилового, фиолетового, шафранового и оранжевого, кольца, овалы и треугольники из дыма…

— …ы-х-х-хлюп!.. — прозвучало напоследок, и затем все смолкло.

Она кое-как села. Кальян стоял наискось, на покатом ребре стеклянной емкости, странным образом не падая, но и не выравниваясь. Фазаны забились в угол клетки, изогнув шеи, прикрыли головы крыльями и тревожно выглядывая из-под них. Обе служанки с опахалами упали. Одна начала вставать, упираясь концом древка в пол… А где же Великий Визирь?

Оказалось, что его снесло за возвышение. Оттуда донесся невнятный возглас, шелест, стук…

— И что у нас тут, что у нас тут, что у нас здесь?

Кривоватая фигура в развевающихся одеждах вынеслась из-за возвышения, подмигивая и быстро двигая бровями, обежала вокруг Аниты — борода волочилась следом по полу, — ущипнула ее за плечо, хихикнула, цокнула языком, причмокнула, заморгала…

— Шпион с запада… эй, да ты не муж! Что я вижу? Женщина! Ха!

Визирь отскочил, обеими руками придерживая стелящуюся по полу бороду, попятился к возвышению, вдруг приподнял ногу в украшенной бриллиантами открытой тапочке с загнутым носком, почесал пятку, подмигнул и опять хихикнул. Служанки подступили к нему сзади и вовсю заработали опахалами. Третья поспешно чистила лимон. Анита растерянно глядела на старикашку. Великий Визирь напоминал банан на ножках: весь какой-то скособоченный, изогнутый, продолговатый…

— А где второй, где второй, второй где? — Старик подскочил к ней и вдруг ткнул пальцем в ребра.

— Ай!.. — взвизгнула ведьма, отталкивая его.

Визирь залился счастливым смехом и принялся бегать между возвышением и фонтаном. Брюнетки мотались следом, стараясь держаться за спиной у повелителя, но не наступить при этом на бороду, и беспорядочно взмахивали опахалами.

— Где? Ну, где?!

Третья служанка вновь склонилась, прижимаясь лбом к полу и протягивая очищенный лимон. Ядовито-желтый, лоснящийся, он казался разбухшим от сока, даже слегка пузырился…

— А! — Визирь схватил лимон и враз сожрал его. У Аниты свело челюсти и на глазах выступили слезы, до того тот с виду был кислым.

— Прислали ведьмы тебя? Да ты ж сама ведьма! Я ждал, ждал спасательного отряда из обители… Так где второй? Второй где?! — Визирь был уже рядом и склонился, заглядывая поблескивающими беспокойными глазками в глаза Аниты. Ведьма увидела, что зрачки его стали размером с булавочные головки.

— А мне тяжело, я же носильщик, грузчик, столько работы, сплошные лишения, тяжести… Накшиш доложил: двое вас было, двое, двое! Второй что, тоже женщи… не-е, не может быть, Накшиш сказал: здоровый муж, всем мужам муж, супермуж, гипермуж, метамуж… Ладно, найдем и его, отыщем, раздобудем… Мустафа! — вдруг взревел Визирь так, что Анита отшатнулась. Старикашка спиной вперед взбежал на возвышение и плюхнулся задом в парчу. — Мустафа-а-а!!!

Ведьма лишь молча захлопала глазами, когда кальян, все это время стоящий в том же положении, качнулся. Он закрутился, будто монета, которую уронили на пол, все медленнее и медленнее, пока не встал вертикально… В емкости забулькало; угли на фольге, которой был накрыт табак в керамической чаше, вдруг разгорелись сами собой. Взбурлила вишневая жидкость, и шланг начал извиваться, мотая тонкой головой-мундштуком. Брюнетки с визгом отскочили, не прекращая махать опахалами и баламутя воздух по всей комнате. Шланг согнулся подковой, мундштук с хлопком вылетел из него и ударил в потолок.

Из отверстия начало выпячиваться нечто вроде дымчатого пузыря — сначала размером с глаз, потом с кулак, затем как человеческая голова… На ней обозначились черты: приплюснутый нос, впалые щеки, всклокоченная борода…

С громким чпокающим звуком наружу выскользнули плечи. Стало видно, что толстую как бревно шею опоясывает широкий ошейник из червленого золота. Две руки — плотные, имеющие цвет, но все же не настолько материальные, чтобы сквозь них не просвечивалась стена, — уперлись в края отверстия. Теперь существо формой напоминало острый треугольник, нижний конец которого был все еще погружен в шланг. Анита прижала ладонь к разинутому рту, широко раскрытыми глазами наблюдая за происходящим, затем, поймав себя на этом слишком уж типично женском жесте, убрала ладонь и не слишком успешно попыталась приобрести скептический вид — мужчины часто принимают такой, когда сталкиваются с чем-то неожиданным, показывая, что они якобы контролируют ситуацию и ни чуточки не удивлены…

Стоящий торчком шланг мелко задрожал, а потом судорожным рывком опрокинулся набок. С хлюпаньем Мустафа вылетел из него, как пробка из бутыли забродившего сидра, пронесся, скользя по полу, и остановился возле Аниты. В клетке фазаны душераздирающе заорали. Ведьма стала медленно отползать на коленях.

— М-мы… — промычал джинн из кальяна, лежа на боку лицом к ней. Большие разноцветные зрачки медленно вращались в разных направлениях. Бочкообразный волосатый торс — вроде и плотный, но все равно слегка просвечивающийся — был опоясан широченным цветастым поясом. Огромная белая чалмища напоминала снежный сугроб. — М-му-у…

Анита замерла, разглядывая его. Джинн перевернулся на живот, мучительно икнул, содрогнувшись всем своим мощным оплывшим телом, выпустил изо рта дымный пузырь и приподнялся, упираясь ладонями в пол.

— М-м-мустафа прибы-ыл…

— Забери ее! — прокричал Великий Визирь, вскакивая и сбегая с возвышения.

Вдруг вращающиеся глаза джинна с почти слышным хлопком закрылись, голова упала на грудь, и сам он рухнул животом на пол — после чего захрапел так, что позади мелко задребезжали какие-то детали в кальяне.

— В гарем! — Великий Визирь, подскочив к Мустафе, с размаху пнул его загнутым носком тапочки по огромной, обтянутой блестящим шелком ляжке. — Доставь в гарем нашего солнцеликого!

Джинн всхрапнул, заворочался, с трудом приподнялся. Разноцветные глаза — правый зрачок был зеленым, а левый — желтым — уставились на Визиря.

— Ты хто? — спросил он.

Голос будто доносился из глубокого гулкого ущелья.

— Твой повелитель, твой, твой, повелитель я твой!

Аните показалось, что действие затяжки подходит к концу: Визирь двигался уже медленнее, чуть качаясь, волоча за собой бороду, будто длинную мочалку. Он стал сутулиться, да и говорил теперь тише.

— Аллах всемогущий, с кем приходится работать… Сколько гнета на мне, сколько ответственности… Я твой повелитель, болван! — взвизгнул он. — В Шахназарскую башню ее! В гарем к нашему лунообразному!

Ведьма сидела, крутя головой и глядя на обступивших ее — на вставшего Мустафу, Великого Визиря и двух служанок с опахалами.

— Ну же?! — взвизгнул старик.

Джинн вновь икнул, повращал глазами и схватил в охапку одну из брюнеток. Та заверещала и начала колотить его опахалом по чалме.

— Не эту! — заорал Визирь, тыкая Мустафу кулаком в бок. — О, какой я злой! Что за убогие обалдуи окружают меня, что за скудоумные губошлепы населяют это государство?!

Мустафа отпустил служанку и схватил Аниту. Она тоже заверещала — даже громче.

— Эта?.. — невнятно спросил джинн.

— Да, да! Доставь на верхний этаж, там ее встретят и отведут куда следует!

Мустафа оглядел Аниту и вдруг осклабился.

— Ы… — Он провел шершавым пальцем по ее щеке. — Красива эта…

Ведьма уже собралась было стукнуть джинна кулаком по носу, но тут они взлетели.

 

4

— Э… погодите!

Кое-как достигший пола Тремлоу нашел в обломках ступы дорожную лампу из бронированного стекла, разжег ее и поднял над головой.

Его окружало дно общества, ковровые маргиналы — бомжи, облезшие и рваные. «А не оторван ли у одного из них угол…» — подумал было Шон, но затем отмел эту мысль: там была дорогая вышивка, здесь же… Нет, в обступившей рыцаря толпе тоже попадалась бывшая знать, но ясно было, что с тех пор, как эти ковры лежали на полах и висели на стенах дворцов и богатых домов, минул не один год.

— Так, может, шпиён это падишаха? — промямлил облезлый старикашка, стоящий на двух своих дрожащих нижних углах, как на хилых кривых ножках.

— Убить его! — тонким голоском согласился другой, квадратный придверный коврик. — Давайте его поднимем повыше и сбросим. Он будет падать и дрыгать ногами!

— Лучше задушить… — красивым контральто произнесла узкая ковровая дорожка, парящая в метре над головой рыцаря.

— Я… э… — Шон попытался собраться с мыслями. Ему еще не приходилось бывать в подобном обществе, и он слегка растерялся.

— Нет-нет, давайте разберемся… — с придыханием прошептал третий, украшенный когда-то длинными и пышными, но ныне полуоборванными свалявшимися кисточками, и с поблескивающими шелковыми нитями, вплетенными в изящный узор.

— А я говорю — задушить! — кровожадно повторила дорожка. Она зловеще заколыхалась, изогнувшись, опустилась ниже и попыталась накрыть Шона с головой. Тремлоу, быстро поставив лампу, ухватил дорожку за конец, взмахнул и шмякнул ею об пол — не слишком сильно, но вполне чувствительно. Она ахнула, другие ковры загудели. Рыцарь разжал пальцы, дорожка поползла от него, сгибаясь и разгибаясь, будто покалеченная змея.

— Расступитесь, товарищи! — произнес решительный голос, и вперед протиснулся большой прямоугольный половик с бледным узором. Его сопровождали два решительных гобелена.

— Что здесь происходит?

— Щеловек, Аладдин… — пожаловался облезлый старикашка. — Джеретщя…

— Дерется? — Ковер завис перед рыцарем. Глаз у него не было, но Шон ясно понимал, что его разглядывают.

— Аладдин? — с удивлением спросил он.

— Мое имя, гражданин, — откликнулся половик. — А что вас смущает?

Узор на нем был в виде перекрещивающихся кувалды и косы, а на гобеленах были вышиты какие-то боевые сцены.

— Нет, просто… А, понял! Вы — люди, которых злой колдун превратил в ковры, и вы мечтаете вернуть себе прежний облик…

— Да нет… — удивленно откликнулся Аладдин. — Просто ковры.

Он вдруг пошел мелкими волнами и как-то скукожился — будто человек, сморщившийся от боли. Только сейчас Шон разглядел, что почти в центре его зияет дыра с обугленными краями.

— Вождь! — Придверный коврик метнулся к Аладдину. — Тебе опять пло…

— Во, а я тебя узнал! — объявил Тремлоу. — «Крылатый орел», помнишь? Ну точно, ты один из тех, кто под палубой…

— Расползется, потом не сшить… — донесся вдруг из-под ног рыцаря тонкий голосок. Несколько ковров удивленно ахнули, а Тремлоу подскочил. Все это время он стоял над обломками ступы, и теперь среди них что-то зашевелилось. Рыцарь шагнул назад, глядя под ноги. Тюк с вещами сам собой перекатился на другой бок, затем там что-то закопошилось… и наружу, волоча за собой клубок с воткнутой в него парой спиц, выбрался волосатый шар на ножках, заканчивающихся узкими человеческими ладонями с подвижными пальцами.

— Ты! — Бладо поправил широкополую шляпу и ткнул пальцем в Аладдина. — Изделие! Мануфактурное? Двойной узел, Бладо видит, а металлическую нить вплели для крепости, хорошая работа, но не выдержала прямого попадания, не выдержала…

Аладдин взлетел чуть выше, гобелены-охранники зависли над пауком. Ковры заволновались, зашумели.

— Так мы будем его убивать или нет? — спросил коврик-подросток. — А это что за существо? Его тоже?..

— Я попросил бы вас не трогать человека, товарищи, — негромко произнес Аладдин. — Он спас меня и других солдат из капиталистического плена. Скажи, — он повернулся к Шону, — что это за странный гражданин?

Бладо тем временем взволнованно бегал кругами, бряцая спицами, тыкал в сторону ковров ручками и что-то пищал.

— Преподаватель вышивания и вязания, — пояснил Тремлоу. — Ну, учитель, в смысле. Лучший специалист этого дела на Западе.

— Вязания… — пробормотала дорожка. — Так он — лекарь?

— Да, точно, лекарь, — согласился Тремлоу. — Как тебя… Аладдин, позволь ему помочь тебе. Он справится.

— Ложитесь, больной! — велел Бладо.

Ковры переглянулись, затем Аладдин опустился ниже, расправился и тяжело лег на полу между обломками. Бладо тут же взобрался на него, приблизившись к дыре, озабоченно над ней склонился, затем убежал к тюку и вернулся, волоча широкую полоску кожи, на которой в петельках висели крючки, наперстки, иглы и спицы разных размеров. Еще там был мешочек с мотками нитей.

— Всем разойтись! — повелительно пискнул паук, вешая полоску на себя, будто перевязь с оружием. — А вас и вот вас попрошу остаться. Будете ассистировать.

— Ох, я боюсь этого… — прошептал ковер с изящным узором и бахромой. — Даже при виде катушки сознание теряю…

— Руми, ты такой… нежный! — презрительно сказала дорожка и повысила голос: — Все — улетайте. Ты, Габар, останься. Я тоже буду помогать доктору.

Она с одним из гобеленов опустились к Аладдину, а остальные ковры и Шон пошли прочь.

Под дальней стеной Тремлоу сел на колченогую софу и устало вытянул ноги. Ковры повисли рядом, с любопытством разглядывая его.

— Так ты с Запада, человек? — спросил бахромистый Руми.

Тремлоу молча кивнул, думая о другом. Не о внезапном появлении Бладо: тот, надо полагать, заинтересовавшись узором на куске ткани, решил предпринять исследовательское путешествие на Восток и, поскольку Беринда из-за нехватки кадров официально его не отпустила бы, сделал это тайно — «в целях пополнения эрудиции и повышения квалификации». Так что тут все ясно, а вот что сталось с Анитой…

Издалека донесся писк:

— Дышите… Не дышите… А, вы вообще не дышите? Вышивка болит?

— Слышали вы что-нибудь о дервишах? — спросил Шон. — Я сюда с… со знакомой прилетел, и ее схватили дервиши. Потащили куда-то. Куда?

— Дервиши… — испуганно протянул бахромистый, опускаясь на диван рядом с Тремлоу и как бы невзначай кладя угол на его плечо. — Это ужасные, ужасные существа. Они работают на Великого Визиря. А он — страшный человек! Хуже, чем просто человек!

— И чем же он страшен? — поинтересовался рыцарь, слегка отодвигаясь от Руми.

— Всем. А еще он живет рядом с Шахназарской башней. Жуткое, жуткое место… Хуже, чем просто место!

Больше всего Аните не понравилось, когда джинн попытался лететь вниз головой. Нет, конечно, он при этом крепко сжимал ведьму в объятиях, но все равно ее начало тошнить… А тут еще у Мустафы закрылись глаза. Всполошившись, она заорала и ухватила его за нос. Джинн взрыкнул и проснулся. Помотав головой, перевернулся наконец в более подходящее для полета положение.

— Мустафа! — позвала она.

Небо чуть посветлело — близилось утро, и теперь ведьма хорошо видела большое красное лицо. Выпученные разноцветные глаза уставились на нее.

— Мустафа, мы куда летим?

— Ва-а… — сказал джинн.

Вдруг он ухмыльнулся и дружески пихнул ведьму мизинцем в бок, так что у нее заболели ребра.

— Хорошая… — невнятно пробормотал джинн.

Двигался он как-то вихляюще, будто пьяная ведьма на кривом помеле. От дворца Великого Визиря они сначала неслись низко над окружающими небольшую гору домами, а затем стали подниматься вдоль склона. Анита и не думала никогда, что у нее в жизни будет такое приключение — полет с джинном, — и поедала глазами окружающее. Заросший лесом вулкан высился в отдалении, здесь же был город, сплошные крыши и купола внизу. Мимо иногда проносились ковры с седоками и без, лампы, из которых торчали головы джиннов, хотя метел и ступ она не видела.

Дворец Визиря находился на отшибе, возле леса. У подножия и в нижней части склонов стояли все больше дома бедноты, но чем ближе к вершине — тем богаче становились постройки. Шахназарская башня высилась над всем ландшафтом, исключая разве что вулкан. Странное дело, в нижней ее части не было видно ни одной двери или ворот. Лишь от середины постройки начинались окошки, балконы и террасы. Видимо, башню как раз ремонтировали — вся она была окружена строительными лесами, мостками из сколоченных досок и свисающими канатами. Анита решила, что ничего величественного в постройке нет. Наоборот, какая-то она неказистая, даже вроде бы кривоватая… Но определенно очень основательная, мощная. У цоколя, где лесов было больше и они образовывали что-то вроде лабиринта, окружившего здание, на некоторых балках и мостках висели ковры — спали, надо полагать.

Мустафа вдруг зевнул.

— Эй, эй! — закричала Анита.

Они приближались к вершине башни. Джинн поворочал головой, зрачки его разбежались в разные стороны… и веки закрылись.

— Не спать! — Обеими руками она ухватилась за пухлую нижнюю губу, изо всех сил оттянула ее и отпустила. Со звуком, будто свернутой мокрой простыней ударили по камню, губа вернулась на свое место, чуть подрагивая, как резиновая. Веки — каждая ресница была длиною с палец — затрепетали и поднялись.

— Гы… — Рот растянулся в ухмылке.

— Вот, слушай! — прокричала Анита. — Приходит как-то гендерный чародей к плотнику и говорит: у моего посоха отваливается набалдашник. А плотник ему и отвечает: так это тебе не ко мне надо, а к врачу…

Она выжидающе уставилась на джинна. Тот молчал, слегка хмурясь. Потом глаза вновь стали закрываться. Аните и самой этот анекдот никогда не нравился, глупый и пошлый. Но она плохо запоминала анекдоты.

— Мустафа! — Она, будто по поверхности арбуза, стукнула по закрывшемуся веку. — Слышь! Вот еще… Спрашивает один гендерный чародей у другого: «Почему рыбы молчат?» «И почему?» — интересуется тот. «А ты засунь голову в реку и попробуй что-то сказать!» — отвечает первый.

Глаза приоткрылись. Зеленый и желтый зрачок съехались к переносице — джинн думал. Затем слегка пожал плечами и вновь стал засыпать.

— А знаешь, сколько нужно гендерных чародеев, чтобы сжечь одну ведьму? — закричала Анита что было сил. — Ни одного! Потому что все равно они не умеют…

И тут они достигли вершины башни. Здесь тянулся ряд окон, а вокруг летали ковры странной формы и раскраски: треугольные, сплошь ярко-красные, с узорами в виде перекрещивающихся кривых сабель… Охранники скорее всего.

Когда появился Мустафа, часть их приблизилась, трепеща в потоках воздуха короткой бахромой. Затем, видимо, узнав его, ковры вернулись, вновь образовав кольцо вокруг вершины. Мустафа изменил направление полета, приближаясь к одному из окон.

— Молчат… — вдруг невнятно пробасил он.

— Что?

— Рыбы… голову в реку! Хы… Хы… Хы… XЫ!!!

— Ты чего?! — испугалась ведьма.

