1

В Лайл-Магеле не существовало каких-то особых правил для мужчин, но пребывание их было регламентировано — чтоб студентки от занятий не отвлекались. Анита очень живо представляла себе, какой ажиотаж начнется в аудиториях и мастерских, когда там появится Шон во всем своем немыслимом великолепии. К тому же молодая ведьма опасалась, что станет нервничать и ревновать, если всякие шестнадцатилетние девицы начнут пялиться на Тремлоу, строить глазки и вилять задами. Самой-то Аните было уже ого сколько! Нет, до двадцати пяти еще далеко, но уже сильно за шестнадцать. Оно, конечно, приятно похвастаться перед студентками — которым в обители мужского внимания не хватало — таким справным и знатным кавалером, покрасоваться, гордо топая под ручку с ним, или ввернуть в разговоре что-то вроде «Тут мы с Шончиком просыпаемся и…» — но все же лучше держать его от греха подальше.

Поэтому она была вполне довольна, когда им выделили угловую башню. Небольшая увитая плющом постройка с узкими бойницами и массивной дверью стояла над самым рвом, обороняя восточные подступы к обители. На этот счет Шон, едва вселившись в комнату под крышей, заметил, что секторы обстрела из бойниц рассчитаны неверно. А ведьма ответила, что это без разницы, потому что, если кто-то вдруг на Лайл-Магель нападет, защищаться станут при помощи магии, а не стрел и копий. К тому же во рву живут пираньи…

Одетая лишь в ночную рубашку Анита сидела на подоконнике, глядя в окно. Позади пыхтел и сопел Шон. Снаружи виднелся обширный внутренний двор, сараи и здания факультетов. В несколько рядов, с метлами наперевес, стояли молодые ведьмы, а перед ними возвышалась преподавательница телесной культуры в льняном спортивном костюме и с дудой в зубах. Она ритмично свистела, студентки же делали утреннюю зарядку: шаг вперед, решительный взмах метлой, удар — будто солдат копьем, с выкриком «Ияяа!!!», — шаг назад, поворот, метла к плечу… Взгляд Аниты скользнул дальше: в центре обители — массивная башня проректорской со взлетно-посадочными площадками на крыше, а вон, вдалеке, мастерская неестественной химии, где, несмотря на ранний час, в окошках мигает колдовской свет… Там в мансарде вместе с Аназией жил теперь оборотень Помпон. Его сделали старшим лаборантом, потому что превращенец, как оказалось, хорошо разбирается во многих магических вопросах. На этой почве у них с Аназией, насколько знала Анита, произошел конфликт: с одной стороны — любовь, с другой — карьерные интересы. Лаборантка очень была возмущена, что Помпон, пусть даже сам того и не желая, так быстро запрыгнул на ступеньку выше нее.

Ведьма повернулась, когда Шон выдохнул особенно громко. Рыцарь лежал спиной на поставленных в ряд табуретах. В руках он сжимал толстую оглоблю, на концы которой были надеты две тяжелые округлые колоды с прорезанными по центру дырами.

— Ух… ух… ух… — Тремлоу выпрямил руки, приподняв оглоблю, согнул в локтях так, что она почти коснулась груди, опять выпрямил, опять согнул…

Гимнастикой он занимался каждое утро. Анита это одобряла: у Шона была, пожалуй, легкая склонность к полноте, и без регулярных физических упражнений он мог бы обрюзгнуть. Сама ведьма, правда, гимнастику не делала, ленилась… но с другой стороны, у нее и без всяких диет склонность к полноте как раз отсутствовала.

Вообще рыцарь находился в обители по приглашению Беринды как официальный представитель Ордена Меча, а заодно и посланник королевы Пер-Амбоя. Решив спонсировать какие-то исследования ведьм, что-то там связанное с геронтологией, она отправила племянника ознакомиться с обстановкой на месте и выяснить, какое именно направление наиболее перспективно. Теперь кафедра неестественной химии, факультеты истории ведьмовства и костаногии соревновались между собой, добиваясь благосклонности Шона и, как следствие, щедрости королевы. Старшие ведьмы ходили перед Тремлоу на цыпочках и заискивающе улыбались. А вчера вечером ввалившийся в башню рыцарь, нервно дергая щекой и слегка заикаясь, рассказал Аните, что час назад во время осмотра аудиторий факультета костаногии его попыталась соблазнить деканша, семидесятидвухлетняя Дерга Крюконосная, жуткая, как смертный грех, — таким манером она на практике показывала достижения геронтологических исследований во вверенном ей подразделении.

Шон выпрямился и положил штангу на табурет, заинтересованно приглядываясь к Аните. Он был босой, в коротких штанах и больше ни в чем. Ведьма, сидевшая на подоконнике в косых лучах утреннего солнца, прекрасно знала, что ее ночная рубашка из тонкого светлого полотна просвечивается, и вообще она короткая и облегающая… Анита, будто не замечая внимания Тремлоу, соскользнула на пол, повернувшись к рыцарю, так сказать, спиной, оперлась о подоконник локтями и выставила голову наружу.

Внизу студентки, положив метлы на плечи, под руководством преподши организованно покидали спортивную площадку. Со стороны кухни доносилось звяканье — там заканчивали готовить завтрак.

С тех пор как они расстались с летучим отрядом и гномом Пампуккой неподалеку от Адигена, минуло немногим менее месяца. Лето заканчивалось, но было еще тепло, лес за стеной обители сиял пышной зеленью, в которой только начали проглядывать первые золотые бляшки увядающих листьев; по широкой дороге мимо ворот то и дело проезжали повозки купцов и крестьян. Скоро Тремлоу пора возвращаться в Пер-Амбой… а что делать ей? Анита вздохнула. Как-то у них все не оформятся отношения. Тут был один нюанс — Шон из богатой знатной семьи, у него куча высокомерных родственников, всякие тетки и дядья, мечтающие устроить мальчика в жизни, пусть даже мальчик двухметрового роста и способен в одиночку разогнать вражеский отряд из дюжины солдат. А вот Анита — она, можно сказать, вообще никто, с младенчества живет в Лайл-Магеле, а родителей своих даже не помнит. И как им дальше быть?..

Сзади раздался скрип половиц — Шон потихоньку приближался… а снаружи прозвучал взрыв.

От комнаты под крышей вела винтовая лестница. Быстро одевшись, они ссыпались по щербатым узким ступеням, слыша плеск и недовольные, скрипучие голоса пираний, доносящиеся из-за башни.

Вообще-то пираньями их называли просто по привычке и чтобы не расходовать понапрасну новых слов. Новые слова — штука довольно ценная, и ведьмам их часто не хватает, вот и решено было называть этих тварей пираньями. Все равно никаких других пираний в округе отродясь не водилось. А этих привезли когда-то из-за моря по заказу кафедры костаногии. Правда, выяснилось, что, хотя при помощи пираний можно добиться почти стопроцентной костаногости, результат сопряжен с рядом неприятных побочных эффектов. При разработке «пиранной костаногости» ведьмы с кафедры руководствовались исключительно теоретическими положениями, но, разглядев пираний, так и не решились перейти к практическим экспериментам. Поэтому аквариум с ними опорожнили в лайл-магельский ров. Так всегда поступали с ненужными препаратами и прочими отходами производства — во рву скопилось немалое количество ингредиентов и экспонатов, живых и неживых, которые продолжали экспериментировать сами по себе, стихийно, можно сказать, природным путем. Ну и твари, конечно, тут же к собственной радости вступили в реакцию с прежним содержимым водоема: иногда посредством поглощения оного, иногда посредством скрещивания. Результат их бурной деятельности по привычке и продолжали именовать пираньями, хотя он за считанные месяцы успел немало продвинуться как по пищевой цепочке, так и по эволюционной лестнице, причем по последней не вверх, а неким странным манером, не то наискось, не то прыжками через перила.

В общем, злобные твари были очень беспокойными: по ночам часто буянили, ругались на всю обитель. Анита даже обратилась с официальной жалобой в ректорат, но пожилая секретарша ответила, что с пираньями никто ничего поделать не может, мол, когда в последний раз к ним пришла специально созданная комиссия, чтобы укорить и заставить вести себя тихо, они, высунув морды из воды, так обложили ведьм, что комиссия, подобрав юбки и придерживая шляпы, стремительно бежала, и с тех пор рыб никто не трогает, себе дороже. К тому же свое дело они знали: весною в замок попытался забраться гендерный шпион-диверсант, а пираньи как выскочат из воды (они ж крылатые, это всем известно), да как набросятся на него с кулаками, матерясь сквозь зубы! Вопли шпиона, сказала секретарша, слышны были далеко в окрестных лесах. Позже сильно покусанного и напуганного до полной невменяемости гендерного вернули Братству за солидный выкуп.

— Туда! — Шон ткнул пальцем влево. Над крышами со стороны факультета неестественной химии поднималось облако пыли, разворачиваясь и принимая форму гриба.

— Неужто у Аназии заменитель спецпечки таки взорвался? — ахнула ведьма, вспоминая, что лаборантка частенько жаловалась на повышенную взрывоопасность оборудования.

— Это не взрыв… — откликнулся рыцарь на бегу. — Там обвалилось что-то.

Когда они мчались через двор, в окнах уже мелькали лица, а в дверях фигуры, и со всех сторон доносились взволнованные голоса. Рыцарь с ведьмой миновали кухню, преодолели извилистую дорожку между высокими кустами и выскочили наконец к массивному одноэтажному зданию мастерской, стоящему на краю обители, почти возле окружной стены.

— Точно обвалилось… — выдохнула Анита.

Мастерская давно нуждалась в капитальном ремонте, так как некоторые опыты по неестественной химии приводили ко всяким шумным последствиям, из-за чего страдали стены и потолки. Деканша факультета Лаура Изподдубная уже несколько раз подавала соответствующие прошения в ректорат, и недавно Аназия похвасталась, что осенью им пообещали выделить средства. Теперь-то, решила Анита, деньги на ремонт точно дадут, нельзя же работать и жить в помещениях с этакой дырой…

В торце здания под треугольной черепичной крышей виднелись узкие окна мансарды, где обитали Аназия с Помпоном. В крыше прямо над ними зиял пролом: трухлявые балки частично обвалились, глиняная черепица разлетелась мелкими осколками, усеявшими землю у стены. Из окошек— как, впрочем, и окон первого этажа, где располагалась сама мастерская-лаборатория, — валили разноцветные клубы, но не дыма, а пыли, подсвеченной зеленым, синим и желтым.

Другие ведьмы еще только подбегали. Из дома донесся сдавленный вой.

— Что-то на крышу свалилось… — Ухватив Шона за рукав, Анита потащила его в обход здания к дверям.

Рыцарь толкнул дверь, и они ввалились внутрь. И увидели, что потолок действительно проломлен. Внизу лежал одежный шкаф, рухнувший, надо полагать, из мансарды. Он свалился прямо на мешки с угольной пылью, которая использовалась неестественными химиками для каких-то их специальных дел, — мешки лопнули, и пыль наполнила помещение. Дальше был лабораторный стол, разбитые колбы и пузырящиеся лужицы разноцветных химикалий. От них во все стороны били красные, желтые и зеленые лучи. Там что-то шипело, пенилось, свет ходил волнами, создавая на потолке причудливые узоры.

Дверцы шкафа были распахнуты, наружу вывалилась груда пеньюаров, каких-то воздушных панталон и прочего барахла Аназии. Вой донесся вновь — сверху, из пролома.

— Туда! — Анита запрыгала по ступенькам ведущей на чердак лестницы, Шон затопал следом. Позади в дверях уже возникли фигуры ведьм.

Лаборантка Аназия Прекрасная, облаченная в широкое платье нежно-салатного цвета со множеством кружев и рюшей, сидела посреди комнаты, ногами к пролому, откинувшись назад и упершись в пол ладонями. Лицо было обращено к обширной дыре в потолке. С краев свешивалась дранка и лохматые соломенные патлы. Выше синело небо, по которому летело одинокое облако.

— Что случилось? — спросила Анита, опускаясь рядом на корточки.

— По-о-о-о… — ответила лаборантка.

— Что-то упало на вас? — Молодая ведьма взяла ее за плечи, вернее, за два жутко огромных волана, из-за которых девица выглядела так, будто слишком много времени провела в спортзале, накачивая плечевые мышцы, и повернула к себе. Сухо зашелестело, почти заскрипело накрахмаленное до жестяного состояния платье.

— А где Помпон? — спросила Анита.

— По-о-о-м… он про-о-о…

Рыцарь тем временем медленно пошел через комнату, приглядываясь к отверстию в потолке. На верхних ступенях лестницы появилась фигура ведьмы, за ней вторая, потом третья…

— …пропал! — выдохнула наконец Аназия.

— Как пропал? Куда?

Шон присел возле пролома, глянул вниз. На лестнице толкались студентки и младший преподавательский состав — все делили свое внимание между пострадавшей и рыцарем.

— Похитили его! — пискнула лаборантка. Рукавом, сплошь состоящим из зеленых кружев, она вытерла длинный нос.

— Что тут происходит?

Услышав хриплый низкий голос, Анита выпрямилась, ухватила Аназию под мышки и рывком подняла. Над ними, уперев руки в боки, стояла сама декан факультета неестественной химии Лаура Изподдубная, крупная женщина среднего возраста с черными и густыми как нефть волосами. Окинув комнату взглядом, она повернулась и рявкнула:

— Очистить помещение!

Анита усадила Аназию на омерзительное нежно-розовое покрывало, которым с удручающей аккуратностью была застелена кровать. Прочие ведьмы, с любопытством оглядываясь, стали очищать от себя помещение.

— Где старший лаборант? — спросила Лаура.

— Помпончика украли! — пискнула Аназия, хлюпая носом на всю мансарду.

— Кто украл?

— Не-е… не знаю! Если б знала, до-о… догнала бы и убила, убила, убила бы их!!! — Лаборантка жалобно высморкалась в рукав. — Я внизу была, когда оно… оно как провалится! А он — наверху. Я прибегаю — его нету-у-у…

Молодая ведьма и деканша переглянулись.

— Кому Помпон мог понадобиться… — удивленно начала Анита. Позади скрипнуло, и она глянула через плечо. Тремлоу поставил табурет, залез на него и, вытянувшись на цыпочках, шарил руками у краев дыры в потолке.

— Ты видела, кто это был? — спросила Анита. — Или, может, голоса слышала? Сколько их? Чем вооружены? И как они крышу проломили? У них был при себе таран? Катапульта?

— Не-е… Только загрохотало, потолок провалился. А потом Помпончик закричал, но сразу…

Все трое повернули головы, когда на лестнице раздались шаги. Показалась старая Беринда в сопровождении двух преподавательниц.

— Есть! — сказал вдруг Шон. Он спрыгнул с табурета и показал присутствующим пестрый матерчатый клок. — Улика.

— В чем дело? — недовольно произнесла Беринда. — Аназия, опять эти твои опыты…

— Ы-ы-ы… — проныла в ответ лаборантка, и тут над крышей захлопали крылья.

— Это еще что такое… — начала Лаура Изподдубная.

В комнату влетело существо из породы тех, которых Анита видела всего пару раз в жизни, да и то издали. Ростом в метр, розовое и пухленькое, как раскормленный младенец, с плаксивым личиком и короткими ручками-ножками. На голове была фуражка с железной бляхой — два скрещенных крыла, — поясницу и правое плечо перехлестывали ремни, на которых висела плоская кожаная сумка.

— Это от тетки, — с легким удивлением произнес Шон. — Авиапочта…

— Амурчик летающий обыкновенный, — машинально определила Лаура Изподдубная. — Вид — нестремительный, подвид — плакса-посыльный.

Все находящиеся в комнате уставились на вновь прибывшего, лаборантка даже прекратила шмыгать носом. Существо, часто взмахивая крыльями, которые были украшены куцыми, как у недавно родившегося лебеденка, грязно-белыми перьями, зависло перед рыцарем. В общем-то амурчики не такие уж диковинные создания, их можно сотворить путем определенных магических манипуляций. Но встречаются они редко, потому что не слишком удобны в использовании по причине быстрой уставаемости, капризности и крайней прожорливости. Заказывают их у колдунов в основном богатые особы: пользоваться для доставки сообщений амурчиком, а не обычным почтальоном, в светских кругах считается высшим шиком.

Казалось, что крылатое существо чем-то крайне огорчено и озабочено. Медленно и печально оно расстегнуло сумку на боку, достало небольшой свиток. С укоризненным видом, будто это Шон во всем виноват, протянуло свиток рыцарю, и когда тот взял украшенную синей лентой пергаментную трубочку, глубоко вздохнуло, как портовый грузчик, избавившийся наконец от тяжеленного сундука, который пришлось тащить на палубу корабля по крутым сходням.

Шон уставился на свиток. Амурчик, шумно сопя и морщась, словно у него подвело живот, извлек лист темно-желтой бумаги и маленькую чернильницу. Сжимая их одной ручкой, поднял вторую и с видом мученика, отдающего себя на растерзание львам, вырвал из левого крыла перо. Беззубыми деснами откупорив чернильницу, ткнул в нее концом пера, протянул рыцарю. Шон расписался. Амурчик вставил пробку на место, спрятал чернильницу и бумагу, махнул пером, стряхивая с него черные капли и, не глядя, вонзил себе за спину. Опять вздохнул, скорбно моргнул огромными коровьими глазами и улетел назад в пролом.

— Где же ты, Помпончик… — простонала лаборантка, как только посыльный исчез в голубом небе над крышей.

Анита, старая Беринда и Лаура Изподдубная глядели на Тремлоу: все три одновременно подумали о том, что рыцарь получил послание королевы Пер-Амбоя, и там говорится, какому именно из факультетов следует выделить деньги на геронтологические исследования. Шон, подняв брови, снял синюю ленту, развернул пергамент и прочел. На мгновение его лицо лишилось всякого выражения. Затем рыцарь аккуратно свернул пергамент, сунул за ремень и, ни на кого не глядя, произнес ровным голосом:

— Это от тетки, личное. Семейные дела, не обращайте внимания.

— Мы ее пока в кладовке заперли, — сказала Лаура Изподдубная, отводя со лба прядь черных волос. — А то рвалась, видите ли, преобразиться в метлу и нестись спасать своего Помпона. Кричала, что разработала усиленную версию заклинания, увеличивающую превращаемый объект в десять раз.

— Куда нестись? — спросила Анита, но деканша лишь пожала широкими плечами.

Они находились в кабинете старой Беринды, расположенном под крышей центральной башни обители. Рыцарь, старуха, Лаура и Анита стояли вокруг стола, где лежал прямоугольный лоскут плотной цветастой ткани. По двум его краям протянулись лохмотья рваных нитей, в которых застряла солома и мелкие щепки из крыши мастерской. Стол подрагивал, иногда переступая с ножки на ножку — в кабинете Беринды за долгие годы все пропиталось магией, которую излучала хозяйка, и многие предметы вели себя необычно. К примеру, из-за спины старухи доносился приглушенный храп…

— Восточное что-то, кажется? — спросил Тремлоу. — Я не разбираюсь вообще-то.

Беринда с Изподдубной склонились над столом. В светло-коричневую ткань были вплетены толстые нити, по большей части оранжевого и красного цвета, образующие край чего-то, напоминающего луч звезды.

Анита поверх двух голов спросила у Шона:

— Что за послание от тетушки?

Рыцарь после паузы пожал плечами.

— Да ерунда, не обращай внимания.

— Восточный?.. — проскрипела Беринда, вопросительно поглядев на Изподдубную.

— А я понятия не имею… — недовольно ответила та. — В жизни не интересовалась вышивкой… Но это ковер вроде, а?

По лицу Беринды было видно: она очень недовольна тем фактом, что не может высказаться определенно. Старуха через силу пожала плечами и протянула:

— Ну… да, ковер… Вероятно.

Скптически покосившись на нее, Изподдубная прошагала к распахнутому окну, отмахнувшись от летающего по воздуху небольшого подсвечника, который пытался изловить полуобгоревшую свечу, высунулась, окинула взглядом двор. Приложила ладони ко рту и хрипло проорала:

— Бладо! Эй, Бладо, сюда давай!

— Но кому мог понадобиться Помпон? — недоуменно спросила Анита, когда деканша вернулась к столу. — Матушка, ведь вы ж помните… Обычный превращенец-бродяга… Помните, он же там в трактире с гоблинами этими дикими…

— Нет, — ответила старуха, садясь в кресло. То громко всхрапнуло и начало медленно заваливаться набок, но Беринда сильно стукнула кулаком по подлокотнику. Кресло, вздрогнув, выровнялось.

— Обычный оборотень, — продолжала повелительница обители, — так хорошо в высших магических науках не разбирается.

Лаура согласилась:

— Да, он с классическим образованием. Подкованный малый. И вообще, где это видано, чтоб в саму Лайл-Магель кто-то вламывался и уносил сотрудника? Рядового?.. Нет, что-то тут не так. И к тому же сильно повреждена наша лаборатория…

— Оскорбление всем ведьмам! — Беринда вновь стукнула по подлокотнику, теперь уже другой рукой, и кресло слегка подскочило. — Так этого оставить нельзя!

Тихо шелестя, в комнату влетела тонкая веревка с лохматым клубком вроде репейника на конце. Репейник впился в стену, веревка провисла, потом натянулась, и в помещении стало темнее. Все повернулись к окну. Там возник многорукий силуэт, от которого к другой стене выстрелила еще одна веревка.

— Бладо, глянь, что это. — Лаура ткнула пальцем в лоскут.

Преподаватель рукоделия, повисший между двумя веревками, вполз внутрь. Паук Бладо был размером с человеческую голову, на его макушке — а в данном случае макушкой служила вся верхняя часть шарообразного тела — плотно сидела небольшая, но с широкими полями, кожаная шляпа, кокетливо сдвинутая немного набок. Похожий на приплюснутый волосатый шар с глазами и клиновидной бородой, он имел семь длинных тонких ножек, которые заканчивались узкими ладонями с пятью пальцами. Двумя конечностями он вязал при помощи пары серебристых спиц — клубок лежал в раскрытой кожаной сумке, висящей на боку. С другой стороны размещались мотки и какие-то перепутанные ременные петли.

Бладо был таким же результатом стихийных экспериментов, как и пираньи, но только с той разницей, что его восхождение по эволюционным ступеням объяснялось не сливом, а испарением колдовских препаратов. Поскольку он произошел от пауков, в изобилии гнездящихся на чердаке, под действием веществ эфирных и летучих, то и нрав имел возвышенный в отличие от грубых брутальных пираний. Так что пауком его называть избегали, по крайней мере в глаза. Названия для Бладо так и не придумали — сказывался все тот же дефицит новых слов. У ведьм в результате экспериментов постоянно выходят всякие диковинные штуки, названия которым подобрать очень сложно. А еще сложнее придумать названия для запахов, источаемых этими диковинными штуками. Впрочем, что касается Бладо, он и был всего один такой, а потому вполне обходился именем собственным, не нуждаясь в нарицательных.

С хлюпающим звуком он выстрелил тонкой нитью прямо из своего тела. На конце было вроде крошечного репейного клубка: он прилип к столешнице, и Бладо, стремительно семеня ручками, подбежал ближе. Сунул спицы в сумку и свесился вниз. Глаза-шарики собрались в кучку, разглядывая ткань. Над бородой возникла щель, и тонкий голосок пискнул из-под шляпы:

— Самаркундский узор.

— Самаркундский… хорошо, спасибо, — сказала Лаура.

— Ворсовый… — продолжал паук. Ручки протянулись к столу, пальцы быстро-быстро заскользили по лоскуту, ощупывая нити. — Тонкошерстный, рельефная стрижка, а работа… — Он вдруг заволновался, свешиваясь еще дальше, конечности быстро заскользили по ткани… — Работа тонкая, двести двадцать узлов на квадратный дециметр, и дизайн шикарный, роскошный…

— Спасибо, Бладо! — повысила голос деканша.

— Никогда Бладо такого не видал… — бормотал паук, не обращая на нее внимания. — Любопытный образчик! Необходимо осмотреть, изучить, постигнуть…

— Бладо, ты свободен! — рявкнула Беринда.

Паук выпрямился, глаза вновь собрались в кучку, но теперь на другом боку, оглядывая старуху.

— Ты можешь возвращаться к работе, — добавила она.

— Исследовать надо, — пискнул в ответ паук, сдвигая широкополую шляпу на лоб. — Бладо должен знать… В целях пополнения эрудиции и повышения квалификации…

Тогда Изподдубная уперлась в его волосатый бок ладонью и не грубо, но решительно стала отпихивать паука по веревке к окну.

— Осмыслить надобно! Осознать! — выкрикивал Бладо, пытаясь выскользнуть из-под ее широкой ладони и всполошенно дергая ручками. — Ценная находка, новое слово в коврологии, дорожкознании, подстилковедении… — Он вдруг выбросил в сторону три конечности, цапнул пролетающее мимо небольшое пресс-папье, разинул рот, вставил находку в него и принялся нервно жевать.

Когда наконец от паука удалось избавиться, рыцарь произнес:

— Значит, Самаркунды. Что там сейчас?

— Да кто их знает, что там у них сейчас… — ответила Беринда. — Давно сведений с Востока не было. Воюют и размножаются, как всегда.

— Но зачем самаркундцам понадобился Помпон? — спросила Анита.

Старуха лишь покрутила головой, затем сказала:

— Не надо было принимать его на работу, не проверив личные данные! Послушалась тебя, Лаура, и что теперь? И оставить без последствий нельзя, и в спасательную экспедицию посылать некого… У меня и так кадров не хватает, а тут еще со звездой этой клятой…

— А что со звездой? — Анита переглянулась с Тремлоу.

— Что-что… — проворчала старуха. — Монстры всякие со всех сторон лезут, земля дрожит, созвездия смещаются, и вообще — всплески в мировом магическом поле усилились так, что того и гляди пространство разнесет на части! А студентки? Студентки, как это… возбуждены! Звезда на всю мировую гармонию влияет плохо. Дестабилизирует взаиморавновесие полов.

— А… — Молодая ведьма задумчиво потерла шею. — То-то я чувствую последнее время некоторую, как бы сказать, приподнятость…

— Так я полечу, — сказал вдруг Шон, и три ведьмы удивленно посмотрели на него. Рыцарь показал вверх. — Там у вас ступы на площадке стоят? Только еды мне с собой соберите. Это пешком до Самаркунд далеко, а на ступе меньше чем за сутки долететь можно, если мощная…

— А как же геронтология… — начала Лаура.

— Я, госпожа декан, недавно решил, что средства необходимо выделить вашему факультету, — любезно откликнулся Тремлоу. — И пока меня в этом еще ничто не разубедило. И если не возникнет никаких новых обстоятельств, то…

Он замолчал. Беринда с Изподдубной переглянулись, и старуха сказала:

— Дарди Крез, спонсор наш, недавно мне ступу преподнес. Неделю назад, я ею и не пользовалась еще. Называется… — Она замолчала с приоткрытым ртом, пытаясь вспомнить: — «Сверкающая звезда»… Нет, как-то…

— «Звезда заката», — сказала Лаура.

— Зака… А не восхода? Да, восхода! Звезда, значит. Это их новая модель. Вот на ней и полетишь…

Последние несколько секунд Анита пыталась перехватить взгляд Шона и теперь, не выдержав, перебила:

— Полетишь? Ты полетишь за Помпоном? В Самаркунды? Один, что ли? К этим их… гаремам с гуриями?

 

2

Светало, солнце медленно выползало из-за горизонта, зевая во весь круглый бледно-розовый рот. Придерживая юбку, Анита задрала ноги на лакированный борт, повела плечами, устраиваясь поудобнее на мягком диванчике, и покосилась в сторону Шона. Тот сидел спиной к ней, ухватившись за штуковину, которая в брошюрке по управлению «Звездой восхода» именовалась «рулевой дугой». Вообще ведьма привыкла, что ступы довольно незатейливые устройства. По сути, это просто здоровенный железный наперсток с магической напиткой в днище. Но последняя модель мастерской Дарди Креза, богатого мануфактурщика, чья дочь училась в обители Лайл-Магель, имела форму овальной лодки с высокими бортами и несла на себе множество всяких приспособлений, подобных этой самой рулевой дуге.

Вот, например, охладильник. Анита раньше и слова-то такого не знала. Она повернулась на бок, протянула руку и открыла небольшую прямоугольную дверцу, утопленную в толстую стенку ступы. Повеяло холодом — под нишей, открывшейся за дверцей, был спрятан сухой магический лед. А в самой нише имелись полки, и на них стояли покрытые изморозью бутылки с лимонадом, вином, пивом и брикеты со всякой пищей, которую можно было разогреть на жаровне в задней части ступы. Анита лениво достала фляжку с вишневым соком, отпила и сунула назад, ощутив запястьем холод. Вот дела! Далеко шагнул прогресс…

Они полетели вдвоем. Молодая ведьма испытывала к Аназии смешанные чувства, среди которых были и раздражение, и симпатия. Но в этот раз она не позволила жалости возобладать — наотрез отказалась брать лаборантку с собой.

— Вот еще! — заявила она Лауре Изподдубной. — Чтоб она ныла всю дорогу и скрипела как дверная петля? Пусть здесь остается!

К тому же неизвестно еще, что там за усиление заклинаний Аназия изобрела. Вдруг оно заразное какое получилось и всех находящихся неподалеку особей женского пола тоже во что-то превратит, если им воспользоваться? От лаборантки всего можно было ожидать, и потому Анита осталась непреклонна.

