Глава 1

Город — безликие гигантские бело-бетонные параллелепипеды в окружении гигантов поменьше — выделил внутри себя место для просторной площади с розовым покрытием, на которой играли и резвились сотни две детишек под надзором дюжины воспитательниц в белых балахонах. Голые загорелые и черноволосые малыши ползком пролезали сквозь красные и желтые полые цилиндры, раскачивались на качелях или группами делали гимнастику; в тенистом же углу, где были расчерчены «классы», пятеро детишек сидели тесным кружком, четверо слушали, пятый же, мальчуган лет восьми, рассказывал:

— Они ловят животных и едят их и одеваются в их шкуры, — говорил он. — А еще… еще они нарочно делают друг другу больно своими руками, или камнями, или еще чем-нибудь. Они это называют «бороться», или «драться». Они не любят друг друга, не помогают один другому.

Остальные внимали ему с широко раскрытыми глазами. Девочка, которая была помладше говорившего, сказала:

— А ты не можешь снять свой браслет. Вот! Это невозможно. — Она подергала пальцем свой собственный браслетик, чтобы показать, сколь надежен и крепок был на нем замочек.

— Можно, если у тебя есть подходящий инструмент, — сказал мальчик. — Разве не снимают его в контрольные дни?

— Только на секунду.

— Но ведь снимают, верно?

— А где они живут? — спросила другая девочка.

— Высоко в горах, — ответил мальчик. — В глубоких пещерах. В разных таких местах, где мы не можем их найти.

Первая девочка сказала:

— Они, наверно, ненормальные.

— Ну да, — сказал мальчик и рассмеялся. — Их и зовут неизлечимыми. Они совсем, совсем больные.

Самый младший из них, мальчик лет шести, спросил:

— А их не лечат?

Старший мальчик поглядел на него свысока и ехидно заметил:

— Ну да, без браслетов и прямо там у них в пещерах?

— А отчего они делаются больными? — поинтересовался малыш. — Их же лечили до того, как они убежали?

— Лечение, — вразумил младшего старший мальчик, — не всегда помогает.

Шестилетний уставился на него.

— Помогает, — возразил он.

— Нет, не помогает.

— Ай-яй-яй, — сказала воспитательница, подходя с волейбольными мячами в обеих руках, — не слишком ли близко друг к другу вы сидите? Во что вы играете? В Братца Кролика?

Дети быстренько раздвинулись, и размер их круга увеличился, только шестилетний мальчуган остался сидеть, где сидел, даже не пошевелился. Воспитательница с любопытством поглядела на него.

Из громкоговорителей прогудел сигнал из двух нот.

— В душ и одеваться! — сказала воспитательница, и дети вскочили со своих мест и убежали.

— В душ и одеваться! — крикнула воспитательница группе ребятишек, игравших в мяч чуть поодаль.

Шестилетний мальчик встал, вид у него был озабоченный и грустный. Воспитательница присела перед ним на корточки и участливо посмотрела на малыша.

— Что случилось? — спросила она.

Мальчик — правый глаз у него был почему-то зеленый, а не карий — смотрел на нее и моргал.

Воспитательница выпустила из рук мячи, которые держала, взяла мальчика за запястье, посмотрела на его браслет и ласково взяла мальчика за плечи.

— В чем дело, Ли? — спросила она. — Ты не выиграл в игре? Проиграл или выиграл — это не столь уж важно, разве тебе это не известно?

Мальчик кивнул.

— Ведь главное — не выиграть, а участвовать в игре, не так ли?

Мальчик опять кивнул и сделал попытку улыбнуться.

— Ну, вот, так-то оно лучше, — сказала воспитательница. — Так оно немножко лучше. Теперь ты не похож на этакую старую грустную обезьянку.

Мальчик улыбнулся.

— В душ — и одеваться, — с облегчением сказала воспитательница. Она повернула мальчика кругом и легонько шлепнула по заду. — Давай, — сказала она. — Живо!

Мальчик, которого иногда звали Чипом, но гораздо чаще Ли — его именной номер, или «имяном», был Ли РМ35М4419,— за едой не произнес почти ни слова, зато его сестренка Пиис тарахтела без умолку, и родители не заметили его молчания. Лишь когда все уселись перед телевизором, мать пристально посмотрела на него и сказала:

— Здоров ли ты, Чип?

— Да, здоров.

Мать повернулась к мужу и сказала:

— За целый вечер он не произнес ни слова.

— Да здоров я, — сказал Чип.

— Почему же ты тогда такой тихий? — спросила мать.

— Тсс, — промолвил отец семейства.

Экран вспыхнул, и картинка стала насыщаться цветом.

Через час дети стали готовиться ко сну, и мать Чипа пошла в ванную посмотреть, как он чистит зубы.

— В чем дело? — заговорила она. — Тебе говорили про твой глаз?

— Нет, — отозвался он, краснея.

— Сполосни щетку.

— Уже сполоснул.

— Сполосни еще!

Он пополоскал щетку и, дотянувшись, повесил ее на место.

— Езус болтал, — сказал он. — Езус ДВ. Когда играли.

— О чем? О твоем глазе?

— Нет, не о моем глазе. О моем глазе никто ничего не говорит.

— Тогда о чем же?

Он поежился.

— О тех номерах, которые делаются больными и убегают из Братства. Убегают и потом снимают свои браслеты.

Мать смотрела на него с большим беспокойством.

— О неизлечимых? — спросила она.

Он кивнул. От ее тона и оттого что она тоже знает о них, ему стало еще более не по себе.

— А это правда? — спросил он.

— Нет, — сказала она. — Это не так. Нет. Я позвоню Бобу. Он тебе объяснит. — Она повернулась и быстро вышла из ванной, проскользнув мимо Пиис — та как раз входила, застегивая пижамку.

В гостиной отец спросил:

— Осталось две минуты. Они в постели?

Мать Чипа сказала:

— Один мальчик рассказал Чипу о неизлечимых.

— Фу! — пробурчал отец гадливо.

— Я позвоню Бобу, — сказала мать, направляясь к телефону.

— Уже девятый час.

— Он придет, — сказала она, тронула своим браслетом кодовую панель телефона и прочла вслух имяном, напечатанный красными буквами на карточке под экраном — «Боб НЕ20Г3018». — Она стояла, нервно потирая ладони. — Я уверена: его что-то тревожит, — проговорила она. — За весь вечер слова не вымолвил.

Отец Чипа встал со стула.

— Пойду, поговорю с ним, — сказал он, направляясь к двери.

— Пусть лучше Боб! — возразила мать Чипа. — Отправь Пиис в постель, она до сих пор в ванной.

Боб явился через двадцать минут.

— Он в своей комнате, — сказала мать.

— А вы смотрите телевизор, — сказал Боб. — Сидите, сидите оба. И смотрите. — Он улыбнулся. — Беспокоиться не о чем, — сказал он. — Да, да. Такое у нас бывает сплошь и рядом.

— До сих пор? — удивился отец Чипа.

— Конечно, — сказал Боб. — И через сто лет будет случаться. Мальчишки есть мальчишки.

Он был самым молодым наставником из всех, кого они знали. Двадцать один год от роду, и всего год, как закончил Академию. И при том в нем не было и тени робости или сомнения. Более того, он был более непринужденным и уверенным в себе, чем наставники лет пятидесяти или пятидесяти пяти. Родители Чипа были весьма им довольны.

Он подошел к комнате Чипа и заглянул в нее. Чип лежал в кровати на боку, подперев рукой голову, перед ним была раскрытая книжка комиксов.

— Привет, Ли, — сказал Боб.

— Привет, Боб, — отозвался Чип.

Боб вошел и присел к Чипу на краешек кровати. Свой телекомп он поставил на полу между ног, пощупал у Чипа лоб и взъерошил ему волосы.

— Поглядываем-почитываем? — сказал он.

— «Вуд и его борьба», — сказал Чип, показывая Бобу обложку комикса. Он закрыл книжку и стал обводить указательным пальцем желтую заглавную «В» в слове Вуд.

Боб сказал:

— Я слышал, тебе кто-то лапшу на уши вешал насчет неизлечимых?

— Так это неправда? — спросил Чип, не отрывая взгляда от пальца скользившего по контуру буквы.

— Да, Ли. Все так оно и есть, — уверил его Боб. — Все это было истинной правдой давным-давно, но не теперь; теперь это чушь собачья.

Чип молча обрисовывал пальцем «В».

— Мы не всегда знали о медицине и химии столько, сколько знаем нынче, — сказал Боб, наблюдая за ним. — И в течение лет пятидесяти или чуть больше после Унификации изредка члены Братства, или, как мы говорим, «номеры», заболевали; очень немногие из них. И тогда они чувствовали, что перестают быть членами. Кое-кто из них убегал и жил одиноко в местах, которыми Братство не пользовалось — на пустынных островах, в горах и в тому подобной глухомани.

— И они снимали свои браслеты?

— Да, наверно, — сказал Боб. — В таких местах от браслетов никакой пользы, если нету сканеров, к которым нужно прикасаться браслетом.

— Езус сказал, они делали что-то, что называется «драка».

Боб на мгновение отвел взгляд в сторону.

— Лучше назвать это «агрессивными действиями», — сказал он. — Да, они это делали.

Чип поднял на него глаза.

— А теперь они мертвые?

— Да, все они умерли. Все до одного. — Боб погладил Чипа по голове. — Все это было в незапамятные времена, — сказал он. — Теперь ни с кем такого не бывает.

— Теперь, — сказал Чип, — мы знаем гораздо больше про медицину и химию. Теперь можно лечиться.

— Ты совершенно прав, — сказал Боб. — И ты учти, что в те времена было пять раздельных компьютеров. И как только тогдашний захворавший член Братства покидал свой родной континент, с ним полностью рвалась всякая связь.

— Мой дедушка помогал строить Уни-Комп.

— Да, я знаю это, Ли. Итак, если еще раз кто-нибудь тебе станет рассказывать про неизлечимых, ты запомни две вещи: во-первых, лечение теперь намного эффективней, чем было в давние времена; во-вторых, у нас имеется Уни-Комп, бдительно опекающий нас в любом месте Земли, где бы мы ни находились. Понял?

— Понял, — сказал Чип и улыбнулся.

— Давай-ка поглядим, что он говорит о тебе телекомп, — сказал Боб, поднимая аппарат к себе на колени и открывая крышку.

Чип сел в постели, придвинулся и засучил рукав пижамы выше браслета.

— Вы думаете, мне надо будет лечиться?

— Если будет необходимость, — сказал Боб. — Хочешь включить?

— Я сам? — удивился Чип. — Мне можно?

— Разумеется, — сказал Боб.

Чип осторожно взялся большим и указательным пальцами за тумблер, щелкнул им, и вспыхнули три сигнальные лампочки — синяя и две янтарные. Он улыбнулся, глядя на них.

Боб, наблюдая за ним, сказал с улыбкой:

— Прикладывай.

Чип коснулся браслетом панели сканера, и синий огонек стал красным.

Боб нажимал клавиши ввода. Чип смотрел на его пальцы, быстро бегающие по клавиатуре. Боб все нажимал, нажимал, а потом щелкнул по клавише «Ответ». На экране выстроилась строка зеленых символов, затем под первой строкой возникла вторая. Боб изучал символы. Чип наблюдал.

Боб искоса посматривал на Чипа и улыбался.

— Завтра в 12.25, — сказал он.

— Хорошо! — сказал Чип. — Спасибо большое!

— Благодари Уни, — сказал Боб, выключая телекомп и закрывая крышку. — Кто тебе говорил про неизлечимых? — спросил он. — Езус — который?

— ДВ33 какой-то, — сказал Чип. — С двадцать четвертого этажа.

Боб защелкнул замочки на футляре телекомпа.

— Он, наверно, взволнован этим не меньше твоего, — сказал Боб.

— Ему тоже надо лечиться?

— Может быть; я поставлю в известность его наставника. А теперь, братец, давай-ка спать, завтра тебе в школу. — Боб забрал у Чипа комикс и положил книжку на ночной столик.

Чип лег и с умиротворенной улыбкой прижался к подушке. Боб поднялся, погасил свет и еще раз взъерошил Чипу волосы, нагнулся и поцеловал его в затылок.

— Увидимся в пятницу, — сказал Чип.

— Верно, — сказал Боб. — Спокойной ночи!

— Спокойной ночи, Боб.

Родители Чипа с тревогой встали, увидев Боба входящим в гостиную.

— С ним — порядок, — сказал Боб. — Практически он уже спит. Он будет завтра пролечен экстра-дозой во время ленча; возможно, введут немного транквилизатора.

— О, как камень с души, — сказала мать Чипа.

А отец добавил:

— Спасибо, Боб.

— Благодари Уни, не меня, — ответил Боб. Он пошел к телефону. — Я хочу, чтобы тому мальчику тоже помогли, — сказал он. — Тому, который рассказывал нашему. — И приложил свой браслет к панели телефона.

На следующий день после ленча Чип спускался на эскалаторе в медцентр, находившийся тремя этажами ниже школы. На прикосновение его браслета к сканеру у входа в медцентр индикатор ответил миганием зеленого «Можно», и еще одно зелененькое мигающее «Можно» зажглось на двери терапевтического отделения; наконец, еще одно «Можно» замигало ему на двери кабинета.

Четыре из пятнадцати аппаратов находились на профилактическом ремонте, поэтому очередь к действующим была довольно длинной. Впрочем, вскоре он уже встал на детские ступеньки к аппарату и просунул руку с высоко закатанным рукавом в отверстие с обрезиненными краями. Он держал руку по-взрослому спокойно, в то время как внутренний сканер подключился к его браслету, а диск для инфузий ласково и тепло потерся о мышцы плеча. Внутри аппарата зажужжали моторы, забулькала жидкость. Синий свет над головой стал красным, а диск защекотал, зажужжал и ужалил Чипа в руку, после чего сигнал вновь зажегся синим цветом.

В тот же день, но попозже, на игровой площадке, Езус ДВ — мальчик, который накануне рассказывал про «неизлечимых», — отыскал Чипа и поблагодарил его за помощь.

— Говори спасибо Уни, а не мне, — по-взрослому отвечал Чип. — Я получил доплечение, ты тоже?

— Да, — сказал Езус. — И другие мальчики тоже, и Боб ЮТ. Это он рассказал мне.

— Мне даже стало немного страшно, — сказал Чип, — когда я подумал о номерах, которые убегают, когда больные.

— И мне тоже немножко, — сказал Езус. — Но теперь этого не бывает; это было давно-давно.

— Теперь лечат намного лучше, чем в тогдашние времена, — сказал Чип.

— И у нас есть Уни-Комп, — добавил Езус, — который не спускает с нас глаз повсюду на Земле.

— Ага, — сказал Чип.

Подошла воспитательница и турнула их к ребятам, игравшим в мяч; пятьдесят или шестьдесят мальчиков и девочек, отстоявших друг от друга на расстоянии вытянутых рук, образовали огромный круг, занимавший почти четвертую часть территории площадки для игр.

 

Глава 2

Чипа прозвал так его дед. Он всем раздавал прозвища: мать Чипа, свою дочь, он назвал Сузу вместо Анны; отец Чипа стал Майком, а не Езусом (хотя отец считал эту идею глупой); для Пиис было придумано имя Ива, но та наотрез отказалась от этой клички. «Нет! Не зовите меня так! Меня зовут Пиис! Я — Пиис КД37Т5002!»

Папа Ян — так звали деда — был странный человек. И выглядел он странно. Все из поколения дедов и бабок имели какие-то специфические особенности — на несколько сантиметров выше или ниже нормы, со слишком светлой или слишком темной кожей, с большими ушами, с горбатым носом. Папа Ян был и выше и темней, чем полагалось по норме, глаза у него были большие и навыкате и еще были две рыжеватые пряди в его седеющих волосах. Но он не только выглядел странно, он и говорил странно — и это была-таки настоящая странность. Он говорил четко и энергично, и, тем не менее, у Чипа всегда было ощущение, что дед подразумевает нечто совсем иное, противоположное по смыслу тому, что он говорит.

Например, однажды, по поводу имен.

— Великолепно! Изумительно! — сказал тогда он. — Четыре имени для мальчиков, четыре — для девочек! Все станут называть мальчиков по Христу, Марксу, Буду и Вэню. Что лучше сможет устранить конфликты, привести к равенству?

— Да, — согласился Чип.

— Вот именно! — сказал Папа Ян. — А раз Уни выдает четыре имени для мальчиков, то он должен выдать и для девочек столько же, верно? Очевидный факт! Вот послушай. — Он остановил Чипа и присел перед ним на корточки так, что они оказались лицом к лицу. Его выпученные глаза так и приплясывали, будто он был готов расхохотаться. Был праздник, и они шли смотреть парад по случаю то ли Дня Унификации, то ли Рождества Вэня, то ли еще какого дня. Чипу было семь лет. — Послушай, Ли РМ35М26Ж449988ЭЮЯ, — продолжал Папа Ян. — Я хочу рассказать тебе нечто фантастическое, уму непостижимое. В мое время — ты слушаешь? — в мое время было более двадцати разных имен только для одних мальчиков! Ты можешь в это поверить? Клянусь Любовью Братства, это истинная правда. Были имена Ян, и Джон, Эйм и Лев, Хига и Майк, Тонио! А во времена моего отца их было еще больше: быть может, сорок, а то и все пятьдесят! Не глупо ли? Все это разнообразие имен при том, что все члены Братства, номеры, одинаковы и взаимозаменяемы между собой? Ну не самая ли это преглупейшая глупость, о которой ты когда-либо слышал?

И Чип согласно кивнул, смутился, чувствуя, что Папа Ян считал как раз наоборот: что не было ничего глупого или смешного в том, что для одних только мальчиков имелось сорок или пятьдесят различных имен.

— Взгляни на них, — сказал Папа Ян, беря Чипа за руку и направляясь с ним через Парк Единения на парад в честь Рождества Вэня. — Все в точности одинаковые! Разве это не изумительно? Одинаковые волосы, одинаковые глаза, одинакового цвета кожа, одинаковые фигуры; мальчики, девочки — все одинаковые. Как горошины в стручке. Это ли не прекрасно? Это ли не предел мечтаний?

Весь покраснев (кроме своего зеленого глаза, не такого, как глаза других мальчиков), Чип спросил:

— Что такое горошины?

— Не знаю, — сказал Папа Ян. — Кажется, это то, чем питались номеры до того, как ввели унипеки. Шарья рассказывала.

Папа Ян был управляющим на строительстве в ЕВР55131, что в двадцати километрах от ЕВР55128, где проживали Чип и его семья. По воскресеньям и во время отпуска дед наведывался к ним. Его жена Шарья утонула во время катастрофы туристского судна в 135 году — в том самом году, когда родился Чип, и Папа Ян больше не женился.

Бабка и дед Чипа по отцу жили в МЕКС10405, и он их видел, только когда они поздравляли его по видеофону в дни рождения. Они тоже были странные люди, но им было далеко до странности Папы Яна.

Школа — это было приятно; играть — тоже было приятно. И в музее Пред-у было приятно и интересно, хотя некоторые экспонаты немного пугали — «копья» и «пушки», например, и «тюремная камера», где «заключенный» в полосатой одежде сидел на койке, замерев и стиснув руками голову в многомесячном неизбывном горе своем. Чип всегда смотрел на него — отстанет, бывало, от своего класса, подойдет и смотрит, а наглядевшись, быстренько уходит прочь.

Мороженое, игрушки и книжки комиксов — тоже были приятные вещи. Однажды, когда Чип приложил свой браслет и кодовую наклейку от выбранной игрушки — набора «Конструктор» — к сканеру в товарном центре, индикатор замигал красным «Нельзя», и Чип был вынужден положить коробку в контейнер возврата. Он не мог понять, почему Уни отказал ему; это был правильный день, и игрушка была правильной категории.

— Стало быть, есть причина, дорогой мой, — произнес стоявший позади. — Тебе следует обратиться к своему наставнику и выяснить, в чем дело.

Чип так и сделал, и оказалось, что запрет был не окончательный, а надо было лишь несколько дней подождать в наказание за то, что он где-то подразнил сканер, прикладывая к нему браслет несколько раз без надобности. Это красномигающее «Нельзя» было первым в его жизни отказом в чем-то, что имело для него значение; ему ведь отказывали не в просьбе пойти в другой класс или посетить мед-центр в другой день — и случай в товарном центре очень обидел и огорчил его.

Приятной штукой бывали Дни Рождества Христова и День Унификации, и Дни Рождества Вуда и Вэня. И еще приятней, оттого что бывали не так часто, были его дни. В эти дни прибавлялись новые звенья в его связи с остальными, и новое звено будет сиять ярче предыдущих и хранить это сияние многие, многие, многие дни; и когда-нибудь он вспомнит и оглянется, и позади будет лишь череда старых звеньев, одинаковых и неотличимых. Как горошины в стручке.

Весной 145 года, когда Чипу исполнилось десять лет, наградой их семье была поездка в ЕВР00001, где они могли своими глазами увидеть Уни-Комп. Поездка от автопорта до автопорта заняла более часа, и это было самое длинное путешествие на памяти Чипа, хотя, по словам родителей, ему довелось в полуторагодовалом возрасте летать из Мексы в Евру и несколькими месяцами позже из ЕВР20140 в '55128. Путешествие к Уни-Компу состоялось апрельским воскресеньем; с ними ехала пятидесятилетняя чета (чьи-то странного вида дед и бабка, с более светлой, чем нормальная, кожей; у нее к тому же были неровно подстрижены волосы) и еще одно семейство с девочкой и мальчиком на год старше Чипа и Пиис. Отец того семейства вел машину от поворота на ЕВР00001 до автопорта рядом с Уни-Компом. Чип с интересом наблюдал, как тот с помощью рычажков и кнопок управлял машиной. Ощущение от медленной езды на колесах после скоростного прострела по воздуху было забавное.

Они сфотографировались на память возле беломраморного храма Уни-Компа — он оказался белей и красивей, чем на снимках и экране ТВ, поскольку позади него горы со снеговыми вершинами выглядели величественней, озеро Вселенского Братства было более голубым и широким — и затем постояли в очереди у входа, дотронулись браслетами до сканера у входа и оказались в бело-голубом вестибюле. Улыбчивый номер в бледно-голубом подвел их к очереди на лифт. Только они встали в нее, как, к их изумлению, откуда-то возник ухмыляющийся Папа Ян, довольный произведенным эффектом.

— Что вы тут делаете? — спросил отец Чипа, когда Папа Ян поцеловал мать Чипа. Они сообщили ему, что были премированы этой поездкой, а он сам ни словом не обмолвился, что тоже собирался сюда приехать.

Папа Ян поцеловал отца Чипа.

— О, я просто хотел сделать вам сюрприз, не более того, — сказал он. — Я хотел рассказать моему дружку, — он возложил свою лапищу на плечо Чипа, — несколько больше об Уни, чем вы услышите в наушниках.

— Привет, Чип! — Он нагнулся и поцеловал Чипа в щеку, и Чип был поражен, что, оказывается, это из-за него приехал сюда Папа Ян, поцеловал его в ответ и сказал:

— Привет, Папа Ян.

— Привет, Пиис КД37Т5002, — мрачно проговорил Папа Ян и поцеловал Пиис. Она тоже поцеловала его и тоже сказала «Привет».

— Когда вы подали заявку на экскурсию? — поинтересовался отец Чипа.

— Через несколько дней после тебя, — сказал Папа Ян, не снимая руки с плеча внука. Очередь на несколько метров продвинулась, и все они продвинулись вперед вместе с ней.

Мама Чипа сказала:

— Но ты же был тут пять или шесть лет назад, не так ли?

— Уни знает, кто его собирал, — сказал Папа Ян с улыбкой. — Мы пользуемся особыми привилегиями.

— Нет, это не так, — возразил папа Чипа. — Никто не получает никаких особых привилегий.

— Да, и, тем не менее, я здесь, — сказал Папа Ян и направил лучи своей улыбки вниз, на Чипа. — Верно я говорю?

— Верно, — сказал Чип и улыбнулся деду.

Папа Ян помогал строить Уни-Комп, когда был еще молодым человеком. Это было его первым местом работы.

Лифт вмещал около тридцати номеров, и вместо музыки в нем звучал мужской голос:

«Добрый день, братья и сестры! Приветствую вас в расположении Уни-Компа (Чип не раз слышал по ТВ этот теплый, дружелюбный голос). Вы почувствовали — мы тронулись, — произнес голос. — И теперь мы опускаемся со скоростью двадцать два метра в секунду. За три с половиной минуты мы окажемся на глубине пяти километров. Уни — там! Шахта, по которой движется наш лифт…»

Далее голос привел сведения о размерах и толщине стен занимаемого Уни-Компом помещения, о средствах, предохраняющих его от воздействия любых сил природы и от человеческих посягательств. Чип раньше слышал об этом в школе и по ТВ, но теперь, когда он входил в это помещение, проникал сквозь толщу этих стен и был на самом пороге мига, когда он увидит Уни-Комп, эти данные воспринимались по-новому и волновали. Он внимательно слушал, глядя на диск репродуктора над дверью лифта. Папа Ян по-прежнему держал руку на его плече, как бы сдерживая его.

«Мы тормозим, — произнес голос. — Надеюсь, вы получите удовольствие от экскурсии». — И лифт мягко остановился. Двери раздвинулись.

Здесь был еще один вестибюль, но меньшего размера, чем тот, наверху. Другой улыбчивый номер в голубой униформе и другая очередь; здесь стояли по двое, двигались к двойным дверям, за которыми виднелся тускло освещенный холл.

— Наконец мы здесь! — воскликнул Чип, а Папа Ян сказал:

— Нам не обязательно всем быть вместе.

Они оказались довольно далеко от родителей Чипа и от Пиис, стоявших в очереди впереди и недоуменно оглядывавшихся на них; собственно говоря, оглядывались родители Чипа; Пиис из-за ее малого роста просто не было видно. Стоявший впереди номер обернулся и предложил пропустить их, но Папа Ян сказал:

— Не надо, все в порядке. Благодарю тебя, брат. — Он помахал рукой родителям Чипа и улыбнулся им, и Чип сделал то же самое. Родители Чипа поулыбались в ответ и двинулись вперед.

Папа Ян огляделся, его глаза блестели, с губ не сходила улыбка, ноздри раздувались в такт дыханию.

— Итак, — сказал он, — сейчас тебе предстоит лицезреть Уни-Комп. Трепещешь?

— Да. Очень.

Вместе с очередью они двигались вперед.

— Я тебя понимаю, — сказал Папа Ян. — Великолепно! Единственный в твоей жизни случай увидеть машину, которая определит твое место, твою профессию, решит, где ты будешь жить, женишься ты или нет на девушке, на которой хотел бы жениться; а если вы вступите в брак, то заводить или не заводить вам детей, и какие им дать имена, если вы их заведете, — еще бы тебе не волноваться; любой бы на твоем месте волновался.

Чип с беспокойством смотрел на Папу Яна.

А тот, продолжая улыбаться, подтолкнул его в спину, ибо пришел их черед войти в коридор.

— Теперь смотри! — сказал он. — Смотри на экраны, смотри на Уни, на все вокруг! Все тут специально для того, чтобы ты это рассмотрел!

Здесь, на таком же, как в Музее, стеллаже лежали радионаушники. Чип взял один себе и вставил в ухо. Странная манера Папы Яна высказываться нервировала Чипа, и он пожалел, что оказался разлученным с родителями и сестренкой. Папа Ян тоже вставил в ухо радиоустройство.

— Оч-чень интересно, какие сногсшибательные новости предстоит мне услышать! — сказал он и засмеялся. Чип отвернулся от него.

Его нервозность и ощущение тревоги исчезли сразу, как только он увидел стену, взблескивавшую и искрившуюся тысячами маленьких лампочек. В его ушах звучал тот же голос, что и в лифте; он рассказывал, а огоньки показывали ему, как Уни-Комп принимал от окружавшего Землю пояса ретрансляторов микроволновые импульсы всех бесчисленных сканеров, телекомпов и дистанционно управляемых устройств, как он их обрабатывал и посылал ответные импульсы на пояс ретрансляторов и на другие запросные устройства.

Да, Чип был взволнован. Было ли что-нибудь более всезнающее, вездесущее и быстродействующее, чем Уни?

Следующий участок стены демонстрировал работу банков данных; световой луч перемещался по расчерченному металлическому квадрату, высвечивая одни и оставляя в темноте другие перекрестья. Голос вещал об электронных лучах и сверхпроводящих сетях, о заряженных и разряженных полях, становящихся носителями информации в форме ответов «да» или «нет». Голос рассказывал о том, что, когда в Уни-Комп поступает какой-либо вопрос, он сканирует соответствующие биты.

Чипу было это непонятно, но от этого становилось еще более удивительным то, что Уни мог знать все, что было возможно познать, и это было чудо из чудес, и это невозможно было понять!

Далее следовал целый пролет из стекла, там-то и обретался сам Уни-Комп: два ряда окрашенных в различные цвета металлических агрегатов, напоминавших аппараты для лечения, но меньших размеров — розовых, коричневых, оранжевых; а между ними в просторном помещении, освещенном розоватым светом, десять или двенадцать номеров в голубых балахонах улыбались и переговаривались друг с другом, наблюдая за показаниями различных приборов и циферблатов приблизительно на тридцати аппаратах, и заносили свои заметки на красивые бледно-голубые пластмассовые клип-планшеты, которые были у каждого служащего. На дальней стене красовалась золотая эмблема в виде креста и серпа и часы, показывавшие: 11.08, Воск 12 Апр 145 Г. У. В ухо Чипа полилась музыка, становясь все громче: «Все выше, в даль, за пределы», — гимн в исполнении исполинского оркестра. Он звучал столь величественно, столь трогательно, что слезы гордости и счастья навернулись ему на глаза.

Он стоял бы тут еще много часов, глядя на жизнерадостных номеров и на внушительно поблескивающие банки данных, слушая «Все выше, в даль, за пределы», а потом еще «Единое Братство могучее», но вскоре звуки чарующей музыки постепенно смолкли (как раз когда цифры 11.10 заменились на 11.11), и голос мягко, как бы сознавая, какие чувства обуревают Чипа, напомнил ему об ожидавших своей очереди и вежливо попросил перейти к следующей экспозиции. Неохотно отошел он от стеклянной стены Уни-Компа вместе с другими номерами, смахивавшими слезы умиления в уголках глаз, улыбавшимися и кивавшими головами. Он улыбался им, а они ему.

Папа Ян взял его за локоть и потащил по коридору к охраняемой сканерами двери.

— Ну как? Понравилось? — спросил он.

Чип кивнул.

— Это не Уни, — сказал Папа Ян.

Чип уставился на него.

Папа Ян вытащил из Чипова уха радиозатычку.

— Это не Уни-Комп! — проговорил он свирепым шепотом. — Они не настоящие, эти розовые и оранжевые ящики, выставленные там! Это игрушки, чтобы номеры могли прийти, по-умиляться и согреть с их помощью душу! — Глаза его пучились перед самыми глазами Чипа; брызги слюны долетали до носа и щек Чипа. — Настоящий Уни внизу, под нами! — сказал он. — Под этим этажом есть еще три, и он там, а не тут! Ты хочешь посмотреть на него? Хочешь увидеть настоящий Уни-Комп?

Чип лишь таращил на него глаза.

— Ну, так что, Чип? — спросил Папа Ян. — Ты желаешь его увидеть? Я могу тебе показать!

Чип кивнул.

Папа Ян отпустил Чипово плечо и выпрямился. Он глядел по сторонам и улыбался.

— Прекрасно, — сказал он, — пошли сюда — И, снова взяв Чипа за плечо, повел его обратно, туда, откуда они пришли, мимо стеклянной стены, возле которой сгрудились, с любопытством глядящие внутрь номеры, мимо банка данных и вспышек металлических переплетений, вырванных световым лучом из темноты, мимо стены-панели усеянной мириадами мигающих огоньков, и мимо — «Извините нас, пожалуйста!» — очереди входивших номеров дальше, в более пустынную и скудно освещенную часть вестибюля, где гигантский телекомп валялся, выпав из своего дисплея на стене, и стояло двое синих носилок с подушками и одеялами.

В углу находилась дверь со сканером возле нее, но когда они подошли, Папа Ян оттолкнул вниз Чипову руку.

— Там ведь сканер, — сказал Чип.

— Нет, — сказал Папа Ян.

— Значит, здесь, где мы сейчас?

— Да.

Чип посмотрел на Папу Яна, и Папа Ян протолкнул его мимо сканера, распахнул дверь, втолкнул внутрь, вошел вслед за ним и, преодолевая сопротивление зашипевшего амортизатора, захлопнул дверь.

Чип глядел на него и трепетал.

— Все в порядке, — бросил Папа Ян. Затем мягко, ласково, взяв в обе руки голову Чипа, сказал: — Все в порядке, Чип. Ничего с тобой не случится. Я делал так множество раз.

— Мы же не спросились, — сказал Чип, все еще дрожа.

— Все в порядке, — сказал Папа Ян. — Ну посуди: кому принадлежит Уни-Комп?

— Кому?

— Чей он? Чей он компьютер?

— Он… он всего Братства.

— А ты член Братства? Как по-твоему?

— Да.

— Стало быть, отчасти это и твой компьютер, не так ли? Он принадлежит тебе — и никак иначе; ты ему — не принадлежишь.

— Нет, мы должны обо всем у него спрашиваться! — сказал Чип.

— Чип, доверься мне, — сказал Папа Ян. — Мы тут ничего не возьмем, ни к чему даже не притронемся. Мы только посмотрим. Я за тем и приехал сюда — показать тебе истинный Уни-Комп. Ты же хочешь его увидеть, верно?

— Да, — чуточку поразмыслив, ответил Чип.

— В таком случае, не волнуйся; все в полном порядке. — Папа Ян ободряюще посмотрел в глаза Чипу, а затем выпустил из ладоней его голову и взял за руку.

Они стояли на площадке лестницы, ведущей вниз. Спустились на четыре или пять маршей — в прохладу, — и Папа Ян остановился и остановил Чипа.

— Стой на этом месте, — сказал он. — Я вернусь через пару секунд. Не двигайся.

Чип испуганно наблюдал, как Папа Ян стал подниматься по лестнице обратно на площадку, открыл дверь, заглянул в нее и быстро вошел. Дверь начала закрываться.

Чипа опять кинуло в дрожь. Он прошел мимо сканера, не отметясь прикосновением браслета! И теперь он стоял один на холодной безлюдной лестнице, и Уни не знал, где он, Чип, находится!

Дверь снова раскрылась, и Папа Ян воротился с синими одеялами на руке.

— Здесь довольно холодно, — объяснил он.

Они шли рядом, завернувшись в одеяла, по узенькому проходу между двумя стальными стенками, не доходящими полметра до ослепительно белого потолка, и сходившимися в далекой перспективе в противоположном конце прохода. Фактически, это были не стены, а исполинские стальные блоки, установленные друг против друга и дышавшие холодом, пронумерованные на высоте глаз трафаретными обозначениями: Н46, Н48 по одну сторону прохода и Н49, Н51— по другую. Этот проход был одним из двух десятков, если не больше, ему подобных; узкие параллельные расселины между рядами стальных блоков, рассеченных на одинаковые кварталы четырьмя поперечными проходами, которые были чуть пошире того, по которому шагали Чип и Папа Ян.

Они дошли до конца прохода. В стылом воздухе изо рта и из носа у них вырывались облачка пара, под ногами переползали серые короткие тени. Единственным, обрамленным слабым эхом звуком был легкий сухой шорох их балахонов и шлепанье их сандалий.

— Ну как? — спросил Папа Ян, глянув на Чипа.

Чип плотней закутался в одеяло.

— Здесь не так красиво, как наверху, — ответил он.

— Н-да, — протянул Папа Ян. — Здесь внизу нету нарядных молодых номеров с блокнотиками. Нет уютного освещения и дружелюбно-розовых агрегатов. Идет год за годом, а здесь — пустота. Пустота, холод, никакого намека на жизнь. Мерзко.

Они стояли на пересечении двух проходов; стальные ущелья тянулись в четырех направлениях. Папа Ян угрюмо покачал головой и нахмурился.

— Неправильно это, — сказал он. — Я не знаю, как и что именно, но это неправильно. Мертвые замыслы мертвых номеров. Мертвые мысли, мертвые решения.

— Отчего так холодно? — спросил Чип, глядя на облачко пара у его рта.

— Оттого, что все мертво, — сказал Папа Ян, потом помотал головой. — Не знаю, — добавил он. — Они не работают, если их не заморозить. Не знаю, мне надлежало только устанавливать детали, не повредив их, на предназначенные им места. Вот все, что я знал.

Они шагали бок о бок по другому проходу: Р20, Р22, Р24.

— Сколько их тут? — спросил Чип.

— Тысяча двести сорок на этом уровне, тысяча двести сорок на том, что ниже. И это только на данный момент. В подземелье за той восточной стеной подготовлено вдвое больше места — оно ожидает, когда Братство увеличится. Дополнительные шахты, вентиляционные системы уже построены.

Они спустились на уровень ниже. Здесь все было точно таким же, если не считать, что на двух пересечениях стояли стальные колонны и маркировочные цифры на банках данных были красные, а не черные: Ж65, Ж63, Ж61.

— Здесь были проделаны самые гигантские земляные работы, — сказал Папа Ян. — Самым грандиозным, когда-либо совершенным делом было создание единого компьютера взамен пяти устаревших. Сообщения об этом передавались ежевечерне; это было, когда я находился в твоем возрасте. Когда мне стукнуло двадцать, я решил, что еще не будет поздно помочь, если получу соответствующую профессию и назначение сюда. И я сделал запрос.

— Ты сам запросил?

— Я же тебе сказал, — ответил Папа Ян, улыбаясь и утвердительно кивая. — В то время это было в порядке вещей. Я сказал моей наставнице спросить об Уни — впрочем, тогда это был не Уни, а Евро-Комп. Так или иначе, я уговорил ее обратиться с такой просьбой, и она это сделала и, слава Христу, Марксу, Вуду и Вэню, я получил просимую профессию — 042С: строительный рабочий третьего класса. Первое назначение было сюда. — Он огляделся по сторонам, продолжая улыбаться, глаза у него горели. — Они собирались спускать в шахты блоки по одному, — сказал он и расхохотался. — Я просидел целую ночь и рассчитал, что эту работу можно проделать на восемь месяцев быстрее, если мы проложим туннель с другого склона горы Маунт-Лав, — он хлопнул Чипа по плечу, — и закатим эти громадины на колесах. Евро-Комп не додумался до этой простой идеи. А может, не так это было и важно, чтобы загружать такими задачами его память. — И он опять захохотал.