Он закачался из стороны в сторону, содрогаясь в приступах хохота, то крепче сжимая ее, то почти отпуская.

— Прекрати, я же упаду!

Но Мустафа уже влетел в окно, и у Аниты зарябило в глазах при виде просторного коридора, украшенного статуями, гобеленами, драпировками с золотыми и серебряными узорами и пышной потолочной лепниной. Все это посверкивало, переливалось в свете многочисленных ламп…

Коридор тянулся по широкому кругу, опоясывая вершину башни: в стене слева были окна, в стене справа — двери, ведущие во внутренние помещения. Мустафа уже отсмеялся. Плюхнувшись на пол и не отпуская ведьму, он присел.

И зевнул.

Анита замерла, ожидая, что будет дальше. Из-за поворота донеслись шаги. Мустафа зевнул опять — и лег на бок. Веки его закрылись с почти слышным хлопком, руки разжались.

— Хыр-р-р…

Анита мягко выскользнула из объятий джинна, согнула и разогнула ноги, разминаясь, поглядела по сторонам…

Звуки шагов звучали все ближе — вот-вот кто-то появится из-за поворота. Ведьма попятилась, обходя джинна, осмотрелась, затем быстренько подбежала к одной из дверей, толкнула ее, заглянув в открывшееся помещение, шагнула вперед и захлопнула дверь за собой.

Утро застало Шона де Тремлоу на обращенном к городу краю руин — присев на камень, он разглядывал далекие крыши и гору над ними. Час назад придверный половичок, которого звали Мулин, смотался куда-то и вскоре вернулся, притащив кусок черствого лаваша и дыню.

— Люди безжалостно выбрасывают нас на улицу, когда мы ветшаем, — жаловался он, возбужденно летая вокруг Шона, пока тот завтракал. — Они относятся к нам, как… как… как к утвари! А мы — живые существа! Мыслящие… Аладдин говорит — мы члены общества!

— А от чего это зависит? — перебил Тремлоу с полным ртом. — В караван-сарае тоже были ковры, но они не разговаривали…

Мулин пожал углами.

— Некоторые ковры получаются разумными, некоторые — нет. До сих пор никто не знает…

— То есть дело не в том, что ткач должен быть магом?

— Нет, вовсе нет. Это есть великая тайна рождения! Но как вы, люди, относитесь к нам? Разве не похожи мы? — Половик даже затрепетал от возмущения и взвыл, декламируя нараспев: — Когда нас щекочут — мы смеемся. Ударьте нас ножом — и полезут нити…

Рыцарь кашлянул.

— Ну, вообще-то не очень похожи. Если нас ударить ножом, то пойдет кровь. И еще мы не плоские. А ваш предводитель Аладдин, он…

— Он мужественен и силен! — вскричал половик. — Аладдин был солдатом далеко на севере. Его захватили в плен меховые подстилки, что служат северянам, а после продали в рабство на запад. Там он долгое время был в плену, а затем вместе с несколькими другими военнопленными бежал. Он говорит, что после этого осознал важность классовой борьбы и перекова… перевязался. Здесь он пытается организовать профсоюз свободных ковров. Аладдин объединил нас, благодаря ему мы ощутили себя свободными вязаными изделиями! Он благороден и справедлив. Дорожка по имени Зульфия любит его всем сердцем, как и парадный ковер Руми…

— Что, и Руми тоже? — переспросил рыцарь. — Это тот… с бахромой, да?

Выплюнув шкурку дыни, он оглянулся на дворец Безумного Падишаха. Странное, должно быть, здесь высилось раньше сооружение. Шон плохо помнил старую легенду о сумасшедшем правителе. То ли падишах сперва сошел с ума и велел выстроить дворец по собственноручно нарисованному плану, то ли из-за каких-то ошибок в проекте здание выглядело так, будто его перевернули вверх тормашками, а потом уж падишах сбрендил, проведя несколько лет здесь… Во всяком случае, Шон видел: пол соседней залы расписан голубым и украшен лепниной, а то, что осталось от потолка, покрыто паркетом. И потому прилепившиеся под сводами ковры выглядели вполне естественно, будто лежат, как им и положено, на паркетном полу — только вот вся картинка опрокинута вниз головой. Да, что-то самаркундские правители все со странностями, решил Шон. Может, это у них семейное, традиция такая?

Несколько уже вылеченных пациентов слетали в город, и теперь весть о том, что в древних руинах открылась клиника, которой руководит заморский чудо-лекарь, разошлась по всему острову, а может, и по всему архипелагу. Ковры слетались отовсюду — ковыляя (если, конечно, можно ковылять по воздуху), подергиваясь, судорожно извиваясь…

— Ладно, спасибо за еду, — сказал Шон. — Пойду погляжу, как там дела.

Хмурясь, он направился к пролому на месте ворот, положив ладонь на рукоять меча — еще ночью Тремлоу извлек его из обломков ступы.

Теперь зал дворца был полон движения. На полу, на мебели, на вбитых в стену крючках лежали и висели рваные гобелены и лохматые подстилки, истоптанные ковровые дорожки и порванные безворсовые сумахи. Шон заметил даже несколько занавесов и одно большое махровое полотенце веселенькой расцветки.

— Больной, не вставайте! — взволнованный писк доносился откуда-то спереди. — У вас жар, узор горит, будьте добры укрыться! Нечем… так укройтесь самим собой!

Привстав на цыпочки, Шон разглядел в падающих сквозь многочисленные дыры косых солнечных лучах Бладо, суетящегося в центре зала. Ему помогали несколько грязно-белых простыней.

— Здесь придется зашивать… Медсестра, принесите крючок номер три и золотую нить, — командовал паук. — А вы перевернитесь на живот. Нет-нет, сказано же, изнанкой кверху, и нечего стесняться!

В стороне сидел, изогнувшись, Аладдин — будто человек, вытянувший ноги и привалившийся спиной к стене. По сторонам от него находились два гобелена, рядом парили ковер-старикашка, Зульфия и Руми.

Когда рыцарь подошел, вождь приветственно махнул углом. Дыра была аккуратно заштопана, и чувствовал себя Аладдин явно лучше.

— Благодарю тебя еще раз, товарищ, — произнес он. — Ты привез с собой этого прекрасного врача, и теперь все свободные ковры Самаркунда восстанут…

— Против кого восстанут? — спросил Тремлоу.

— Не против кого, а из чего, — поправил Руми. — Из нищеты и грязи.

— Ну, нищета-то никуда не денется, — возразил Шон.

Мимо пронеслась пара половичков. Миновав Шона с Аладдином, они устремились к дальней стене, где возился замызганный коврик, весь заляпанный масляной краской. Рыцарь с удивлением увидел, что коврик набрасывает на оштукатуренной поверхности рисунок. Похоже, он собирался изобразить Бладо, исцеляющего вязаные изделия Самаркунд, причем в масштабе приблизительно двадцать к одному. Ковры были изображены в виде громадных прямоугольных силуэтов, возвышающихся наподобие большущих стен, а паук сновал между ними по нитям собственного производства… Паук? Коврик придал Бладо облик атлетически сложенного человека в странной маске, отдаленно напоминающей паучью. Половички спикировали к художнику и затараторили:

— Вот, добыли, нашли!

— Держи, Рафаил! Вот краски!

— Только красная и синяя? А чем же я стану расписывать костюм великого лекаря? — заволновался коврик-живописец.

Аладдин сказал:

— Мы решили покинуть эти места. Среди здешних жителей слишком мало подобных тебе и доброму Бладо. Несознательный народ… Далеко на Востоке лежит великая пустыня, за которой — большой оазис. В мире людей нам не место, и я давно мечтаю увести ковровье племя туда, но раньше лишь единицы смогли бы преодолеть этот путь. Теперь же… но ты так и не рассказал, для чего прибыл в наши земли со своего буржуазного Запада, человек.

— Мы вообще-то ищем одного нашего знакомого, — пояснил Шон. — Его похитили, и на том месте мы нашли обрывок ковра. Бладо сказал, что ковер из этих мест, я сюда и прилетел с подругой, но вчера ее тоже похитили, только не ковры, а дервиши.

— Да, они служат Великому Визирю, — пояснил Аладдин хмурясь. — Цепные псы прогнившего режима.

— Служат Визирю… Ага, а где он живет? Надо мне, значит, к нему идти…

— Да, но вообще-то Визирь, кроме прочего, занимается еще и тем, что поставляет падишаху жен. И если твоя знакомая приятна видом для самцов вашего племени… скажи, это та, что была с тобой тогда, когда мы спаслись? Тогда я разглядел вас сквозь щели в палубе.

— Ага, она. И она вправду очень даже ничего… — ответил рыцарь с беспокойством.

— Ну, тогда ее скорее всего отправили в Шахназарскую башню. Гарем где-то там, под крышей.

— Значит, надо побыстрее идти туда!

— Не спеши, товарищ. В башню просто так не попадешь, там дверей нет. Только по воздуху.

Тремлоу повернулся к обломкам ступы и с сомнением почесал затылок.

— По воздуху — это сложнее… — пробормотал он.

Воцарилась тишина, нарушаемая лишь стонами больных и командным писком Бладо.

— Мы сможем подлететь к башне, — решил наконец Аладдин. — Но позже. Ее охраняют. В полдень, в самую жару — лучшее время для скрытного проникновения. Потерпи немного.

— А скажи, смельчак… — начала Зульфия, и тут в зал проник низкий гул. Задрожал пол, где-то посыпались мелкие камешки…

— Это что такое? — спросил Тремлоу.

— Рух! — ахнул Руми, испуганно прижимаясь к Аладдину, который углами оттолкнул его от себя.

— Веди же себя мужественно! — прикрикнула на бахромистого Зульфия. — Ты, пародия на мужчину!

— Это чудовище из вулкана? — уточнил Шон. — Оно что, как раз сейчас…

— Срок должен был настать лишь через десять лет, — произнес Аладдин. — Но чудовище пробудилось раньше, несколько дней назад. Оно выползало уже трижды, с каждым разом спускаясь все ниже по склонам. Этой ночью падишах должен будет сразиться с Рухом, а иначе тот сожрет всех людей, живущих на этом острове.

 

5

Шахназарская башня оказалась местом любопытным, но очень уж большим. И при этом малолюдным — несколько раз Анита слышала звуки шагов, иногда — приглушенные голоса, но так никого и не увидела. Она миновала множество изогнутых коридорчиков, лесенок, ротонд и галерей и в конце концов совершенно потеряла направление. Дверей в привычном понимании здесь почти не было, вместо них — проемы, завешенные шнурками с бусинами или легкой тканью, которая вздувалась, приподнимаясь от малейшего сквозняка.

И ковры, гобелены, драпировки — сплошные пышные поверхности вокруг, украшенные узорами и картинами, изображающими в основном батальные либо альковные сцены: первые состояли по большей части из бородатых мужей, которые с помощью кривых сабель лишали друг друга разных частей тела, а вторые — из тех же мужей, но без сабель, сидящих в уединенных беседках вместе с женщинами в паранджах. Изредка попадались сцены охоты на тонконогих антилоп, но чувствовалось все же, что в свободное от военных подвигов время местные мужи предпочитают паранджи и беседки.

Она достигла просторного зала, стены которого были увешаны клинками, алебардами и копьями, на полу высились золотые треноги и лакированные деревянные тумбы с массивными арбалетами и каким-то еще хитрым оружием, а под стеной зала стояли двое мужчин с обнаженными саблями. Все это ведьма разглядела в просвет между бусинами, скрывающими дверной проем. Она бесшумно попятилась, свернула раз, второй — и услышала глухие голоса. Анита замерла возле очередного проема, присев, двумя пальцами осторожно развела шнурки… никого.

Ведьма скользнула вперед. Пол небольшой комнаты был завален атласными подушечками, стены завешены плотной вишневой тканью. Шум стал немного громче — говорили где-то за стеной. Оглянувшись на проем, Анита прошлась по комнате, остановилась, вслушиваясь, и потянула на себя ткань. Под ней оказалась неглубокая темная ниша, и в ней — два отверстия на высоте головы. Недолго думая, ведьма шагнула в нишу, позволив ткани упасть на свое место, и приникла к отверстиям.

И чуть не выкрикнула: «Помпон!», когда увидела оборотня.

Хотя в первое мгновение она его не узнала. Тот, кто сидел на устланном шелком возвышении, был облачен в сверкающие пышные одежды, а голову его украшала белоснежная чалма, такая огромная, что казалось, будто он сунул голову в облако. Выглядел оборотень неуверенно и время от времени поводил шеей, будто ему натирал вышитый золотом широкий ворот. Большие круглые глаза косили то в одну, то в другую сторону, а ладони оглаживали ярко-красный кушак, будто искали что-то. Похоже, он никак не мог свыкнуться с окружающей роскошью.

Помпон, вплотную за которым маячили трое дервишей, находился в одном конце просторного помещения, а дырки были просверлены в стене на другом его конце. Анита видела два очень длинных дивана, стоящих на расстоянии пары метров друг от друга, — вместе с возвышением они образовывали как бы высокую букву «П». На диванах, поджав ноги, сидели мужи в одеждах менее богатых, чем у оборотня, но также посверкивающих всевозможными драгоценностями. Помещение озарял солнечный свет, падающий сквозь витражи в высоком потолке. Была там и пара круглых отверстий без стекла.

Между диванами, задом к Аните, медленно полз какой-то человечек. Преодолев половину расстояния до оборотня, он приподнял голову и взвыл противным козлиным голосом, стараясь перекричать царящий в комнате гул:

О, дивочудное мгновенье! Вернулся к нам султан Помпон! О, счастье! О, благословенье! Герой из странствий возвращен! Могуч, прекрасен, благороден! Великой славой осиян! Умен, красив и бесподобен! Наш замечательный султан! Подобен грозному самуму, Коль сокрушает он врагов, И благородны его думы Среди собранья мудрецов! О — Самаркундов повелитель! О — солнце в наших небесах! Народу нашему родитель! Помпон, прославленный в веках!

Сперва вид у осиянного славой был растерянный и неуверенный, но по мере чтения стихов он слегка приободрился, задрал нос, а осанка его приобрела даже некоторую горделивость — оборотень заметно увеличил плечи и надул грудь. Теперь его руки успокоились.

Мудрецы на диванах снисходительно похлопали. Оборотень повернул голову, затем раскрыл рот — тут же из-за возвышения вынесся худенький низкорослый мужичок и неожиданно оглушительным басом проревел:

— Внемлите, внемлите! Солнцеподобный говорить желает!

Воцарилась тишина: все почтительно умолкли, обратив лица к оборотню. Глашатай, или как там называлась эта должность при дворе, сразу упрыгал за возвышение — Анита уже поняла, что это трон на высоких ножках, накрытый полотнищами ткани, — а Помпон, слегка съежившийся от звуков громоподобного голоса, вновь поднял голову и негромко спросил:

— Так а этот… Оттоман — с ним-то что случилось?.. — Он испуганно смолк, когда из-за трона вновь выбежал худой и заголосил:

— Прекраснейший из могучих выражает интерес по поводу того, что сталось с прежним прекраснейшим из могучих!

Мудрецы стали переглядываться и о чем-то тревожно зашептались. Затем один из сидящих ближе к трону, крупный и седобородый, неловко слез с дивана и вдруг с размаху бухнулся на пол, громко стукнувшись лбом.

— О, вечнейший из вечных, дозволь Джалиму, смиреннейшему из червей, недостойному буравить землю под стопами твоими, ответить на мудрый вопрос твой!

— Ну, ты эта… — растерянно пробормотал оборотень. — Зачем же так… Я, собственно, для того и спросил, чтоб кто-то ответил…

— Джалиму дозволено произносить! — прогудел глашатай.

Стоя на коленях, Джалим выпрямился, поправил чалму и уже обычным голосом продолжал:

— Да будет известно тебе, пасечник Солнца, что прежний луноликий добровольно отказался от власти, когда узнал, что есть, э… более истинный претендент на падишахскую чалму.

С этими словами мудрец отполз обратно к дивану и тяжело взгромоздился на него.

— Какой благородный поступок! — воскликнул Помпон и сморщился, когда выпрыгнувший из-за трона худой взревел:

— Солнцеподобный выражает восхищение великодушностью своего предшественника!

Мудрецы зааплодировали. Видимо, время приема как раз подходило к концу — они зашевелились, привставая на диванах и поглядывая в сторону дверей. Тут вдруг вся башня мелко задрожала — в своем укрытии Анита даже тихо ойкнула, ощутив, как под ладонями вибрирует стена. Раздался далекий гул, по комнате забегали разноцветные солнечные зайчики, отражающиеся от многочисленных драгоценностей. Мудрецы разом загомонили, переглядываясь.

— Это еще что такое? — удивился оборотень.

— Солнцеподобный выражает интерес… — заорал выпрыгнувший из-за возвышения глашатай, но Помпон, не выдержав, замахал на него руками, призывая умолкнуть. Глашатай сник, грустно отвернулся и, сутулясь, утопал обратно.

— Не обращайте внимания, ваше падишахство, — будничным голосом посоветовал Джалим. — Всего лишь огромное и могучее чудовище Рух, которое преждевременно выползло из вулкана на наш, то есть ваш город.

— А что ему надо? — спросил Помпон и сурово погрозил пальцем глашатаю, который, высунув голову из-за трона, уже раскрыл рот.

— А сожрать всех… — Мудрец развел руками. — Дев не смогли раздобыть, вот и…

— Каких дев?

Тут в пространстве между диванами вновь возник поэт. Постучав лбом в пол, будто тот, кто стучит во входную дверь, он задребезжал так, что все находящиеся в помещении начали морщиться:

Раз в сотню лет появляется Рух, злопыхательский чудоюд, Сто дев прекрасных восемнадцати годов отправляют к нему. Плачут, плачут они, но покорно идут на вершину горы, И не ведают девы, что же ждет впереди их. А потом…

Но Джалим не дал поэту закончить — пнул его носком туфли в копчик, заставив умолкнуть, и произнес:

— А тут, понимаете ли, Великий Визирь другую политику повел — туристы теперь у нас, богатые иностранцы, девы за них побыстрее замуж выскакивают и за границу уезжают, нам уже и самим не хватает.

— Да, — озабоченно подхватывает другой мудрец. — Я лично уже пару лет как ни одной не встречал… Всех забирает калым-ага…

— Колымага? Какая колымага забирает?

— Э… Не колымага, о несравненнейший из величайших! Калым-ага! Министр по сбыту невест! Да вон он сидит, по правую ручку от вашего солнцеличия! Всех невест калымизировал…

— Удовлетворяем возрастающий спрос, — важно подтвердил калым-ага, склоняя чалму. — Берем встречный план. Согласно указаниям Великого Визиря.

— Хм… — Помпон задумчиво почесал кончик носа. — Значит, самаркундские невесты пользуются… э… возрастающим спросом?

— Вне всяких сомнений, о сияющий! — гордо провозгласил министр по сбыту невест. — В полном соответствии с предначертаниями.

Помпон оживился.

— Выходит, наши девицы очень хороши собой?

— Такова официальная версия, о превосходно проницательный! Хороши, добронравны, услужливы и благовоспитанны! Искусны в забавах и делах домоводства. Но… — Министр потупился. — Для поддержания этой государственной политики приходится вести большую пропагандистско-рекламную кампанию. Книжки «Тысяча и одна позиция», иллюстрированные лучшими рисователями, хрустальные шары с записями пузотанцевальных конкурсов… агенты влияния при иностранных дворах… и прочее… Но показатели неуклонно растут!