Тремлоу заворочался у рулевой дуги, что-то проворчал. Раздалось приглушенное шипение, небо качнулось — «Звезда восхода» поменяла курс. Раньше она двигалась почти над самыми древесными кронами, теперь же начала взлетать.

— Что там? — спросила Анита.

— К трассе подлетаем, — откликнулся рыцарь, не оборачиваясь. — Слышишь?

— Не-а… — Она поднялась с дивана и встала позади Шона, уперевшись локтями о его плечи. Впереди была широкая гора, сплошь заросшая лесом, словно конус из темно-зеленого пушистого бархата.

— Это — Волосатая гора… — Рыцарь повел головой в сторону лежащей на полочке у его колен книги, которой их снабдили в обители. — Там карта есть.

Ведьма протянула руку и взяла томик «Путеводительной книги Атласа, небоведца и землезнатца». Скукота, да и карты некрасивые — мелкие все и почти без картинок. Ни русалок в морях, ни дракончиков по углам не пририсовали…

Ветер свистел, развевал волосы Аниты. В прохладном утреннем воздухе слышалось то приглушенное гудение, то какой-то свист.

— Держись.

Она обхватила Тремлоу за шею, прижавшись подбородком к его темени. Под днищем что-то заворчало, затарахтело, и ступа повернула — накренившись, понеслась по широкой дуге. Гора впереди рывком сдвинулась вбок, увеличилась, ровная бархатистая поверхность стала волнистой… Еще несколько мгновений — и они понеслись вдоль склона, продолжая подниматься. Впереди что-то мелькнуло, возникла нить из точек, и тут же шум усилился. Ступа полетела быстрее, поток встречного ветра стал таким сильным, что Анита зажмурилась. А после скорость уменьшилась, и кто-то прокричал чуть ли не над самым ухом:

— Чтоб тебя! Поворачивай, криволапый!

Ведьма открыла глаза — они уже были на трассе.

— А ты смотри, куда прешь! — проорал в ответ Шон.

Существо двухметрового роста, тощее, как тростинка, и с торчащими по бокам ушами, напоминающими две воронки-лейки, плюнув в ответ, натянуло поводья. Небольшой фиолетовый дракончик, на котором оно летело, лег на крыло, удаляясь от ступы. Позади седока на спине зверя было несколько объемистых тюков.

Шон повел ступу быстрее, потом замедлил ход, нагнав огромную стрекозу с радужными крыльями. Она седоков не везла, но на боку ее висела сумка, слегка напоминающая ту, что была у амурчика, только побольше.

Рыцарь посигналил — стрекоза повернула голову, украшенную чем-то вроде водных очков с черными резиновыми ободками, и отлетела немного вбок, пропуская их.

— Ползут как черепахи… — проворчал Тремлоу.

Вообще-то с утра движение на трассе было средним. Два не слишком плотных ряда всяких летающих штуковин, живых и неживых, быстро двигались между буйками-ограничителями — висящими в воздухе плотными светящимися облачками. Из каждого торчал красный флажок с изображением скрещенных полумесяцев.

— А чего они все здесь летят? — спросила ведьма. — Зачем толкаться? Вокруг вон сколько места…

— Потому что вокруг Самаркунд воздушная граница, — пояснил рыцарь. — Такие же тучки, но только они молниями стреляют, если кто приблизится. Здесь полеты давно развиты, и самаркундское правительство таможенные пункты не только на земле, но и в воздухе организовало. Есть всего несколько дорог, по которым к островам подлететь можно.

Солнце было уже в зените, начало припекать. До морского побережья оставалось недалеко: впереди широкой изломанной дугой протянулась свободная от леса каемка, за которой начиналась синяя поверхность. Далеко-далеко темнели пятна восточного архипелага. Там был Азгарол, Реар, Птомпекс, Тамбул и еще с дюжину островов поменьше. И самый большой из них, именуемый Самаркунды, столица архипелага, находился в центре. Море вокруг островов изобиловало рифами и отмелями, это затрудняло судоходство и способствовало развитию воздухолетства, так объяснял Атлас. Воздухолетство и впрямь развилось необычайно: трасса была запружена всевозможными транспортными средствами.

— Эй, тормоза, дорогу уступите! — взревел Шон.

Впереди плыл широкий таз, в котором, почти прижавшись друг к другу, один за другим сидели трое бородатых мужиков и гребли по воздуху веслами с очень широкими необычными лопастями: от цевья расходилась пара изогнутых концов, как у двузубой вилки, и между ними была натянута промасленная ткань.

Сидящий последним оглянулся, окинув ступу взглядом, что-то презрительно пробормотал, толкнул в бок следующего, тот — третьего бородача. Они взмахнули веслами, и таз отлетел немного в сторону.

— Думаешь, если на лимузине, так крутой? — донеслось до ведьмы с рыцарем обиженное, когда они пролетели мимо. — Пижон хренов!

Анита смотрела влево, на тех, кто летел в обратном направлении, к материку. Там попадались то ковры с грузом или седоками, то небольшие восточные кораблики, чьи корпуса напоминали полумесяцы, то глиняные жбаны без крышек, из которых торчали головы и плечи…

Вдруг мир будто мигнул, и тут же все вокруг стало ярче, цветастее — они достигли моря. Тысячи маленьких солнц засверкали на гребешках волн, посылая в воздух огненные взблески. Ведьма вздохнула полной грудью соленый воздух — хорошо! Она не так уж часто бывала на море, да и то последний раз толком расслабиться не успела из-за того, что Беринда с Аназией на голову свалились. Пришлось прервать отпуск, можно сказать, на самом интересном месте.

— Искупаться бы. Слышишь, Шон?

— Не можем мы сейчас снижаться, — ответил рыцарь. — Потерпи до Самаркунда. Там пляжей полно.

— А ты на архипелаге был?

— Был однажды на Тамбуле, с тетушкой гостили. А в столице их — нет, не был. Блин, пробка!

Пришлось замедлить ход: впереди образовался небольшой затор возле столкнувшегося ковра и летающего туристического пароходика с гребным колесом. На ковре не было седоков и груза. Его передняя часть запуталась в спицах колеса, и он дергался, пытаясь вырваться, что-то яростно выкрикивая, а перегнувшаяся через борт с палубы немногочисленная команда и туристы давали бестолковые советы. Белки внутри колеса сердито стрекотали и плевались шелухой. Другие транспортные средства потихоньку огибали место аварии, толкаясь и шумя.

— А вон, гляди, ассасины. Это госслужащие местные, они за порядком следят.

— Где? — Анита привстала на цыпочках.

Со стороны островов вдоль тучек-ограничителей спешили две фигуры, и когда они подлетели ближе, ведьма разглядела подробности. Ассасины были похожи друг на друга и одеты в одинаковые широкие шаровары. На головах — ярко-красные чалмы, на ногах — сапожки с загнутыми носками. Каждый летел, согнув и переплетя ноги, на небольшом квадратном коврике вроде тех, что кладут под дверями домов. Загорелые до темно-коричневого цвета лица с приплюснутыми носами и узкими глазками, торсы опоясаны широкими полосами цветастой ткани, с которой свешивались кривые ножны…

Когда ступа пролетала мимо места аварии, ассасины уже достигли его, ухватили верещащий ковер и принялись высвобождать.

— А нас на архипелаг легко пропустят? — спросила Анита, присаживаясь на диванчик. — Таможня эта их…

— Не знаю, — ответил Тремлоу. — Но мы же ничего не везем, никаких товаров. Должны пропустить, они сейчас туризм поощряют. О, там дождь, кажется, над островами…

Ведьма привстала, выглядывая над бортом. Далеко впереди небо темнело, сквозь зеленоватый воздух вниз протянулись размытые лиловые колонны, чередующиеся со столбами льющегося в прорехи между облаками солнечного света.

— Красиво… — вздохнула она.

— Ага. Только и мы под него можем попасть…

Погода испортилась, когда они уже приближались к границе архипелага. Небо стало пепельным, порывы ветра раскачивали ступу.

Таможня представляла собой два висящих в воздухе домика, соединенных деревянной стеной, в которой были распахнутые ворота. Движение замедлилось, а после пришлось и вовсе остановиться.

Анита вытянула руку ладонью вверх.

— Вот и дождь…

Она прошла в заднюю часть ступы, где была поклажа. Вещей они с собой взяли не слишком много, всего пару рюкзаков и тюк. Порывшись в нем, ведьма достала косынку и длинное полотенце. Косынку надела на себя, а с полотенцем подступила к Шону. Ступа сдвинулась, пролетев несколько метров, вновь стала. Позади висела, часто взмахивая крыльями, троица амурчиков, а впереди — какой-то юноша верхом на большом орле. Возле таможенного пункта виднелись две массивные фигуры, проверяющие тех, кто хотел влететь внутрь.

— Не дергайся… — велела Анита, наматывая полотенце на голову Тремлоу. — Сейчас по местной моде тебя оденем.

Дождь пошел сильнее.

— Крез этот ваш… — проворчал Шон, поглядывая вверх. — Охладильник поставил, а зонтик какой-то или навес раскладывающийся не догадался!

— Ага. Диван уже намокает, и все остальное…

Очередь вновь сдвинулась, потом еще немного.

— Ну хоть надолго они не задерживают.

— Нет, у них все налажено. Быстро пропустят, вот увидишь. Это потому что десять лет назад у них вся экономика на туризм перестроилась, — пояснил Тремлоу. — До того в Самаркунды просто так не попасть было, а теперь местные только с приезжих и живут.

— А давай, как Помпона найдем, экскурсию себе устроим? Я слышала, тут старинный дворец Безумного Падишаха есть, а еще Большекратор какой-то…

— Дворец Безумного Падишаха заброшен, не любят самаркундцы о нем вспоминать. А Большекратор вон где… — Рыцарь показал вперед и вниз. Анита пригляделась: остров имел овальную форму, ближе к берегам — поля, рощи и неказистые домишки, между которыми попадались большие здания из светлого камня. Потом начинались высокие постройки, дворцы всякие, ну а дальше — густой лес, занимающий также и склоны горы в центре Самаркунд. У горы этой как бы не было вершины, вернее, на вершине имелось что-то вроде выемки, отсюда, впрочем, почти неразличимой. Рядом с ней находилась еще одна гора, поменьше, и на ней стояла массивная башня.

— Вулкан этот называется Попокапетль, — стал пояснять Шон. — Недействующий. В нем Большекратор, провал такой, то есть бывшее жерло вулкана. Оттуда раз в сто лет появляется чудовищный этот… У-Рухх. А сейчас туда экскурсии водят.

— Ух ты! — заинтересовалась Анита. — Хочу посмотреть. А вон, видишь, под вулканом вторая гора, поменьше, и на ней дома… О, а на вершине башня какая-то. Вот и сводишь меня…

— Маленькая гора — это, собственно, город, а в башне на вершине живет падишах. Так в путеводителе написано. Но не забывай, мы тут по делу, и пока что неизвестно, как справимся. Хотя если время останется…

— А что это за полосы на склонах? — перебила она, показывая в сторону Попокапетля. От вершины сквозь леса спиралью тянулась широкая прореха и заканчивалась примерно на середине высоты вулкана.

— Этого не знаю, — ответил Тремлоу.

Наконец Анита разглядела таможенников, двух здоровенных ассасинов, куда больших, чем те, что примчались на место аварии. Когда юноша на орле влетел в ворота, один из них навис над ступой, разглядывая сидящих внутри узкими равнодушными глазами.

— Ценности, запрещенные субстанции? — пробасил он с южным акцентом.

— Нет, — сказал Тремлоу. — Ничего такого.

— Деньги?

— Тридцать золотых у меня.

— Оружие?

— Нет, — не моргнув глазом соврал Шон.

Ассасин окинул взглядом багаж, затем посмотрел на Аниту.

— Особая одежда для женщин, — заявил он. — Если нету — больше всего лавок на Треугольной площади. Без особой одежды нельзя!

Шон кивнул.

— Это мы знаем. Разберемся.

— Одна золотая монета въездной пошлины с тебя. — Таможенник ткнул пальцем в рыцаря. — Полмонеты — с нее.

Шон расплатился, получил сдачу, и тогда второй ассасин, все это время висящий на коврике слева от ворот с кривой саблей наперевес, кивнул:

— Пролетай.

— А чего они с меня полмонеты взяли? — спросила ведьма, когда они оказались за воротами. — Что это за ущемление моего права платить въездную пошлину наравне с мужчинами? И какая такая особая одежда?

— Здесь, понимаешь, к женщинам совсем другое отношение… — ответил Шон. — Они как бы… Ну, короче, тебе лицо надо прикрыть.

— Это еще зачем?

Они подлетали к побережью. Стало совсем темно, мелкие капли падали в ступу.

— Ну, в общем, здесь такие штуки есть — чадра называется. Вроде больших платков, которыми женщины прикрываются.

— Что, совсем прикрывают?

— Нет, ну глаза остаются…

— А вот — фиг! — сказала ведьма. — Не собираюсь я ничем прикрываться. Что за дикости такие!

— Нет, ты пойми, здесь свои обычаи… — принялся увещевать Тремлоу, под усиливающимся дождем ведя ступу к городу. — А без чадры только эти… гурии ходят.

— Гурии! — повторила Анита.

— Ага. Здесь когда туристов стали пускать, так сразу много их появилось, гурий. Целые дома, понимаешь, где живут сплошные гурии…

— А ты откуда знаешь?

Тремлоу пожал плечами.

— Слыхал. И еще тетке, когда мы здесь на Тамбуле были, такой хрустальный шар всучили. Этот, знаешь, который картинки всякие показывает.

— Ну и что там было, на картинках?

— Да ерунда всякая… Ну то есть гурии на них были. Тетке оно неинтересно, а я по молодости глядел на них… Я ж еще юнец тогда был. В общем, найдем сейчас Треугольную площадь, лавку, про которую ассасин говорил, там купим местное платье какое-то или в чем они здесь ходят, ну и паранджу с чадрой…

Вершина Попокапетля высилась впереди. Между рощицами виднелись крыши домов. И тут дождь как хлынет! Анита чуть не взвизгнула.

— Ох ты! — выдохнул рыцарь, бросая ступу вниз. — Нас так затопит совсем…

Деревья были уже совсем рядом, «Звезда восхода» почти цепляла днищем ветки. Дальше роща заканчивалась, уступая место городским стенам и мостовым. В пелене дождя все это виднелось смутно, к тому же вечерело, и сплошной слой облаков затянул небо.

— И как ты эту площадь собираешься найти? — спросила Анита.

Шон не ответил — ступа медленно наполнялась водой, вести ее стало тяжело.

Они достигли улиц, где по такой погоде не было ни одного человека, пронеслись вдоль стен нескольких домов с закрытыми окнами, а после Тремлоу углядел навес и направил «Звезду восхода» к нему.

— Караван-сарай это! — выкрикнул рыцарь, обернувшись.

— Чей сарай? — переспросила Анита. Дождь шелестел так, что уже почти гудел, и слышно было плохо. Холодная вода проникала в полусапожки, ведьма переступала с ноги на ногу и поджимала пальцы.

Вскоре они оказались под широким навесом, который тянулся от стены этого самого караван-сарая. Здесь пахло соломой и навозом. Капли барабанили по доскам и шелестели кустами вокруг. В полутьме за низкими перегородками стояли несколько мулов и маленьких осликов, все они с любопытством уставились на вновь прибывших.

— Уф… — Тремлоу повернулся и присел на борт ступы.

— Так куда мы прилетели? — спросила Анита.

— Караван-сарай, — повторил он. — Постоялые дворы с трактирами здесь так называются. И здесь же лавка должна быть, с другой стороны, наверное.

— А, хорошо! Надо горячего чего-то, замерзла я…

— Нельзя тебе внутрь. Я сбегаю, в лавке паранджу куплю с этой, с чадрой, — наденешь их. Но все равно…

— Что ты пристал ко мне со своей чадрой?! — Ведьма от возмущения даже топнула ногой по дну ступы, подняв фонтан брызг. — Не стану я ее на себя напяливать, понятно? Да еще среди мужчин в ней разгуливать!

— А тебя в общий зал даже в ней не пустят… — Шон развел руками. — Ну, не злись. Подожди здесь, я с хозяином договорюсь, потом тебя в комнату проведу, которые они постояльцам сдают. Еды туда принесу. Все равно поздно уже, спать пора…

— Нет, я хочу на местных поглядеть. Да что же это такое! — вконец вознегодавала ведьма. — Что, блин, за дискриминация? Трам-тарарам! Да я сейчас в этот ихний зал пойду, и если мне кто-то что-то скажет, всех там распатроню, фныф фнофу фать…

Она замолчала, когда Шон, привстав, обнял ее, прижал к себе, и лицо ведьмы ткнулось в его грудь.

— Оффуфи!

— Ну же, дорогая, не уподобляйся этим вашим феминисткам… — принялся увещевать Тремлоу, гладя Аниту по спине. — Слышала поговорку, как ее… в чужую темницу со своими кандалами не суйся… Нет, там как-то иначе было… Ну что делать, если в местные караван-трактиры только мужчины пускают? Не могу же я со всеми постояльцами и хозяевами этого заведения драться… Это может закончиться дипломатическим скандалом.

Дипломатия занимала Аниту меньше всего, но довод насчет феминисток подействовал, и она на некоторое время замолчала. Стоящий неподалеку осел, разинув пасть, издал низкий протяжный рев, заглушивший шелест и стук дождя. Анита отстранилась, глядя на уютно освещенные окошки караван-сарая, и сказала:

— Только мужчин… А кто мне говорил, что я похожа… придумала! Все, все, отпусти меня!

— Что ты придумала? — спросил Тремлоу, убирая руки с ее плеч.

— Какие у меня волосы, а? — Ведьма попятилась к поклаже в задней части ступы.

— Темные?

— Да, а еще?.. — Она провела пальцем по челке, затем повернулась и стала распаковывать тюк.

— Короткие?

— Ага. А фигура какая?

— Э… изящная?

— Точно! То есть как бы сказать… некрупная. А здесь чалмы носят… Сейчас-сейчас, там еще одно полотенце было… Короче, иди в эту их лавку, купи мужские шаровары, недлинные, но широкие, и что они там поверх таскают, халат какой-то… У меня метр шестьдесят восемь рост. Но тоже чтоб широкий… — Тут в темноте ей показалось, что под тюком что-то слабо шевельнулось, и ведьма удивленно моргнула, но движение уже прекратилось… нет, точно показалось. Выудив полотенце, она принялась наматывать плотную ткань на голову. — Ты понял? В такой одежде я за мальчика сойду. Чего ты на меня уставился? Ну, иди, иди! Я буду себя там как настоящий мужчина вести, обещаю. Буду плеваться на пол, отрыгивать, могу даже ругаться этим… грязно, короче. Никто за женщину не примет, но ты насчет штанов учти: чтобы ничего нежно-зеленого или розового! А халат лучше бежевый, с темным однотонным воротником, но только узким, понял? Я не Аназия, и вообще мне это не идет!

— Мальчик… — пробормотал Шон задумчиво. — Ну, знаешь, с мальчиками здесь тоже есть проблемы… хотя…

 

3

— А может, потанцуем? — предложила Анита, оглядевшись.

К ее удивлению, здесь отсутствовали столы — на полу неярко освещенного помещения были расстелены коврики разных размеров, а в стенах имелось несколько ниш с диванами, но все заняты. Даже при скудном свете было заметно, что все предметы обстановки носили… Анита задумалась, как бы это сформулировать… носили следы очень частого употребления. Проще говоря, коврики были затертыми и обильно запятнаны жиром. Краска на стенах облупилась, а посуда перед гостями — выщербленная и закопченная. Не очень-то похоже на ту восточную роскошь, какую ведьма себе представляла. Впрочем, посетителей бедность обстановки не смущала. Должно быть, здесь собирались местные жители, не знакомые с красотами из туристских проспектов, и их треснутые плошки с засаленными коврами вполне устраивали.

— Какое там потанцуем! — Шон не оценил шутки. Он морщился и нервно озирался. Несмотря на поздний час, народу в караван-сарае было прилично, и все — небритые серьезные мужи в чалмах, халатах и шароварах. На ведьме было то же самое, лишь Тремлоу одет обычно. Вернее, необычно для Самаркунд, по-западному. Но заботило его, конечно, другое.

— Вон, вон, пялятся на меня… — промычал рыцарь, отворачиваясь от шестерых мужчин, сидящих по краям большого ковра у стены. Они несколько отличались от прочих постояльцев: облачены в грязно-белые безрукавки из овечьих шкур и широкие юбки, закрепленные черными кожаными поясами. На головах у всех были высокие шапки в форме сахарной головы: у пятерых — белые, а у последнего, самого высокого и с очень худым лицом, зеленая. Возле ковра, где пировали эти шестеро, лежал небольшой сдвоенный барабанчик и камышовая флейта.

— Да никто на тебя не пялится, — возразила Анита, про себя безудержно хихикая. — Кому ты нужен… кроме меня?

— Ага, конечно… — пробурчал Шон, бледнея, когда толстый мужик с соседнего коврика кинул на них мимолетный взгляд. — Сидят и думают: во, с мальчиком он… здоровый балбес и с мальчишкой… симпатичным.

— А мне идет? — обрадовалась ведьма, проводя ладонями по торсу и разглаживая халат. — Ну, не переживай, Шончик… — Она потянулась, чтоб погладить его по затылку, и покрасневший Тремлоу, сдавленно крякнув, отпрянул.

— Не трогай меня! — зашипел он на Аниту, вращая глазами. — Не прикасайся и вообще веди себя по-мужски, а не как распоследний пи…

Он замолчал, когда к их коврику приблизился караван-сарайщик, или сарайчик, или сарайник — Анита понятия не имела, как он называется. Трактирщик, короче говоря. Среднего возраста и с добрым широким лицом.

— Гдэ остновылысь, дарагые? — спросил он на местном наречии, отличающемся от привычного западного несколько странновато звучащими гласными, диковинными окончаниями слов и произвольными ударениями. — Что кушат будэт?

— А что есть? — спросила Анита, постаравшись, чтобы голос прозвучал хрипло и веско.

— Пита ест, — ответствовал хозяин. — Еще…

— Пята? — удивилась она. — Чья?

Шон громко закашлялся в кулак, когда кустистые брови караван-сарайшика приподнялись, и поспешил, так сказать, взять разговор в свои руки:

— Мой, ха-ха, плэмяннык, учился за границей, нэдавно прыехал. Пита, Али… — Анита не сразу и поняла, что это она теперь — Али… — Пита, это холодна закуска такая…

— Вах-вах… — Хозяин поцокал языком. — Савсэм одычал юнош на дыком западэ, питу не помныт…

— Что еще у тэбя, дарагой? — спросил Тремлоу, ловко копируя местное наречие. — Пэрэчысли все, буд добр.

— Ещо, дарагой… — откликнулся караван-сарайщик. — У меня… — Он вздохнул, прикрыл глаза и зачастил: — Салат из киббех билль саниех дробленого, наш лучший блюд, цуккини тушены с томатами, пахлава слоена, плов по-сулимански, карныярык фирменный, орэхова нуга с чабрэцом, таббулех с кунжутом, а также… — тут он, сжав руку в кулак, поднес его к лицу, коснувшись губ, громко причмокнул, — …а также, панимаэшь, гуммус специальны, канцэнтрированы, и к нэму — вах! — почя.

Когда он замолчал, Шон с Анитой некоторое время не моргая глядели друг на друга, беззвучно шевеля губами.

— Я ничего не поняла, кроме слова «салат», — сказала наконец ведьма. — И еще похвала, он, наверное, себя хвалил за широкий выбор блюд…

— Что будэт? — добавил хозяин, благостно улыбаясь.

— А вот… — начал Шон, но Анита перебила:

— Гуммус? А можно мне гуммусу? А то остальное как-то страшно… нет, хотя еще эту… нугу орэхову с чабрэцом.

— Гуммус… — Хозяин склонился над ней и любезно уточнил: — Концэнтрирован?

— Э… да.

— Али… — начал Шон.

— Лук рэпчаты, мэлко измельчон или крупно? — выспрашивал между тем хозяин, с прижмуренными от удовольствия глазами кивая каждому слову ведьмы.

— Да-да, измельчен, измельчен.

— Али! — повысил голос Тремлоу.

— Чэснок мэлко толчон?

— Чесно… а без чеснока можно?

— Мона, — согласился караван-сарайщик. — Но не нуна, потому каков же это гуммус бэз чэснок? Значыт, не толчон, а измельчон. Еще паст кунжукова, лымон и паприк… Вах… — Он поворотился к рыцарю. — А ты что будэш кушать, эфенди?

— А мне таббулех с кунжутом, — решился Шон. — И эту… пахвалу. А капуста, фаршированная бараниной, у тебя есть? Хорошо. Да, и плов по-сулеймански!

— И попить дайте что-то, — добавила Анита.

— Ппыть… — кивнул хозяин. — Кофэ с пэрцэм, чай со слывочным маслом, виноградный сокус?

— Сокус… давайте сокуса.

— Мы под вашим навесом свою эту… арбу летающую поставили, — добавил Тремлоу, когда хозяин выпрямился. — Потом надо из нее вещи забрать… если, конечно, то есть, канэчна, если у тэбя, дарагой, комнат найдется для нас.

— Наыдется! — обрадовался хозяин. — Уже даже и наышлась. Сыдыт тут, сэйчас покушать нэсу. Вы покушат, тада за комнат побазарым.

Когда он удалился, Тремлоу покачал головой.

— Гуммус! Ты что, Анита, то есть Али? Еще и концентрированный взяла.

— А что такого? — спросила она.

— А вот теперь не скажу. Сама увидишь. Хотя что ты там увидишь? На вид он, может, еще и ничего, а вот на вкус — тут я ничего не гарантирую.

— Если это что-то мерзкое, так почему ты меня не отговорил?

— Отговорил? — возмутился Тремлоу. — Так я пытался! Тебя отговоришь разве?

Некоторое время они беззлобно пререкались. Шон все еще смущался, а ведьма вовсю глазела по сторонам. Женщины тут и вправду отсутствовали, даже в той стороне зала, где горел очаг и виднелись завешенные шнурками с бусинами проемы, из которых веяло всякими аппетитными запахами, — даже там крутились только мужчины. Тремлоу постоянно чудилось, что на него косятся.

— Непривычно без меча, — пожаловался он. — Вроде без головы…

— Ты ж его в ступе где-то спрятал, да? — вспомнила ведьма.

— Ага. Там двойной борт слева, ниша потайная, в ней оставил. Это Крез правильно предусмотрел.

Хозяин появился вновь, за ним топала пара тощих мальчишек. Втроем они обступили ковер и быстро расставили на нем миски с кувшинами.

— Спасибо, дорогой, — сказал Тремлоу. Мальчики-официанты, или как они тут назывались, сразу ушли, а хозяин остановился возле рыцаря, благосклонно улыбаясь. — А вот не скажешь ли ты мне… — Шон достал из-за пазухи обрывок ковра, расправил и показал: — Где бы найти ковер, от которого этот кусок? А то, понимаешь, неудобно — он за мою арбу зацепился, пока меня не было, пьяный, должно быть… Ну и оставил вот часть себя, хочу отдать ему…

Пока хозяин рассматривал ткань, Анита приглядывалась и принюхивалась к содержимому миски, которую поставили перед ней. Гуммус специальный концентрированный оказался удивительно густой гороховой похлебкой или, может, супом, полным измельченного чеснока, измельченного репчатого лука, и все это перемешано с кунжуковой пастой, набито лимонной мякотью и до краев наполнено паприкой. Анита осторожно ткнула в смесь мизинцем и лизнула его. И заплакала. С сосредоточенным видом вытерла слезы рукавом, медленно отставила миску и принялась за сокус.

— Э… — сказал трактирщик несколько напряженным голосом. — Дарагой кавер, дарагой… Не иначе из башни самого Оттомана. Пойду, пойду я, просты, дэла у мэня…

Он заторопился прочь. Шон пожал плечами, положил ткань рядом и с аппетитом принялся за плов по-сулеймански, заедая его таббулехом с кунжутом и закусывая капустой, фаршированной бараниной.

— Али, так ты гуммус не будешь? — спросил он с набитым ртом. Ведьма, сглотнув, покачала головой и кончиками пальцев придвинула к нему миску. Тремлоу кивнул и продолжил поглощение пищи, макая пахлаву в гуммус.

— Кто такой Оттоман? — спросила она, оглядываясь на хозяина, который подступил к шестерым мужчинам в юбках и, подобострастно склонившись, что-то зашептал тому из них, на голове которого шапка была зеленого цвета.

— Падишах, — невнятно откликнулся Тремлоу, с усилием жуя. — Ну типа короля местного. Превосходный, надо сказать, гуммус. Ешь свою нугу, Али, не стесняйся.

— А тебе не показалось, что его акцент был того… несколько преувеличенным? — поинтересовалась ведьма. — Как-то чересчур показушно…

Шон кивнул.

— Угу, показалось. Он, может, догадался, что мы иностранцы… За туристов принял и стал изображать местный колорит. Они все тут так себя ведут, когда с туристами, а между собой — так небось нормально разговаривают. Хорошо еще книжечки не пытался всучить.

— Какие книжечки?

— Еще увидишь… Это здесь специально для приезжих. Как начнут тебе их совать, так не знаешь, куда деваться. С картинками такие… Ты ешь нугу, Али, ешь.

Караван-сарайщик тем временем отошел в другой конец зала и присел на корточки возле очага, глядя поверх голов отсутствующим взглядом.

— Если ковер, от которого этот кусок, из падишахской башни, — продолжала Анита, допивая сокус, — то переночуем здесь, а завтра с утра прямо туда и пойдем?