Папа Ян отсмеялся, и Чип, глядя на него, впервые заметил, что он совсем седой. Рыжеватые пряди, украшавшие его шевелюру еще несколько лет назад, окончательно исчезли.

— И вот они здесь, — снова заговорил Папа Ян. — Все на своих местах, прикаченные сюда по моему туннелю и работающие на восемь месяцев дольше, чем могли бы при другом варианте. — Он хмуро взглянул на банки данных, мимо которых проходил.

Чип сказал:

— А тебе что, Уни-Комп не нравится?

Папа Ян помолчал прежде чем ответить.

— Да, не нравится, — сказал он и откашлялся. — Ты не можешь с ним ни поспорить, ни объяснить чего-либо.

— Но он знает все, — сказал Чип. — Что еще можно ему объяснить или о чем поспорить?

Они разошлись, чтобы миновать прямоугольную стальную колонну посреди прохода, и опять пошли рядом.

— Не знаю, — сказал Папа Ян. — Я не знаю. — Лоб его был нахмурен, голова опущена. — Вот скажи, — заговорил он, — существует ли профессия, которую ты хотел бы получить больше любой Другой? Есть ли назначение, на которое ты возлагаешь наибольшие свои надежды?

Чип неуверенно посмотрел на Папу Яна и пожал плечами.

— Нет, — сказал он. — Я хочу ту профессию, которой меня научат, ту, для которой больше всего подхожу. И хочу получить те назначения, где Братству я нужней всего. Есть только одно назначение — то, которое способствует распространению…

— …способствует распространению Братства во Вселенной, — договорил за него Папа Ян. — Мне это известно. Через унифицированный Уни-Комп даешь Вселенную! Ну-ка, — сказал он, — пошли обратно наверх. Я больше не могу выносить эту убийственную стужу.

Смущенный Чип спросил:

— А еще один уровень? Ты тогда сказал…

— Туда нам нельзя, — сказал Папа Ян. — Там сканеры и номеры — они заметят, что мы к ним не прикоснулись, и поспешат к нам на «помощь». Да, в общем, там и смотреть-то особенно не на что: приемо-передающая аппаратура и холодильное оборудование. Целый завод для производства холода.

Они направились к лестнице. Чип шел как в воду опущенный. Было ясно, что он чем-то разочаровал Папу Яна, но гораздо хуже было то, что Папа Ян желал спорить с Уни, он не дотрагивался до сканеров и употреблял плохие слова, а значит, был больной.

— Ты должен сказать своему наставнику, — сказал он Папе Яну, когда они стали подниматься наверх, — про то, что хочешь спорить с Уни.

— Я не хочу спорить с Уни, — сказал Папа Ян. — Я только хочу иметь возможность с ним поспорить, если мне этого захочется.

Этого Чип не мог взять в толк при всем желании.

— Все-таки тебе надо поговорить с ним, — сказал он. — Возможно, тебе назначат дополнительное лечение.

— Возможно, я так и поступлю, — сказал Папа Ян и, подумав, добавил: — Ладно, поговорю.

— Уни знает все обо всем, — сказал Чип.

Они поднялись на второй пролет лестницы, остановились на площадке у зала дисплеев и свернули свои одеяла. Папа Ян управился со своим скорее и ждал Чипа.

— Вот, — сказал Чип, прижимал к груди синий сверток.

— А тебе известно, почему я прозвал тебя Чипом?

— Нет, — сказал Чип.

— Существует старинная поговорка: «Черепок от старого горшка». Это означает, что ребенок похож на своих родителей и прародителей, а черепок — сокращенно «чип».

— Да-а?

— Я не хочу сказать, что ты был копией своего отца или имел большое сходство со мной, — сказал Папа Ян. — Я только имел в виду, что ты походил на моего деда. Из-за твоего глаза. У него тоже один глаз был зеленый.

Чип переминался с ноги на ногу, ему хотелось, чтобы Папа Ян закончил этот разговор, чтобы они могли выйти отсюда туда, где им было положено быть.

— Я знаю, что тебе все это не по душе, — сказал Папа Ян, — но тут стыдиться нечего. Не так уж страшно иметь хотя бы маленькое отличие от других. Ты не можешь себе даже представить, как раньше номеры сильно отличались друг от друга. Твой прапрадедушка был очень храбрый и способный человек. Его звали Ханно Рыбек — имена и номеры были тогда раздельными вещами, — и он был космонавтом, который помогал создавать первую колонию на Марсе. Так что не стесняйся своего зеленого глаза, который тебе достался от него. Теперь воюют с генами — прости за грубое слово «воюют», — но, может, у тебя прозевали несколько штук; может быть, тебе достался не только зеленый глаз, но еще и от храбрости и способностей моего деда перепало кое-что. — Он начал было отворять дверь, но снова оглянулся на Чипа. — Постарайся чего-нибудь захотеть, Чип, — сказал он. — Попытайся за день или за два до твоей очередной процедуры «лечения». В это время бывает легче всего захотеть чего-нибудь, чем-нибудь обеспокоиться.

Когда они вышли из лифта в самый верхний вестибюль, их там ждали отец с матерью и Пиис.

— Где вы были? — спросил отец, а Пиис, держа в руке миниатюрный оранжевый банк данных (игрушечный), сказала:

— Мы вас так давно ждем!

— Мы смотрели на Уни, — сказал Папа Ян.

Отец Чипа удивился:

— Все это время?

— Совершенно верно.

— Вам бы следовало уступить место и другим номерам.

— Это тебе следовало, Майк, — сказал Папа Ян, улыбаясь. — Уни через радиозатычку в моем ухе сказал: «Ян, старый дружище, я рад тебя видеть! Ты со своим внуком можешь оставаться и смотреть, покуда не надоест».

Отец Чипа отвернулся. Без улыбки.

Они пошли в буфет и попросили унипеков и уникоки. Все, кроме Папы Яна — он не был голоден. Потом вместе с едой отправились на территорию для пикников позади здания. Папа Ян показал Чипу на гору Маунт-Лав и рассказал ему еще о прокладке туннеля. Отец Чипа был весьма удивлен — неужели требовалось рыть туннель ради доставки тридцати шести не слишком крупных банков данных? Папа Ян сказал ему, что на нижнем уровне банков больше, но не сказал сколько и умолчал об их размерах и о том, как там холодно и безжизненно. Чип тоже не проболтался. У него возникло странное ощущение, оттого что он и Папа Ян что-то знают, но молчат об этом. Это делало их обоих несколько отличными от остальных, но вместе с тем схожими друг с другом хотя бы в малой степени.

Перекусив, они направились в автопорт и встали в очередь, заказать машину. Папа Ян оставался с ними, покуда они не приблизились к сканерам. Потом он ушел, сказав, что домой отправится попозже с двумя друзьями из Ривербенда, которые собирались в этот же день посетить Уни, но позднее, («Ривербендом» он называл 55131, место, где он жил).

На очередной встрече с Бобом Чип рассказал своему воспитателю о Папе Яне, о том, что тот недолюбливает Уни и хотел бы с ним поспорить и что-то ему растолковать.

Боб улыбнулся и сказал:

— Это иногда случается с номерами в возрасте твоего деда, Ли. Волноваться не из-за чего.

— А ты не можешь сообщить Уни? — спросил Чип. — Может, Папе Яну нужно дополнительное, более сильное, лечение?

— Ли, — сказал Боб, подавшись вперед за своим столом, — различные химические вещества, которые мы получаем при лечебной процедуре, чрезвычайно дороги и трудны в изготовлении. Если пожилые номеры получат столько, сколько им иной раз требуется, то может не хватить для молодых номеров, которые, несомненно, гораздо важнее для Братства. А если производить эти вещества в количествах, потребных для удовлетворения каждого, то мы не доработаем в других областях. Уни знает, что должно быть сделано, сколько всего иметь в наличии и в каком количестве нуждается каждый. Твой дед ничуть не страдает, заверяю тебя. Просто к старости он становится малость въедливым. Мы тоже станем такими, когда доживем до шестого десятка.

— Он употребляет то нехорошее слово, — сказал Чип, — с буквы «Д».

— Старые номеры так иногда поступают, — сказал Боб. — Они при этом не имеют в виду ничего плохого. Слова сами по себе не бывают «грязными»; оскорбительными могут быть лишь действия, обозначаемые этими словами. Номеры, подобные твоему деду, употребляют слова, но не совершают действий. Это тоже не больно-то красиво, но и не говорит о серьезном недуге. А как с тобой? Нет ли каких затруднений? Давай пока предоставим твоего деда его наставнику.

— Нет, у меня затруднений нету, — сказал Чип, размышляя о том, что он прошел мимо сканера, не прикоснувшись к нему, и побывал там, где Уни не сказал, что ему можно побывать, и вот сейчас он вдруг не обнаружил охоты рассказать об этом Бобу. — Никаких затруднений, — повторил он. — Все — высший класс!

— Хорошо, — сказал Боб. — Тронь браслетом. Увидимся в пятницу, да?

Через неделю или чуть позже Папу Яна перевели в США60607.

Чип с родителями и Пиис ездили в аэропорт в ЕВР55130 провожать деда.

В зале ожидания, покуда родители и Пиис наблюдали через стекло, как пассажиры входят в самолет, Папа Ян отвел Чипа в сторону и стоял, глядя на него и добродушно улыбаясь.

— Чип-Зеленый-Глаз, — сказал он, и Чип расстроился, но постарался не показывать виду. — Это ты позаботился о том, чтобы мне вкатили дополнительную порцию здоровья, верно?

— Да, — сказал Чип. — А как ты об этом узнал?

— О, я просто догадался, только и всего, — сказал Папа Ян. — Береги свое здоровье, Чип. Помни, от кого ты происходишь, Чип-черепок, и не забывай, что я тебе сказал насчет попытки чего-нибудь пожелать.

— Хорошо, — сказал Чип, — не забуду.

— Посадка уже заканчивается, — напомнил отец Чипа.

Папа Ян расцеловал всех на прощанье и присоединился к выходящим из зала пассажирам. Чип подошел к окну во всю стену и стал наблюдать. Он увидел, как в густеющих сумерках шел к самолету Папа Ян, ненормально рослый номер; небольшой саквояж раскачивался в такт движениям его длинной узловатой руки. Около эскалатора он обернулся и приветственно помахал рукой — Чип помахал в ответ в надежде, что дед заметит его. Затем Папа Ян отвернулся и приставил к сканеру запястье руки с саквояжем. Даже на большом расстоянии было видно, как мигнул в ответ зеленый огонек, и Папа Ян ступил на эскалатор, который плавно понес его вверх.

На обратном пути в машине Чип сидел молча, думая о том, что будет скучать по Папе Яну и его визитам к ним по воскресеньям и на каникулах. Все это было странно, потому что он был такой непонятный и непохожий на других старый номер. Именно поэтому Чип и будет скучать по нему. Эта мысль внезапно пришла Чипу в голову — да, дед был непонятен и непохож ни на кого, и больше никто его не заменит.

— Что случилось, Чип? — спросила у него мать.

— Я буду скучать по Папе Яну, — сказал он.

— И я тоже, — сказала она, — но мы изредка будем с ним видеться по видеофону.

— Хорошо, что он улетает, — сказал отец Чипа.

— Я не хочу, чтобы он улетал, — сказал Чип. — Я хочу, чтобы его перевели обратно сюда.

— Это маловероятно, — сказал его отец, — и это хорошо. Он плохо на тебя влиял.

— Майк, — позвала мать Чипа.

— Теперь ты еще начнешь нести эту чепуху, — сказал отец Чипа. — Меня звать Езусом, а его — Ли.

— А меня звать Пиис, — сказала Пиис.

 

Глава 3

Чип запомнил, о чем ему говорил Папа Ян, и за недели и месяцы, минувшие с того дня, часто думал о том, как бы чего-нибудь такого захотеть; как бы захотеть что-нибудь этакое сделать, подобно Папе Яну, в свои десять лет захотевшему помогать строить Уни. Ночами он по целому часу лежал без сна и размышлял обо всех известных ему профессиях и назначениях — прораб на строительстве, как Папа Ян, лабораторный техник, как его отец, плазмофизик, как его мать, фотограф, как отец его товарища. Еще были врач, наставник, дантист, космонавт, актер, музыкант. Все они казались в значительной мере одинаковыми, но прежде, чем захотеть по-настоящему получить одну из этих профессий, он должен был какую-то выбрать. Чудно было даже думать об этом: выбирать, принимать решение. От этих мыслей он начинал казаться самому себе таким ничтожным, и в то же время он чувствовал себя взрослым — и то и другое одновременно.

В одну из ночей ему подумалось, что, наверное, интересно создавать проекты больших зданий, подобных тем маленьким, что он строил из набора «Конструктор», который был у него когда-то давно (именно тогда, когда Уни замигал красным запретительным сигналом «НЕТ», на время заставив Чипа отказаться от игрушки). Это было в ночь накануне лечебной процедуры. Папа Ян как раз об этом и говорил — это наилучшая пора для того, чтобы чего-нибудь захотеть. На следующую ночь проектировщик больших зданий не казался ему привлекательней любой другой профессии. Да и сама идея отдавать предпочтение одной конкретной профессии показалась в ту ночь глупой и допотопной, и он быстро заснул.

В ночь накануне очередной лечебной процедуры он опять размышлял о проектировании домов — зданий самых разнообразных очертаний, а не трех общепринятых типов, — и он подивился, отчего интерес к этой идее пропал месяц назад. Целью лечения было — предупреждать недуги и снимать стрессы, а также не давать женщинам рожать слишком много детей, а мужчинам — отпускать усы и бороды. Но зачем им было делать интересную мысль неинтересной? А именно это они ежемесячно и делали.

Он подозревал, что предаваться таким мыслям могло быть проявлением себялюбия; но если даже и так, то оно никому не мешало, разве что отрывало от сна час или два; никогда он не думал на такие темы на школьных уроках или ТВ-сеансах, потому он сам по этому поводу не волновался и не беспокоил своего наставника Боба НЕ, как не стал бы докладывать о минутном возбуждении или случайном сновидении. Каждую неделю, когда Боб спрашивал, все ли в порядке, Чип отвечал утвердительно. Он честно старался не предаваться «мыслям о желании» слишком часто или подолгу, с тем чтобы всегда высыпаться. По утрам, когда он умывался, он проверял перед зеркалом, нет ли в его внешности отклонений. Их не было, за исключением того, что один его глаз был не того цвета.

В 146 году Чип и его семья, как и большинство номеров в их жилкомплексе, были переселены в АФР71680. Жилкомплекс, где их поселили, был новехоньким, с зелеными коврами в вестибюлях вместо серых, как в старом доме, у ТВ экраны были побольше, и мебель была с обивкой, но зато нерегулируемой.

Ко многому в '71680 пришлось привыкать. Климат здесь был более теплым, и балахоны полегче и посветлей; монорельс был старый и тихоходный, часто ломался; унипеки были упакованы в зеленоватую фольгу, солоноваты и не так вкусны.

У Чипа и его семьи был новый наставник — Мэри СЗ14Л8584. Она была на год старше матери Чипа, хотя выглядела на несколько лет моложе.

Как только Чип свыкся с бытом в '71680 (школа тут хотя бы не отличалась от прежней), он возобновил свою ночную забаву — «размышления о хотении». Теперь он понимал, что профессии сильно разнятся, и стал задумываться, какую же определит ему Уни, когда настанет час. Уни с его двумя этажами холодных стальных блоков, с его пустыми гулкими твердями. Хорошо бы Папа Ян сводил его на самый нижний этаж, где были номеры. Было бы приятней, если бы класс и профессию определял не только Уни, а и обслуживающий персонал. Если ему выберут профессию, которая ему не понравится и в этом будут принимать участие номеры, то, кто знает, может, им удастся объяснить…

Папа Ян звонил дважды в году; он заказывал разговор чаще, как он сам говорил, но ему предоставляли возможность звонить лишь два раза в год. Он постарел, улыбка была усталой. Сектор СШАб0607 реконструировался, и Папа Ян был начальником работ. Чип с удовольствием рассказал бы ему, что он пробовал чего-нибудь захотеть, но нельзя было, потому что перед экраном он стоял не один. Однажды, когда телеразговор был почти закончен, он сказал: «Я пробую», и Папа Ян улыбнулся своей былой улыбкой и сказал: «Молодчина!»

Когда разговор закончился, отец Чипа спросил:

— Что ты пробуешь?

— Ничего, — ответил Чип.

— Что-то у тебя было на уме, — сказал отец недоверчиво.

Чип пожал плечами.

Мэри СЗ тоже спросила об этом при встрече с Чипом.

— Что ты имел в виду, когда сказал деду «я пробую»? — спросила она.

— Ничего, — ответил Чип.

— Ли, — сказала Мэри и посмотрела с укоризной. — Ты сказал, что ты «пробовал». Пробовал что?

— Пробовал не скучать о нем, — сказал он. — Когда его перевели в США, я сказал ему, что буду скучать, а он сказал, чтобы я попробовал этого не делать, что все номеры одинаковы и что при первой возможности он будет звонить.

— Ах, так, — сказала Мэри и продолжала смотреть на Чипа, правда не столь уверенно. — А почему же ты этого раньше не говорил?

Чип и в этот раз лишь пожал плечами.

— Ну и ты скучаешь по нему?

— Так, чуть-чуть. Я пробую не скучать.

Пришел секс, и думать о нем было гораздо приятней, чем чего-то желать. Хотя его и учили, что оргазм в наивысшей степени приятное ощущение, однако он и в малейшей степени не мог представить это невыносимо острое восхитительное соединение всех ощущений, сопровождающее его экстаз и иссушающее до размягчения костей блаженное удовлетворение после него. И никто не мог этого заранее представить — ни один из его одноклассников; теперь они ни о чем другом и не говорили и с удовольствием посвятили бы этому все свое время. Чипу с трудом удавалось думать о математике, электронике и астрономии, а тем более о различиях в профессиях.

Но спустя несколько месяцев острота впечатлений немного притупилась, и для удовольствий было отведено соответствующее место на неделе — субботний вечер.

В один такой вечер четырнадцатилетний Чип катил на велосипеде в компании друзей и подружек к белому прекрасному пляжу в нескольких километрах севернее АФР71680. Там они купались — прыгали в волнах и брызгались в розовой от закатного солнца пене — и устроили костер, сидя вокруг него на одеялах и поедая свои унипеки и запивая кокой и соком из свежевскрытых хрустких кокосовых орехов. Из магнитофона звучала, не так чтобы очень хорошая, песенка. Потом огонь стал угасать, компания разбилась на пять парочек, каждая на своем одеяле.

Девушкой, с которой оказался Чип, была Анна ВФ, и после обоюдного оргазма — самого острого из пережитых Чипом до сих пор, или так ему только показалось — его переполнило чувство нежности к Анне ВФ и захотелось дать ей что-нибудь в благодарность за этот миг. Скажем, красивую раковину, которую Карл ГГ дал Айин АП, или песенку, которую Ли ОС тихонько мурлыкал девушке, рядом с которой лежал. У Чипа не было для Анны ничего — ни раковины, ни песенки; вообще ничего, кроме, быть может, его мыслей.

— Тебе не хотелось бы подумать о чем-нибудь интересном? — спросил он, лежа на спине рядом с Анной и обняв ее одной рукой.

— Хм, — промычала она и уютно прижалась к его боку. Ее голова покоилась у него на плече, ее рука — на его груди.

Он поцеловал ее в лоб.

— Подумай, какие существуют разные профессии, — начал он.

— М-м?

— И попробуй решить, которую бы ты выбрала, если бы тебе пришлось выбирать.

— Выбирать? — переспросила она.

— Да, да.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Выбрать. Иметь ее. Сделать своей профессией. Кем бы тебе хотелось быть больше всего? Доктором, инженером, наставником?..

Она подперла голову рукой и уставилась на него, сощурив карие глаза.

— Что ты хочешь этим сказать? — повторила она свой вопрос.

С легким вздохом он ответил:

— Нас должны скоро классифицировать, так?

— Так.

— Допустим, что нас не будут классифицировать. Допустим, нам самим придется определить себе профессию, класс.

— Глупости, — сказала она, проведя пальцем по его груди.

— Об этом думать интересно.

— Давай лучше еще займемся любовью, — предложила она.

— Погоди минутку, — сказал он. — Ты только подумай обо всех разнообразных профессиях. Представь, если бы мы могли сами по собственному…

— А я вовсе и не хочу, — сказала она, переставая рисовать пальцем. — Это глупо. И говорит о болезни. Нам определят нашу профессию; над этим нечего думать. Уни знает, на что мы…

— Да забодай ты Уни! Ты только вообрази на минуту, что мы живем в…

Анна выскользнула из его объятий и неподвижно лежала теперь, отвернувшись от него.

— Прости, мне очень жаль, — сказал он.

— Это мне жаль, — прервала она. — Жаль тебя. Ты болен.

— Нет, я здоров, — ответил Чип.

Она молчала.

Чип сел, в отчаянии глядя на ее неподвижную спину.

— У меня вырвалось нечаянно, — сказал он. — Прости, пожалуйста.

Она не ответила.

— Это всего лишь слова, Анна, — сказал он.

— Ты болен, — сказала она.

— О, гнусь! — воскликнул он.

— Ты понимаешь, Ли, что я имею в виду?

— Послушай, Анна, — сказал он. — Забудем об этом. Забудем весь разговор, ладно? Забудь, и все.

Он начал было ласкать ее между бедер, но она сомкнула их, преградив путь его руке.

— Ах, Анна, — сказал он. — Ну перестань же. Я ведь попросил прощения, верно? Перестань, давай еще разок займемся любовью.

Чуть погодя она расслабила ноги и позволила ему ласкать ее. Затем повернулась, села и уставилась на него.

— Ты не заболел, Ли?

— Да нет же, — произнес он, с усилием рассмеявшись. — Конечно же нет!

— Мне никто никогда ничего такого не говорил, — объяснила она. — «Самим определять свой класс, профессию»! Как бы могли мы это сделать? Откуда нам взять столько знаний?

— Это как раз то, о чем я иногда размышляю, — сказал Чип. — Не очень часто. Даже довольно редко.

— Это такая… такая необычная мысль, — сказала она. — Звучит так несовременно, прямо-таки до-У.

— Больше я не стану об этом думать, — заключил он и поднял правую руку. Браслет съехал по ней вниз, к локтю. — Любовь Братства! — произнес он формулу верноподданнического благочестия. — Ладно, давай ложись, и я тебе…

Она легла на одеяло, но вид у нее был встревоженный.

На следующее утро без пяти десять Мэри СЗ позвонила Чипу и попросила его зайти.

— Когда? — спросил он.

— Сейчас.

— Отлично, — ответил он. — Сейчас спущусь.

Мать недоумевала:

— С чего она вдруг захотела тебя видеть в воскресенье?

— Не знаю, — сказал Чип.

Однако он знал: Анна ВФ доложила своему наставнику.

Он ехал все вниз, вниз и вниз по эскалатору, гадая, что могла Анна рассказать и что теперь должен говорить он; и тут ему захотелось расплакаться и сказать Мэри, что он болен и эгоистичен и лжив. Номеры на встречных эскалаторах улыбались, были расслаблены и довольны в соответствии с веселой музыкой, льющейся из громкоговорителей; все, кроме него, не чувствовали за собой вины и были счастливы.

Кабинеты наставников были почему-то безлюдны. В нескольких кабинах наставники вели консультации, но большая часть пустовала; на столах порядок, стулья в чинном ожидании. В одной кабине номер в зеленом балахоне склонился над телефоном и ковырял в нем отверткой.

Мэри стояла на стуле, украшая рождественской лентой картину «Вэнь выступает перед химиотерапевтами». На столе лежал еще ворох украшений, а также мотки красной и зеленой ленты, раскрытый телекомп Мэри и ее фляжка с чаем.

— Ли? — спросила она, не поворачиваясь. — Быстро ты явился. Садись.

Чип сел. Зеленые строчки светились на экране телекомпа. Клавиша ответа была прижата сувенирным пресс-папье из РУС81655.

— Держись! — сказала Мэри ленте на раме картины и, не спуская с нее взгляда, спрыгнула со стула. Лента держалась.

Она повернула стул и улыбнулась, двигая его под себя. Поглядела на дисплей телекомпа, взяла фляжку с чаем и отпила из нее. Поставила фляжку на стол, посмотрела на Чипа и улыбнулась.

— Один номер считает, ты нуждаешься в помощи, — сказала она. — Это — Анна. Девочка, с которой ты вчера спал, — она взглянула на экран, — 'ВФ35Н643.

Чип кивнул.

— Я употребил дурное слово, — сказал он.

— Два слова, — сказала Мэри, — но дело не в этом. Во всяком случае, не только в этом. Гораздо важней кое-что другое — то, что ты наговорил насчет профессии, которую ты выбрал бы, не делай это за нас Уни-Комп.

Чип перевел взгляд с Мэри на мотки красной и зеленой рождественской ленты.

— И часто ты об этом размышляешь, Ли?

— Не так уж часто, — ответил Чип. — Иногда в свободное время или ночью; но не в школе и не на ТВ-сеансах.

— Это тоже считается, — не согласилась Мэри. — Ведь ночь предназначается для сна.

Чип поглядел на нее, но промолчал.

— Когда это случилось в первый раз? — спросила она.

— Не знаю, — сказал он, — несколько лет назад. В Евре.

— Твой дед? — спросила она.

Он кивнул.

Мэри посмотрела на дисплей и опять на Чипа, успокоено.

— А тебе никогда не приходило в голову, что эти «решения» и «выборы» всего лишь проявления эгоизма? Акты себялюбия?

— Да, наверно, — сказал Чип, глядя на письменный стол, водя пальцем по его краю.

— Ах, Ли! Скажи, для чего я здесь? Для чего нужны наставники? Помогать нам, не так ли?

Он утвердительно кивнул.

— Почему ты мне сам не рассказал? Или своему наставнику в Евре? Почему ты ждал и недосыпал и разволновал Анну?

Чип пожал плечами, глядя на свой палец, елозящий по поверхности стола, на темный ноготь.

— Это было интересное занятие, — сказал он.

— «Интересное занятие», — передразнила его Мэри. — Столь же интересно было бы поразмышлять о Пред-У-хаосе, который снова мог бы наступить, начни мы в действительности сами подбирать себе профессию. Ты об этом подумал?

— Нет, — сказал Чип.

— Так подумай. Представь, как сотни миллионов номеров стремятся стать актерами на телевидении и ни один не хочет пойти работать в крематорий.

Чип поднял глаза на свою наставницу.

— Я очень нездоров? — спросил он.

— Нет, — сказала Мэри, — но дело могло принять и плачевный оборот, если бы не помощь Анны. — Она сняла пресс-папье с клавиши «Ответ» на телекомпе, и зеленые значки исчезли с экрана.

— Дотронься, — сказала она.

Чип тронул браслетом панель телекомпа, и Мэри стала нажимать клавиши ввода.

— С твоего первого школьного дня тебе были предложены сотни тестов, — сказала она, — и результаты всех до единого были введены в Уни-Комп. — Ее пальцы пробежались по дюжине черных клавиш. — Ты сотни раз встречался с наставниками, и об этих встречах тоже известно Уни-Компу. Он знает, какие есть должности и кто их должен занять. Он знает все. Стало быть, кто же может лучше выбрать тебе профессию, ты или Уни-Комп?

— Уни-Комп, Мэри, — сказал Чип. — Я это знаю. Я же вовсе не хотел делать этого сам; я просто… просто подумал, а что, если?.. Вот и все.

Мэри перестала стучать по клавишам и нажала кнопку ответа. На дисплее появились зеленые символы. Мэри сказала:

— Ступай в процедурную на лечение.

Чип вскочил со стула.

— Благодарю вас, — сказал он.

— Благодари Уни, — ответила Мэри, выключая телекомп. Она закрыла крышку и щелкнула застежками.

Чипу хотелось спросить ее о чем-то, но он колебался.

— Со мной будет все в порядке? — наконец решился он.

— В полном, — сказала Мэри и ободряюще улыбнулась.

— Мне жаль, что заставил вас работать в воскресенье, — сказал Чип.

— Не огорчайся, — сказала Мэри. — Зато хоть раз в жизни я управилась с рождественскими украшениями до двадцать четвертого декабря.

Из помещения наставников Чип отправился в процедурную. Работал только один аппарат, но ожидающих было всего трое. Когда подошел его черед, он засунул в обрамленное резиной отверстие свою руку, насколько мог глубоко, и благодарно ощутил контакт со сканером и теплое прикосновение инфузионного диска. Ему хотелось долго-долго ощущать щекотно-жужжащее целительное жальце, которое сделает его навечно здоровым, но все произошло даже быстрее обычного, и он забеспокоился, не произошла ли авария в канале связи между аппаратом и Уни. А может быть, на него не хватило препарата? Или была допущена оплошность в обслуживании аппарата в это спокойное воскресное утро?

Тем не менее он перестал волноваться, и когда ехал вверх на эскалаторе, все казалось ему намного лучше — и он сам, и Уни, и Братство, и вся вселенная.

Первое, что он сделал, вернувшись домой, это позвонил Анне ВФ и поблагодарил ее.

В пятнадцать лет он был классифицирован как 663Д — генетик-таксономист четвертого класса — и был переведен в РУС41500, в Академию Генетических Наук. Он изучал элементарную генетику и технику лабораторных экспериментов, а также теорию модуляции и трансплантации. Он катался на коньках и гонял в футбол, посещал музей Пред-У и музей Достижений Братства; у него была подружка из Япы по имени Анна, потом еще одна из Авст, ее звали Пиис. В четверг 18 октября 151 года он и все остальные в Академии сидели до четырех часов утра, наблюдая запуск «Альтаира», потом спали и слонялись полдня без дела.

Однажды вечером неожиданно позвонили родители.

— У нас плохие вести, — сказала мать. — Сегодня утром скончался Папа Ян.

Печаль охватила Чипа и, должно быть, отразилась на его лице.

— Ему было шестьдесят два, Чип, — сказала мать. — Он прожил свою жизнь.

— Никто не живет вечно, — сказал отец.

— Да, — сказал Чип. — Я забыл, какой он был старый. А как вы? Пиис уже прошла классификацию?

Когда разговор окончился, он вышел прогуляться, несмотря на то что шел дождь. Было почти десять вечера. Он отправился в парк, хотя тот уже закрывался.

— Осталось шесть минут, — вежливо улыбнулся ему один номер.

Чип не обратил на это внимания. Ему хотелось ходить под дождем, промокнуть до нитки. Ему так хотелось, вопреки всякому здравому смыслу.

Чип сел на скамью. Парк был безлюден — все ушли. Он думал о Папе Яне, о его высказываниях, диаметрально противоположных его мыслям; вспоминал, как, завернувшись в синее одеяло, там, в подземелье Уни, дед говорил то, что на самом деле думал.

На спинке скамьи кто-то красным мелком коряво вывел «ВОЙНА УНИ!». Кто-то другой — может, тот же самый заболевший номер, устыдясь, — перечеркнул надпись белым. Дождь стал смывать надпись; белые и красные потоки мела смешивались в розовое и капали со спинки.

Чип поднял голову, и заливавший ему лицо дождь должен был вернуть чувство, как от хлынувших из глаз слез.

 

Глава 4

В начале своего третьего, последнего, года в Академии Чип принял участие в замысловатых переселениях и обменах спальными боксами, предпринятых ради приближения каждого к своей девушке или же, наоборот, девушки — к ее кавалеру. Его новое обиталище в общежитии располагалось через два бокса от Айин ДВ, а через коридор помещался ненормально низкорослый номер, Карл ВЛ, который частенько носил с собой альбом для рисования в зеленой обложке и который, хоть и был из тех, кто не лез за словом в карман, тем не менее редко начинал разговор первым.

У этого Карла ВЛ взгляд был всегда сосредоточен, как будто он уже нащупал путь к решению сложного вопроса. Однажды Чип заметил, как тот улизнул из холла после начала первого часа ТВ-сеанса и незаметно вернулся обратно перед самым концом второго, а однажды ночью в общежитии, после того как было выключено освещение, он видел тусклый свет, пробивавшийся сквозь одеяло на койке Карла.

Как-то раз, в ночь с субботы на воскресенье, точнее, уже под утро, когда Чип тихонько возвращался к себе от Айин ДВ, он застиг Карла сидящим на краешке кровати в пижаме и держащим раскрытый альбом перед стоявшим на углу стола фонариком. Рука его совершала быстрые мелкие движения. Линза фонаря была прикрыта, так что лишь узкий лучик вырывался наружу.

Чип подошел поближе и сказал:

— Эту неделю без девочки?

Карл вздрогнул и закрыл альбом. В руке у него был уголь для рисования.

— Извини, что напугал тебя, — сказал Чип.

— Ерунда, все в порядке, — сказал Карл. Лицо его было в тени и обозначалось лишь слабыми отсветами на подбородке и скулах. — Я рано освободился. Это была Пиис КГ. А ты не остался с Айин на всю ночь?

— Она храпит, — сказал Чип.

Карл воспроизвел рассмешивший обоих звук.

— Теперь я собираюсь спать, — сказал он.

— А что ты делал?

— Да так, кое-какие генные диаграммы, — ответил Карл.

Он раскрыл альбом и показал первый лист. Чип подошел ближе, наклонился и посмотрел на рисунки поперечных разрезов генов локации БЗ, старательно нарисованные пером и заштрихованные.

— Я пробовал порисовать углем, — пояснил Карл, — но не получается. — Он закрыл альбом, положил на стол уголь и выключил фонарь. — Спокойной ночи, — попрощался он.

— Спасибо, — сказал Чип. — И тебе спокойной ночи.

Он прошел в свой бокс, ощупью добрался до кровати, лег и стал думать, а действительно ли Карл рисовал гены? Для этой работы уголь не годился — тут и думать нечего. Надо бы переговорить с его наставником Ли ИБ по поводу скрытности Карла и его неестественного поведения. Потом, однако, Чип решил все-таки немного подождать, чтобы убедиться, что Карл действительно нуждается в лечении. Этим он сэкономит и время Ли ИБ, и Карла, и свое собственное. Не стоило поднимать тревогу раньше времени.

Спустя несколько недель наступил День Рождества Вэня, и после парада Чип с компанией других студентов поехал в Сады Развлечений. Они покатались на лодках, потом пошатались по зоопарку. Пока они собирались у фонтана, Чип увидел Карла ВЛ, сидевшего на ограде загона, где держали лошадей; на коленях у него лежал альбом — Карл рисовал. Чип извинился перед приятелями и подошел к Карлу.

Карл заметил приближавшегося Чипа и встретил его улыбкой, закрывая свой альбом.

— Верно, парад был колоссальный? — сказал он.

— Да, мероприятие было — высший класс! — сказал Чип. — Ты рисуешь лошадей?

— Пытаюсь.

— Можно взглянуть?

Карл посмотрел ему в глаза, подумал и сказал:

— Конечно, отчего же нет. — Он перевернул сразу несколько страниц и, не дав возможности Чипу увидеть, что там было, показал рисунок вздыбившегося жеребца, занимавшего весь лист и выполненного густыми и сильными мазками угля. Желваки мускулов напряглись под лоснящейся шкурой; глаз был дик и выпучен; задние ноги дрожали от натуги. Рисунок поразил Чипа — конь был как живой. Все ранее виденные Чипом рисунки были жалким подобием этого. Он подыскивал слова, но единственное, что смог вымолвить, было:

— Это — колоссально, Карл! Чудесно!

— Точного сходства нет, — сказал Карл.

— Есть!

— Нет, нету, — сказал Карл. — Иначе я был бы в Академии Искусств.

Чип еще раз посмотрел на живых лошадей в загоне, потом — на рисунок; опять взглянул на лошадей и увидел, что ноги у них потолще, грудь не так широка.

— Ты прав, — сказал он, снова глядя на рисунок. — Он не точный. Но он… он лучше, чем точная копия.

— Спасибо, — сказал Карл. — Это как раз то, чего мне хотелось достичь. Я его еще не закончил.

Глядя на него, Чип сказал:

— А другие рисунки у тебя есть?

Карл открыл предыдущий лист и показал ему сидящего льва, гордого и настороженного. В правом нижнем углу листа стояла обведенная кружком буква «А».

— Изумительно! — сказал Чип.

Карл перевернул еще несколько страниц. Там были два оленя, обезьяна, парящий орел, две обнюхивающие друг друга собаки, крадущийся леопард.

Чип смеялся.

— У тебя тут целый зоопарк! — воскликнул он.

— Да нет, что ты, — сказал Карл.

На всех рисунках в углу стояла буква «А» в кружочке.

— А это зачем? — спросил Чип.

— У художников принято подписывать свои картины. Чтобы показать, чья это работа.

— Я знаю, — сказал Чип, — но почему именно.

— О, — произнес Карл и стал по одному переворачивать листы. — Это означает «Аши», — объяснил он. — Так меня зовет моя сестра. — Он дошел до рисунка лошади, провел углем по брюху, посмотрел на лошадей в загоне взглядом, выражавшим сосредоточенность и внимательность которого сейчас была объяснима.

— У меня тоже есть прозвище, — сказал Чип. — Чип. Мне его дал мой дед.

— Чип?

— Сокращенно, черепок от старого горшка. Имеется в виду, что я похож на деда моего дедушки. — Чип смотрел, как Карл углем четче обводит задние ноги жеребца, потом отодвинулся от него. — Я, пожалуй, лучше вернусь к своей группе, — сказал он. — Картинки — высший класс. Безобразие, что тебя не классифицировали художником.

Карл посмотрел на него.

— Да, я не профессиональный художник, — сказал он. — И я рисую по воскресеньям и в каникулы, если выдается свободная минута, Я слежу, чтобы рисование не мешало моей работе или еще чему-то, чем я должен заниматься.

— Правильно, — сказал Чип. — Увидимся и общежитии.

В тот вечер после ТВ Чип пришел в свой бокс и обнаружил на столе рисунок лошади. Карл из-за перегородки сказал:

— Ты рад?