— У него показатели растут, а к зложадному Руху некого отправить, — перебил калым-агу Джалим. — Требуются девы, как повелось с давних времен. Сто единиц восемнадцатилетних дев. Чтобы задобрить чудище…

Поэт вывалился из толпы советников, снова бухнул в пол лбом и заблеял:

…А девы к вулкану покорно идут, И плачут, и плачут, и плачут!

Джалим аккуратно пнул рифмоплета и закончил, кланяясь:

— …И вот он уже неделю как ползает, с каждым разом все дальше от вершины, а мы дев подходящего возраста всего… гм… трех нашли, да и то одна сбежала…

— И что же теперь делать? — спросил Помпон.

Но Джалим, произнеся это, побыстрее отступил, смешавшись с толпой — мудрецы потихоньку пятились, покидая комнату.

Раздался шелест, и через треугольное отверстие в потолке влетел большой серебряный горшок, инкрустированный разноцветной глазурью, из которого торчала голова Великого Визиря. Мудрецы заволновались, вновь зашумели. Большинство столпились в дверях, ожидая, что будет дальше. Горшок опустился между диванами, Визирь, скособочившись и почти прижав правое ухо к плечу, неловко вылез из него, тут же рухнул на колени и завопил:

— Дозволит ли могущественнейший из величайших…

Глашатай вылез из-за трона и с надеждой заглянул в глаза превращенцу.

— Да, да! — сказал Помпон, снова погрозив глашатаю. — Говорите уже…

— …тощей козявке… что? Ага… — Визирь выпрямился и продолжил: — Несомненно, мудрейший среди мудрых осведомлен о том, что легенды гласят: коль скоро необходимого количества дев не будет найдено, Руха должно убить величайшему воину Самаркунд, вооруженному Копьем Судьбы и Щитом Веры. На седьмое утро после первого появления чудища, пока оно не добралось до города, должно ему взлететь к вершине Попокапетля, прыгнуть в Большекратор и сразить злопыхательское исчадие…

— Это хорошо. А кто же в вашей, то есть нашей стране является величайшим воином? — поинтересовался Помпон.

— Вы, — коротко ответил Визирь и мигнул правым глазом дервишам, все это время стоящим позади трона.

Мудрецы закивали, что-то одобрительно забубнили и стали побыстрее выскальзывать из комнаты. Дервиши тем временем подхватили под руки вконец растерявшегося Помпона, вежливо, но твердо стащили его с трона и повлекли куда-то за возвышение.

Вскоре в комнате стало тихо и пусто, только Визирь стоял между диванами. Потом появился один из дервишей — тот, что в зеленой шапке, — и подступил к старику. Они принялись негромко разговаривать.

— Мустафа… опять заснул… Где-то здесь… Разыскать… Наверняка еще в башне…

Анита так и подпрыгнула, когда смысл сказанного дошел до нее. Тихо-тихо она попятилась, выскользнула из ниши, пересекла комнату и, нырнув в проем, побежала прочь.

— Ну что, летим? — с беспокойством спросил Шон. С тех пор как рыцарь узнал, что Анита могла попасть в падишахский гарем, он слегка нервничал. Что она натворит, узнав, куда ее привели? Еще разрушит какие-то местные исторические достопримечательности, реликвии какие-нибудь, плати потом за них… Дипломатический скандал получится!

Солнце повисло в центре неба, будто круглая дырка, ведущая внутрь раскаленной печи, покрытой синей штукатуркой. Жара стояла такая, что у Руми бахрома свернулась спиральками, будто высохшие листья.

— Здесь всегда такая погода? — спросил Шон, садясь на Аладдина, который висел в полуметре над землей.

— Нет, летом теплее, — откликнулся тот.

— У! А сейчас что, зима? — удивился Тремлоу.

— Межсезонье, — сказал ковер.

Когда рыцарь взгромоздился на него, плотная ткань слегка прогнулась — Шон будто сидел на очень плотно набитой большой подушке. Прочие ковры, уже отремонтированные — или вылеченные — неутомимым Бладо, столпились неподалеку. Предводитель помахал им углом и взмыл в чистое небо.

Жара тут же обрушилась на Тремлоу — будто вымоченным в кипятке, еще парящим полотенцем шмякнули по голове. Хорошо, он был в чалме и захватил с собой флягу, полную ледяной воды, которую набрал из родника, обнаруженного в руинах.

Вскоре развалины превратились в груду коричневых камешков, лежащих посреди леса, после чего исчезли в море зелени, разлившемся под горой, на которой стоял город. Попокапетль высился над ней, как дом над собачьей будкой. Его склоны тоже заросли деревьями, сквозь которые спиралью протянулась широкая просека — след Руха.

— Он, значит, с каждым разом все ниже сползает? — поинтересовался рыцарь. — Потом возвращается к себе в кратер, а на следующую ночь опять ползет?

— Именно так, товарищ, — ответствовал ковер.

— И… и что дальше? Ну то есть: вот он ползет, ползет… а потом?

— Следующим утром достигнет города.

— И всех сожрет?

— Всю прямоходящую двуногую буржуазию, — поправил Аладдин. — Ту, что не успеет сбежать или взлететь…

— Так почему островитяне сейчас не убегают и не улетают? Могли бы на соседние острова переселиться ненадолго…

— Одурманенные враждебной пропагандой эксплуатируемые классы верят в своего падишаха.

Рыцарь поглядел на крыши домов внизу. Сейчас людей на улицах почти не было, но все же он различил нескольких прохожих, а еще — многочисленные внутренние дворики, где в тени деревьев предавались послеобеденному отдыху эксплуатируемые классы.

— При чем здесь падишах?

— Он должен сразиться с Рухом. О, эта вера рабов в повелителя, слепое подчинение, бездумная покорность!

— М-да… — Шон провел тыльной стороной ладони по лбу, отирая пот. — Я бы не стал так доверять своему начальству…

Они достигли вершины и стали подниматься вертикально, в сотне метров от Шахназарской башни. Высокий цилиндр ее казался лохматым из-за строительных лесов, подвесных люлек и канатов.

— Ремонтируют ее, что ли… — протянул Тремлоу. — Наверное, в связи с развитием туризма у вас большой приток денег в казну начался, вот они и решили.

— Ага! — Ковер удовлетворенно качнулся. — Так я и думал — на такой жаре они летать не хотят.

— Кто? — спросил Шон.

Теперь они находились чуть выше башни, но все еще в стороне от нее. Тремлоу привстал, приложил ладонь козырьком ко лбу, вглядываясь. На круглой крыше был навес, а под ним виднелось несколько треугольных силуэтов — ковры, которые легли так, чтобы оказаться у самого края навеса, но все же в тени от него.

— Это охрана, — пояснил Аладдин. — Отъявленные паласы-головорезы.

— А чего они треугольные?

— Были квадратными, но их разрезали напополам, от чего они умерли, а потом половинки оживили с помощью магии.

— Так они вроде эти… зомби теперь? — удивился Шон.

— Что-то вроде того. Во всяком случае, разговаривать они не умеют.

— И что же делать?

Аладдин медленно летел вокруг башни по большой дуге, чтобы не привлекать внимание паласов.

— Опущусь чуть ниже, — решил он, — и тогда подлечу, чтобы они с крыши не заметили. Дальше будем думать, товарищ.

А потом Анита попала в прачечную.

К тому моменту ее чуть не поймали — она уже слышала дыхание дервишей где-то неподалеку, затем в проходе, через который ведьма только что проскочила, мелькнула зеленая шапка из верблюжьей шерсти… и через пару мгновений, когда она распахнула дверь — одну из немногих в этом здании, — ее окутал густой белый пар.

Анита сделала еще несколько шагов, услышала хлюпанье и плеск, увидела развешанные на длинных веревках простыни, нырнула под одну из них, под вторую…

Воздух здесь был очень теплый и влажный. В белых клубах впереди что-то двигалось. Потолок ведьма различала едва-едва, а стен не видела вовсе, лишь ряды простынь. Сбоку доносилось ритмичное хлюпанье, и она пошла на звук. Из белого тумана выступил край огромной приземистой кадки, над которой колыхалась шапка пены. Пузыри лениво вспухали и лопались, в воздухе остро пахло хозяйственным мылом. Анита обогнула кадку, сделала еще несколько шагов и наконец увидела источник, а вернее — источники звука. Перед ней тянулся ряд глубоких деревянных тазов, перед каждым на коленях стояла женщина. Как и гурии-служанки, они не носили никаких паранджей, но и железных обручей не носили тоже — все были одеты лишь в серенькие узорчатые панталончики. Хлюп… плюх… хлюп… — над тазами взлетали брызги и хлопья мыльной пены, когда раскрасневшиеся от горячей воды руки вминали в них, тискали, били и жвакали простыни, полотенца, наволочки и что-то еще, разных цветов… Мужики пачкают, а женщины стирают, с некоторым возмущением подумала Анита, и тут из тумана по другую сторону ряда тазов один за другим выпрыгнули дервиши. Зеленошапочный сразу увидел ведьму и бросился к ней, подручные — за ним, но тут и прачки заметили их.

Анита слегка присела, когда раздался визг. Наверное, это была исконно женская территория, на которую до сей минуты ни разу не ступала нога дикого мужчины. Скрученная жгутом простыня взметнулась, подняв тучу горячих брызг, и со звонким хлопком обрушилась на дервиша, сбив с него шапку. Затем две прачки, душераздирающе голося, с разных сторон набросились на главдервиша, колотя его какими-то распаренными белыми тряпками — ведьма не разобрала, что именно они использовали в качестве оружия. Дервиш закружился, а за ним и оба его помощника. Наверное, это у них была автоматическая реакция такая, все равно как сжимание кулаков перед дракой. От трех силуэтов по помещению пошли гулять белые смерчи пара; прачки с визгом бросились в разные стороны; перевернулся таз, и пена потекла по полу… Что было дальше, Анита не видела. Она бросилась наутек, головой сорвала с веревки пододеяльник, чуть не упала в кадушку с кипятком, но в последний миг перескочила через нее и вывалилась в коридор. Хлопнув дверью, помчалась дальше — и вскоре очутилась в месте еще более необычном, чем прачечная Шахназарской башни.

Пока что ведьма не могла понять, что это за помещение… да оно, собственно, и помещение-то не особо напоминало. Хотя потолок имелся — стеклянный. Комната находилась под крышей башни, и вверху виднелось небо. Анита прищурилась, вглядываясь… ну да, так и есть! Стекло было раскрашено белыми и голубыми красками, что делало небо умильно-игрушечным и как бы придавало ему дополнительную небесность — оно становилось более небесатым, подчеркнуто небосводным… Анита мотнула головой, не в силах даже мысленно описать это ощущение, которое возникало при взгляде вверх.

Еще здесь были вполне натуральные деревья, небольшие и кудрявые, растущие в широких кадках, во множестве расставленных вокруг. И низкие длинные штуковины, формой напоминающие лодку, — полные чернозема, из которого рядками росли кусты. Над ними летали бабочки со стрекозами, а между ветками деревьев, шелестя листвой, порхали разноцветные птички.

Спереди доносилось журчание. Пригнувшись, Анита осторожно пошла от одной кадки к другой, прячась за стволами. Через несколько шагов она оглянулась — и не увидела стены с дверью. Ведьма будто очутилась в маленьком тропическом лесочке… и лесок этот был куда более лесистый, он обладал повышенной тропичностью, а стволы были словно выкрашены коричневой краской, придающей им дополнительно деревянный и стволистый вид, ну а листья…

Она услышала жужжание и присела за кустами шиповника, украшенными ярко-красными ягодами — очень яркими, очень красными и совершенно ягодными. В глазах рябило от пронзительно чистых цветов всего окружающего. Впереди показался джинн. Что-то нажужживая — не насвистывая, но жужжа какую-то восточную мелодию, — он летел между ветвями с ведром в одной руке и кистью в другой. Джинн был размером с кулак, а ведро раза в два больше. Он остановился, макнул кисть, поднял над листом… густая зеленая капля набухла и упала, растеклась по бархатистой поверхности. Анита моргнула и перевела взгляд на гроздь ягод рядом с собой. Так вот в чем дело! Листва и вправду покрашена зеленым, стволы — коричневым, а ягоды шиповника — красным. Вот почему все здесь напоминало картинку. Анита нахмурилась. Еще можно понять, когда кусты подстригают в правильные геометрические фигуры — хотя ей и это не нравилось, — но когда природу красят будто бы для того, чтобы придать ей более натуральный, природный, а на самом деле — более искусственный, приторно-красивенький вид…

Впереди показалась бабочка с крупными желтыми крыльями, украшенными синими крапинками.

— Ж-ж-ж-ж! — Джинн повесил ведро на ветку, бросил в него кисть и достал из складок чалмы нечто вроде бутылочки со странной пробкой. Подняв, нажал на пробку — из едва заметного отверстия выплеснулось облако синих капель. Бабочка порхнула в сторону, пытаясь избежать покраски, и садовник-маляр, взволнованно жужжа, устремился за ней. Когда они скрылись между деревьями, Анита быстро пошла дальше.

Журчание стало громче, теперь спереди доносился плеск и бульканье. А потом ведьма расслышала еще и храп. Сделав несколько шагов, она присела, узрев Мустафу. Он спал под деревом, обратив лицо к стеклянному небу и подложив руки под голову. Чалма съехала на глаза. Наверное, заполз сюда, чтоб никто не мешал… Анита шагнула к нему, глядя между стволами — впереди виднелся просвет. Мустафа храпел так, что крона дерева над ним тряслась.

— Эй! — негромко позвала ведьма. — Мустафа, слышишь! Ты можешь вывести меня отсюда?

Джинн во сне что-то пробормотал, зашевелил губами, зачмокал — и перевернулся на бок.

Спереди донесся смех. Ведьма вновь присела, осторожно выглядывая между деревьями, затем на корточках преодолела небольшое расстояние и легла, разглядывая обширную полянку в центре разукрашенной рощи.

Там было несколько фонтанчиков: вода тонкими струйками взлетала из овального бассейна с белыми гипсовыми бортиками и выше распадалась, будто серебристыми зонтиками накрывая пространство. На краю бассейна было застеленное цветастым ковром возвышение, и на нем лежал самый толстый человек, которого ведьма видела в своей жизни. Вроде перезревшей на жарком солнце тыквы — того и гляди лопнет, и тогда наружу полезет что-то теплое и неприятное. Облаченный в широкие, как парашюты, штаны, он лежал на боку, обратив к ведьме красное заплывшее лицо с зажмуренными глазами. Вокруг расположились несколько женщин, одетых так же, как и служанки Великого Визиря. Две обмахивали толстяка опахалами, одна сидела на бортике, болтая ногами в воде, а еще две… Анита нахмурилась, пытаясь понять, чем они заняты… Служанки — или гурии? — щекотали толстяку пятки.

Тот пошевелился, розовые телеса его заходили ходуном и будто вспучились. Ведьма даже привстала, до того эта картина поразила ее. Он напоминал покрытый кожей холм с ручками и ножками. Неужели это может ходить, вообще как-то передвигаться? Удивительное дело… А женщины? Как им не противно? Анита на их месте ка-ак хряпнула бы этого мужика опахалом по башке! Тем более что башка не была украшена чалмой, и в солнечных лучах блестела шарообразная лысина, и жуткие складки залегли у тройного… нет, пятерного, даже шестерного подбородка. Или даже семерного.

Почему они это делают? Она так возмутилась, что выпрямилась во весь рост и шагнула по направлению к фонтану — когда на другой стороне полянки показались трое дервишей. У одного из них на шапке все еще висела мокрая наволочка.

Опахала замерли в воздухе. Толстяк заворочался, тяжело приподнялся на локте.

— Солнцеликий… — начал главдервиш. — Великая опасность…

— Опасность?! — Голосок донесся будто откуда-то из недр жирной туши. И был он тонким, писклявым — никак не соответствовал внешности.

«Солнцеликий… — подумала Анита. — Так это что, падишах Оттоман, что ли? В смысле — бывший падишах?»

— Что-то угрожает нам? — Толстяк сел, и струйки воды качнулись, когда по поляне пронесся ветерок, поднятый необъятной тушей. — Так спасите, спасите меня!

— Мы как раз работаем над этим, ваша солнцеликость, — заверил дервиш.

— Ибн Кемаль, ибн Кемаль! — Оттоман ладонями всполошенно стал колотить по ковру, на котором лежал. — Тревога, твоего падишаха хотят убить!

— Да нет, это просто девчонка… — начал дервиш.

— Кемаль, проснись, шайтан побери!

Ковер зашевелился — края выгнулись, пошли волнами. Затем он свернулся, будто обнимая падишаха за плечи, — и тогда-то Анита увидела, что он украшен красно-оранжевыми звездами, и одного угла у него не хватает…

Все это время она стояла между деревьями, не двигаясь. Когда ковер с Оттоманом начал взлетать, ведьма попятилась. Тут же главдервиш повернул голову, взгляд его узких темных глазок метнулся к ведьме.

— Она! Это она, держи ее!

Оттоман взвизгнул. Ковер, просунув часть себя ему под мышки, а другой частью обхватив толстяка за плечи, взлетел, приподняв расползшуюся тушу. Дервиши бросились вперед, а ведьма, наоборот, — назад.

— Мустафа! — завизжала она. — Эй!

Джинн спал, лежа на боку и подложив ладони под щеку. Ведьма остановилась над ним, оглянулась — позади ветви ходили ходуном — и ткнула ногой по ребрам. Никакой реакции — он даже не пошевелился.

— Мустафа!!! — заорала она.

Показались дервиши. Увидев ведьму, они перешли на шаг.

— Подъем!

Анита присела, схватила его за нос и стала дергать. Позади преследователей из чаши вылетел маленький джинн с ведром. Увидев зеленую шапку главдервиша, он подлетел ближе, приглядываясь, что-то уважительно прожужжал — шапка была большая, пышная, — завис над ней и перевернул ведро, вылив на верблюжью шерсть все содержимое.

— Прочь! — заорал дервиш, яростно размахивая руками.

Анита выпрямилась, растерянно огляделась, а затем, действуя скорее по вдохновению, чем обдуманно, с размаху ударила ногой Мустафу по заду, постаравшись попасть точно в центр…

— О! — Джинн резко сел, отведя руки за спину и ухватившись за ягодицы. Глаза его выпучились, он начал медленно поворачивать голову, скользя полубезумным взглядом по окружающему. — О-о-о-о!

— Взлетаем! — наклонившись, рявкнула Анита в мясистое бледно-розовое ухо и обхватила Мустафу за шею.

Дервиши были уже рядом, когда он оттолкнулся ногами от пола. У ведьмы перехватило дыхание, в груди, прижатой к мягкой спине джинна, екнуло.

Будто комета Мустафа взмыл вверх. Анита зажмурилась — джинн с грохотом и звоном головой пробил толстое стекло, при этом еще и вращаясь. Обхватив его ногами за поясницу, ведьма осмелилась чуть приоткрыть один глаз — над ними с бешеной скоростью кружилось небо.

— Тормози! — выкрикнула она. — Стой!

Но Мустафа не слушал. С крыши за ними взметнулись было треугольные ковры, но тут же отстали, кружась в вихрях, поднятых джинном.

Башня уже осталась далеко внизу… и в стороне. Он несся по широкой дуге, вокруг свистел воздух. Открыв второй глаз, Анита выглянула из-за покатого плеча. Земля под ними проворачивалась, мелькали крыши и дома… а затем потянулся склон Попокапетля. Возникла и исчезла широкая прореха, спиралью тянувшаяся по нему, затем второй ее виток, третий… Они достигли верхней точки и начали снижаться головами вниз — хорошо, что теперь уже несколько медленнее.