— Думаешь, пустят нас? — усомнился Шон.

— А вдруг туда экскурсии какие водят… Как у гномов?

Напуганная знакомством с гуммусом Анита наконец осторожно придвинула мисочку с нугой и задумчиво оглядела данный образчик восточной кулинарии.

— Может быть. Хотя ковер не обязательно именно оттуда. Он просто дорогой очень, как я понял. Значит, может быть из дома какого-то богатея… — Рыцарь замолчал, когда один из шестерых в юбках, тот, чью голову украшала зеленая шапка, встал и неторопливо пошел между коврами. Ведьма заметила, как сидящие горбились, когда он топал мимо, низко наклоняли головы, стараясь не привлекать внимания.

Зеленошапочный остановился над их ковром, сбоку от Тремлоу. Рыцарь дожевал пахлаву и медленно поднял голову.

— Что надо, дарагой? — спросил он после паузы и, глянув на ведьму, губами беззвучно проартикулировал: дер… виш…

От большого ковра под стеной медленно приближались еще двое мужчин в юбках. У одного в руках был сдвоенный барабан, у другого — тростниковая флейта.

— Слышал, вы что-то ищете? — спросил дервиш. Говорил он медленно и не очень внятно, монотонно, но зато без всякого акцента.

Анита почти завороженно рассматривала его. Лицо у главного дервиша было прямо-таки выдающейся узости: в какой-то момент ведьме даже показалось, что она видит торец доски. Загорелая, заросшая щетиной, с впалыми щеками и тонким носом, физия эта производила впечатление неприятно резкое и как бы пронзительное. А темные глазки напоминали сколы от загнивших сучков.

— Ищем, да, — откликнулся Тремлоу, снизу вверх глядя на дервиша. Двое других подошли к рыцарю и встали по бокам. — Ковер…

Широченная грязно-белая юбка колыхнулась, когда зеленошапочный приподнял ногу и ткнул носком светлой матерчатой туфли в кусок ткани, лежащий возле Тремлоу.

— Этот?

— Именно, дорогой. А ты можешь что-то рассказать?

Дервиш склонил голову, помолчал и пробубнил без всякого выражения:

— Так это мой ковер.

— Да-а? — искренне удивился Шон. — Что, серьезно?

По лицу зеленошапочного было видно, что он всегда абсолютно серьезен. Такой уж человек.

— Недавно пропал, — забормотал он, — мой любимый ковер, лучший во всем стойле, угнали его. Сегодня днем вернулся, сбежал от преступников, весь истерзанный, порванный, слова сказать не мог, умер, бедняга, так это ты его украл, а теперь ищешь, когда он от тебя сбежал, убийца!

«Так-так… — подумала Анита, на всякий случай кладя пальцы на край миски с нугой. — Начинается…»

— Убийцы вы, — продолжал нудить зеленошапочный, — безжалостные садисты, похитители чужих ковров, иностранцы, начинайте, Мевлеви и Хальвети…

Ведьма не сразу и поняла, что последние слова обращены к тем двум, что подошли вслед за главным. Дервиши подняли инструменты, у одного в руках появились тонкие палочки, и он принялся колотить в барабан. Второй задул в тростниковую флейту. Разглядев, что под стеной остальные дервиши встали, Анита подобрала под себя ноги, приготовившись вскочить.

Стоя на одном месте, зеленошапочный вдруг закружился.

— Ух! — произнес Шон таким тоном, каким в иных мирах произносят слово «упс». — Али, поберегись…

Он начал привставать. Музыка зазвучала громче, дервиш превратился уже в конус — юбка его будто расширилась, приподнявшись в потоке воздуха; по бокам смазанного сероватого силуэта, увенчанного зеленым цилиндром, возникли быстро мелькающие стальные блики — откуда-то дервиш достал ножи. Музыканты продолжали играть, а остальные трое тоже закружились, при этом приближаясь по коврам мимо отпрыгивающих и откатывающихся в стороны постояльцев.

Главный дервиш качнулся вбок, Шон вскочил, а ведьма запустила в барабанщика миской с остатками нуги.

И после этого началась настоящая караван-сарайная драка.

Она имела местный колорит, отличалась от трактирных, которые Анита несколько раз в жизни наблюдала, ярким национальным духом и экзотическим восточным стилем.

Когда Тремлоу, вскочив, шагнул в сторону, а главдервиш качнулся, скользя к нему, ведьма вцепилась в углы коврика и дернула изо всех сил.

И дервиш опрокинулся, как юла, все еще продолжая вращаться, — да как покатится по полу, расшвыривая во все стороны посуду и взметая ковры! Раздались крики. Ведьма пнула носком сапога того, что играл на флейте. Инструмент издал резкий протяжный взвизг, словно птица, которая летела, свиристя на одной ноте, когда в нее попали камнем.

Зеленошапочный врезался в стену, подскочил, будто резиновый шарик, перевернулся на ноги и вновь заскользил к рыцарю — и все это не прекращая стремительно вращаться. Трое кружащихся дервишей с разных сторон налетали на Шона, будто смерчи на дерево, а рыцарь бил по ним кулаками, отбрасывая от себя. Хозяин у очага ревел, посетители с визгами и стонами разбегались и расползались.

К удивлению Аниты, музыканты в драку не вступали — уселись, поджав ноги, колотя в барабан и дуя в тростниковую флейту. Наверное, мелодичное оформление в восточной манере было необходимым условием доброй караван-сарайной потасовки.

— Беги! — проревел Тремлоу, когда главдервиш достиг его. По дороге тот перевернул лампу: потекло масло, и теперь один из ковров горел. Вот-вот могло заняться все промасленное убранство заведения.

Рыцарь отскочил — два шипящих серых конуса столкнулись и разлетелись, словно бильярдные шары. Шон схватил с пола горящий ковер и набросил на голову зеленошапочного.

Во все стороны полетели искры — будто посверкивающее красным трескучее колесо с дервишем в центре. Анита запустила в барабанщика тарелкой с недоеденным гуммусом. Рыцарь, подхватив ведьму, рванулся к выходу. Огонь разбегался по другим коврам, облизывал доски пола. Хозяин на четвереньках полз за очаг, а в дверях образовалась живописная куча мала — там столкнулось несколько постояльцев. Теперь они лежали или стояли на четвереньках, дергались, пытаясь расцепиться и вывалиться наружу. Тремлоу, сжимая Аниту в объятиях, с разбегу перескочил через них.

Ливень сменился мелким дождиком. Снаружи было темно, хотя из двери и окошек караван-сарая лились полосы света. В самой широкой полосе, что тянулась от дверей, будто шло представление сошедшего с ума цирка теней: там корчились странные силуэты, возникали и тут же пропадали фигуры удивительных горбатых зверей, случайные изображения и картины — их отбрасывали постояльцы, превратившиеся в сцепленную кучу тел, из которой во все стороны торчали дергающиеся руки и ноги.

У навеса Тремлоу поставил ведьму на ноги.

— Сейчас ступу выведу. — Он нырнул в пахнувшую навозом темень. Донесся шелест соломы, глухой шлепок, сдавленное проклятие, затем — рев осла.

— Шон, быстрее! — позвала Анита.

— Уже лечу! — откликнулся он.

Позади затрещало, и ведьма обернулась. Из дверей, перепрыгнув копошащихся мужчин, и из трех окон, пробив стекла, одновременно выскочили конусовидные силуэты. Вращаясь с отчетливым свистом, они заскользили к навесу. Даже в полутьме было видно, что за одним из них остается шлейф сероватого дыма.

— Шон! — крикнула ведьма. — Они уже…

Ответом был громкий треск и новый ослиный вопль — обрушив пару загородок, «Звезда восхода» вылетела наружу.

Но дервиши уже настигли их.

— Давай! — заорал Тремлоу, протягивая руку. Другой он вцепился в рулевую дугу.

Один из противников высоко подпрыгнул, второй с размаху налетел на ступу, и она качнулась прочь от ведьмы. Тремлоу, не удержавшись, полетел на дно, сильно стукнувшись затылком и потянув дугу на себя — та с треском переломилась. «Звезда восхода» рывком взлетела, двигаясь в обратном направлении, к загону. Анита успела схватиться за борт, ноги поволокло по земле, потом земля исчезла, но тут же в лодыжки вцепились две руки.

Ведьма изо всех сил дернула ногами. Ступа вломилась в навес. Заскрипели, застонали доски. Навес начал медленно заваливаться, проседая. Ослы и мулы разом взревели.

А пальцы Аниты сорвались с борта.

— Ай! — взвизгнула она, в дожде из трухлявой древесины и щепок падая на солому возле ревущего во всю глотку мула. — Шончик!!!

Но ступа уже превратилась в темный, плохо различимый силуэт, летящий прочь — все дальше и дальше.

Шонтрайль де Тремлоу де Ривилль де Крайсак встал на четвереньки и помотал головой. Дождь еще шел, холодные редкие капли падали вокруг… И что это, интересно, так свистит?

— Анита, мы летим, да? — спросил он.

Рыцарь поднялся на колени, ухватившись за борт, выглянул. Свистел воздух — ступа двигалась со скоростью, которая в брошюрке по управлению «Звезды восхода» наверняка определялась как «недопустимая». Что-то похрустывало и поскрипывало. Город растворился во тьме, теперь под ступой — она двигалась не слишком высоко — проносились редкие деревья.

— Дорогая, придется нам как-то снижаться… — Он повернулся и замолчал. Аниты здесь не было.

Тремлоу прыгнул к рулевой дуге, собираясь развернуть ступу, чтобы возвратиться к караван-сараю, — и обнаружил, что дуга тоже исчезла, остался лишь обломок, торчащий из борта в носовой части.

Шон вцепился в этот обломок, попробовал повернуть его, затем дернул — раздался хруст, и «Звезда восхода» легла набок. Сзади затарахтело, пронзительно зашипело… Он кое-как оглянулся: оба рюкзака с вещами скатились по борту и пропали во тьме, остался только тюк, зацепившийся за какую-то деталь оборудования. Тремлоу вновь дернул, ступа начала выравниваться, вихляя из стороны в сторону. Рыцарь потянулся ногой к одной из утопленных в днище педалей, чтобы затормозить, и тут впереди возникло высокое дерево с раскидистой кроной. Нажать на педаль он не успел: летательное средство врезалось в ветви, ломая их, пронеслось сквозь крону, при этом массивная ступа качалась, как легкая лодочка на волнах. Тремлоу бросило на дно, и когда он вновь выпрямился, «Звезда восхода» напоминала летящий над землей большой ком омелы — со всех сторон ее усеивали шелестящие листвой обломки.

Впереди был пустырь, за ним начались руины дворца Безумного Падишаха. В полутьме виднелись уродливые кривые очертания, провалы окон, сквозь которые мерцали звезды, изломанные арки и покосившиеся колонны. И самый большой силуэт высился прямо по курсу — остатки древнего дворца. Дальше начинался лес, за которым возвышался Попокапетль. Шон еще успел разглядеть, что на тупой вершине его, вознесшейся далеко в черное небо, багровеет полупрозрачное облако, а затем с силой вдавил педаль… и та провалилась, с хрустом ушла в днище.

Ступа описала мертвую петлю.

Хорошо, у Шона де Тремлоу был крепкий, много повидавший и много растворивший желудок. Он лишь глухо булькнул, а больше никаких претензий не высказал. Когда «Звезда восхода» оказалась над ним, рыцарь, вцепившийся обеими руками в обломок дуги, повис ногами книзу, мельком увидел блеклые огоньки оставшегося далеко позади города, а затем, пребольно ударившись копчиком, рухнул задом на дно. Он тут же вскочил, покачнулся — перед глазами слегка плыло — и присел, увидев, что они несутся прямо к высокому зданию.

— Ма-а-а-а… — протяжно закричал Шон, топая ногами по дну в поисках педалей и терзая остатки дуги, — …а-а-а-т-т-ть…

Впереди оказался обширный, в десять локтей высотой, пролом на месте большого окна. Рыцарь упал на дно, прикрыв голову руками; борта со скрежетом пробороздили верхний край пролома, обдав Шона каменным крошевом… затем еще несколько секунд полета сквозь гулкую тишину огромного помещения — и «Звезда восхода», на полном ходу врезавшись в стену, раскололась на две части. Тремлоу на мгновение повис в облаке обломков, словно прилипнув к стене — в десяти метрах под сводчатым потолком, полускрытым балками и стропилами. Далеко внизу он увидел пол, усеянный обломками мебели, а затем части ступы рухнули вниз и присоединились к этим обломкам, заняв почетное место среди перевернутых набок безногих кресел, раскуроченных столов и диванов с порванной обивкой.

Но Шон не упал. По периметру вдоль стен тянулся карниз в полметра шириной, и Тремлоу сначала повис на одной руке, вцепившись в его край, а после подтянулся и сел, прижавшись спиной к холодному камню.

На лице рыцаря расцвела улыбка. Если бы не исчезновение Аниты, он был бы очень доволен — такая жизнь была как раз по нему. Не хватало разве что меча и двух-трех чудовищ.

Рыцарь огляделся. Все смолкло, в просторном зале заброшенного дворца стояла тишина. Над карнизом в стене виднелся дверной проем, дальше еще один. Сверху донесся шелест, и Шон, уже приподнявшийся, чтобы пройти по карнизу и заглянуть в один из проемов, вновь присел, вглядываясь.

Балки и стропила образовывали сложную решетчатую конструкцию, частично скрывшую потолок-купол. Все это тихо скрипело — древнее трухлявое дерево словно покряхтывало и постанывало под гнетом собственного веса. Какие-то длинные тени висели там… «Летучие мыши!» — понял наконец Тремлоу. Но очень уж здоровые, не иначе вампиры какие-нибудь местные. А меч-то вниз упал вместе с частями ступы…

Он вновь приподнялся, когда один из висящих головой вниз темных силуэтов качнулся, расправляя крылья. Зашевелился второй, приглушенное бормотание достигло ушей… «Нет, не мыши», — понял Шон. Под потолком древнего здания висели летучие ковры.

Хорошо хоть ее не связали, а замотали в один из ковров, который дервиши вытащили из караван-сарая. Оттуда доносились вопли и шипение — внутри тушили начавшийся пожар. Ковер пах паленым, но не сильно. Заматывать девушек в ковры — это, как поняла Анита, освященный веками древний восточный обычай. Вообще-то унизительное положение, когда ты выполняешь роль начинки в большой трубочке с кремом, которую кто-то взвалил на плечо. Ковер переломился в том месте, на которое пришелся Анитин живот, и теперь она висела, согнувшись под углом в семьдесят градусов. Но ведьма решила, что унижен только тот, кто чувствует себя таковым. А поскольку она себя униженной не ощущает и дервишей этих не боится — лишь слегка опасается, — то и все нормально, можно расслабиться…

Руки были прижаты к бокам, но задрав голову и скосив глаза, она увидела круг, в котором рывками двигалась мокрая мостовая. Внешние звуки почти не доносились, лишь очень приглушенные шаги. Иногда дервиши переговаривались, бормотали что-то неразборчивое. Анита припомнила, как они выглядели, — лица до того, как началась драка, она успела разглядеть вполне отчетливо. Все дервиши были очень такими, как бы сказать… ну типа Шона. Твердо очерченные крупные подбородки, мощные носы, скулы… Этакие мужчины в расцвете лет и красы. Но в отличие от Тремлоу в их лицах — и особенно это касалось главдервиша — присутствовало, на взгляд ведьмы, что-то неприятное. Слишком надменные и не то чтобы самодовольные, а… Внутри ковра ведьма пожала плечами: неприятные рожи, короче говоря.

Мостовую сменили ступени. Зазвучали голоса, кто-то задавал вопросы, дервиш отвечал, но слов она разобрать не могла. Звук шагов изменился, даже сквозь ковер было слышно, что он стал более гулкий и как бы торжественный. Они вновь поднимались по лестнице, на этот раз мраморной, с очень широкими ступенями. Когда она закончилась, раздался скрип открывшейся двери, после чего потянулись полутемные извилистые коридорчики. Аните все это уже стало надоедать — скучно как-то…

Ковер, в который была запелената ведьма, сняли с плеча: ее повернули, она вновь задрала голову — в круге возникла чья-то рожа, вполне зловещая. Темные глаза заглянули внутрь, прозвучал приказ, после чего главдервиш, несший теперь ковер на руках, будто возлюбленную, вошел в новое помещение. Донеслось приглушенное журчание и хрустальный перезвон.

«Ду-ду-ду…» — вновь неразборчивый голос. «Бур-бур-бур…» — ответствовал второй.

Ковер качнулся, и Анита ойкнула, когда он упал на что-то твердое и покатился, разматываясь. В конце концов она улеглась на бок, вытянув ноги, лежа щекой на ворсистой поверхности. Все вокруг еще слегка вращалось, но головокружение быстро прошло.

— Великий Визирь… — прошептал и сзади, и чей-то голос вяло проблеял впереди:

— Сколь тяжел гнет государственного управления…

Анита приподнялась, глядя по сторонам.

Помещения со столь дорогой обстановкой она еще не видывала. На деньги, которые стоили все эти украшения, золотые статуэтки, здоровенные коврища и маленькие коврики, серебряные блюда и узорчатые занавесочки тончайшей работы, можно было, наверное, купить весь королевский замок Пер-Амбоя вместе с обстановкой, конюшнями и гобеленом из кабинета Валдо Мосина. Слева в фонтанчике журчала вода — над гипсовой чашей висел поддерживаемый изогнутым прутом писающий амурчик-посыльный, голый, но в чалме, — а справа в большой золотой клети важно прогуливались три фазана. Яркий свет масляных ламп и свечей отражался от хвостов, будто в копчики птиц были вставлены большие пышные веера. Густой запах благовоний и чего-то еще, кисло-сладкого и пряного, заполнял помещение, напоминающее скорее некую чудесную рощу: здесь было множество узких малахитовых колонн, потолок же украшали барельефы в виде облаков странной формы, а ковры на полу создавали подобие пышного травяного покрова.

Анита чихнула, потерла переносицу и села, поджав ноги. Оглянулась — трое дервишей, низко кланяясь, пятились в сторону узкой дверцы.

— Недоедать и недосыпать — вот доля моя…

Дервиши один за другим исчезли в проеме, и дверь захлопнулась. Анита посмотрела вперед.

Великий Визирь, полулежащий на небольшом возвышении, был трудноразличим в складках парчи и шелка. Отчетливо виднелась только лысая голова. Худое, как и у дервишей, лицо, морщинистый лоб и седая борода, очень длинная. По бокам от возвышения стояли две женщины в интересной одежде: пять тонких золотых колец, четыре — поменьше, опоясывающие запястья и лодыжки, и одно побольше — на талии. Оно служило чем-то вроде пояса для почти прозрачных штанишек, внизу собранных складками и закрепленных у пары колец на ногах. Состояли штаны, как показалось ведьме, из бледной марли. Женщины были крупными, на голову выше Аниты, брюнетками и держали в руках опахала: длинные падки с перьями, разноцветными и подстриженными так, чтобы образовывать идеальные овалы. «Возможно, именно для этого и держат здесь фазанов?» — подумала она.

— А условия? В каких условиях приходится работать? — брюзгливо осведомился бородатый старикашка.

У его ног — которых, впрочем, было не разглядеть в блестящем шелково-парчовом хаосе — прикорнула третья брюнетка. Рядом посверкивало большое блюдо, полное персиков, винограда и каких-то еще фруктов, названия которых ведьма не знала. Женщина при помощи крошечного серебряного ножика очистила персик от кожуры и, низко склонившись, протянула его на ладони. Бородач вяло подался вперед, издав сосущий звук, ухватил фрукт губами, запрокинул голову, разинул рот и проглотил — ведьме показалось, что целиком, не пережевывая. На тощей морщинистой шее вздулся кадык.

— Зачем чистить персик? — спросила Анита, привставая. — Он же и так вкусный…

Визирь изнеможденно заелозил посреди полотнищ ткани, наконец сел, поджав ноги, и негромко щелкнул пальцами. Двигался он мучительно медленно, словно вот-вот помрет. Казалось, его одолевает какая-то неизлечимая болезнь, а еще — всепоглощающая хандра.

На полу рядом стоял кальян… и это был такой кальян, что ведьма не сразу и догадалась о его назначении. Сосуд, полный густой вишневой жидкости, напоминал прозрачный бочонок, над которым возвышалось покрытое сложными узорами серебряное копье полутораметровой длины. Керамическая чашечка для табака была размером с тарелку, а углем, который тлел на ней, можно было спалить город. Рядом лежала толстая гибкая трубка с мундштуком, через которую положено втягивать дым, — как свернувшийся кольцами питон.

Занимающаяся фруктами служанка ухватила мундштук, с видимой натугой подтянула конец шланга, став на колени и склонившись так, что лоб коснулся парчи, двумя руками протянула его Великому Визирю. Взяв мундштук, тот вставил его в прореху между бородой и усами.

Кальян забурлил, забулькал. От него пошло тепло. Анита моргнула — ей показалось, что в стеклянной емкости среди потоков вишневого что-то проплыло, и на мгновение сквозь прозрачную стенку на ведьму глянул большой мутный глаз.

Визирь, сидящий с поджатыми ногами и обеими руками ухватившийся за мундштук, замер. Впалые синеватые щеки его стали надуваться. Глаза медленно увеличивались, наливаясь красным. Он все вдыхал и вдыхал, на бритой голове проступали мелкие поблескивающие бисеринки. В кальяне булькало. Анита со смешанным чувством опаски и уважения наблюдала за Визирем. Угли разгорались, пыша жаром, пряный запах усиливался, кальян начал слегка раскачиваться… Заволновались фазаны в клетке — качая хвостами, отступили к дальней стене. Служанки с опахалами мелкими шажками пятились в стороны, а та, что передала курильщику конец шланга, отползала, подтягивая за собой блюдо с фруктами и нервно оглядываясь. Приглушенный сосущий звук, который издавал Визирь, стал громче, надрывнее. В стеклянной емкости бурлило, там что-то извивалось, дергалось в густо-красных водоворотах…

— Ы-Ы-Ы-Ы-Ы-Х!!!

Одежды на плечах Визиря взвились, будто крылья, самого его приподняло над возвышением, а борода вытянулась двухметровым клином параллельно полу, содрогаясь в потоке воздуха, исторгнутого изо рта, который превратился в бледно-розовую букву «О».

Аниту обдало такой концентрированной сверхпряностью, что она опрокинулась на спину, задрав ноги. Вокруг что-то проносилось — смутные быстрые тени, мгновенно меняющиеся силуэты, разноцветные разводы лилового, фиолетового, шафранового и оранжевого, кольца, овалы и треугольники из дыма…

— …ы-х-х-хлюп!.. — прозвучало напоследок, и затем все смолкло.

Она кое-как села. Кальян стоял наискось, на покатом ребре стеклянной емкости, странным образом не падая, но и не выравниваясь. Фазаны забились в угол клетки, изогнув шеи, прикрыли головы крыльями и тревожно выглядывая из-под них. Обе служанки с опахалами упали. Одна начала вставать, упираясь концом древка в пол… А где же Великий Визирь?

Оказалось, что его снесло за возвышение. Оттуда донесся невнятный возглас, шелест, стук…

— И что у нас тут, что у нас тут, что у нас здесь?

Кривоватая фигура в развевающихся одеждах вынеслась из-за возвышения, подмигивая и быстро двигая бровями, обежала вокруг Аниты — борода волочилась следом по полу, — ущипнула ее за плечо, хихикнула, цокнула языком, причмокнула, заморгала…

— Шпион с запада… эй, да ты не муж! Что я вижу? Женщина! Ха!

Визирь отскочил, обеими руками придерживая стелящуюся по полу бороду, попятился к возвышению, вдруг приподнял ногу в украшенной бриллиантами открытой тапочке с загнутым носком, почесал пятку, подмигнул и опять хихикнул. Служанки подступили к нему сзади и вовсю заработали опахалами. Третья поспешно чистила лимон. Анита растерянно глядела на старикашку. Великий Визирь напоминал банан на ножках: весь какой-то скособоченный, изогнутый, продолговатый…

— А где второй, где второй, второй где? — Старик подскочил к ней и вдруг ткнул пальцем в ребра.

— Ай!.. — взвизгнула ведьма, отталкивая его.

Визирь залился счастливым смехом и принялся бегать между возвышением и фонтаном. Брюнетки мотались следом, стараясь держаться за спиной у повелителя, но не наступить при этом на бороду, и беспорядочно взмахивали опахалами.

— Где? Ну, где?!

Третья служанка вновь склонилась, прижимаясь лбом к полу и протягивая очищенный лимон. Ядовито-желтый, лоснящийся, он казался разбухшим от сока, даже слегка пузырился…

— А! — Визирь схватил лимон и враз сожрал его. У Аниты свело челюсти и на глазах выступили слезы, до того тот с виду был кислым.

— Прислали ведьмы тебя? Да ты ж сама ведьма! Я ждал, ждал спасательного отряда из обители… Так где второй? Второй где?! — Визирь был уже рядом и склонился, заглядывая поблескивающими беспокойными глазками в глаза Аниты. Ведьма увидела, что зрачки его стали размером с булавочные головки.

— А мне тяжело, я же носильщик, грузчик, столько работы, сплошные лишения, тяжести… Накшиш доложил: двое вас было, двое, двое! Второй что, тоже женщи… не-е, не может быть, Накшиш сказал: здоровый муж, всем мужам муж, супермуж, гипермуж, метамуж… Ладно, найдем и его, отыщем, раздобудем… Мустафа! — вдруг взревел Визирь так, что Анита отшатнулась. Старикашка спиной вперед взбежал на возвышение и плюхнулся задом в парчу. — Мустафа-а-а!!!

Ведьма лишь молча захлопала глазами, когда кальян, все это время стоящий в том же положении, качнулся. Он закрутился, будто монета, которую уронили на пол, все медленнее и медленнее, пока не встал вертикально… В емкости забулькало; угли на фольге, которой был накрыт табак в керамической чаше, вдруг разгорелись сами собой. Взбурлила вишневая жидкость, и шланг начал извиваться, мотая тонкой головой-мундштуком. Брюнетки с визгом отскочили, не прекращая махать опахалами и баламутя воздух по всей комнате. Шланг согнулся подковой, мундштук с хлопком вылетел из него и ударил в потолок.

Из отверстия начало выпячиваться нечто вроде дымчатого пузыря — сначала размером с глаз, потом с кулак, затем как человеческая голова… На ней обозначились черты: приплюснутый нос, впалые щеки, всклокоченная борода…

С громким чпокающим звуком наружу выскользнули плечи. Стало видно, что толстую как бревно шею опоясывает широкий ошейник из червленого золота. Две руки — плотные, имеющие цвет, но все же не настолько материальные, чтобы сквозь них не просвечивалась стена, — уперлись в края отверстия. Теперь существо формой напоминало острый треугольник, нижний конец которого был все еще погружен в шланг. Анита прижала ладонь к разинутому рту, широко раскрытыми глазами наблюдая за происходящим, затем, поймав себя на этом слишком уж типично женском жесте, убрала ладонь и не слишком успешно попыталась приобрести скептический вид — мужчины часто принимают такой, когда сталкиваются с чем-то неожиданным, показывая, что они якобы контролируют ситуацию и ни чуточки не удивлены…

Стоящий торчком шланг мелко задрожал, а потом судорожным рывком опрокинулся набок. С хлюпаньем Мустафа вылетел из него, как пробка из бутыли забродившего сидра, пронесся, скользя по полу, и остановился возле Аниты. В клетке фазаны душераздирающе заорали. Ведьма стала медленно отползать на коленях.

— М-мы… — промычал джинн из кальяна, лежа на боку лицом к ней. Большие разноцветные зрачки медленно вращались в разных направлениях. Бочкообразный волосатый торс — вроде и плотный, но все равно слегка просвечивающийся — был опоясан широченным цветастым поясом. Огромная белая чалмища напоминала снежный сугроб. — М-му-у…

Анита замерла, разглядывая его. Джинн перевернулся на живот, мучительно икнул, содрогнувшись всем своим мощным оплывшим телом, выпустил изо рта дымный пузырь и приподнялся, упираясь ладонями в пол.

— М-м-мустафа прибы-ыл…

— Забери ее! — прокричал Великий Визирь, вскакивая и сбегая с возвышения.

Вдруг вращающиеся глаза джинна с почти слышным хлопком закрылись, голова упала на грудь, и сам он рухнул животом на пол — после чего захрапел так, что позади мелко задребезжали какие-то детали в кальяне.

— В гарем! — Великий Визирь, подскочив к Мустафе, с размаху пнул его загнутым носком тапочки по огромной, обтянутой блестящим шелком ляжке. — Доставь в гарем нашего солнцеликого!

Джинн всхрапнул, заворочался, с трудом приподнялся. Разноцветные глаза — правый зрачок был зеленым, а левый — желтым — уставились на Визиря.

— Ты хто? — спросил он.

Голос будто доносился из глубокого гулкого ущелья.

— Твой повелитель, твой, твой, повелитель я твой!

Аните показалось, что действие затяжки подходит к концу: Визирь двигался уже медленнее, чуть качаясь, волоча за собой бороду, будто длинную мочалку. Он стал сутулиться, да и говорил теперь тише.

— Аллах всемогущий, с кем приходится работать… Сколько гнета на мне, сколько ответственности… Я твой повелитель, болван! — взвизгнул он. — В Шахназарскую башню ее! В гарем к нашему лунообразному!

Ведьма сидела, крутя головой и глядя на обступивших ее — на вставшего Мустафу, Великого Визиря и двух служанок с опахалами.