— Да, — сказал Чип. — Спасибо. Это — колоссально!

Рисунок теперь стал еще более живым, чем раньше. В углу красовалась буква «А», обведенная кружком.

Чип прикрепил, рисунок к доске для расписаний над письменным столом, и только он закончил, вошла Айин ДВ, возвращая копию «Вселенной», которую одалживала у него.

— Откуда у тебя это? — спросила она.

— Это Карл подарил мне, — сказал Чип.

— Прекрасная картинка, Карл, — оценила Айин. — Ты хорошо рисуешь.

Карл, уже в пижаме, сказал:

— Спасибо. Я рад, что тебе понравилось.

Чипу Айин прошептала:

— Все пропорции не соответствуют. Ну ладно, пускай тут висит. Ты поступил вежливо по отношению к Карлу, что повесил ее тут.

Иногда в свободные часы Чип с Карлом наведывались в музей Пред-У. Карл рисовал эскизы мамонта и бизона, пещерных людей в звериных шкурах, солдат и матросов в форме. Чип бродил по залам, рассматривал древние автомобили, магнитофоны, телевизоры, сейфы и наручники. Он изучал макеты и рисунки старинных зданий: церквей со шпилями и контрфорсами, замков с боевыми башнями, больших и малых жилых домов, их окна и двери, оборудованные хитроумными замками. От окон, по его мнению, должна была быть польза. Наверное, было приятно взглянуть на мир из окна своей комнаты или из окна, рабочего кабинета; от этого человек сам себе мог показаться значительней. По ночам дома с рядами освещенных окон должны были выглядеть привлекательно, даже красиво.

Как-то раз днем Карл зашел в бокс к Чипу и, сжав кулаки, встал подле письменного стола. Чип взглянул на него и подумал, уж не лихорадит ли Карла или что-нибудь еще хуже: лицо его пылало, глаза сузились в щелочки и странно блестели. Но нет, это просто от злости, такой злости, какой Чипу еще не доводилось видеть, злости, от которой у Карла буквально свело судорогой рот, и он не мог говорить. Чип взволнованно спросил:

— Что случилось?

— Ли, — сказал Карл. — Послушай. Ты можешь оказать мне услугу?

— О чем речь! Конечно!

Карл нагнулся к нему и зашептал:

— Попроси у Уни альбом, хорошо? Это для меня. Я только что сделал запрос, и мне Уни отказал. Лежало пять сотен, такая чертова куча, а мне пришлось вернуться и положить на место.

Чип уставился на него.

— Попроси одну штучку, а? — умолял Карл. — Ведь любой может заняться рисованием в свободное время, верно? Ну, пожалуйста.

С мукой в голосе Чип сказал:

— Карл.

Карл поглядел на него, его злость прошла, он выпрямился.

— Нет, — сказал он. — Нет, я… я просто потерял контроль над собой, вот и все Прости меня. Прости, брат. Забудь об этом. — Он хлопнул Чипа по плечу. — Я уже в полном порядке, — сказал он. — Через недельку повторю свой запрос. Все же я слишком много рисовал, я так думаю. Уни лучше знает, что мне нужно. — Он двинулся по коридору в сторону ванной.

Чип, весь дрожа, вернулся к письменному столу, сел и обхватил голову руками.

Это случилось во вторник. Еженедельная встреча Чипа с наставником должна была произойти на следующий день в 10.40 утра, и на этот раз он расскажет Ли ИБ о том, что Карл болен. Теперь он не боялся бить тревогу впустую; ждать столько времени было проявлением безответственности. Ему надо было доложить наставнику о первом же отчетливом признаке нездоровья, когда Карл удрал с ТВ-сеанса (разумеется, он отлучился, чтобы порисовать) или когда он заметил у Карла необычное выражение глаз. Зачем он, черт побери, выжидал? Ему уже слышалось, как Ли ИБ деликатно упрекает его: «Не очень-то по-братски ты поступил, Ли».

Ранним утром в Вуддень он все же решил сначала сходить за балахонами и за свежим номером «Генетика». Он спустился в центр материального снабжения и бродил по проходам между стеллажами. Взял «Генетика» и пачку балахонов, поболтался еще, пока не оказался в секции принадлежностей для рисования. Он увидел стопу альбомов для рисования в зеленых обложках; пятисот штук здесь не было, но семьдесят или восемьдесят лежало, и казалось, что никто не спешит их запрашивать.

Чип пошел к выходу, чувствуя себя в полной растерянности. Хотя, если бы Карл дал обещание не рисовать, раз ему не положено этим заниматься.

Он вернулся. «Любой может попробовать немножко порисовать в свое свободное время, верно?» — вспомнил он слова Карла и взял альбом и пачку углей. Потом направился к ближайшему контрольному посту; сердце замирало, руки дрожали. Он сделал глубокий вдох; потом еще и еще один.

Приложил к сканеру браслет, и контрольные полоски от пачки балахонов, номера газеты, альбома и пачки углей. На все компьютер ответил «Можно». Он поспешил уступить место следующему номеру.

Чип отправился наверх в общежитие. Бокс Карла был пуст, койка не застелена. Он прошел в свой бокс, положил балахоны на полку, а «Генетика» на письменный стол. На первом листе альбома он вывел дрожащей рукой:

«Только в свободное время. Дай мне слово».

После этого положил альбом и угли на кровать, сел к столу и раскрыл «Генетика».

Вернулся Карл, прошел к себе и стал убирать постель.

— Посмотри, это не твои вещи? — позвал Чип.

Карл взглянул на альбом и угли на Чиповой кровати. Чип сказал:

— Они не мои.

— О, спасибо, Чип, — сказал Карл, взяв принадлежности. — Я тебе так благодарен!

— Тебе следует поставить свой имяном на первой странице, — сказал Чип, — если ты собираешься и дальше разбрасывать всюду свои вещи.

Карл отправился в свой бокс, раскрыл альбом и посмотрел на первый лист. Потом, глянув на Чипа, кивнул ему, поднял правую руку и провозгласил:

— Любовь Братства!

В учебные аудитории они спустились вместе.

— Для чего ты испортил первую страницу? — спросил Карл.

Чип улыбнулся.

— Я не шучу, — сказал Карл. — Ты не слышал, что записки следует писать на клочке ненужной бумаги?

— Слава Христу, Марксу, Буду и Вэню, — ответил Чип.

В декабре того самого, 152 года пришла страшная весть о Серой Смерти, истребившей все марсианские колонии, кроме одной, и все произошло всего за девять коротких дней. В Академии Генетических Наук, как во всех остальных организациях Братства, воцарилась тишина бессилья, которую сменил траур, а вслед за ним массовая готовность оказать помощь Братству, пережившему страшное бедствие. Каждый трудился напряженно, как мог, не считаясь со временем. Свободное время было сокращено наполовину; занятия шли даже по воскресеньям и лишь полдня было отведено на празднование Рождества. Из всех наук лишь генетика была способна создать новые, полные сил, в грядущих битвах поколения; каждый торопился завершить свою учебу и отправиться к месту первого назначения. Со всех стен смотрели большие черно-белые плакаты: «ВОЗРОДИМ МАРС!»

Упоение ударным трудом длилось несколько месяцев. Полностью выходные дни были восстановлены только к Рождеству Марксову, но теперь никто толком не знал, на что употребить свободное время. Чип и Карл в такой выходной поплыли со своими девушками на лодке на один из островов на озере в Саду Развлечений позагорать на большой плоской скале. Карл рисовал портрет своей девушки. Насколько было Чипу известно, это был первый раз, когда Карл рисовал человеческое существо с натуры.

В июне Чип взял еще один альбом для Карла.

Занятия в Академии закончились на пять недель раньше срока, и они получили назначения: Чип — в научно-исследовательскую лабораторию генетики вирусов в США 90058; Карл — в Институт Энзимологии в ЯП 50319.

Вечером накануне отъезда из Академии они упаковывали свои рюкзаки. Карл вытащил альбомы в зеленых обложках, хранившиеся в ящиках его стола — дюжину из одного ящика, полдюжины из другого и еще из других ящиков; на койке их выросла уже целая гора.

— Тебе не уместить их все в рюкзак, — сказал Чип.

— Я и не собираюсь, — сказал Карл. — Это уже прошлое, они мне больше не нужны. — Он сидел на койке, перелистывая один из альбомов и вырывая некоторые рисунки.

— Можно мне взять несколько штук? — спросил Чип.

— Конечно, — сказал Карл и кинул ему альбом.

Большей частью это были наброски, сделанные в музее Пред-У. Чип взял один рисунок, на котором был изображен человек в кольчуге, держащий на плече арбалет, и еще один с чесавшейся человекообразной обезьяной.

Карл собрал в охапку почти все альбомы и пошел с ними по коридору к мусоропроводу. Чип положил свой альбом на койку и взял другой.

В нем были изображены обнаженные мужчина и женщина, стоявшие в парке на окраине большого безлико-бетонного города. Они были выше, чем предписывала норма, красивы, и невероятно благороден был их облик. Женщина сильно отличалась от мужчины не только по признакам пола — у нее были длинные волосы, высокая грудь, и вообще вся фигура была более мягко округлена. Это был потрясающий рисунок — что-то в нем волновало Чипа, но он не знал, что именно.

Он стал рассматривать другие листы с мужчинами и женщинами; чем дальше, тем больше уверенности чувствовалось в руке художника, силы в рисунке, его линии становились лаконичнее и четче. Это были лучшие рисунки из когда-либо сделанных Карлом, но в каждом что-то беспокоило Чипа, чего-то здесь не хватало, но Чип никак не мог уловить несоответствие.

И вдруг его осенило и ужаснуло — все они были без браслетов!

Чип еще раз внимательно рассмотрел, и у него заныло под ложечкой. Без браслетов! Ни на ком из них не было браслета. И это нельзя было даже оправдать тем, что рисунки не закончены — в углу каждого стоял знак «А» в кружочке.

Он положил альбом, пошел и сел к себе на кровать. Чип смотрел, как вернувшийся Карл собрал остальные альбомы и, улыбаясь, унес их.

В гостиной танцевали, но из-за событий на Марсе — уныло и мало. Позже Чип ушел со своей девушкой к ней в бокс.

— Что случилось? — спросила она.

— Ничего, — ответил Чип.

Карл также задал ему этот вопрос утром, когда они сворачивали свои одеяла.

— Что случилось, Ли?

— Ничего.

— Грустно уезжать?

— Немного.

— Мне тоже. Дай-ка мне твои простыни, я пойду брошу их в мусоропровод.

— Какой у него имяном? — спросил Ли ИБ.

— Карл ВЛ 35С7497, — сказал Чип.

Ли ИБ тотчас записал.

— А что именно тебя беспокоит? — спросил наставник.

Чип обтер ладони о свои бедра.

— Он нарисовал несколько картинок с номеров, — сказал он.

— Ведущих себя агрессивно?

— Нет, нет, — сказал Чип. — Просто фигуры — стоящие или сидящие, в совокуплении или играющие с детьми.

— Ну и что здесь такого?

Чип глянул поверх письменного стола.

— Они были без браслетов, — сказал он.

Ли ИБ молчал. Чип смотрел на Ли, тот смотрел на Чипа. Чуть погодя Ли ИБ сказал:

— Несколько рисунков?

— Целый альбом.

— И на всех нет браслетов?

— Ни на одном.

Ли ИБ сделал глубокий вдох и затем выпустил воздух сквозь сжатые зубы серией коротких быстрых шипений. Он заглянул в блокнот.

— КВЛ 35С7497, — сказал он.

Чип согласно кивнул.

Он порвал рисунок лучника в кольчуге, который был агрессивен, разорвал и рисунок с обезьяной. Отнес клочки в мусоропровод.

Потом сложил свои пожитки в рюкзак — ножницы, и футляр с зубной щеткой, и рамку с фотографиями родителей и Папы Яна — и застегнул его.

Пришла девушка Карла с сумкой на плече.

— Где Карл? — спросила она.

— В медцентре.

— О, — произнесла она. — Передай ему, что я заходила попрощаться, хорошо?

— Конечно.

Они поцеловали друг друга в щеку.

— До свиданья, — сказала она.

— Всего тебе.

Она ушла по коридору. Мимо прошли еще несколько студентов, но уже и не студентов. Они улыбнулись Чипу и кивнули ему на прощанье.

Он оглядел опустевший бокс. К доске по-прежнему приколот рисунок лошади. Он подошел и стал смотреть на него — вот он, вставший на дыбы жеребец, такой живой и дикий. Почему Карлу было не ограничиться животными в зоопарке? Зачем он стал рисовать людей?

Чипа вдруг стало охватывать чувство, что он поступил неправильно — не надо было говорить Ли ИБ про рисунки Карла, хотя он, конечно, знал, что поступил правильно. Что было плохого в том, что он помог заболевшему брату? Неправильно было бы не сказать об этом, промолчать, как раньше, а Карл пусть продолжал бы рисовать номеров без браслетов и усугублять свое заболевание. В конце концов, он мог дойти до того, что стал бы рисовать номеров, действующих агрессивно. Дерущихся!

Конечно же, он поступил правильно.

Однако чувство своей неправоты оставалось и росло, превращаясь в чувство вины. Вопреки логике.

Почувствовав кого-то за спиной, Чип круто обернулся. Он подумал, что, может быть, это Карл пришел поблагодарить его. Но нет — просто кто-то, проходя, замедлил шаг у бокса.

Но это все равно рано или поздно произойдет: Карл после медцентра подойдет к Чипу и скажет: «Спасибо, Ли, за помощь. Я и в самом деле был болен, но теперь мне намного лучше», а он на это скажет ему: «Благодари не меня, брат, благодари Уни», на что Карл ответит: «Нет, нет»— и пожмет ему руку.

Вдруг Чипу захотелось оказаться где-нибудь не здесь, не слышать слов благодарности Карла за оказанную помощь. Он схватил свой рюкзак, опрометью выскочил в коридор, остановился в неуверенности, вбежал обратно в бокс. Снял с доски рисунок лошади, раскрыл рюкзак, вложил рисунок между страницами блокнота, закрыл рюкзак и пошел.

Он сбегал по идущему вниз эскалатору, извинялся, мешая другим номерам, опасаясь, как бы Карл его не нагнал; он бежал по всем эскалаторам до самого нижнего этажа, прямо на перрон станции монорельсовой дороги, откуда он долго ехал в аэропорт. Он стоял спокойно и не оглядывался.

Наконец он подошел к сканеру. Постоял лицом к нему и тронул панель браслетом. Замигало зеленое «Можно».

И он поспешно прошел через ворота.

 

Глава 1

Между июлем 153 и марксом 162 годов у Чипа было четыре назначения: два в исследовательских лабораториях в США, потом совсем недолго он прослужил в Институте генной инженерии в Инде, где прослушал курс лекций о последних достижениях в области индуктивной мутации, и, наконец, пять лет он проработал на заводе гемосинтетики в Чи. Ему дважды повышали класс, и к 162 году он стал генетиком-таксономистом второго класса.

За эти годы он вел себя, как обычный, всем довольный член Братства. Он был исполнителен, дома занимался физкультурой, участвовал в рекреационных программах, проявлял еженедельную секс-активность, ежемесячно звонил домой и раз в два года навещал родителей, не пропускал ТВ-сеансов и лечебных процедур, аккуратно посещал своего наставника. Он не испытывал ни физического, ни душевного дискомфорта, о котором следовало бы сообщить наставнику.

А вот состояние его духа было далеко от нормального. Чувство вины, с которым он покинул Академию, заставляло его быть скрытным со своим следующим наставником, он держал в себе то чувство. Оно, хотя и было неприятным, тем не менее оставалось самым сильным из когда-либо пережитых им и странным образом расширяло его ощущение бытия; а его молчание — он сообщал наставнику лишь, что чувствует себя хорошо, и изображал из себя расслабленного, удовлетворенного жизнью номера — с годами привело к тому, что он и с остальными был необщителен, относясь ко всем настороженно. Все, что ни возьми: унипеки, балахоны, стандартные и однообразные жилища, одинаковые мысли, а в особенности работа, которую он исполнял, в конце концов подтверждало универсальную стандартность всего сущего — все теперь вызывало в нем сомнение. Не было никакой, хотя бы самой призрачной, альтернативы чему бы то ни было, поэтому он продолжал терзаться сомнениями и — молчать. Лишь первые несколько дней после очередной процедуры он был по-настоящему таким номером, какого изображал из себя.

Единственная в мире вещь не подлежала сомнению — сделанный Карлом рисунок лошади. Он вставил его в раму — не из снабцентра, а собственноручно смастеренную из деревянных реечек, отодранных от задней стенки ящика стола и гладко оскобленных — и повесил у себя в комнате в США, потом в Инде, потом в Чи. На него было гораздо приятней глядеть, чем на Вэня, выступающего перед врачами, или на выступающего перед врачами «Пишущего Маркса», или на Христа, изгоняющего менял из храма.

В Чи он надумал было жениться, но ему было сказано, что он не предназначен для воспроизводства номеров, и потому в браке не виделось большого смысла.

В середине маркса 162 года, незадолго до его двадцать седьмого дня рождения, Чипа вновь перевели в Институт генной инженерии в ИНД 26110 и определили во вновь образованный Центр генной субклассификации. Новейшие микроскопы обнаружили различия в генах, ранее казавшихся идентичными, и он был одним из сорока специалистов 663В и 663С, решавших проблемы определения субклассификации. Его комната находилась в четвертом по счету здании от Центра, что позволяло ему дважды в день совершать небольшую пешую прогулку. Вскоре он и девушку себе нашел, которая жила этажом ниже. Нового наставника звали Боб РО, и он был на год моложе Чипа. Жизнь здесь, судя по всему, предстояла такая же, как прежде.

Но однажды апрельским вечером, когда он собирался перед сном почистить зубы, он обнаружил что-то белое в футляре своей зубной щетки. Весьма озадаченный этим фактом, он извлек предмет из футляра. Это был плотно сложенный втрое листок бумаги. Он положил футляр, расправил бумажный квадратик, покрытый машинописным текстом:

«Вы производите впечатление весьма необычного номера. Например, вы задумывались о классификации, которую хотели бы избрать для себя. Не хотите ли познакомиться с другими необычными номерами? Подумайте об этом. Вы живой лишь отчасти. Мы можем вам помочь больше, чем вы полагаете».

Записка удивила Чипа тем, что есть кто-то, кто знает о его прошлом, он был встревожен, что она была передана ему тайно, обескуражен он был и фразой: «Вы живой лишь отчасти». Чьей-то осведомленностью о его прошлом, способом доставки и фразой «Вы ведь живой лишь отчасти». Что означало это непонятное утверждение и вообще все это странное послание? И кто всем другим местам для записки предпочел зубную щетку? Но ведь и в самом деле лучше места было не придумать, сообразил он; так записка наверняка могла попасть только в его руки. Так кто же столь расчетливо положил ее сюда? Раньше вечером или на протяжении дня в комнату мог войти кто угодно. По меньшей мере два других номера заходили к нему: на его информдоске были две записки — от его подружки, Пиис СК, и от секретаря домового клуба фотолюбителей.

Он почистил зубы, лег в постель и перечитал записку. Ее автор или один из тех «необычных номеров» должен был иметь доступ к ячейкам памяти Уни-Компа, относящихся к отрочеству Чипа, когда он предавался размышлениям насчет самостоятельного выбора профессии, и одно это могло заставить группу подумать, что он мог им сочувствовать. А сочувствовал ли он им? Они не были нормальными, это несомненно. А он сам? Нормален ли был он сам? «Мы можем помочь вам больше, чем вы полагаете». Что могло означать это? Какая такая помощь? В чем? И если бы он решил, что хочет с ними познакомиться, что ему надлежало в этом случае сделать? Скорей всего, ждать следующей записки, какого-то иного контакта.

«Подумайте об этом», — говорилось в записке.

Прозвучал удар гонга ко сну, Чип скатал записку и сунул ее за корешок книги «Житейская мудрость Вэня», лежавшей у него на ночном столике. Он выключил электричество, лег и стал размышлять. Это волновало, но как-то по-другому, и к тому же было интересно. «Не хотите ли познакомиться с другими необычными номерами?»

Бобу РО он об этом не сказал ни слова. Всякий раз, приходя к себе в комнату, он надеялся обнаружить в зубной щетке еще записку, но не находил. По дороге на работу и домой, садясь в гостиной перед экраном ТВ, стоя в очереди в столовую или в снабцентре, он изучал глаза окружавших его номеров, был начеку, готовый перехватить несущую в себе намек фразу или хотя бы взгляд, движение головы, приглашающее его последовать. Никого и ничего.

Прошло четыре дня, и он уже начал думать, что записка была не более чем плоской шуткой приболевшего номера или — хуже того — замаскированным тестом. Может быть, сам Боб РО написал это, чтобы проверить, доложит ли ему Чип о записке? Нет, это было бы смехотворно, он действительно заболевал.

Он был заинтригован, даже взволнован и полон надежд — сам не зная на что, — но теперь, по прошествии многих дней, в течение которых не было ни записки, ни контакта, он сделался раздражительным и испытывал разочарование.

И вот спустя неделю пришла еще одна записка: такой же втрое сложенный листок в футляре зубной щетки. Он извлек его, возбуждение и надежда охватили его с прежней силой. Развернув бумажку, он прочел:

«Если вы хотите с нами познакомиться и узнать, какой может быть наша помощь, будьте между зданиями Д16 и Д18 на Нижней Площади Христа завтра вечером в 11.15. По пути не отмечайтесь на сканерах. Если сканер находится в поле зрения номеров, измените маршрут. Я буду ждать до 11.30».

Внизу была напечатана подпись Снежинка.

Тротуары были почти безлюдны, а те немногие номеры, что попадались по пути, спешили к своим койкам и сосредоточенно глядели только вперед. Лишь однажды ему пришлось изменить маршрут, потом он прибавил шагу и достиг Нижней Площади Христа точно в 11.15. Чип пересек освещенное луной белое пространство с неработающим фонтаном, в котором отражалась луна, и нашел дом Д16 и темневший проход, отделявший это здание от Д18.

На первый взгляд здесь никого не было, но вскоре, на расстоянии нескольких метров, он заметил в тени белый балахон, отмеченный знаком, напоминавшим медцентровский красный крест. Он ступил в сумрак и приблизился к номеру, безмолвно стоявшему у стены Д16.

— Снежинка? — спросил он.

— Да. — Голос принадлежал женщине. — Сканеров не касались?

— Нет.

— Необычное ощущение, правда? — Она была в тонкой светлой маске, плотно прилегавшей к лицу.

— Я уже поступал так, — ответил он.

— Молодец.

— Только однажды — и меня на это толкнули.

Она показалась ему старше его, но не понять было на сколько.

— Теперь мы пойдем в одно место, оно в пяти минутах ходьбы отсюда, — сказала она. — Мы там регулярно собираемся. Нас шестеро — четыре женщины и два мужчины. Соотношение ужасное, и я рассчитываю его улучшить с вашей помощью. Мы намерены предложить вам кое-что; если вы решите, что вам это подходит, то впоследствии вы могли бы стать одним из наших. А если нет — то и суда нет, и сегодняшняя встреча будет нашей первой и последней. В таком случае — вы должны нас понять — мы не можем допустить, чтобы вы видели наши лица и место, где происходят наши встречи. — Она вынула руку из кармана, в ней было что-то белое. — Я вынуждена завязать вам глаза, — сказала она. — Поэтому и мне приходится прятать свое лицо под этой медицинской маской, чтобы, когда поведу вас, все выглядело естественно.

— В такой поздний час?

— Так мы поступали и раньше, и все сходило благополучно, — сказала она. — Вы не возражаете?

Он пожал плечами и сказал:

— Да нет.

— Приложите это к своим глазам. — Женщина дала ему два комка ваты. Он зажмурился и приложил их к глазам, придерживая пальцами, а она стала накладывать ему на голову повязку; он убрал пальцы и наклонил голову, чтобы помочь ей. Она все наворачивала и наворачивала бинт на лоб, на глаза, на щеки.

— А может, вы на самом деле из медцентра? — пошутил он.

— Разумеется, — ответила она с легкой усмешкой и, натянув конец бинта, засунула его под повязку, потом взяла Чипа за руку, повернула в сторону площади, и — он понял — они двинулись.

— Не забудьте про свою маску, — сказал он.

Она резко остановилась.

— Спасибо за напоминание, — сказала она. Выпустила его руку из своей, затем чуть погодя взяла опять. Так они продолжали путь.

Звук их шагов стал тише, не отражался уже от окружавших домов, ветерок слегка холодил ему лицо ниже повязки — они шли через площадь. Рука Снежинки тянула его влево, в направлении, противоположном Институту.

— Когда мы придем, — сказала она, — я залеплю наши браслеты пластырем. Мы даже друг от друга скрываем наши имяномы. Я ваш знаю, потому что это я вас засекла, а другие не знают; им известно только, что я привожу перспективного номера. Впоследствии один или двое из них, возможно, вынуждены будут поинтересоваться вашими данными.

— Вы проверяете сведения о прошлом каждого, кого приглашаете к себе?

— Нет. А зачем?

— А разве вы не так «засекли» меня, разузнав, что я когда-то размышлял по поводу самоклассификации?

— Сейчас будут три ступеньки вниз, — предупредила она. — Нет, это было лишь подтверждением. Еще две и еще три. Собственно, я засекла вас благодаря вашему виду, по которому не скажешь, что вы на все сто процентов в лоне Братства. Вы тоже научитесь отличать таких, если присоединитесь к нам. Я узнала, кто вы такой, и потом зашла в вашу комнату и увидала на стене картину.

— Лошади?

— Нет, картину «Пишущий Маркс», — пошутила она. — Ну, разумеется, рисунок лошади. Вы рисуете так, как не придет в голову рисовать ни одному обычному номеру. А уж потом я изучила ваши данные.

Они миновали площадь и пошли на запад. Чип не мог понять — то ли вдоль блока «К», то ли «Л».

— Ошибочка у вас вышла, — сказал он. — Рисовал картину другой.

— Рисовали ее вы, — сказала она, — вы запрашивали уголь и альбомы.

— Но не для себя — для номера, который это нарисовал. Мой друг по Академии.

— Что ж, это интересно, — сказала она. — Жульничество на заявках еще более обнадеживает меня. Так или иначе, рисунок вам нравится, раз вы решили вставить его в рамку и сохранить. Или рамку тоже сделал ваш друг?

Чип улыбнулся.

— Нет, — сказал он, — тут вы не промахнулись.

— Теперь поворачиваем направо.

— Вы наставник?

— Я?! Гнусь какая! Нет, конечно.

— Но у вас есть возможность добывать данные прошлых обследований?

— Иногда.

— Вы из Института?

— Не задавайте столько вопросов, — сказала она. — Подумайте лучше, как вы хотите, чтобы мы вас называли вместо Ли РМ.

— Чипом, — сказал он.

— Чип? Ну уж нет, — сказала она, — не говорите первое, что вам пришло на ум. Вам подошло бы нечто вроде Пирата или Тигра. У нас есть Король и Маттиола, Леопард и Тишь и еще Пташка.

— Чипом меня прозвали, когда я был мальчиком, — сказал он. — Мне это привычно.

— Прекрасно, — сказала она, — но это не то, что выбрала бы я. Вы знаете, где мы находимся?

— Нет.

— Отлично. Сейчас налево.

Они вошли в дверь, поднялись вверх по лестнице, прошли еще через одну дверь и попали куда-то в гулкий зал, по которому они долго шли, поворачивая в разные стороны, словно бы лавировали среди беспорядочно наставленных предметов. Они шли по неработающему эскалатору, затем по коридору, поворачивающему направо.

Она остановила его и попросила браслет. Он протянул руку, и его браслет был плотно прижат и чем-то обернут. Он прикоснулся к тому месту, где был его имяном, и ощутил гладкую поверхность. Это ощущение и его незрячесть вызвали у него вдруг чувство какой-то бестелесности или невесомости, будто ему предстояло проплыть сквозь дверь, наружные стены вверх, в небо, в космос и там обратиться в ничто.

Она опять взяла его руку в свою. Они прошли еще немного и остановились. Он услышал, как она условным знаком постучала в дверь — один стук и два повторных. Дверь отворилась, голоса внутри притихли.

— Здравствуйте, — приветствовала она своих, ведя его перед собой. — Это Чип. Он на этой кличке настаивает.

Задвигались по полу стулья, раздались приветственные возгласы. Чья-то рука пожала его руку.

— Я — Король, — представился мужчина. — Я рад, что вы решили прийти.

— Спасибо, — сказал Чип.

Он ощутил еще чье-то рукопожатие. Оно было крепче.

— Снежинка говорила, вы настоящий художник. Меня зовут Леопард, — представился после короткой паузы мужчина постарше Короля, судя по его голосу.

Одно за другим последовали рукопожатия женщин и представления:

— Привет, Чип! Меня зовут Маттиола.

— А меня Пташка Надеюсь, вы станете постоянным гостем.

— А я Тишь, жена Леопарда. Хэлло!

Это была пожилая женщина, первые же две — молодые.

Чипа подвели к стулу и усадили. Руки нащупали слегка закругленный край стола; по-видимому, стол был большим — овальным или круглым. Все сели. Снежинка — справа от него, разговаривала; кто-то сидел слева. Чип уловил запах дыма и потянул носом, пытаясь определить, что горит. Похоже, кроме него, никто не замечал запаха.

— Что-то горит, — сказал он.

— Табак, — ответил ему немолодой женский голос. Это сказала Тишь, сидевшая слева.

— Табак? — переспросил он.

— Мы его курим, — пояснила Снежинка. — Не хотите попробовать?

— Нет, — отказался он.

Послышались смешки.

— Это не смертельно, — сказал Король, он сидел тоже слева, но подальше. — И, полагаю, более того — не бесполезно.

— Это так приятно, — сказала одна из молодых женщин, сидевшая напротив.

— Благодарю, не надо, — отказался Чип.

Опять раздался смех, они немного поговорили между собой, потом замолчали. На его правой руке, покоившейся на столе, лежала рука Снежинки, ему хотелось ее высвободить, но он удержался. Глупо было приходить сюда. Чего ради сидел он тут с завязанными глазами среди этих больных номеров, взявших себе псевдонимы? Его ненормальность не шла ни в какое сравнение с их состоянием. Табак! Это вещество было выведено из употребления сто лет назад. Откуда, черт возьми, они его откопали?

— Мы вам приносим свои извинения, Чип, за эту повязку, — сказал Король. — Я полагаю, Снежинка вам объяснила, чем вызвана такая необходимость.

— Да, объяснила, — сказал Чип.

Снежинка тоже сказала:

— Да, объяснила.

Она освободила ладонь Чипа, и он сцепил обе руки на коленях.

— Мы аномальны — это очевидно, — сказал Король. — Мы делаем массу вещей, которые всеми трактуются как свидетельства заболевания. Мы же полагаем, что это не совсем так. Мы знаем, что это не так. — Голос у него был громкий, низкий и авторитетный. Чипу он представлялся крупным, могучим мужчиной лет сорока. — Я не намерен вдаваться в детали, — сказал Король, — потому что в вашем теперешнем состоянии они вас огорчат и шокируют, как шокировало и огорчило вас то, что мы курим табак. Вы сами все узнаете со временем, в будущем, если оно будет у нас с вами.

— Что вы хотите сказать, — поинтересовался Чип, — говоря о моем «теперешнем состоянии»?

Какое-то время все молчали. Женщина кашлянула.

— Сейчас вы «нормализованы» — одурманены недавней лечебной корректировкой, — сказал Король.

Чип сидел тихо, повернув голову на голос Короля, ошарашенный показавшимся ему глупым высказыванием. Вникнув в смысл слов, он сказал:

— Я не нормализован и не одурманен.

— Но это действительно так, — возразил ему Король.

— Все Братство в таком состоянии, — сказала Снежинка, а за ней, дальше за столом, послышался пожилой мужской голос, принадлежавший Леопарду:

— Каждый, не вы один.

— Что представляет собой, по-вашему, лечебная процедура? — задал вопрос Король.

— Ну, вводят вакцины, энзимы, контрацептивы, иногда транквилизатор, — ответил Чип.

— Транквилизатор — всегда, — сказал Король. — А еще ЛПК, который снижает до минимума агрессивность, но при этом притупляет чувство радости, затормаживает восприятие, уничтожает все сколько-нибудь энергичные импульсы, вырабатываемые вашим мозгом.

— Кроме того, еще секс-депрессант, — сказала Снежинка.

— Да, и это тоже, — сказал Король. — Десять минут еженедельного механического секса — лишь малая толика того, что вы могли бы иметь.

— Я вам не верю, — сказал Чип. — Ни единому вашему слову.

Все, как один, стали убеждать его, что услышанное им — чистая правда.

— Вы занимаетесь генетикой, — сказал наконец Король. — Разве генная инженерия не этим занимается? Снятием агрессивности, контролем полового влечения, внедрением в сознание чувства долга, полезности, послушания и благодарности? Сейчас пока для этого служат «процедуры», а обеспечив всех одинаковым цветом кожи, ростом и весом, генетика займется тем, что сделает у всех и мысли одинаковыми.

— Процедуры нам помогают, — сказал Чип.

— Они помогают Уни, — сказала женщина с противоположной стороны стола.

— И поклонникам Вэня, запрограммировавшим Уни, — сказал Король. — Но не нам, во всяком случае они не столько нам помогают, сколько нас калечат. Они превращают нас в механизмы.

Чип отрицательно покачал головой, потом еще раз.

— Снежинка говорила нам, — это был спокойный и суховатый голос Тиши, который так соответствовал ее прозвищу, — что у вас аномальные склонности. Вы не замечали, что сильней всего они дают о себе знать перед очередной процедурой, а после нее сразу ослабевают?

Снежинка сказала:

— Я готова поспорить, что вы изготовили ту рамку перед процедурой, за день или за два, а ни днем или двумя позже.

Он на минуту задумался.

— Не помню, — сказал он, — но когда я был мальчиком и думал о выборе профессии, после процедуры мне это казалось глупостью и архаизмом, а накануне процедуры волновало.

— Вот об этом и речь, — сказал Король.

— Да, но это было нездоровое волнение!

— Оно было здоровое, — сказал Король, а с другой стороны стола раздался женский голос:

— Вы были живым, вы что-то чувствовали. Любое чувство здоровее, чем полное бесчувствие.

Он вспомнил ощущение своей вины, которое охватило его после случая с Карлом и которое он утаивал от наставников. Он кивнул.

— Да, — сказал он, — так могло быть. — Он поворачивал голову к Королю, к женщине, к Леопарду и Снежинке, жалея, что глаза его завязаны и он не может взглянуть на них. — Но я не понимаю, — сказал он, — вы-то получаете процедуры или нет? Тогда вы…

— Мы получаем редуцированные дозы, — сказала Снежинка.

— Да, мы получаем лечебные процедуры, — сказал Король, — но мы научились нейтрализовывать некоторые компоненты инъекций, потому мы не совсем механизмы, которыми нас считает Уни.

— Это как раз то, что мы и вам предлагаем, — сказала Снежинка. — Так можно больше видеть и больше чувствовать, больше делать и доводить дело до конца.

— Но и бывать несчастливым; скажи ему и об этом. — Голос был новый, мягкий, но отчетливый, голос другой молодой женщины. Она сидела с противоположной стороны стола, левее, ближе к Королю.

— Это не совсем так, — сказала Снежинка.

— Нет, так, — возразил тот же четкий, почти девичий голос. «Ей не более двадцати», — подумалось Чипу. — Настанет день, когда вы возненавидите Христа, Маркса, Вуда и Вэня, — сказала она. — Настанет день, когда вы захотите поджечь Уни. Настанет день, когда вам захочется сорвать с руки браслет и сбежать в горы к неизлечимым. Только для того, чтобы делать то, что вам хочется, иметь возможность выбора и жить своей собственной жизнью.

— Маттиола! — попыталась остановить ее Снежинка.

— Настанет день, когда вы возненавидите нас, — продолжала Маттиола, — за ваше пробуждение, за то, что мы помешали делать из вас механизм. Вселенная — дом для машин, а люди в ней — пришельцы.

— Маттиола, — вновь сказала Снежинка, — мы же хотим, чтобы Чип присоединился к нам. Зачем сразу его отпугивать? — Чипу же она сказала: — Маттиола по-настоящему аномальна.

— В словах Маттиолы есть много правды, — сказал Король. — Я полагаю, у каждого из нас бывают моменты, когда мы жалеем, что нет места, куда можно было бы уйти, поселения или колонии, где мы могли бы быть себе хозяевами.

— Только не я, — сказала Снежинка.

— И поскольку такого места нет, — продолжал Король, — мы иной раз чувствуем себя несчастными. Не ты, Снежинка, я знаю; ты — редкое исключение. Но обычно способность чувствовать счастье означает также и способность быть несчастным. Но, как сказала Пташка, любое чувство лучше и здоровей, чем полное его отсутствие; и моменты, когда чувствуешь себя несчастным, в самом деле не столь уж часты.

— Нет, часты, — сказала Маттиола.

— О, гнусь! — воскликнула Снежинка. — Давайте прекратим этот разговор о несчастье.

— Не волнуйся, Снежинка, — сказала Пташка с той стороны стола, — если Чип вскочит и побежит, вы успеете подставить ему подножку.

— Ха-ха-ха, гнусь, гнусь, гнусь, — сказала Снежинка.

— Снежинка, Пташка! — мягко урезонил их Король. — Ладно, Чип, каков же ваш ответ? Вы хотите получать сниженную дозировку во время процедур? Это делается постепенно. Первая ступень легкая; и если вам не понравится ваше самочувствие, спустя, скажем, месяц с этого момента вы сможете пойти к своему наставнику и сказать, что вас инфицировала группа очень нездоровых номеров, которых вы, к несчастью, не можете идентифицировать.

После паузы Чип произнес:

— Хорошо. Что я должен делать?

Снежинка сжала его руку.

— Хорошо, — шепнула Тишь.

— Минуточку, сейчас раскурю свою трубку, — сказал Король.

— Вы все курите? — спросил Чип. Запах горелого усилился, и в носу у него свербило и щипало.

— Сейчас нет, — сказала Тишь. — Сейчас только Король, Маттиола и Леопард.