Прямо под ними была вершина с обширным черным провалом на середине. Ведьма разглядела каменистые неровные склоны, выступы и впадины, узкие карнизы, а в глубине — что-то слегка бурлящее, будто суп в котелке, который только-только сняли с огня.

— Мустафа, тормози! — повторила она. — А то врежемся…

Джинн наконец услышал. Голова повернулась, Анита увидела большой глаз с круглым желтым зрачком, который скосился, уставившись на нее. Пухлые губы изогнулись.

— Ты-ы… — молвил джинн. — Ты хто?

Он перевернулся ногами вниз. Теперь они уже не падали, а планировали, не спеша опускаясь к склону. «А ведь я как раз хотела на экскурсию, вот и получила ее», — подумала ведьма.

— Вон на тот карниз… — Рискнув убрать одну руку с шеи джинна, она показала в сторону.

Через минуту они приземлились в сотне метров ниже уровня вершины.

— Ну ты даешь… — выдохнула Анита, на подгибающихся ногах отходя от Мустафы и приваливаясь плечом к отвесной каменной стене.

— Хы… — Джинн, усевшись на краю каменной полки и болтая толстыми ногами, повернул к ней широкой лицо и ухмыльнулся.

— Не вздумай улететь без меня! — сказала ведьма, осматриваясь.

Каменный балкон, на который они опустились, висел в сотнях метров над темным пространством, где по краям вспыхивали багровые огни — что-то там двигалось и глухо бурчало. Вверх шел ровный поток жаркого воздуха, волосы Аниты шевелились, будто живые. Отвесные стены кратера во множестве покрывали естественные выступы и впадины… хотя не все среди них имели природное происхождение. Здесь были тянувшиеся спиралями широкие и узкие карнизы, полки, балконы, каверны… Еще — лазы, ведущие куда-то в глубь горы. На некоторых росла трава или чахлые деревца. Анита повернулась, уловив движение сбоку. Далеко слева на склоне рос садик, состоящий из кустов и кривых деревьев с пышными кронами. В них что-то двигалось, а еще ведьма заметила, как нечто небольшое взлетает из глубин кратера. Когда оно поднялось выше, стало видно, что это вроде жука на парашютике — хитиновое тельце висело на белесых жгутиках, торчащих из-под прозрачной округлой оболочки, которая легко колыхалась в потоке, поднимая насекомое. Потом ведьма увидела и других обитателей бездны: странного вида птичек, серых гусениц, что ползали по камням, стрекоз с круглыми крыльями… Здесь, в горе, был свой мирок. Вот только людей не видно.

— О! — донеслось сзади, и она повернулась.

— Что там?

Джинн тыкал толстым пальцем в стену. Ведьма приблизилась. От другой стороны балкона наискось тянулся карниз и заканчивался метрах в двадцати ниже, у ровного прямоугольного отверстия в камне. Над карнизом были нацарапаны неровные строчки. Сощурившись, ведьма прочла кривые буквы: «Надоело петь ему колыбельные. Ниже есть ходы, ухожу туда. Ламура».

Заинтересовавшись, она пошла по карнизу, прижимаясь плечом к стене и стараясь не глядеть в бездну, чтоб голова не закружилась. Увидела еще одну надпись: «3-й месяц года Синей Каракатицы. Зульфия и Гюльчатай были здесь». Потом еще: «Когда ж он уснет наконец, чучело?!», потом: «Этот змей совсем скучный, а я уже осипла. Но к папаше не хочу, он меня грозился замуж за Насреддина выдать. Ухожу за Ламурой. Джалила».

Анита добралась до прохода, заглянула — дальше была пещера с каменным столом и лавками вдоль стен. В глубине ее виднелись другие проходы, ведущие в толщу горы. Заходить она пока не стала, остановилась, обдумывая увиденное и прочитанное на стенах, когда вдруг карниз под ногами задрожал, как и склон. Что-то будто провернулось, сдвинулось с места… Ведьма, прижавшись к стене, глянула вниз — и наконец разглядела огромную тушу, что лежала далеко в полутьме, окутывающей кратер. Исполинское, вытянутое вертикально тело почти целиком заполняло пространство, лишь в некоторых местах, где стены были неровные, в узких просветах пробивались сполохи лавы, которая плескалась гораздо ниже той высоты, на которой кратер закупорило чудовище. Отсюда она не могла разобрать подробности, но решила, что Pvx напоминает червя Пениалиса, только куда больше и толще. Здесь, на Востоке, все пышнее и богаче, чем в родных краях, даже чудища вон какими вымахивают и выглядят куда внушительнее.

Тут над головой зашелестело, и какой-то силуэт возник на фоне неба.

— Шончик! — Она бросилась вверх по карнизу.

Ковер, посередине которого восседала плечистая фигура, спланировал к джинну.

— Наконец-то!

Рыцарь спрыгнул, и они обнялись. Мустафа, все еще сидящий на краю балкона, с интересом наблюдал за ними. Ковер с большой аккуратной заплатой на середине завис рядом, чуть покачиваясь.

— Ты как меня нашел?

— Не ты, а вы… — Рыцарь повернулся и махнул рукой. — Знакомься, это Аладдин. Он предводитель революционных ковров, которые под городом в руинах живут. Я с ними познакомился, а еще Бладо…

— Бладо?

— Да, паук этот ваш. Он с нами полетел, оказывается, представляешь? В тюке спрятался. Вот, и когда ступа в руинах разбилась, вылез оттуда и давай всех лечить. Ну, зашивать, значит, латать, штопать… Аладдин сказал, что тебя могли в Шахназарскую башню отправить, потому что там падишахский гарем. Мы туда полетели. Кружим, значит, соображаем, как внутрь пробраться, — и вдруг из нее что-то как выстрелит! Звон на весь город. Я едва различил, что это ты на спине у какого-то мужика… потом-то Аладдин сказал, что у джинна скорее всего. Ну, мы проследили, в какую сторону вы ломанулись, — и за вами. В таком вот разрезе…

Пока они говорили, джинн приподнялся и подергал Аладдина за угол. Тот изогнулся, стукнул его другим углом по руке и отлетел. Мустафа тогда лег на бок, подтянул колени к груди и по своему обыкновению захрапел.

— Вон это чудовище… — Ведьма, встав на краю балкона, показала вниз. — Видишь?

Шон присел на корточки, вглядываясь, потом кивнул:

— Ага. Ишь ты, лежит себе как ни в чем не бывало, дрыхнет… Надо бы слетать, поглядеть на него вблизи.

— Опасно, наверное, — возразила Анита. — Хотя интересно…

— Я сам слетаю, товарищи, — подал голос ковер. — Один я могу большую скорость развить и всякие пируэты выделывать, чтобы уйти от погони.

Когда он стал быстро опускаться, направляясь к едва различимой туше, висящей в полутьме, будто гусеница в узком бутылочном горлышке, ведьма потянула Шона к уходящему от балкона карнизу.

— Вниз идти не будем, я тебе так расскажу. Там дальше проход внутрь горы. Ровный такой, а за ним — большая комната, и в ней еще двери. Я думаю, девы эти, которых Руху отдавали, там и жили. Внизу садик есть, и еще здесь птички всякие летают. Они, может, ими и питались, и фруктами. А еще, Шончик, там надписи на стенах всякие выбиты. Типа того что «Надоело петь ему колыбельные…»

Они переглянулись.

— Ты хочешь сказать… — начал Тремлоу.

— Да! Наверное, он их не съедал, а заставлял себе колыбельные петь, пока окончательно не заснет на следующие сто лет. Им здесь надоедало, и они убегали. Может, тут подземные ходы есть, которые далеко тянутся… Может, даже под морем, может, на соседние острова…

— М-да…

Они помолчали. Джинн храпел, ковер пока не появился — летал где-то внизу.

— А еще я слышала, — продолжала ведьма, — что в этот раз Рух раньше времени проснулся. Никто не ожидал — сто лет еще не прошло со времен его последнего появления.

Они подняли головы, разглядывая большой круг голубого неба, окруженный зазубренными краями кратера.

— Это из-за звезды… — протянул рыцарь. — Вот какая она опасная оказалась. И Беринда говорила: всякие странности начались, чудовища всякие пробуждаются из-за любовного томления… Что-то надо с ней делать, с этой звездой…

— Да! — спохватилась Анита. — А еще я Помпончика нашла! Его сюда притащили, чтобы он падишахом стал!

— Падишахом?

— Ну да, он там, в башне, на троне сидел, ему стихи читали… А халат знаешь какой у него? Круто! И чалма…

Тут внизу плеснулся багровый свет, и до балкона донеслось глухое бурчание.

— Вулкан-то еще не окончательно потух, — сказала ведьма. — О, вон ковер твой возвращается.

Появился Аладдин — он быстро поднимался, трепеща углами в потоке горячего воздуха.

— Не разберу… — прокричал ковер издалека. — Просыпается он или нет… Но Рух очень большой. И с крыльями, хотя они, наоборот, маленькие, будто для красоты. Немедленно летим отсюда, товарищи!

— Мустафа! — Анита постучала костяшками пальцев по затылку джинна. — Эй, просыпайся! Здесь опасно, улетать надо!

Ковер распластался на балконе, и Тремлоу шагнул на него.

— Анита, пора, — позвал он.

— Мустафа… — Ведьма ткнула джинна кулаком в бок, наклонилась и выкрикнула ему в ухо: — Подъем!!!

Мустафа подскочил, будто ему приснился какой-то кошмар, и ведьма отпрыгнула в сторону. Джинн проорал что-то неразборчивое, крутя головой и оглядываясь полубезумным взглядом, затем, поджав ноги и уперевшись в камень руками, с силой оттолкнулся и с протяжным всхлипом взлетел, оставляя за собой размытую молочную полосу.

— Дикий он у тебя какой-то… — заметил рыцарь, садясь.

— Ага, странный, — согласилась Анита, опускаясь на ковер рядом. — Засыпает постоянно, а когда его будишь — пугается. Вообще-то он не в лампе, а в кальяне у Великого Визиря живет.

Тремлоу кивнул.

— В кальяне… Тогда понятно. Туда же всякое домешивают…

Аладдин воспарил над балконом. Подсвеченный снизу багровыми всполохами, он пронесся мимо садика, нескольких летающих птичек, стрекоз и жуков на парашютах — края кратера разошлись в стороны, и вокруг засияло чистое голубое небо.

— Уф, жарко… — протянула Анита.

— Ты можешь раздеться и позагорать, — предложил Шон, расстегивая верхние пуговицы рубахи.

Ковер, взлетев над Попокапетлем, по широкой дуге направился в сторону второй, меньшей горы, где виднелись городские крыши.

— Нет, я без купальника.

— Ну и что? Меня ты этим не смутишь.

— Тебя не смущу, а сама буду смущаться. Но не перед тобой, а перед ним. — Ведьма показала себе под ноги.

— Меня нагота прямоходящих не привлекает, гражданочка, — строго откликнулся Аладдин. — Вот какая-нибудь мягкая, упругая зили…

— Нет, — решила ведьма. — Не буду загорать. Это на пляже делать надо, на песочке. Куда мы теперь? И вообще, что дальше делать будем?

— Сейчас возвращаемся в руины, а дальше решим что-нибудь. Говоришь, Помпон падишахом стал? И падишах, по легенде, должен с Рухом сразиться, если нужное количество дев не раздобудут… Ну вот, выходит, все и выяснилось.

— Не все, — возразила Анита. — Непонятно, почему именно Помпон? Если Оттоману с Великим Визирем нужен был кто-то, кого на место падишаха поставить и отправить сражаться с чудовищем, — так зачем для этого аж в обитель экспедицию посылать? На неприятности нарываться?

— Может, он внешность изменил — ну, под падишаха?

— Да где там! Помпон сам собой остался. А падишаха я тоже видела, он толстый. Помпон если под него надуться решит, так не сможет все равно. Лопнет.

— Ну, может, не всякого можно падишахом сделать. Кто их разберет… Это, в общем, надо у самого Помпона и спросить. Мы для того сюда и прилетели — вызволять его. Вот вызволим, тогда и спросим со всей строгостью.

— Если только он знает, — заметила Анита.

— Вот оно, разлагающее богатство, товарищи! — воскликнул Аладдин, когда они пролетали мимо Шахназарской башни. — Созданная закрепощенным пролетариатом твердыня, где правящие круги придаются, то есть предаются загниванию…

— Как загниванию? — удивилась Анита. — А я там была, что-то не заметила… Они что, зомби, что ли?

— Нет, загнивают в моральном смысле, — пояснил ковер.

— А, в моральном… — протянула ведьма. — Хм, а это что значит?

— Паразитируют на нижних классах! — отрезал он. — Читают эротические сказки «Тысяча и одна позиция» и всякое другое декадентское искусство. Созерцают пузотанцевальные выступления порабощенных женщин. Поедают в большом количестве вкусную пищу, расхаживают повсюду в дорогой удобной одежде. Предаются упадническому ничегонеделанию, изнемождают себя в праздной неге…

— Да уж, праздной неге, — согласилась ведьма, вспомнив о знаменитых пляжах Самаркунд, на которых она рисковала так и не побывать из-за всех этих дел с оборотнем. — Я бы сейчас тоже немножко предалась… Ух ты, гляди!

— Драконы! — воскликнул Шон, приподнимаясь. — Аладдин, к ним давай! Это же наши знакомые! Помнишь, в замке у гендерных?

Из-за вершины горы показались неторопливо летящие драконы — мерно взмахивая крыльями, они приближались.

— Кардамуд! — закричала ведьма, размахивая руками. — Мелонита!

Головы на длинных шеях повернулись. Увидев ковер и тех, кто на нем сидел, драконы повернули к ним.

— Э-ге-гей! — донесся рев Кардамуда. — А вот и вы, дорогие хранители, надо же, как это удивительно, сначала появилось это странное создание, и тут же мы повстречали вас…

— Какое создание? — начал Шон и тут же сам увидел: на длинной мощной шее дракона восседал джинн. Вернее, он и сидел, и одновременно лежал — сжав шею ногами, наклонился вперед, лег на нее, повернув голову и прижавшись щекой.

— Опять спит… — сказала Анита.

— Представляете, мы летим себе, осматриваем окрестности, — продолжал дракон, слегка дымя пастью, — как вдруг перед нами взмывает этот… этот человек, плюхается мне на шею и засыпает. Я было возмутился, но Мелонита успокоила меня. А вдруг, сказала она, здесь такой обычай, садиться на шею туристам?

— Да, ведь мы впервые на Востоке, — мелодичным голосом подтвердила дракониха.

Аладдин завис неподвижно, а драконы стали медленно летать вокруг него.

— Так вы, значит, все еще путешествуете? — спросила ведьма.

— Точно-точно! — подтвердил Кардамуд и пыхнул огнем. — Успели побывать в Захребетской долине на экваторе, полетали по северному Кряжу Льда, ну и в других всяких местах… А теперь вот на солнышко захотелось, в тепло…

— Как же это вы успели? — удивился Тремлоу. — Захребетск… я слышал, он же очень далеко. А Кряж — наоборот, совсем в другой стороне, и тоже далеко. Край света!

— Так на то мы и драконы! Это мы сейчас медленно, а когда надо… мы о-го-го с какой скоростью можем. А у вас как дела? Тоже в отпуске? Гляжу… — он ткнул носом в молчащего Аладдина, — …с местными познакомились?

Анита возразила:

— Мы не в отпуске. Мы… В общем, слушайте, что у нас приключилось…

Ведьма принялась рассказывать о произошедшем после того, как они расстались с драконьей парочкой у храма. Поведала о встрече с Бериндой на пляже, о метле Аназии, поисках гномов, оборотне и всем, произошедшем после того.

— Ну вот, а Рух этот из кратера — в несколько раз больше вас размерами, — заключила Анита. — И как теперь с ним справиться?

— А я знаю, — сказал Тремлоу.

— Знаешь?

Все уставились на него, даже ковер выгнул угол и стал напоминать человека, повернувшего голову к стоящему сбоку собеседнику. Только Мустафа продолжал храпеть.

— Ага, — кивнул Шон. — Мне это вот только что в голову пришло, когда я вас увидел. Вот если вы нам поможете, то мы и Помпона спасем, и от Руха избавимся, и вообще очень все хорошо получится.

— Когда хорошо — это хорошо, — сказал Кардамуд. — Я люблю, когда всем хорошо, это настраивает меня в лад с мирозданием. Но, конечно, прежде чем станет хорошо, должно быть весело!

— Будет весело. Но для этого вам на Запад надо сейчас слетать, — объявил рыцарь. — С вашей скоростью много времени дорога ведь не займет? Три часа туда, три часа назад, пару часов там на все про все… К вечеру будете здесь.

— Если так, то можем и слетать. — Кардамуд повернулся к Мелоните: — Ты как, любовь моя?

Дракониха повернула голову, окидывая взглядом остров, и сказала:

— Можно. А потом вернемся и сразу через архипелаг полетим к Сливочной пустыне, да?

— Точно! — восхитился Кардамуд. — Какая ты умная, дорогая…

Уяснив, что им необходимо сделать, Мелонита с Кардамудом полетели в западном направлении и очень быстро исчезли из виду. Мустафа так и не проснулся — тоже отправился с ними. «Вот удивится, когда обнаружит, куда попал…» — подумала Анита.

Облетев вторую гору, где стоял город, ковер вскоре достиг руин и стал снижаться.

— Что-то не так… — произнес Тремлоу, ложась на живот на краю Аладдина и свешивая вниз голову. — Э… притормози-ка, а?

Ковер завис в трех десятках метров от проломленной крыши дворца, чуть покачиваясь, и после паузы произнес:

— Да, тихо очень…

Анита легла рядом с рыцарем. Внизу никого — заваленные щебенкой и обломками пустыри и дворики между древними постройками были пусты.

— Как же так… — пробормотал Тремлоу. — Мы когда улетали, там же настоящее столпотворение было, вокруг Бладо. Так… Ладно, Аладдин, давай спускаться, но потихоньку. Вдруг там засада.

Впрочем, вскоре выяснилось, что никакой засады внизу нет. Их встретила полная тишина. Шон с Анитой слезли и, взявшись за руки, пошли через руины, глядя по сторонам. Рыцарь на всякий случай обнажил меч. Ведьма с удивлением уставилась на незаконченную фреску с красно-синим человекообразным Бладо — ничего себе!

Ковер сразу влетел во дворец, покружился там и вернулся обратно.

— Эй! — позвал Шон.

— Непонятно… — начала ведьма, входя вместе с ним в пролом, за которым открывался зал, где, по словам Тремлоу, паук устроил клинику.

— Тс-с! — Он поднял палец, и Анита замолчала, прислушиваясь.

Раздался шелест — она чуть не подскочила, когда с одной из потолочных балок свесилась тонкая веревка. Шон поднял меч, но сразу опустил: по нити быстро соскользнуло нечто округлое и волосатое.

— Бладо!

— Привет-привет… — пискнул паук, плюхаясь на пол и двумя задними ручками как-то по-особому дергая веревку. Верхний конец отцепился от балки, она зазмеилась, падая на пол. Бладо согнул одну руку, второй принялся наматывать ее на сгиб локтя и запястье, будто ковбой, сворачивающий лассо, при этом бегая туда-сюда под ногами путешественников и причитая: — Все, все пропали, никого нет, а ведь некоторых Бладо недолечил…

Почувствовав дуновение воздуха, ведьма оглянулась — Аладдин вплыл в зал и повис над их головами.

— Так что случилось? — спросил Тремлоу.

— Случилось! — пискнул Бладо. — Случилось, да-да, случилось! Страшные, красные, неправильные, прилетели — много-много их, и люди в красных шапках как набросятся: крики, ковроубийство, вокруг нити летали, бахрома оторванная… Расчленение! Повреждение!