— Ну же?! — взвизгнул старик.

Джинн вновь икнул, повращал глазами и схватил в охапку одну из брюнеток. Та заверещала и начала колотить его опахалом по чалме.

— Не эту! — заорал Визирь, тыкая Мустафу кулаком в бок. — О, какой я злой! Что за убогие обалдуи окружают меня, что за скудоумные губошлепы населяют это государство?!

Мустафа отпустил служанку и схватил Аниту. Она тоже заверещала — даже громче.

— Эта?.. — невнятно спросил джинн.

— Да, да! Доставь на верхний этаж, там ее встретят и отведут куда следует!

Мустафа оглядел Аниту и вдруг осклабился.

— Ы… — Он провел шершавым пальцем по ее щеке. — Красива эта…

Ведьма уже собралась было стукнуть джинна кулаком по носу, но тут они взлетели.

 

4

— Э… погодите!

Кое-как достигший пола Тремлоу нашел в обломках ступы дорожную лампу из бронированного стекла, разжег ее и поднял над головой.

Его окружало дно общества, ковровые маргиналы — бомжи, облезшие и рваные. «А не оторван ли у одного из них угол…» — подумал было Шон, но затем отмел эту мысль: там была дорогая вышивка, здесь же… Нет, в обступившей рыцаря толпе тоже попадалась бывшая знать, но ясно было, что с тех пор, как эти ковры лежали на полах и висели на стенах дворцов и богатых домов, минул не один год.

— Так, может, шпиён это падишаха? — промямлил облезлый старикашка, стоящий на двух своих дрожащих нижних углах, как на хилых кривых ножках.

— Убить его! — тонким голоском согласился другой, квадратный придверный коврик. — Давайте его поднимем повыше и сбросим. Он будет падать и дрыгать ногами!

— Лучше задушить… — красивым контральто произнесла узкая ковровая дорожка, парящая в метре над головой рыцаря.

— Я… э… — Шон попытался собраться с мыслями. Ему еще не приходилось бывать в подобном обществе, и он слегка растерялся.

— Нет-нет, давайте разберемся… — с придыханием прошептал третий, украшенный когда-то длинными и пышными, но ныне полуоборванными свалявшимися кисточками, и с поблескивающими шелковыми нитями, вплетенными в изящный узор.

— А я говорю — задушить! — кровожадно повторила дорожка. Она зловеще заколыхалась, изогнувшись, опустилась ниже и попыталась накрыть Шона с головой. Тремлоу, быстро поставив лампу, ухватил дорожку за конец, взмахнул и шмякнул ею об пол — не слишком сильно, но вполне чувствительно. Она ахнула, другие ковры загудели. Рыцарь разжал пальцы, дорожка поползла от него, сгибаясь и разгибаясь, будто покалеченная змея.

— Расступитесь, товарищи! — произнес решительный голос, и вперед протиснулся большой прямоугольный половик с бледным узором. Его сопровождали два решительных гобелена.

— Что здесь происходит?

— Щеловек, Аладдин… — пожаловался облезлый старикашка. — Джеретщя…

— Дерется? — Ковер завис перед рыцарем. Глаз у него не было, но Шон ясно понимал, что его разглядывают.

— Аладдин? — с удивлением спросил он.

— Мое имя, гражданин, — откликнулся половик. — А что вас смущает?

Узор на нем был в виде перекрещивающихся кувалды и косы, а на гобеленах были вышиты какие-то боевые сцены.

— Нет, просто… А, понял! Вы — люди, которых злой колдун превратил в ковры, и вы мечтаете вернуть себе прежний облик…

— Да нет… — удивленно откликнулся Аладдин. — Просто ковры.

Он вдруг пошел мелкими волнами и как-то скукожился — будто человек, сморщившийся от боли. Только сейчас Шон разглядел, что почти в центре его зияет дыра с обугленными краями.

— Вождь! — Придверный коврик метнулся к Аладдину. — Тебе опять пло…

— Во, а я тебя узнал! — объявил Тремлоу. — «Крылатый орел», помнишь? Ну точно, ты один из тех, кто под палубой…

— Расползется, потом не сшить… — донесся вдруг из-под ног рыцаря тонкий голосок. Несколько ковров удивленно ахнули, а Тремлоу подскочил. Все это время он стоял над обломками ступы, и теперь среди них что-то зашевелилось. Рыцарь шагнул назад, глядя под ноги. Тюк с вещами сам собой перекатился на другой бок, затем там что-то закопошилось… и наружу, волоча за собой клубок с воткнутой в него парой спиц, выбрался волосатый шар на ножках, заканчивающихся узкими человеческими ладонями с подвижными пальцами.

— Ты! — Бладо поправил широкополую шляпу и ткнул пальцем в Аладдина. — Изделие! Мануфактурное? Двойной узел, Бладо видит, а металлическую нить вплели для крепости, хорошая работа, но не выдержала прямого попадания, не выдержала…

Аладдин взлетел чуть выше, гобелены-охранники зависли над пауком. Ковры заволновались, зашумели.

— Так мы будем его убивать или нет? — спросил коврик-подросток. — А это что за существо? Его тоже?..

— Я попросил бы вас не трогать человека, товарищи, — негромко произнес Аладдин. — Он спас меня и других солдат из капиталистического плена. Скажи, — он повернулся к Шону, — что это за странный гражданин?

Бладо тем временем взволнованно бегал кругами, бряцая спицами, тыкал в сторону ковров ручками и что-то пищал.

— Преподаватель вышивания и вязания, — пояснил Тремлоу. — Ну, учитель, в смысле. Лучший специалист этого дела на Западе.

— Вязания… — пробормотала дорожка. — Так он — лекарь?

— Да, точно, лекарь, — согласился Тремлоу. — Как тебя… Аладдин, позволь ему помочь тебе. Он справится.

— Ложитесь, больной! — велел Бладо.

Ковры переглянулись, затем Аладдин опустился ниже, расправился и тяжело лег на полу между обломками. Бладо тут же взобрался на него, приблизившись к дыре, озабоченно над ней склонился, затем убежал к тюку и вернулся, волоча широкую полоску кожи, на которой в петельках висели крючки, наперстки, иглы и спицы разных размеров. Еще там был мешочек с мотками нитей.

— Всем разойтись! — повелительно пискнул паук, вешая полоску на себя, будто перевязь с оружием. — А вас и вот вас попрошу остаться. Будете ассистировать.

— Ох, я боюсь этого… — прошептал ковер с изящным узором и бахромой. — Даже при виде катушки сознание теряю…

— Руми, ты такой… нежный! — презрительно сказала дорожка и повысила голос: — Все — улетайте. Ты, Габар, останься. Я тоже буду помогать доктору.

Она с одним из гобеленов опустились к Аладдину, а остальные ковры и Шон пошли прочь.

Под дальней стеной Тремлоу сел на колченогую софу и устало вытянул ноги. Ковры повисли рядом, с любопытством разглядывая его.

— Так ты с Запада, человек? — спросил бахромистый Руми.

Тремлоу молча кивнул, думая о другом. Не о внезапном появлении Бладо: тот, надо полагать, заинтересовавшись узором на куске ткани, решил предпринять исследовательское путешествие на Восток и, поскольку Беринда из-за нехватки кадров официально его не отпустила бы, сделал это тайно — «в целях пополнения эрудиции и повышения квалификации». Так что тут все ясно, а вот что сталось с Анитой…

Издалека донесся писк:

— Дышите… Не дышите… А, вы вообще не дышите? Вышивка болит?

— Слышали вы что-нибудь о дервишах? — спросил Шон. — Я сюда с… со знакомой прилетел, и ее схватили дервиши. Потащили куда-то. Куда?

— Дервиши… — испуганно протянул бахромистый, опускаясь на диван рядом с Тремлоу и как бы невзначай кладя угол на его плечо. — Это ужасные, ужасные существа. Они работают на Великого Визиря. А он — страшный человек! Хуже, чем просто человек!

— И чем же он страшен? — поинтересовался рыцарь, слегка отодвигаясь от Руми.

— Всем. А еще он живет рядом с Шахназарской башней. Жуткое, жуткое место… Хуже, чем просто место!

Больше всего Аните не понравилось, когда джинн попытался лететь вниз головой. Нет, конечно, он при этом крепко сжимал ведьму в объятиях, но все равно ее начало тошнить… А тут еще у Мустафы закрылись глаза. Всполошившись, она заорала и ухватила его за нос. Джинн взрыкнул и проснулся. Помотав головой, перевернулся наконец в более подходящее для полета положение.

— Мустафа! — позвала она.

Небо чуть посветлело — близилось утро, и теперь ведьма хорошо видела большое красное лицо. Выпученные разноцветные глаза уставились на нее.

— Мустафа, мы куда летим?

— Ва-а… — сказал джинн.

Вдруг он ухмыльнулся и дружески пихнул ведьму мизинцем в бок, так что у нее заболели ребра.

— Хорошая… — невнятно пробормотал джинн.

Двигался он как-то вихляюще, будто пьяная ведьма на кривом помеле. От дворца Великого Визиря они сначала неслись низко над окружающими небольшую гору домами, а затем стали подниматься вдоль склона. Анита и не думала никогда, что у нее в жизни будет такое приключение — полет с джинном, — и поедала глазами окружающее. Заросший лесом вулкан высился в отдалении, здесь же был город, сплошные крыши и купола внизу. Мимо иногда проносились ковры с седоками и без, лампы, из которых торчали головы джиннов, хотя метел и ступ она не видела.

Дворец Визиря находился на отшибе, возле леса. У подножия и в нижней части склонов стояли все больше дома бедноты, но чем ближе к вершине — тем богаче становились постройки. Шахназарская башня высилась над всем ландшафтом, исключая разве что вулкан. Странное дело, в нижней ее части не было видно ни одной двери или ворот. Лишь от середины постройки начинались окошки, балконы и террасы. Видимо, башню как раз ремонтировали — вся она была окружена строительными лесами, мостками из сколоченных досок и свисающими канатами. Анита решила, что ничего величественного в постройке нет. Наоборот, какая-то она неказистая, даже вроде бы кривоватая… Но определенно очень основательная, мощная. У цоколя, где лесов было больше и они образовывали что-то вроде лабиринта, окружившего здание, на некоторых балках и мостках висели ковры — спали, надо полагать.

Мустафа вдруг зевнул.

— Эй, эй! — закричала Анита.

Они приближались к вершине башни. Джинн поворочал головой, зрачки его разбежались в разные стороны… и веки закрылись.

— Не спать! — Обеими руками она ухватилась за пухлую нижнюю губу, изо всех сил оттянула ее и отпустила. Со звуком, будто свернутой мокрой простыней ударили по камню, губа вернулась на свое место, чуть подрагивая, как резиновая. Веки — каждая ресница была длиною с палец — затрепетали и поднялись.

— Гы… — Рот растянулся в ухмылке.

— Вот, слушай! — прокричала Анита. — Приходит как-то гендерный чародей к плотнику и говорит: у моего посоха отваливается набалдашник. А плотник ему и отвечает: так это тебе не ко мне надо, а к врачу…

Она выжидающе уставилась на джинна. Тот молчал, слегка хмурясь. Потом глаза вновь стали закрываться. Аните и самой этот анекдот никогда не нравился, глупый и пошлый. Но она плохо запоминала анекдоты.

— Мустафа! — Она, будто по поверхности арбуза, стукнула по закрывшемуся веку. — Слышь! Вот еще… Спрашивает один гендерный чародей у другого: «Почему рыбы молчат?» «И почему?» — интересуется тот. «А ты засунь голову в реку и попробуй что-то сказать!» — отвечает первый.

Глаза приоткрылись. Зеленый и желтый зрачок съехались к переносице — джинн думал. Затем слегка пожал плечами и вновь стал засыпать.

— А знаешь, сколько нужно гендерных чародеев, чтобы сжечь одну ведьму? — закричала Анита что было сил. — Ни одного! Потому что все равно они не умеют…

И тут они достигли вершины башни. Здесь тянулся ряд окон, а вокруг летали ковры странной формы и раскраски: треугольные, сплошь ярко-красные, с узорами в виде перекрещивающихся кривых сабель… Охранники скорее всего.

Когда появился Мустафа, часть их приблизилась, трепеща в потоках воздуха короткой бахромой. Затем, видимо, узнав его, ковры вернулись, вновь образовав кольцо вокруг вершины. Мустафа изменил направление полета, приближаясь к одному из окон.

— Молчат… — вдруг невнятно пробасил он.

— Что?

— Рыбы… голову в реку! Хы… Хы… Хы… XЫ!!!

— Ты чего?! — испугалась ведьма.

Он закачался из стороны в сторону, содрогаясь в приступах хохота, то крепче сжимая ее, то почти отпуская.

— Прекрати, я же упаду!

Но Мустафа уже влетел в окно, и у Аниты зарябило в глазах при виде просторного коридора, украшенного статуями, гобеленами, драпировками с золотыми и серебряными узорами и пышной потолочной лепниной. Все это посверкивало, переливалось в свете многочисленных ламп…

Коридор тянулся по широкому кругу, опоясывая вершину башни: в стене слева были окна, в стене справа — двери, ведущие во внутренние помещения. Мустафа уже отсмеялся. Плюхнувшись на пол и не отпуская ведьму, он присел.

И зевнул.

Анита замерла, ожидая, что будет дальше. Из-за поворота донеслись шаги. Мустафа зевнул опять — и лег на бок. Веки его закрылись с почти слышным хлопком, руки разжались.

— Хыр-р-р…

Анита мягко выскользнула из объятий джинна, согнула и разогнула ноги, разминаясь, поглядела по сторонам…

Звуки шагов звучали все ближе — вот-вот кто-то появится из-за поворота. Ведьма попятилась, обходя джинна, осмотрелась, затем быстренько подбежала к одной из дверей, толкнула ее, заглянув в открывшееся помещение, шагнула вперед и захлопнула дверь за собой.

Утро застало Шона де Тремлоу на обращенном к городу краю руин — присев на камень, он разглядывал далекие крыши и гору над ними. Час назад придверный половичок, которого звали Мулин, смотался куда-то и вскоре вернулся, притащив кусок черствого лаваша и дыню.

— Люди безжалостно выбрасывают нас на улицу, когда мы ветшаем, — жаловался он, возбужденно летая вокруг Шона, пока тот завтракал. — Они относятся к нам, как… как… как к утвари! А мы — живые существа! Мыслящие… Аладдин говорит — мы члены общества!

— А от чего это зависит? — перебил Тремлоу с полным ртом. — В караван-сарае тоже были ковры, но они не разговаривали…

Мулин пожал углами.

— Некоторые ковры получаются разумными, некоторые — нет. До сих пор никто не знает…

— То есть дело не в том, что ткач должен быть магом?

— Нет, вовсе нет. Это есть великая тайна рождения! Но как вы, люди, относитесь к нам? Разве не похожи мы? — Половик даже затрепетал от возмущения и взвыл, декламируя нараспев: — Когда нас щекочут — мы смеемся. Ударьте нас ножом — и полезут нити…

Рыцарь кашлянул.

— Ну, вообще-то не очень похожи. Если нас ударить ножом, то пойдет кровь. И еще мы не плоские. А ваш предводитель Аладдин, он…

— Он мужественен и силен! — вскричал половик. — Аладдин был солдатом далеко на севере. Его захватили в плен меховые подстилки, что служат северянам, а после продали в рабство на запад. Там он долгое время был в плену, а затем вместе с несколькими другими военнопленными бежал. Он говорит, что после этого осознал важность классовой борьбы и перекова… перевязался. Здесь он пытается организовать профсоюз свободных ковров. Аладдин объединил нас, благодаря ему мы ощутили себя свободными вязаными изделиями! Он благороден и справедлив. Дорожка по имени Зульфия любит его всем сердцем, как и парадный ковер Руми…

— Что, и Руми тоже? — переспросил рыцарь. — Это тот… с бахромой, да?

Выплюнув шкурку дыни, он оглянулся на дворец Безумного Падишаха. Странное, должно быть, здесь высилось раньше сооружение. Шон плохо помнил старую легенду о сумасшедшем правителе. То ли падишах сперва сошел с ума и велел выстроить дворец по собственноручно нарисованному плану, то ли из-за каких-то ошибок в проекте здание выглядело так, будто его перевернули вверх тормашками, а потом уж падишах сбрендил, проведя несколько лет здесь… Во всяком случае, Шон видел: пол соседней залы расписан голубым и украшен лепниной, а то, что осталось от потолка, покрыто паркетом. И потому прилепившиеся под сводами ковры выглядели вполне естественно, будто лежат, как им и положено, на паркетном полу — только вот вся картинка опрокинута вниз головой. Да, что-то самаркундские правители все со странностями, решил Шон. Может, это у них семейное, традиция такая?

Несколько уже вылеченных пациентов слетали в город, и теперь весть о том, что в древних руинах открылась клиника, которой руководит заморский чудо-лекарь, разошлась по всему острову, а может, и по всему архипелагу. Ковры слетались отовсюду — ковыляя (если, конечно, можно ковылять по воздуху), подергиваясь, судорожно извиваясь…

— Ладно, спасибо за еду, — сказал Шон. — Пойду погляжу, как там дела.

Хмурясь, он направился к пролому на месте ворот, положив ладонь на рукоять меча — еще ночью Тремлоу извлек его из обломков ступы.

Теперь зал дворца был полон движения. На полу, на мебели, на вбитых в стену крючках лежали и висели рваные гобелены и лохматые подстилки, истоптанные ковровые дорожки и порванные безворсовые сумахи. Шон заметил даже несколько занавесов и одно большое махровое полотенце веселенькой расцветки.

— Больной, не вставайте! — взволнованный писк доносился откуда-то спереди. — У вас жар, узор горит, будьте добры укрыться! Нечем… так укройтесь самим собой!

Привстав на цыпочки, Шон разглядел в падающих сквозь многочисленные дыры косых солнечных лучах Бладо, суетящегося в центре зала. Ему помогали несколько грязно-белых простыней.

— Здесь придется зашивать… Медсестра, принесите крючок номер три и золотую нить, — командовал паук. — А вы перевернитесь на живот. Нет-нет, сказано же, изнанкой кверху, и нечего стесняться!

В стороне сидел, изогнувшись, Аладдин — будто человек, вытянувший ноги и привалившийся спиной к стене. По сторонам от него находились два гобелена, рядом парили ковер-старикашка, Зульфия и Руми.

Когда рыцарь подошел, вождь приветственно махнул углом. Дыра была аккуратно заштопана, и чувствовал себя Аладдин явно лучше.

— Благодарю тебя еще раз, товарищ, — произнес он. — Ты привез с собой этого прекрасного врача, и теперь все свободные ковры Самаркунда восстанут…

— Против кого восстанут? — спросил Тремлоу.

— Не против кого, а из чего, — поправил Руми. — Из нищеты и грязи.

— Ну, нищета-то никуда не денется, — возразил Шон.

Мимо пронеслась пара половичков. Миновав Шона с Аладдином, они устремились к дальней стене, где возился замызганный коврик, весь заляпанный масляной краской. Рыцарь с удивлением увидел, что коврик набрасывает на оштукатуренной поверхности рисунок. Похоже, он собирался изобразить Бладо, исцеляющего вязаные изделия Самаркунд, причем в масштабе приблизительно двадцать к одному. Ковры были изображены в виде громадных прямоугольных силуэтов, возвышающихся наподобие большущих стен, а паук сновал между ними по нитям собственного производства… Паук? Коврик придал Бладо облик атлетически сложенного человека в странной маске, отдаленно напоминающей паучью. Половички спикировали к художнику и затараторили:

— Вот, добыли, нашли!

— Держи, Рафаил! Вот краски!

— Только красная и синяя? А чем же я стану расписывать костюм великого лекаря? — заволновался коврик-живописец.

Аладдин сказал:

— Мы решили покинуть эти места. Среди здешних жителей слишком мало подобных тебе и доброму Бладо. Несознательный народ… Далеко на Востоке лежит великая пустыня, за которой — большой оазис. В мире людей нам не место, и я давно мечтаю увести ковровье племя туда, но раньше лишь единицы смогли бы преодолеть этот путь. Теперь же… но ты так и не рассказал, для чего прибыл в наши земли со своего буржуазного Запада, человек.

— Мы вообще-то ищем одного нашего знакомого, — пояснил Шон. — Его похитили, и на том месте мы нашли обрывок ковра. Бладо сказал, что ковер из этих мест, я сюда и прилетел с подругой, но вчера ее тоже похитили, только не ковры, а дервиши.

— Да, они служат Великому Визирю, — пояснил Аладдин хмурясь. — Цепные псы прогнившего режима.

— Служат Визирю… Ага, а где он живет? Надо мне, значит, к нему идти…

— Да, но вообще-то Визирь, кроме прочего, занимается еще и тем, что поставляет падишаху жен. И если твоя знакомая приятна видом для самцов вашего племени… скажи, это та, что была с тобой тогда, когда мы спаслись? Тогда я разглядел вас сквозь щели в палубе.

— Ага, она. И она вправду очень даже ничего… — ответил рыцарь с беспокойством.

— Ну, тогда ее скорее всего отправили в Шахназарскую башню. Гарем где-то там, под крышей.

— Значит, надо побыстрее идти туда!

— Не спеши, товарищ. В башню просто так не попадешь, там дверей нет. Только по воздуху.

Тремлоу повернулся к обломкам ступы и с сомнением почесал затылок.

— По воздуху — это сложнее… — пробормотал он.

Воцарилась тишина, нарушаемая лишь стонами больных и командным писком Бладо.

— Мы сможем подлететь к башне, — решил наконец Аладдин. — Но позже. Ее охраняют. В полдень, в самую жару — лучшее время для скрытного проникновения. Потерпи немного.

— А скажи, смельчак… — начала Зульфия, и тут в зал проник низкий гул. Задрожал пол, где-то посыпались мелкие камешки…

— Это что такое? — спросил Тремлоу.

— Рух! — ахнул Руми, испуганно прижимаясь к Аладдину, который углами оттолкнул его от себя.

— Веди же себя мужественно! — прикрикнула на бахромистого Зульфия. — Ты, пародия на мужчину!

— Это чудовище из вулкана? — уточнил Шон. — Оно что, как раз сейчас…

— Срок должен был настать лишь через десять лет, — произнес Аладдин. — Но чудовище пробудилось раньше, несколько дней назад. Оно выползало уже трижды, с каждым разом спускаясь все ниже по склонам. Этой ночью падишах должен будет сразиться с Рухом, а иначе тот сожрет всех людей, живущих на этом острове.

 

5

Шахназарская башня оказалась местом любопытным, но очень уж большим. И при этом малолюдным — несколько раз Анита слышала звуки шагов, иногда — приглушенные голоса, но так никого и не увидела. Она миновала множество изогнутых коридорчиков, лесенок, ротонд и галерей и в конце концов совершенно потеряла направление. Дверей в привычном понимании здесь почти не было, вместо них — проемы, завешенные шнурками с бусинами или легкой тканью, которая вздувалась, приподнимаясь от малейшего сквозняка.

И ковры, гобелены, драпировки — сплошные пышные поверхности вокруг, украшенные узорами и картинами, изображающими в основном батальные либо альковные сцены: первые состояли по большей части из бородатых мужей, которые с помощью кривых сабель лишали друг друга разных частей тела, а вторые — из тех же мужей, но без сабель, сидящих в уединенных беседках вместе с женщинами в паранджах. Изредка попадались сцены охоты на тонконогих антилоп, но чувствовалось все же, что в свободное от военных подвигов время местные мужи предпочитают паранджи и беседки.

Она достигла просторного зала, стены которого были увешаны клинками, алебардами и копьями, на полу высились золотые треноги и лакированные деревянные тумбы с массивными арбалетами и каким-то еще хитрым оружием, а под стеной зала стояли двое мужчин с обнаженными саблями. Все это ведьма разглядела в просвет между бусинами, скрывающими дверной проем. Она бесшумно попятилась, свернула раз, второй — и услышала глухие голоса. Анита замерла возле очередного проема, присев, двумя пальцами осторожно развела шнурки… никого.

Ведьма скользнула вперед. Пол небольшой комнаты был завален атласными подушечками, стены завешены плотной вишневой тканью. Шум стал немного громче — говорили где-то за стеной. Оглянувшись на проем, Анита прошлась по комнате, остановилась, вслушиваясь, и потянула на себя ткань. Под ней оказалась неглубокая темная ниша, и в ней — два отверстия на высоте головы. Недолго думая, ведьма шагнула в нишу, позволив ткани упасть на свое место, и приникла к отверстиям.

И чуть не выкрикнула: «Помпон!», когда увидела оборотня.

Хотя в первое мгновение она его не узнала. Тот, кто сидел на устланном шелком возвышении, был облачен в сверкающие пышные одежды, а голову его украшала белоснежная чалма, такая огромная, что казалось, будто он сунул голову в облако. Выглядел оборотень неуверенно и время от времени поводил шеей, будто ему натирал вышитый золотом широкий ворот. Большие круглые глаза косили то в одну, то в другую сторону, а ладони оглаживали ярко-красный кушак, будто искали что-то. Похоже, он никак не мог свыкнуться с окружающей роскошью.

Помпон, вплотную за которым маячили трое дервишей, находился в одном конце просторного помещения, а дырки были просверлены в стене на другом его конце. Анита видела два очень длинных дивана, стоящих на расстоянии пары метров друг от друга, — вместе с возвышением они образовывали как бы высокую букву «П». На диванах, поджав ноги, сидели мужи в одеждах менее богатых, чем у оборотня, но также посверкивающих всевозможными драгоценностями. Помещение озарял солнечный свет, падающий сквозь витражи в высоком потолке. Была там и пара круглых отверстий без стекла.

Между диванами, задом к Аните, медленно полз какой-то человечек. Преодолев половину расстояния до оборотня, он приподнял голову и взвыл противным козлиным голосом, стараясь перекричать царящий в комнате гул:

Сперва вид у осиянного славой был растерянный и неуверенный, но по мере чтения стихов он слегка приободрился, задрал нос, а осанка его приобрела даже некоторую горделивость — оборотень заметно увеличил плечи и надул грудь. Теперь его руки успокоились.

Мудрецы на диванах снисходительно похлопали. Оборотень повернул голову, затем раскрыл рот — тут же из-за возвышения вынесся худенький низкорослый мужичок и неожиданно оглушительным басом проревел:

— Внемлите, внемлите! Солнцеподобный говорить желает!

Воцарилась тишина: все почтительно умолкли, обратив лица к оборотню. Глашатай, или как там называлась эта должность при дворе, сразу упрыгал за возвышение — Анита уже поняла, что это трон на высоких ножках, накрытый полотнищами ткани, — а Помпон, слегка съежившийся от звуков громоподобного голоса, вновь поднял голову и негромко спросил:

— Так а этот… Оттоман — с ним-то что случилось?.. — Он испуганно смолк, когда из-за трона вновь выбежал худой и заголосил:

— Прекраснейший из могучих выражает интерес по поводу того, что сталось с прежним прекраснейшим из могучих!

Мудрецы стали переглядываться и о чем-то тревожно зашептались. Затем один из сидящих ближе к трону, крупный и седобородый, неловко слез с дивана и вдруг с размаху бухнулся на пол, громко стукнувшись лбом.

— О, вечнейший из вечных, дозволь Джалиму, смиреннейшему из червей, недостойному буравить землю под стопами твоими, ответить на мудрый вопрос твой!

— Ну, ты эта… — растерянно пробормотал оборотень. — Зачем же так… Я, собственно, для того и спросил, чтоб кто-то ответил…

— Джалиму дозволено произносить! — прогудел глашатай.

Стоя на коленях, Джалим выпрямился, поправил чалму и уже обычным голосом продолжал:

— Да будет известно тебе, пасечник Солнца, что прежний луноликий добровольно отказался от власти, когда узнал, что есть, э… более истинный претендент на падишахскую чалму.

С этими словами мудрец отполз обратно к дивану и тяжело взгромоздился на него.

— Какой благородный поступок! — воскликнул Помпон и сморщился, когда выпрыгнувший из-за трона худой взревел:

— Солнцеподобный выражает восхищение великодушностью своего предшественника!

Мудрецы зааплодировали. Видимо, время приема как раз подходило к концу — они зашевелились, привставая на диванах и поглядывая в сторону дверей. Тут вдруг вся башня мелко задрожала — в своем укрытии Анита даже тихо ойкнула, ощутив, как под ладонями вибрирует стена. Раздался далекий гул, по комнате забегали разноцветные солнечные зайчики, отражающиеся от многочисленных драгоценностей. Мудрецы разом загомонили, переглядываясь.

— Это еще что такое? — удивился оборотень.

— Солнцеподобный выражает интерес… — заорал выпрыгнувший из-за возвышения глашатай, но Помпон, не выдержав, замахал на него руками, призывая умолкнуть. Глашатай сник, грустно отвернулся и, сутулясь, утопал обратно.

— Не обращайте внимания, ваше падишахство, — будничным голосом посоветовал Джалим. — Всего лишь огромное и могучее чудовище Рух, которое преждевременно выползло из вулкана на наш, то есть ваш город.

— А что ему надо? — спросил Помпон и сурово погрозил пальцем глашатаю, который, высунув голову из-за трона, уже раскрыл рот.

— А сожрать всех… — Мудрец развел руками. — Дев не смогли раздобыть, вот и…

— Каких дев?