— В общем-то, мы все курим, — сказала Снежинка. — Но это же не все время. Покурил — перестал, потом снова покурил.

— А где вы берете табак?

— Сами выращиваем, — гордо сказал Леопард. — Тишь и я. В парковой зоне.

— В парковой зоне?

— Совершенно верно, — сказал Леопард.

— У нас два места, — сказала Тишь. — А в прошлое воскресенье мы подыскали третье.

— Чип, — сказал Король, и Чип повернулся к нему и стал слушать. — Первый шаг заключается в следующем: вам надо вести себя, как после передозировки. Снизить темп работы, стать медлительней в занятиях спортом — во всем; но снижать темп надо слегка, не резко, не привлекая к себе внимания. Попробуйте допустить мелкую ошибку в работе, через несколько дней еще одну. И в сексе не слишком проявляйте себя. Для этого накануне встречи с девушкой примените мастурбацию — таким способом вам не придется симулировать неудачу.

— Мастурбация?

— О, какой же ты наивный! — воскликнула Снежинка.

— Вызовите у себя оргазм с помощью руки, — пояснил Король. — А после не слишком переживайте, когда у вас не получится с девушкой. Пусть она сообщит своему наставнику; вы своему не говорите. Не обнаруживайте никакого волнения, не переживайте по поводу ошибок, опоздания на свидание, ну и всего такого. Пусть все это замечают и докладывают другие.

— Задремите на ТВ-сеансе, — посоветовала Пташка.

— До очередной процедуры у вас осталось десять дней, — сказал Король. — На вашей следующей еженедельной встрече с наставником, если вы будете себя до этого вести, как я сказал, ваш наставник станет выведывать у вас причину апатии. Но вы и тут не проявляйте беспокойства. Апатия, ну и ладно. Если вы все правильно проделаете, вам немного снизят дозу депрессанта; этого хватит, чтобы через месяц вы захотели узнать, как выйти на следующую ступень.

— Вроде бы не так уж и трудно, — сказал Чип.

— Да, конечно! — заметила Снежинка.

— У нас получилось — и у вас получится, — добавил Леопард.

— Однако есть опасность, — предупредил Король. — Несмотря на то что лекарственная доза будет слабей, чем обычно, ее эффект в первые несколько дней будет все еще сильным. Вы будете переживать от того, что вы наделали, вас будет подмывать признаться во всем наставнику и получить более сильную дозу, нежели обычно. И нельзя предсказать, достанет ли вам сил устоять перед этим позывом. Мы прошли через это, другим не удавалось. В минувшем году были двое — они прошли через снижение дозы, но потом не выдержали и через день или два после процедуры признались.

— А не вызовет ли подозрения у наставника моя апатия? — Он должен был слышать о тех, что хитрили раньше.

— Да, — сказал Король, — но существуют и признанные случаи снижения активности, когда потребность номера в депрессантах снижается. Так что, если вы будете действовать по нашим рекомендациям, вам снизят дозу. Лишь ваше желание признаться во лжи должно вызвать беспокойство.

— А вы, — заговорила Маттиола, — все время повторяйте про себя: это медикаменты заставляют меня думать, что я захворал и мне нужно обратиться за помощью, только они, введенные мне без моего согласия.

— Без моего согласия? — переспросил Чип.

— Да, — сказала она, — ваше тело принадлежит вам, но не Уни.

— Сдадитесь вы или устоите, — сказал Король, — зависит от того, насколько способен ваш рассудок сопротивляться химическому воздействию, и здесь, к сожалению, ваши возможности ограничены. Хотя, по тому, что мы знаем о вас, могу сказать, что вы имеете неплохие шансы.

Они дали ему еще кое-какие указания по части демонстрации апатии — забыть пару раз съесть завтрак, завалиться спать до того, как прозвучит гонг ко сну, после чего Король попросил Снежинку отвести Чипа обратно к месту их встречи.

— Я надеюсь, мы увидим вас здесь, Чип, — сказал он. — Уже без повязки.

— Я тоже надеюсь, — сказал Чип и встал, отодвигая свой стул.

— Счастливо, — сказали Тишь, Пташка и Леопард. Последним было пожелание Маттиолы:

— Удачи вам, Чип!

— Что будет, если я устою перед искушением признаться?

— Мы узнаем об этом, — сказал Король, — и один из нас вступит с вами в контакт дней через десять после очередной процедуры.

— Каким образом вы узнаете?

— Узнаем.

Снежинка взяла его за руку.

— Все в порядке, — сказал он всем на прощанье. — Благодарю вас. За все.

В ответ раздались вежливые фразы: «Не за что», «Приходите, ждем вас, Чип», «Рад быть вам полезен». Прозвучало это странновато, но потом, когда Снежинка выводила его из комнаты, он понял, в чем была странность — никто не сказал: «Благодари Уни».

Шли медленно, Снежинка держала его за руку не как медсестра, а как девушка, гуляющая со своим первым парнем.

— Не верится, — сказал он, — что ощущаемое и видимое мною не есть все, что доступно моим чувствам.

— Не все, — сказала она, — даже меньше половины. Вы убедитесь в этом сами.

— Надеюсь.

— Вот увидите. Я в этом уверена.

Он улыбнулся и сказал:

— А насчет тех двоих, что пробовали и не выдержали, вы были уверены?

— Нет, — сказала она. Потом: — В одном из них я была уверена, в другом — нет.

— В чем состоит вторая ступень? — спросил он.

— Сперва пройдите первую.

— А есть третья ступень?

— Нет. Их две, и если обе сработают, они дадут значительное снижение. Тогда вы по-настоящему станете живым. И если говорить о Ступенях в буквальном смысле слова, то сейчас нам предстоят три. Поднимаемся!

Они взошли на три ступеньки и двинулись дальше. Вот и снова площадь. Здесь царила тишина, даже ветерок и тот стих.

— Лучше всего эффект ослабленных накачек проявляется в сексе, — сказала Снежинка. — Половой акт проходит гораздо более энергично, и ощущения головокружительные. Кроме того, вы будете способны заниматься любовью почти каждую ночь.

— Невероятно!

— И, пожалуйста запомните, — сказала она, — ведь это я вас нашла. Если я поймаю вас на том, что вы хотя бы смотрите на Пташку я вас убью.

Чип вздрогнул и дал себе слово не делать глупостей.

— Извините меня, — сказала она. — Но я буду поступать агрессивно по отношению к вам. Макси-агрессивно!

— Все нормально, — сказал он. — Я не шокирован.

— Ну и хорошо.

— А как насчет Маттиолы? — поинтересовался он. — На нее можно смотреть?

— Сколько угодно! Она любит Короля.

— Вот как?!

— Да. Страстно! Как во времена Пред-У. Это Король создал группу. Сперва привел туда Маттиолу, потом Леопарда с Тишью, потом меня, Пташку.

Теперь их шаги звучали более гулко. Снежинка остановила Чипа.

— Мы пришли, — сказала она. Чип почувствовал на лице ее пальцы и наклонил голову. Она принялась разматывать бинт; щекам, освобожденным от повязки, стало прохладно. Она все разматывала, разматывала и, наконец, сняла вату с глаз. Он поморгал и широко раскрыл их.

Освещенная луной, она стояла совсем рядом и смотрела на него несколько вызывающе, тем временем сворачивая бинт. Скатав его, сунула в карман медцентровского балахона. Интересно, когда она ухитрилась снова надеть свою бледную маску? Но разглядев, он опешил от неожиданности: это было ее лицо! Она была светлокожая! Чип ни разу в жизни не видал таких светлокожих номеров, если не считать нескольких, кому было под шестьдесят. Она была почти белоснежная.

— Хорошо на мне сидит маска? — спросила она, заметив его изумление.

— Простите.

— Ничего, все в порядке, — сказала она и улыбнулась. — Все мы чуть сдвинуты в ту или другую сторону. Взять хотя бы ваш глаз.

Ей было лет тридцать пять. Черты лица заостренные, на вид интеллигентна, волосы недавно подстрижены.

— Простите, — сказал он еще раз.

— Я же сказала — все в порядке.

— Разве вам можно показывать себя мне?

— Я вот что вам скажу: если вы сломаетесь, я и пальцем не шевельну, чтобы спасти нашу компанию. Я даже буду рада, если нас тогда нормализуют.

Она взяла его голову в обе руки и поцеловала, языком раздвигая его губы. Язык скользнул внутрь и затрепетал у него во рту. Она крепко взяла его голову, прижалась к нему животом и стала круговыми движениями тереться лобком о его лобок. Он ощутил, как внутри все начало напрягаться, и обнял ее. Своим языком попробовал ласкать ее язык.

Она отпрянула от него.

— Принимая во внимание, что сегодня середина недели, — сказала она, — меня это вдохновляет.

— Слава Христу, Марксу, Буду и Вэню, — сказал он. — Вы все целуетесь так?

— Только я, брат мой, — сказала она. — Только я.

Они снова поцеловались.

— Теперь отправляйся домой. Не прикасайся к сканерам!

Он отступил от нее.

— Увидимся через месяц, — сказал он.

— Да уж, пожалуйста, не то пожалеешь, — предупредила она. — Ну, счастливо тебе!

Он пошел через площадь по направлению к Институту. Оглянувшись, увидел пустынный, залитый лунным светом проход между лунно-белыми зданиями. И ни души.

 

Глава 2

Боб РО, сидевший за письменным столом, поднял глаза и улыбнулся:

— Ты опоздал.

— Виноват, — сказал Чип и сел. Боб закрыл белую папку с красной наклейкой.

— Как себя чувствуешь? — спросил он.

— Прекрасно, — ответил Чип.

— Неделя хорошо прошла? Хм-м-мм.

Боб молча поизучал его, уперев локти в подлокотники и почесывая нос.

— Ничего такого, о чем тебе хотелось бы мне рассказать?

Чип помолчал, затем отрицательно покачал головой:

— Нет.

— Я слышал, ты вчера провел полдня, выполняя чужую работу.

Чип кивнул.

— Я поднял по ошибке другую коробку, — сказал он.

— Я понял, — сказал Боб и улыбнулся.

Чип вопросительно взглянул на него.

— Шутка, — сказал Боб. — Поднял — понял: звучит одинаково.

— А-а, — протянул Чип и улыбнулся.

Боб подпер подбородок рукой так, что палец лег ему на губы.

— Что произошло в пятницу? — спросил он.

— В пятницу?

— Ты не брал чужой микроскоп?

Чип глядел озадаченно, потом спохватился.

— О да, — сказал он. — Но я им фактически не пользовался. Я только вошел в камеру, но не менял настройку.

Боб сказал:

— Похоже, это была не очень удачная неделя.

— Пожалуй, — согласился Чип.

— Пиис СК говорит, у тебя осечка вышла в субботу ночью.

— Осечка?

— В смысле секса.

Чип покачал головой.

— Никакой осечки, — сказал он. — Просто не было настроения, вот и все.

— Она говорит, ты пытался, но не смог вызвать эрекцию.

— Да, я понимал, что обязан это сделать ради нее, но настроения не было.

Боб молча наблюдал за ним.

— Я был переутомлен, — сказал Чип.

— Кажется, ты вообще в последнее время сильно утомлен. Ты поэтому не был вечером в пятницу в фотоклубе?

— Да, — сказал он. — Решил вернуться домой пораньше.

— А как ты чувствуешь себя сейчас? Усталости нет?

— Нет. Я чувствую себя прекрасно.

Боб посмотрел на него, потом выпрямился на стуле и улыбнулся.

— Все в порядке, брат, — сказал он, — тронь и ступай.

Чип приложил браслет к сканеру телекомпа и встал, чтобы уйти.

— Увидимся на следующей неделе, — сказал Боб.

— Конечно.

— Без опозданий.

Чип, уже было направляясь к выходу, обернулся и сказал:

— Что ты сказал?

— Без опозданий на следующей неделе, — повторил Боб.

— О, да, да! — Чип повернулся и вышел из комнаты.

Чип полагал, что сделал все, как требовалось, но проверить было невозможно, и по мере приближения лечебной накачки делался все беспокойней. Мысль о значительном росте эмоциональности с каждым часом все более волновала его, а Снежинка, Король, Маттиола и остальные представлялись все более привлекательными и достойными восхищения. Ну и что с того, что они курили табак? Они были счастливыми и здоровыми номерами — нет, они были людьми, а не номерами! Они нашли способ спастись от стерильности и стандарта, они не вели себя как механизмы. Ему хотелось снова их увидеть, быть с ними вместе. Ему хотелось обнимать и целовать уникальную своей белизной Снежинку, беседовать с Королем как с равным, по-приятельски выслушивать странные и провоцирующие идеи Маттиолы. «Ваше тело принадлежит вам, а не Уни» — надо же было сказать такое! Если это не полная чепуха, то в этих словах заложен смысл, который может далеко завести — может кардинально изменить его отношение ко всему на свете!

Ночью накануне лечебной процедуры он в течение нескольких часов лежал, не в силах уснуть, потом пришел сон, в котором он карабкался с забинтованными руками на снежную вершину, с наслаждением курил, согласившись с предложением дружелюбно улыбающегося Короля, распахнул балахон на Снежинке, обнаружив на ее белоснежном теле красный крест от горла до низа живота, вел старинный, еще с рулевой баранкой, автомобиль по коридорам Центра бескислородной генетики, и на нем был новый браслет с выгравированной надписью «Чип», и в окне своей комнаты видел хорошенькую голую девушку, поливающую клумбу маттиол. Она позвала его нетерпеливым знаком, и он пошел за ней — и проснулся бодрый, с ощущением свежести, в прекрасном настроении, несмотря на сновидения, более живые и достоверные, чем любое из пяти или шести, виденных им в прошлом.

В ту пятницу утром во время процедуры щекотно-жужжащее желание длилось, казалось, на долю секунды менее, чем обычно, и когда он вынул руку из аппарата и опустил рукав, он еще оставался в этом прекрасном состоянии — ощущая себя человеком, созерцателем дивных живых снов, участником собрания необычных людей, перехитривших Братство и Уни. Он нарочито медленно шел к Центру. Ему вдруг пришло на ум, что сейчас, как никогда, он должен продолжать демонстрировать апатию, с тем чтобы оправдать еще большее снижение дозы депрессантов и скорее достичь второй ступени, чем бы она ни оказалась и когда бы он ей ни подвергся. Он был доволен собой, доволен тем, что осуществил замысел, и не мог понять, почему Король сам ему этого не подсказал. Очевидно, они думали, что после процедуры он будет ни на что не способен. Те, другие два номера, просто были из другого теста, бедняги.

В тот же день он допустил «досадную» ошибку — стал печатать доклад, держа микрофон задом наперед, в то время как другой сотрудник 663 В смотрел на него. Он испытал некоторое чувство вины, но тем не менее пошел на это.

Вечером того же дня он, к своему удивлению, по-настоящему «вырубился» во время ТВ-сеанса, хотя передача была довольно интересная — о настройке нового радиотелескопа в Изре. И потом, во время собрания домового фотоклуба, у него так слипались глаза, что он был вынужден попросить извинения и уйти к себе в комнату, где, не переодеваясь в пижаму и не выбросив использованный балахон, плюхнулся на койку и выключил свет. И ждал интересных сновидений.

Проснулся он с чувством страха, ему показалось, что он заболел и нуждается в помощи. Что стряслось? Не сделал ли он что-то не то?

Он вспомнил все и замотал головой, с трудом в это веря. Действительно ли это было так? Неужели он до такой степени был заражен, отравлен этой группой хворых бедняг-номеров, что преднамеренно совершал ошибки и пытался обмануть Боба РО (и, быть может, преуспел!), вынашивал в себе мысли, враждебные всему любящему Братству? О, Христос, Маркс, Вуд и Вэнь!

Вспомнились слова той молоденькой, которую звали Маттиола, просившей его не забывать, что только химические препараты будут рождать мысли о том, что он нездоров, вещества, введенные в него без его на то согласия. Его согласия! Как будто его согласие имело хоть какое-то отношение к лечебной процедуре, предназначенной для защиты его здоровья и благополучия, составной части здоровья и благополучия всего Братства! Даже до Унификации, даже во времена хаоса и сумасшествия двадцатого столетия никто не испрашивал согласия номеров на прививки против туфа, или тифа, или как там называли эту страшную болезнь. Согласие! И он все это выслушивал, не возражая и не возмущаясь!

С ударом гонга на побудку он выпрыгнул из кровати, стараясь исправить немыслимые свои поступки. Он сбегал и выбросил вчерашний балахон, оправился, умылся, застелил постель, поменяв простыни. Пошел в столовую и заказал себе унипек и чай, сел среди других номеров, готовый помочь им, передать что-нибудь за столом, таким образом демонстрируя лояльность и любовь к ним, доказывая, что он не болен, что он не отступник, каким казался накануне. Номер слева от него доедал свой унипек.

— Не желаете ли кусочек моего? — предложил Чип.

Номер был явно смущен.

— Нет-нет, что вы, — сказал он. — Спасибо, конечно, вы очень добры.

— Вовсе нет, что вы, — возразил Чип, хоть и был рад, что номер имел иное мнение о нем.

Он поспешил в Центр и пришел на восемь минут раньше положенного. Вынул пробу из своей секции, а не из чужой, и отнес ее к своему микроскопу. Правильно надел очки и приступил к работе, строго следуя инструкции. Он уважительно запросил данные из Уни (прости мое отступничество, всезнающий Уни) и почтительно ввел новые данные (представляю точную и достоверную информацию по образчику гена НФ5045).

Заглянул руководитель сектора.

— Как идут дела? — спросил он.

— Превосходно, Боб.

— Отлично.

И тем не менее днем ему стало хуже. А как же там они, эти хворые бедняги? Должен ли он бросить их на произвол недуга, табака, их сниженных доз, их Пред-У-мыслей, Но он ничего не смог бы сделать. Они завязали ему глаза, отыскать их было невозможно.

Но способ, как их найти, существовал: Снежинка показала ему свое лицо. Сколько могло быть в городе почти белых номеров, женщин ее возраста? Три? Четыре? Пять? Если бы Боб запросил у Уни их имяномы, ответ не заставил бы себя ждать. И тогда ее отыскали бы и вылечили, а она бы сообщила имяномы остальных. И в течение дня или двух можно было бы найти всю группу и оказать им помощь.

Такую же, как он оказал Карлу.

Это его и остановило. Карлу он помог, но осталось ощущение вины — вины, которая не уходила многие и многие годы. И сейчас это чувство вины сидело в нем, стало его частью. О, Иисус Христос и Вэнь Личун, как же невообразимо глубоко он увяз в своем недуге!

— Все ли с тобой в порядке, брат? — спросила пожилая женщина, работавшая за столом напротив Чипа.

— Да, — сказал он, — со мной все в порядке, — он улыбнулся, поднося ко рту свой унипек.

— На какую-то секунду ты казался чем-то очень взволнованным, — сказала она.

— Все в порядке, — заверил он. — Я думал об одной вещи, которую забыл сделать.

— Ах так, — успокоилась она.

Помочь им или нет? Что будет ошибкой? Он знал, что будет ошибкой: не помочь им, бросить их в беде, будто он им и не брат.

Но не был он уверен в том, что не совершит ошибки, оказав им помощь. Как же так получалось, что в обоих случаях он был не прав?

Во второй половине дня он трудился с гораздо меньшим энтузиазмом, но вполне добросовестно и без оплошностей. После работы вернулся в свою комнату, лег на койку на спину и нажал пальцами на глаза так, что в них поплыли цветные пятна. Ему слышались голоса тех ненормальных, он видел себя, берущим препарат не из своей секции и тем причиняющим Братству ущерб, поскольку напрасно тратил свое время, энергию, оборудование и материалы. Раздался гонг на ужин, но Чип не двигался с места, слишком погруженный в мысли, чтобы принимать пищу.

Позднее позвонила Пиис СК.

— Я в гостиной, — сообщила она. — Время — без десяти восемь. Я жду уже двадцать минут.

— Извини, — сказал он. — Сию минуту спущусь.

Они сходили на концерт, потом зашли к ней в бокс.

— В чем дело? — спросила она.

— Сам не знаю, — сказал он. — Последние несколько дней мне как-то не по себе.

Она тряхнула головой и принялась работать над его безжизненным пенисом активней обычного.

— Не понимаю, что происходит, — выпалила она сердито. — Ты с наставником говорил? Я своему рассказала обо всем.

— Я тоже рассказал. — Он придержал ее руку. — Два дня назад прибыла целая группа новых номеров. Почему бы тебе не сходить в гостиную и не подыскать кого-нибудь еще?

Она погрустнела.

— Да, наверно, так и сделаю.

— Ну, конечно, — поддержал он. — Действуй же!

— Не понимаю все-таки, что с тобой, — сказала она, вставая с кровати.

Тогда он оделся, пошел в свой бокс, снова разделся. Он подумал, что не сможет сразу уснуть, но ошибся.

В воскресенье ему стало еще хуже. У него затеплилась надежда, что ему позвонит Боб, поймет, как ему плохо, и вытянет из него правду. В таком варианте на него не лег бы груз вины и ответственности, но пришло бы облегчение. Он сидел в комнате, глядя на пустой экран видеофона. Позвонил кто-то из футболистов, но он сказался нездоровым.

В полдень он пошел в столовую, быстро съел унипек и вернулся к себе в комнату. Позвонили из Центра — наводили справку о чьем-то имяноме.

Интересно, Боб уже был проинформирован об отклонениях от нормы в поступках и действиях Чипа? Сказала ли ему что-нибудь Пиис? Или звонивший Чипу игрок футбольной команды? А та женщина, оказавшаяся с ним за столом во время ленча? Не будет ли она достаточно чуткой, чтобы заподозрить нечто нездоровое в Чиповом извинении и узнать его имяном? (Полюбуйтесь, ожидает, что другие ему помогут. А кому в Братстве помогает он?) Где его, Боба, носит? Что он за наставник?

Звонков больше не было ни во второй половине дня, ни вечером. Музыку один раз перебили сообщением о межпланетных полетах.

Утром в понедельник, после завтрака он спустился в медцентр. Сканер ответил «нет», но он сказал дежурному, что хотел бы повидаться со своим наставником. Тот послал сообщение по телекомпу, и теперь сканеры отвечали «да» на всем пути к кабинетам наставников, большей частью пустых. Было всего лишь 7.50.

Он вошел в пустой кабинет Боба и сел в ожидании, сложив на коленях руки. Мысленно расставил факты в том порядке, в каком станет о них говорить: сперва о преднамеренной заторможенности; затем о группе, обо всем, что они говорили и делали, и о способе, как их всех разыскать, используя белизну кожи Снежинки; и, наконец, о болезненном и нелогичном чувстве вины, которое он скрывал на протяжении всех лет после того, как оказал услугу Карлу. Раз, два, три! Ему проведут экстра-инъекцию для компенсации всего, чего он, видимо, недополучил в пятницу, и он выйдет из медцентра в полном здравии духа и тела, довольный жизнью.

«Ваше тело принадлежит вам, а не Уни».

Он болен! Уни был волей и разумом всего Братства. Уни создал его, Чипа, предоставил ему пищу, жилище, одежду, образование Он предоставил ему даже соизволение воспроизвести себя. Да, его создал Уни, и отныне и навсегда он станет…

Влетел, размахивая телекомпом, Боб.

— Ли, — сказал он. — Привет! Что-нибудь случилось?

Чип посмотрел на Боба. Боб неверно произнес его имя. Он был Чипом, а не Ли. Он взглянул на свой браслет: Ли РМ 35М4419. Он почему-то ожидал увидеть там Чип.

Когда же его называли Чипом? Во сне, в странном счастливом сновидении его поманила девушка…

— Ли? — повторил Боб, ставя на пол свой телекомп.

Это Уни назвал его Ли. В честь Вэня. Но он же Чип. Чип — черепок от старого кувшина. Так кто же он? Ли? Чип? Ли?

— В чем дело, брат? — спросил Боб, наклоняясь и беря Чипа за плечо.

— Я хотел вас видеть, — ответил Чип.

— По какому поводу?

Он не знал, что на это сказать.

— Ты сказал, я не должен опоздать, — сказал Чип. Он испуганно смотрел на Боба. — Я вовремя пришел?

— Вовремя? — Боб отступил на шаг и искоса посмотрел на него. — Брат, ты явился на день раньше, — сказал он. — Твой день — вторник, а не понедельник.

Он встал.

— Прости, — сказал Чип. — Тогда я лучше пойду в Центр, — и повернулся, чтобы уйти.

Боб схватил его за руку.

— Постой, — сказал он.

В этот момент его телекомп свалился на пол.

— Со мной все в порядке, — сказал Чип. — Я перепутал дни. Приду завтра. Он увернулся от Боба и вышел из комнаты.

— Ли! — крикнул вдогонку Боб.

Чип не остановился.

В тот вечер он внимательно смотрел ТВ-матч легкоатлетов в Арге, передачу с Венеры, новости, танцевальную программу и передачу «Живая мудрость Вэня». После просмотра Чип отправился к себе в комнату. Он нажал кнопку выключателя, но она оказалась чем-то прикрыта, и выключатель не сработал. Хлопнула дверь — кто-то ее закрыл, и этот «кто-то» находился рядом, дышал, но был невидим в темноте.

— Кто здесь? — спросил Чип.

— Король и Маттиола, — отозвался Король.

— Что произошло утром? — спросила Маттиола, стоявшая, кажется, у стола. — Для чего вы ходили к своему наставнику?

— Рассказать, — ответил он.

— Но вы не сделали этого.

— Я должен был, — сказал он. — А теперь извольте уйти.

— Ты видишь? — спросил Король Маттиолу.

— Мы должны попытаться, — сказала она.

— Пожалуйста, уходите, — сказал Чип. — Я не хочу больше быть связанным с вами, ни с кем из вас. Я не знаю, что правильно, что — нет. Я даже не знаю теперь, кто же такой я сам.

— В вашем распоряжении примерно десять часов, чтобы выяснить это для себя, — сказал Король. — Ваш наставник придет сюда утром, чтобы отвести вас в Главный Медцентр. Там вас подвергнут осмотру. Но это не должно произойти в течение еще приблизительно трех недель, то есть до следующего замедления ваших реакций. Это стало бы для вас второй ступенью. Но если это произойдет завтра, то станет ступенью минус первой.

— Однако этого может и не случиться, — сказала Маттиола. — Еще не упущена возможность достичь второй ступени, если поступите, как мы вам скажем.

— Я не хочу вас слушать. Уйдите же, пожалуйста.

Они промолчали, Чип уловил движение Короля.

— Неужели вы не понимаете? — сказала Маттиола. — Если вы сделаете то, что мы скажем, вам снизят дозу, так же как и нашим. Если же нет, ее снова доведут до прежнего уровня. И наверняка даже усилят, правда, Король?

— Точно, — сказал Король.

— Чтобы вас надежней «защитить», — сказала Маттиола. — Чтобы вы никогда больше не ускользнули от них, даже не пытались сделать этого. Разве вы не понимаете, Чип? — Ее голос приблизился. — Это ваш единственный шанс, больше не будет. Всю остальную жизнь быть вам механизмом.

— Не механизмом, а номером, — возразил Чип. — Здоровым номером, исполняющим свое назначение: содействовать Братству, а не обманывать его.

— Ты зря сотрясаешь воздух, Маттиола, — сказал Король. — Если бы это случилось несколькими днями позже, ты, возможно, смогла бы пробить его недоверие. Но сейчас еще рано.

— Почему вы не рассказали обо всем наставнику сегодня утром? — спросила Маттиола. — Вы ходили к нему. Почему же не сказали? Другие так сделали.

— Я собирался, — сказал он.

— И почему все-таки нет?

Он отвернулся от нее.

— Он меня назвал Ли, — сказал он. — А я думал, я — Чип. Все — наперекосяк.

— Но вы действительно Чип, — сказала она, подходя ближе. — Вы некто с именем, отличным от имянома, данного ему Уни. Некто, задумавшийся над самостоятельным выбором профессии вместо того, чтобы предоставить это сделать Уни.

Он отодвинулся, взволнованный и растревоженный, затем повернулся и различил смутные очертания их балахонов — Маттиола маленькая, напротив него метрах в двух; Король справа от него на светлом фоне двери.

— Как вы можете высказываться против Уни? — спросил Чип. — Он дал нам все!

— Лишь то, что мы поручили ему давать нам, — сказала Маттиола. — А лишил он нас в сотни раз большего.

— Он дал нам родиться!

— А сколько раз, — сказала она, — он не разрешал рождения? Как вашим детям и как моим.

— Что вы имеете в виду? — спросил Чип. — Разве любой, кто пожелает иметь детей, должен получить на это разрешение?

— Да, — сказала она. — Именно это я имею в виду.

Мотая головой, он попятился и сел на койку. Маттиола подошла к нему, присела на корточки и положила свои руки ему на колени.

— Пожалуйста, Чип, — сказала она, — мне не следовало бы говорить вам такие вещи, пока вы говорите так, как говорите, но прошу вас, очень прошу, поверьте мне. Поверьте нам. Мы не больны, мы здоровы. Это окружающий мир болен — он болен эффективностью, унизительной покорностью, услужливостью. Сделайте то, что мы вам скажем. Станьте совсем здоровым. Ну, пожалуйста, Чип!

Ее искренность обезоруживала его. Он пытался рассмотреть ее лицо.

— Почему вас это так трогает? — спросил он. Ее руки на его коленях были маленькие и теплые, и он ощутил острое желание прикоснуться к ним, накрыть их своими ладонями. Он смутно угадывал ее глаза, большие и с особым разрезом, необычные и прекрасные.

— Нас так мало, — сказала она, — но, возможно, если б нас было больше, мы смогли бы что-то предпринять, каким-то образом выбраться отсюда и найти место, где можно было бы устроить жизнь для себя.

— Как те неизлечимые, — сказал он.

— Нас приучили их так называть, — сказала она. — На самом же деле они, может быть, непобедимые, неподверженные одурманиванию.

Он смотрел на нее, пытаясь лучше разглядеть ее лицо.

— У нас есть препараты, — сказала она, — которые могут замедлить реакции и снизить кровяное давление, так изменить картину крови, что это будет выглядеть как результат слишком сильной дозы. Если вы их примете завтра утром до прихода вашего наставника и если в медцентре вы поведете себя так, как мы вам посоветуем, и ответите на некоторые вопросы согласно нашим рекомендациям, то с завтрашнего дня для вас начнется вторая ступень, вы пройдете ее и станете здоровым.

— И несчастным, — добавил он.

— Да, — согласилась она, и в ее голосе послышалась улыбка. — И несчастным тоже, хотя не в такой мере, как я говорила. Иной раз меня заносит.

— Примерно каждые пять минут, — уточнил Король.

Она убрала руки с колен Чипа и встала.

— Ну так как? — спросила она.

Ему не хотелось говорить ей «нет», но и «да» ему не хотелось сказать. Наконец он сказал:

— Покажите, что за пилюли.

— Вы их увидите после нашего ухода. Они здесь. — Король вложил в руку Чипа маленькую гладкую коробочку. — Красную пилюлю примите сегодня на ночь, а две другие сразу же, как проснетесь.

— Откуда они у вас?

— Один из нашей группы работает в медцентре.

— Решайтесь, — сказала Маттиола. — Вы хотите узнать, что следует говорить и делать?

Он встряхнул коробочку, но в ней ничего не стукнуло. Он посмотрел на обе смутно проступающие в темноте фигуры, ожидавшие его ответа.

— Ладно, — сказал он.

Они снова сели — Маттиола на койку, рядом с ним, а Король на отодвинутый стул — и стали говорить. Они научили его приему с напряжением мускулатуры перед метаболической пробой, рассказали, как смотреть поверх объектива при тесте на глубину восприятия. Они проинструктировали, что следует говорить ответственному врачу и старшему наставнику на собеседовании. Рассказали они и про то, какие фокусы могут быть проделаны над ним: могут издать внезапный звук за спиной; оставить наедине, но под скрытым наблюдением, причем на столе будет как бы ненароком оставлено врачебное заключение. Говорила в основном Маттиола. Она дважды дотрагивалась до него, один раз коснулась его ноги и один раз локтя. Когда же ее рука легла рядом с ним, он провел по ней своей рукой. Но ее рука отодвинулась, казалось, раньше, чем он дотронулся до нее.

— Это все чрезвычайно важно, — сказал Король.

— Простите, что именно?

— Не следует абсолютно игнорировать врачебное заключение.

— Обратите на него внимание, — сказала Маттиола. — Взгляните на него, но ведите себя так, словно оно настолько мало вас интересует, что незачем его даже брать в руки и читать. Как если бы его выводы были совершенно для вас безразличны.

Было уже поздно, когда они закончили разговор; гонг ко сну прозвучал полчаса тому назад.

— Мы выйдем лучше порознь, — сказал Король. — Ты ступай первой. Подожди меня около дома.

Маттиола встала, встал и Чип. Ее рука нашла его руку.

— Я уверена, вы сможете пройти через это, Чип, — сказала она.

— Я постараюсь, — сказал он. — Спасибо, что пришли.

— Мы ждем вас у себя, — сказала она и направилась к двери.

Он подумал, что увидит ее при свете из коридора, когда она будет уходить, но Король встал и заслонил ее, пока дверь не закрылась.

Они секунду стояли во мраке, он и Король.

— Не забудьте, — сказал Король, — красную пилюлю сейчас, две других утром, когда встанете.

— Понял, — сказал Чип, нащупав коробочку в кармане.

— И ни о чем не беспокойтесь.

— Не знаю. Надо столько всего запомнить.

Они опять замолчали.

— Спасибо вам большое, Король, — сказал Чип, протягивая в темноте ему руку.

— Вы счастливчик, — сказал Король. — Снежинка необыкновенно страстная женщина. Вам с ней предстоит доставить много радости друг другу.

Чипу было непонятно, зачем он все это сказал ему.

— Надеюсь, — сказал Чип. — Трудно себе представить, что можно не ограничиваться одним оргазмом в неделю.

— Теперь нам предстоит найти мужчину и для Пташки. Тогда у каждого будет пара — четыре пары, никаких трений.

Чип опустил свою руку. Он вдруг почувствовал, что Король намекал ему держаться подальше от Маттиолы, пояснив, кто кому принадлежит, и дав понять, что это положение должно соблюдаться и впредь. Неужели Король заметил, как он касался руки Маттиолы?

— Теперь я пошел, — сказал Король. — Пожалуйста, повернитесь ко мне спиной.

Чип отвернулся, Король вышел. На миг осветилась комната, шарахнулись тени и исчезли, когда дверь снова закрылась.

Чип опять повернулся. Странно вообразить, что кто-то может так любить подругу, чтобы не допускать мысли, что к ней может прикоснуться другой! Что же, неужели и он станет таким, когда ему уменьшат дозу? В это, как и во многое другое, было трудно поверить.

Он пошел к выключателю и обнаружил, что его закрывала липкая лента, под которой было что-то твердое. Он отлепил ленту и нажал выключатель. Ослепленный яркостью белого потолка, зажмурился.

Когда зрение возвратилось, он поглядел на ленту; она была телесного цвета, и к ней был прилеплен кусочек синего картона. Он кинул его в мусорный ящик и достал из кармана коробочку. Она была из белого пластика, с крышечкой на петельках. Открыл. Там, в вате, лежали капсулы: красная, белая и двухцветная — бело-желтая.

С коробочкой он прошел в ванную, зажег свет. Поставив ее на край раковины, он открыл кран, налил в чашку воды. Закрыл кран.

Он задумался, но, едва начав размышлять, взял красную пилюлю, положил глубоко на язык и проглотил, запив водой.

Им занимались два доктора, а не один. Они водили его, одетого в голубой халат, из кабинета в кабинет, обследовали, совещались с другими докторами, проводившими обследования, делали пометки и записи в бланке для медзаключения, который то и дело передавали друг другу. Одним из врачей была женщина лет сорока, другим — мужчина за тридцать. Иной раз, переходя с ним к очередному коллеге, женщина клала Чипу руку на плечо, улыбалась и называла его «юный брат». Мужчина бесстрастно следил за ним глазами, которые были меньше и ближе посажены, чем полагалось по усредненной норме. На лице у него краснел свежий шрам от виска до угла рта, и на щеке и на лбу темнели ссадины. Он не отводил от Чипа взгляда, кроме случаев, когда надо было посмотреть в бланк заключения. Даже совещаясь с коллегами, он продолжал смотреть на Чипа. Когда они втроем переходили из кабинета в кабинет, он неизменно оказывался позади Чипа и своей улыбчивой напарницы. Чип ждал, что это он произведет внезапный звук за спиной у него, но этого не случилось.

Собеседование со старшим наставником, молодой женщиной, проходило, полагал Чип, хорошо. Но он ничего не сделал — побоялся напрячь мускулы перед метаболической пробой из-за наблюдавшего за ним доктора и забыл посмотреть поверх объектива при тесте на глубину восприятия, а когда вспомнил, было поздно.

— Жаль, что вы потеряли рабочий день, — сказал доктор.

— Я постараюсь наверстать, — ответил Чип и понял, что, сказав так, совершил ошибку. Ему следовало бы сказать невпопад: «Что ни делается, все к лучшему», или «Я здесь пробуду весь день?», или, на худой конец, тупоумное от передозировки «Да».

В полдень ему вместо унипека дали выпить стакан горькой белой жидкости, и потом снова были тесты и обследования. Женщина-врач на полчаса их покинула, но мужчина находился с Чипом неотлучно.

Около трех часов, похоже, они закончили, и все прошли в небольшой кабинет. Мужчина сел за письменный стол, Чип сел напротив. Женщина предупредила:

— Извините, я на минутку выйду. — Она улыбнулась Чипу и ушла.

Мужчина поизучал заключение, гладя пальцем свой шрам, а потом взглянул на часы и положил заключение на стол.

— Я схожу за ней, — сказал он, встал и вышел из кабинета, прикрыв дверь наполовину.

Чип сидел неподвижно, сопел и глядел на бланк. Он вытянул шею, извернулся, чтобы прочитать несколько слов — «фактор абсорбции холинестеразы. Усиление отсутствует», после чего выпрямился и спокойно сел на своем стуле. Не слишком ли долго он силился прочитать? Уверенности он не чувствовал. Он потер свой большой палец и стал его рассматривать, затем перевел взгляд на висевшие в кабинете картины — «Пишущий Маркс» и «Вуд представляет договор унификации».