— Их что — всех убили?! — ужаснулась Анита.

— Не убили — нет, забрали всех, увели в полон…

— Это боевые паласы, — понял Аладдин, — личная охрана падишаха.

— А люди в красных чалмах — асассины, — добавил рыцарь.

— Правильно, товарищ.

— Наверное, кто-то донес, что бродячие ковры собираются здесь, в руинах, вот и… Но куда их могли забрать?

— Карьер, — мрачно произнес Аладдин. — Больше некуда. На другой стороне Попокапетля карьер, где золото добывают. Их всех сделали рабами и туда отправили. Друзья мои! Вы должны помочь…

 

6

Вокруг вулкана летели долго — Анита, здоровяк-рыцарь и Бладо несколько замедлили передвижение ковра. С южной стороны Попокапетля тянулись дома бедноты, огороды и поля, между которыми извивались узкие земляные дороги. Сверху было видно, как по ним не спеша идут ослы и навьюченные мулы в сопровождении крестьян. Вдалеке, ближе к пляжам, высились крыши больших домов, где, по словам Аладдина, селились богатые туристы. Эти строения были длинными, многоэтажными, с широкими балконами и террасами. Каждое окружал забор — должно быть, чтобы оградить туристов от общения с эксплуатируемыми классами, во всяком случае, так сказал Аладдин.

Бладо сначала бегал по ковру, выглядывал вниз, нервно теребил свои веревки и шнурки, потом вознамерился было усесться на плече Аниты, но она паука согнала. Тогда он извлек откуда-то пару тонких коротких спиц и, устроившись на передней части ковра, принялся вязать что-то непонятное.

Аладдин нервничал — по его словам, золотоносный карьер был страшным местом.

— Там происходит эксплуатация как людей, так и ковров, — сказал он в ответ на расспросы рыцаря. — Ужасные условия труда, пренебрежение техникой безопасности, в итоге — высокий травматизм и большое количество летальных исходов. Ассасины периодически устраивают облавы на бродячие ковры, ну и на людей-бродяг тоже, чтобы пополнить ряды работников…

Впереди за сплошным зеленым морем древесных крон появилась желтая с красноватым отливом равнина. Приближался вечер, но солнце еще ярко пылало в небе, хотя жара немного спала. Когда они приблизились к границе пустыни, что распростерлась по другую сторону Попокапетля, горячий воздух вновь обрушился на путешественников, облепил их, будто разогретая липкая патока.

— Уф-ф… — протянул Шон, расстегивая ремень с ножнами и через голову стягивая рубаху. — Не привык я все же к такой жаре.

Анита похлопала его по плечу — будто по гранитной глыбе постучала.

— Вижу, вижу… — запищал Бладо. Он спрятал спицы и принялся размахивать руками.

— Да, товарищи, мы подлетаем к карьеру, — согласился Аладдин и начал снижаться.

Чтобы не перегружать ковер с одного края, ведьма и Тремлоу не стали перебираться в переднюю часть, а просто приподнялись, выглядывая. Пустыня состояла сплошь из невысоких дюн — будто ярко-желтый океан с застывшими волнами. Их «гребешки» имели красноватый оттенок. Примерно на середине расстояния от подножия Попокапетля, где она начиналась, и океанским берегом — где она, соответственно, заканчивалась — среди буйства слепящих красок виднелось коричневое пятно. Невысоко над ним парило несколько точек.

— Охрана, — сказал Аладдин. — Теперь осторожно надо.

С западной стороны от карьера широкой дугой тянулась обширная дюна в форме полумесяца. Ковер полетел низко над барханами, почти чиркая по верхушкам. От жары воздух струился, как над пылающей печью, все вокруг подрагивало, а еще тихо звенело. Анита подумала-подумала — и сняла штаны, халат же подвернула и завязала широкие полы узлом сзади, соорудив что-то вроде мини-платья диковинного покроя. Сделанную из полотенца чалму она давно потеряла и теперь, если клала ладонь на свои черные волосы, ощущала, как они нагрелись. Рыцарь тоже маялся, а вот ковер и Бладо жара, кажется, не волновала.

— Как бы солнечный удар не получить, — сказала ведьма, прислоняясь к сидящему с поджатыми ногами Шону.

— Мы уже близко, — откликнулся тот.

Вскоре похожая на месяц дюна оказалась прямо перед путешественниками. Что происходит по другую сторону, они не видели. Паласы-охранники тоже исчезли из виду.

— Ты опустись с этой стороны на склоне возле вершины, — посоветовал рыцарь. — Мы заползем повыше и осторожно поглядим, что там.

— Хорошо, но только… — начал Аладдин, и тут слева раздался приглушенный шум.

— Это еще что такое? — спросила ведьма.

Они летели уже над дюной, и Тремлоу скомандовал:

— Ложись, быстро!

Аладдин рухнул вниз, распластался, повторяя мягкие изгибы поверхности дюны. Шон спихнул с него Бладо; отлетев в сторону, паук до половины зарылся в песок. Сам рыцарь откатился в другую сторону, потянув за собой Аниту. Они упали на спину ногами вниз.

— Не шевелиться никому, — велел рыцарь. — И молчите!

Ведьма лежала плечом к плечу с Тремлоу, скосив глаза вниз. Далеко под ними, у подножия дюны, возникла странная процессия. Анита уже открыла рот, чтобы спросить, что там за звери такие идут, но Шон, предвидящий, что она при виде этих созданий немедленно попытается задать вопрос, осторожно закрыл ладонью ее рот, и пришлось промолчать.

Хотя звери были и впрямь необычные. И самым необычным казалось то, что на них ехали не люди, а ковры.

Потом Анита вспомнила — животные эти прозывались верблюдами. Только ей почему-то всегда казалось, что они куда больших размеров, хотя она и не могла сказать, почему ей так казалось. Так или иначе, эти верблюды были габаритами с обычного осла. Двугорбые, волосатые, с длинными изогнутыми шеями и губастыми вытянутыми мордами. Полторы дюжины верблюдов медленно топали один за другим, огибая дюну, и на каждом сидел узкий прямоугольный ковер — нижняя часть изогнута так, что два угла напоминают ноги, которые наездники прижимали к волосатым бокам животных, а верхние углы опущены — вроде рук. У некоторых в «руках» были плетки, у других — кривые сабли. В целом, если бы не отсутствие голов, издалека они вполне бы смахивали на людей.

— Бедуины… — очень тихо произнес Аладдин.

Все ковры были рыжими и лохматыми — и верблюды под ними тоже были рыжими и лохматыми. Большинство наездников на середине стягивали матерчатые пояса, и это очень напоминало узкие талии, от которых ткань кверху расходилась — словно рубаха от торса к плечам.

— Странные какие… — прошептала ведьма.

Процессия двигалась тихо, лишь верблюды иногда едва слышно плямкали губами. Ветер развевал их шерсть и густую длинную бахрому наездников — будто ржаво-рыжие волосы на головах дикарей. Верхние углы ковров, свернутые спиралями, крепко сжимали рукояти сабель. Солнечные зайчики поблескивали на широких кривых клинках. Стремян и седел не было, ковры сидели прямо на спинах между горбами, которые слегка покачивались из стороны в сторону при каждом шаге.

Вот процессия миновала дюну, внизу прошел последний верблюд… И наконец бедуины исчезли в узком пространстве между двумя барханами.

Еще некоторое время путешественники лежали неподвижно. Затем Тремлоу сел, покрутил головой и негромко сказал:

— Дорогая, ты не могла бы меня слегка почистить, а то щекотно…

Пока Анита стряхивала песок с его спины, Аладдин приподнялся и энергично дернул верхней частью, будто собака, вышедшая из воды, — пустил несколько коротких волн по всей своей длине. Песчинки взлетели сухим облаком.

— Что за бедуины такие? — спросила у него ведьма.

— Нелетучие ковры. Диалектический материализм учит нас, что это другая ветвь эволюции. Они издавна обитают в пустыне и все больше очеловечиваются. Хотя все же это дикое племя, они дремучи и классово не подкованы. Впрочем, бедуины всегда относились враждебно к централизованной падишахской власти. Однажды я пытался поднять их на организованную борьбу, но эти анархисты-индивидуалисты… короче, они чуть меня не убили.

— Да уж… — неопределенно сказал Шон. — А что они тут делают?

— Иногда бедуины воюют с паласами Оттомана и ассасинами. Быть может, часть их также попала в рабство, и теперь они собираются…

— Ладно, поползли, посмотрим, — решил Тремлоу.

Забравшись на вершину дюны, они вновь улеглись, приподняв головы. Бладо, тихо сопя, устроился между рыцарем и ведьмой.

— Какой ужас, — прошептала Анита, разглядев, что происходит внизу.

От океанского берега сюда была прокопана длинная глубокая канава или ров — в общем, углубление, по которому в пустыню попадала вода. Песок жадно заглатывал ее, впитывал в себя, а золотоносный карьер представлял собой округлую воронку в конце этого рва, состоящую в основном из грязи. Из дна торчали две сваи, между их верхушками была закреплена ось, на которой вращалось очень большое и широкое деревянное колесо. На ободе виднелись черпаки. Они погружались в зыбкое дно, заливая колесо струями мокрого песка, вращались и выплескивали оставшуюся грязь на склон, где в ней копалась уйма полуголых людей с лопатками и ситами. Сбоку в колесе виднелось множество железных колец, к ним короткими цепями были прикованы ковры — они-то и заставляли его вращаться.

— Бедняги, — прошептала Анита, увидев, как измождены большинство из них.

— Вот он, человеко- и ковровоненавистнический фундамент, на котором покоится здание падишахской власти! — провозгласил Аладдин с возмущением.

Когда один из копающихся в грязи людей обнаруживал в своем сите золотой слиток или просто крупинки драгоценного металла, к нему подлетал ковер — не из тех, конечно, что были прикованы к колесу, но тоже раб, волочащий за собой тяжеленную гирю на цепи, — и работник бросал добычу на него. Ковер, гирей оставляя в грязи и песке глубокую борозду, подлетал к вершине, где стояли домики охраны, бараки и широкий навес. Под ним ведьма разглядела сидящего за столом толстяка. Добычу клали перед ним, он ее взвешивал на серебряных весах и упаковывал в небольшие мешочки.

По сторонам от стола стояли два здоровенных ассасина, ну на склонах и возле колеса их было не счесть — и все с кнутами. Почти дюжина красных треугольных паласов летали выше.

— Там ведь и женщины есть! — возмутилась Анита, чуть привставая. — И дети!

— Ага, а уж мужиков-то сколько… — добавил Шон.

— Мужиков не так жалко.

— Нет, почему же…

— Братья гибнут за металл! — с негодованием произнес Аладдин, увидев, как обессилевший ковер с бахромой, не способный более тянуть за собой тяжелую гирю, упал, как к нему немедленно подскочил ассасин и перетянул поперек ковровьего тела бичом. Раб задергался, через силу поднялся и полетел дальше.

— Это Руми, — провозгласил Аладдин. — А вон Мулин, Зульфия, Габар… кровопийцы повязали всех! Сатрапы, палачи!

Еще некоторое время они лежали, приглядываясь к происходящему. Солнце подползало к горизонту, тени вытягивались.

— Сколько времени прошло? — спросила наконец ведьма. — Драконы уже вот-вот должны вернуться. Подождем их, да и…

Тремлоу возразил:

— Не хотелось бы драконов в это дело впутывать. Одно дело — попросить их быстренько смотаться кое за кем, а другое — в сражении участвовать. Ассасины эти опасные, и сабли у них вон какие острые… А у Кардамуда с Мелонитой, можно сказать, второй медовый месяц.

С этим Анита вынуждена была согласиться.

— Ну хорошо, как тогда без драконов всех этих несчастных спасти?

Тремлоу повернулся к Аладдину.

— Ночи дождемся? — предложил он. — Когда все спать лягут. Охрана останется, конечно, придется втихаря как-то подползти и вырубить их. И еще…

— А я? — встряла ведьма. — Эй, а про меня забыл? Я, между прочим, заклинание знаю усыпительное, или ты не помнишь уже? На таком расстоянии оно не подействует, но вот если и вправду ближе подобраться…

— Спеленать! — пискнул вдруг Бладо. — Веревками оплести могу, закрутить, опутать, обвить!

Шон оглядел всех троих и задумчиво протянул:

— Так, хорошо… Значит, стратегия примерно прояснилась. Сейчас тактику в мелочах продумаем и…

Но никакой тактики продумать не удалось, потому что слева вдруг донесся душераздирающий визг.

— Это что такое? — Тремлоу выглянул, а потом и вовсе вскочил на ноги, не заботясь более о том, что его могут заметить.

Со стороны дальнего склона в карьер стремительно скатывалась шеренга всадников на верблюдах, вереща и размахивая над головой кривыми саблями. Сверху к ним тут же метнулись зловещие паласы, а по склону уже бежали ассасины. Колесо со скрипом провернулось и встало — вращавшие его ковры затрепетали, задергались на коротких цепях, что-то выкрикивая. Рабы тоже закричали, начали бить лопатками по ситам, будто по бубнам. Шеренга верблюдов вдруг остановилось.

— Готовсь… — донеслось сквозь вопли.

Верблюды замерли, стоя длинным рядом, вытянув вперед морды. Паласы были уже совсем рядом, да и ассасины приближались, когда со стороны бедуинов вновь донеслась короткая неотчетливая команда, что-то вроде «Пли!!!» — и вслед за этим прозвучал такой звук, что Анита помимо своей воли сглотнула.

— Ух! — выдохнул Шон, непроизвольно нагибаясь, хотя до верблюдов было далеко.

В целом это звучало примерно как громовое «ФЛЮХХШШШ!». Все животные одновременно слегка подались назад, опустив зады под действием отдачи. Те из ассасинов, что были уже прямо перед ними, мгновенно окутались чем-то светло-серым, пузырящимся, одновременно густым и текучим и даже на таком расстоянии кажущимся омерзительно, жутко противным. Большинство вояк покатились со склона обратно, воя и размахивая руками. Несколько паласов были сбиты прямо в воздухе, а другие закружились в потоках поднятого верблюжьими плевками воздуха.

— Как это гадко… — простонала Анита, отворачиваясь.

— Война — грязное дело, — рассудительно ответил Тремлоу.

А бедуины тем временем устремились дальше — ровный ряд сломался, теперь они, воинственно размахивая саблями и устрашающе рыча, неслись вниз небольшой толпой.

— Больше нет смысла ждать ночи! — прокричал Тремлоу, первым пришедший в себя. — Аладдин, вниз, придется им помочь!

Он втащил на ковер Аниту, а Бладо сам запрыгнул следом. Края Аладдина затрепетали, он взлетел и понесся вдоль склона — еще мгновение под ними был песок, и тут же потянулась серая грязь. Рыцарь выхватил меч, а ведьма принялась разминать пальцы, готовясь послать усыпительное заклинание… впрочем, тут же выяснилось, что поразить врагов магией не представляется возможным. Бедуины вломились в толпу охранников, и в карьере все смешалось. Ведьма разглядела, как какой-то раб бьет лопаткой по голове ассасина, как другой запрыгивает на летящий низко красный гобелен и изо всех сил дергает его за бахрому, а тот в ответ визжит дурным голосом, — и затем прямо перед ними оказалось колесо. Оно застыло, прикованные к железным кольцам ковры извивались… только теперь ведьма увидела, каким образом их пленили: у каждого ковра один из углов был разрезан, затем в него вставили верхнее звено цепи, после чего край прорези крепко зашили суровыми нитями. Это было очень жестоко — все равно что человеку просверлить дырку в запястье.

— Садизм! — пискнул Бладо. — Надругательство!

Паук приподнялся, сорвал с локтя большой моток веревки и вдруг будто выстрелил ею: белесый репейник на конце устремился вперед и впился в дерево. Бладо скользнул вниз — пролетев по большой дуге, достиг колеса, выпустил веревку и принялся быстро взбираться по ободу.

— Зульфия! — выкрикнул Аладдин. — Во имя классовой справедливости — это же она!

— Эй, погоди! — заорал Шон, но было поздно — ковер рывком изменил направление полета и устремился наискось вниз, наклонившись при этом так, что ведьма с рыцарем покатились с него. Анита, впрочем, ухватилась за край, а рыцарь, плюхнувшись в грязь, тут же вскочил, размахивая мечом и щерясь на двух ассасинов, подступающих к нему.

Ведьма увидела внизу ковровую дорожку, на которую наседала пара красных паласов, увидела еще одного ассасина, что подбегал к ней, высоко подняв саблю — должно быть, намеревался располосовать от одного края до другого… А потом ковер упал ему на голову, сбив чалму, сильно хлопнул краями по приплюснутым ушам. Ведьма успела схватиться за толстое запястье и выгнуть его в сторону, чтобы клинок не зацепил ее и Алладина. Пальцы другой руки соскользнули, и она полетела в песок — следом за саблей, которую выпустил охранник.

Анита прокатилась немного, затем под ней хлюпнуло, и она оказалась лежащей в жирной темной грязи.

— Мерзость! — Ведьма вскочила, почти оглохшая от криков, со всех сторон окруженная бегущими и летящими, дерущимися, убегающими или догоняющими…

Она услышала свист.

Подняла голову.

И увидела, как прямо на нее с неба валится огромный толстый ассасин.

— Ну, как ты?

Анита приоткрыла сначала один глаз, а после второй. Перевернутое лицо над ней слегка расплылось, но потом стало отчетливее. Тусклый красноватый свет падал на него откуда-то сбоку, так что ведьма и не сразу сообразила, кому это лицо принадлежит. А когда сообразила, вновь закрыла глаза, потому что сразу ощутила себя как-то поспокойнее.

Хотя голова болела. Да и лежала она на чем-то колком…

— И где мы? — спросила она, не открывая глаз. — Вообще нет, погоди, дай я сама догадаюсь… В темнице, а?

— Ага, опять. — Тремлоу погладил ее, лежащую головой у него на коленях, по волосам.

— А ковер? И Бладо?

— Они спаслись, кажется.

— А мы почему не спаслись? Хотя на меня, понимаешь ли, ассасин упал… крупный.

— Его мятежные ковры в воздух подняли, но он спрыгнул. Ну и на тебя прям… Я подбежал, его с тебя спихнул, но ты сознание потеряла. К тому времени уже атака бедуинов захлебнулась. Они вообще как-то необдуманно напали, бездарно, сразу чувствуется, что это… неорганизованные народные массы, в общем. Да к тому же не такие уж и массовые — меньше двух десятков ведь. Не хватило им, в общем, этой… классовой сознательности, чтобы дождаться темноты, скрытно напасть и сначала охрану обезвредить, как мы с Аладдином хотели.

— Пролетариат, что с него возьмешь, — поддакнула ведьма.

— Ага. И трудовое бедуинство тоже. Ну, в общем, я тебя на плечо взвалил и попытался выбраться из этой кутерьмы. Но не вышло, повязали меня. Я, понимаешь, опасался, чтоб тебя не задело, потому особо развернуться не мог, вот и… Но зато, кажется, часть рабов убежала. А Бладо тех, что к колесу прикованы были, как-то освободил. Не всех, но некоторых успел. Ну вот, а мы теперь здесь, в темнице.

— Глупо как-то получилось. Хотели других спасти, а сами попались. И где эта темница находится? — спросила Анита, вновь открывая глаза и медленно садясь.

— А в Шахназарской башне, кажется, — откликнулся Тремлоу. — По-моему, в ней, да. Хотя не уверен. Меня ж связали и голову полотенцем обмотали, тем, из которого чалма. А здесь я уже кое-как веревки с рук смог сорвать — скреб-скреб о стену, там выбоины всякие, сколы… в общем, размочалил веревки, потом снял и тебя развязал.