Тут в пространстве между диванами вновь возник поэт. Постучав лбом в пол, будто тот, кто стучит во входную дверь, он задребезжал так, что все находящиеся в помещении начали морщиться:

Но Джалим не дал поэту закончить — пнул его носком туфли в копчик, заставив умолкнуть, и произнес:

— А тут, понимаете ли, Великий Визирь другую политику повел — туристы теперь у нас, богатые иностранцы, девы за них побыстрее замуж выскакивают и за границу уезжают, нам уже и самим не хватает.

— Да, — озабоченно подхватывает другой мудрец. — Я лично уже пару лет как ни одной не встречал… Всех забирает калым-ага…

— Колымага? Какая колымага забирает?

— Э… Не колымага, о несравненнейший из величайших! Калым-ага! Министр по сбыту невест! Да вон он сидит, по правую ручку от вашего солнцеличия! Всех невест калымизировал…

— Удовлетворяем возрастающий спрос, — важно подтвердил калым-ага, склоняя чалму. — Берем встречный план. Согласно указаниям Великого Визиря.

— Хм… — Помпон задумчиво почесал кончик носа. — Значит, самаркундские невесты пользуются… э… возрастающим спросом?

— Вне всяких сомнений, о сияющий! — гордо провозгласил министр по сбыту невест. — В полном соответствии с предначертаниями.

Помпон оживился.

— Выходит, наши девицы очень хороши собой?

— Такова официальная версия, о превосходно проницательный! Хороши, добронравны, услужливы и благовоспитанны! Искусны в забавах и делах домоводства. Но… — Министр потупился. — Для поддержания этой государственной политики приходится вести большую пропагандистско-рекламную кампанию. Книжки «Тысяча и одна позиция», иллюстрированные лучшими рисователями, хрустальные шары с записями пузотанцевальных конкурсов… агенты влияния при иностранных дворах… и прочее… Но показатели неуклонно растут!

— У него показатели растут, а к зложадному Руху некого отправить, — перебил калым-агу Джалим. — Требуются девы, как повелось с давних времен. Сто единиц восемнадцатилетних дев. Чтобы задобрить чудище…

Поэт вывалился из толпы советников, снова бухнул в пол лбом и заблеял:

Джалим аккуратно пнул рифмоплета и закончил, кланяясь:

— …И вот он уже неделю как ползает, с каждым разом все дальше от вершины, а мы дев подходящего возраста всего… гм… трех нашли, да и то одна сбежала…

— И что же теперь делать? — спросил Помпон.

Но Джалим, произнеся это, побыстрее отступил, смешавшись с толпой — мудрецы потихоньку пятились, покидая комнату.

Раздался шелест, и через треугольное отверстие в потолке влетел большой серебряный горшок, инкрустированный разноцветной глазурью, из которого торчала голова Великого Визиря. Мудрецы заволновались, вновь зашумели. Большинство столпились в дверях, ожидая, что будет дальше. Горшок опустился между диванами, Визирь, скособочившись и почти прижав правое ухо к плечу, неловко вылез из него, тут же рухнул на колени и завопил:

— Дозволит ли могущественнейший из величайших…

Глашатай вылез из-за трона и с надеждой заглянул в глаза превращенцу.

— Да, да! — сказал Помпон, снова погрозив глашатаю. — Говорите уже…

— …тощей козявке… что? Ага… — Визирь выпрямился и продолжил: — Несомненно, мудрейший среди мудрых осведомлен о том, что легенды гласят: коль скоро необходимого количества дев не будет найдено, Руха должно убить величайшему воину Самаркунд, вооруженному Копьем Судьбы и Щитом Веры. На седьмое утро после первого появления чудища, пока оно не добралось до города, должно ему взлететь к вершине Попокапетля, прыгнуть в Большекратор и сразить злопыхательское исчадие…

— Это хорошо. А кто же в вашей, то есть нашей стране является величайшим воином? — поинтересовался Помпон.

— Вы, — коротко ответил Визирь и мигнул правым глазом дервишам, все это время стоящим позади трона.

Мудрецы закивали, что-то одобрительно забубнили и стали побыстрее выскальзывать из комнаты. Дервиши тем временем подхватили под руки вконец растерявшегося Помпона, вежливо, но твердо стащили его с трона и повлекли куда-то за возвышение.

Вскоре в комнате стало тихо и пусто, только Визирь стоял между диванами. Потом появился один из дервишей — тот, что в зеленой шапке, — и подступил к старику. Они принялись негромко разговаривать.

— Мустафа… опять заснул… Где-то здесь… Разыскать… Наверняка еще в башне…

Анита так и подпрыгнула, когда смысл сказанного дошел до нее. Тихо-тихо она попятилась, выскользнула из ниши, пересекла комнату и, нырнув в проем, побежала прочь.

— Ну что, летим? — с беспокойством спросил Шон. С тех пор как рыцарь узнал, что Анита могла попасть в падишахский гарем, он слегка нервничал. Что она натворит, узнав, куда ее привели? Еще разрушит какие-то местные исторические достопримечательности, реликвии какие-нибудь, плати потом за них… Дипломатический скандал получится!

Солнце повисло в центре неба, будто круглая дырка, ведущая внутрь раскаленной печи, покрытой синей штукатуркой. Жара стояла такая, что у Руми бахрома свернулась спиральками, будто высохшие листья.

— Здесь всегда такая погода? — спросил Шон, садясь на Аладдина, который висел в полуметре над землей.

— Нет, летом теплее, — откликнулся тот.

— У! А сейчас что, зима? — удивился Тремлоу.

— Межсезонье, — сказал ковер.

Когда рыцарь взгромоздился на него, плотная ткань слегка прогнулась — Шон будто сидел на очень плотно набитой большой подушке. Прочие ковры, уже отремонтированные — или вылеченные — неутомимым Бладо, столпились неподалеку. Предводитель помахал им углом и взмыл в чистое небо.

Жара тут же обрушилась на Тремлоу — будто вымоченным в кипятке, еще парящим полотенцем шмякнули по голове. Хорошо, он был в чалме и захватил с собой флягу, полную ледяной воды, которую набрал из родника, обнаруженного в руинах.

Вскоре развалины превратились в груду коричневых камешков, лежащих посреди леса, после чего исчезли в море зелени, разлившемся под горой, на которой стоял город. Попокапетль высился над ней, как дом над собачьей будкой. Его склоны тоже заросли деревьями, сквозь которые спиралью протянулась широкая просека — след Руха.

— Он, значит, с каждым разом все ниже сползает? — поинтересовался рыцарь. — Потом возвращается к себе в кратер, а на следующую ночь опять ползет?

— Именно так, товарищ, — ответствовал ковер.

— И… и что дальше? Ну то есть: вот он ползет, ползет… а потом?

— Следующим утром достигнет города.

— И всех сожрет?

— Всю прямоходящую двуногую буржуазию, — поправил Аладдин. — Ту, что не успеет сбежать или взлететь…

— Так почему островитяне сейчас не убегают и не улетают? Могли бы на соседние острова переселиться ненадолго…

— Одурманенные враждебной пропагандой эксплуатируемые классы верят в своего падишаха.

Рыцарь поглядел на крыши домов внизу. Сейчас людей на улицах почти не было, но все же он различил нескольких прохожих, а еще — многочисленные внутренние дворики, где в тени деревьев предавались послеобеденному отдыху эксплуатируемые классы.

— При чем здесь падишах?

— Он должен сразиться с Рухом. О, эта вера рабов в повелителя, слепое подчинение, бездумная покорность!

— М-да… — Шон провел тыльной стороной ладони по лбу, отирая пот. — Я бы не стал так доверять своему начальству…

Они достигли вершины и стали подниматься вертикально, в сотне метров от Шахназарской башни. Высокий цилиндр ее казался лохматым из-за строительных лесов, подвесных люлек и канатов.

— Ремонтируют ее, что ли… — протянул Тремлоу. — Наверное, в связи с развитием туризма у вас большой приток денег в казну начался, вот они и решили.

— Ага! — Ковер удовлетворенно качнулся. — Так я и думал — на такой жаре они летать не хотят.

— Кто? — спросил Шон.

Теперь они находились чуть выше башни, но все еще в стороне от нее. Тремлоу привстал, приложил ладонь козырьком ко лбу, вглядываясь. На круглой крыше был навес, а под ним виднелось несколько треугольных силуэтов — ковры, которые легли так, чтобы оказаться у самого края навеса, но все же в тени от него.

— Это охрана, — пояснил Аладдин. — Отъявленные паласы-головорезы.

— А чего они треугольные?

— Были квадратными, но их разрезали напополам, от чего они умерли, а потом половинки оживили с помощью магии.

— Так они вроде эти… зомби теперь? — удивился Шон.

— Что-то вроде того. Во всяком случае, разговаривать они не умеют.

— И что же делать?

Аладдин медленно летел вокруг башни по большой дуге, чтобы не привлекать внимание паласов.

— Опущусь чуть ниже, — решил он, — и тогда подлечу, чтобы они с крыши не заметили. Дальше будем думать, товарищ.

А потом Анита попала в прачечную.

К тому моменту ее чуть не поймали — она уже слышала дыхание дервишей где-то неподалеку, затем в проходе, через который ведьма только что проскочила, мелькнула зеленая шапка из верблюжьей шерсти… и через пару мгновений, когда она распахнула дверь — одну из немногих в этом здании, — ее окутал густой белый пар.

Анита сделала еще несколько шагов, услышала хлюпанье и плеск, увидела развешанные на длинных веревках простыни, нырнула под одну из них, под вторую…

Воздух здесь был очень теплый и влажный. В белых клубах впереди что-то двигалось. Потолок ведьма различала едва-едва, а стен не видела вовсе, лишь ряды простынь. Сбоку доносилось ритмичное хлюпанье, и она пошла на звук. Из белого тумана выступил край огромной приземистой кадки, над которой колыхалась шапка пены. Пузыри лениво вспухали и лопались, в воздухе остро пахло хозяйственным мылом. Анита обогнула кадку, сделала еще несколько шагов и наконец увидела источник, а вернее — источники звука. Перед ней тянулся ряд глубоких деревянных тазов, перед каждым на коленях стояла женщина. Как и гурии-служанки, они не носили никаких паранджей, но и железных обручей не носили тоже — все были одеты лишь в серенькие узорчатые панталончики. Хлюп… плюх… хлюп… — над тазами взлетали брызги и хлопья мыльной пены, когда раскрасневшиеся от горячей воды руки вминали в них, тискали, били и жвакали простыни, полотенца, наволочки и что-то еще, разных цветов… Мужики пачкают, а женщины стирают, с некоторым возмущением подумала Анита, и тут из тумана по другую сторону ряда тазов один за другим выпрыгнули дервиши. Зеленошапочный сразу увидел ведьму и бросился к ней, подручные — за ним, но тут и прачки заметили их.

Анита слегка присела, когда раздался визг. Наверное, это была исконно женская территория, на которую до сей минуты ни разу не ступала нога дикого мужчины. Скрученная жгутом простыня взметнулась, подняв тучу горячих брызг, и со звонким хлопком обрушилась на дервиша, сбив с него шапку. Затем две прачки, душераздирающе голося, с разных сторон набросились на главдервиша, колотя его какими-то распаренными белыми тряпками — ведьма не разобрала, что именно они использовали в качестве оружия. Дервиш закружился, а за ним и оба его помощника. Наверное, это у них была автоматическая реакция такая, все равно как сжимание кулаков перед дракой. От трех силуэтов по помещению пошли гулять белые смерчи пара; прачки с визгом бросились в разные стороны; перевернулся таз, и пена потекла по полу… Что было дальше, Анита не видела. Она бросилась наутек, головой сорвала с веревки пододеяльник, чуть не упала в кадушку с кипятком, но в последний миг перескочила через нее и вывалилась в коридор. Хлопнув дверью, помчалась дальше — и вскоре очутилась в месте еще более необычном, чем прачечная Шахназарской башни.

Пока что ведьма не могла понять, что это за помещение… да оно, собственно, и помещение-то не особо напоминало. Хотя потолок имелся — стеклянный. Комната находилась под крышей башни, и вверху виднелось небо. Анита прищурилась, вглядываясь… ну да, так и есть! Стекло было раскрашено белыми и голубыми красками, что делало небо умильно-игрушечным и как бы придавало ему дополнительную небесность — оно становилось более небесатым, подчеркнуто небосводным… Анита мотнула головой, не в силах даже мысленно описать это ощущение, которое возникало при взгляде вверх.

Еще здесь были вполне натуральные деревья, небольшие и кудрявые, растущие в широких кадках, во множестве расставленных вокруг. И низкие длинные штуковины, формой напоминающие лодку, — полные чернозема, из которого рядками росли кусты. Над ними летали бабочки со стрекозами, а между ветками деревьев, шелестя листвой, порхали разноцветные птички.

Спереди доносилось журчание. Пригнувшись, Анита осторожно пошла от одной кадки к другой, прячась за стволами. Через несколько шагов она оглянулась — и не увидела стены с дверью. Ведьма будто очутилась в маленьком тропическом лесочке… и лесок этот был куда более лесистый, он обладал повышенной тропичностью, а стволы были словно выкрашены коричневой краской, придающей им дополнительно деревянный и стволистый вид, ну а листья…

Она услышала жужжание и присела за кустами шиповника, украшенными ярко-красными ягодами — очень яркими, очень красными и совершенно ягодными. В глазах рябило от пронзительно чистых цветов всего окружающего. Впереди показался джинн. Что-то нажужживая — не насвистывая, но жужжа какую-то восточную мелодию, — он летел между ветвями с ведром в одной руке и кистью в другой. Джинн был размером с кулак, а ведро раза в два больше. Он остановился, макнул кисть, поднял над листом… густая зеленая капля набухла и упала, растеклась по бархатистой поверхности. Анита моргнула и перевела взгляд на гроздь ягод рядом с собой. Так вот в чем дело! Листва и вправду покрашена зеленым, стволы — коричневым, а ягоды шиповника — красным. Вот почему все здесь напоминало картинку. Анита нахмурилась. Еще можно понять, когда кусты подстригают в правильные геометрические фигуры — хотя ей и это не нравилось, — но когда природу красят будто бы для того, чтобы придать ей более натуральный, природный, а на самом деле — более искусственный, приторно-красивенький вид…

Впереди показалась бабочка с крупными желтыми крыльями, украшенными синими крапинками.

— Ж-ж-ж-ж! — Джинн повесил ведро на ветку, бросил в него кисть и достал из складок чалмы нечто вроде бутылочки со странной пробкой. Подняв, нажал на пробку — из едва заметного отверстия выплеснулось облако синих капель. Бабочка порхнула в сторону, пытаясь избежать покраски, и садовник-маляр, взволнованно жужжа, устремился за ней. Когда они скрылись между деревьями, Анита быстро пошла дальше.

Журчание стало громче, теперь спереди доносился плеск и бульканье. А потом ведьма расслышала еще и храп. Сделав несколько шагов, она присела, узрев Мустафу. Он спал под деревом, обратив лицо к стеклянному небу и подложив руки под голову. Чалма съехала на глаза. Наверное, заполз сюда, чтоб никто не мешал… Анита шагнула к нему, глядя между стволами — впереди виднелся просвет. Мустафа храпел так, что крона дерева над ним тряслась.

— Эй! — негромко позвала ведьма. — Мустафа, слышишь! Ты можешь вывести меня отсюда?

Джинн во сне что-то пробормотал, зашевелил губами, зачмокал — и перевернулся на бок.

Спереди донесся смех. Ведьма вновь присела, осторожно выглядывая между деревьями, затем на корточках преодолела небольшое расстояние и легла, разглядывая обширную полянку в центре разукрашенной рощи.

Там было несколько фонтанчиков: вода тонкими струйками взлетала из овального бассейна с белыми гипсовыми бортиками и выше распадалась, будто серебристыми зонтиками накрывая пространство. На краю бассейна было застеленное цветастым ковром возвышение, и на нем лежал самый толстый человек, которого ведьма видела в своей жизни. Вроде перезревшей на жарком солнце тыквы — того и гляди лопнет, и тогда наружу полезет что-то теплое и неприятное. Облаченный в широкие, как парашюты, штаны, он лежал на боку, обратив к ведьме красное заплывшее лицо с зажмуренными глазами. Вокруг расположились несколько женщин, одетых так же, как и служанки Великого Визиря. Две обмахивали толстяка опахалами, одна сидела на бортике, болтая ногами в воде, а еще две… Анита нахмурилась, пытаясь понять, чем они заняты… Служанки — или гурии? — щекотали толстяку пятки.

Тот пошевелился, розовые телеса его заходили ходуном и будто вспучились. Ведьма даже привстала, до того эта картина поразила ее. Он напоминал покрытый кожей холм с ручками и ножками. Неужели это может ходить, вообще как-то передвигаться? Удивительное дело… А женщины? Как им не противно? Анита на их месте ка-ак хряпнула бы этого мужика опахалом по башке! Тем более что башка не была украшена чалмой, и в солнечных лучах блестела шарообразная лысина, и жуткие складки залегли у тройного… нет, пятерного, даже шестерного подбородка. Или даже семерного.

Почему они это делают? Она так возмутилась, что выпрямилась во весь рост и шагнула по направлению к фонтану — когда на другой стороне полянки показались трое дервишей. У одного из них на шапке все еще висела мокрая наволочка.

Опахала замерли в воздухе. Толстяк заворочался, тяжело приподнялся на локте.

— Солнцеликий… — начал главдервиш. — Великая опасность…

— Опасность?! — Голосок донесся будто откуда-то из недр жирной туши. И был он тонким, писклявым — никак не соответствовал внешности.

«Солнцеликий… — подумала Анита. — Так это что, падишах Оттоман, что ли? В смысле — бывший падишах?»

— Что-то угрожает нам? — Толстяк сел, и струйки воды качнулись, когда по поляне пронесся ветерок, поднятый необъятной тушей. — Так спасите, спасите меня!

— Мы как раз работаем над этим, ваша солнцеликость, — заверил дервиш.

— Ибн Кемаль, ибн Кемаль! — Оттоман ладонями всполошенно стал колотить по ковру, на котором лежал. — Тревога, твоего падишаха хотят убить!

— Да нет, это просто девчонка… — начал дервиш.

— Кемаль, проснись, шайтан побери!

Ковер зашевелился — края выгнулись, пошли волнами. Затем он свернулся, будто обнимая падишаха за плечи, — и тогда-то Анита увидела, что он украшен красно-оранжевыми звездами, и одного угла у него не хватает…

Все это время она стояла между деревьями, не двигаясь. Когда ковер с Оттоманом начал взлетать, ведьма попятилась. Тут же главдервиш повернул голову, взгляд его узких темных глазок метнулся к ведьме.

— Она! Это она, держи ее!

Оттоман взвизгнул. Ковер, просунув часть себя ему под мышки, а другой частью обхватив толстяка за плечи, взлетел, приподняв расползшуюся тушу. Дервиши бросились вперед, а ведьма, наоборот, — назад.

— Мустафа! — завизжала она. — Эй!

Джинн спал, лежа на боку и подложив ладони под щеку. Ведьма остановилась над ним, оглянулась — позади ветви ходили ходуном — и ткнула ногой по ребрам. Никакой реакции — он даже не пошевелился.

— Мустафа!!! — заорала она.

Показались дервиши. Увидев ведьму, они перешли на шаг.

— Подъем!

Анита присела, схватила его за нос и стала дергать. Позади преследователей из чаши вылетел маленький джинн с ведром. Увидев зеленую шапку главдервиша, он подлетел ближе, приглядываясь, что-то уважительно прожужжал — шапка была большая, пышная, — завис над ней и перевернул ведро, вылив на верблюжью шерсть все содержимое.

— Прочь! — заорал дервиш, яростно размахивая руками.

Анита выпрямилась, растерянно огляделась, а затем, действуя скорее по вдохновению, чем обдуманно, с размаху ударила ногой Мустафу по заду, постаравшись попасть точно в центр…

— О! — Джинн резко сел, отведя руки за спину и ухватившись за ягодицы. Глаза его выпучились, он начал медленно поворачивать голову, скользя полубезумным взглядом по окружающему. — О-о-о-о!

— Взлетаем! — наклонившись, рявкнула Анита в мясистое бледно-розовое ухо и обхватила Мустафу за шею.

Дервиши были уже рядом, когда он оттолкнулся ногами от пола. У ведьмы перехватило дыхание, в груди, прижатой к мягкой спине джинна, екнуло.

Будто комета Мустафа взмыл вверх. Анита зажмурилась — джинн с грохотом и звоном головой пробил толстое стекло, при этом еще и вращаясь. Обхватив его ногами за поясницу, ведьма осмелилась чуть приоткрыть один глаз — над ними с бешеной скоростью кружилось небо.

— Тормози! — выкрикнула она. — Стой!

Но Мустафа не слушал. С крыши за ними взметнулись было треугольные ковры, но тут же отстали, кружась в вихрях, поднятых джинном.

Башня уже осталась далеко внизу… и в стороне. Он несся по широкой дуге, вокруг свистел воздух. Открыв второй глаз, Анита выглянула из-за покатого плеча. Земля под ними проворачивалась, мелькали крыши и дома… а затем потянулся склон Попокапетля. Возникла и исчезла широкая прореха, спиралью тянувшаяся по нему, затем второй ее виток, третий… Они достигли верхней точки и начали снижаться головами вниз — хорошо, что теперь уже несколько медленнее.

Прямо под ними была вершина с обширным черным провалом на середине. Ведьма разглядела каменистые неровные склоны, выступы и впадины, узкие карнизы, а в глубине — что-то слегка бурлящее, будто суп в котелке, который только-только сняли с огня.

— Мустафа, тормози! — повторила она. — А то врежемся…

Джинн наконец услышал. Голова повернулась, Анита увидела большой глаз с круглым желтым зрачком, который скосился, уставившись на нее. Пухлые губы изогнулись.

— Ты-ы… — молвил джинн. — Ты хто?

Он перевернулся ногами вниз. Теперь они уже не падали, а планировали, не спеша опускаясь к склону. «А ведь я как раз хотела на экскурсию, вот и получила ее», — подумала ведьма.

— Вон на тот карниз… — Рискнув убрать одну руку с шеи джинна, она показала в сторону.

Через минуту они приземлились в сотне метров ниже уровня вершины.

— Ну ты даешь… — выдохнула Анита, на подгибающихся ногах отходя от Мустафы и приваливаясь плечом к отвесной каменной стене.

— Хы… — Джинн, усевшись на краю каменной полки и болтая толстыми ногами, повернул к ней широкой лицо и ухмыльнулся.

— Не вздумай улететь без меня! — сказала ведьма, осматриваясь.

Каменный балкон, на который они опустились, висел в сотнях метров над темным пространством, где по краям вспыхивали багровые огни — что-то там двигалось и глухо бурчало. Вверх шел ровный поток жаркого воздуха, волосы Аниты шевелились, будто живые. Отвесные стены кратера во множестве покрывали естественные выступы и впадины… хотя не все среди них имели природное происхождение. Здесь были тянувшиеся спиралями широкие и узкие карнизы, полки, балконы, каверны… Еще — лазы, ведущие куда-то в глубь горы. На некоторых росла трава или чахлые деревца. Анита повернулась, уловив движение сбоку. Далеко слева на склоне рос садик, состоящий из кустов и кривых деревьев с пышными кронами. В них что-то двигалось, а еще ведьма заметила, как нечто небольшое взлетает из глубин кратера. Когда оно поднялось выше, стало видно, что это вроде жука на парашютике — хитиновое тельце висело на белесых жгутиках, торчащих из-под прозрачной округлой оболочки, которая легко колыхалась в потоке, поднимая насекомое. Потом ведьма увидела и других обитателей бездны: странного вида птичек, серых гусениц, что ползали по камням, стрекоз с круглыми крыльями… Здесь, в горе, был свой мирок. Вот только людей не видно.

— О! — донеслось сзади, и она повернулась.

— Что там?

Джинн тыкал толстым пальцем в стену. Ведьма приблизилась. От другой стороны балкона наискось тянулся карниз и заканчивался метрах в двадцати ниже, у ровного прямоугольного отверстия в камне. Над карнизом были нацарапаны неровные строчки. Сощурившись, ведьма прочла кривые буквы: «Надоело петь ему колыбельные. Ниже есть ходы, ухожу туда. Ламура».

Заинтересовавшись, она пошла по карнизу, прижимаясь плечом к стене и стараясь не глядеть в бездну, чтоб голова не закружилась. Увидела еще одну надпись: «3-й месяц года Синей Каракатицы. Зульфия и Гюльчатай были здесь». Потом еще: «Когда ж он уснет наконец, чучело?!», потом: «Этот змей совсем скучный, а я уже осипла. Но к папаше не хочу, он меня грозился замуж за Насреддина выдать. Ухожу за Ламурой. Джалила».

Анита добралась до прохода, заглянула — дальше была пещера с каменным столом и лавками вдоль стен. В глубине ее виднелись другие проходы, ведущие в толщу горы. Заходить она пока не стала, остановилась, обдумывая увиденное и прочитанное на стенах, когда вдруг карниз под ногами задрожал, как и склон. Что-то будто провернулось, сдвинулось с места… Ведьма, прижавшись к стене, глянула вниз — и наконец разглядела огромную тушу, что лежала далеко в полутьме, окутывающей кратер. Исполинское, вытянутое вертикально тело почти целиком заполняло пространство, лишь в некоторых местах, где стены были неровные, в узких просветах пробивались сполохи лавы, которая плескалась гораздо ниже той высоты, на которой кратер закупорило чудовище. Отсюда она не могла разобрать подробности, но решила, что Pvx напоминает червя Пениалиса, только куда больше и толще. Здесь, на Востоке, все пышнее и богаче, чем в родных краях, даже чудища вон какими вымахивают и выглядят куда внушительнее.

Тут над головой зашелестело, и какой-то силуэт возник на фоне неба.

— Шончик! — Она бросилась вверх по карнизу.

Ковер, посередине которого восседала плечистая фигура, спланировал к джинну.

— Наконец-то!

Рыцарь спрыгнул, и они обнялись. Мустафа, все еще сидящий на краю балкона, с интересом наблюдал за ними. Ковер с большой аккуратной заплатой на середине завис рядом, чуть покачиваясь.

— Ты как меня нашел?

— Не ты, а вы… — Рыцарь повернулся и махнул рукой. — Знакомься, это Аладдин. Он предводитель революционных ковров, которые под городом в руинах живут. Я с ними познакомился, а еще Бладо…

— Бладо?

— Да, паук этот ваш. Он с нами полетел, оказывается, представляешь? В тюке спрятался. Вот, и когда ступа в руинах разбилась, вылез оттуда и давай всех лечить. Ну, зашивать, значит, латать, штопать… Аладдин сказал, что тебя могли в Шахназарскую башню отправить, потому что там падишахский гарем. Мы туда полетели. Кружим, значит, соображаем, как внутрь пробраться, — и вдруг из нее что-то как выстрелит! Звон на весь город. Я едва различил, что это ты на спине у какого-то мужика… потом-то Аладдин сказал, что у джинна скорее всего. Ну, мы проследили, в какую сторону вы ломанулись, — и за вами. В таком вот разрезе…

Пока они говорили, джинн приподнялся и подергал Аладдина за угол. Тот изогнулся, стукнул его другим углом по руке и отлетел. Мустафа тогда лег на бок, подтянул колени к груди и по своему обыкновению захрапел.

— Вон это чудовище… — Ведьма, встав на краю балкона, показала вниз. — Видишь?

Шон присел на корточки, вглядываясь, потом кивнул:

— Ага. Ишь ты, лежит себе как ни в чем не бывало, дрыхнет… Надо бы слетать, поглядеть на него вблизи.

— Опасно, наверное, — возразила Анита. — Хотя интересно…

— Я сам слетаю, товарищи, — подал голос ковер. — Один я могу большую скорость развить и всякие пируэты выделывать, чтобы уйти от погони.

Когда он стал быстро опускаться, направляясь к едва различимой туше, висящей в полутьме, будто гусеница в узком бутылочном горлышке, ведьма потянула Шона к уходящему от балкона карнизу.

— Вниз идти не будем, я тебе так расскажу. Там дальше проход внутрь горы. Ровный такой, а за ним — большая комната, и в ней еще двери. Я думаю, девы эти, которых Руху отдавали, там и жили. Внизу садик есть, и еще здесь птички всякие летают. Они, может, ими и питались, и фруктами. А еще, Шончик, там надписи на стенах всякие выбиты. Типа того что «Надоело петь ему колыбельные…»

Они переглянулись.

— Ты хочешь сказать… — начал Тремлоу.

— Да! Наверное, он их не съедал, а заставлял себе колыбельные петь, пока окончательно не заснет на следующие сто лет. Им здесь надоедало, и они убегали. Может, тут подземные ходы есть, которые далеко тянутся… Может, даже под морем, может, на соседние острова…

— М-да…

Они помолчали. Джинн храпел, ковер пока не появился — летал где-то внизу.

— А еще я слышала, — продолжала ведьма, — что в этот раз Рух раньше времени проснулся. Никто не ожидал — сто лет еще не прошло со времен его последнего появления.

Они подняли головы, разглядывая большой круг голубого неба, окруженный зазубренными краями кратера.

— Это из-за звезды… — протянул рыцарь. — Вот какая она опасная оказалась. И Беринда говорила: всякие странности начались, чудовища всякие пробуждаются из-за любовного томления… Что-то надо с ней делать, с этой звездой…

— Да! — спохватилась Анита. — А еще я Помпончика нашла! Его сюда притащили, чтобы он падишахом стал!

— Падишахом?

— Ну да, он там, в башне, на троне сидел, ему стихи читали… А халат знаешь какой у него? Круто! И чалма…

Тут внизу плеснулся багровый свет, и до балкона донеслось глухое бурчание.