Врачи вернулись в кабинет. Женщина села за стол, а мужчина сел на стул рядом с ней. Женщина смотрела на Чипа, Она не улыбалась. Видимо, была чем-то обеспокоена.

— Юный брат, — сказала она. — Я боюсь за вас. Кажется, вы пытаетесь нас одурачить.

Чип поглядел на нее.

— Одурачить вас? — переспросил он.

— В этом городе есть больные номеры, — сказала она, — вам это известно?

Он отрицательно покачал головой.

— Да, — сказала она. — Больные — дальше некуда. Они завязывают глаза другим номерам, отводят их куда-то, уговаривают их снижать активность, совершать ошибки и притворяться утратившими интерес к сексу. Они пытаются довести поддавшихся им номеров до такого же уровня нездоровья, как у них. Вам известен кто-либо из таких номеров?

— Нет, — сказал Чип.

— Анна, — сказал мужчина. — Я наблюдал за ним. Нет оснований предполагать что-либо помимо выявленного тестами. — Он обратился к Чипу: — Все можно исправить — вам не о чем беспокоиться.

Женщина, не соглашаясь с ним, покачала головой.

— Нет, — сказала она. — Нет, похоже, что это не так. Прошу вас, юный брат, вы ведь хотите, чтобы мы помогли вам, не так ли?

— Никто не велел мне делать ошибки, — сказал Чип. — Зачем? Зачем мне это надо?

Мужчина хлопнул по бланку обследований.

— Посмотрите на энзимологический анализ, — сказал он женщине.

— Да смотрела я, смотрела.

— Ему плохо проводили терапию вот по этим, этим, этим и этим параметрам. Давайте введем данные в Уни, а он доведет нашего подопечного до кондиции.

— Хочу, чтобы его посмотрел Езус ХЛ.

— Зачем?

— Потому что мне все это не нравится.

— Я не знаю никого из больных номеров, — сказал Чип. — Если бы знал, сказал бы моему наставнику.

— Правильно, — сказала женщина, — а почему вам хотелось с ним встретиться вчера утром?

— Вчера? — переспросил Чип. — Я думал, это мой день. Я перепутал.

— Пойдемте, — сказала женщина, вставая и забирая листок освидетельствования.

Они вышли из кабинета и направились через холл к выходу. Женщина обняла Чипа за плечи, но сейчас она не улыбалась. Мужчина шел сзади.

Они дошли до конца коридора и остановились у двери с табличкой «6000А» и надписью «Заведующий отделением химиотерапии». Они вошли в приемную, где за столиком сидела девушка, Доктор сказала ей, что они хотели бы проконсультироваться у Езуса ХЛ по вопросу диагноза. Девушка встала и вошла в другую дверь.

— Пустая трата времени, — сказал мужчина.

Женщина сказала:

— Поверьте, мне самой хотелось бы, чтобы было так.

В приемной стояли два стула, низкий пустой стол и картина «Вэнь выступает перед химиотерапевтами». Чип решил, что, если его заставят говорить, он попытается не упоминать светлую кожу Снежинки и нестандартные глаза Маттиолы, которые были больше нормы, и разрез их тоже отличался от нормального.

Дежурная вернулась и оставила дверь открытой.

Они вошли в просторный кабинет. Худой седовласый номер лет пятидесяти с лишним — Езус ХЛ — сидел за большим, заваленным бумагами письменным столом. Когда врачи приблизились, он приветствовал их кивком и без интереса взглянул на Чипа. Жестом пригласил всех сесть.

Женщина-врач вручила Езусу ХЛ бланк с результатами обследований.

— Мне кажется, тут не все благополучно, — сказала она. — Боюсь, это симуляция.

— Вопреки энзимологическим данным, — заметил ее коллега.

Езус ХЛ наклонился над столом и стал внимательно изучать заключение. Врачи стояли около стола, наблюдая за ним. Чип пытался изобразить слабо выраженное любопытство. Он поглядел немного на Езуса ХЛ, потом перевел взгляд на стол. На нем в беспорядке лежали разные документы и бумаги, и его взгляд двигался далее, оставив без внимания старомодный телекомп в поцарапанном футляре. Стакан, набитый карандашами и линейками, стоял по соседству с фото Езуса ХЛ в рамке. На снимке он был молод и улыбался на фоне храма Уни. Были здесь два сувенирных пресс-папье — квадратное из ЧИ61332 и круглое из АРГ20400, оба лежали сами по себе, не на бумагах.

Езус ХЛ перевернул стандартный бланк и стал изучать оборотную сторону.

— Я хотела бы, Езус, — сказала врач, — подержать его ночь здесь и повторить некоторые тесты завтра с утра.

— Пустая трата времени, — начал было врач-мужчина.

— Или еще лучше, — перебила его женщина, — задать вопросы под ТП.

— Трата времени и средств, — сказал мужчина.

— Мы кто — врачи или анализаторы эффективности? — резко спросила женщина.

Езус ХЛ отложил бумагу и посмотрел на Чипа. Встал из-за стола, обошел его, врачи проворно отступили, давая ему пройти. Он подошел и встал как раз напротив Чипа, высокий и худой, в балахоне с красным крестом, заляпанном желтыми пятнами.

Он взял руки Чипа, лежавшие на подлокотниках, повернул их и посмотрел на его блестевшие от пота ладони.

Одну руку выпустил, другую держал за запястье, щупая пульс. Чип заставил себя безразлично поднять взгляд. Езус пристально посмотрел на Чипа, и заподозрил — нет, он точно все знал, — и презрительно усмехнулся, что так легко разгадал симулянта. У Чипа все внутри оборвалось.

Езус взял Чипа за подбородок, запрокинул ему голову и внимательно посмотрел в глаза.

— Раскройте глаза, насколько сможете широко, — сказал он. Это был голос… Короля! Чип уставился на врача.

— Вот-вот, — сказал он. — Смотрите на меня так, как будто я сказал нечто ошеломляющее. — Ошибки быть не могло — это был голос Короля! Чип разинул рот от неожиданности. — Извольте помолчать. Слов от вас не требуется, — сказал Король, он же Езус ХЛ, больно сдавив Чипу челюсть. Он сверлил Чипа взглядом, поворачивал его голову то в одну, то в другую сторону, затем выпустил ее из рук и отступил назад. Обошел вокруг стола и снова сел на свое место. Взял заключение, взглянул в него и вернул, улыбаясь, женщине. — Ты ошиблась, Анна, — сказал он. — Можешь успокоиться. Я много перевидал симулянтов — этот не из их числа. Впрочем, предоставляю решать вам. — И, обращаясь теперь к мужчине, он сказал: — Она, знаете ли, в чем-то права — мы не должны быть анализаторами эффективности. Братство может себе позволить слегка потратиться там, где речь идет о здоровье номера. Что такое, в конечном счете, Братство, как не сумма его номеров?

— Благодарим тебя, Езус, — сказала с улыбкой женщина. — Я рада, что ошиблась.

— Введите эти данные в Уни, — сказал Король, поворачиваясь к Чипу, — с тем, чтобы наш брат впредь мог получать меньшую дозу.

— Да, да, сейчас же иду. — Женщина подала знак Чипу. Он встал.

Они вышли из кабинета. В дверях Чип обернулся.

— Спасибо, — сказал он.

Король посмотрел из-за своего захламленного письменного стола — только посмотрел, без тени улыбки, без дружеского огонька в глазах.

— Благодарите Уни! — сказал он.

Не прошло и минуты, как Чип возвратился в свою комнату, когда позвонил Боб.

— Я только что получил справку из Главного Медцентра, — сказал он. — Состав инфузии у тебя был немного сбит по параметрам, но теперь все откорректировано.

— Хорошо, — сказал Чип.

— Твоя апатия и усталость постепенно пройдут в течение следующей недели, и к тебе вернется прежнее самочувствие.

— Я надеюсь.

— Так и будет. Послушай-ка, ты хочешь, чтобы я занялся тобой без очереди завтра, или, может, давай отложим до следующего вторника?

— Хорошо, до следующего вторника.

— Отлично, — сказал Боб и ухмыльнулся. — А знаешь что? — сказал он. — Ты уже выглядишь лучше.

— Я и чувствую себя лучше, — ответил Чип.

 

Глава 3

Каждый день его самочувствие немного улучшалось, он чувствовал себя все более бодрым и живым, более уверенным в том, что болезнью было его прежнее состояние, а здоровьем — то, что в нем постепенно крепло теперь. К пятнице — через три дня после обследования — он чувствовал себя так, как раньше бывало в день перед процедурой. Но последний раз ему вводили лекарство всего неделю назад; впереди еще целых три недели — необъятные и неисследованные — до очередной лечебной процедуры. Имитация реактивности сработала; Боб был одурачен, и дозу уменьшили. А следующая, по данным обследования, будет еще сильнее уменьшена. Какие чудеса ему суждено познать в области чувств через пять, через шесть недель?

В тот вечер, в пятницу, за пять минут до отбоя, Снежинка вошла к нему в комнату.

— Не гони меня, — сказала она, снимая балахон. — Я только положу записку в футляр твоей зубной щетки.

Она легла к нему в постель и помогла снять пижаму. Ее тело было гладким, отзывчивым и возбуждало сильней, чем тело Пиис СК или чье-либо еще; да и его собственное тело, когда она гладила, целовала и облизывала его, сильнее отзывалось на ласки, чем с другими раньше. Более сильным и неуемным было желание. Не в силах сдерживать себя, он вошел в нее — глубоко, страстно, — чуть было сразу не кончил, но она умерила его пыл, остановила, заставив его на мгновение остановиться и снова войти, приняв странную, но эффективную позу, через некоторое время поменяв ее. Двадцать минут, если не больше, они сообща трудились и неистовствовали, стараясь не производить шума, дабы не смутить соседей за стенкой и под ними.

Когда же все было кончено и они легли рядом, она спросила:

— Ну, как?

— Бесподобно! — сказал он. — Но если честно, то по тому, что ты говорила, я ожидал еще большего.

— Терпение, брат, — сказала она. — Ты еще не до конца здоров. Придет время, и тебе сегодняшнее покажется не более чем пожатием рук.

Он рассмеялся.

— Тсс.

Он обнял и поцеловал ее.

— Про что там, в записке? — спросил он. — Той, что в зубной щетке.

— В воскресенье в одиннадцать вечера, на том же месте, где в прошлый раз.

— Но без повязки!

— Без повязки, — сказала она.

Он увидит их всех, Маттиолу и других.

— Я ждал и думал о следующей встрече, — сказал он.

— Говорят, ты вторую ступень пролетел, как ракета.

— Ты хочешь сказать — проковылял. Я бы вообще не проскочил, если бы не… — Знала ли она, кем был на самом деле Король? Нужно ли говорить ей?

— Если бы?..

— Если бы не Король с Маттиолой, — сказал он. — Они приходили сюда накануне ночью и подбодрили меня.

— Ну да, конечно, — сказала она. — Никто из нас не прошел бы через это, если бы не капсулы и все прочее.

— Интересно, откуда они их взяли?

— Думаю, один из них работает в медцентре.

— Да, пожалуй, это так, — сказал он. Снежинка была не в курсе.

Или знала, но не знала, что известно ему. Чипу мысль о необходимости быть осторожным с ней была неприятна.

Она села.

— Послушай, — сказала она, — как мне ни больно говорить это, но ты уж продолжай со своей девочкой как обычно. Завтра вечером — я имею в виду.

— Она себе нашла кого-то еще, — сказал он. — Теперь ты — моя девочка.

— Нет, — сказала она. — Во всяком случае, не по субботним вечерам. Наставники будут удивлены, что мы спим с кем-то не из своего дома. У меня есть симпатичный нормальный парень Боб, напротив через коридор от меня, и ты подыщи себе симпатичненькую нормальную Айин или Мэри. Но если ты посмеешь дать ей больше, чем разок на скорую руку, я тебе шею намылю.

— Завтра вечером я буду неспособен даже на это.

— Так должно быть, — сказала она, — ты еще в стадии выздоровления. — Она строго взглянула на него. — Нет, верно, — сказала она, — ты должен не забывать, что нельзя проявлять с ней страстность. Только со мной. И сохраняй на лице довольную улыбку от первого гонга до последнего. И добросовестно выполняй свое задание на работе, но не слишком старательно. Это очень тонкое и хитрое дело — продолжать игру. Отнюдь не проще, чем начать ее. — Она опять легла рядом и обняла его рукой. — Гадство! — сказала она. — Все бы сейчас отдала, чтобы покурить.

— Неужели это такое большое удовольствие?

— Мммм! Особенно в такие моменты, как сейчас.

— Надо будет и мне попробовать.

Некоторое время они лежали, болтая и ласкаясь, а потом Снежинка попыталась еще раз возбудить его.

— Не попробуешь — не получишь, — объяснила она, но, увы, ее усилия оказались тщетными.

Около двенадцати она собралась уходить и уже у двери напомнила:

— В воскресенье в одиннадцать вечера. Поздравляю тебя!

Вечером в субботу Чип познакомился в гостиной с номером по имени Мэри КК, чей партнер был переведен в Кану в начале этой недели. Часть ее имянома, указывающая на год рождения, была 38, то есть ей было двадцать четыре года.

Они пошли на концерт, посвященный Рождеству Марксову, в Парк Равенства, Пока они сидели и ждали, покуда амфитеатр заполнится публикой, Чип внимательно рассматривал Мэри. У нее был острый подбородок, а в остальном она была нормальная: смуглая кожа, слегка раскосые карие глаза, подстриженные черные волосы, желтый балахон на стройном худощавом теле. Один ноготь на ноге, скрытый наполовину перемычкой сандалии, был синевато-вишневый. Она сидела с улыбкой на лице, глядя на противоположную сторону амфитеатра.

— Ты откуда? — спросил он у Мэри КК.

— Из Руса, — ответила она.

— Какая классификация?

— 140Б.

— Это что такое?

— Техник-офтальмолог.

— И что ты делаешь?

Она повернулась к нему.

— Я подгоняю линзы, — сказала она, — В детском отделении.

— Тебе нравится?

— Конечно, — она посмотрела на него с удивлением. — Почему ты задаешь мне столько вопросов? — спросила она. — И почему ты так меня рассматриваешь, будто впервые видишь номера?

— Я впервые вижу тебя, — сказал он. — И я хочу узнать тебя.

— Я такая же, как все остальные, — сказала она. — Во мне нет ничего необычного.

— У тебя острый подбородок.

Она отодвинулась, и было видно, что она смущена и даже оскорблена.

— Я не хотел тебя обидеть, — сказал он. — Просто хотел заметить, что в тебе есть что-то необычное, даже если это не существенно.

Она пристально посмотрела на него, затем отвела взгляд и покачала головой.

— Не понимаю тебя, — сказала она.

— Ты прости, — сказал он. — До прошлого вторника я был болен. Но мой наставник водил меня в Главный Медцентр, и там меня подналадили. Сейчас дело пошло на поправку. Ты не волнуйся.

— Вот это хорошо, — сказала она.

Через минуту повернулась к нему и радостно заулыбалась.

— Прощаю тебя, — сказала она.

— Спасибо, — сказал он, и ему вдруг стало грустно за нее.

Она опять посмотрела в сторону.

— Надеюсь, мы споем «Освобождение масс», — предположила она.

— Споем, споем, — заверил он девушку.

— Я люблю эту песню, — сказала она и, улыбаясь, стала мурлыкать мотивчик.

Он продолжал на нее искоса поглядывать, стараясь это делать незаметно, чтобы со стороны выглядело нормально. Мэри КК сказала правду: она ничем не отличалась от любого другого номера, если не считать такой мелочи, как острый подбородок и неправильного цвета ноготь на пальце ноги. Она была в точности такая же, как любая Мэри, или Анна, или Пиис, или Айни, которые были его подружками: покорная и добрая, услужливая и трудолюбивая. И все-таки ему было за нее грустно. Почему? А интересно, вызвали ли бы у него это чувство все другие девушки, если бы он их так же внимательно, рассмотрел и выслушал, как он смотрит на Мэри КК и слушает ее?

Он поглядел на номеров, сидящих от него по другую сторону, рядом с ним, ниже его и выше его. Все они были, как Мэри КК, все улыбались и готовы были петь свои любимые рождественские песни. И все они одинаково нагоняли тоску, вызывали в нем грусть — любой и каждый в амфитеатре, сотни, тысячи, десятки тысяч. Скопища их лиц напоминали смуглые бусины, нанизанные на рядами уложенные струны.

Прожектора вырвали из темноты золотой крест и красный серп в центре чаши. Грянули четыре знакомые фанфарные ноты, и каждый запел:

Нет, не были они могучим Братством, подумалось ему. А были они убогой общиной, тоскливой и достойной жалости, одурманенные медикаментами и обезличенные браслетами. Это Уни был могуч.

Он машинально подпевал, думая, что права была Маттиола: ослабленная доза влекла за собой новое для него ощущение несчастливости.

В одиннадцать часов вечера в воскресенье он встретился со Снежинкой в проходе между двумя зданиями на Нижней Площади Христа. Он обнимал и целовал ее с благодарностью, за ее сексуальность и юмор, бледную кожу и горький привкус табака — за все, что было ею и более никем.

— Слава Христу и Вэню, я рад тебя видеть, — сказал он.

Она сильно прижала его к себе и счастливо улыбнулась.

— Не сладко все время быть среди «нормальных»?

— Еще как! — сказал он. — Сегодня утром мне хотелось пробить не по мячу, а по команде моих футболистов.

Она рассмеялась.

Он испытывал депрессию после того вечера и концерта; теперь же он почувствовал себя свободным и счастливым и даже ростом выше.

— Я-таки нашел себе девушку, — сказал он, — и — ты не поверишь — у меня не было с ней никаких проблем.

— Гнусь!

— Конечно, не так долго и не так здорово, как было с тобой, но ведь не прошло и суток!

— Я могу обойтись и без подробностей.

Он усмехнулся, крепко обнял ее ниже пояса.

— Мне кажется, я способен проделать это и сегодня, — сказал он, поглаживая ее большими пальцами.

— Твое «Я» растет прямо на глазах.

— Все во мне растет!

— Пойдем, братец, — сказала она, убирая его руки и складывая ладонями вместе. — Будет лучше отвести тебя в помещение, пока ты не запел.

Они вышли на площадь и стали пересекать ее по диагонали. Безжизненно свисали флаги и украшения, развешанные на Рождество Марксово и смутно маячившие в отсветах дальних фонарей в проулках.

— Но куда же мы идем? — спросил он, полный счастья. — Где та тайная явка, где встречается хворое отребье молодого здорового поколения?

— В Пред-У, — сказала она.

— В музее?

— В нем самом. Ты сможешь придумать лучшее место для группы морочащих Уни аномалов? Ведь мы с тобой именно к ним и принадлежим. Полегче, — сказала она, придерживая его за руку, — не маршируй так энергично.

На площадь из проулка, куда они направлялись, вышел номер. Он нес то ли чемоданчик, то ли телекомп в футляре.

Чип умерил шаг и шел нормально рядом со Снежинкой. Номер — он нес телекомп, — поравнявшись с ними, улыбнулся и кивнул. Они улыбнулись и кивнули в ответ.

Чип со Снежинкой спустились по ступенькам, и площадь осталась позади.

— А кроме того, — продолжала прерванный разговор Снежинка, — там от восьми и до восьми пусто, и там бесконечное множество курительных трубок и забавных одежд, и потрясающих кроватей.

— Вы берете эти вещи?

— Мы не трогаем кроватей, — сказала она. — Но время от времени ими пользуемся. Торжественное собрание в конференц-зале было лишь в твою честь.

— Что еще вы делаете?

— Ну, сидим в кружке и понемножку жалуемся на жизнь. Этим по большей части занимаются Маттиола и Леопард. С меня хватает курения и секса. Король иногда забавно пародирует некоторые ТВ-передачи — подожди, еще увидишь, как ты теперь сможешь хохотать.

— Кроватями вы пользуетесь на групповой основе?

— Только попарно, дорогой. Мы не настолько Пред-У.

— А с кем ты ими пользовалась?

— С Пташкой, разумеется. Нужда — мать изобретательности. Бедняжка, мне теперь так ее жалко.

— Еще бы!

— Да, жалко! Ах, впрочем, там в экспонатах девятнадцатого века есть искусственный пенис. Она не пропадет.

— Король говорит, хорошо бы найти для нее мужчину.

— Хорошо бы. Ситуация стала бы гораздо лучше, будь у нас четыре пары.

— Вот и Король говорит то же самое.

Когда они проходили по первому этажу музея, освещая себе путь карманным фонариком, который был у Снежинки, в населенных странными фигурами потемках вспыхнул луч другого фонаря и раздался голос почти рядом:

— Эй, кто тут? — Они остановились. — Простите, — сказал голос. — Это я, Леопард.

Снежинка направила луч на автомашину двадцатого века, и фонарик в ней погас. Они подошли к сверкающему металлическому экипажу. Сидевший за рулем Леопард оказался старым круглолицым номером. На нем была шляпа с оранжевым пером. На носу и на щеках темнели коричневые пятнышки. Он положил на край окна машины свою руку с такими же пятнышками и сказал:

— Поздравляю, Чип! Рад, что вы выдержали.

— Далеко ли собрался ехать? — спросила Снежинка.

— Уже сгонял. В Япу и обратно. «Вольво» сейчас без горючего. Да и мокрый весь насквозь, сами понимаете.

Они улыбнулись друг другу.

— Фантастика, вы не находите? — сказал он, поворачивая руль и орудуя рычагом, торчащим под рулевым колесом. — Водитель от старта и до остановки полностью управлял машиной, используя для этого обе руки и ноги.

— Должно быть, головоломное занятие, — сказал Чип.

— Не говоря об его опасности, — добавила Снежинка.

— Зато очень забавно, — сказал Леопард. — Это настоящее приключение — выбирать, куда ехать, соображать, по какой дороге добраться до цели, соотносить свои маневры с маневрами других машин.

— Ошибиться при маневре — и погибнуть, — сказала Снежинка.

— Не думаю, чтобы это случалось так часто, как нам говорили, — сказал Леопард. — Если бы было так, они делали бы детали машин гораздо толще.

На это Чип возразил:

— Но это сделало бы их намного тяжелей, и они ездили бы еще медленней.

— А где Тишь? — спросила Снежинка.

— Наверху с Пташкой, — сказал Леопард.

Он открыл дверцу машины и, выходя из нее с фонариком в руке, сказал:

— Они расставляют все по местам. Натащили в комнату всякой ерунды. — Он подкрутил стекло вверх до половины и захлопнул дверцу. Его балахон был перепоясан широким коричневым ремнем, украшенным заклепками.

— А Король с Маттиолой? — спросила Снежинка.

— Где-то здесь.

Чип подумал; «Используют музейную кровать», — когда они шли втроем по залам.

Чип много размышлял о Короле и Маттиоле с того раза, как встретил Короля в медцентре и увидел, как он был стар — пятьдесят два или пятьдесят три, если не больше. Он раздумывал о разнице в возрасте между ними. Самое малое — тридцать лет. Он думал о том, как Король предложил ему держаться подальше от Маттиолы, и о ее больших слабее-чем-принято раскошенных глазах и о ее руках, маленьких и теплых, лежавших у Чипа на коленях, когда она сидела перед ним на корточках, уговаривая его принять новую, настоящую жизнь.

Они поднялись по неподвижно эскалатору и пошли по второму этажу музея. Два лучика от фонарей Леопарда и Снежинки танцевали по ружьям и мечам, по колбам ламп на проводах, по окровавленным боксерам, по королям и королевам в усыпанных драгоценными камнями и отороченных мехами одеждах, и по трем нищим калекам-оборванцам, выставляющим напоказ свои уродства и протягивающим руки для подаяния. Перегородка позади нищих была отодвинута, открывая узкий коридор, куда падал свет из открытой двери в левой стене. Слышался ровный негромкий женский голос. Леопард двинулся вперед и вошел в дверь, а Снежинка остановилась и оторвала кусок пластыря из пакета первой медицинской помощи.

— Здесь Снежинка с Чипом, — объявил, входя, Леопард.

Чип заклеил пластырем имяном на браслете.

Они тоже прошли к двери и попали в прокуренную комнату, где на старинных стульях сидели рядом две женщины — пожилая и молодая; в руках у них были ножи, которыми они крошили на столе коричневые листья. Это были Тишь и Пташка. Они поздоровались с Чипом за руку и поздравили его. У Тиши лицо было улыбчивое, покрытое сеточкой морщин; Пташка была явно смущена, рука у нее была горячая и влажная. Леопард стоял рядом с Тишью и раскуривал нагревательной спиралькой изогнутую черную трубку и пыхал дымом по бокам чубука.

Комната, довольно большая, была музейным запасником, дальняя часть ее была до потолка забита множеством Пред-У-реликвий совсем древних и не очень. Тут были разные механизмы, предметы мебели, картины, узлы с одеждой, оружие и инструменты с деревянными ручками, статуя «ангела» — номера с крыльями, с полдюжины открытых и закрытых коробок, маркированных ИНД 26110 с желтыми квадратными ярлыками по бокам. Оглядываясь по сторонам, Чип сказал:

— Тут всякой всячины хватит еще на целый музей.

— И ведь все настоящее! — сказал Леопард. — Многие вещи в экспозиции, вы это знаете?

— Нет, я этого не знал.

В передней части помещения стояли разнообразные скамьи и стулья. К стенам были прислонены картины, стояли коробки с разной антикварной мелочью и стопки старинных растрепанных книг. Внимание Чипа привлекла картина с изображением огромного камня. Он отодвинул стул, мешавший рассмотреть холст. Камень размером с целую гору парил над землей в синем небе, он был тщательно выписан и будоражил чувства.

— Какая странная картина, — сказал он.

— Таких странных здесь очень много, — бросил Леопард.

— На тех, что с Христом, — сказала Тишь, — он изображен со светлым кругом над головой, и вообще он мало похож на человека.

— Я их видел, — сказал Чип, глядя на каменюгу, — но нигде не видел ничего подобного этому. Потрясающе! Реальное и нереальное одновременно.

— Ты не сможешь взять картину себе, — сказала Снежинка. — Мы не смеем ничего брать такого, чего потом могут не досчитаться!

— Все равно нет места, куда я мог бы ее повесить.

— А как вам нравится быть недолеченным? — поинтересовалась Пташка.

Чип обернулся. Пташка глядела в сторону, в руках у нее была связка листьев и нож. Обе женщины продолжали сноровисто нарезать из листьев тонкую лапшу. Снежинка сидела с трубкой во рту; Леопард разжигал ее, уткнув нагреватель в головку.

— Это замечательно, — сказал Чип. — Чем дальше, тем чудесней. Я бесконечно благодарен вам всем.

— Мы сделали только то, что нам велено делать, — сказал Леопард, улыбаясь. — Помогли брату.

— Помогать предписывается не совсем так, — сыронизировал Чип.

Снежинка предложила ему свою трубку.

— Ты достаточно созрел, чтобы разок затянуться?

Он подошел к ней и взял трубку. Головка была теплой, табак подернулся серым пеплом и дымил. Чип поколебался, улыбнулся всем наблюдавшим за ним и поднес чубук ко рту. Коротко затянулся и выпустил дым. Вкус был острый, но приятный, что немало его удивило.

— Недурно, — сказал он. Повторил затяжку более уверенно. Часть дыма попала ему в горло, и он закашлялся.

Леопард, направлявшийся к двери, улыбнулся и сказал:

— Я добуду трубку и для тебя, — и вышел из кладовой.

Чип отдал трубку Снежинке и, прокашлявшись, сел на потертую скамейку из темного дерева. Стал смотреть, как Тишь с Пташкой нарезают табак. Тишь улыбалась.

Он спросил:

— А где вы достаете семена?

— С наших же плантаций, — сказала она.

— А где достали, с которых начали?

— У Короля было.

— Что у меня было? — спросил, входя, Король — высокий, тощий и ясноглазый, с золотым медальоном на цепочке поверх балахона. Позади него стояла Маттиола, и он держал ее за руку. Чип встал. Она посмотрела на него, необычная, темная, красивая, юная.

— Семена табака, — пояснила Тишь.

Король, тепло улыбаясь Чипу, протянул ему руку.

— Рад вас здесь видеть, — сказал он.

Чип пожал руку; их рукопожатие было крепким и сердечным.

— В самом деле приятно увидеть в группе новое лицо, — сказал Король. — В особенности мужчину. Хоть будет у меня помощник, чтобы держать в рамках приличия этих Пред-У-женщин!

— Ха! — насмешливо воскликнула Снежинка.

— Мне здесь хорошо с вами, — сказал Чип, польщенный дружелюбием Короля. Его холодность, проявленная в кабинете, безусловно, была показной и была вызвана присутствием врачей-надзирателей. — Благодарю вас, — сказал Чип. — За все. Вас обоих.

Маттиола сказала:

— Я страшно рада, Чип.

Ее рука по-прежнему покоилась в руке Короля. Ее кожа была темней нормальной — нежно-коричневая, тронутая румянцем. Глаза были крупные с почти строго горизонтальным разрезом, губы розовые и на вид мягкие. Она отвернулась и сказала:

— Привет, Снежинка!

Она высвободила свою руку из руки Короля, подошла к Снежинке и поцеловала ее в щеку.

Ей было около двадцати, может быть, двадцать один, не больше В верхних карманах ее балахона что-то лежало и делало ее похожей на высокогрудых женщин с рисунков Карла. Из-за этого она выглядела как-то странно и таинственно-маняще.

— Начинаете чувствовать себя по-новому, Чип? — спросил Король.

Он стоял около стола и набивал трубку табаком.

— Да, и еще как! — сказал Чип. — Как вы говорили, все так и происходит.

Подошел Леопард и сказал:

— Вот, Чип, берите, — и дал ему трубку с толстой желтой головкой и янтарным мундштуком.

Чип поблагодарил и стал примеряться к трубке — ее было удобно держать в руке и мундштук был по губам. Он подошел к столу, и Король стал учить его, как набивать головку табаком.

Леопард повел его в другие запасники музея, в конференц-зал, показал различные административные кабинеты и мастерские.

— В таких обходах есть разумное зерно, — сказал он. — Надо знать, кто где уединяется во время наших вечеринок, а потом пройти проверить — все ли оставлено в должном порядке. Наши девицы могли бы быть поаккуратней. Обычно эту миссию беру на себя я, а когда меня не станет, по-видимому, придется этим делом заниматься вам. Нормальные номеры достаточно наблюдательны, и это не доставляет нам особой радости.

— Вас что — переводят? — спросил Чип.

— О нет, — сказал Леопард, — приходит пора умирать. Мне уже пошел шестьдесят третий. Почти три месяца назад. То же самое и у Тиши.

— Как жаль, — сказал Чип.

— Нам самим жаль, — сказал Леопард. — Но ничего не поделаешь, никто не живет вечно. Табачный пепел штука коварная, — переменил он тему, — но с ним все осторожны. А насчет запаха вы не беспокойтесь: кондиционировать воздух начинают ровно в семь сорок, и все выветривается — однажды я остался до утра и убедился в этом. Снежинка у нас будет отвечать за выращивание табака Листья мы подсушиваем прямо здесь, на крышке бака с горячей водой, я вам покажу.

Когда они воротились в кладовую, Король со Снежинкой сидели верхом на скамье друг против друга и увлеченно играли в какую-то механическую настольную игру, лежавшую между ними. Тишь дремала в своем кресле, а Маттиола, примостившись возле вороха старинных вещиц, доставала из коробки по одной книжке, рассматривала их и складывала в кучу на полу. Пташка куда-то отлучилась.

— Это что такое? — спросил Леопард.

— Нашли новую игру, — сказала Снежинка, не поднимая головы.

Оба они, Снежинка и Король, держались обеими руками за рычажки, оттягивали и отпускали их, и тогда срабатывали педальки и били по шарику-мячу. При ударе педальки — некоторые были не в порядке — громко лязгали. Мячик замысловатым путем двигался по игровому полю и наконец застрял на стороне Короля.

— Пять! — воскликнула Снежинка торжествующе. — Вот так-то, братец!

Тишь приоткрыла глаза, взглянула на игравших и вновь закрыла их.

— Главное — не победа, а развлечение от игры, — сказал Король, разжигая трубку металлической зажигалкой.

— Чушь собачья! — возразила ему Снежинка. — Чип! Садись, ты — следующий.

— Нет, я лучше посмотрю, — сказал он с улыбкой.

Леопард тоже отклонил предложение сыграть, и Король со Снежинкой затеяли второй матч. В паузе, когда Король выиграл очко у Снежинки, Чип сказал:

— Разрешите взглянуть на зажигалку. — И Король дал ее Чипу. На боковой поверхности была нарисована птица в полете — утка, подумалось Чипу. Он видел зажигалки в музеях, но никогда ими не пользовался. Он открыл крышечку и крутанул пальцем зубчатое колесико. Со второй попытки фитиль загорелся. Он закрыл зажигалку, рассмотрел ее со всех сторон и во время паузы в игре вернул Королю.

Он еще немного понаблюдал за их состязанием и отошел. Подошел к коробу со старинными вещами и стал их рассматривать, незаметно оказавшись рядом с Маттиолой. Та взглянула на него и улыбнулась, откладывая книгу в одну из стопок рядом с нею.

— Я перебираю их в надежде найти хоть одну на нашем языке, — сказала она. — Но все они староязычные.

Чип тоже присел на корточки и взял только что отложенную его книжку. На корешке переплета была надпись мелкими буквами: «B<$Eroman a dotdot>dda ford»

— Хм-м, — промычал он, покачивая головой. Перелистал несколько старых, дотемна пожелтевших страниц. Фразы и слова были совершенно непонятны:

allvada 1<$Eroman о dotdot>gnerska, d<$Eroman о dotdot>k пег p<$Eroman a dot> briskorna. Над многими буквами стояли двойные точки и кружочки.

— Некоторые слова похожи на наши, так что их можно даже понять, — сказала она. — Но другие!.. Вот поглядите. — И она показала ему книгу, в которой все «N» были напечатаны наоборот: «И», а еще были квадратные буквы, но без донца: «П», причем вперемешку с обычными «Р» и «Е» и «О». — Что все это могло бы означать? — удивленно сказала она, кладя книгу на пол.

— Интересно найти такую, чтобы мы смогли прочесть, — сказал он, любуясь гладкостью ее смугло-румяной щеки.

— Да, хорошо бы, — согласилась она. — Но я думаю, все они прошли проверку прежде, чем попасть сюда, потому мы и не можем их читать.

— Думаете, их проверяли?

— Их должно было быть много на нашем языке, — сказала она, — иначе как бы он мог стать языком, если бы им широко не пользовались раньше?

— Да, конечно, — согласился он. — Вы правы.

— Но я все-таки надеюсь, — сказала она, — что где-то они допустили оплошность при проверке. — Она хмуро посмотрела на очередную книгу и положила ее на кучу.

Наполненные кармашки ее балахона вздрагивали при движениях, и вдруг Чипу показалось, что карманы на самом деле пусты, и просто обтягивают округлые груди. Такие, как рисовал Карл, как груди у женщин Пред-У. Это было вероятно, вполне могло быть — ведь у нее была аномально темная кожа, да и у остальных было множество физических аномальностей. Он опять перевел взгляд на ее лицо, чтобы случайно не смутить ее.

— Вроде бы я перебираю эту коробку во второй раз, — сказала она, — но у меня странное ощущение, будто я уже трижды это делала.

— Но для чего книги должны проверяться? — спросил он.

Маттиола сидела на корточках, опершись локтями на колени, и мрачно глядела на него своими большими, без косины, глазами.

— Я полагаю, что нас учили неправильно, — сказала она, — Нам лгали о том, какой была жизнь до Унификации. В позднем Пред-У, я имею в виду, не в раннем.

— Лгали про что?

— Про насилие и агрессивность, про зависть и враждебность. Я думаю, в какой-то мере все это было, но не могу поверить в то, что, кроме этого, не было ничего хорошего. А нас учили, будто все это именно так. И про «боссов», карающих «рабочих», и про болезни, про повальное пьянство, голод и саморазрушение. Вы этому верите?

— Сам не знаю. — Он посмотрел на нее. — Я не очень-то над этим задумывался.

— Я вам скажу, во что не верю я, — сказала Снежинка, Она повернулась к ним лицом, сидя по-прежнему на скамейке, но ее игра с Королем, судя по всему, закончилась. — Я ни за что не поверю в то, что они обрезали у младенцев крайнюю плоть, — сказала она. — В раннем Пред-У такое еще было возможно. Но ни в коем случае не в позднем — это уж слишком неправдоподобно. Я хочу сказать, что каким-то интеллектом они ведь обладали, как вы считаете?

— Безусловно, это неправдоподобно, — сказал Король, выколачивая свою трубку о ладонь. — Правда, я видел фотоснимки. Во всяком случае, мне утверждали, что они настоящие.

Чип, до сих пор ходивший взад и вперед по комнате, остановился и сел на пол.

— Что значит — «вам утверждали»? Вы предполагаете, что фотографии могли быть фальсифицированы?

— Конечно, — сказала Маттиола — Посмотрите на них повнимательней — на одних что-то подрисовано, на других убрано. Она стала укладывать книги обратно в коробку.

— Я как-то не думал, что такое возможно, — сказал Чип.

— Это касается не очень четких, — сказал Король.

— Скорей всего, то, чем нас пичкали, — сказал Леопард, сидевший на позолоченном стуле и забавлявшийся оранжевым пером на своей шляпе, — это смесь правды с ложью. И можно только гадать о пропорциях того и другого в каждом конкретном случае.

— А мы не могли бы выучить языки, на которых написаны эти книги, чтобы прочесть их? — предложил Чип. — Нам хватило бы даже одного.

— Зачем? — спросила Снежинка.

— Чтобы узнать, — ответил ей Чип, — где правда, а где — нет.

— Я уже пыталась, — сказала Маттиола.

— Она действительно пробовала, — сказал Чипу Король с улыбкой. — Еще недавно она тратила столько ночей, ломая свою очаровательную головку над этой бредовой невнятицей, что страшно вспомнить. Умоляю, не занимайтесь этим, Чип.

— Отчего же? — спросил Чип. — Быть может, мне повезет больше.