Они сидели в небольшой полутемной камере, вместо одной стены которой была решетка с толстенными вертикальными прутьями. За ней — широкий коридор и решетки других камер.

— У тебя оружие все отобрали? — спросила Анита, выпрямляясь. Шон тоже встал. Голова закружилась, ведьма качнулась, и Тремлоу ухватил ее за талию. — Перепилить бы как-нибудь…

— Все, — ответил рыцарь. — Да и не перепилить это обычным клинком или там ножиком. Я глядел уже — толстое слишком, крепкое. Кузнец не хуже, чем в теткином замке.

Они подошли в решетке, и Анита, взявшись за прутья, попыталась просунуть голову в просвет между ними. Ничего не вышло — уши мешали.

Было тихо, только вода где-то капала. Противоположная камера, кажется, пустовала, а дальше, может, кто-то и был, но отсюда не видно.

— Который час? — спросила она, и рыцарь пожал плечами.

— Понятия не имею. Хотя, думаю, уже глубокая ночь.

Ведьма потопталась возле решетки, вернулась обратно к стене и села там, обхватив себя за колени.

— Тускло как-то…

— Ага. — Тремлоу, усевшись рядом, обнял ее за плечи. — Уныло здесь.

— А ведь если уже за полночь, то драконы давно должны были возвратиться.

Он покачал головой.

— Что-то случилось, и они не вернулись. Не знаю почему… Может, не нашли того, кого должны были отыскать, или просто забыли по дороге о нашей просьбе, да и полетели дальше… медовый месяц праздновать.

— Как же так — забыли! — не поверила ведьма.

— Нет, почему, вполне могли. Мелонита по-особому как-то крылом махнула, бедром в полете качнула — и у Кардамуда сразу из головы все остальное вылетело… а потом и у Мелониты.

— Но вдруг они вернулись и просто найти нас не могут, кружат там, возле вулкана?

— Да нет, вряд ли. Насколько я их успел изучить… Они бы сейчас весело разносили постройки вокруг, разыскивая нас. Такой бы шум поднялся, что… И все забегали бы, засуетились — нет, точно не прилетели они, что-то там произошло.

— М-да…

Они вновь помолчали, слушая, как где-то на другом конце коридора капли воды с периодичностью в секунду ударяются о камень.

— Как думаешь, что с нами сделать собираются? — спросила ведьма.

— Казнить… — задумчиво пробормотал Шон. — У них тут на Востоке казни всякие хитрые есть…

Анита возмутилась:

— И ты так спокойно об этом говоришь! Я, можно сказать, совсем недавно жить начала по-настоящему, а ты — «казнить»! Надо что-то делать!

— Да что делать-то?

— Вот и придумай! На то ты и этот… мужчина, чтоб спасать меня от всяких опасностей. Тут наверняка ход должен быть потайной, прорытый… то есть пробитый предыдущим узником и как-то замаскированный.

Рыцарь похлопал по полу, устланному сухой соломой.

— Это ты романтических историй начиталась. Я смотрел везде и стены тоже — нет здесь никаких ходов.

— Нет, не романтических, а в библиотеке обители было «Руководство для благородных рыцарей: как выбраться из темницы». Там целая библиотечка «В помощь рыцарю»: как убить дракона, как победить темного колдуна, как спасти принцессу, что делать с принцессой после… Это ты, а не я, их должен был изучать!..

— Да я и пробовал как-то читать — ерунда полная. Эти брошюрки писал кто-то, кто настоящую темницу ни разу в глаза не видывал и к принцессам никогда и близко не подходил. Там такие советы… теоретические.

— А еще тут тюремщик обязательно должен быть! — объявила Анита. — Жирный такой, сонный. И у него на поясе должно висеть большое кольцо, а на кольце — связка ключей от камер. И мы его при помощи крюка какого-нибудь легко снимем, кольцо это, хотя…

— Да ведь… — начал Тремлоу.

— …Хотя он вообще-то на стуле перед нашей камерой должен сидеть и спать, — с энтузиазмом продолжала ведьма.

— Так ведь…

— Но раз его там нету, то он где-то в дальнем конце коридора. И раз в камере сидят двое, то тогда другой план. Ты его подзовешь — буянить начнешь, кричать, он тогда подойдет, встанет возле решетки, и пока вы с ним будете разговаривать, я потихоньку ключи и стащу…

— Нет, ты погоди! — повысил голос Шон. — Сама же сказала: кольцо с ключами. Как оно на поясе висит? Если пояс матерчатый, как у всех у них здесь, на Востоке, то что? Полоска ткани, значит, прямо в кольцо продета, потом концы узлом завязаны, правильно? И как ты кольцо снимешь? Порвешь пояс или развяжешь? Так с него штаны тогда спадут, и он сразу почувствует! Нет, я же говорю — ерунда это все.

Анита замолчала с приоткрытым ртом и потом сказала:

— А, да, не получается. Но почему тогда в брошюре… Вот, поняла! На поясе висит крючок, а уже на крючке — кольцо с ключами, и потому-то его легко можно снять… — Она покосилась на скептический профиль Шона и добавила: — Ну ладно, ладно, я уже сама поняла, что фигня в брошюре написана. Да я ее и не читала вовсе… так, пробежалась и увидела, что ерунда.

— Потому что такие брошюры пишутся теми, кто сам отродясь в темницах не сидел, драконов не убивал, принцесс не спасал и потом с ними ничего не делал, — заключил Тремлоу. — А кто всем этим постоянно занимается, тому книжки писать некогда, да и не хочется — зачем им, у них поинтересней дел хватает.

Они вновь умолкли и некоторое время сидели в тишине, считая про себя удары капель, а затем Анита сказала:

— Не получится кольцо снять — так хоть поглядеть на этого тюремщика! — Она решительно подошла к решетке, вновь схватилась за прутья и выкрикнула: — Эй! Э-ге-гей! Пить хочу, воды дайте!

Неожиданно в углу противоположной камеры что-то зашевелилось, зашуршало соломой — ведьма даже отпрянула, ей-то казалось, что там никого нет.

— Шончик! — позвала она, не оборачиваясь.

— Сколько раз просил не называть меня так… — недовольно начал Тремлоу, подходя к ней, и замолчал, увидев, что ко второй решетке медленно ковыляет джинн Мустафа.

— Эй, а ты откуда здесь взялся?

Джинн как-то странно изменился, причем не в лучшую сторону. Путь от дальней стены камеры к решетке занял у него почти минуту — он топал медленно, покачиваясь на полусогнутых ногах, волоча ступни по соломе и тряся головой. Широкая спина была согбенна, плечи ссутулились… да и лицо его будто бы постарело, во всяком случае, осунулось. Под большими разноцветными глазами залегли темные круги. Щеки запали, лоб взбороздили морщины.

— Что с тобой? — удивилась Анита.

Мустафа добрался наконец до решетки, взялся за нее трясущимися руками, икнул и приник к прутьям, глядя себе под ноги.

— Ва-а-а… — Скорбный голос уныло разнесся по длинному коридору.

— Мустафа! — позвала ведьма. — Это я! Узнаешь?

Голова поднялась, глаза уставились на ведьму.

— Ы-ы-ы…

— Что они с тобой сделали? И откуда ты здесь… я думала, ты с драконами улетел!

— Значит, поймали драконов в дороге, — понял Шон.

— Да как же поймали? Ведь они какие здоровые…

— Ну, если на них разом ассасины, дервиши и боевые джинны навалились у границы… Может, не поймали, а просто убили. А как еще он сюда попал? В общем, не видать нам помощи…

— Пить Мустафе!

— О, так ты и разговаривать нормально умеешь, — обрадовалась ведьма. — Только когда трезвый, да? Так почему ты вернулся?

— Вы… — Он вновь икнул. — Выпить надо.

— Великий Визирь на тебя, наверное, сильно разозлился… — Анита повернулась к рыцарю и пояснила: — Помнишь, я рассказывала, он у Визиря в кальяне жил? А теперь он, наверное…

— Трезветь начал, — заключил Тремлоу, с жалостью глядя на Мустафу. — Это нам знакомо, а как же.

— Да, точно. Ладно, раз тюремщика нет, значит, надо джинна как-то использовать… — Анита отступила от решетки, оглядываясь и усиленно размышляя. Мустафа тем временем уселся перед прутьями, просунул между ними ноги и согнул их, прижавшись к железу. — Гм, ничего в голову не лезет…

— Пить дайте Мустафе! — вдруг отчетливо и громко произнес джинн.

— Эх, если б флягу мою тоже не забрали… — протянул Тремлоу.

— Какую флягу?

— Да у меня, понимаешь, была фляга… — Рыцарь смущенно почесал лоб. — Ну, короче, в обители Дерга Крюконосная с костаногии снабжала меня вином из ваших подвалов. Думала подкупить таким образом, ну, чтоб я тетушке порекомендовал деньги на геронтологию ее факультету перечислить… Вот, а вино у вас трехсотлетней выдержки, знатное. Ну, я флягу с собой и захватил. Она на ремне сзади висела, под рубашкой. Но ее забрали, когда обыскивали… Ты чего?

Когда стаю ясно, о чем именно говорит Шон, ведьма отошла в другой конец камеры, присела там на корточки и несколько раз причмокнула, изображая, будто что-то пьет.

— Буль-буль… Шончик, вина хочешь? — спросила она.

— Чего?

— Плям-плям… Вкусное.

— Что ты придумываешь, откуда у тебя вино?

Ведьма гневно зыркнула на Тремлоу, заметив при этом, что по другую сторону коридора голова джинна резко поднялась. Анита повернулась спиной к решетке, чтобы Мустафа не мог увидеть, что именно она делает, запрокинула голову — будто пила из бутылки, — еще слегка поплямкала губами и сказала:

— Давай сюда, у меня почти целая эта… литруха.

— А! — понял наконец рыцарь, быстро оглянулся на Мустафу и подошел ближе. — А какое?

— Красное… плям-плям.

— Ага.

Теперь они вдвоем сидели на корточках спиной к джинну. Сзади донесся шелест и невнятный оклик.

— И крепленое.

— Хорошо!

— Буль-буль…

— Дай мне еще…

— Да пей, там много осталось…

— И как раз нужной температуры…

— Ага. Без всякого закусона — и как клево пошло!

— Ы…

— Буль-буль…

— Ва-а…

— Плям-плям…

— ЫЫЫ! — донеслось сзади одновременно требовательно, угрожающе, просительно и жалобно.

Они оглянулись. Выпрямившийся Мустафа, разноцветные очи которого теперь блистали нездоровым огнем, прижался к прутьям и тянул руки. На глазах рыцаря с ведьмой руки эти удлинились раза в полтора и почти достигли прутьев их камеры, ногти даже слегка царапнули по железу — но еще сильнее удлинить руки джинн не смог, существовал, видимо, какой-то предел трансформаций, которым он мог подвергнуть свое тело.

— Пить хочется? — спросила Анита сочувственно.

— Угу! — Мустафа решительно закивал.

— Винища, а?

— Ыгы!

— А ты придумай, как нашу камеру открыть. Мы тогда тебе всю бутылку отдадим. Но спеши, потому что иначе сами выпьем…

— Я крепленое страсть как уважаю, — подтвердил Шон, вновь отворачиваясь от джинна. — Буль-буль-буль!

— Аааа!!!

— Смотри! — шикнула Анита, толкая рыцаря локтем вбок.

Мустафа расставил руки, согнул в локтях и, вцепившись в прутья, вжимал в них свое тело. Вернее, не в них, а в один из просветов между ними.

— Удивительно, — пробормотал Шон, — что жажда с людьми, то есть с джиннами делает…

Голова Мустафы сужалась… Вот она с едва слышным чпоканьем выскользнула наружу, качнулась на удлинившейся шее, и следом стал протискиваться торс — плечи выгнулись назад, а грудь стала напоминать нос корабля.

— Как бы он и в нашу камеру таким манером не пролез! — зашептала Анита. — Его надо заставить ключи притащить, а не сюда забираться…

— Он вроде как плотный… ну, материальный?

— Вроде, да не совсем.

Тремлоу кивнул.

— Ладно, разберемся.

Джинн наконец выпал в коридор. Выглядел он так, будто стоял к узникам боком — хотя на самом деле находился к ним лицом. Плечи, грудь, живот, поясница — все очень сузилось и при этом вытянулось, так что грудная клетка стала шириной с плечо… Анита даже моргнула несколько раз при виде такого необычного зрелища. Упав на пол коридора, Мустафа с трудом поднялся и заковылял к их камере. Но рыцарь уже поджидал у решетки — и когда Мустафа попытался протиснуться в нее, выставил перед собой ладони и принялся выпихивать его обратно, не позволяя влезть между прутьями.

— Пить мне! — взвыл джинн.

— Сначала выпусти нас отсюда.

— Винища!!!

— Не дадим, пока ключ не найдешь!

Мустафа, когда Шон в очередной раз сильно толкнул его, отшатнулся и сел посреди коридора.

— Ключ? — тупо повторил он.

— Слушай сюда… — Анита подошла к прутьям и до половины высунула голову. — Иди дальше по коридору. Там где-нибудь от всех камер ключи должны быть. У тюремщика на поясе или просто на гвоздике висят… Ну или лом какой-нибудь найди, чтоб замок сбить, клещи, зубило с молотком… Ты понял? Принеси их и отдай Шону. Мы как выйдем, так вино и получишь.

Джинн повернул голову, глядя вдоль коридора, и неуверенно спросил:

— Тюремщик?

— Давай, давай неси быстрее!

Мустафа встал на четвереньки и, оттопырив зад, потопал прочь.

— И не шуми! — прошипела ведьма вслед.

Он скрылся из виду. Стоя у решетки, Анита с Шоном переглянулись.

— Может, получится? — спросила ведьма.

— А вот если он нас выпустит — а вина-то у нас и нету? Ох и… расстроится.

— Или разозлится.

— Да уж… А может, я ему конфетку дам? — без особого энтузиазма предложила она. — Я ж конфетку могу сотворить…

Шон покачал головой, но потом уточнил:

— Ромовую?

— Ты что, нас такому не учили. Это же для детей. Только карамельки и птичье молоко…

До камеры донесся звон и зычный рев.

— Ах ты тварь невещественная!

Затем — быстрое бульканье, снова звон, невнятный крик «Отдай!», звук удара, короткий вопль… и потом забулькало так, будто в конце коридора вдруг образовался водопад. Причем каждый бульк сопровождался звуком вроде «У-м-н-н…».

— Эх! — Рыцарь, махнув рукой, отступил от решетки, и Анита вопросительно поглядела на него.

— Там и вправду тюремщик оказался, — пояснил Шон. — А у него — бутылка. А в бутылке… сама понимаешь. Теперь джинну не до нас…

— Мустафа! — завопила ведьма, не заботясь больше о соблюдении конспирации. — Эй, эй! Ключи принеси нам! Ключи от камер, ты слышишь?! Ты же сейчас опять налакаешься и заснешь, Мустафа, гадина неблагодарная!!!

Когда она замолчала и следом смолкло эхо, воцарилась гробовая тишина — даже бульканья и у-м-н-ающих звуков слышно больше не было.

— Ну вот и все… — констатировал Тремлоу.

— Как же так… Неужели он так быстро? Нет, но ведь… неужели ему так мало надо? — растерянно забормотала ведьма. И замолчала, услышав шаги. Стукнула дверь. Раздались приглушенные голоса. Потом кто-то выругался, а затем послышался такой звук, будто мешок с песком волочили по полу.

Анита отбежала и уселась рядом с Тремлоу под дальней стеной. Они только-только успели, взявшись за руки, принять невинный вид, будто двое влюбленных, которые наслаждаются закатом, сидя на валуне у моря, когда в поле зрения возникла сначала одна фигура — летящая, потом вторая — идущая, а за ней и третья — ползущая, а вернее, волочимая. Первым был падишах — то есть бывший падишах — Оттоман. Его плечи и напоминающий бочку торс крепко охватывали углы красно-оранжевого ковра, который и нес падишаха в метре над полом так, что толстенькие короткие ножки свисали, вяло покачиваясь, будто куриные окорочка. За Оттоманом топал Великий Визирь. Невзирая на путающуюся в ногах длинную седую бороду, он шел очень быстро — поскольку, как поняла Анита, пребывал в том состоянии, в котором находился после богатырской затяжки из кальяна, — но ему несколько мешал спящий Мустафа, которого старик волочил за ошейник.

— Туша мерзкая! Как он сквозь решетку пролез? А вы двое видели? Что вы тут делаете? А, вы же здесь сидите! Так, ключ, где ключ, ключ где… И тюремщику нос расквасил. Свинья джиннья! Всех вас — в вулкан, чтоб спеклись там, ненавижу ваше племя, о, почему судьба взвалила на мои плечи эту непосильную ношу, почему я вынужден ежечасно руководить могучей империей, править тысячами подданных, отдавать приказы, выслушивать лесть лизоблюдов, за что мне это наказание в виде огромного дворца, золота, шелков, всей этой роскоши и прекрасных дев с опахалами…

— Эль Карани, не забывай, империей правлю я… — тонким голоском произнес Оттоман, повиснув перед решеткой и разглядывая узников.

— О, я ни на мгновение не забываю про это, ваша солнцеликость! Презренный слуга ваш лишь хочет указать на то, что вы вашей сияющей сущностью озаряете бесконечные просторы империи, самим своим существованием поддерживаете в ней порядок и процветание, гнилостному же червю, чьей недостойной речи вы вынуждены сейчас внимать, пришлось взвалить на себя выполнение всяких мелких, хоть и бесчисленных обязанностей, так сказать, всяких частных делишек, не стоящих внимания вашего луноподобия… — Говоря все это, Визирь ключом, висящим и вправду на большом железном кольце, отпер решетку напротив, ногой впихнул внутрь дрыхнущего Мустафу, закрыл решетку и повернул ключ.

Затем оба поглядели на узников.

— Так ведь теперь уже Помпончик это… озаряет своей сущностью империю, — сказала Анита. — Он ведь теперь солнцеподбный, а не ты?

Красное заплывшее лицо падишаха и узкое серое личико эль Карани обратились друг к другу, после чего оба расхохотались — Оттоман радостно захихикал, помахивая ручками, а старик засмеялся сухим, как песок пустыни, неприятным голосом.

— Эх, дева… — снисходительно произнес Великий Визирь, отсмеявшись. — Ничего-то ты не понимаешь… Да и что с вас, дев, возьмешь, кроме… А? — Он игриво пнул острым локотком в мягкий бок падишаха, но тот, содрогающийся от смеха, как воздушный шар в бурю, даже не заметил этого. — Луноподобный Помпончик, без сомнения, падишах…

— До сегодняшнего утра, — заключил Оттоман счастливым голосом.

— Вот-вот, — кивнул эль Карани. — Его луноподобность, как обычно, прав. А что, может, рассказать им… а, солнцеликость, рассказать, рассказать, да?

— А и расскажи, — согласился Оттоман. — Расскажи, презренная букашка, все одно им в скором времени того… — Он провел розовым пальцем-сосиской по своей шее толщиной с баобаб. — Как говорят у нас на Востоке, шайтан настанет.

— Ну вот… — начал Великий Визирь, ничуть не обидевшийся на «букашку». — Поскольку вам двоим жить осталось около двух часов…

— А времени сколько сейчас? — спросил Тремлоу.