— Вулкан-то еще не окончательно потух, — сказала ведьма. — О, вон ковер твой возвращается.

Появился Аладдин — он быстро поднимался, трепеща углами в потоке горячего воздуха.

— Не разберу… — прокричал ковер издалека. — Просыпается он или нет… Но Рух очень большой. И с крыльями, хотя они, наоборот, маленькие, будто для красоты. Немедленно летим отсюда, товарищи!

— Мустафа! — Анита постучала костяшками пальцев по затылку джинна. — Эй, просыпайся! Здесь опасно, улетать надо!

Ковер распластался на балконе, и Тремлоу шагнул на него.

— Анита, пора, — позвал он.

— Мустафа… — Ведьма ткнула джинна кулаком в бок, наклонилась и выкрикнула ему в ухо: — Подъем!!!

Мустафа подскочил, будто ему приснился какой-то кошмар, и ведьма отпрыгнула в сторону. Джинн проорал что-то неразборчивое, крутя головой и оглядываясь полубезумным взглядом, затем, поджав ноги и уперевшись в камень руками, с силой оттолкнулся и с протяжным всхлипом взлетел, оставляя за собой размытую молочную полосу.

— Дикий он у тебя какой-то… — заметил рыцарь, садясь.

— Ага, странный, — согласилась Анита, опускаясь на ковер рядом. — Засыпает постоянно, а когда его будишь — пугается. Вообще-то он не в лампе, а в кальяне у Великого Визиря живет.

Тремлоу кивнул.

— В кальяне… Тогда понятно. Туда же всякое домешивают…

Аладдин воспарил над балконом. Подсвеченный снизу багровыми всполохами, он пронесся мимо садика, нескольких летающих птичек, стрекоз и жуков на парашютах — края кратера разошлись в стороны, и вокруг засияло чистое голубое небо.

— Уф, жарко… — протянула Анита.

— Ты можешь раздеться и позагорать, — предложил Шон, расстегивая верхние пуговицы рубахи.

Ковер, взлетев над Попокапетлем, по широкой дуге направился в сторону второй, меньшей горы, где виднелись городские крыши.

— Нет, я без купальника.

— Ну и что? Меня ты этим не смутишь.

— Тебя не смущу, а сама буду смущаться. Но не перед тобой, а перед ним. — Ведьма показала себе под ноги.

— Меня нагота прямоходящих не привлекает, гражданочка, — строго откликнулся Аладдин. — Вот какая-нибудь мягкая, упругая зили…

— Нет, — решила ведьма. — Не буду загорать. Это на пляже делать надо, на песочке. Куда мы теперь? И вообще, что дальше делать будем?

— Сейчас возвращаемся в руины, а дальше решим что-нибудь. Говоришь, Помпон падишахом стал? И падишах, по легенде, должен с Рухом сразиться, если нужное количество дев не раздобудут… Ну вот, выходит, все и выяснилось.

— Не все, — возразила Анита. — Непонятно, почему именно Помпон? Если Оттоману с Великим Визирем нужен был кто-то, кого на место падишаха поставить и отправить сражаться с чудовищем, — так зачем для этого аж в обитель экспедицию посылать? На неприятности нарываться?

— Может, он внешность изменил — ну, под падишаха?

— Да где там! Помпон сам собой остался. А падишаха я тоже видела, он толстый. Помпон если под него надуться решит, так не сможет все равно. Лопнет.

— Ну, может, не всякого можно падишахом сделать. Кто их разберет… Это, в общем, надо у самого Помпона и спросить. Мы для того сюда и прилетели — вызволять его. Вот вызволим, тогда и спросим со всей строгостью.

— Если только он знает, — заметила Анита.

— Вот оно, разлагающее богатство, товарищи! — воскликнул Аладдин, когда они пролетали мимо Шахназарской башни. — Созданная закрепощенным пролетариатом твердыня, где правящие круги придаются, то есть предаются загниванию…

— Как загниванию? — удивилась Анита. — А я там была, что-то не заметила… Они что, зомби, что ли?

— Нет, загнивают в моральном смысле, — пояснил ковер.

— А, в моральном… — протянула ведьма. — Хм, а это что значит?

— Паразитируют на нижних классах! — отрезал он. — Читают эротические сказки «Тысяча и одна позиция» и всякое другое декадентское искусство. Созерцают пузотанцевальные выступления порабощенных женщин. Поедают в большом количестве вкусную пищу, расхаживают повсюду в дорогой удобной одежде. Предаются упадническому ничегонеделанию, изнемождают себя в праздной неге…

— Да уж, праздной неге, — согласилась ведьма, вспомнив о знаменитых пляжах Самаркунд, на которых она рисковала так и не побывать из-за всех этих дел с оборотнем. — Я бы сейчас тоже немножко предалась… Ух ты, гляди!

— Драконы! — воскликнул Шон, приподнимаясь. — Аладдин, к ним давай! Это же наши знакомые! Помнишь, в замке у гендерных?

Из-за вершины горы показались неторопливо летящие драконы — мерно взмахивая крыльями, они приближались.

— Кардамуд! — закричала ведьма, размахивая руками. — Мелонита!

Головы на длинных шеях повернулись. Увидев ковер и тех, кто на нем сидел, драконы повернули к ним.

— Э-ге-гей! — донесся рев Кардамуда. — А вот и вы, дорогие хранители, надо же, как это удивительно, сначала появилось это странное создание, и тут же мы повстречали вас…

— Какое создание? — начал Шон и тут же сам увидел: на длинной мощной шее дракона восседал джинн. Вернее, он и сидел, и одновременно лежал — сжав шею ногами, наклонился вперед, лег на нее, повернув голову и прижавшись щекой.

— Опять спит… — сказала Анита.

— Представляете, мы летим себе, осматриваем окрестности, — продолжал дракон, слегка дымя пастью, — как вдруг перед нами взмывает этот… этот человек, плюхается мне на шею и засыпает. Я было возмутился, но Мелонита успокоила меня. А вдруг, сказала она, здесь такой обычай, садиться на шею туристам?

— Да, ведь мы впервые на Востоке, — мелодичным голосом подтвердила дракониха.

Аладдин завис неподвижно, а драконы стали медленно летать вокруг него.

— Так вы, значит, все еще путешествуете? — спросила ведьма.

— Точно-точно! — подтвердил Кардамуд и пыхнул огнем. — Успели побывать в Захребетской долине на экваторе, полетали по северному Кряжу Льда, ну и в других всяких местах… А теперь вот на солнышко захотелось, в тепло…

— Как же это вы успели? — удивился Тремлоу. — Захребетск… я слышал, он же очень далеко. А Кряж — наоборот, совсем в другой стороне, и тоже далеко. Край света!

— Так на то мы и драконы! Это мы сейчас медленно, а когда надо… мы о-го-го с какой скоростью можем. А у вас как дела? Тоже в отпуске? Гляжу… — он ткнул носом в молчащего Аладдина, — …с местными познакомились?

Анита возразила:

— Мы не в отпуске. Мы… В общем, слушайте, что у нас приключилось…

Ведьма принялась рассказывать о произошедшем после того, как они расстались с драконьей парочкой у храма. Поведала о встрече с Бериндой на пляже, о метле Аназии, поисках гномов, оборотне и всем, произошедшем после того.

— Ну вот, а Рух этот из кратера — в несколько раз больше вас размерами, — заключила Анита. — И как теперь с ним справиться?

— А я знаю, — сказал Тремлоу.

— Знаешь?

Все уставились на него, даже ковер выгнул угол и стал напоминать человека, повернувшего голову к стоящему сбоку собеседнику. Только Мустафа продолжал храпеть.

— Ага, — кивнул Шон. — Мне это вот только что в голову пришло, когда я вас увидел. Вот если вы нам поможете, то мы и Помпона спасем, и от Руха избавимся, и вообще очень все хорошо получится.

— Когда хорошо — это хорошо, — сказал Кардамуд. — Я люблю, когда всем хорошо, это настраивает меня в лад с мирозданием. Но, конечно, прежде чем станет хорошо, должно быть весело!

— Будет весело. Но для этого вам на Запад надо сейчас слетать, — объявил рыцарь. — С вашей скоростью много времени дорога ведь не займет? Три часа туда, три часа назад, пару часов там на все про все… К вечеру будете здесь.

— Если так, то можем и слетать. — Кардамуд повернулся к Мелоните: — Ты как, любовь моя?

Дракониха повернула голову, окидывая взглядом остров, и сказала:

— Можно. А потом вернемся и сразу через архипелаг полетим к Сливочной пустыне, да?

— Точно! — восхитился Кардамуд. — Какая ты умная, дорогая…

Уяснив, что им необходимо сделать, Мелонита с Кардамудом полетели в западном направлении и очень быстро исчезли из виду. Мустафа так и не проснулся — тоже отправился с ними. «Вот удивится, когда обнаружит, куда попал…» — подумала Анита.

Облетев вторую гору, где стоял город, ковер вскоре достиг руин и стал снижаться.

— Что-то не так… — произнес Тремлоу, ложась на живот на краю Аладдина и свешивая вниз голову. — Э… притормози-ка, а?

Ковер завис в трех десятках метров от проломленной крыши дворца, чуть покачиваясь, и после паузы произнес:

— Да, тихо очень…

Анита легла рядом с рыцарем. Внизу никого — заваленные щебенкой и обломками пустыри и дворики между древними постройками были пусты.

— Как же так… — пробормотал Тремлоу. — Мы когда улетали, там же настоящее столпотворение было, вокруг Бладо. Так… Ладно, Аладдин, давай спускаться, но потихоньку. Вдруг там засада.

Впрочем, вскоре выяснилось, что никакой засады внизу нет. Их встретила полная тишина. Шон с Анитой слезли и, взявшись за руки, пошли через руины, глядя по сторонам. Рыцарь на всякий случай обнажил меч. Ведьма с удивлением уставилась на незаконченную фреску с красно-синим человекообразным Бладо — ничего себе!

Ковер сразу влетел во дворец, покружился там и вернулся обратно.

— Эй! — позвал Шон.

— Непонятно… — начала ведьма, входя вместе с ним в пролом, за которым открывался зал, где, по словам Тремлоу, паук устроил клинику.

— Тс-с! — Он поднял палец, и Анита замолчала, прислушиваясь.

Раздался шелест — она чуть не подскочила, когда с одной из потолочных балок свесилась тонкая веревка. Шон поднял меч, но сразу опустил: по нити быстро соскользнуло нечто округлое и волосатое.

— Бладо!

— Привет-привет… — пискнул паук, плюхаясь на пол и двумя задними ручками как-то по-особому дергая веревку. Верхний конец отцепился от балки, она зазмеилась, падая на пол. Бладо согнул одну руку, второй принялся наматывать ее на сгиб локтя и запястье, будто ковбой, сворачивающий лассо, при этом бегая туда-сюда под ногами путешественников и причитая: — Все, все пропали, никого нет, а ведь некоторых Бладо недолечил…

Почувствовав дуновение воздуха, ведьма оглянулась — Аладдин вплыл в зал и повис над их головами.

— Так что случилось? — спросил Тремлоу.

— Случилось! — пискнул Бладо. — Случилось, да-да, случилось! Страшные, красные, неправильные, прилетели — много-много их, и люди в красных шапках как набросятся: крики, ковроубийство, вокруг нити летали, бахрома оторванная… Расчленение! Повреждение!

— Их что — всех убили?! — ужаснулась Анита.

— Не убили — нет, забрали всех, увели в полон…

— Это боевые паласы, — понял Аладдин, — личная охрана падишаха.

— А люди в красных чалмах — асассины, — добавил рыцарь.

— Правильно, товарищ.

— Наверное, кто-то донес, что бродячие ковры собираются здесь, в руинах, вот и… Но куда их могли забрать?

— Карьер, — мрачно произнес Аладдин. — Больше некуда. На другой стороне Попокапетля карьер, где золото добывают. Их всех сделали рабами и туда отправили. Друзья мои! Вы должны помочь…

 

6

Вокруг вулкана летели долго — Анита, здоровяк-рыцарь и Бладо несколько замедлили передвижение ковра. С южной стороны Попокапетля тянулись дома бедноты, огороды и поля, между которыми извивались узкие земляные дороги. Сверху было видно, как по ним не спеша идут ослы и навьюченные мулы в сопровождении крестьян. Вдалеке, ближе к пляжам, высились крыши больших домов, где, по словам Аладдина, селились богатые туристы. Эти строения были длинными, многоэтажными, с широкими балконами и террасами. Каждое окружал забор — должно быть, чтобы оградить туристов от общения с эксплуатируемыми классами, во всяком случае, так сказал Аладдин.

Бладо сначала бегал по ковру, выглядывал вниз, нервно теребил свои веревки и шнурки, потом вознамерился было усесться на плече Аниты, но она паука согнала. Тогда он извлек откуда-то пару тонких коротких спиц и, устроившись на передней части ковра, принялся вязать что-то непонятное.

Аладдин нервничал — по его словам, золотоносный карьер был страшным местом.

— Там происходит эксплуатация как людей, так и ковров, — сказал он в ответ на расспросы рыцаря. — Ужасные условия труда, пренебрежение техникой безопасности, в итоге — высокий травматизм и большое количество летальных исходов. Ассасины периодически устраивают облавы на бродячие ковры, ну и на людей-бродяг тоже, чтобы пополнить ряды работников…

Впереди за сплошным зеленым морем древесных крон появилась желтая с красноватым отливом равнина. Приближался вечер, но солнце еще ярко пылало в небе, хотя жара немного спала. Когда они приблизились к границе пустыни, что распростерлась по другую сторону Попокапетля, горячий воздух вновь обрушился на путешественников, облепил их, будто разогретая липкая патока.

— Уф-ф… — протянул Шон, расстегивая ремень с ножнами и через голову стягивая рубаху. — Не привык я все же к такой жаре.

Анита похлопала его по плечу — будто по гранитной глыбе постучала.

— Вижу, вижу… — запищал Бладо. Он спрятал спицы и принялся размахивать руками.

— Да, товарищи, мы подлетаем к карьеру, — согласился Аладдин и начал снижаться.

Чтобы не перегружать ковер с одного края, ведьма и Тремлоу не стали перебираться в переднюю часть, а просто приподнялись, выглядывая. Пустыня состояла сплошь из невысоких дюн — будто ярко-желтый океан с застывшими волнами. Их «гребешки» имели красноватый оттенок. Примерно на середине расстояния от подножия Попокапетля, где она начиналась, и океанским берегом — где она, соответственно, заканчивалась — среди буйства слепящих красок виднелось коричневое пятно. Невысоко над ним парило несколько точек.

— Охрана, — сказал Аладдин. — Теперь осторожно надо.

С западной стороны от карьера широкой дугой тянулась обширная дюна в форме полумесяца. Ковер полетел низко над барханами, почти чиркая по верхушкам. От жары воздух струился, как над пылающей печью, все вокруг подрагивало, а еще тихо звенело. Анита подумала-подумала — и сняла штаны, халат же подвернула и завязала широкие полы узлом сзади, соорудив что-то вроде мини-платья диковинного покроя. Сделанную из полотенца чалму она давно потеряла и теперь, если клала ладонь на свои черные волосы, ощущала, как они нагрелись. Рыцарь тоже маялся, а вот ковер и Бладо жара, кажется, не волновала.

— Как бы солнечный удар не получить, — сказала ведьма, прислоняясь к сидящему с поджатыми ногами Шону.

— Мы уже близко, — откликнулся тот.

Вскоре похожая на месяц дюна оказалась прямо перед путешественниками. Что происходит по другую сторону, они не видели. Паласы-охранники тоже исчезли из виду.

— Ты опустись с этой стороны на склоне возле вершины, — посоветовал рыцарь. — Мы заползем повыше и осторожно поглядим, что там.

— Хорошо, но только… — начал Аладдин, и тут слева раздался приглушенный шум.

— Это еще что такое? — спросила ведьма.

Они летели уже над дюной, и Тремлоу скомандовал:

— Ложись, быстро!

Аладдин рухнул вниз, распластался, повторяя мягкие изгибы поверхности дюны. Шон спихнул с него Бладо; отлетев в сторону, паук до половины зарылся в песок. Сам рыцарь откатился в другую сторону, потянув за собой Аниту. Они упали на спину ногами вниз.

— Не шевелиться никому, — велел рыцарь. — И молчите!

Ведьма лежала плечом к плечу с Тремлоу, скосив глаза вниз. Далеко под ними, у подножия дюны, возникла странная процессия. Анита уже открыла рот, чтобы спросить, что там за звери такие идут, но Шон, предвидящий, что она при виде этих созданий немедленно попытается задать вопрос, осторожно закрыл ладонью ее рот, и пришлось промолчать.

Хотя звери были и впрямь необычные. И самым необычным казалось то, что на них ехали не люди, а ковры.

Потом Анита вспомнила — животные эти прозывались верблюдами. Только ей почему-то всегда казалось, что они куда больших размеров, хотя она и не могла сказать, почему ей так казалось. Так или иначе, эти верблюды были габаритами с обычного осла. Двугорбые, волосатые, с длинными изогнутыми шеями и губастыми вытянутыми мордами. Полторы дюжины верблюдов медленно топали один за другим, огибая дюну, и на каждом сидел узкий прямоугольный ковер — нижняя часть изогнута так, что два угла напоминают ноги, которые наездники прижимали к волосатым бокам животных, а верхние углы опущены — вроде рук. У некоторых в «руках» были плетки, у других — кривые сабли. В целом, если бы не отсутствие голов, издалека они вполне бы смахивали на людей.

— Бедуины… — очень тихо произнес Аладдин.

Все ковры были рыжими и лохматыми — и верблюды под ними тоже были рыжими и лохматыми. Большинство наездников на середине стягивали матерчатые пояса, и это очень напоминало узкие талии, от которых ткань кверху расходилась — словно рубаха от торса к плечам.

— Странные какие… — прошептала ведьма.

Процессия двигалась тихо, лишь верблюды иногда едва слышно плямкали губами. Ветер развевал их шерсть и густую длинную бахрому наездников — будто ржаво-рыжие волосы на головах дикарей. Верхние углы ковров, свернутые спиралями, крепко сжимали рукояти сабель. Солнечные зайчики поблескивали на широких кривых клинках. Стремян и седел не было, ковры сидели прямо на спинах между горбами, которые слегка покачивались из стороны в сторону при каждом шаге.

Вот процессия миновала дюну, внизу прошел последний верблюд… И наконец бедуины исчезли в узком пространстве между двумя барханами.

Еще некоторое время путешественники лежали неподвижно. Затем Тремлоу сел, покрутил головой и негромко сказал:

— Дорогая, ты не могла бы меня слегка почистить, а то щекотно…

Пока Анита стряхивала песок с его спины, Аладдин приподнялся и энергично дернул верхней частью, будто собака, вышедшая из воды, — пустил несколько коротких волн по всей своей длине. Песчинки взлетели сухим облаком.

— Что за бедуины такие? — спросила у него ведьма.

— Нелетучие ковры. Диалектический материализм учит нас, что это другая ветвь эволюции. Они издавна обитают в пустыне и все больше очеловечиваются. Хотя все же это дикое племя, они дремучи и классово не подкованы. Впрочем, бедуины всегда относились враждебно к централизованной падишахской власти. Однажды я пытался поднять их на организованную борьбу, но эти анархисты-индивидуалисты… короче, они чуть меня не убили.

— Да уж… — неопределенно сказал Шон. — А что они тут делают?

— Иногда бедуины воюют с паласами Оттомана и ассасинами. Быть может, часть их также попала в рабство, и теперь они собираются…

— Ладно, поползли, посмотрим, — решил Тремлоу.

Забравшись на вершину дюны, они вновь улеглись, приподняв головы. Бладо, тихо сопя, устроился между рыцарем и ведьмой.

— Какой ужас, — прошептала Анита, разглядев, что происходит внизу.

От океанского берега сюда была прокопана длинная глубокая канава или ров — в общем, углубление, по которому в пустыню попадала вода. Песок жадно заглатывал ее, впитывал в себя, а золотоносный карьер представлял собой округлую воронку в конце этого рва, состоящую в основном из грязи. Из дна торчали две сваи, между их верхушками была закреплена ось, на которой вращалось очень большое и широкое деревянное колесо. На ободе виднелись черпаки. Они погружались в зыбкое дно, заливая колесо струями мокрого песка, вращались и выплескивали оставшуюся грязь на склон, где в ней копалась уйма полуголых людей с лопатками и ситами. Сбоку в колесе виднелось множество железных колец, к ним короткими цепями были прикованы ковры — они-то и заставляли его вращаться.

— Бедняги, — прошептала Анита, увидев, как измождены большинство из них.

— Вот он, человеко- и ковровоненавистнический фундамент, на котором покоится здание падишахской власти! — провозгласил Аладдин с возмущением.

Когда один из копающихся в грязи людей обнаруживал в своем сите золотой слиток или просто крупинки драгоценного металла, к нему подлетал ковер — не из тех, конечно, что были прикованы к колесу, но тоже раб, волочащий за собой тяжеленную гирю на цепи, — и работник бросал добычу на него. Ковер, гирей оставляя в грязи и песке глубокую борозду, подлетал к вершине, где стояли домики охраны, бараки и широкий навес. Под ним ведьма разглядела сидящего за столом толстяка. Добычу клали перед ним, он ее взвешивал на серебряных весах и упаковывал в небольшие мешочки.

По сторонам от стола стояли два здоровенных ассасина, ну на склонах и возле колеса их было не счесть — и все с кнутами. Почти дюжина красных треугольных паласов летали выше.

— Там ведь и женщины есть! — возмутилась Анита, чуть привставая. — И дети!

— Ага, а уж мужиков-то сколько… — добавил Шон.

— Мужиков не так жалко.

— Нет, почему же…

— Братья гибнут за металл! — с негодованием произнес Аладдин, увидев, как обессилевший ковер с бахромой, не способный более тянуть за собой тяжелую гирю, упал, как к нему немедленно подскочил ассасин и перетянул поперек ковровьего тела бичом. Раб задергался, через силу поднялся и полетел дальше.

— Это Руми, — провозгласил Аладдин. — А вон Мулин, Зульфия, Габар… кровопийцы повязали всех! Сатрапы, палачи!

Еще некоторое время они лежали, приглядываясь к происходящему. Солнце подползало к горизонту, тени вытягивались.

— Сколько времени прошло? — спросила наконец ведьма. — Драконы уже вот-вот должны вернуться. Подождем их, да и…

Тремлоу возразил:

— Не хотелось бы драконов в это дело впутывать. Одно дело — попросить их быстренько смотаться кое за кем, а другое — в сражении участвовать. Ассасины эти опасные, и сабли у них вон какие острые… А у Кардамуда с Мелонитой, можно сказать, второй медовый месяц.

С этим Анита вынуждена была согласиться.

— Ну хорошо, как тогда без драконов всех этих несчастных спасти?

Тремлоу повернулся к Аладдину.

— Ночи дождемся? — предложил он. — Когда все спать лягут. Охрана останется, конечно, придется втихаря как-то подползти и вырубить их. И еще…

— А я? — встряла ведьма. — Эй, а про меня забыл? Я, между прочим, заклинание знаю усыпительное, или ты не помнишь уже? На таком расстоянии оно не подействует, но вот если и вправду ближе подобраться…

— Спеленать! — пискнул вдруг Бладо. — Веревками оплести могу, закрутить, опутать, обвить!

Шон оглядел всех троих и задумчиво протянул:

— Так, хорошо… Значит, стратегия примерно прояснилась. Сейчас тактику в мелочах продумаем и…

Но никакой тактики продумать не удалось, потому что слева вдруг донесся душераздирающий визг.

— Это что такое? — Тремлоу выглянул, а потом и вовсе вскочил на ноги, не заботясь более о том, что его могут заметить.

Со стороны дальнего склона в карьер стремительно скатывалась шеренга всадников на верблюдах, вереща и размахивая над головой кривыми саблями. Сверху к ним тут же метнулись зловещие паласы, а по склону уже бежали ассасины. Колесо со скрипом провернулось и встало — вращавшие его ковры затрепетали, задергались на коротких цепях, что-то выкрикивая. Рабы тоже закричали, начали бить лопатками по ситам, будто по бубнам. Шеренга верблюдов вдруг остановилось.

— Готовсь… — донеслось сквозь вопли.

Верблюды замерли, стоя длинным рядом, вытянув вперед морды. Паласы были уже совсем рядом, да и ассасины приближались, когда со стороны бедуинов вновь донеслась короткая неотчетливая команда, что-то вроде «Пли!!!» — и вслед за этим прозвучал такой звук, что Анита помимо своей воли сглотнула.

— Ух! — выдохнул Шон, непроизвольно нагибаясь, хотя до верблюдов было далеко.

В целом это звучало примерно как громовое «ФЛЮХХШШШ!». Все животные одновременно слегка подались назад, опустив зады под действием отдачи. Те из ассасинов, что были уже прямо перед ними, мгновенно окутались чем-то светло-серым, пузырящимся, одновременно густым и текучим и даже на таком расстоянии кажущимся омерзительно, жутко противным. Большинство вояк покатились со склона обратно, воя и размахивая руками. Несколько паласов были сбиты прямо в воздухе, а другие закружились в потоках поднятого верблюжьими плевками воздуха.

— Как это гадко… — простонала Анита, отворачиваясь.

— Война — грязное дело, — рассудительно ответил Тремлоу.

А бедуины тем временем устремились дальше — ровный ряд сломался, теперь они, воинственно размахивая саблями и устрашающе рыча, неслись вниз небольшой толпой.

— Больше нет смысла ждать ночи! — прокричал Тремлоу, первым пришедший в себя. — Аладдин, вниз, придется им помочь!

Он втащил на ковер Аниту, а Бладо сам запрыгнул следом. Края Аладдина затрепетали, он взлетел и понесся вдоль склона — еще мгновение под ними был песок, и тут же потянулась серая грязь. Рыцарь выхватил меч, а ведьма принялась разминать пальцы, готовясь послать усыпительное заклинание… впрочем, тут же выяснилось, что поразить врагов магией не представляется возможным. Бедуины вломились в толпу охранников, и в карьере все смешалось. Ведьма разглядела, как какой-то раб бьет лопаткой по голове ассасина, как другой запрыгивает на летящий низко красный гобелен и изо всех сил дергает его за бахрому, а тот в ответ визжит дурным голосом, — и затем прямо перед ними оказалось колесо. Оно застыло, прикованные к железным кольцам ковры извивались… только теперь ведьма увидела, каким образом их пленили: у каждого ковра один из углов был разрезан, затем в него вставили верхнее звено цепи, после чего край прорези крепко зашили суровыми нитями. Это было очень жестоко — все равно что человеку просверлить дырку в запястье.

— Садизм! — пискнул Бладо. — Надругательство!

Паук приподнялся, сорвал с локтя большой моток веревки и вдруг будто выстрелил ею: белесый репейник на конце устремился вперед и впился в дерево. Бладо скользнул вниз — пролетев по большой дуге, достиг колеса, выпустил веревку и принялся быстро взбираться по ободу.

— Зульфия! — выкрикнул Аладдин. — Во имя классовой справедливости — это же она!

— Эй, погоди! — заорал Шон, но было поздно — ковер рывком изменил направление полета и устремился наискось вниз, наклонившись при этом так, что ведьма с рыцарем покатились с него. Анита, впрочем, ухватилась за край, а рыцарь, плюхнувшись в грязь, тут же вскочил, размахивая мечом и щерясь на двух ассасинов, подступающих к нему.

Ведьма увидела внизу ковровую дорожку, на которую наседала пара красных паласов, увидела еще одного ассасина, что подбегал к ней, высоко подняв саблю — должно быть, намеревался располосовать от одного края до другого… А потом ковер упал ему на голову, сбив чалму, сильно хлопнул краями по приплюснутым ушам. Ведьма успела схватиться за толстое запястье и выгнуть его в сторону, чтобы клинок не зацепил ее и Алладина. Пальцы другой руки соскользнули, и она полетела в песок — следом за саблей, которую выпустил охранник.

Анита прокатилась немного, затем под ней хлюпнуло, и она оказалась лежащей в жирной темной грязи.

— Мерзость! — Ведьма вскочила, почти оглохшая от криков, со всех сторон окруженная бегущими и летящими, дерущимися, убегающими или догоняющими…

Она услышала свист.

Подняла голову.

И увидела, как прямо на нее с неба валится огромный толстый ассасин.

— Ну, как ты?

Анита приоткрыла сначала один глаз, а после второй. Перевернутое лицо над ней слегка расплылось, но потом стало отчетливее. Тусклый красноватый свет падал на него откуда-то сбоку, так что ведьма и не сразу сообразила, кому это лицо принадлежит. А когда сообразила, вновь закрыла глаза, потому что сразу ощутила себя как-то поспокойнее.

Хотя голова болела. Да и лежала она на чем-то колком…

— И где мы? — спросила она, не открывая глаз. — Вообще нет, погоди, дай я сама догадаюсь… В темнице, а?

— Ага, опять. — Тремлоу погладил ее, лежащую головой у него на коленях, по волосам.

— А ковер? И Бладо?

— Они спаслись, кажется.

— А мы почему не спаслись? Хотя на меня, понимаешь ли, ассасин упал… крупный.

— Его мятежные ковры в воздух подняли, но он спрыгнул. Ну и на тебя прям… Я подбежал, его с тебя спихнул, но ты сознание потеряла. К тому времени уже атака бедуинов захлебнулась. Они вообще как-то необдуманно напали, бездарно, сразу чувствуется, что это… неорганизованные народные массы, в общем. Да к тому же не такие уж и массовые — меньше двух десятков ведь. Не хватило им, в общем, этой… классовой сознательности, чтобы дождаться темноты, скрытно напасть и сначала охрану обезвредить, как мы с Аладдином хотели.