— Ну а дальше? — скептически сказал Король. — Допустим, вы расшифруете язык, прочтете несколько книг на нем и узнаете, что преподавали неправду? А может быть, выясните, что наоборот — все правда? А может быть, жизнь в конце XX века была сплошным удовольствием, когда каждый выбирал себе подходящую классификацию и помогал своим братьям, был обеспечен любовью и здоровьем, и вообще катался как сыр в масле? Ну и что? Вы все равно никуда не денетесь — останетесь здесь, с браслетом, наставником и ежемесячными медикаментозными процедурами. Вы только станете еще несчастнее. Мы все станем еще несчастнее.

Чип нахмурился и посмотрел на Маттиолу. Не глядя на него, она складывала в коробку книги. Он опять взглянул на Короля, подыскивая слова.

— Неправда, что знание ничего не даст, — сказал он. — Быть счастливым или несчастливым — неужели в этом весь смысл бытия? В познании истины, возможно, заключено еще большее счастье, пусть даже оно и окажется полным грусти.

— Грустное счастье? — сказал Король с улыбкой. — Я не в состоянии этого постигнуть.

Леопард сидел с задумчивым видом.

Снежинка подала Чипу знак подниматься и сказала:

— Пошли со мной. Хочу тебе показать кое-что интересное.

Он встал с пола.

— Возможно, мы узнали бы только, что все, что нам говорят, лишь сильно преувеличено, — сказал Чип. — Скажем, голод был, но не такой сильный, что и агрессивность была, но не всепоглощающая. Быть может, некоторые второстепенные факты были просто придуманы, как, скажем, обрезание или поклонение флагам и знаменам.

— Если все это вам представляется так, тем более нет смысла тратить на это силы и время, — сказал Король. — Вы представляете себе все сложности, которые встанут перед вами? Это головоломнейшая задача.

Чип пожал плечами.

— Мне просто хотелось бы узнать, — сказал он. И посмотрел на Маттиолу; она оканчивала укладывать книги.

— Пошли, — сказала Снежинка и взяла его за руку. — Оставьте нам табачку, вы, голубки.

Они вышли из кладовой в темноту зала. Снежинка освещала путь фонарем.

— Что ты собралась мне показать? — спросил Чип.

— А ты не догадываешься? Кровать, дорогой. Не книги же.

Они встречались по вечерам дважды в неделю, по воскресеньям и будням или четвергам. Курили и беседовали, разглядывали старинные вещички и другие экспонаты. Иногда Пташка пела песни собственного сочинения, аккомпанируя себе на инструменте, который держала на коленях и чьи струны под ее пальцами издавали приятную древнюю музыку. Песни были грустные: о детях, которые жили и умирали на звездолетах, о возлюбленных, которых разлучали перераспределением, о вечном море. Иногда Король пародировал вечерние ТВ-сеансы, беспощадно высмеивая лекторов по управлению климатическими условиями, или хор, распевающий «Мой браслет». Чип со Снежинкой пользовались кроватью семнадцатого века и софой из девятнадцатого, деревенским фургоном времен раннего Пред-У-периода и пластиковым ковриком из позднего Пред-У. По вечерам, в дни, когда не было общих встреч, они заглядывали друг к другу. На двери ее комнаты стоял имяном «Анна ПИ 24А9155». Благодаря цифре «24» Чип легко подсчитал ее возраст: тридцать восемь лет — она была старше, чем он предполагал.

День ото дня его чувства приобретали все большую остроту, а разум становился все более чутким и беспокойным. Процедуры отупляли его, но не более чем на неделю; затем он снова пробуждался, оживал. Он-таки занялся изучением языка, который Маттиола пыталась расшифровать до него. Она показывала ему книги, из которых делала выборки и списки слов, таких, например, как momento, что, видимо, означало момент; были и другие слова, о значении которых можно было догадаться по схожему написанию. У нее набралось несколько страниц легко узнаваемых переведенных ею слов. Но гораздо больше было таких, о смысле которых можно было лишь гадать, проверять на других контекстах и строить догадки. Означало ли allora «тогда» или «уже»? Что такое quale, sporse, rimanesse? Во время каждой вечеринки он около часа работал над книгами. Иногда Маттиола наклонялась над ним и, заглядывая через плечо, смотрела, чем он занят. Говорила: «О, конечно!» или «Не могло ли это быть названием одного из дней недели?» — но большую часть времена она проводила около Короля. Набивала для него трубку и слушала, о чем он говорит. Король наблюдал, как Чип работает, и, отраженный в стеклах Пред-У-мебели, улыбался другим и поднимал со значением брови.

С Мэри КК Чип встречался либо вечером по субботам, либо днем в воскресенье. С ней он себя вел нормально, улыбался на прогулках в Садах Развлечений, и совокуплялся без затей и без страсти. Он вел себя нормально и на службе, в соответствии с принятым распорядком. Однако с каждой неделей это его собственное нормальное поведение все больше его раздражало.

В июле умерла Тишь. Пташка сочинила и посвятила ей песню, и, когда Чип вернулся к себе в комнату со встречи, где она спела ее, перед его мысленным взором одновременно возникли вместе Пташка и Карл (почему он никогда раньше не вспоминал о нем?). Пташка была крупной и неуклюжей, но очень мило пела. Ей было лет двадцать пять, и она была одинока. «Помощь» Чипа предположительно «подлечила» Карла, но ведь у него могла быть генетическая способность или что-либо еще, чтобы хотя бы в малой степени противостоять медикаментозным накачкам? Так же, как Чип, он был 663, и была некоторая вероятность, что он работал в этом же Институте. Было бы идеальной перспективой ввести его в группу и, соответственно, найти пару для Пташки. Во всяком случае, стоило попытаться его разыскать.

Было бы здорово по-настоящему помочь Карлу! «Недолеченный», он рисовал бы — о, чего бы он только не нарисовал! Ни у кого не хватило бы воображения ответить на этот вопрос! На следующее утро, как только Чип встал, он вынул свежий справочник имяномов из дорожной сумки, тронул рецептор видеофона и прочитал имяном Карла. Но экран остался пуст, и голос из аппарата принес извинения — названный номер был вне досягаемости.

Несколькими днями позже Боб РО, когда Чип после беседы уже встал со стула, спросил его о том вызове.

— А скажи-ка мне, — обратился к нему Боб, — с чего вдруг тебе захотелось вызывать этого Карла ВЛ?

— О, — ответил Чип, стоя возле стула. — Мне захотелось посмотреть, как он выглядит. Теперь, когда со мной все нормально, мне, естественно, хочется, чтобы у всех было так же.

— Ну, разумеется, и у него то же самое, — сказал Боб. — Это странный поступок, тем более что прошло столько лет.

— Просто я вдруг вспомнил о нем, — сказал Чип.

Он вел себя нормально от первого удара гонга до последнего и встречался с группой дважды в неделю. Он продолжал работать над изучением языка «Итальяно» — так он назывался, — хотя он и подозревал, что Король был прав, и занятие это было бессмысленным. Просто это казалось ему более достойным времяпрепровождением, нежели настольные механические игры. Изредка это его увлечение давало Маттиоле повод подойти и наклониться над ним, заглянуть ему через плечо, опершись одной рукой на кожаную поверхность стола, за которым он работал, а другой рукой — на спинку его стула. Тогда он мог ощутить ее запах — это не была игра его воображения, она в самом деле пахла цветами, — и он мог посмотреть на ее смуглую щеку, на шею, на ее балахон, туго вздутый под напором двух подвижно-упругих выпуклостей. Это определенно были груди.

 

Глава 4

Однажды ночью в конце августа в поисках других книг на Итальяно ему попалась книга на другом языке. Ее заглавие «Vers l'avenir» сильно смахивало на итальянские слова «verso» и «avvenire» и, очевидно, означало «вперед к будущему». Он пролистал книгу, и ему бросилось в глаза, что на двадцати или тридцати страницах вверху было напечатано имя Вэнь Личуна.

Наверху других страниц встречались другие имена — Mario Sofik, A. F. Liebman. Книга, как он понял, представляла собой собрание коротких произведений различных авторов, и два сочинения, безусловно, были написаны Вэнем. Название одного из них — «Le pas prochain en avant», — похоже, он мог перевести. Pas, скорей всего, равнозначно passo; avant — avanti и все вместе выглядело, как «Следующий шаг вперед» — это было из первой части книги «Вечная мудрость Вэня». Когда он сообразил, какова ценность этой находки, он прямо обомлел. В этой невзрачной книжице с болтающимся на ниточках переплетом насчитывалось двенадцать или пятнадцать страниц на языке пред-У, точный перевод которых лежал в ящике его тумбочки у кровати. Тысячи слов, глаголов с их несусветно изменчивыми формами; вместо того чтобы угадывать, двигаясь на ощупь по почти бесполезным отрывкам текстов на Итальяно, у него теперь появилась возможность за считанные часы овладеть основами второго языка.

Он ничего никому не сказал; сунул книжку в карман и подошел к остальным. Как ни в чем не бывало набил трубку табаком. Le pas-что-то-еще-avant, в общем-то, могло и не называться «Следующий шаг вперед». Но было, должно было быть.

Да, так оно и было; он тотчас убедился в этом, сравнив несколько первых фраз. Он просидел у себя в комнате всю ночь напролет, внимательно читая и сравнивая, водя одним пальцем по тексту на Пред-У-языке, а другим — по строчкам перевода. Он дважды обработал таким образом четырнадцать страниц эссе и тогда приступил к составлению словаря по алфавиту.

Следующую ночь он спал, поскольку утомление дало себя знать. А через день, после визита Снежинки, он снова всю ночь работал.

Он стал ходить в музей и по ночам, когда не было их вечерних встреч всей группой. Там он мог за работой курить, просматривать другие книги на «Франсез» — так назывался этот язык. Он мог блуждать с фонариком по темным залам. На третьем этаже ему попалась географическая карта из Инда, искусно подклеенная в нескольких местах, на которой Евр было «Европой», одна ее часть называлась «Францией» и Франсез был языком, на котором говорили тамошние жители. Странно и привлекательно назывались их города: «Париж», «Нант», «Лион», «Марсель».

Он по-прежнему ни с кем не делился своими открытиями. Ему хотелось ошеломить Короля полностью освоенным языком и доставить удовольствие Маттиоле. Он больше не работал над Итальяно, и однажды вечером Маттиола спросила его об этом. Не покривив душой, он сказал, что бросил попытки разобраться в нем. Она отвернулась с разочарованным видом, и он обрадовался, зная, какой сюрприз он ей готовит.

Субботние вечера тратились впустую на лежание рядом с Мэри КК, и вечера их сходок тоже тратились впустую; хотя теперь, после смерти Тиши, Леопард иногда пропускал их собрания, и в этих случаях его замещал Чип, приводя в музее все в порядок перед их уходом, и потом оставался поработать подольше.

Через три недели он научился бегло читать на Франсез, лишь изредка спотыкаясь на словах, которые ему не удалось расшифровать. Он нашел еще несколько книг на этом языке. Одну, под названием «Убийства Красного Серпа» он теперь читал; читал он и другую — «Пигмеи Экваториальных Лесов», и еще — «Отец Горио».

Он дождался вечера, когда отсутствовал Леопард, и рассказал им все. У Короля был вид, будто ему сообщили дурную весть. Холодным взглядом он смотрел на Чипа, на лице не дрогнула ни одна мышца, но внезапно оно постарело и еще больше вытянулось. Маттиола же, напротив, выглядела так, словно получила долгожданный подарок.

— Вы прочитали на нем книги? — спросила она. Широко раскрытые глаза сияли, рот был слегка приоткрыт. Но ничья, самая восторженная, реакция не смогла бы доставить Чипу удовольствия. Он был мрачен, обретенные им знания угнетали его.

— Три! — ответил он Маттиоле. — И половину четвертой.

— Это великолепно, Чип! — сказала Снежинка. — Почему ты держал все это в секрете?

А Пташка сказала:

— Я вообще не думала, что такое возможно.

— Поздравляю, Чип, — сказал Король, вынимая изо рта трубку. — Это успех, даже если достигнут с помощью эссе. Да, вы поставили меня на место. — Он вертел свою трубку, выравнивая мундштук. — И что же вы там почерпнули? — спросил он. — Что-нибудь значительное?

Чип посмотрел на него.

— Да, — сказал он. — Многое из того, что нам говорили, — правда. В те времена случались и преступления, были насилие, глупость, голод. Каждая дверь была на запоре. Чрезмерное значение придавалось флагам и границам территорий. Дети ждали смерти своих родителей, чтобы получить в наследство их деньги. Затраты труда и материалов были фантастические.

Он посмотрел на Маттиолу и улыбнулся ей — подарок не получался.

— Но при всем при этом, — продолжал он, — тогдашние номеры, похоже, были более сильными и счастливыми, чем мы, номеры нынешние, потому что они поступали так, как сами хотели, «зарабатывали» вещи, «владели» вещами, их выбор зависел всегда от них самих, это делало их в каком-то смысле более живыми.

Король потянулся за табаком.

— Выходит, многое совпало с вашими ожиданиями, не так ли? — спросил он.

— Да, довольно многое, — согласился Чип. — И даже более того.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Снежинка.

Глядя на Короля, Чип сказал:

— Тиши не было предначертано судьбой умереть.

Король и все остальные повернулись к Чипу.

— О чем речь, не понимаю? — сказал Король, его пальцы перестали утрамбовывать табак в трубке.

— А вы разве не знаете? — спросил у него Чип.

— Нет, — ответил он. — Я не понимаю вас.

— И я бы хотела знать, — вступила в разговор Маттиола.

— Разве вам это не известно, Король? — повторил Чип.

— Нет, — ответил Король. — Не имею ни малейшего представления, к чему вы клоните. Каким образом из Пред-У-книжек вы могли что-то узнать про Тишь? И с какой стати это могло быть известно мне, будь оно даже так?

— Дожить до шестидесяти двух лет, — сказал Чип, — не представляет собой никакого чуда химии, или воспитания, или унипеков. Пигмеи экваториальных лесов, чья жизнь была тяжелой даже по понятиям Пред-У-стандартов, жили до пятидесяти пяти, до шестидесяти. Номер по имени Горио дожил до семидесяти трех, и никто не считал это чем-то потрясающе необычным — а это было в начале девятнадцатого века. Номеры доживали до восьмидесяти и даже до девяноста лет!

— Это невозможно, — сказал Король. — Тело не способно функционировать так долго; сердце, легкие…

— Книга, которую я сейчас читаю, — сказал Чип, — про номеров, живших в 1991 году. У одного из них было искусственное сердце. Он дал врачам деньги, и они заменили ему сердце.

— Даже так?.. — произнес Король. — А вы уверены, что вы все правильно поняли в этом вашем франде?

— Франсез, — поправил Чип. — Да, я уверен. Шестьдесят два года — не долгожительство; это сравнительно короткая жизнь.

— Но это же возраст, когда мы умираем, — сказала Пташка. — Почему это так? И если не в шестьдесят два, то когда мы должны умереть?

— Это не мы, — начала понимать Маттиола и перевела взгляд с Чипа на Короля.

— Верно, — сказал Чип. — Нас вынуждают умирать в назначенный срок. Уни вынуждает. Мы запрограммированы на эффективность в первую очередь, во вторую и в третью. В его банке данных собрана сканерами вся информация. Банки данных это не розовые игрушки, которые показывают экскурсантам, и вам в том числе, если вы там бывали; они — отвратительные стальные чудовища. И кем-то принято решение, что оптимальный срок нашей смерти — шестьдесят два года — он лучше, чем годом раньше или годом позже, и незачем морочить себе голову искусственным сердцем. Если шестьдесят два не есть счастливо нами достигнутая вершина долгожития — а это не так, я знаю, что это не так, — объяснение этому может быть только таким, как я сказал. Уже просчитано, когда каждому на смену приходит новый номер, и мы отбываем с разницей в несколько месяцев в ту или иную сторону, чтобы чрезмерная точность не навела кого-то, кто недостаточно «нормален», на подозрения, чтобы подвох не был заметен.

— Во имя Христа, Маркса, Вуда, Вэня, — вырвалось у Снежинки.

— Да, — сказал Чип. — В особенности Вуда и Вэня.

— Ну, Король? — с вызовом в глазах и в голосе сказала Маттиола.

— Я потрясен, — сказал Король. — Теперь мне понятно, Чип, почему вы решили, что я должен знать. — Снежинке и Пташке он пояснил: — Чипу известно, что я химиотерапевт.

— Ну, и вы ничего не знали? — сказал Чип.

— Не знал.

— Так вводят яд во время лечебных процедур или нет? — в упор спросил Чип. — Вы обязаны это знать.

— Полегче, брат, я ведь не мальчишка, — сказал Король. — Яда, как такового, там нет; но почти любой компонент инфузии может стать причиной смерти при изменении дозы.

— И вам не известно, в каких дозах вводятся компоненты инфузий, когда номер доживает до шестидесяти двух!

— Нет, — сказал Король. — Инфузия формируется импульсами, поступающими непосредственно от Уни в аппаратуру, и нет никакой возможности проследить за этим. Я могу, разумеется, запросить Уни о составе конкретной инфузии, которая проводится или будет проводиться. Но если то, что вы говорите, правда, — при этих словах он улыбнулся, — то ведь ответ Уни может быть лживым, не так ли?

Чип сделал глубокий вдох и медленно выпустил воздух.

— Да, — согласился он.

— А когда номер умирает, — спросила Маттиола, — симптомы чисто возрастные?

— Да, меня учили, что это симптомы смерти от старости, — сказал Король. — Но с тем же успехом они могут быть вызваны совершенно иными причинами. — Он взглянул на Чипа. — Вам не попадались медицинские книги на этом языке?

— Нет, — ответил Чип.

Король достал зажигалку и открыл ее большим пальцем.

— Это возможно, — сказал он. — Это очень может быть. Мне никогда не приходило в голову. Номеры обычно не доживают нескольких дней до шестидесяти двух, хотя бывало, жили немного дольше; у нас два глаза, два уха, один нос. Непререкаемые факты. — С помощью зажигалки он раскурил свою трубку.

— Это наверняка правда, — сказала Маттиола. — Это логическая вершина миропонимания Вуда и Вэня. Управляй жизнью каждого — и в конце концов придешь к управлению смертью каждого.

— Это ужасно, — сказала Пташка. — Я рада, что Леопарда нет здесь. Представьте себе, каково ему было бы это слушать? Не только из-за Тиши, но и его срок наступит со дня на день. Мы не должны говорить ему об этом; пусть думает, что все произойдет естественным порядком.

Снежинка бросила на Чипа холодный взгляд.

— Зачем тебе надо было рассказывать об этом нам? — сказала она.

Король сказал:

— Для того, чтобы мы могли пережить счастливую грусть. Или грустное счастье. Не так ли, Чип?

— Я думал, вы захотите это знать, — сказал он.

— Чего ради? — сказала Снежинка. — Что нам теперь делать? Пожаловаться нашим наставникам?

— А я скажу вам, что мы можем сделать, — сказал Чип. — Надо увеличить нашу группу.

— Верно! — воскликнула Маттиола.

— Где нам искать кандидатов? — сказал Король. — Не можем же мы хватать с тротуара первых попавшихся Карлов и Мэри.

Чип сказал:

— Вы хотите сказать, что ваша должность не позволяет получить список имяномов местных номеров с аномальными тенденциями?

— Только, если я представлю Уни убедительные доводы, — сказал Король. — Одна фальшивая нота, брат, и доктора возьмутся за меня. А потом и вас подвергнут повторному обследованию.

— Да, конечно, аномальные есть повсюду, — сказала Пташка. — Ведь кто-то же пишет «Воюйте с Уни!» на стенах домов.

— Мы должны разработать способы, как им помочь найти нас, — сказал Чип. — Каким-то образом дать знать.

— И что потом? — сказал Король. — Что нам делать, когда нас станет двадцать или тридцать? Подадим заявку на групповое посещение Уни и взорвем его?

— Эта мысль и ко мне приходила, — сказал Чип.

— Чип! — воскликнула Снежинка, а Маттиола уставилась на него.

— Во-первых, — сказал Король, — Уни неприступен. И во-вторых, большая часть из нас там побывала, и нам не разрешат еще одно посещение. Или мы, по-вашему, пешком пойдем отсюда в Евр? Да и что мы станем делать с миром, в котором потерян контроль надо всем? Встанет производство, разобьются все транспортные средства, перестанут звучать сигналы гонгов. Что вы предлагаете — получить сущий пред-У-хаос и молиться на него?

— Если мы сможем найти номеров, знающих компьютер и теорию микроволн, — сказал Чип, — номеров, знающих Уни, возможно, мы смогли бы разработать способ перепрограммировать Уни.

— Если бы мы смогли найти этих номеров, — сказал Король, — если бы мы смогли привлечь их к нам. Если бы мы смогли попасть в ЕВР00001. Вы разве не понимаете, чего вы хотите? Невозможного! Именно потому я и дал вам совет не тратить попусту время на эти книжки. Мы не в силах что-либо изменить. Это — мир Уни, можете вы наконец принять эту простую мысль? Он был ему отдан пятьдесят лет тому назад, и он не отступится от своего предназначения — распространить гадское Братство на всю гадскую вселенную, а мы будем делать, что нам предписано — умирать в шестьдесят два года и ежедневно посещать ТВ-сеансы. Все, на что мы можем рассчитывать, — это выкурить трубку, позволить себе пару шуток и несколько дополнительных перепихов с возлюбленными. Давайте не будем терять то, что у нас есть, идет?

— Но если нас станет больше…

— Пой песню, Пташка, — прервал его Король.

— Мне не хочется.

— Пой песню!

— Хорошо, хорошо, спою.

Чип бросил на Короля яростный взгляд и вышел в темноту экспозиционного зала. Стукнулся бедром обо что-то твердое и, бранясь, двинулся дальше. Он отошел далеко от центрального прохода и кладовой; встал, потирая лоб, перед осыпанными драгоценностями королями и королевами, перед их безмолвными темнее-чем-темень стражами. «Король, — произнес он, — воображает, что он настоящий братобоец».

Слабо доносилось пение Пташки и бренчание струн пред-У-инструмента. Послышался шорох приближающихся шагов.

— Чип?

Это была Снежинка. Он не повернулся. Она коснулась его руки.

— Вернись, — сказала она.

— Оставь меня в покое, — сказал он. — Оставь на пару минут.

— Ну, хватит тебе, — сказала она, — Пойдем, не будь ребенком.

— Вот что, — сказал он, круто повернувшись. — Ступай и слушай Пташку, ясно? Ступай кури свою трубку.

Она помолчала, потом сказала:

— Хорошо. — И ушла.

Он опять повернулся к королям и королевам, тяжело дыша.

Бедро болело, и он потирал ушибленное место. Его бесила манера, с какой Король отвергал любую его идею, всех заставлял плясать под свою дуду.

Снова послышались шаги Снежинки. Он хотел было прогнать ее, но сдержался. Вздохнул сквозь зубы и повернулся кругом.

Это оказался Король. Его седые волосы и серый балахон скупо обозначились в сумерках центрального прохода. Он подошел ближе и остановился. Они смотрели друг на друга, и Король сказал:

— Я вовсе не хотел говорить так резко.

— Как получилось, что вы до сих пор не надели на себя одну из этих корон? — съязвил Чип. — И еще мантию. Медальон, гадо-ладо, — пожалуй, этого недостаточно для настоящего Пред-У-короля?

Король постоял молча, затем сказал:

— Примите мои извинения.

Чип вздохнул, задержал дыхание, выдохнул.

— Каждый номер, которого мы сможем привлечь к себе, — сказал он, — привнесет новые идеи, новую информацию, возможности, до которых мы, не исключено, не додумались.

— И новый риск, — сказал Король. — Попробуйте взглянуть на это под моим углом зрения.

— Не могу, — сказал Чип. — Я лучше буду снова получать процедуры по полной дозе, чем стану довольствоваться только этим.

— Это «только» кажется весьма недурным для номера моих лет.

— Вы на двадцать или тридцать лет ближе меня к шестидесяти двум; это вам следовало бы проявить желание изменить порядок вещей.

— Будь перемены возможны, вероятно, я проявил бы его, — сказал Король. — Но химиотерапия плюс компьютеризация обеспечивают нерушимую стабильность.

— Вовсе не обязательно, — сказал Чип.

— Обязательно, — сказал Король, — и я не хочу увидеть, как наше «только это» пойдет прахом. Даже то, что вы продолжаете ходить сюда и работать ночи напролет, является дополнительным риском. Но вы не обижайтесь, — он поднял руку, — я не предлагаю вам бросать ваши занятия.

— Я и не намерен, — сказал Чип. И добавил после паузы: — Не беспокойтесь, я соблюдаю осторожность.

— Хорошо, — сказал Король. — И мы будем продолжать внимательно присматриваться к аномалам. Без сигналов. — Он протянул Чипу руку.

Чуть помедлив, Чип пожал ее.

— Теперь давайте вернемся к нашим, — сказал Король. — Девицы расстроились.

Чип направился вместе с Королем по центральному проходу.

— Что вы там говорили насчет банков данных? Якобы, они — «стальные чудовища»? — спросил Король.

— Они и есть чудовища, — сказал Чип. — Огромные замороженные блоки. Их тысячи. Мой дед показал их мне, когда я был маленьким. Он помогал строить Уни.

— Братобоец!

Нет, он как раз сокрушался, что ему пришлось этим заниматься. О, Христос и Вэнь! Будь он жив, он был бы отличным номером для нашей группы.

Следующей ночью Чип сидел в кладовой, читая и покуривая, когда вдруг послышалось: «Привет, Чип!» В двери стояла Маттиола с фонарем.

Чип поднял на нее глаза и встал.

— Я вам не помешаю? — спросила она.

— Нет, конечно. Я рад вас видеть, — ответу Чип. — А Король тоже здесь?

— Нет.

— Ну, входите, входите, — сказал он.

Она продолжала стоять в двери.

— Я хочу, чтобы вы научили меня этому языку, — сказала она.

— С удовольствием, — сказал он. — Я как раз хотел спросить, не нужны ли вам списки слов. Входите же!

Чип смотрел, как она входит, потом спохватился, что держит в руке трубку. Он положил ее на стол и пошел к вороху старинных вещей. Схватив за ножку один из стульев, которыми они пользовались, он перевернул его и поднес к столу. Она убрала в карман фонарь и смотрела на раскрытую книгу, которую он читал до ее прихода. Чип опустил стул, придвинул его к столу, а второй поставил рядом.

Она посмотрела на название на переплете.

— «Мотивация страсти», — перевел он. — Здесь просто — а вот о тексте этого не скажешь.

Она смотрела на раскрытые страницы.

— Кое-что смахивает на «итальяно», — сказала она.

— Это как раз и привлекло мое внимание, — сказал он. Чип держался рукой за спинку стула, который принес для нее.

— Я сидела целый день. Вы сами садитесь. За дело!

Он сел и достал из-под стопки французских книг списки расшифрованных слов.

— Можете взять и сколько угодно держать у себя, — сказал он, разглаживая на столе листки. — То, что в них, я уже выучил наизусть.

Он объяснил ей, как он сгруппировал глаголы в соответствии с их спряжением, временем и лицом, и какие формы принимают прилагательные в зависимости от того или иного имени существительного, которому они служат определением.

— Это сложно, — сказал он, — но когда вы уловите основные принципы, то перевод будет получаться.

Он перевел для нее страницу из «Мотивации страсти»: как биржевой маклер нескольких промышленных компаний Виктор с имплантированным искусственным сердцем выговаривает своей жене Каролине за то, что она враждебно относится к влиятельному сановнику.

— Очаровательно, — сказала Маттиола.

— Вот меня, кстати, поражает, как много у них было непроизводительных номеров. Все эти торговцы акциями, адвокаты, солдаты и полицейские, банкиры, сборщики налогов…

— Они не были непроизводительными, — возразила она. — Они не производили вещи, но они делали возможным для номеров жить той жизнью, какой они жили. Они производили свободу или, на худой конец, поддерживали ее.

— Да, — согласился Чип. — Я полагаю, что вы правы.

— Права, — сказала она и отошла от стола.

Чип задумался.

— Номеры общества Пред-У, — сказал он, — пожертвовали эффективностью — ради свободы. А мы поступили наоборот.

— Мы этого не делали, — сказала Маттиола. — Это было сделано для нас. — Она повернулась к нему лицом. — Как по-вашему, это возможно, что неизлечимые до сих пор живы?

Он посмотрел на нее.

— Что их потомки каким-то образом уцелели? — строила она предположения. — Что существует где-то их сообщество? На острове или иной территории, которую Братство не использует?

— Н-ну, — сказал он и стал тереть лоб. — Конечно, такая вероятность есть. Номеры выживали на островах до Унификации. Почему, собственно, этого не могло быть после?

— Вот и я так думаю, — сказала она, снова подходя к нему. — Сменилось пять поколений со времени, как последние…

— Искалеченные болезнями и нуждой…

— Но воспроизводящие потомство по своей воле!

— Я не знаю, как насчет сообщества, — сказал он, — но могла бы существовать колония.

— Город, — подсказала она. — Они ведь были разумные, сильные.

— Интересная мысль, — поддержал он.

— Это же возможно, разве нет? — Она склонилась к нему, руки ее лежали на столе, в больших глазах горел вопрос, щеки пылали смуглым румянцем.

Он смотрел на нее.

— А что думает Король? — спросил Чип. Она слегка отодвинулась, и он сам ответил: — Не трудно догадаться.

Ни с того ни с сего Маттиола вдруг разозлилась, глаза ее метали молнии.

— Вы вели себя с ним кошмарно вчера вечером! — выпалила она.

— Кошмарно? Я? По отношению к нему?

— Да! — Она отпрянула от стола. — Вы допрашивали его, как будто вы были… Да как вы могли допустить мысль, что ему могло быть известно, что Уни убивает нас и он бы не сказал нам об этом?

— Я и сейчас думаю, что он знал.

Ее раскрасневшееся от гнева лицо находилось прямо перед его глазами.

— Нет! Он не знал! От меня у него секретов нет!

— А вы что, разве его наставник?

— Да! — сказала она. — Именно так, если вам угодно знать.

— Неправда, — сказал он.

— Нет — правда.

— Слава Христу и Вэню, — сказал он. — В самом деле? Вы — наставник? Вот уж об этой классификации я никогда бы не подумал. Сколько вам лет?

— Двадцать четыре.

— И вы его?

Она утвердительно кивнула.

Он рассмеялся.

— А я решил, что вы работаете садоводом, — сказал он. — От вас пахнет цветами, вам это известно? Конечно, вы об этом знаете.

— Я пользуюсь парфюмом, — сказала она.

— Вы пользуетесь?..

— Аромат цветов в жидком виде. Король для меня сделал.

Он уставился на нее.

— Парфюм! — воскликнул он, шлепнув рукой по раскрытой перед ним книге. — А я-то думал, это какой-то бактерицидный препарат — героиня добавляла его в ванну. Ну, конечно! — Он поискал в словарных списках, взял карандаш, зачеркнул что-то, переписал. — Глупец, — бранил он себя. — Парфюм и perfume — одно и то же. Жидкие цветы. Как он это сделал?

— Не обвиняйте его в том, что он обманывает нас.

— Хорошо, больше не буду. — Чип положил карандаш.

— Все, что у нас есть, мы имеем благодаря ему, — сказала Маттиола.

— А что, собственно говоря, у вас есть? — сказал он. — Почти ничего — если только мы не воспользуемся этим малым ради попытки достичь большего. А он, похоже, вовсе не хочет, чтобы мы такие попытки предпринимали.

— Он более осторожен, чем мы.

Он смотрел на нее, стоявшую в нескольких метрах от него, у груды всяких древностей.

— Что вы сделали бы, — спросил он, — если бы мы каким-то образом узнали о существовании города неизлечимых?

Их взгляды встретились.

— Отправилась бы туда, — сказала она.

— И питались бы растениями и животными?

— При необходимости. — Она взглянула на книжку и задержала на ней внимание. — «Виктор и Каролина отобедали, кажется, с аппетитом».

Чип улыбнулся и сказал:

— Вы действительно женщина эпохи пред-У. Ведь не станете возражать?

Она промолчала.

— Вы позволите мне взглянуть на ваши груди? — неожиданно спросил он.

— Зачем?

— Из любопытства, только и всего.

Маттиола расстегнула верхнюю часть балахона и развела половинки в стороны. Груди ее были розовато-смуглыми, мягкими на вид конусами, вздрагивавшими в такт ее дыханию. Соски, тупые и розовые, под его взглядом, казалось, напряглись и потемнели. Он ощутил странное возбуждение, как от ласки.

— Они выглядят очень мило, — констатировал он.

— Я это знаю, — сказала она, закрывая и застегивая балахон. — И этим я тоже обязана Королю. Я привыкла думать, что я самый уродливый номер во всем Братстве.

— Вы?

— Покуда он не убедил меня, что это не так.

— Прекрасно! — сказал он. — Вы очень многим обязаны Королю. И не только вы, мы все. Почему вы пришли ко мне?

— Я вам сказала — изучать тот язык.

— Чушь, — сказал он, вставая. — Потому, что вы хотите, чтобы я приступил к поиску мест, которые не используются Братством, чтобы я нашел доказательства существования ваших «городов». Потому, что я стану это делать, а он — нет; потому, что у меня нет «здравомыслия» и я не стар и не довольствуюсь тем, что ерничаю по поводу ТВ-программ.

Маттиола направилась было к двери, но Чип поймал ее за плечо и повернул к себе.

— Останьтесь здесь, — сказал он решительно. Она испуганно взглянула на него, он взял ее за подбородок и поцеловал в губы, взял ее обеими руками за голову и прижал свой язык к ее стиснутым зубам. Она упиралась руками ему в грудь, крутила головой. Он надеялся, что она перестанет, ответит на поцелуи, но она продолжала сопротивляться со все большим упорством. В результате он отпустил ее, и она отскочила от него.

— Это же… это же кошмар! — сказала она. — Принуждать меня! Да это же… Со мной никогда никто так не обращался!

— Я люблю вас, — сказал он.

— Взгляните на меня: я вся дрожу, — сказала она. — Во имя Вэнь Личуна, и это так вы любите?! Превращаясь в животное? Это ужасно!

— В человека, — сказал он. — Подобного вам.

— Нет, — возразила она. — Я никому не стала бы делать больно, хватать, как вы! — Маттиола потрогала свою челюсть, подвигала ею.

— Как же, по-вашему, целуются неизлечимые? — спросил он.

— Как люди — не как животные.

— Извините меня, — сказал Чип. — Я вас люблю.

— Хорошо, — сказала она. — Я вас тоже люблю — как люблю Леопарда, Снежинку, Пташку.

— Я имел в виду другое, — сказал он.

— А я имела в виду — это, — сказала она, глядя на него в упор. Потом, отойдя в сторону и направляясь к двери, сказала: — Больше так не делайте. Это кошмарно!

— Вам нужны словарные списки?

Судя по ее виду, она собиралась ответить отрицательно, однако, поколебавшись, сказала:

— Да, это то, за чем я пришла.

Чип повернулся, собрал со стола бумаги, свернул их вместе и взял из стопки книг «Отца Горио». Маттиола подошла, и он ей все это передал.

— Я не хотел вас обидеть, — сказал он.

— Хорошо, — сказала она. — Только никогда больше так не делайте.

— Я поищу места, которые Братство не использует, — сказал он. — Я просмотрю карты в МФА и погляжу, нет ли…

— Я уже сделала это, — сказала она.

— Очень тщательно?

— Насколько смогла.

— Я сделаю это еще раз, миллиметр за миллиметром, — сказал он. — Другого пути у нас нет.

— Хорошо, — сказала она.

— Подождите секунду, мне тоже пора идти.

Она дождалась, пока он уберет свои курительные принадлежности и приведет помещение в первоначальный вид, после чего они вышли вместе через экспозиционный зал и спустились по эскалатору.

— Город неизлечимых, — пробормотал он.

— Вполне возможный вариант! — с убеждением воскликнула она.

— Что ж, пожалуй, стоит заняться поисками, — сказал он.

Наконец они вышли из здания и остановились на тротуаре.

— Вам куда? — спросил Чип.

— Мне на запад, — сказала она.

— Я пройдусь с вами несколько кварталов.

— Нет, — возразила Маттиола. — Ну правда, чем дольше вы на улице, тем вероятней, что кто-нибудь заметит, как вы проходите мимо сканеров.

— Я прикасаюсь к ободку рецептора и заслоняю его своим телом. Очень хитроумно.

— Все равно, — сказала она. — Идите к себе.

— Хорошо, — сказал он. — Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Чип положил руку ей на плечо и поцеловал в щеку. Она не отодвинулась, но под его рукой она вся напряглась. Он поцеловал ее в губы. Они были горячие и мягкие, слегка раздвинуты. Тут же она повернулась и ушла.

— Маттиола, — тихо позвал он и пошел за ней.

Она обернулась и сказала:

— Не надо. Пожалуйста, Чип, уходи. — И пошла дальше.

Он постоял в замешательстве. Какой-то номер шел в их сторону.

Чип смотрел, как она удаляется, ненавидя ее, любя ее.

 

Глава 5

Из вечера в вечер он быстро (но не чересчур) съедал свой ужин и ехал в Музей Достижений Братства и до его закрытия перед десятичасовым ТВ-сеансом изучал лабиринт огромных, до потолка, иллюминированных географических карт. Однажды он пошел туда после гонга — полуторачасовая прогулка пешком, — но обнаружил, что освещение карт выключено, а в луче фонарика обозначения отсвечивали, и было не прочесть надписи, а включить самому внутреннее освещение карт он не решился, поскольку оно было связано с общим освещением всего зала, и это могло вызвать перерасход энергии и быть замеченным бдительным Уни. Однажды в воскресенье он повел туда Мэри КК, отправил ее смотреть выставку «Вселенная завтра», а сам изучал карты три часа подряд.

Он не нашел ничего: ни острова без города или промышленных установок; ни горы, на которой не было бы станции космического слежения или климатономического центра; ни единого квадратного километра суши — или дна океана, — где восьмимиллиардное Братство не устроило бы шахты или сельскохозяйственного угодья, аэропорта или парка. Над входом в сектор географических карт красовались слова, образованные подвешенными золотыми буквами: «Земля есть наше наследие, мы пользуемся ею мудро и без расточительности» — все, казалось, было правдой, все настолько отвечало действительности, что в ней не оставалось местечка даже для самой маленькой общественной ячейки вне Братства.