— Не перебивай меня! — взвизгнул эль Карани так, что падишах даже слегка закачался в воздухе. — Четыре часа утра сейчас, а ты не перебивай! Сейчас как удавлю обоих бородою! — Он собрал в кулак часть своей седой мочалы и потряс ею. — Четыре часа утра, а я, несчастный, не сплю, а влачу тяжкое бремя… О чем я… Да! Так вот, коль скоро солнцеликость разрешили мне поведать наистрожайшую тайну империи, я расскажу, чтобы получить извращенное удовольствие оттого, что тайну сию узнают те, кто никому не сможет разболтать ее и вскорости отправится в гости к шайтану. Бейхан Султани, мамаша вашего дружка-оборотня, была в гареме старого падишаха Селима, папаши нашего теперешнего солнцеликого, любимой женой, потому что могла принимать обличья всяких прекрасных женщин, транс… трансф… трансформировать тело, выполняя любые падишахские сексуальные капризы. От их любви родился оборотень, но у него был брат от другой, чуть менее любимой жены падишаха, и оборотня в детстве постоянно пытались ликвидировать подосланные второй женой убийцы…

— А для чего? — перебила Анита.

— Разъясняю для дев: чтоб он не претендовал на падишахский трон, что не ясно? Но в конце концов мамаша, которая любимая жена, смогла тайно отправить его за границу. А потом скончалась. Практически естественной смертью. И солнцеликим стал… — Эль Карани, осклабившись, поклонился Оттоману, который довольно кивал каждому слову. — Что же касается Руха, то он объявляется раз в сто лет, но всегда удовлетворялся сотней дев и уползал назад. В этот же раз он появился почти на десять лет раньше, да и ползает как-то очень уж бодро…

— А Эбубекира Джюнейда ибн Багдали говорит, это из-за какой-то звезды, — вставил падишах.

— Эбубекира Джюнейда ибн Багдади — это наш придворный астролог, — пояснил Великий Визирь узникам. — Так или иначе, по легенде, если с девами не сложилось, Руха должен убить падишах. В главном зале на стене висят Копье Судьбы и Щит Веры, вооружившись ими-то, он и…

— Вот пусть ваш оборотень с ним и сражается! — хихикнул Оттоман.

— Да, пусть, — согласился эль Карани. — А потом, поскольку Рух падишаха быстро сожрет, власть вернется опять к вот этому вот солнцеликому. А вас двоих мы вместе с оборотнем в жерло отправим в качестве… кто вы ему, кстати, зачем сюда приперлись? Ну, пусть оруженосцев. Вот так вот, за компанию. Устроим чудищу хороший обед напоследок…

— Напоследок? — вновь перебила ведьма. — Так он же, ты сам сказал, нас сожрет. А дальше что? Pyx-то жить останется…

— Ха, тьфу! — откликнулся Визирь. — Руха наши доблестные ассасины и боевые джинны запросто уделают. Ну, не запросто, потеряют, конечно, процентов семьдесят численного состава… Восполнимые потери, легко восполнимые!

— Так почему же вы сразу их против чудовища не отправите? — возмутилась ведьма.

Тут падишах с Великим Визирем вновь переглянулись. Оттоман пожал пухлыми плечиками, а старик скептически покачал головой и пробормотал «Дева…» с таким выражением, будто этим все было сказано.

— Да потому, — уже громче заговорил он, — что ле-ген-да! Эпос! Традиция! Обычай предков! Понимаешь ты? Это ж вам не хухры-мухры, не хурма-мухра, не эта…

— Не шашлык-башлык… — подхватил падишах.

— Не рахат-лукум! Народное поверье, миф, сказка! С чудищем обязательно должен сразиться падишах, вооруженный Копьем Судьбы и Щитом Веры. Ну а если уж у него не вышло… что ж, тогда и ассасины с джиннами сойдут.

— А раньше почему с Рухом таким способом не расправились?

— А раньше — зачем? — удивился Визирь. — Раньше у нас экономика другая была, и дев хватало… Девы — они даже более восполнимые, чем ассасины с джиннами.

— Козлы! — возмутилась ведьма. — Женоненавистники!

— Ну хорошо, а потом что? — спросил Тремлоу.

Падишах и Великий Визирь поглядели на него.

— В каком смысле? — спросил Оттоман.

— Ну, сожрет чудище оборотня, после ваше войско убьет чудище — и что дальше?

— Как это — что дальше? — удивился падишах. — Ты чё, презренный клоп, такой же тупой, как и вот эта дева? Потом мы обратно падишахом задела… то есть вернем себе законное место. Воссядем на этот…

— На престол! — подсказал эль Карани.

— «Мы»… — протянул рыцарь скептически. — «Мы» — это кто? Ты, что ли, солнцеликий? Говорите, в бой с чудищем пойдут ассасины, то есть дворцовая охрана, и джинны? А дервиши, которые в подчинении, как я понимаю, у этого вот старика, — они нет, не пойдут ни в какой бой? И семьдесят процентов поляжет… Гм, хороший план, да. Кто его придумал? Небось старичок?

Когда он замолчал, воцарилась такая тишина, что стало слышно, как в другой камере Мустафа что-то едва слышно бормочет во сне. Затем голова Оттомана начала медленно поворачиваться к эль Карани, а тот вскричал:

— Нет, ну вы посмотрите, какой все-таки презренный червь…

— Карани? — пропищал падишах, насупив брови. — Так ты…

— Конечно, нет, луноподобный! Нет, не я! То есть, конечно, я, но я ничего такого, ничего такого, ничего такого не собирался!..

— Чего такого не собирался? — пискнул падишах. — А? Ну-ну, продолжай, мы внимательно слушаем…

Перекидываясь репликами, как кремовыми тортами, они направились прочь от клетки — вскоре два вздорных голоса, один писклявый, а второй дребезжащий, смолкли.

— Ну и что нам это дало? — спросила ведьма.

Тремлоу пожал плечами.

— Поглядим. Еще больше часа здесь куковать, а за час многое может произойти… Поспать пока, что ли?

 

7

Анита проснулась из-за того, что где-то что-то обрушилось. Пол задрожал, а Шон пошевелился — он сидел, привалившись к стене и вытянув длинные ноги, на которых калачиком и свернулась ведьма.

— Что такое? — проворчал рыцарь.

Подняв голову, Анита увидела, что он усиленно протирает глаза, и села. Вновь донесся грохот, затем приглушенные толстыми стенами вопли.

— А… — Она прислушалась, приставив ладонь к уху. — По-моему, кто-то прокричал «чудовище»…

— Чудовище? — переспросил Тремлоу.

— Ага. И еще — «спасайся»…

— Гм… Может, Рух раньше времени выбрался из кратера и попер на город?

— Раньше времени? А когда он должен был выбраться?

— Ну, говорили, что сегодня утром, если ему дев не дадут или если падишах не появится для сражения.

— А сейчас сколько? Мы вроде совсем недолго спали…

Рыцарь встал, чтобы размяться — и тут же повалился на пол, потому что камера на мгновение словно перевернулась. Заскрипели прутья решетки, заскрежетали булыжники, из которых была сложена стена… С потолка посыпался щебень.

Хорошо, что Анита не стояла, а сидела — она тоже шмякнулась на пол, но не так сильно, как Тремлоу.

— !.. — высказался он, осторожно приподнимаясь. В соседней клетке шумно завозился Мустафа. Сквозь решетку почти ничего не было видно — коридор заволокло густое облако пыли.

— Шончик, что-то это мне не нра… — начала она, и тут тряхануло во второй раз, куда сильнее первого.

Рыцарь не нашел ничего лучше, как взгромоздиться на лежащую лицом книзу Аниту и прикрыть ее своим телом. Ну, то есть в принципе это как бы и неплохо, если мужчина решительно прикрывает тебя своим телом, подумала она, но не когда ты лежишь на каменном полу, устланном редкой сухой соломой, которая вонзается в живот, шею и щеки.

— Слезь… — придушенно хрипнула ведьма.

Взгляд ее был обращен в сторону решетки, очертания которой вдруг потеряли прямоугольную форму. Все вокруг подскочило и резко опустилось, стена накренилась, вновь заскрипели камни… Затем на глазах у Аниты и Шона прутья начали изгибаться… и тут же один, не выдержав напряжения, с пронзительным стоном переломился. Раздался звук, будто что-то железное ударило во что-то каменное, — и звук этот в самом деле передавал происходящее: обломок железного прута, выстреливший из решетки словно арбалетный болт, ударил в камни стены.

— Бежим! — Рыцарь вскочил, ухватив Аниту под мышки, рванулся вперед.

Пол больше не шатался, хотя пыль заволокла все вокруг, а откуда-то сверху доносились приглушенные перекрытиями грохот и крики. В коридоре они опять чуть не упали, наткнувшись на Мустафу, который на четвереньках быстро семенил прочь от своей камеры. Завидев узников, джинн вдруг вскочил, ухватил обоих за поясницы и, прижав к себе, прыгнул. Тремлоу для него оказался тяжеловат, но все-таки это был не кто-нибудь, а джинн — Мустафа пронесся над полом, не касаясь его ногами, и дальше свернул так резко, что Анита лишь мельком успела разглядеть табурет, стол, из-под которого торчали неподвижные ноги, и рассыпанные на столе в луже вина бутылочные осколки.

Зацепив угол плечом — причем не своим, а Шоновым, — джинн едва вписался в следующий, более широкий коридор, и тут обнаружилось, что большинство решеток расположенных здесь камер сломаны, а вокруг летают ковры. Эти решетки были куда уже, рассчитаны на специфических пленников. Но теперь всевозможные половички, дорожки, покрывала и подстилки — среди них Анита узнала многих из тех, что были в руинах, — сновали со всех сторон, оглашая воздух криками.

Мустафа преодолел в полете и этот коридор, а затем, пыхтя, рухнул на пол.

— Ну, ты даешь! — уважительно выдохнул Тремлоу, хватая его одной рукой за шиворот и устремляясь дальше. — Сто пятьдесят кило живого веса в воздух поднять!

Он нырнул в дверной проем и побежал вверх по широкой лестнице.

— Это сколько же ты весишь? — крикнула Анита.

— Девяносто!

— Ого… все правильно, я — шестьдесят!

Теперь шум стал куда громче. Лестница вывела в большой зал, на краю которого беглецы остановились, потому что в другом его конце кипела драка.

— Дервиши, — сказала Анита. — А кто это на них… о, ассасины!

— Точно, — согласился рыцарь. — Сработало! Не зря я тогда…

Трое дервишей по своему обыкновению стремительно вращались, а целая толпа толстых ассасинов с кривыми саблями наскакивала на них и отлетала, будто легкие резиновые мячики, ударяющиеся о большую юлу. Сабли звякали, сталкиваясь с серебристым ободом юлы, в который слились кинжалы крутящихся дервишей. Время от времени ассасины, отброшенные в сторону, гулко шмякались о стены, но боевого духа у них не уменьшалось.

— Значит, дошло до падишаха, на что я намекал, — кивнул Шон. — Так… вон, в стороне, дверь, видите? Давайте туда. Не хочется в их дворцовые дела встревать, пусть они сами между собой разбираются…

Под аккомпанемент криков и звона они быстро прошли вдоль стены — рыцарь отпустил Аниту, но джинна продолжал волочить за собой — и нырнули в скрытый шнурками с бусинами дверной проем. На пороге ведьма оглянулась и успела заметить, как толпа ассасинов накатывает на дервишей и наконец захлестывает их: три размытых серых волчка исчезли под грудой тел.

За дверью тянулась очередная лестница, выводившая на середину просторного коридора, полного пронзительного визга, лязга и топота. Шон, бегущий впереди, внезапно выпустил из рук ошейник джинна и замер. Анита налетела на него и чуть не упала обратно на ступени.

— Что там? — Она перешагнула через Мустафу, слабо ворочавшегося на полу, и посмотрела.

По коридору, звонко топоча босыми пятками, спешили множество брюнеток с опахалами. Были там и женщины из прачечной, без обручей на талиях и лодыжках, но зато с недостиранными простынями и наволочками в руках. Все одеты в штаны из прозрачной разноцветной марли, и поскольку они не просто шли, а именно бежали, то некоторые особенности строения женского тела двигались, как бы сказать… очень ритмично…

— Ну, чего ты уставился? — буркнула Анита, пихнув рыцаря кулаком в бок. Тут одна из женщин, оглянувшись, выкрикнула:

— Чудовище!

— Косматый монстр! — истерично откликнулся другой голос, и сразу коридор затрясся, а в дальнем его конце что-то с грохотом осыпалось — должно быть, кладка стены.

— Чудовище? — удивился Тремлоу, провожая взглядом последнюю пару ягодиц, мягко перекатывающихся под розовой марлей. — Гм… откуда…

— И почему «косматое»? — перебила ведьма. — Разве у Руха есть волосы? По-моему, он лысый как…

— Так-так… — Шон, встав посреди опустевшего коридора, огляделся. — Что бы там ни было, но лучше нам куда-нибудь отсюда… — Окончание фразы заглушил грохот, после чего коридор накренился, будто просело все здание.

— Да что происходит?! — воскликнула Анита, едва устоявшая на ногах.

— Вверх! — решил Тремлоу, хватая ее за руку. — Стоп, а где Мустафа?

Они оглянулись: джинн из дверного проема исчез.

— Может, вниз по лестнице полетел?

— Ладно, не важно. Пошли.

— Как же не важно… — выдохнула она, когда рыцарь подхватил ее на руки и рванулся по коридору в сторону, противоположную той, откуда доносился грохот. — Если мы в Шахназарской башне, он бы мог нас вниз снести, а сейчас как мы спустимся?

Шон не ответил, потому что как раз в этот момент выскочил в помещение, где ведьма впервые увидела Оттомана. Здесь царил хаос — часть кадок с деревьями и кустами опрокинулась, по полу рассыпалась земля, а откуда-то из глубины зала тек поток воды. Над всем этим летал взволнованный джинн-садовник с ведром и кистью в руках и громко жужжал.

— Это что такое? — спросил Тремлоу. Он задрал голову, разглядывая раскрашенный синим и белым стеклянный потолок с обширными дырами, за которым виднелось еще темное небо. — О, верхний этаж! Отсюда можно на крышу подняться, да?

Он побежал между деревьями, но, не сделав и нескольких шагов, остановился и пробормотал:

— Упс… приехали!

— Что, что? — Анита, как раз глядевшая рыцарю через плечо, повернула голову и увидела, что они находятся на поляне перед бассейном с фонтанчиками-зонтиками. Теперь гипсовый бортик бассейна треснул: вода с веселым журчанием текла наружу. Рядом горело несколько стоящих на полу масляных ламп. Свет их озарял полтора десятка ассасинов, рассаживающихся на красных треугольных паласах, и самого Оттомана, который висел над полом в объятиях своего ковра.

— А вот и вы! — пискнул падишах, потирая пухлые ладошки. — Вы снизу, а? Как там дервиши предателя эль Карани? Еще пытаются сражаться или сдались? Эй, взять их!

Дюжина ассасинов стала разлетаться полукруглом, окружая беглецов. Анита выскользнула из объятий Шона и встала рядом. Бежать не имело смысла. И драться тоже — в одиночку и без меча с двенадцатью здоровыми вооруженными мужиками даже Тремлоу не смог бы совладать. Да еще и паласы-зомби тут…

— Что за чудовище напало на башню? — спросила ведьма. — Мы в коридоре слышали, как ваши эти… гурии вопили. Может, это дракон? Или даже два?

— Дракон, ха… — Оттоман покачал головой. — Нет, это что-то невиданное. Оно громит нашу башню! Но сейчас не до того, потом разберемся. Падишахский долг — прежде всего! Мудрецы дивана уже ждут, и горожане поднимаются по склонам, чтобы увидеть, как новый правитель справится… или не справится с Рухом.

— Да вон же он, Помпончик наш! — Анита показала рукой, зазвенев при этом цепью, которая посредством узких железных колец была закреплена на ее запястьях, а при помощи пары других, куда более широких колец — на запястьях Тремлоу. Вторая цепь, покороче, сковывала их ноги, третья, напоминающая восьмерку, — поясницы, и все это таким хитрым образом, что рыцарь с ведьмой были прижаты спинами друг к другу и напоминали какого-то странного прямоходящего тянитолкая.

— Где? — Шон повернулся, и Анита, естественно, тоже повернулась, а вернее, ее развернуло на сто восемьдесят градусов.

— Осторожней! — пискнула она, ощущая себя мячиком, привязанным к спине кита.

С полсотни ковров разных размеров и форм летели в сторону Попокапетля, постепенно удаляясь от Шахназарской башни. В полутьме казалось, что та содрогается, а иногда сквозь окружающие ее строительные леса прорывались сполохи огня. На коврах сидели множество ассасинов.

— Это дастархан называется, кажется, — сказал рыцарь.

— Что называется? Давай вместе смотреть.

Они поворотились так, чтобы оказаться боком к оборотню, и повернули головы.

— То, на чем он летит, — пояснил Шон.

Этот самый дастархан был большущим очень плотным ковром с пышной бахромой. На нем поставили трон, покрытый шелками, и на троне сидел Помпон в роскошном одеянии и окруженный многочисленной охраной. В одной его руке был круглый щит размером примерно с тарелку для первых блюд — ведьма решила, что этому предмету скорее подходит слово «щиток», а не «щит», такой был он невзрачный и хлипкий с виду. Им от солнца прикрываться, а не от чудовища… В другой руке новоявленный падишах сжимал короткую, меньше метра, тонкую палку из лакированного дерева, украшенную золотыми узорами. Там не было даже металлического наконечника — палка была просто заострена, да и то не слишком хорошо. Помпон улыбался.

— Издевательство какое! — возмутилась ведьма. — И это они называют Копьем Судьбы и Щитом Веры? Что это за судьба с верой такие хилые, если у них подобные эти… символы? Тьфу!

Она перевела взгляд себе под ноги. Пленники стояли посреди самого большого из паласов-зомби, а вокруг были трое дородных ассасинов с обнаженными саблями. Процессия летела уже над склоном вулкана, приближаясь к кратеру. Помпон наконец заметил их и радостно помахал Копьем Судьбы.

— Дурак ваш оборотень, — произнес Шон, отворачиваясь. — Так ничего и не понял.

— Может, он пьян? Даже не видит, что мы скованы, — добавила ведьма. — А вон, гляди, на чем это они летят? Софа какая-то…

Слева от ковра-дастархана двигался широкий и длинный предмет мебели с поднятой спинкой, на котором важно расселись полтора десятка бородатых мужей в огромных чалмах. За ними парил длинный коврик, на нем стояли три брюнетки и с энтузиазмом размахивали опахалами.

— Это диван, — поправил рыцарь. — А они — мудрецы дивана, так их называют.

— А опахала зачем? Их же и так воздух сейчас овевает по самое не хочу…

Тремлоу пожал плечами.

— Обычай такой. У состоявшегося восточного мужа должен быть свой ковер, чалма и женщина с опахалом.

— Глупости какие! Ладно, а что ж Великого Визиря не видно? Неужто убила его охрана падишаха?

Анита задрала голову, глядя в небо. До рассвета оставалось около часа, звезды поблекли, кроме одной — большой и как бы иглистой, колючей, пульсирующей тонкими ярко-белыми лучиками.

— Та самая… — пробормотала она. — Слышишь, Шончик? Это та, в которую Жезл с Венцом превратились. Из-за нее все беды…

— Ага. И Рух из-за нее скорее всего раньше времени проснулся. Даже наверняка.

Сзади громыхнуло, они одновременно повернули головы и увидели, как Шахназарская башня слегка накренилась. Вокруг раздались предостерегающие крики, все начали крутиться, а один из мудрецов даже стал коленями на диван, будто любопытный ребенок, выглядывающий из окошка пригородного дилижанса.