— Пролетариат, что с него возьмешь, — поддакнула ведьма.

— Ага. И трудовое бедуинство тоже. Ну, в общем, я тебя на плечо взвалил и попытался выбраться из этой кутерьмы. Но не вышло, повязали меня. Я, понимаешь, опасался, чтоб тебя не задело, потому особо развернуться не мог, вот и… Но зато, кажется, часть рабов убежала. А Бладо тех, что к колесу прикованы были, как-то освободил. Не всех, но некоторых успел. Ну вот, а мы теперь здесь, в темнице.

— Глупо как-то получилось. Хотели других спасти, а сами попались. И где эта темница находится? — спросила Анита, вновь открывая глаза и медленно садясь.

— А в Шахназарской башне, кажется, — откликнулся Тремлоу. — По-моему, в ней, да. Хотя не уверен. Меня ж связали и голову полотенцем обмотали, тем, из которого чалма. А здесь я уже кое-как веревки с рук смог сорвать — скреб-скреб о стену, там выбоины всякие, сколы… в общем, размочалил веревки, потом снял и тебя развязал.

Они сидели в небольшой полутемной камере, вместо одной стены которой была решетка с толстенными вертикальными прутьями. За ней — широкий коридор и решетки других камер.

— У тебя оружие все отобрали? — спросила Анита, выпрямляясь. Шон тоже встал. Голова закружилась, ведьма качнулась, и Тремлоу ухватил ее за талию. — Перепилить бы как-нибудь…

— Все, — ответил рыцарь. — Да и не перепилить это обычным клинком или там ножиком. Я глядел уже — толстое слишком, крепкое. Кузнец не хуже, чем в теткином замке.

Они подошли в решетке, и Анита, взявшись за прутья, попыталась просунуть голову в просвет между ними. Ничего не вышло — уши мешали.

Было тихо, только вода где-то капала. Противоположная камера, кажется, пустовала, а дальше, может, кто-то и был, но отсюда не видно.

— Который час? — спросила она, и рыцарь пожал плечами.

— Понятия не имею. Хотя, думаю, уже глубокая ночь.

Ведьма потопталась возле решетки, вернулась обратно к стене и села там, обхватив себя за колени.

— Тускло как-то…

— Ага. — Тремлоу, усевшись рядом, обнял ее за плечи. — Уныло здесь.

— А ведь если уже за полночь, то драконы давно должны были возвратиться.

Он покачал головой.

— Что-то случилось, и они не вернулись. Не знаю почему… Может, не нашли того, кого должны были отыскать, или просто забыли по дороге о нашей просьбе, да и полетели дальше… медовый месяц праздновать.

— Как же так — забыли! — не поверила ведьма.

— Нет, почему, вполне могли. Мелонита по-особому как-то крылом махнула, бедром в полете качнула — и у Кардамуда сразу из головы все остальное вылетело… а потом и у Мелониты.

— Но вдруг они вернулись и просто найти нас не могут, кружат там, возле вулкана?

— Да нет, вряд ли. Насколько я их успел изучить… Они бы сейчас весело разносили постройки вокруг, разыскивая нас. Такой бы шум поднялся, что… И все забегали бы, засуетились — нет, точно не прилетели они, что-то там произошло.

— М-да…

Они вновь помолчали, слушая, как где-то на другом конце коридора капли воды с периодичностью в секунду ударяются о камень.

— Как думаешь, что с нами сделать собираются? — спросила ведьма.

— Казнить… — задумчиво пробормотал Шон. — У них тут на Востоке казни всякие хитрые есть…

Анита возмутилась:

— И ты так спокойно об этом говоришь! Я, можно сказать, совсем недавно жить начала по-настоящему, а ты — «казнить»! Надо что-то делать!

— Да что делать-то?

— Вот и придумай! На то ты и этот… мужчина, чтоб спасать меня от всяких опасностей. Тут наверняка ход должен быть потайной, прорытый… то есть пробитый предыдущим узником и как-то замаскированный.

Рыцарь похлопал по полу, устланному сухой соломой.

— Это ты романтических историй начиталась. Я смотрел везде и стены тоже — нет здесь никаких ходов.

— Нет, не романтических, а в библиотеке обители было «Руководство для благородных рыцарей: как выбраться из темницы». Там целая библиотечка «В помощь рыцарю»: как убить дракона, как победить темного колдуна, как спасти принцессу, что делать с принцессой после… Это ты, а не я, их должен был изучать!..

— Да я и пробовал как-то читать — ерунда полная. Эти брошюрки писал кто-то, кто настоящую темницу ни разу в глаза не видывал и к принцессам никогда и близко не подходил. Там такие советы… теоретические.

— А еще тут тюремщик обязательно должен быть! — объявила Анита. — Жирный такой, сонный. И у него на поясе должно висеть большое кольцо, а на кольце — связка ключей от камер. И мы его при помощи крюка какого-нибудь легко снимем, кольцо это, хотя…

— Да ведь… — начал Тремлоу.

— …Хотя он вообще-то на стуле перед нашей камерой должен сидеть и спать, — с энтузиазмом продолжала ведьма.

— Так ведь…

— Но раз его там нету, то он где-то в дальнем конце коридора. И раз в камере сидят двое, то тогда другой план. Ты его подзовешь — буянить начнешь, кричать, он тогда подойдет, встанет возле решетки, и пока вы с ним будете разговаривать, я потихоньку ключи и стащу…

— Нет, ты погоди! — повысил голос Шон. — Сама же сказала: кольцо с ключами. Как оно на поясе висит? Если пояс матерчатый, как у всех у них здесь, на Востоке, то что? Полоска ткани, значит, прямо в кольцо продета, потом концы узлом завязаны, правильно? И как ты кольцо снимешь? Порвешь пояс или развяжешь? Так с него штаны тогда спадут, и он сразу почувствует! Нет, я же говорю — ерунда это все.

Анита замолчала с приоткрытым ртом и потом сказала:

— А, да, не получается. Но почему тогда в брошюре… Вот, поняла! На поясе висит крючок, а уже на крючке — кольцо с ключами, и потому-то его легко можно снять… — Она покосилась на скептический профиль Шона и добавила: — Ну ладно, ладно, я уже сама поняла, что фигня в брошюре написана. Да я ее и не читала вовсе… так, пробежалась и увидела, что ерунда.

— Потому что такие брошюры пишутся теми, кто сам отродясь в темницах не сидел, драконов не убивал, принцесс не спасал и потом с ними ничего не делал, — заключил Тремлоу. — А кто всем этим постоянно занимается, тому книжки писать некогда, да и не хочется — зачем им, у них поинтересней дел хватает.

Они вновь умолкли и некоторое время сидели в тишине, считая про себя удары капель, а затем Анита сказала:

— Не получится кольцо снять — так хоть поглядеть на этого тюремщика! — Она решительно подошла к решетке, вновь схватилась за прутья и выкрикнула: — Эй! Э-ге-гей! Пить хочу, воды дайте!

Неожиданно в углу противоположной камеры что-то зашевелилось, зашуршало соломой — ведьма даже отпрянула, ей-то казалось, что там никого нет.

— Шончик! — позвала она, не оборачиваясь.

— Сколько раз просил не называть меня так… — недовольно начал Тремлоу, подходя к ней, и замолчал, увидев, что ко второй решетке медленно ковыляет джинн Мустафа.

— Эй, а ты откуда здесь взялся?

Джинн как-то странно изменился, причем не в лучшую сторону. Путь от дальней стены камеры к решетке занял у него почти минуту — он топал медленно, покачиваясь на полусогнутых ногах, волоча ступни по соломе и тряся головой. Широкая спина была согбенна, плечи ссутулились… да и лицо его будто бы постарело, во всяком случае, осунулось. Под большими разноцветными глазами залегли темные круги. Щеки запали, лоб взбороздили морщины.

— Что с тобой? — удивилась Анита.

Мустафа добрался наконец до решетки, взялся за нее трясущимися руками, икнул и приник к прутьям, глядя себе под ноги.

— Ва-а-а… — Скорбный голос уныло разнесся по длинному коридору.

— Мустафа! — позвала ведьма. — Это я! Узнаешь?

Голова поднялась, глаза уставились на ведьму.

— Ы-ы-ы…

— Что они с тобой сделали? И откуда ты здесь… я думала, ты с драконами улетел!

— Значит, поймали драконов в дороге, — понял Шон.

— Да как же поймали? Ведь они какие здоровые…

— Ну, если на них разом ассасины, дервиши и боевые джинны навалились у границы… Может, не поймали, а просто убили. А как еще он сюда попал? В общем, не видать нам помощи…

— Пить Мустафе!

— О, так ты и разговаривать нормально умеешь, — обрадовалась ведьма. — Только когда трезвый, да? Так почему ты вернулся?

— Вы… — Он вновь икнул. — Выпить надо.

— Великий Визирь на тебя, наверное, сильно разозлился… — Анита повернулась к рыцарю и пояснила: — Помнишь, я рассказывала, он у Визиря в кальяне жил? А теперь он, наверное…

— Трезветь начал, — заключил Тремлоу, с жалостью глядя на Мустафу. — Это нам знакомо, а как же.

— Да, точно. Ладно, раз тюремщика нет, значит, надо джинна как-то использовать… — Анита отступила от решетки, оглядываясь и усиленно размышляя. Мустафа тем временем уселся перед прутьями, просунул между ними ноги и согнул их, прижавшись к железу. — Гм, ничего в голову не лезет…

— Пить дайте Мустафе! — вдруг отчетливо и громко произнес джинн.

— Эх, если б флягу мою тоже не забрали… — протянул Тремлоу.

— Какую флягу?

— Да у меня, понимаешь, была фляга… — Рыцарь смущенно почесал лоб. — Ну, короче, в обители Дерга Крюконосная с костаногии снабжала меня вином из ваших подвалов. Думала подкупить таким образом, ну, чтоб я тетушке порекомендовал деньги на геронтологию ее факультету перечислить… Вот, а вино у вас трехсотлетней выдержки, знатное. Ну, я флягу с собой и захватил. Она на ремне сзади висела, под рубашкой. Но ее забрали, когда обыскивали… Ты чего?

Когда стаю ясно, о чем именно говорит Шон, ведьма отошла в другой конец камеры, присела там на корточки и несколько раз причмокнула, изображая, будто что-то пьет.

— Буль-буль… Шончик, вина хочешь? — спросила она.

— Чего?

— Плям-плям… Вкусное.

— Что ты придумываешь, откуда у тебя вино?

Ведьма гневно зыркнула на Тремлоу, заметив при этом, что по другую сторону коридора голова джинна резко поднялась. Анита повернулась спиной к решетке, чтобы Мустафа не мог увидеть, что именно она делает, запрокинула голову — будто пила из бутылки, — еще слегка поплямкала губами и сказала:

— Давай сюда, у меня почти целая эта… литруха.

— А! — понял наконец рыцарь, быстро оглянулся на Мустафу и подошел ближе. — А какое?

— Красное… плям-плям.

— Ага.

Теперь они вдвоем сидели на корточках спиной к джинну. Сзади донесся шелест и невнятный оклик.

— И крепленое.

— Хорошо!

— Буль-буль…

— Дай мне еще…

— Да пей, там много осталось…

— И как раз нужной температуры…

— Ага. Без всякого закусона — и как клево пошло!

— Ы…

— Буль-буль…

— Ва-а…

— Плям-плям…

— ЫЫЫ! — донеслось сзади одновременно требовательно, угрожающе, просительно и жалобно.

Они оглянулись. Выпрямившийся Мустафа, разноцветные очи которого теперь блистали нездоровым огнем, прижался к прутьям и тянул руки. На глазах рыцаря с ведьмой руки эти удлинились раза в полтора и почти достигли прутьев их камеры, ногти даже слегка царапнули по железу — но еще сильнее удлинить руки джинн не смог, существовал, видимо, какой-то предел трансформаций, которым он мог подвергнуть свое тело.

— Пить хочется? — спросила Анита сочувственно.

— Угу! — Мустафа решительно закивал.

— Винища, а?

— Ыгы!

— А ты придумай, как нашу камеру открыть. Мы тогда тебе всю бутылку отдадим. Но спеши, потому что иначе сами выпьем…

— Я крепленое страсть как уважаю, — подтвердил Шон, вновь отворачиваясь от джинна. — Буль-буль-буль!

— Аааа!!!

— Смотри! — шикнула Анита, толкая рыцаря локтем вбок.

Мустафа расставил руки, согнул в локтях и, вцепившись в прутья, вжимал в них свое тело. Вернее, не в них, а в один из просветов между ними.

— Удивительно, — пробормотал Шон, — что жажда с людьми, то есть с джиннами делает…

Голова Мустафы сужалась… Вот она с едва слышным чпоканьем выскользнула наружу, качнулась на удлинившейся шее, и следом стал протискиваться торс — плечи выгнулись назад, а грудь стала напоминать нос корабля.

— Как бы он и в нашу камеру таким манером не пролез! — зашептала Анита. — Его надо заставить ключи притащить, а не сюда забираться…

— Он вроде как плотный… ну, материальный?

— Вроде, да не совсем.

Тремлоу кивнул.

— Ладно, разберемся.

Джинн наконец выпал в коридор. Выглядел он так, будто стоял к узникам боком — хотя на самом деле находился к ним лицом. Плечи, грудь, живот, поясница — все очень сузилось и при этом вытянулось, так что грудная клетка стала шириной с плечо… Анита даже моргнула несколько раз при виде такого необычного зрелища. Упав на пол коридора, Мустафа с трудом поднялся и заковылял к их камере. Но рыцарь уже поджидал у решетки — и когда Мустафа попытался протиснуться в нее, выставил перед собой ладони и принялся выпихивать его обратно, не позволяя влезть между прутьями.

— Пить мне! — взвыл джинн.

— Сначала выпусти нас отсюда.

— Винища!!!

— Не дадим, пока ключ не найдешь!

Мустафа, когда Шон в очередной раз сильно толкнул его, отшатнулся и сел посреди коридора.

— Ключ? — тупо повторил он.

— Слушай сюда… — Анита подошла к прутьям и до половины высунула голову. — Иди дальше по коридору. Там где-нибудь от всех камер ключи должны быть. У тюремщика на поясе или просто на гвоздике висят… Ну или лом какой-нибудь найди, чтоб замок сбить, клещи, зубило с молотком… Ты понял? Принеси их и отдай Шону. Мы как выйдем, так вино и получишь.

Джинн повернул голову, глядя вдоль коридора, и неуверенно спросил:

— Тюремщик?

— Давай, давай неси быстрее!

Мустафа встал на четвереньки и, оттопырив зад, потопал прочь.

— И не шуми! — прошипела ведьма вслед.

Он скрылся из виду. Стоя у решетки, Анита с Шоном переглянулись.

— Может, получится? — спросила ведьма.

— А вот если он нас выпустит — а вина-то у нас и нету? Ох и… расстроится.

— Или разозлится.

— Да уж… А может, я ему конфетку дам? — без особого энтузиазма предложила она. — Я ж конфетку могу сотворить…

Шон покачал головой, но потом уточнил:

— Ромовую?

— Ты что, нас такому не учили. Это же для детей. Только карамельки и птичье молоко…

До камеры донесся звон и зычный рев.

— Ах ты тварь невещественная!

Затем — быстрое бульканье, снова звон, невнятный крик «Отдай!», звук удара, короткий вопль… и потом забулькало так, будто в конце коридора вдруг образовался водопад. Причем каждый бульк сопровождался звуком вроде «У-м-н-н…».

— Эх! — Рыцарь, махнув рукой, отступил от решетки, и Анита вопросительно поглядела на него.

— Там и вправду тюремщик оказался, — пояснил Шон. — А у него — бутылка. А в бутылке… сама понимаешь. Теперь джинну не до нас…

— Мустафа! — завопила ведьма, не заботясь больше о соблюдении конспирации. — Эй, эй! Ключи принеси нам! Ключи от камер, ты слышишь?! Ты же сейчас опять налакаешься и заснешь, Мустафа, гадина неблагодарная!!!

Когда она замолчала и следом смолкло эхо, воцарилась гробовая тишина — даже бульканья и у-м-н-ающих звуков слышно больше не было.

— Ну вот и все… — констатировал Тремлоу.

— Как же так… Неужели он так быстро? Нет, но ведь… неужели ему так мало надо? — растерянно забормотала ведьма. И замолчала, услышав шаги. Стукнула дверь. Раздались приглушенные голоса. Потом кто-то выругался, а затем послышался такой звук, будто мешок с песком волочили по полу.

Анита отбежала и уселась рядом с Тремлоу под дальней стеной. Они только-только успели, взявшись за руки, принять невинный вид, будто двое влюбленных, которые наслаждаются закатом, сидя на валуне у моря, когда в поле зрения возникла сначала одна фигура — летящая, потом вторая — идущая, а за ней и третья — ползущая, а вернее, волочимая. Первым был падишах — то есть бывший падишах — Оттоман. Его плечи и напоминающий бочку торс крепко охватывали углы красно-оранжевого ковра, который и нес падишаха в метре над полом так, что толстенькие короткие ножки свисали, вяло покачиваясь, будто куриные окорочка. За Оттоманом топал Великий Визирь. Невзирая на путающуюся в ногах длинную седую бороду, он шел очень быстро — поскольку, как поняла Анита, пребывал в том состоянии, в котором находился после богатырской затяжки из кальяна, — но ему несколько мешал спящий Мустафа, которого старик волочил за ошейник.

— Туша мерзкая! Как он сквозь решетку пролез? А вы двое видели? Что вы тут делаете? А, вы же здесь сидите! Так, ключ, где ключ, ключ где… И тюремщику нос расквасил. Свинья джиннья! Всех вас — в вулкан, чтоб спеклись там, ненавижу ваше племя, о, почему судьба взвалила на мои плечи эту непосильную ношу, почему я вынужден ежечасно руководить могучей империей, править тысячами подданных, отдавать приказы, выслушивать лесть лизоблюдов, за что мне это наказание в виде огромного дворца, золота, шелков, всей этой роскоши и прекрасных дев с опахалами…

— Эль Карани, не забывай, империей правлю я… — тонким голоском произнес Оттоман, повиснув перед решеткой и разглядывая узников.

— О, я ни на мгновение не забываю про это, ваша солнцеликость! Презренный слуга ваш лишь хочет указать на то, что вы вашей сияющей сущностью озаряете бесконечные просторы империи, самим своим существованием поддерживаете в ней порядок и процветание, гнилостному же червю, чьей недостойной речи вы вынуждены сейчас внимать, пришлось взвалить на себя выполнение всяких мелких, хоть и бесчисленных обязанностей, так сказать, всяких частных делишек, не стоящих внимания вашего луноподобия… — Говоря все это, Визирь ключом, висящим и вправду на большом железном кольце, отпер решетку напротив, ногой впихнул внутрь дрыхнущего Мустафу, закрыл решетку и повернул ключ.

Затем оба поглядели на узников.

— Так ведь теперь уже Помпончик это… озаряет своей сущностью империю, — сказала Анита. — Он ведь теперь солнцеподбный, а не ты?

Красное заплывшее лицо падишаха и узкое серое личико эль Карани обратились друг к другу, после чего оба расхохотались — Оттоман радостно захихикал, помахивая ручками, а старик засмеялся сухим, как песок пустыни, неприятным голосом.

— Эх, дева… — снисходительно произнес Великий Визирь, отсмеявшись. — Ничего-то ты не понимаешь… Да и что с вас, дев, возьмешь, кроме… А? — Он игриво пнул острым локотком в мягкий бок падишаха, но тот, содрогающийся от смеха, как воздушный шар в бурю, даже не заметил этого. — Луноподобный Помпончик, без сомнения, падишах…

— До сегодняшнего утра, — заключил Оттоман счастливым голосом.

— Вот-вот, — кивнул эль Карани. — Его луноподобность, как обычно, прав. А что, может, рассказать им… а, солнцеликость, рассказать, рассказать, да?

— А и расскажи, — согласился Оттоман. — Расскажи, презренная букашка, все одно им в скором времени того… — Он провел розовым пальцем-сосиской по своей шее толщиной с баобаб. — Как говорят у нас на Востоке, шайтан настанет.

— Ну вот… — начал Великий Визирь, ничуть не обидевшийся на «букашку». — Поскольку вам двоим жить осталось около двух часов…

— А времени сколько сейчас? — спросил Тремлоу.

— Не перебивай меня! — взвизгнул эль Карани так, что падишах даже слегка закачался в воздухе. — Четыре часа утра сейчас, а ты не перебивай! Сейчас как удавлю обоих бородою! — Он собрал в кулак часть своей седой мочалы и потряс ею. — Четыре часа утра, а я, несчастный, не сплю, а влачу тяжкое бремя… О чем я… Да! Так вот, коль скоро солнцеликость разрешили мне поведать наистрожайшую тайну империи, я расскажу, чтобы получить извращенное удовольствие оттого, что тайну сию узнают те, кто никому не сможет разболтать ее и вскорости отправится в гости к шайтану. Бейхан Султани, мамаша вашего дружка-оборотня, была в гареме старого падишаха Селима, папаши нашего теперешнего солнцеликого, любимой женой, потому что могла принимать обличья всяких прекрасных женщин, транс… трансф… трансформировать тело, выполняя любые падишахские сексуальные капризы. От их любви родился оборотень, но у него был брат от другой, чуть менее любимой жены падишаха, и оборотня в детстве постоянно пытались ликвидировать подосланные второй женой убийцы…

— А для чего? — перебила Анита.

— Разъясняю для дев: чтоб он не претендовал на падишахский трон, что не ясно? Но в конце концов мамаша, которая любимая жена, смогла тайно отправить его за границу. А потом скончалась. Практически естественной смертью. И солнцеликим стал… — Эль Карани, осклабившись, поклонился Оттоману, который довольно кивал каждому слову. — Что же касается Руха, то он объявляется раз в сто лет, но всегда удовлетворялся сотней дев и уползал назад. В этот же раз он появился почти на десять лет раньше, да и ползает как-то очень уж бодро…

— А Эбубекира Джюнейда ибн Багдали говорит, это из-за какой-то звезды, — вставил падишах.

— Эбубекира Джюнейда ибн Багдади — это наш придворный астролог, — пояснил Великий Визирь узникам. — Так или иначе, по легенде, если с девами не сложилось, Руха должен убить падишах. В главном зале на стене висят Копье Судьбы и Щит Веры, вооружившись ими-то, он и…

— Вот пусть ваш оборотень с ним и сражается! — хихикнул Оттоман.

— Да, пусть, — согласился эль Карани. — А потом, поскольку Рух падишаха быстро сожрет, власть вернется опять к вот этому вот солнцеликому. А вас двоих мы вместе с оборотнем в жерло отправим в качестве… кто вы ему, кстати, зачем сюда приперлись? Ну, пусть оруженосцев. Вот так вот, за компанию. Устроим чудищу хороший обед напоследок…

— Напоследок? — вновь перебила ведьма. — Так он же, ты сам сказал, нас сожрет. А дальше что? Pyx-то жить останется…

— Ха, тьфу! — откликнулся Визирь. — Руха наши доблестные ассасины и боевые джинны запросто уделают. Ну, не запросто, потеряют, конечно, процентов семьдесят численного состава… Восполнимые потери, легко восполнимые!

— Так почему же вы сразу их против чудовища не отправите? — возмутилась ведьма.

Тут падишах с Великим Визирем вновь переглянулись. Оттоман пожал пухлыми плечиками, а старик скептически покачал головой и пробормотал «Дева…» с таким выражением, будто этим все было сказано.

— Да потому, — уже громче заговорил он, — что ле-ген-да! Эпос! Традиция! Обычай предков! Понимаешь ты? Это ж вам не хухры-мухры, не хурма-мухра, не эта…

— Не шашлык-башлык… — подхватил падишах.

— Не рахат-лукум! Народное поверье, миф, сказка! С чудищем обязательно должен сразиться падишах, вооруженный Копьем Судьбы и Щитом Веры. Ну а если уж у него не вышло… что ж, тогда и ассасины с джиннами сойдут.

— А раньше почему с Рухом таким способом не расправились?

— А раньше — зачем? — удивился Визирь. — Раньше у нас экономика другая была, и дев хватало… Девы — они даже более восполнимые, чем ассасины с джиннами.

— Козлы! — возмутилась ведьма. — Женоненавистники!

— Ну хорошо, а потом что? — спросил Тремлоу.

Падишах и Великий Визирь поглядели на него.

— В каком смысле? — спросил Оттоман.

— Ну, сожрет чудище оборотня, после ваше войско убьет чудище — и что дальше?

— Как это — что дальше? — удивился падишах. — Ты чё, презренный клоп, такой же тупой, как и вот эта дева? Потом мы обратно падишахом задела… то есть вернем себе законное место. Воссядем на этот…

— На престол! — подсказал эль Карани.

— «Мы»… — протянул рыцарь скептически. — «Мы» — это кто? Ты, что ли, солнцеликий? Говорите, в бой с чудищем пойдут ассасины, то есть дворцовая охрана, и джинны? А дервиши, которые в подчинении, как я понимаю, у этого вот старика, — они нет, не пойдут ни в какой бой? И семьдесят процентов поляжет… Гм, хороший план, да. Кто его придумал? Небось старичок?

Когда он замолчал, воцарилась такая тишина, что стало слышно, как в другой камере Мустафа что-то едва слышно бормочет во сне. Затем голова Оттомана начала медленно поворачиваться к эль Карани, а тот вскричал:

— Нет, ну вы посмотрите, какой все-таки презренный червь…

— Карани? — пропищал падишах, насупив брови. — Так ты…

— Конечно, нет, луноподобный! Нет, не я! То есть, конечно, я, но я ничего такого, ничего такого, ничего такого не собирался!..

— Чего такого не собирался? — пискнул падишах. — А? Ну-ну, продолжай, мы внимательно слушаем…

Перекидываясь репликами, как кремовыми тортами, они направились прочь от клетки — вскоре два вздорных голоса, один писклявый, а второй дребезжащий, смолкли.

— Ну и что нам это дало? — спросила ведьма.

Тремлоу пожал плечами.

— Поглядим. Еще больше часа здесь куковать, а за час многое может произойти… Поспать пока, что ли?

 

7

Анита проснулась из-за того, что где-то что-то обрушилось. Пол задрожал, а Шон пошевелился — он сидел, привалившись к стене и вытянув длинные ноги, на которых калачиком и свернулась ведьма.

— Что такое? — проворчал рыцарь.

Подняв голову, Анита увидела, что он усиленно протирает глаза, и села. Вновь донесся грохот, затем приглушенные толстыми стенами вопли.

— А… — Она прислушалась, приставив ладонь к уху. — По-моему, кто-то прокричал «чудовище»…

— Чудовище? — переспросил Тремлоу.

— Ага. И еще — «спасайся»…

— Гм… Может, Рух раньше времени выбрался из кратера и попер на город?

— Раньше времени? А когда он должен был выбраться?

— Ну, говорили, что сегодня утром, если ему дев не дадут или если падишах не появится для сражения.

— А сейчас сколько? Мы вроде совсем недолго спали…

Рыцарь встал, чтобы размяться — и тут же повалился на пол, потому что камера на мгновение словно перевернулась. Заскрипели прутья решетки, заскрежетали булыжники, из которых была сложена стена… С потолка посыпался щебень.

Хорошо, что Анита не стояла, а сидела — она тоже шмякнулась на пол, но не так сильно, как Тремлоу.

— !.. — высказался он, осторожно приподнимаясь. В соседней клетке шумно завозился Мустафа. Сквозь решетку почти ничего не было видно — коридор заволокло густое облако пыли.

— Шончик, что-то это мне не нра… — начала она, и тут тряхануло во второй раз, куда сильнее первого.

Рыцарь не нашел ничего лучше, как взгромоздиться на лежащую лицом книзу Аниту и прикрыть ее своим телом. Ну, то есть в принципе это как бы и неплохо, если мужчина решительно прикрывает тебя своим телом, подумала она, но не когда ты лежишь на каменном полу, устланном редкой сухой соломой, которая вонзается в живот, шею и щеки.

— Слезь… — придушенно хрипнула ведьма.

Взгляд ее был обращен в сторону решетки, очертания которой вдруг потеряли прямоугольную форму. Все вокруг подскочило и резко опустилось, стена накренилась, вновь заскрипели камни… Затем на глазах у Аниты и Шона прутья начали изгибаться… и тут же один, не выдержав напряжения, с пронзительным стоном переломился. Раздался звук, будто что-то железное ударило во что-то каменное, — и звук этот в самом деле передавал происходящее: обломок железного прута, выстреливший из решетки словно арбалетный болт, ударил в камни стены.

— Бежим! — Рыцарь вскочил, ухватив Аниту под мышки, рванулся вперед.

Пол больше не шатался, хотя пыль заволокла все вокруг, а откуда-то сверху доносились приглушенные перекрытиями грохот и крики. В коридоре они опять чуть не упали, наткнувшись на Мустафу, который на четвереньках быстро семенил прочь от своей камеры. Завидев узников, джинн вдруг вскочил, ухватил обоих за поясницы и, прижав к себе, прыгнул. Тремлоу для него оказался тяжеловат, но все-таки это был не кто-нибудь, а джинн — Мустафа пронесся над полом, не касаясь его ногами, и дальше свернул так резко, что Анита лишь мельком успела разглядеть табурет, стол, из-под которого торчали неподвижные ноги, и рассыпанные на столе в луже вина бутылочные осколки.