Леопард умер, и Пташка снова пела в его память. Король сидел, молча ковыряясь в колесиках какого-то пред-У-механизма. Снежинке хотелось еще секса.

Чип сказал Маттиоле:

— Ничего. Абсолютно ничего.

— Должны же были быть сотни маленьких поселений, с которых начиналось, — сказала она. — Хоть одно из них должно уцелеть.

— Тогда это полдюжины номеров, ютящихся где-нибудь в пещере, — сказал Чип.

— Пожалуйста, продолжай поиски, — попросила она. — Ты же не мог проверить каждый остров.

Он думал об этом, сидя в темноте автомобиля двадцатого века, держась за руль, нажимая на кнопки, дергая разные рычаги и рукоятки; и чем больше он думал, тем менее вероятным представлялось ему существование города или даже малого селения неизлечимых. Даже если бы он оставил незамеченным клочок незанятой территории на карте, могло ли сообщество существовать без ведома Уни? Люди не могли не оставить следов своего пребывания на окружающей местности; наличие тысячи, даже сотни человек вызвало бы подъем температуры территории, засорение воды отходами, а воздуха — дымом примитивных очагов. Будь то суша или море — там были бы признаки их присутствия, которые обнаруживались бы десятками разных способов.

Таким образом, Уни давным-давно узнал бы о существовании этого гипотетического города, а зная это — как бы он поступил? Направил бы туда наставников-врачей, оснащенных специальной лечебной аппаратурой, «излечил» бы неизлечимых и превратил их в «здоровых» номеров.

Если только они не защищались. Их предки удрали из Братства вскоре после Унификации, когда лечебные процедуры были еще добровольными. Или же позднее, когда они стали принудительными, но еще не достигли нынешнего совершенства, наверняка часть тогдашних неизлечимых прикрывала свой отход, пользуясь оружием. А если они передали эту тактику, да и оружие последующим поколениям? Как поступил бы Уни сегодня, в 162 году, что он противопоставил бы вооруженному обороняющемуся сообществу? Безоружное, неспособное на агрессию Братство? Как бы он поступил пять или двадцать пять лет тому назад, обнаружив признаки наличия сообщества неизлечимых? Допустил бы Уни его существование? Или предоставил бы его обитателей их судьбе? Мол, болейте себе на своих нескольких квадратных километрах территории мира. Опрыскал бы их город средством ЛПК? А если их оборона в состоянии отразить атаку самолетов? Мог ли Уни в недрах своих холодных стальных блоков выработать решение, по которому цена «излечения» была бы неразумно велика по сравнению с его полезностью?

До очередной процедуры у Чипа оставалось два дня, его ум был активен, как никогда. Но он был бы очень рад, если бы активность его мозга была еще более высока. Он чувствовал, что есть нечто, что пока ускользало от него, что гнездилось где-то за гранью его разума, в интуиции.

Если Уни допустил существование города, не пожертвовал номерами, временем и техническими средствами ради «излечения» — тогда что? Следовательно, было что-то еще, некая идея, которую надлежало отыскать, приняв это предположение.

Чип позвонил в медцентр в четверг, накануне процедуры, и пожаловался на зубную боль. Ему предложили явиться на прием утром в пятницу, но он сказал, что в субботу ему назначена лечебная процедура и он хотел бы совместить оба визита. Боль не очень сильная — он может ее терпеть.

Его назначили на субботу, в 8.15 утра.

Потом он позвонил Бобу РО, сказал, что назначен к дантисту в 8.15 в субботу. Как он смотрит на то, чтобы сделать инфузию после зубного: и одним выстрелом убить двух зайцев?

— Думаю, это вполне возможно, — сказал Боб. — Браслет-контакт! — И он включил свой телекомп. — Как там тебя — Ли РМ?..

— 35 М4419.

— Все верно, — сказал Боб, щелкая клавишами.

Чип сидел и наблюдал, не показывая вида, как ему все это важно.

— Суббота, 8.05 утра, — сказал Боб.

— Прекрасно, — сказал Чип. — Благодарю.

— Благодари Уни, — сказал Боб.

Это увеличило ему на день промежуток между процедурами.

Тот вечер четверга был дождливый, и Чип никуда не пошел. Он сидел за своим письменным столом, подперев лоб двумя кулаками, и думал; жалел, что он не в музее, где мог бы еще и покурить.

Если город неизлечимых действительно существовал и Уни знал о его существовании и тем не менее не уничтожил его вооруженных защитников, тогда… тогда…

Тогда, выходит, Уни скрыл данный факт от Братства!.. Это было бы для номеров источником беспокойства, а может быть и соблазна, и он вводил ложные данные в картопечатное оборудование.

Ну, конечно! Разве могли предположительно неиспользуемые местности быть показаны на безукоризненных картах Братства? «Ах, ты только погляди вон на то место, папа! — мог бы воскликнуть ребенок на экскурсии в МДБ. — Почему мы не пользуемся Мудро и без Расточительности Нашим Наследием?» И папаша удивится: «Да, как-то странно…» Стало быть, город должен иметь ложное обозначение, например, «ИНД 9999» или «Гигантский Завод Настольных Ламп», и уж тогда никто и никогда не был бы подпущен туда ближе чем на пять километров. Если же неизлечимые жили на острове, то он вообще не должен быть нанесен на карту; на его месте должен расстилаться голубой океан.

И потому изучение карт было занятием бесполезным. Города неизлечимых могли быть и там и сям — где угодно. Или же их могло не быть вовсе. Карты ничего не доказывали и не опровергали.

Стоило ли так напрягать свои мозги, чтобы совершить это открытие — что изучение им карт было изначально сущей глупостью? Что не было иного пути отыскать такой город, кроме как пешком исходив всю Землю?

Долой Маттиолу с ее сумасбродными идеями!

Нет, не так.

Долой Уни!

В течение получаса он пытался решить — как обнаружить теоретически предполагаемый город в мире, по которому нет возможности свободно путешествовать? В конце концов он сдался и лег спать.

Перед сном он думал о Маттиоле, о поцелуе, который она отвергла, и о поцелуе, который она приняла, и о странном возбуждении, им испытанном, когда она показала ему свои, мягкие на вид, конические груди.

В пятницу с самого утра он был взвинчен. Вести себя и действовать нормально было невыносимо; весь день — и в Центре, и во время обеда, и на ТВ-сеансе, и в фотоклубе — он себя сдерживал, то и дело затаивал дыхание. С последним гонгом он отправился к Снежинке.

— Ого, — сказала она, — ты что, хочешь, чтобы я завтра лежала пластом?

После Снежинки Чип отправился в Музей. Он с фонариком кружил по залам, не в силах отделаться от захватившей его идеи. Город вполне мог быть даже где-то поблизости. Чип смотрел на стенды с денежными знаками и на преступника в тюремном застенке (нас двое, брат), на замки и старинные фотокамеры.

Он знал, как найти ответ, но это потребовало бы вовлечения в группу десятков новых номеров. Каждый из них проверял бы карты соответственно своей узкой специальности. Лично он, например, мог бы устанавливать города, где были лаборатории генетики и научно-исследовательские центры, которые он видел или о которых слышал от других номеров. Маттиола могла бы пройтись по учреждениям наставников. Но все это потребовало бы целой вечности и целой армии нелеченных помощников. Чип уже слышал, как будет бушевать Король.

Он смотрел на карту 1951 года и, как всегда, поражался странным названиям и путаной сети границ. Однако номеры тогда могли ездить чуть ли не куда угодно! Тоненькие тени смещались соответственно движениям луча фонарика, указывая края аккуратных заплат на карте, вырезанных точно по линиям координатной сетки. Если бы не движения фонаря, голубые квадраты были бы совер…

Голубые квадраты…

«Если город был бы на острове, то он вообще не был бы нанесен на карту; на его месте — голубые просторы океан», — вспомнилось ему.

И именно это было на Пред-У-картах.

Он подавил охватившее его волнение. Он медленно передвигал фонарь вперед и назад над застекленной поверхностью карты и считал оттененные движущимися тенями заплаты. Их было восемь, все — голубые. Все приходились на океан и были равномерно распределены по нему. Пять покрывали по одному квадрату координатной сетки, и три закрывали по два квадрата. Одна из квадратных заплат была здесь, близко от Инда в «Бенгальском заливе» — Заливе Стабильности, как он теперь назывался.

Он положил фонарик на крышку витрины, взял карту за края рамы, снял ее с крюка, на котором она висела, опустил на пол, прислонив стеклом к своему колену, и взял фонарь.

Рама была очень старая, но задняя бумажная заклейка выглядела сравнительно новой. Внизу на ней стоял штамп — «ЕВ».

Он потащил карту, держа ее за проволочную подвеску, через зал, вниз по эскалатору, через холл второго этажа в кладовую, где постоянно работал. Там он включил свет и осторожно положил карту вниз, стеклом на стол. Наклеенный в натяг бумажный задник он взрезал ногтем по краям вдоль рамы с трех сторон, продел под проволоку и отогнул назад. Под бумагой был лист белого картона, закрепленный на раме рядами тонких гвоздиков.

В коробке со старинными инструментами Чип отыскал ржавые клещи, одна рукоятка которых была обмотана желтой лентой. Клещами он повыдергивал гвоздики из рамы, затем поднял и вынул один лист и еще другой, находившийся под первым.

Тыльная сторона карты была покрыта коричневыми пятнами, но без дыр, которые оправдывали бы наложенные заплаты. Едва виднелась строчка коричневых букв: «Уиндхэм, МУС-2161» — видимо, это был чей-то старинный имяном.

Он приподнял карту за края, отделил от стекла, перевернул и поднял над головой к яркому свету потолка. Под всеми заплатами просвечивали острова: вот один крупный — «Мадагаскар»; вот скопление малых — «Азоры». Заплата на Заливе Стабильности закрывала линию из четырех небольших островов — «Андаманских». Он помнил, что на картах МДБ не было островов, заклеенных на этой карте заплатами.

Он снова вложил карту в раму, лицевой поверхностью вверх, и, опершись руками на стол, смотрел на нее, с презрительной усмешкой читая Пред-У-названия под восемью почти незаметными прямоугольниками.

«Маттиола! — мысленно воскликнул он. — Подожди, скоро ты кое-что узнаешь!»

Верхнюю планку рамы он подпер стопками книг, а фонарь поставил под стекло и, положив сверху лист бумаги, обвел на нем контуры. Андаманских островов» и береговую линию «Бенгальского залива». Он скопировал названия и местоположение других островов и перенес на бумажный лист шкалу масштаба карты, которая обозначалась скорей всего в милях, а не в километрах.

Пара островов среднего размера — «Фольклендские острова» — располагалась у берегов Арга («Аргентина») напротив «Санта Круц», что, по-видимому, было АРГ 20400. Что-то зашевелилось в его памяти при виде названия этого места, но он никак не мог вспомнить что.

Он обмерил Андаманские острова — три, почти сливаясь друг с другом, протянулись приблизительно на сто двадцать миль. Насколько он помнил, это составляет около двухсот километров. Территория, достаточная, чтобы там разместилось несколько городов! Кратчайший путь к ним лежал с другой стороны Залива Стабильности, от СЕ А 77122, если бы он с Маттиолой (с Королем? Снежинкой? Пташкой?) отправились бы туда. Если бы! Разумеется, теперь, когда он обнаружил острова, они отправятся туда. Уж как-нибудь они это да устроят. Другого выхода нет.

Он перевернул карту лицом к стеклу, вложил на место листы картона и воткнул в старые дырочки гвоздики и вдавил их рукоятью клещей, продолжая гадать, почему АРГ 20400 и «Фольклендские острова» не выходят у него из головы.

Чип просунул обратно под проволоку бумажный лист — в воскресенье вечером он принесет ленту и заделает ею все как следует — и потащил карту обратно на третий этаж. Повесил на крюк и проверил, не выглядывает ли сбоку край задника.

АРГ 20400. Недавно по ТВ показывали построенную под этим городом шахту для добычи цинковой руды — не это ли привлекло его внимание? Сам он, определенно, никогда там не бывал.

Чип спустился в подвал и достал три табачных листа из-за бака с горячей водой. Он отнес их к себе в кладовую, достал припрятанные курительные принадлежности, сел за стол и принялся нарезать листья.

Он размышлял, не могло ли быть другой причины заклеить карту. И кто это сделал?

Хватит! Он устал думать. Чип позволил своим мыслям свободно разгуливать — он оценил блестящее лезвие ножа, представил Тишь и Пташку за резкой табака, как они это делали, когда он впервые увидел их. Он спросил тогда у Тиши, откуда у них семена табака, и она сказала, что их дал Король.

И он вспомнил, где видел АРГ 20400 — имяном, а не сам город.

Два номера в балахонах с красными крестами вводили под руки в Главный Медцентр кричащую женщину в разодранном балахоне. Они держали ее и, похоже, что-то говорили ей, но она все визжала — это были визгливые вскрики через равные промежутки времени. На них только эхом отзывались гладкие гулкие стены. Женщина все кричала, а стены и ночь продолжали ей вторить.

Он дождался, пока женщина и сопровождавшие ее вошли в здание, пока далекие вскрики не затихли вовсе, а затем медленно пересек тротуар и вошел. Он качнулся в сторону сканера, как бы потеряв на секунду равновесие, и щелкнул браслетом не по рецепторной панели, а по металлическому краю под ним, и пошел неторопливо дальше к идущему вверх эскалатору. Встал на ступеньку и поехал, положив руку на поручень. Где-то продолжала вопить женщина, но вскоре крики прекратились.

Второй этаж был освещен. Номер с подносом, на котором стояли стаканы, кивнул Чипу, проходя мимо по холлу. Чип ответил вежливым кивком.

Третий и четвертый этажи тоже были освещены, но эскалатор, ведущий на пятый этаж, не работал, и его верхний конец упирался в темноту. Чип поднялся по неподвижному эскалатору на пятый этаж и дальше, на шестой.

Освещая себе путь карманным фонарем, он быстро шел по коридору шестого этажа мимо кабинетов, в которых побывал тогда в сопровождении двух врачей — женщины, называвшей его «юным братом», и мужчины со шрамом на щеке, следившим за ним. В конце коридора была дверь с номером 600А и табличкой «Заведующий химиотерапевтическим отделением».

Он прошел через приемную в кабинет Короля. Большой письменный стол выглядел более прибранным, чем в прошлый раз: на нем стояли обшарпанный телекомп, стакан с карандашами и ручками и два пресс-папье — одно необычное, квадратное, а другое заурядно круглое, на нем было выгравировано «АРГ 20400». Чип подержал его на ладони, ощущая холодную металлическую тяжесть. Потом положил его на место рядом с фото улыбающегося молодого Короля на фоне храма Уни.

Чип обошел стол, открыл средний ящик и стал шарить в нем, покуда не нашел списка сотрудников отделения. Пробежал взглядом половину колонки Езусов и обнаружил Езуса ХЛ09Е6290 и его адрес: Г35, комната 1744.

Чип секунду постоял перед дверью, с болью представляя картину, которую может увидеть: дремлющая рядом с Королем Маттиола, а на ней возлежит его рука, рука властителя. «И хорошо! — подумал Чип. — Пусть она знает!» Он вошел и притворил за собой дверь. Навел фонарь на кровать и включил его.

Король был один и спал, закинув руки за голову.

Сей факт одновременно и обрадовал и огорчил Чипа. Все-таки, скорее, обрадовал. Маттиоле он расскажет позже, придет и выложит все, что узнал. То-то будет триумф!

Он включил в комнате свет, выключил фонарик и спрятал его в карман.

— Король, — позвал он.

Голова и руки в пижаме не пошевелились.

— Король, — повторил Чип и подошел к кровати. — Проснитесь, Езус ХЛ.

Король повернулся на спину и прикрыл рукой глаза от света. Пальцы слегка разомкнулись, и между ними — прищур глаза.

— Я хочу с вами поговорить, — сказал Чип.

— Что вы тут делаете? — спросил Король. — Который час?

Чип взглянул на часы.

— Без десяти пять, — сказал он.

Король сел, все еще прикрывая глаза ладонью.

— Что происходит, ладо-гадо, — раздраженно проворчал он. — И что вы тут делаете?

Чип взял стул, придвинул его к кровати и сел. В комнате был беспорядок, в мусорнике балахоны, на полу чайные пятна. Король прокашлялся в кулак и продолжал держать его у рта, глядя красными глазами на Чипа, волосы на голове были всклокочены.

Чип сказал:

— Хочу узнать, как идут дела на Фольклендских островах?

Король опустил руку.

— На каких островах? — спросил он.

— На Фольклендских, — повторил Чип. — Там, где вы добыли табачные семена. И духи, что дали Маттиоле.

— Духи я сделал сам, — сказал Король.

— А семена табака? Их вы тоже сами сделали?

— Мне их дали.

— В АРГ 20400?

Подумав, Король кивнул.

— А откуда они попали к тем, кто дал их вам?

— Не знаю.

— И вы не интересовались?

— Нет, — сказал Король. — Не интересовался. Возвращайтесь к себе, мы можем поговорить об этом завтра вечером.

— Я останусь здесь, — сказал Чип. — И пробуду здесь до тех пор, пока не узнаю правду. Мне надо быть в медцентре к 8.05, и если я опоздаю, со всем будет покончено — со мной, с вами, с группой. Вы же не собираетесь быть королем без подданных.

— Вот что, братобоец, — сказал Король, — убирайтесь отсюда вон.

— Нет, — сказал Чип.

— Я сказал вам правду.

— Не верю.

— Убирайтесь! — бросил Король и перевернулся на живот.

Чип как сидел, так и остался сидеть. Смотрел на Короля и ждал.

Через несколько минут Король повернулся и сел. Откинул в сторону одеяло и опустил ноги на пол. Обеими руками стал через ткань пижамы почесывать бедра.

— «Американуэва» не «Фолькленды», — сказал он. — Они прибывают на побережье и торгуют. Существа с заросшими лицами, одетые в шкуры. — Король смотрел на Чипа. — Отвратительные, со следами страшных болезней дикари. То, что они говорят, с трудом можно понять.

— Они есть, они спаслись!

— Это все, что они сделали. Их руки одеревенели от работы. Они голодают, они крадут друг у друга добычу.

— Но они не вернулись в Братство.

— Если б они вернулись, им было бы лучше убраться обратно, — сказал Король. — Они религиозны. Они употребляют алкоголь.

— Как долго они живут? — спросил Чип.

Король промолчал.

— Больше шестидесяти двух лет? — спросил Чип.

Глаза у Короля холодно сузились.

— Разве жизнь это нечто столь великолепное, — сказал Король, — что она должна длиться бесконечно долго? Разве она фантастически прекрасна у нас здесь или у них там, что шестьдесят два года недостаточный срок, если приходится бороться за каждый лишний день? Да, они живут дольше. Один из них заявил даже, что ему восемьдесят, и, посмотрев на него, я поверил. Но они умирают и в более молодом возрасте — в тридцать и даже в двадцать лет — от тяжелой работы, и от грязи, и от грызни за свои так называемые «деньги».

— Это только одна группа островов, — сказал Чип. — А есть ведь и другие.

— Они все одинаковые, — сказал Король. И повторил: — Все будут одинаковые.

— Откуда вы знаете?

— А как может быть по-другому? — ответил вопросом на вопрос Король. — Во имя Христа и Вэня, да знай я, что там возможна хотя бы получеловеческая жизнь, я бы сам рассказал вам все!

— Вы в любом случае все должны были рассказать, — сказал Чип. — Есть острова совсем недалеко отсюда, — в Заливе Стабильности. Леопард и Тишь могли бы туда перебраться и были бы живы до сих пор.

— Нет, они бы умерли.

— В таком случае, вы должны были предоставить им выбор, где умирать, — сказал Чип. — Вы же не Уни.

Он встал и поставил стул на место, к столу. Посмотрел на экран видеофона, протянул руку через стол и взял карточку с имяномом наставника: Анна СГ38Р2823.

— Похоже, вам неизвестен ее имяном? — спросил Король. — Чем же вы занимаетесь, встречаясь с ней в темноте? Или вы еще не добрались до ее выпуклостей?

Чип опустил карточку в карман.

— Мы вообще с ней не встречаемся, — сказал он.

— О, бросьте эти штучки, — сказал Король, — мне все известно, что там у вас. Решили, что я уже покойник?

— Ничего между нами нет, — повторил Чип. — Она один раз пришла в Музей, и я дал ей мой французский словник, вот и все.

— Могу себе вообразить, — сказал Король. — Уходите отсюда прочь, слышите вы или нет? Я должен выспаться. — Он снова улегся, сунул ноги под одеяло и натянул его на грудь.

— Ничего между нами нет, — еще раз сказал Чип. — Она чувствует себя в слишком большом долгу перед вами.

Не открывая глаз, Король сказал:

— Но скоро мы поможем ей рассчитаться с долгами, а?

Чип помолчал, потом сказал:

— Вы должны были сказать нам про Американову.

— Американуэву, — поправил Король и больше не сказал ничего. Он лежал с закрытыми глазами, его укрытая одеялом грудь часто вздымалась.

Чип направился к двери и выключил свет.

— Увидимся вечером, — сказал он.

— Надеюсь, что вы туда попадете, — сказал Король. — Вы оба. В Американуэву, я имею в виду. Вы заслужили это.

Чип открыл дверь и вышел.

Горечь слов Короля сильно огорчила его, но минут через пятнадцать он вновь почувствовал прилив бодрости и оптимизма и был доволен результатом этой, подаренной ему до процедуры, ночи. Его правый карман оттопыривали карты Залива Стабильности с Андаманскими островами, перечень названий и местоположений других крепостей неизлечимых и карточка с имяномом Маттиолы. Слава Христу, Марксу и Вэню, на что бы хватило его способностей, если б он вообще смог избавиться от процедур!

Он достал из кармана карточку и на ходу стал ее читать. Анна СГ38Р2823. Он позвонит ей после утреннего гонга и договорится о встрече — во время свободного часа вечером. Анна СГ. Нет, она — не «Анна», а Маттиола — ароматная, утонченная, красивая. (Кто подобрал ей это прозвище? Она сама или Король? Невероятно. Проклятый Король думал, будто они встречались и занимались любовью. Если бы!)

«Тридцать восемь Р, двадцать восемь, двадцать три». Некоторое время он шагал, ритмично повторяя ее имяном. Потом сообразил, что идет слишком резво, умерил шаг и спрятал карточку в карман.

Он вернется к себе до первого утреннего гонга, примет душ, переоденется, позвонит Маттиоле, поест (он умирал с голода), затем в 8.05 пройдет процедуру и сходит на прием к зубному («Сегодня, сестра, гораздо легче. Дергать почти совсем перестало»). Процедура его оглушит, ладо-гадо, но не настолько, чтобы он не смог рассказать Маттиоле про Андаманские острова и начать с ней планировать — и со Снежинкой, с Пташкой тоже, если их это интересует, — как им туда добираться. Снежинка, вероятно, предпочтет остаться. Он на это и надеялся — это здорово упростило бы дело. Да, Снежинка останется здесь хохотать, курить и трахаться с Королем и играть в этот механический футбол. А они с Маттиолой сбегут.

Анна СГ, тридцать восемь Р, двадцать восемь, двадцать три.

К жилому корпусу он подошел в 6.22. Две ранние пташки попались ему навстречу в холле его этажа. Одна голенькая, другая уже одетая. Он улыбнулся и сказал: — Доброе утро, сестры.

Он пошел в свою комнату и включил свет. Боб лежал на кровати, он приподнялся на локте и уставился на него, щурясь от света. Его открытый телекомп стоял на полу, синий и желтый сигналы светились.

 

Глава 6

Чип закрыл за собой дверь. Боб сбросил с кровати ноги и сел, тревожно глядя на него. Его балахон был приоткрыт.

— Где ты был, Ли?

— В гостиной, — сказал Чип. — Зашел туда на обратном пути из фотоклуба — я там забыл свою ручку — и вдруг почувствовал сильную усталость. Наверно, из-за задержки процедуры. Присел отдохнуть и, — он улыбнулся, — и вдруг смотрю — утро.

Боб смотрел на него по-прежнему тревожно и, чуть погодя, покачал головой.

— Я был в гостиной, — сказал он. — И у Мэри КК, и в спортзале, и на дне бассейна.

— Наверно, ты меня не заметил, — сказал Чип. — Я был в углу за…

— Я осмотрел гостиную, Ли, — сказал Боб. Он запахнул свой балахон и огорченно покачал головой.

От двери Чип направился в ванную, но не напрямую, а, описав некоторую кривую, подальше от Боба.

— Пойду, помочусь, — сказал он.

Он вошел в ванную, раскрыл свой балахон, помочился, пытаясь вновь обрести прежнюю четкость мысли, и стал придумывать объяснение, которое могло бы удовлетворить Боба или, на худой конец, показаться ему некоей разовой аберрацией одной ночи. Зачем же Боб все-таки пришел? Как долго он там у него был?

— Я позвонил в одиннадцать тридцать, — сказал Боб, — и никто не ответил. Где ты был с того момента и до сих пор?

Он закрыл свой балахон.

— Я гулял, — сказал Чип громко, чтобы Боб услышал в комнате.

— Не прикасаясь к сканерам?

О, Христ и Вэнь!

— Должно быть, я забыл, — сказал Чип, открыл кран и сполоснул пальцы. — Это зубная боль виновата, — оправдывался он. — Она стала еще сильней. Голова разламывается. — Он вытер руки, глядя на отражение Боба в зеркале; тот сидел на кровати и смотрел на Чипа. — Эта боль не давала мне спать, вот я все и ходил вокруг. Я сказал про гостиную, потому что знал, что должен спуститься сразу к…

— Она и мне тоже спать не давала, — сказал Боб, — эта твоя «зубная боль». Я обратил на тебя внимание во время ТВ-сеанса, — ты сидел как на иголках и выглядел аномально. В конце концов, я разыскал ассистента стоматолога. Тебе предложили явиться на прием в пятницу, но ты сказал, что у тебя в субботу процедура.

Чип опустил полотенце, повернулся к двери и стоял лицом к Бобу.

Раздался гонг, и заиграли «Единое Братство Могучее».

Боб сказал:

— Все это был спектакль, Ли, ведь верно? Все твои выкрутасы прошлой весной со снижением реакций, сонливостью и передозировкой?

Чип постоял молча, потом кивнул.

— О, брат мой, чем же ты занимался в таком случае?

Чип безмолвствовал.

— О, брат мой, — сказал Боб, нагнулся и выключил телекомп, закрыл крышку и защелкнул застежки. — Так как? Сможешь ли ты простить меня? — спросил он. Он поставил телекомп и попробовал установить его ручку вертикально, поддерживая с двух сторон пальцами. — Я тебе скажу кое-что очень забавное. Я горжусь собой. Да, да: Я считал себя одним из двух или трех лучших наставников в доме. Какое там, в доме — в городе!.. Бдительный, наблюдательный, внимательный. «Всегда на посту». — Он наконец установил ручку вертикально, сбоку шлепнул по ней и сухо улыбнулся Чипу. — Так что ты — не единственный больной, если это может служить утешением.

— Я не болен, Боб, — сказал Чип. — Я здоровее, чем был когда-либо за всю свою жизнь.

Продолжая улыбаться, Боб сказал:

— Опровергаешь очевидное, а? — Он поднял свой телекомп и встал.

— Ты не в состоянии видеть очевидное, — сказал Чип. — Ты оглушен своими процедурами.

Боб кивнул и направился к двери.

— Пойдем, — сказал он. — Пойдем и приведем тебя в порядок.

Чип не двинулся с места. Боб открыл дверь и оглянулся. Чип сказал:

— Я отменно здоров.

Боб дружески протянул ему руку.

— Пойдем, Ли.

Чуть помедлив, Чип вышел вместе с наставником. Боб взял его за руку, и они вошли в холл. Двери были открыты, кругом прохаживались, спокойно переговариваясь друг с другом, номеры. Четверо или пятеро их сгрудились около доски объявлений, читая указания на текущий день.

— Боб, — сказал Чип, — я хочу, чтобы ты внимательно выслушал то, что я намерен сказать.

— Разве бывало, чтобы я не слушал тебя?

— Я хочу раскрыть тебе глаза, — сказал Чип. — Ты, не оболваненный номер, ты умен и добр ко мне, и ты хочешь мне помочь.

С эскалатора спорхнула и пошла в их сторону Мэри КК, неся в руках пачку балахонов с куском мыла сверху. Она улыбнулась и сказала:

— Привет! — и Чипу: — Где ты был?

— Он был в гостиной, — ответил за Чипа Боб.

— Ночью?! — удивилась Мэри.

Чип кивнул, а Боб сказал:

— Да, — и они пошли к эскалатору. Боб слегка придерживал Чипа за руку. Став на движущуюся ленту, они поехали вниз.

— Я знаю, ты думаешь, что судишь обо всем непредвзято, — сказал Чип, — но попробуй взглянуть на окружающее пошире и выслушать и воспринять меня так, как если бы я был здоров, как я тебе и говорю?

— Хорошо, Ли, я согласен.

— Боб, — начал Чип, — мы не свободны. Никто из нас не свободен. Ни один номер Братства.

— Как я могу считать тебя здоровым, — сказал Боб, — если ты говоришь такие вещи? Мы свободны. Свободны от войны, от нужды и голода, свободны от преступности, от насилия, от агрессивности, от само…

— Да, да, мы свободны от многих вещей, — сказал Чип. — Но мы так же свободны от права поступать по своей воле. Неужели ты этого не понимаешь, Боб? Быть «свободным от» не имеет ничего общего со свободой вообще.

Боб нахмурился.

— Что означает «свобода вообще»?

Они сошли с эскалатора и стали огибать барьер, чтобы перейти на следующий пролет.

— Это означает свободу выбора профессии, — сказал Чип, — свободу иметь детей, когда мне этого захочется, поехать туда, куда я желаю, отказываться от вакцинации, если я не испытываю в ней потребности.

Боб молчал.

Они вступили на идущий дальше вниз эскалатор.

— Процедуры оболванивают нас, — сказал Чип. — Я знаю это по своему собственному опыту. В инфузиях есть компоненты, которые делают нас «послушными и добрыми», как в известной детской припевке. Вот уже полгода, как я получаю меньшую дозу, — в это время раздался второй гонг, — и я теперь гораздо бодрее и сильнее, я ощущаю себя живым, чем когда-либо в жизни; моя мысль работает четче и чувства более глубоки. Я в состоянии иметь дело с женщиной четыре, пять раз в неделю — ты можешь в это поверить?

— Нет, — сказал Боб, глядя на свой телекомп, стоящий на поручне.

— Но это правда, — сказал Чип. — Ты уверен, как никогда раньше, что я болен, верно? Возлюби меня, Братство, это не так. Есть и другие, как я. Их тысячи, быть может, миллионы. По всему миру раскиданы острова. Возможно, есть города и на материке. — Они обошли еще один барьер и встали на следующий эскалатор. — Там живут люди в условиях настоящей свободы. Здесь, в моем кармане, есть список таких островов. Их нет на карте, потому что Уни не желает, чтобы мы о них знали, потому что они могут обороняться от захвата их Братством, потому что их жители не соглашаются на принудительные процедуры. А теперь-скажи: ты хочешь мне помочь, а? Помочь по-настоящему?

Они ступили на следующий эскалатор. Боб смотрел на него сокрушенным взглядом.

— Слава Христу и Вэню! — сказал он. — Разве ты можешь в этом сомневаться, брат?

— Тогда все в порядке, — сказал Чип. — Теперь слушай, что мне надо: когда войдешь в процедурную, передай Уни, что со мной все хорошо, что я заснул в гостиной — так, как я рассказал. Не сообщай о том, что я не отмечался на сканерах и что придумал себе зубную боль. Позволь получить такую дозу, какую я получил бы вчера, идет?

— И это будет моя помощь тебе? — спросил Боб.

— Да, это будет твоя помощь, — сказал Чип. — Я знаю, что ты придерживаешься другого мнения, но я прошу тебя об этом как брата и друга, прошу уважать то, что я делаю и чувствую. Я как-нибудь доберусь до одного из этих островов — Братству от этого не будет ни малейшего ущерба. Все, что Братство дало мне, я возместил проделанной мною работой, и, во-первых, я его ни о чем не просил, а, во-вторых, у меня не было иного выбора, кроме как принять то, что оно мне предоставляло.

Они перешли на следующий эскалатор.

— Хорошо, — сказал Боб, пока эскалатор спускал их на следующий этаж. — Я выслушал тебя, Ли, теперь ты послушай меня. — Его рука сжала локоть Чипа. — Ты очень и очень болен, — продолжал он, — и вина за это лежит целиком на мне. Я просто в отчаянье. Не существует островов, которых нет на картах, и процедуры нас не оболванивают. А если бы у нас была «свобода», о которой ты говорил, то наступил бы хаос и перенаселение, началась бы нужда, возникли бы преступность и войны. Да, я намерен тебе помочь, брат мой. Я все расскажу Уни, и тебя будут лечить, и ты будешь мне благодарен.

Они обошли еще один барьер и снова встали на эскалатор. «Третий этаж — Медцентр» — гласил указатель внизу у выхода с эскалатора. Номер в балахоне с красным крестом, ехавший снизу, улыбнулся им и сказал:

— Доброе утро, Боб.

Боб кивнул ему. Чип сказал:

— Я не желаю, чтобы меня лечили.

— Это как раз доказывает, что тебе нужна процедура, — сказал Боб. — Расслабься и доверься мне, Ли. Впрочем, зачем, ладо-гадо, ты должен доверяться мне? Доверься Уни — ты согласен на это? Доверься тем, кто создавал программу для Уни.

Подумав, Чип сказал:

— Идет! Доверяюсь!

— Я отвратительно себя чувствую, — сказал Боб.

Чип внезапно повернулся к нему и сбросил с себя его руку. Боб посмотрел на него испуганно, а Чип двумя руками толкнул его в спину, повернулся и схватился за поручень. Послышался грохот потерявшего равновесие Боба и его телекомпа о ступени. Чип рывком выскочил на перегородку между эскалаторами и, цепляясь за металлические детали облицовки, переполз в сторону, схватился за поручень эскалатора, идущего вверх, свалился на его ступени и быстро встал на ноги.

— Держите его! — крикнул снизу Боб, перебежал на восходящий эскалатор и бросился вверх, перескакивая через две ступеньки. Номер в балахоне с красным крестом, сходя с эскалатора, обернулся.

— Что вы… — Чип взял его за плечи — пожилого номера, вылупившего на него глаза — и оттолкнул в сторону.

Чип уже бежал по холлу. Кто-то крикнул:

— Остановите его!

— Задержите того номера! Он болен! — неслись вдогонку крики других номеров.

Впереди был зал столовой, номеры в очереди оглядывались посмотреть, из-за чего шум. Чип бежал к ним с вытянутой рукой и кричал:

— Держите его! — Он бежал мимо очереди. — Больной номер — вон там! — прокричал он, оттолкнув от двери стоявших там и пробежав мимо сканера, — Вон он, ему надо помочь! Скорей!

В столовой он огляделся и побежал к двери отделения раздачи. Притормозив, он перешел на быстрый шаг, стараясь подавить одышку, миновал номеров, бравших унипеки с вертикальных стеллажей, номеров засыпавших чайный порошок в стальные барабаны. На пути попалась тележка, нагруженная коробками с надписью «Салфетки»; он схватил ее за ручку, развернул и покатил перед собой мимо двух жующих номеров и еще двоих, собиравших унипеки из поломанной коробки.

Впереди была дверь с надписью «Выход», ведшая на одну из боковых лестничных клеток. Он подтолкнул к ней тележку, слыша возбужденные голоса позади. Уперев тележку в дверь, он открыл ее и вышел на площадку, закрыл дверь и развернул тележку ручкой назад, к двери. Спустился на две ступеньки и, подтянув к себе тележку, загнал ее намертво между дверью и стойкой перил; одно колесо повисло в воздухе и крутилось.

Чип бегом бросился вниз.

Ему необходимо было как можно скорее выбраться из дома, вырваться на свободу тротуаров и площадей. Он пойдет в музей — музей еще не открыт — и спрячется в кладовой или за баком с горячей водой и отсидится там до завтрашнего вечера, когда соберутся Маттиола и остальные. Эх, надо было прихватить с собой несколько унипеков. Почему он об этом не подумал? Ладо-гадо!

На первом этаже он вышел с лестничной клетки в холл, кивнул приближавшейся женщине-номеру. Она взглянула на его ноги и встревоженно закусила губу. Он тоже глянул вниз и остановился. Его балахон был порван, из поцарапанного правого колена сочилась кровь.

— Могу ли я вам помочь? — спросила она.

— Я как раз иду в медцентр, — успокоил он ее. — Благодарю, сестра. Чип двинулся дальше. Ему ничего не оставалось, как рискнуть. Если он выйдет из здания, то как-нибудь сделает себе перевязку и приведет в мало-мальский порядок балахон. Теперь, когда он узнал о повреждении колена, он почувствовал в нем боль. Чип прибавил шагу.

Он спрятался в глубине вестибюля, глядя на бегущие с одной стороны вниз ленты эскалаторов и на четыре стеклянные двери с установленными перед ними сканер-постами, и за ними залитый солнцем коридор. Номеры шли непрерывной чередой, беседуя на ходу, и выходили на улицу. Гораздо меньше входило в здание. Ничего не внушало тревоги — все было как обычно, даже шум голосов ни на йоту не превышал привычного.

Он направился к дверям. Шел нормально, глядя прямо перед собой. Он проделает свой обычный трюк со сканером, а если кто-то заметит, больное колено оправдает его хромоту — он споткнется, как бы невзначай, и вот он уже на воле. Музыка оборвалась, и из динамика раздался женский голос:

«Прошу прощения. Остановитесь и стойте там, где находитесь в данную минуту. Пожалуйста, прекратите движение».

Он остановился посредине вестибюля. Остановились все, как один, в ожидании, вопросительно глядя друг на друга. Только номеры на эскалаторах продолжали спускаться или подниматься, но вот и они тоже остановились и стали смотреть вниз на свои ноги. Одна женщина стала спускаться по эскалатору пешком.

— Не двигаться! — окликнули ее сразу несколько голосов, и она остановилась, покраснев.