— Ой, мама… — прошептала ведьма, невольно покрепче прижимаясь спиной к рыцарю. — Это еще что такое…

Из-за башни медленно вздыбливалось что-то длинное и темное. Конец его вознесся уже на десяток метров над вершиной постройки, а оно все поднималось и поднималось. Сквозь проделанный гигантской фигурой пролом взвихрилась стая ковров, вырвавшихся из темниц, и закружилась над покосившейся Шахназарской башней.

А темный силуэт все рос и рос в предрассветном небе. Стало видно, что дальше он расширяется, и сбоку его украшают ярко-красные полотнища, закрученные в нечто, напоминающее… Анита зажмурилась, мотнула головой и вновь уставилась туда — ну да, точно, напоминающие большой бант.

— Аназия! — ахнула она. — Это же наша метла… только большая! Усовершенствованное заклинание применила!

Помпончик тоже сообразил, что именно видит перед собой, подскочил на троне и стал колотить Копьем Судьбы по Щиту Веры, будто палкой по бубну. Тут же из толпы ковров, летящих чуть выше, спикировала фигура — и ведьма с рыцарем узнали падишаха. Он передвигался не как все, то есть не сидя на ковре, но поддерживаемый им под мышки, и потому напоминал зловещего и нелепого ворона в последней стадии ожирения. Оттоман спикировал к дастрахану и что-то сказал ассасинам-охранникам.

Тем временем над Шахназарской башней метла развернулась, взмахнув связкой прутьев, напоминающей размочаленное ураганом дерево, зацепила навес на крыше постройки и обрушила его. А затем понеслась следом за процессией. Минутой позже и освобожденные ковры, перестраиваясь на ходу, устремились к Попокапетлю.

Впереди прозвучал приказ, и они полетели быстрее. Вершина вулкана приближалась.

— Ты глянь, народ и вправду собирается, чтоб посмотреть, — сказала Анита.

На склонах горы будто извивались огненные ручьи — множество горожан с факелами поднимались к вершине. Над ней плясало багровое зарево, выплескивающееся из кратера, — в глубине его клокотала лава, и отблески пробивались наружу.

— Наверное, он пробуждается в последний раз за этот сезон, — предположил рыцарь. — Чтобы уж окончательно или получить своих дев, или разрушить весь остров.

— А метла-то неподалеку уже… — заметила ведьма.

Аназия нагоняла — но и вершина приближалась. Вокруг все зашевелилось, темные силуэты засновали из стороны в сторону: процессия начала перестраиваться. Теперь позади оказалась целая стая паласов, на которых стояли и сидели ассасины, а дастархан с троном, мудрецы на своем диване и Оттоман — впереди. По команде одного из охранников ковер с пленниками начал быстро приближаться к дастархану. Анита разглядела летящий позади падишаха небольшой коврик, весь уставленный закрытыми кувшинчиками.

— Там у него джинны, — сообразила ведьма. — Значит, они сначала Помпона вниз отправят, а когда Рух его сожрет и полезет наружу, Оттоман прикажет ассасинам напасть…

— А потом еще под ликующие крики толпы забросает его джиннами, — подхватил Шон. — Но лаборантка-то наша, а? Ты погляди, как мчится! И огромная какая! Неужели сама такое смогла с собой сотворить?

Аназия и вправду неслась подобно украшенной бантом торпеде. Поток ветра сдвинул прутья в острый клин, завязанные большущим узлом полотнища красной ткани трепыхались…

— Выходит, смогла… А может, это магия звезды на нее так действует? — предположила ведьма.

Два десятка гобеленов повернули и разлетелись полукругом. Ассасины выпрямились и занесли сабли над головами, готовясь встретить мегаметлу.

Еще мгновение — и кратер оказался под ними. По краям его сидели, болтая ногами, множество горожан. Некоторые захватили с собой детишек и всякую снедь, между сидящими фигурами пробирались торговцы с переносными лотками. Появление кавалькады люди встретили радостными криками и улюлюканьем.

Процессия остановилась в тот самый миг, когда вытянувшиеся полукругом паласы ринулись к метле. Аназия завизжала и принялась размахивать сама собой, то есть размашистыми движениями двигать пучком прутьев из стороны в сторону. Анита успела лишь заметить, как она сметает со своего пути два паласа, как на нее прыгает ассасин с занесенной саблей, а затем Шон повернулся, и лаборантка исчезла из поля зрения. Ее место занял дастархан с троном, Помпончиком и окружившей его охраной. Гобелен, где находились пленники, подлетел вплотную, и они услышали слова падишаха, который тоже был здесь:

— Прыгай!

— Что? — удивился оборотень, привставая. — Зачем, куда?

— Вниз прыгай, — брюзгливо повторил падишах. — Народ, понимаешь, безмолвствует и ждет… Народ ждет подвига!

Народ действительно ждал, хотя не очень-то безмолвствовал — снизу доносились поощрительные крики, хлопки открываемых бутылок с пивом и веселое щебетание детей.

— Не хочешь? — Оттоман кивнул охранникам, и они набросились на Помпона. Тот заорал, стукнул одного Щитом Веры по голове, а затем, бросив оружие, вцепился в скрытые шелками подлокотники трона. Охранники схватили оборотня за ноги, потянули — и ноги стали удлиняться, вытягиваясь и утончаясь.

— Побыстрее спихивайте его, — велел Оттоман и повернулся к ассасинам на гобелене, где находились пленники. — Этих следом бросайте.

Как только находящийся впереди ассасин шагнул к ним, Шон выкрикнул: «Подожми ноги!», после чего пнул правой охранника в брюхо.

Анита сделала как он сказал: цепь впилась в живот, и она повисла на копчике Тремлоу. Тот начал подскакивать, прыгая с одной ноги на другую и нанося быстрые удары. Гобелен закачался, как утлая лодочка на мелких волнах. Перед глазами Аниты промелькнула мегаметла — она падала, не в силах удержать вес ассасинов, облепивших ее, как муравьи, — Помпончик, обеими руками вцепившийся в трон, парящий неподалеку диван с мудрецами, другие ковры, кратер, в котором под тушей Руха бурлила лава. Мустафа, стремительно приближающийся с гномом Пампуккой в руках… Со стороны Шахназарской башни мчались мятежные ковры, в острие клина Анита разглядела Аладдина, но тот был еще слишком далеко.

— А-а-а! — закричала ведьма что есть сил. — Джиннчик, сюда давай!

Далеко позади джинна летели два дракона — пока что едва различимые силуэты у горизонта. Небо светлело, теперь в нем погасли все звезды, кроме одной — но уж она-то горела очень ярко. Крик Аниты на мгновение отвлек Шона, и он, успев сбросить с гобелена одного ассасина, пропустил сильный удар по ребрам. Скрипнув зубами, рыцарь повалился набок — естественно, вместе с ведьмой. Над ними выросли два охранника, схватили пленников и потащили к краю гобелена. Анита видела, как сбоку Оттоман, которому, видимо, надоела вся эта свистопляска, сам подлетел к Помпону, ухватил его за голову и приподнял.

— На счет три — бросайте! — прокричал он. — Раз, два…

Откуда-то сбоку с визгом вылетел Великий Визирь. Лицо его украшал синяк, чалма была порвана. Старик сидел в серебряном горшке, сжимая свою бороду и раскручивая ее над головой, будто лассо.

— Всех удавлю вас бородою! — вскричал он и хлестнул спутанными седыми волосами по лицу Оттомана. Падишах взвизгнул, выпустив оборотня, который шмякнулся на край дастархана. Ковер выгнулся наподобие колокола, но руки оборотня мгновенно вытянулись, став тонкими, будто веревочки, извивающиеся пальцы вцепились в трон, и он удержался, — а вот охранники полетели вниз. Хотя трон не стоял на месте, он медленно сползал по шершавой поверхности…

Очутившись на самом краю, Тремлоу согнул ноги и резко распрямил, ударив одного из ассасинов. Ведьма в этот момент вцепилась зубами в лодыжку второго. Раздались два быстро удаляющихся вопля, а гобелен слегка взлетел, освободившись от части веса. Аладдин и его сподвижники почти настигли летучую кавалькаду.

— Аладдин! — выкрикнул Шон, пытаясь приподняться. Палас под пленниками наконец смекнул, что произошло, и повернулся вертикально. Ведьма с рыцарем полетели с него — чтобы через мгновение упасть на охнувшую ковровую дорожку Зульфию.

— Вы уже здесь! — выдохнул рыцарь, вставая на колени и приподнимая Аниту.

Мятежные ковры были со всех сторон: вокруг мелькали всевозможные гобелены, килимы, зили, верни и сумахи, подстилки, покрывала… и красные треугольные паласы. В небе разворачивалась настоящая воздушная битва, а на земле народ ревел, свистел и громко аплодировал.

— Я видела Пампукку! — прокричала ведьма, поворачивая голову к Шону. — Слышишь? Он где-то здесь, его джинн несет… Мустафа!!!

В поле зрения возникли Оттоман и Великий Визирь. Старик, захлестнув бороду в три оборота вокруг толстой шеи падишаха, пытался задушить его, а противник дергался и размахивал конечностями, рискуя выскользнуть из судорожных объятий своего красно-оранжевого ковра. Визирь с искаженным лицом подтянул Оттомана к себе и вцепился зубами во вражеский нос, падишах в ответ пнул его так, что горшок начал переворачиваться… и тут произошли два события: сверху на них стремительно упал Аладдин, а сбоку к Зульфие подлетел Мустафа. Он осклабился, подмигнул Аните и выпустил гнома, которого держал за шиворот. Пампукка, упав на дорожку рядом со стоящими на коленях пленниками, скинул с плеча ремень объемистого рюкзака и как ни в чем не бывало произнес:

— Ну, вы чё меня звали? Что делать-то? И главное, что я с этого буду иметь? Драконы обещали мне тысячу золотых, так и знайте!

— Бомбу, бомбу в кратер бросай! — прокричал Шон, поворачиваясь.

Аладдин с размаху ударился о зловещий красно-оранжевый ковер, в объятиях которого висел падишах, и оглушил его. Углы разжались, Оттоман, взвизгнув, полетел вниз — но повис на бороде. Серебряный горшок начал переворачиваться, Великий Визирь завопил. Ковер падишаха помотал одной своей стороной, будто человек — головой, приходя в себя. Тогда Аладдин нанес ему мощный апперкот правым верхним углом в центр узора.

— А тысячу золотых? — заверещал Пампукка. — Драконы мне обещали…

— Врешь! Я обещал, что не откушу тебе голову! — заорал издали Кардамуд.

— Но ведь могли пообещать тысячу золотых, — заметил Пампукка, оборачиваясь к Шону. — Не обещали, так теперь пообещайте. Жалко вам, что ли?

— Бросай! — рявкнул Шон.

— Ладно, — сказал гном, вытаскивая из рюкзака что-то округлое, блестящее и поворачивая завод. — На десять секунд ставлю… Но учтите, это очень дорогая бомба! Пятьсот монет, не меньше!

— Всех удавлю-ю-ю-ю… — донеслось сбоку. Горшок перевернулся, Визирь выпал из него, как картофелина из чугунка. Падишах, висящий на натянувшейся будто струна бороде, успел схватиться за угол своего ковра, но тот пребывал в глубоком нокдауне от удара Аладдина, и все трое полетели вниз. Вождь революционеров метнулся в сторону и успел принять в свои шерстяные объятия оборотня, не позволив тому отправиться вслед за ними.

— Бросай! — заорал Шон Пампукке. — Только вдоль стены, а не по центру!

— Ладно, ладно, не вопи в ухо… — проворчал гном, шагая к краю Зульфии и поднимая бомбу над головой. — Но с вас пятихатка. Плюс премиальные!

— Да бросай же ты наконец! — взмолился Шон. — Видишь, там просветы по бокам, где лава? Туда швыряй, быстрее!

Пампукка бросил бомбу. Анита в этот момент отвлеклась, так как заметила что-то тонкое и длинное, протянувшееся между снующими вокруг подстилками и гобеленами. С удивлением она поняла, что это Бладо: паук носился от ковра к ковру, выстреливая веревками, цеплялся за них, перемахивал с одного на другой, завязывал концы вражеских гобеленов узлами… вот он перемахнул на диван с мудрецами и стремительно забегал вокруг них, оставляя за собой натянутые веревки… Ведьма зажмурилась, вновь открыла глаза: на мгновение ей показалось, что вместо волосатого шара в шляпе по воздуху носится нечто вытянутое — вроде прозрачного человеческого силуэта в обтягивающем красно-синем трико, в маске с прорезями, под которыми изображены перекрещивающиеся белые нити, — что-то подобное она видела недавно на фреске во дворце Безумного Падишаха.

Тремлоу боком сдвинулся к краю и слегка нагнулся, глядя вниз. Ведьма тоже повернула голову.

— Пампукка, цепи с нас сними… — велел рыцарь, не отрывая взгляда от кратера.

Бомба уже превратилась в точку — она падала в один из красных просветов, оставшихся между тушей Руха и каменными стенами.

— За это еще десять монет с вас, — проворчал гном.

— Ой… — вдруг сказала Анита. — Э, Шончик… А если оно сейчас как… А мы ведь прямо над ним!

Пару мгновений рыцарь обдумывал ее слова, и этих мгновений хватило вооружившемуся связкой отмычек гному, чтобы снять цепи. Как только они упали, рыцарь вскочил и, набрав полную грудь воздуха, заорал на весь Попокапетль:

— Отходим! Все отходим, сейчас взорвется! Аладдин, уводи их! В сторону!!!

Точка исчезла в лаве, а вся масса снующих над кратером ковров — красных паласов среди них уже почти не осталось — начала сдвигаться в сторону. Анита разглядела Бладо, который сидел теперь на Аладдине рядом с Пампуккой: от него назад тянулись три веревки, привязанные к подлокотнику дивана, который ковер в результате волочил за собой, будто лошадь — карету. Мудрецы были обмотаны плотным коконом нитей, только бороды наружу торчали. Вдруг Помпон вскочил и закричал, глядя вперед:

— Аназия! Аназия, ты прилетела за мной!

От склона к ним медленно поднималась метла — растерзанная, без банта и с частично поломанными прутьями, но живая.

— Восемь… — произнес гном. — Девять…

Ковры достигли края и начали поворачиваться, выстраиваясь широким кругом.

— Десять!

И после этого внизу громыхнуло.

За мгновение до взрыва ведьма успела поднять голову и разглядеть, что в светлеющем небе все еще горит чистым белым огнем большая звезда. А потом содрогнулся весь остров. В глубине Попокапетля родилось сначала утробное ворчание и дрожь, а после — грохот. Гора набухла, раздалась вширь, по склонам посыпались камни — а после с громогласным «БУ БУХХХ!» она вытянулась, став куда тоньше, чем была до того, и как божественная бутылка шампанского выплюнула из себя Руха. Оставляя ярко-красный свет раскаленного газа и бурлящей лавовой взвеси, чудовище, будто исполинский червяк, взмыло в черное небо. На вершине повалившиеся с ног горожане восторженно взревели. Чудовище двигалось быстро, но и путь, который ему предстояло преодолеть, был долог — из червячища размером с бревно оно превратилось в тонкое полено, затем в веточку, в стручок… Нижняя часть красной полосы уже начала исчезать, растворяясь в воздухе и опадая на головы черным пеплом и хлопьями сажи, но вверху она еще алела, будто свежий шрам, прорезавший небеса…

Анита с Шоном все поднимали и поднимали головы, когда сбоку раздалось хлопанье крыльев, и они поглядели туда — к Зульфие подлетели драконы.

— Прошу прощения за опоздание, дорогие хранители! — прокричал Кардамуд. — Очень уж долго пришлось искать этого вашего гнома. Он, понимаете, спрятаться от нас вздумал, так пришлось слегка их гномские норы пожечь…

— Кардамуд мужественно просунул в них голову, — добавила Мелонита, сияющими глазами глядя на него, — и пыхнул изо всех сил! Говорят, на несколько лиг окрест гномы взлетали через старые канализационные люки и высохшие колодцы, как петарды.

— А с джинном что произошло? — спросил рыцарь.

— Он, понимаете, на полдороге стал нервничать, — пояснил дракон. — Так мы его отпустили назад, договорились, чтобы он нас встретил у острова, когда мы возвращаться будем, потому что он быстрее все же летает…

Бывшие пленники кивнули и вновь поглядели вверх, на еле заметную красную полоску, что все еще поднималась.

— Главное, теперь надо так сделать, чтоб Помпон падишахом остался, — произнес Шон. — Бладо мудрецов повязал, так не отвертятся, признают оборотня законным повелителем… А вы рядом побудете, да? Поможете своим… э… авторитетом. Тем более удачно, что и Аназия к нему прилетела…

Анита, продолжавшая глядеть вверх, толкнула Тремлоу локтем вбок и сказала:

— А мы что делать будем?

— Что делать? — повторил он.

— Ага. Ты мне ничего не хочешь… сказать ничего не хочешь мне? Предложить?

— Ну… — начал он, и тут красная полоска над головами вдруг исчезла, причем точно в том месте, где в небе висела одинокая звезда. Там возникла вспышка, что-то будто плеснулось, вспыхнул тусклый свет…

— Оп! — сказал рыцарь. — Он ее сбил, гляди!

Звезда закачалась, словно провернулась вокруг оси, покатилась в сторону, как по склону крутобокой горки, — и начала падать.

— Это, однако, удачно мы… — протянул Шон. — Может, теперь все к норме вернется?

Звезда все еще летела по небу, и вдруг чей-то едва слышный голос неподалеку произнес: «Желание…»

— Ну, точно! — воскликнула ведьма, которую уже несколько секунд мучило какое-то воспоминание. Она развернулась и закричала: — Эй, все слушайте! Пока падает звезда, можно загадать желание, и оно обязательно сбудется! Слышите? А тут еще такая… необычная звезда! Загадывайте, пока она совсем не упала!

Воцарилась тишина — теперь все усиленно чего-нибудь желали. Аладдин, летящий в сторону метлы с Помпоном и Бладо на спине, пожелал, чтобы все закрепощенные ковры раскрепостились, отправились в далекую южную пустыню и создали там Республику Свободного Оазиса. Стоящий на Аладдине Помпон подумал: хочу побыстрее к Аназии, и примерно о том же подумала несущаяся навстречу лаборантка. Дракон Кардамуд пожелал успеть во время второго медового месяца облететь вместе с Мелонитой весь мир, а гном Пампукка припомнил, что давно хотел стать владельцем большой горы золота. Шонтрайль де Тремлоу де Ривилль де Крайсак размышлял: «Желаю, чтобы тетка отстала от меня. Невесту они, видите ли, богатую нашли, из знатной семьи… Знаю я этих знатных-богатых, один раз взглянешь — потом кошмарные сны снятся. Короче говоря: никаких амурчиков, никаких женитьб на дворянках из Пер-Амбоя».

В этот момент стоящая рядом с ним ведьма Анита Бенсай, скосив глаза на рыцаря, подумала: «Замуж хочу».

Ссылки

[1] Визирь ( по-арабски : носильщик тяжестей) — титул высших государственных сановников на магометанском Востоке. Великий Визирь в Турции — глава всей администрации, как военной, так и гражданской (Брокгауз и Ефрон).

[2] Диван ( перс. ) — канцелярия, присутственное место. При Омейядах и Аббасидах в Халифате и в ряде других мусульманских государств средневековья — налогово-финансовое ведомство: совет при турецком султане; государственный совет при господарях Молдовы и Валахии, до 1859 г.; в некоторых современных странах мусульманского Востока диван — правительственные учреждения по административным и судебным делам.