Зацепив угол плечом — причем не своим, а Шоновым, — джинн едва вписался в следующий, более широкий коридор, и тут обнаружилось, что большинство решеток расположенных здесь камер сломаны, а вокруг летают ковры. Эти решетки были куда уже, рассчитаны на специфических пленников. Но теперь всевозможные половички, дорожки, покрывала и подстилки — среди них Анита узнала многих из тех, что были в руинах, — сновали со всех сторон, оглашая воздух криками.

Мустафа преодолел в полете и этот коридор, а затем, пыхтя, рухнул на пол.

— Ну, ты даешь! — уважительно выдохнул Тремлоу, хватая его одной рукой за шиворот и устремляясь дальше. — Сто пятьдесят кило живого веса в воздух поднять!

Он нырнул в дверной проем и побежал вверх по широкой лестнице.

— Это сколько же ты весишь? — крикнула Анита.

— Девяносто!

— Ого… все правильно, я — шестьдесят!

Теперь шум стал куда громче. Лестница вывела в большой зал, на краю которого беглецы остановились, потому что в другом его конце кипела драка.

— Дервиши, — сказала Анита. — А кто это на них… о, ассасины!

— Точно, — согласился рыцарь. — Сработало! Не зря я тогда…

Трое дервишей по своему обыкновению стремительно вращались, а целая толпа толстых ассасинов с кривыми саблями наскакивала на них и отлетала, будто легкие резиновые мячики, ударяющиеся о большую юлу. Сабли звякали, сталкиваясь с серебристым ободом юлы, в который слились кинжалы крутящихся дервишей. Время от времени ассасины, отброшенные в сторону, гулко шмякались о стены, но боевого духа у них не уменьшалось.

— Значит, дошло до падишаха, на что я намекал, — кивнул Шон. — Так… вон, в стороне, дверь, видите? Давайте туда. Не хочется в их дворцовые дела встревать, пусть они сами между собой разбираются…

Под аккомпанемент криков и звона они быстро прошли вдоль стены — рыцарь отпустил Аниту, но джинна продолжал волочить за собой — и нырнули в скрытый шнурками с бусинами дверной проем. На пороге ведьма оглянулась и успела заметить, как толпа ассасинов накатывает на дервишей и наконец захлестывает их: три размытых серых волчка исчезли под грудой тел.

За дверью тянулась очередная лестница, выводившая на середину просторного коридора, полного пронзительного визга, лязга и топота. Шон, бегущий впереди, внезапно выпустил из рук ошейник джинна и замер. Анита налетела на него и чуть не упала обратно на ступени.

— Что там? — Она перешагнула через Мустафу, слабо ворочавшегося на полу, и посмотрела.

По коридору, звонко топоча босыми пятками, спешили множество брюнеток с опахалами. Были там и женщины из прачечной, без обручей на талиях и лодыжках, но зато с недостиранными простынями и наволочками в руках. Все одеты в штаны из прозрачной разноцветной марли, и поскольку они не просто шли, а именно бежали, то некоторые особенности строения женского тела двигались, как бы сказать… очень ритмично…

— Ну, чего ты уставился? — буркнула Анита, пихнув рыцаря кулаком в бок. Тут одна из женщин, оглянувшись, выкрикнула:

— Чудовище!

— Косматый монстр! — истерично откликнулся другой голос, и сразу коридор затрясся, а в дальнем его конце что-то с грохотом осыпалось — должно быть, кладка стены.

— Чудовище? — удивился Тремлоу, провожая взглядом последнюю пару ягодиц, мягко перекатывающихся под розовой марлей. — Гм… откуда…

— И почему «косматое»? — перебила ведьма. — Разве у Руха есть волосы? По-моему, он лысый как…

— Так-так… — Шон, встав посреди опустевшего коридора, огляделся. — Что бы там ни было, но лучше нам куда-нибудь отсюда… — Окончание фразы заглушил грохот, после чего коридор накренился, будто просело все здание.

— Да что происходит?! — воскликнула Анита, едва устоявшая на ногах.

— Вверх! — решил Тремлоу, хватая ее за руку. — Стоп, а где Мустафа?

Они оглянулись: джинн из дверного проема исчез.

— Может, вниз по лестнице полетел?

— Ладно, не важно. Пошли.

— Как же не важно… — выдохнула она, когда рыцарь подхватил ее на руки и рванулся по коридору в сторону, противоположную той, откуда доносился грохот. — Если мы в Шахназарской башне, он бы мог нас вниз снести, а сейчас как мы спустимся?

Шон не ответил, потому что как раз в этот момент выскочил в помещение, где ведьма впервые увидела Оттомана. Здесь царил хаос — часть кадок с деревьями и кустами опрокинулась, по полу рассыпалась земля, а откуда-то из глубины зала тек поток воды. Над всем этим летал взволнованный джинн-садовник с ведром и кистью в руках и громко жужжал.

— Это что такое? — спросил Тремлоу. Он задрал голову, разглядывая раскрашенный синим и белым стеклянный потолок с обширными дырами, за которым виднелось еще темное небо. — О, верхний этаж! Отсюда можно на крышу подняться, да?

Он побежал между деревьями, но, не сделав и нескольких шагов, остановился и пробормотал:

— Упс… приехали!

— Что, что? — Анита, как раз глядевшая рыцарю через плечо, повернула голову и увидела, что они находятся на поляне перед бассейном с фонтанчиками-зонтиками. Теперь гипсовый бортик бассейна треснул: вода с веселым журчанием текла наружу. Рядом горело несколько стоящих на полу масляных ламп. Свет их озарял полтора десятка ассасинов, рассаживающихся на красных треугольных паласах, и самого Оттомана, который висел над полом в объятиях своего ковра.

— А вот и вы! — пискнул падишах, потирая пухлые ладошки. — Вы снизу, а? Как там дервиши предателя эль Карани? Еще пытаются сражаться или сдались? Эй, взять их!

Дюжина ассасинов стала разлетаться полукруглом, окружая беглецов. Анита выскользнула из объятий Шона и встала рядом. Бежать не имело смысла. И драться тоже — в одиночку и без меча с двенадцатью здоровыми вооруженными мужиками даже Тремлоу не смог бы совладать. Да еще и паласы-зомби тут…

— Что за чудовище напало на башню? — спросила ведьма. — Мы в коридоре слышали, как ваши эти… гурии вопили. Может, это дракон? Или даже два?

— Дракон, ха… — Оттоман покачал головой. — Нет, это что-то невиданное. Оно громит нашу башню! Но сейчас не до того, потом разберемся. Падишахский долг — прежде всего! Мудрецы дивана уже ждут, и горожане поднимаются по склонам, чтобы увидеть, как новый правитель справится… или не справится с Рухом.

— Да вон же он, Помпончик наш! — Анита показала рукой, зазвенев при этом цепью, которая посредством узких железных колец была закреплена на ее запястьях, а при помощи пары других, куда более широких колец — на запястьях Тремлоу. Вторая цепь, покороче, сковывала их ноги, третья, напоминающая восьмерку, — поясницы, и все это таким хитрым образом, что рыцарь с ведьмой были прижаты спинами друг к другу и напоминали какого-то странного прямоходящего тянитолкая.

— Где? — Шон повернулся, и Анита, естественно, тоже повернулась, а вернее, ее развернуло на сто восемьдесят градусов.

— Осторожней! — пискнула она, ощущая себя мячиком, привязанным к спине кита.

С полсотни ковров разных размеров и форм летели в сторону Попокапетля, постепенно удаляясь от Шахназарской башни. В полутьме казалось, что та содрогается, а иногда сквозь окружающие ее строительные леса прорывались сполохи огня. На коврах сидели множество ассасинов.

— Это дастархан называется, кажется, — сказал рыцарь.

— Что называется? Давай вместе смотреть.

Они поворотились так, чтобы оказаться боком к оборотню, и повернули головы.

— То, на чем он летит, — пояснил Шон.

Этот самый дастархан был большущим очень плотным ковром с пышной бахромой. На нем поставили трон, покрытый шелками, и на троне сидел Помпон в роскошном одеянии и окруженный многочисленной охраной. В одной его руке был круглый щит размером примерно с тарелку для первых блюд — ведьма решила, что этому предмету скорее подходит слово «щиток», а не «щит», такой был он невзрачный и хлипкий с виду. Им от солнца прикрываться, а не от чудовища… В другой руке новоявленный падишах сжимал короткую, меньше метра, тонкую палку из лакированного дерева, украшенную золотыми узорами. Там не было даже металлического наконечника — палка была просто заострена, да и то не слишком хорошо. Помпон улыбался.

— Издевательство какое! — возмутилась ведьма. — И это они называют Копьем Судьбы и Щитом Веры? Что это за судьба с верой такие хилые, если у них подобные эти… символы? Тьфу!

Она перевела взгляд себе под ноги. Пленники стояли посреди самого большого из паласов-зомби, а вокруг были трое дородных ассасинов с обнаженными саблями. Процессия летела уже над склоном вулкана, приближаясь к кратеру. Помпон наконец заметил их и радостно помахал Копьем Судьбы.

— Дурак ваш оборотень, — произнес Шон, отворачиваясь. — Так ничего и не понял.

— Может, он пьян? Даже не видит, что мы скованы, — добавила ведьма. — А вон, гляди, на чем это они летят? Софа какая-то…

Слева от ковра-дастархана двигался широкий и длинный предмет мебели с поднятой спинкой, на котором важно расселись полтора десятка бородатых мужей в огромных чалмах. За ними парил длинный коврик, на нем стояли три брюнетки и с энтузиазмом размахивали опахалами.

— Это диван, — поправил рыцарь. — А они — мудрецы дивана, так их называют.

— А опахала зачем? Их же и так воздух сейчас овевает по самое не хочу…

Тремлоу пожал плечами.

— Обычай такой. У состоявшегося восточного мужа должен быть свой ковер, чалма и женщина с опахалом.

— Глупости какие! Ладно, а что ж Великого Визиря не видно? Неужто убила его охрана падишаха?

Анита задрала голову, глядя в небо. До рассвета оставалось около часа, звезды поблекли, кроме одной — большой и как бы иглистой, колючей, пульсирующей тонкими ярко-белыми лучиками.

— Та самая… — пробормотала она. — Слышишь, Шончик? Это та, в которую Жезл с Венцом превратились. Из-за нее все беды…

— Ага. И Рух из-за нее скорее всего раньше времени проснулся. Даже наверняка.

Сзади громыхнуло, они одновременно повернули головы и увидели, как Шахназарская башня слегка накренилась. Вокруг раздались предостерегающие крики, все начали крутиться, а один из мудрецов даже стал коленями на диван, будто любопытный ребенок, выглядывающий из окошка пригородного дилижанса.

— Ой, мама… — прошептала ведьма, невольно покрепче прижимаясь спиной к рыцарю. — Это еще что такое…

Из-за башни медленно вздыбливалось что-то длинное и темное. Конец его вознесся уже на десяток метров над вершиной постройки, а оно все поднималось и поднималось. Сквозь проделанный гигантской фигурой пролом взвихрилась стая ковров, вырвавшихся из темниц, и закружилась над покосившейся Шахназарской башней.

А темный силуэт все рос и рос в предрассветном небе. Стало видно, что дальше он расширяется, и сбоку его украшают ярко-красные полотнища, закрученные в нечто, напоминающее… Анита зажмурилась, мотнула головой и вновь уставилась туда — ну да, точно, напоминающие большой бант.

— Аназия! — ахнула она. — Это же наша метла… только большая! Усовершенствованное заклинание применила!

Помпончик тоже сообразил, что именно видит перед собой, подскочил на троне и стал колотить Копьем Судьбы по Щиту Веры, будто палкой по бубну. Тут же из толпы ковров, летящих чуть выше, спикировала фигура — и ведьма с рыцарем узнали падишаха. Он передвигался не как все, то есть не сидя на ковре, но поддерживаемый им под мышки, и потому напоминал зловещего и нелепого ворона в последней стадии ожирения. Оттоман спикировал к дастрахану и что-то сказал ассасинам-охранникам.

Тем временем над Шахназарской башней метла развернулась, взмахнув связкой прутьев, напоминающей размочаленное ураганом дерево, зацепила навес на крыше постройки и обрушила его. А затем понеслась следом за процессией. Минутой позже и освобожденные ковры, перестраиваясь на ходу, устремились к Попокапетлю.

Впереди прозвучал приказ, и они полетели быстрее. Вершина вулкана приближалась.

— Ты глянь, народ и вправду собирается, чтоб посмотреть, — сказала Анита.

На склонах горы будто извивались огненные ручьи — множество горожан с факелами поднимались к вершине. Над ней плясало багровое зарево, выплескивающееся из кратера, — в глубине его клокотала лава, и отблески пробивались наружу.

— Наверное, он пробуждается в последний раз за этот сезон, — предположил рыцарь. — Чтобы уж окончательно или получить своих дев, или разрушить весь остров.

— А метла-то неподалеку уже… — заметила ведьма.

Аназия нагоняла — но и вершина приближалась. Вокруг все зашевелилось, темные силуэты засновали из стороны в сторону: процессия начала перестраиваться. Теперь позади оказалась целая стая паласов, на которых стояли и сидели ассасины, а дастархан с троном, мудрецы на своем диване и Оттоман — впереди. По команде одного из охранников ковер с пленниками начал быстро приближаться к дастархану. Анита разглядела летящий позади падишаха небольшой коврик, весь уставленный закрытыми кувшинчиками.

— Там у него джинны, — сообразила ведьма. — Значит, они сначала Помпона вниз отправят, а когда Рух его сожрет и полезет наружу, Оттоман прикажет ассасинам напасть…

— А потом еще под ликующие крики толпы забросает его джиннами, — подхватил Шон. — Но лаборантка-то наша, а? Ты погляди, как мчится! И огромная какая! Неужели сама такое смогла с собой сотворить?

Аназия и вправду неслась подобно украшенной бантом торпеде. Поток ветра сдвинул прутья в острый клин, завязанные большущим узлом полотнища красной ткани трепыхались…

— Выходит, смогла… А может, это магия звезды на нее так действует? — предположила ведьма.

Два десятка гобеленов повернули и разлетелись полукругом. Ассасины выпрямились и занесли сабли над головами, готовясь встретить мегаметлу.

Еще мгновение — и кратер оказался под ними. По краям его сидели, болтая ногами, множество горожан. Некоторые захватили с собой детишек и всякую снедь, между сидящими фигурами пробирались торговцы с переносными лотками. Появление кавалькады люди встретили радостными криками и улюлюканьем.

Процессия остановилась в тот самый миг, когда вытянувшиеся полукругом паласы ринулись к метле. Аназия завизжала и принялась размахивать сама собой, то есть размашистыми движениями двигать пучком прутьев из стороны в сторону. Анита успела лишь заметить, как она сметает со своего пути два паласа, как на нее прыгает ассасин с занесенной саблей, а затем Шон повернулся, и лаборантка исчезла из поля зрения. Ее место занял дастархан с троном, Помпончиком и окружившей его охраной. Гобелен, где находились пленники, подлетел вплотную, и они услышали слова падишаха, который тоже был здесь:

— Прыгай!

— Что? — удивился оборотень, привставая. — Зачем, куда?

— Вниз прыгай, — брюзгливо повторил падишах. — Народ, понимаешь, безмолвствует и ждет… Народ ждет подвига!

Народ действительно ждал, хотя не очень-то безмолвствовал — снизу доносились поощрительные крики, хлопки открываемых бутылок с пивом и веселое щебетание детей.

— Не хочешь? — Оттоман кивнул охранникам, и они набросились на Помпона. Тот заорал, стукнул одного Щитом Веры по голове, а затем, бросив оружие, вцепился в скрытые шелками подлокотники трона. Охранники схватили оборотня за ноги, потянули — и ноги стали удлиняться, вытягиваясь и утончаясь.

— Побыстрее спихивайте его, — велел Оттоман и повернулся к ассасинам на гобелене, где находились пленники. — Этих следом бросайте.

Как только находящийся впереди ассасин шагнул к ним, Шон выкрикнул: «Подожми ноги!», после чего пнул правой охранника в брюхо.

Анита сделала как он сказал: цепь впилась в живот, и она повисла на копчике Тремлоу. Тот начал подскакивать, прыгая с одной ноги на другую и нанося быстрые удары. Гобелен закачался, как утлая лодочка на мелких волнах. Перед глазами Аниты промелькнула мегаметла — она падала, не в силах удержать вес ассасинов, облепивших ее, как муравьи, — Помпончик, обеими руками вцепившийся в трон, парящий неподалеку диван с мудрецами, другие ковры, кратер, в котором под тушей Руха бурлила лава. Мустафа, стремительно приближающийся с гномом Пампуккой в руках… Со стороны Шахназарской башни мчались мятежные ковры, в острие клина Анита разглядела Аладдина, но тот был еще слишком далеко.

— А-а-а! — закричала ведьма что есть сил. — Джиннчик, сюда давай!

Далеко позади джинна летели два дракона — пока что едва различимые силуэты у горизонта. Небо светлело, теперь в нем погасли все звезды, кроме одной — но уж она-то горела очень ярко. Крик Аниты на мгновение отвлек Шона, и он, успев сбросить с гобелена одного ассасина, пропустил сильный удар по ребрам. Скрипнув зубами, рыцарь повалился набок — естественно, вместе с ведьмой. Над ними выросли два охранника, схватили пленников и потащили к краю гобелена. Анита видела, как сбоку Оттоман, которому, видимо, надоела вся эта свистопляска, сам подлетел к Помпону, ухватил его за голову и приподнял.

— На счет три — бросайте! — прокричал он. — Раз, два…

Откуда-то сбоку с визгом вылетел Великий Визирь. Лицо его украшал синяк, чалма была порвана. Старик сидел в серебряном горшке, сжимая свою бороду и раскручивая ее над головой, будто лассо.

— Всех удавлю вас бородою! — вскричал он и хлестнул спутанными седыми волосами по лицу Оттомана. Падишах взвизгнул, выпустив оборотня, который шмякнулся на край дастархана. Ковер выгнулся наподобие колокола, но руки оборотня мгновенно вытянулись, став тонкими, будто веревочки, извивающиеся пальцы вцепились в трон, и он удержался, — а вот охранники полетели вниз. Хотя трон не стоял на месте, он медленно сползал по шершавой поверхности…

Очутившись на самом краю, Тремлоу согнул ноги и резко распрямил, ударив одного из ассасинов. Ведьма в этот момент вцепилась зубами в лодыжку второго. Раздались два быстро удаляющихся вопля, а гобелен слегка взлетел, освободившись от части веса. Аладдин и его сподвижники почти настигли летучую кавалькаду.

— Аладдин! — выкрикнул Шон, пытаясь приподняться. Палас под пленниками наконец смекнул, что произошло, и повернулся вертикально. Ведьма с рыцарем полетели с него — чтобы через мгновение упасть на охнувшую ковровую дорожку Зульфию.

— Вы уже здесь! — выдохнул рыцарь, вставая на колени и приподнимая Аниту.

Мятежные ковры были со всех сторон: вокруг мелькали всевозможные гобелены, килимы, зили, верни и сумахи, подстилки, покрывала… и красные треугольные паласы. В небе разворачивалась настоящая воздушная битва, а на земле народ ревел, свистел и громко аплодировал.

— Я видела Пампукку! — прокричала ведьма, поворачивая голову к Шону. — Слышишь? Он где-то здесь, его джинн несет… Мустафа!!!

В поле зрения возникли Оттоман и Великий Визирь. Старик, захлестнув бороду в три оборота вокруг толстой шеи падишаха, пытался задушить его, а противник дергался и размахивал конечностями, рискуя выскользнуть из судорожных объятий своего красно-оранжевого ковра. Визирь с искаженным лицом подтянул Оттомана к себе и вцепился зубами во вражеский нос, падишах в ответ пнул его так, что горшок начал переворачиваться… и тут произошли два события: сверху на них стремительно упал Аладдин, а сбоку к Зульфие подлетел Мустафа. Он осклабился, подмигнул Аните и выпустил гнома, которого держал за шиворот. Пампукка, упав на дорожку рядом со стоящими на коленях пленниками, скинул с плеча ремень объемистого рюкзака и как ни в чем не бывало произнес:

— Ну, вы чё меня звали? Что делать-то? И главное, что я с этого буду иметь? Драконы обещали мне тысячу золотых, так и знайте!

— Бомбу, бомбу в кратер бросай! — прокричал Шон, поворачиваясь.

Аладдин с размаху ударился о зловещий красно-оранжевый ковер, в объятиях которого висел падишах, и оглушил его. Углы разжались, Оттоман, взвизгнув, полетел вниз — но повис на бороде. Серебряный горшок начал переворачиваться, Великий Визирь завопил. Ковер падишаха помотал одной своей стороной, будто человек — головой, приходя в себя. Тогда Аладдин нанес ему мощный апперкот правым верхним углом в центр узора.

— А тысячу золотых? — заверещал Пампукка. — Драконы мне обещали…

— Врешь! Я обещал, что не откушу тебе голову! — заорал издали Кардамуд.

— Но ведь могли пообещать тысячу золотых, — заметил Пампукка, оборачиваясь к Шону. — Не обещали, так теперь пообещайте. Жалко вам, что ли?

— Бросай! — рявкнул Шон.

— Ладно, — сказал гном, вытаскивая из рюкзака что-то округлое, блестящее и поворачивая завод. — На десять секунд ставлю… Но учтите, это очень дорогая бомба! Пятьсот монет, не меньше!

— Всех удавлю-ю-ю-ю… — донеслось сбоку. Горшок перевернулся, Визирь выпал из него, как картофелина из чугунка. Падишах, висящий на натянувшейся будто струна бороде, успел схватиться за угол своего ковра, но тот пребывал в глубоком нокдауне от удара Аладдина, и все трое полетели вниз. Вождь революционеров метнулся в сторону и успел принять в свои шерстяные объятия оборотня, не позволив тому отправиться вслед за ними.

— Бросай! — заорал Шон Пампукке. — Только вдоль стены, а не по центру!

— Ладно, ладно, не вопи в ухо… — проворчал гном, шагая к краю Зульфии и поднимая бомбу над головой. — Но с вас пятихатка. Плюс премиальные!

— Да бросай же ты наконец! — взмолился Шон. — Видишь, там просветы по бокам, где лава? Туда швыряй, быстрее!

Пампукка бросил бомбу. Анита в этот момент отвлеклась, так как заметила что-то тонкое и длинное, протянувшееся между снующими вокруг подстилками и гобеленами. С удивлением она поняла, что это Бладо: паук носился от ковра к ковру, выстреливая веревками, цеплялся за них, перемахивал с одного на другой, завязывал концы вражеских гобеленов узлами… вот он перемахнул на диван с мудрецами и стремительно забегал вокруг них, оставляя за собой натянутые веревки… Ведьма зажмурилась, вновь открыла глаза: на мгновение ей показалось, что вместо волосатого шара в шляпе по воздуху носится нечто вытянутое — вроде прозрачного человеческого силуэта в обтягивающем красно-синем трико, в маске с прорезями, под которыми изображены перекрещивающиеся белые нити, — что-то подобное она видела недавно на фреске во дворце Безумного Падишаха.

Тремлоу боком сдвинулся к краю и слегка нагнулся, глядя вниз. Ведьма тоже повернула голову.

— Пампукка, цепи с нас сними… — велел рыцарь, не отрывая взгляда от кратера.

Бомба уже превратилась в точку — она падала в один из красных просветов, оставшихся между тушей Руха и каменными стенами.

— За это еще десять монет с вас, — проворчал гном.

— Ой… — вдруг сказала Анита. — Э, Шончик… А если оно сейчас как… А мы ведь прямо над ним!

Пару мгновений рыцарь обдумывал ее слова, и этих мгновений хватило вооружившемуся связкой отмычек гному, чтобы снять цепи. Как только они упали, рыцарь вскочил и, набрав полную грудь воздуха, заорал на весь Попокапетль:

— Отходим! Все отходим, сейчас взорвется! Аладдин, уводи их! В сторону!!!

Точка исчезла в лаве, а вся масса снующих над кратером ковров — красных паласов среди них уже почти не осталось — начала сдвигаться в сторону. Анита разглядела Бладо, который сидел теперь на Аладдине рядом с Пампуккой: от него назад тянулись три веревки, привязанные к подлокотнику дивана, который ковер в результате волочил за собой, будто лошадь — карету. Мудрецы были обмотаны плотным коконом нитей, только бороды наружу торчали. Вдруг Помпон вскочил и закричал, глядя вперед:

— Аназия! Аназия, ты прилетела за мной!

От склона к ним медленно поднималась метла — растерзанная, без банта и с частично поломанными прутьями, но живая.

— Восемь… — произнес гном. — Девять…

Ковры достигли края и начали поворачиваться, выстраиваясь широким кругом.

— Десять!

И после этого внизу громыхнуло.

За мгновение до взрыва ведьма успела поднять голову и разглядеть, что в светлеющем небе все еще горит чистым белым огнем большая звезда. А потом содрогнулся весь остров. В глубине Попокапетля родилось сначала утробное ворчание и дрожь, а после — грохот. Гора набухла, раздалась вширь, по склонам посыпались камни — а после с громогласным «БУ БУХХХ!» она вытянулась, став куда тоньше, чем была до того, и как божественная бутылка шампанского выплюнула из себя Руха. Оставляя ярко-красный свет раскаленного газа и бурлящей лавовой взвеси, чудовище, будто исполинский червяк, взмыло в черное небо. На вершине повалившиеся с ног горожане восторженно взревели. Чудовище двигалось быстро, но и путь, который ему предстояло преодолеть, был долог — из червячища размером с бревно оно превратилось в тонкое полено, затем в веточку, в стручок… Нижняя часть красной полосы уже начала исчезать, растворяясь в воздухе и опадая на головы черным пеплом и хлопьями сажи, но вверху она еще алела, будто свежий шрам, прорезавший небеса…

Анита с Шоном все поднимали и поднимали головы, когда сбоку раздалось хлопанье крыльев, и они поглядели туда — к Зульфие подлетели драконы.

— Прошу прощения за опоздание, дорогие хранители! — прокричал Кардамуд. — Очень уж долго пришлось искать этого вашего гнома. Он, понимаете, спрятаться от нас вздумал, так пришлось слегка их гномские норы пожечь…

— Кардамуд мужественно просунул в них голову, — добавила Мелонита, сияющими глазами глядя на него, — и пыхнул изо всех сил! Говорят, на несколько лиг окрест гномы взлетали через старые канализационные люки и высохшие колодцы, как петарды.

— А с джинном что произошло? — спросил рыцарь.

— Он, понимаете, на полдороге стал нервничать, — пояснил дракон. — Так мы его отпустили назад, договорились, чтобы он нас встретил у острова, когда мы возвращаться будем, потому что он быстрее все же летает…

Бывшие пленники кивнули и вновь поглядели вверх, на еле заметную красную полоску, что все еще поднималась.

— Главное, теперь надо так сделать, чтоб Помпон падишахом остался, — произнес Шон. — Бладо мудрецов повязал, так не отвертятся, признают оборотня законным повелителем… А вы рядом побудете, да? Поможете своим… э… авторитетом. Тем более удачно, что и Аназия к нему прилетела…

Анита, продолжавшая глядеть вверх, толкнула Тремлоу локтем вбок и сказала:

— А мы что делать будем?

— Что делать? — повторил он.

— Ага. Ты мне ничего не хочешь… сказать ничего не хочешь мне? Предложить?

— Ну… — начал он, и тут красная полоска над головами вдруг исчезла, причем точно в том месте, где в небе висела одинокая звезда. Там возникла вспышка, что-то будто плеснулось, вспыхнул тусклый свет…

— Оп! — сказал рыцарь. — Он ее сбил, гляди!

Звезда закачалась, словно провернулась вокруг оси, покатилась в сторону, как по склону крутобокой горки, — и начала падать.

— Это, однако, удачно мы… — протянул Шон. — Может, теперь все к норме вернется?

Звезда все еще летела по небу, и вдруг чей-то едва слышный голос неподалеку произнес: «Желание…»

— Ну, точно! — воскликнула ведьма, которую уже несколько секунд мучило какое-то воспоминание. Она развернулась и закричала: — Эй, все слушайте! Пока падает звезда, можно загадать желание, и оно обязательно сбудется! Слышите? А тут еще такая… необычная звезда! Загадывайте, пока она совсем не упала!

Воцарилась тишина — теперь все усиленно чего-нибудь желали. Аладдин, летящий в сторону метлы с Помпоном и Бладо на спине, пожелал, чтобы все закрепощенные ковры раскрепостились, отправились в далекую южную пустыню и создали там Республику Свободного Оазиса. Стоящий на Аладдине Помпон подумал: хочу побыстрее к Аназии, и примерно о том же подумала несущаяся навстречу лаборантка. Дракон Кардамуд пожелал успеть во время второго медового месяца облететь вместе с Мелонитой весь мир, а гном Пампукка припомнил, что давно хотел стать владельцем большой горы золота. Шонтрайль де Тремлоу де Ривилль де Крайсак размышлял: «Желаю, чтобы тетка отстала от меня. Невесту они, видите ли, богатую нашли, из знатной семьи… Знаю я этих знатных-богатых, один раз взглянешь — потом кошмарные сны снятся. Короче говоря: никаких амурчиков, никаких женитьб на дворянках из Пер-Амбоя».

В этот момент стоящая рядом с ним ведьма Анита Бенсай, скосив глаза на рыцаря, подумала: «Замуж хочу».