Он стоял неподвижно, глядя на огромные витражи на дверях: бородатые Христос и Маркс, безволосый Вуд, улыбчивый, с глазами-щелочками Вэнь. Что-то скатилось по его подбородку — оказалось, капля крови.

«Братья и сестры, — произнес женский радиоголос. — Чрезвычайная ситуация. В здании находится тяжко заболевший номер. Он сбежал от наставника и ведет себя агрессивно. — Номеры затаили дыхание. — Он нуждается в помощи каждого из нас, помогите найти его и доставить в процедурный кабинет как можно скорей».

— Ну и ну! — сказал номер позади Чипа, а другой спросил:

— Что же нам делать?

«Он предположительно находится где-то ниже четвертого этажа, — продолжала вещать женщина из динамика. — Ему двадцать семь лет, — прозвучал из динамика мужской голос, он говорил быстро и неразборчиво. Номер, готовый было ступить на эскалатор, посмотрел на Чипово колено. Чип уставился на изображение Вуда — По всей вероятности, он будет стремиться выйти из здания, — говорила женщина по трансляции, — и потому просим двух номеров, ближайших к выходу, подойти к дверям и блокировать их. Всем остальным оставаться на местах. Передвинутся только два номера, ближайшие к выходу».

Номеры вблизи выхода переглянулись и подошли к дверям, неловко расположась по бокам сканеров.

— Это ужасно! — произнес кто-то вслух.

Номер, который смотрел на колени Чипа, теперь смотрел ему в лицо. Чип взглянул на него. Мужчина, лет сорока; Чип тотчас отвел глаза в сторону.

«Номер, которого мы разыскиваем, — произнес мужской голос в громкоговорителе, — двадцати семи лет от роду, мужского пола, имеет имяном Ли РМ 35М4419. Итак, повторяю: Ли РМ 35М4419. Сначала давайте проверим вокруг себя, затем будем разыскивать по каждому этажу. Одну минуту, извините, одну минуту! Уни-Комп сообщает, что данный номер — единственный в здании Ли РМ, стало быть, вы можете не запоминать остальные индексы. Все, что нам нужно, это найти номера Ли РМ, повторяем: Ли РМ. Посмотрите на браслет окружающих вас лиц. Мы все ищем Ли РМ! Убедитесь в том, что любой номер в пределах досягаемости вашего взгляда проверен вами или еще хотя бы одним номером. Номеры, находящиеся у себя в комнатах, выйдите в холлы. Ли РМ. Мы разыскиваем Ли РМ!»

Чип повернулся к ближайшему номеру, взял его руку и посмотрел на браслет.

— Позвольте посмотреть ваш тоже, — сказал номер. Чип поднял свою руку, отвернулся и пошел к другому номеру. — Я ваш не успел разглядеть, — повторил номер. Чип уже держал руку другого номера. — Брат, я не видел, — продолжал настаивать дотошный номер.

Чип ринулся было к дверям, но его схватили за руку. Чип кулаком ударил державшего его номера кулаком по лицу, и тот упал.

Вокруг заверещали:

— Это он! Вон он! Помогите ему! Задержите!

Чип подбежал к дверям и ударом кулака сшиб одного из карауливших двери. Второй однако вцепился ему в руку и закричал прямо в ухо:

— Брат! Брат! Воздержись!

Другая рука Чипа была захвачена подоспевшими номерами, его обхватили и сзади за грудь.

«Мы ищем Ли РМ, — талдычил мужчина в громкоговорителе. — Он может действовать агрессивно, когда мы найдем его, но мы не должны бояться. Он уповает на нашу помощь и понимание».

— Отпустите меня! — кричал Чип, пытаясь освободиться от вцепившихся в него рук.

— Помогите ему! — вопили номеры. — Ведите его в процедурную! Помогите ему!

— Отвяжитесь от меня! — кричал Чип. — Я не желаю, чтобы мне помогали! Оставьте меня в покое, вы, братоборское гадье!

Его подтащили к ступеням эскалатора, трепыхающиеся и дергающиеся номеры, у одного из них на глазах стояли слезы.

— Легче, легче! — тараторили вокруг. — Мы вам оказываем помощь. С вами будет все в порядке, мы вам помогаем!

Он отбивался, но его схватили и за ноги и крепко держали.

— Я не желаю ничьей помощи! — кричал он. — Отпустите меня! Я здоров! Я здоров! Я не больной!

Его тащили мимо номеров, стоявших, кто зажав уши, кто с глазами, полными ужаса.

— Это вы больные! — выкрикнул он номеру, которого ненароком ударил по лицу. Из носу у того текла кровь, нос и щека распухли; рука Чипа была крепко зажата у него под мышкой. — Вы все оболванены процедурами, — внушал им Чип. — Вы все — мертвецы. Вы — покойники!

— Тсс! Мы вас любим, мы оказываем вам помощь, — сказал номер с разбитым носом.

— Во имя Христа и Вэня, подите прочь от меня!

Его втащили еще на несколько ступенек вверх.

«Его нашли, — наконец сообщил мужчина из громкоговорителя. — Ли РМ найден. Его переправляют в медцентр. Повторяю: чрезвычайная ситуация отменяется, братья и сестры, и теперь вы можете продолжать заниматься своими делами. Всех благодарю за помощь и сотрудничество. Благодарю от имени Братства, благодарю от имени Ли РМ».

Чипа волокли через холл медцентра.

Музыка возобновилась с того места, на котором была прервана.

— Вы все мертвы! — кричал он, пытаясь вырваться. — Все Братство мертво. Только Уни живой! Один только Уни. Но есть острова, где люди живут! Взгляните на карту! Взгляните на карту в Пред-У-музее!

Его втащили в процедурный кабинет. Там уже был Боб. Бледный и потный, с кровоточащей ссадиной над бровью, он барабанил по клавишам своего телекомпа, который держала перед ним девушка в синем балахоне.

— Боб, — сказал Чип, — Боб, сделай одолжение, а? Посмотри на карту в Пред-У-музее. Посмотри на карту 1951 года.

Его втащили в комнату, освещенную синим светом. Он схватился за край отверстия инфузатора, но ему силой отогнули большой палец и впихнули руку внутрь. Рукав рванули кверху, и его рука оказалась по плечо засунутой в аппарат.

Кто-то потрепал его по щеке — это был Боб; его рука дрожала.

— Ты поправишься, все будет в порядке, Ли, — говорил он. — Доверься Уни. — Кровь струйками сочилась из разбитой брови.

Браслет Чипа был захвачен сканером, к его предплечью прикоснулись инфузионные диски. Он зажмурился. «Меня больше не сделают мертвым! — внушал он себе. — Меня больше не сделают мертвым! Я буду помнить про острова, я буду помнить Маттиолу! Меня не сделают больше мертвым!»

Он раскрыл глаза, и Боб улыбнулся ему. Его бровь была заклеена полоской пластыря телесного цвета.

— Они сказали в три часа, значит, в три часа, — сказал он.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил Чип.

Он лежал на кровати. Боб сидел рядом.

— Доктора сказали, когда ты должен проснуться, — сказал Боб. — В три часа. И сейчас как раз три часа. Не 2.59, не 3.01, а ровно три часа. Они до того умны, что мне страшно.

— Где я? — спросил Чип.

— В Главном Медцентре.

И тогда он вспомнил — вспомнил то, о чем думал и что говорил. И наихудшим было то, что он делал.

— О, Христос! — воскликнул он. — О, Маркс! О, Вуд и Вэнь!

— Успокойся, Ли, — сказал Боб, касаясь его руки.

— Боб, — сказал он. — О, Христос и Вэнь! Боб, я толкнул вас на…

— На эскалаторе, — подсказал Боб. — Да, брат, ты это сделал. Это был самый потрясающий момент в моей жизни. Сейчас со мной все хорошо. — Он потрогал пальцем пластырь над бровью. — Все подлечено, и все как новенькое или будет таким через пару дней.

— Я ударил номера! Своей собственной рукой!

— Он тоже в порядке, — сказал Боб. — Два цветка от него. — Он кивком показал на вазу с алыми розами на столе по другую сторону кровати. — А два — от Мэри КК, и еще два — от номеров твоего сектора.

Чип смотрел на розы, присланные ему номерами, которых он побил, обманул и предал, и слезы застилали ему глаза. Он затрясся от рыданий.

— Э, полно тебе, не стоит так расстраиваться, — сказал Боб.

Во имя Христа и Вэня, как же он мог думать лишь о себе одном!

— Послушайте, Боб, — сказал он наставнику, приподнимаясь на локте и прикрывая глаза тыльной стороной ладони.

— Успокойся, — сказал Боб.

— Боб, ведь есть и другие, — сказал он. — Другие, страдающие той же болезнью, что страдал и я! Мы должны разыскать их и помочь им!

— Мы знаем.

— Есть номер по имени Маттиола, Анна СГ38Р2823, и один…

— Мы знаем, нам это известно, — сказал Боб. — Им уже оказана помощь. Им всем оказана помощь.

— Это правда?

Боб утвердительно кивнул.

— Тебя допросили, когда ты был без сознания, — сказал он. — Сегодня понедельник, три часа пополудни. Их уже отыскали и оказали им помощь — Анне СГ и еще одной, кого вы звали «Снежинка», Анне РУ, и Айин ГУ — «Пташке».

— И еще «Король», — сказал он. — Езус ХЛ. Он находится здесь же, в этом здании; он…

— Нет, — сказал Боб, качая головой. — С ним мы опоздали. Он уже мертв.

— Он умер?

Боб кивнул:

— Повесился.

Чип вытаращил глаза.

— В ванной на душе, на лоскуте из одеяла, — пояснил Боб.

— О, Христос и Вэнь! — воскликнул Чип и снова опустился на подушку. О, эта болезнь! И он был ее частью.

— Остальные уже чувствуют себя прекрасно, — сказал Боб, дружески похлопывая его по руке. — И ты тоже поправишься. Тебя, брат, направят в Центр реабилитации. Тебе предоставят отпуск на неделю. А может, и подольше.

— Мне так стыдно за себя, Боб, мне так стыдно!..

— Ну, полно тебе, — сказал Боб. — Стал бы ты стыдиться, если бы, поскользнувшись, ты подвернул ногу? А это то же самое. Это мне должно быть стыдно.

— Но я вам лгал!

— Я сам позволил, чтобы мне лгали, — сказал Боб. — Понимаешь, никто не виноват. Скоро ты сам это поймешь.

Боб поднял с пола сумку и открыл ее.

— Это твое, — сказал он. — Если я что-нибудь забыл — скажи мне. Зубная щетка, щипчики, фотографии, записные книжки, картина лошади твоего…

— Нет, это болезнь, — крикнул он. — Не надо мне этого. В мусор!

— И картину?!

— Да.

Боб вытащил ее из сумки и рассмотрел.

— Здорово сделано, — сказал он. — Есть неточности, но все равно здорово.

— Это — болезнь, — сказал Чип. — Это сделано больным номером. Выбросьте.

— Как скажешь. — Боб поставил сумку на пол и пошел к мусоросборнику. Открыл крышку и бросил туда рисунок.

— Есть острова, на которых живут больные номеры, — сказал Чип. — Они есть по всему миру.

— Мне это известно, — сказал Боб. — Ты говорил нам.

— Почему мы не можем им помочь?

— Вот этого я не знаю, — сказал Боб. — Но знает Уни. Я тебе, Ли, ведь говорил — доверяй Уни.

— Теперь я буду, — сказал Чип. — Я буду, — повторил он, и на глаза ему опять навернулись слезы.

В палату вошел номер в балахоне с красным крестом.

— Ну-с, как мы себя чувствуем? — спросил он.

Чип посмотрел на него.

— Он еще довольно слаб, — сказал Боб.

— Этого следовало ожидать, — сказал номер. — Не волнуйтесь, мы его поставим на ноги. — Он подошел к кровати и взял Чипа за запястье.

— Ли, я теперь должен идти, — сказал Боб.

— Хорошо, — сказал Чип.

Боб наклонился и поцеловал его в щеку.

— Если тебя вдруг не направят назад, то не поминай лихом, брат! — сказал Боб.

— Прощай, Боб, — сказал Чип. — Спасибо. Спасибо за все.

— Благодари Уни, — сказал Боб, крепко пожал ему руку и улыбнулся. Затем кивнул на прощанье врачу и ушел.

Номер достал из кармана шприц и отломил кончик ампулы.

— Вы моментально почувствуете улучшение, — сказал он.

Чип спокойно лежал с закрытыми глазами, вытирая одной рукой слезы, покуда номер задирал ему рукав на другой руке.

— Я был так нездоров, — повторял Чип. — Я был так нездоров.

— Тс-с, не думайте сейчас об этом, — сказал номер, осторожно делая ему инъекцию. — Незачем думать об этом. Вы моментально поправитесь.

 

Глава 1

Старые города были разрушены; новые города построены. В новых городах здания были выше, площади просторнее, парки обширнее, вагоны неслись по монорельсу быстрей, хотя и реже.

Были запущены еще два космокорабля в направлении на Сириус В и к созвездию Лебедя. Марсианские колонии были снова заселены и защищены от уничтожения; они расширялись день ото дня. Так же дело обстояло и с колониями на Венере и Луне, в поселениях на спутнике Сатурна Титане и на Меркурии.

Свободный час был увеличен на пять минут. Телекомпы с голосовым управлением ввода информации начали приходить на смену телекомпам с клавиатурой, а в унипеки стали готовить двух сортов. Жизнь номеров была продлена на четыре месяца.

Номеры работали и питались, смотрели ТВ и спали. Они пели и посещали музеи, гуляли в Садах Развлечений.

В новом городе на параде в честь двухсотлетнего Рождества Вэня одно древко гигантского портрета улыбающегося Вэня нес ничем не выделявшийся номер лет тридцати, разве что его правый глаз был зеленым, а не карим. В прошлом этому номеру случилось тяжко переболеть, но теперь он был здоров. Он имел работу и комнату, свою подружку и своего наставника. Он был спокоен и всем доволен.

Во время парада произошла странная вещь. Маршируя в колонне демонстрантов, улыбаясь и неся древко портрета, у него в голове вдруг стал звучать непрерывно повторяемый имяном: Анна СГ, тридцать восемь Р, двадцать восемь, двадцать три; Анна СГ, тридцать восемь Р, двадцать восемь, двадцать три.

Имяном продолжал повторяться в ритме марша, в такт его шагов. Он никак не мог вспомнить, чей это имяном и с какой стати он так назойливо звучал у него в голове.

И вдруг он вспомнил: это из его заболевания! Это был имяном кого-то из таких же, как он, больных, ее звали то ли «Милона», то ли… нет, Маттиола С чего вдруг, спустя столько времени, ее имяном вернулся к нему? Он стал тверже печатать шаг, пытаясь заглушить настырный голос, и обрадовался, когда подали сигнал запевать песню.

Он рассказал о происшествии своему наставнику. Это была женщина.

— Не стоит об этом думать, — сказала она. — Наверно, ты увидел что-то, что напомнило тебе о ней. Быть может, ты даже видел ее. Не надо бояться воспоминаний — если, конечно, они не начинают надоедать. Дай мне знать, если это повторится.

Но это больше не повторялось. Он был здоров, благодарение Уни.

Однажды на Рождество Христово — он тогда имел уже другое назначение и жил в другом городе — он в компании со своей подружкой и другими номерами ехал на велосипеде в один из парков на окраине города. С собой они прихватили унипеков и уникоки и расположились на травке под сенью деревьев на пикник.

Он поставил термос с кокой на плоский камень и за разговором, потянувшись за ним, ненароком опрокинул и пролил напиток. Другие номеры отлили ему питья из своих стаканов.

Спустя несколько минут, складывая обертку от унипеков, он заметил на мокром камне плоский лист, на нем блестели несколько капель коки, а черешок листа загнулся кверху, подобно ручке. Он приподнял лист за черешок, и камень под ним оказался сухим по форме листа. Остальная поверхность камня была влажно-черная, но где лежал листок — сухо-серая. Он вдруг почувствовал для себя в этом эпизоде нечто вроде предзнаменования и сидел молчаливо, глядя на лист в одной руке, на сложенную обертку от унипеков в другой и на отпечаток листа на камне. Его подружка что-то сказала ему, и он отогнал от себя свои мысли, сложил листок и обертку вместе и отдал все номеру, несшему сумку для мусора.

Воспоминания о сухом отпечатке листа на камне в тот день несколько раз посещали его, и на следующий день тоже. После очередной процедуры он позабыл об этом. Правда, спустя несколько недель, видение снова вернулось. Он удивлялся: с чего бы? Не поднимал ли он сухой лист с мокрого камня когда-то раньше? Если такое и случилось, то он не помнил.

И на прогулках по парку и — что уж вовсе было странно — ожидая в очереди на лечебную процедуру, образ сухого листа приходил ему на ум и заставлял его хмуриться.

Потом случилось землетрясение. (Стул вылетел из-под него; лопнуло стекло в микроскопе, и из глубины лаборатории раздался неслыханный грохот.) Как несколькими днями позже сообщило ТВ, на расстоянии почти полконтинента от них по невыясненным причинам испортился сейсмогаситель. Такого не случалось никогда раньше и повториться никоим образом не могло. Номерам предписывалось немного погоревать и поскорее забыть обо всем происшедшем.

Были разрушены десятки зданий, погибли сотни номеров. Все медцентры в городе были перегружены ранеными, а более половины аппаратов для лечебных инфузий оказались сломанными; процедуры были перенесены на срок до десяти дней.

Через несколько дней после несостоявшейся очередной инфузии он вспомнил о Маттиоле и о том, как любил ее — совсем иначе, чем других, и больше, чем кого-либо еще. Ему ведь хотелось ей что-то сказать. Но что? Ах да, про острова, которые, как он обнаружил, были заклеены на Пред-У-картах. Острова неизлечимых.

Ему позвонил его очередной наставник.

— Как себя чувствуешь, все в порядке? — спросил он.

— Не думаю, Карл, — сказал он. — Мне требуется процедура.

— Погоди минутку, — ответил наставник и что-то тихо пробормотал в свой телекомп. Потом сразу же вновь появился на экране видеофона. — Ты можешь ее получить сегодня вечером в семь тридцать, — сказал он. — Но тебе придется сходить в медцентр Т24.

В 7.30 он стоял в хвосте длиннющей очереди, думая о Маттиоле, пытаясь вспомнить в подробностях ее облик. Когда он подошел к аппарату, на ум опять почему-то пришел образ отпечатка овального листа на мокром камне.

Маттиола позвонила ему (она жила в этом же здании), и он отправился к ней в комнату — это была кладовая в Пред-У-музее. Зеленые серьги оттягивали мочки ее ушей, на смугло-розовой шее сверкало ожерелье. Она была в длинном зеленом балахоне из блестящей ткани, который оставлял ее конические груди с розовыми сосками обнаженными.

— Bon soir, Chip, — сказала она, улыбаясь. — Comment vas-tu? Je m'ennuyais tellement de toi.

Он подошел к ней, обнял и поцеловал — губы у нее были горячие и мягкие, рот приоткрылся… И он проснулся в темноте и разочаровании — это был сон, это был всего лишь сон.

Но странно и пугающе все это вернулось к нему: аромат ее парфюмерии, вкус табака и звук песен Пташки, вернулись и вожделение к Маттиоле, и гнев на Короля, и злость на Уни, и жалость к Братству, и счастье чувствовать, жить, выйти из спячки.

А утром ему сделают процедуру, и со всем этим будет покончено. В восемь часов. Он щелкнул выключателем, щурясь, взглянул на часы: 4.54. Осталось чуть более трех часов.

Он выключил свет и лежал в темноте с открытыми глазами. Он не желал расставаться со всем этим. Неважно, был ли он снова болен или нет, но он хотел уберечь свои воспоминания и способность исследовать и наслаждаться ими. Он не хотел думать про острова — нет, никогда; это в самом деле было нездоровье — но ему хотелось думать о Маттиоле, и о собраниях их группы в кладовой, полной всяких древностей, и еще иногда, быть может, видеть сны.

Но через три часа после процедуры все исчезнет. Он ничего не мог поделать — разве что без всяких надежд ждать нового землетрясения. Сейсмогасители безупречно работали с давних пор, и будут продолжать так же работать и впредь. А что еще, помимо землетрясения, могло бы отложить процедуру? Ничего. Ничегошеньки. Тем более что Уни было известно о его прежних увиливаниях.

В памяти опять всплыла сухая тень листа, но он шуганул эту мысль, чтобы помечтать о Маттиоле, увидеть ее такой, какой она явилась ему во сне, и не терять попусту оставшихся трех коротких часов его настоящей жизни. Он забыл, какие у нее были красивые глаза, как прекрасна была ее улыбка и ее розово-смуглая кожа, как трогательна была ее искренность. Он, гадоволадово, многое забыл: удовольствие от курения, радостное возбуждение от лингвистических открытий при расшифровке французского языка.

Снова вспомнился сухой отпечаток листа, и он стал думать о нем с раздражением, пытаясь понять, почему он так засел в мозгу, и думая, как отделаться от мыслей о нем раз и навсегда.

Он мысленно вернулся к тому, лишенному смысла и значения мелкому факту; снова увидел лист с поблескивающими на нем каплями пролитой уникоки; увидел свои пальцы, поднимающие его за черешок, и свою другую руку со сложенной оберточной фольгой из-под унипеков, и сухой серый овал на черном от коки влажном камне. Он пролил напиток, а листик там лежал, а камень под ним…

Он сел на кровати и хлопнул себя по правой руке.

— Во имя Христа и Вэня! — пробормотал он в темноте испуганно.

Он встал раньше, чем прозвучал гонг, оделся и заправил постель.

В столовую он пришел первым; позавтракал и вернулся к себе в комнату с небрежно сложенной оберткой от унипека в кармане.

Он достал обертку и разгладил ее на столе рукой. Квадрат из фольги он сложил точно пополам и затем еще втрое. Плотно сжал получившийся пакетик, подержал в руке — вроде бы тонковат, несмотря на шесть слоев. Положил на стол. Пошел в ванную и достал из домашней аптечки вату и катушку лейкопластыря. Принес в комнату и тоже положил на стол.

Слой ваты — еще тоньше, чем пакетик фольги — он положил на свернутый пакет от унипека и приклеил все это к столу лейкопластырем телесного цвета.

Открылась дверь. Он обернулся, прикрыв собой свое изделие и сунув катушку пластыря в карман. Это пришел Карл ТК из соседней комнаты.

— Пошли завтракать? — спросил Карл.

— Уже поел, — сказал Чип.

— Да? — удивился Карл. — Ладно, зайду попозже.

— Хорошо, — сказал Чип и улыбнулся.

Карл вышел, закрыв за собой дверь.

Чип отлепил концы пластыря от стола и отнес получившийся бандаж в ванную. Положил его фольгой вверх на край раковины и засучил рукав балахона.

Взял бандаж и наложил фольгой точно на то место руки, где ее коснется инфузионный диск. Плотно придавил бандаж к руке и закрепил пластырем.

Лист — щит. Сработает ли щит из фольги?

Если да, то он будет думать только о Маттиоле, а ни о каких не об островах. Если он поймает себя на мысли об островах, он расскажет об этом своему наставнику.

Он опустил рукав.

В восемь часов Чип встал в очередь к процедурному кабинету. Он стоял, сложив руки, и, ощущая под рукавом бандаж, согревал его на случай, если инфузионный диск чувствителен к температуре.

«Я болен, — думал он. — Я подхвачу все хвори: рак, оспу, холеру, — все. Лицо мое покроется волосами!»

Он это сделает только один раз, сегодня. При первых же признаках чего-то серьезного он расскажет обо всем наставнику.

А может, эта уловка не сработает.

Подошла его очередь. Он засучил рукав до локтя, вставил руку по запястье, в обрезиненное отверстие аппарата, затем закатал рукав до плеча и быстро сунул ее до конца.

Он чувствовал, как сканер нащупывает его браслет и как инфузатор легко прикоснулся к подушечке бандажа. Ничего не случилось.

— Вам уже сделали, — сказал номер, стоявший позади.

На аппарате светился голубой сигнал.

— А, — произнес он и вынул руку из приемника, одновременно опуская рукав.

Теперь пора было идти на работу.

После ленча он прошел к себе в комнату и в ванной снял с руки бандаж. Фольга была цела — такой бы была и кожа после процедуры. Он сорвал лейкопластырь — вата стала сероватая и мокрая. Он выжал ее, и несколько капель похожей на воду жидкости упали в раковину.

С каждым днем воспоминания становились все более четкими, с болезненными деталями.

Вернулись прежние ощущения. Недовольство Уни перерастало в ненависть; страсть к Маттиоле становилась все более жгучей.

Он снова разыгрывал бьющую уже привычной роль; был нормальным на работе, нормальным со своим наставником; нормальным со своей подружкой. Но день ото дня обманывать становилось все противней, и необходимость этого начинала уже бесить.

К следующей процедуре он опять приготовил бандаж из обертки унипека, ваты и пластыря, а после выжал в раковину инфузионный препарат.

На подбородке, щеках и над верхней губой появились черные точечки — зародыши волосков. Он разобрал щипчики, к одной из рукояток прикрутил проволокой лезвие, и теперь каждое утро до первого гонга он успевал намыливать лицо и сбривал щетинки.

Каждую ночь он видел сны. Иногда они завершались оргазмом.

Его буквально выводила из себя необходимость притворяться спокойным и всем довольным, подобострастным и добропорядочным. В день Рождества Марксова на пляже он шел по берегу спортивным шагом, потом перешел на бег — и сбежал от номеров, шагавших вместе с ним, сбежал от нежащегося на солнцепеке и жующего унипеки Братства. Он бежал, покуда пляж не превратился в узкую каменную дорожку, и побежал по воде, перелез через устои древнего моста. Остановился, одинокий и нагой, между океаном и уходящими ввысь утесами, сжал кулаки и принялся колотить ими по скале, посылая в безоблачную синь неба злобную брань «Заборись оно все пропадом!». Рвал на себе неразрываемую цепь ненавистного браслета.

Это было пятое мая 169 года. Шесть с половиной лет потеряно напрасно.

Шесть с половиной лет! Ему было уже тридцать четыре. Он работает в США 90058.

А где она? По-прежнему в Инде или где-нибудь еще? На Земле, а может быть, в космическом звездолете?

И была ли она живая, как он, или мертвая, как все в этом Братстве?

 

Глава 2

Накричавшись и настучавшись голыми руками по камням, он почувствовал себя лучше; легче стало ходить с довольной улыбочкой, смотреть на экран ТВ и на экран микроскопа, сидеть с подружкой на концертном амфитеатре.

И размышлять, непрестанно размышлять о том, что же делать.

— Есть проблемы? — спросил его наставник.

— Если и есть, то самые незначительные, — ответил Чип.

— Вид у тебя неважный. Что с тобой?

— Знаете ли, несколько лет тому назад я тяжело болел.

— Мне это известно.

— А теперь одна из номеров, которая тоже была больна, которая и меня заразила, живет здесь, в этом здании. Не могли бы меня перевести куда-нибудь еще?

Наставник поглядел на него с большим сомнением.

— Странно, — сказал он, — как это Уни-Комп мог поместить вас опять вместе.

— Вот и мне странно, — сказал Чип. — Однако она здесь. Я видел ее в столовой вчера вечером и сегодня утром.

— Ты разговаривал с ней?

— Нет.

— Я займусь этим вопросом, — сказал его наставник. — Если она здесь и это причиняет тебе неудобства, конечно же, мы отправим тебя отсюда. Или ее уберем. Ты знаешь ее имяном?

— Целиком не помню, — сказал Чип. — Анна СТ38Р.

Наставник позвонил ему на следующий день рано утром.

— Ты ошибся, Ли, — сказал он. — Это была не она, та, кого ты видел. И кстати, она Анна СГ, а не СТ.

— Вы уверены, что той здесь нет?

— Абсолютно. Она в Афре.

— Гора с плеч, — сказал Чип.

— И еще, Ли, вместо четверговой процедуры тебе надлежит пройти ее сегодня.

— Вот как?

— Да. В час тридцать.

— Хорошо. Спасибо, Езус.

— Благодари Уни.

У него были спрятаны в ящике стола три заготовки из фольги для бандажиков на руку. Он достал одну и пошел в ванную прилепить ее на плечо.

Она была в Афре. Это было ближе, чем Инд, но все же между ними был океан и все пространство США.

Там, в '71334 жили его родители; пожалуй, он подождет несколько недель, а потом попросит о визите. Последний раз он с ними виделся около двух лет тому назад; Вполне можно было рассчитывать, что его заявку удовлетворят. А уж там, в Афре, он сможет позвонить ей — сделает вид, что у него повреждена рука, и попросит какого-нибудь ребенка тронуть датчик уличного телефона и узнать точно ее местопребывание: «Привет, Анна СГ. Я надеюсь, вы так же хорошо себя чувствуете, как и я. Вы в каком городе?»

Ну и что потом? Идти туда пешком? Или заказать автопоездку в какое-либо близлежащее место, в какое-то заведение, так или иначе связанное с генетикой? Сообразит ли Уни, что у Чипа на уме?

Но даже если бы все прошло гладко, как он задумывает, даже если бы он добрался до нее, что он бы стал делать тогда? Нельзя же Надеяться, что и ей когда-то довелось поднять листок с мокрого камня. Нет, черт его бери, Маттиола наверняка сейчас нормальный номер, столь же нормальный, каким был он еще несколько месяцев тому назад. И при первом же его аномальном высказывании она позаботится, чтобы его быстренько доставили в медцентр. О Христос, Маркс, Вуд и Вэнь, как ему поступить?

Во-первых, он мог бы вычеркнуть ее из памяти, а во-вторых, с огромным риском отправиться на ближайший остров свободных. Там могли быть женщины, возможно, даже много женщин, и у некоторых могли оказаться такие же конические груди, такой же непривычной формы глаза, и такая же розово-смуглая кожа. Стоило ли рисковать своим собственным вновь обретенным бытием ради ничтожного шанса пробудить к истинной жизни Маттиолу?

Но ведь это она пробудила в нем жизнь, когда присела перед ним на корточки и положила свои руки ему на колени.

Правда, она при этом не рисковала. По крайней мере, ее риск был намного меньше.

Он отправился в Пред-У-музей; отправился по старинке, ночью, не отмечаясь по пути на сканерах. Это был типовой музей, такой же, как в ИНД 2610. Правда, некоторые экспозиции несколько отличались по набору экспонатов и их расположению.

Он отыскал другую географическую карту пред-У. Она была издана в 1937 году, с точно такими же восемью квадратными заплатами голубого цвета. Задняя картонная вставка была вырезана и кое-как прилеплена пластырем: видимо, кто-то еще побывал здесь до него. Это было волнующее открытие; кто-то другой тоже обнаружил острова, и сейчас, возможно, был как раз на пути к ним.

И кладовая здесь, как в других Пред-У-музеях. В ней — только стол, несколько картонных коробок да какая-то странная машина, похожая на будку, с рядами рычагов и занавесками по бокам. Он, как раньше, стал рассматривать карту на просвет, опять увидел сокрытые от посторонних глаз острова. Он обвел на бумаге ближайший из них под названием «Куба», расположенный недалеко от юго-восточной оконечности США. На тот случай, если он рискнет повидаться с Маттиолой, он обвел очертания Афра и двух ближайших к нему островов — «Мадагаскара» к востоку и небольшой «Майорки» к северу от континента.

В одной из коробок находились книги; он нашел одну на языке Франсез — «Spinosa et ses contemprorains». «Спиноза и его современники», — перевел он. Пролистал ее и забрал с собой.

Повесил вставленную обратно в раму карту на прежнее место и послонялся по музею. Взял наручный компас, который, похоже, еще действовал, и бритву с костяной ручкой и оселком для правки.

— Скоро нам дадут новые назначения, — сказал однажды за ленчем заведующий его сектором. — Нашу работу передают ГЛ4.

— Надеюсь, меня пошлют в Афр, — сказал Чип. — Там у меня родители.

Было рискованно делать подобные заявления, это звучало несколько не по-номерски, но завсектором мог косвенно влиять на дальнейшее распределение.

Получила перевод его подруга, и он поехал в аэропорт проводить ее и заодно посмотреть, возможно ли проникнуть на борт самолета без разрешения Уни. Кажется, это было невозможно. Плотная шеренга отбывающих номеров не давала возможности обмануть сканер, и к тому моменту, когда последний номер трогал сканер, другой номер в оранжевом балахоне оказывался с ним рядом, готовый остановить эскалатор и опустить его вниз. Выйти незаметно из самолета было также трудно: последний прибывший отмечался на сканере, а двое в оранжевых балахонах надзирали; они включали обратный ход эскалатора, трогали сканер и возвращались, поднимая на борт стальные контейнеры с питьем и унипеками для питания. Возможно, ему и удалось бы пробраться на самолет, затаясь в зоне ангаров, и спрятаться в нем, хотя он не мог припомнить в самолете ни одного подходящего закутка, к тому же, откуда он узнает, куда направляется лайнер?

Полет был невозможен, пока Уни не позволит лететь.

Он сделал запрос на поездку к родителям. Запрос был отклонен.

В его сектор поступили новые назначения. Двух 663-х направили в Афр, но не его; его послали в США 36104. Во время полета он изучал самолет. Спрятаться тут было негде. Перед ними находились лишь длинный заполненный креслами корпус, туалет в передней части, автоматические раздатчики унипеков и напитков. в хвосте и экраны ТВ с актером, изображающим Маркса.

США 36104 находился на крайнем юго-востоке, вблизи оконечности США и расположенной за нею Кубы. Он мог бы в одно из воскресений отправиться в поездку на велосипеде. Переезжая из города в город, ночуя в парках, забираясь в города только по ночам, чтобы добыть унипеки и питье, он покрыл бы расстояние в тысячу двести километров, как показывала карта МДБ. А в '33037 он мог бы раздобыть лодку или найти торговцев, приплывающих на побережье, как в АРГ 20400, о которых рассказывал Король.

«Маттиола, — мысленно спрашивал он у нее, — что я мог бы сделать еще?»

Он снова попросил позволения навестить родителей, и снова ему отказали.

Велосипедные прогулки он начал совершать по воскресеньям и во время свободного часа, чтобы натренировать ноги. Он зашел в Пред-У-музей в '36104 и нашел компас получше своего и нож с пильчатым лезвием, которым смог пользоваться в парках для срезания веток. Он проверил и тамошнюю географическую карту — у нее обратная сторона была нетронута, ее не вскрывали. Он на ней написал: «Да, здесь есть острова, на которых живут свободные номеры. Война Уни!»

Однажды ранним утром Чип отправился в путь в направлении Кубы, взяв и перерисованную карту. В багажной корзинке велосипеда на сложенном одеяле покоилась книжка «Вечно живая мудрость Вэня», рядом с ней — унипеки и сосуд с уникокой, под одеялом — сумка, а в ней бритва с оселком, щипцы, нож, фонарь, вата и бинты, катушка пластыря, фотоснимки родителей и Папы Яна и запасной комплект балахонов. Под правым рукавом на руке у него был бандаж, хотя если бы дело дошло до процедуры, он почти наверняка был бы обнаружен. Он надел солнечные очки и улыбался, катясь на своем велике на юго-восток среди других велосипедистов на велополосе. Параллельно по шоссе в ритмичной последовательности проносились машины. Поднятая с дороги воздушным вихрем мелкая каменная крошка звонко барабанила по разделительному металлическому ограждению.

Проехав около часа, он останавливался на несколько минут для отдыха, съедал половинку унипека и выпивал несколько глотков коки. Он размышлял о Кубе и думал, чем запасется в '33037 для торговли с тамошними жителями. Он пытался представить себе, какие на Кубе женщины. Не исключено, что их внимание привлечет вновь прибывший. Они ведь не заторможены процедурами, страстны невообразимо, а красивы — как Маттиола, или даже еще красивей.

Так он проехал пять часов, после чего повернул обратно.

Чип силой заставил мысли переключиться на свою работу. Он сейчас был в персонале 663-го педиатрического отделения медцентра. Это была скучнейшая работа: нескончаемые обследования генотипа с незначительными вариациями. И это было одно из тех назначений, с которого редко кого-либо перемещали. Он мог просидеть тут до конца своих дней.

Через каждые четыре или пять недель он регулярно подавал прошение на поездку к родителям в Афр.

В феврале 170 года его просьба была удовлетворена.

Самолет он покинул в четыре часа утра по времени Афра и направился в зал ожидания, придерживая себя за правый локоть. Со стороны было видно, что ему неудобно, сумка висела на левом плече. Женщина, вышедшая из самолета вслед за ним, помогла ему подняться, когда он упал, и прикоснулась своим браслетом к телефону вместо него.

— Вы уверены, что теперь с вами все в порядке? — спросила она.

— Спасибо, я уже чувствую себя хорошо, — ответил он с улыбкой. — Еще раз благодарю, и — счастливо вам погостить здесь.

Женщина тем временем отошла, и он сказал в телефон:

— Анна СГ38Р2823.

Экран вспыхнул, указывая, что вызов принят, но затем погас и оставался темным. «Ее перевели, — подумалось ему сразу, — ее нет на континенте». Он ждал, что так ему и ответит телефон. Но ответила Маттиола:

— Минутку, не могли бы… — И она возникла на экране; такая призрачно-близкая. Она сидела в пижаме на краешке кровати, протирая глаза. — Кто это? — спросила она. Позади нее повернулся с боку на бок номер. Была ночь на воскресенье. «Или она вышла замуж?»

— Кто? — еще раз переспросила Маттиола.

Она смотрела на него, моргая, затем придвинулась ближе. Она стала еще красивей. Разве где-нибудь были еще такие глаза?

— Это Ли РМ, — назвался он, заставляя себя быть не более чем просто добропорядочным номером. — Ты забыла? ИНД 26110, в 162 году.

На мгновение ее брови сдвинулись.

— О, да! Как же! — воскликнула она и улыбнулась. — Конечно, я помню. Как поживаешь, Ли?

— Все прекрасно, — сказал Чип. — А как ты?

— Отлично, — сказала она, перестав улыбаться.

— Вышла замуж?

— Нет, — ответила она. — Я рада твоему звонку, Ли. Хочу тебя поблагодарить. За твою помощь мне.

— Благодари Уни, — сказал он.

— Нет, нет, — возразила она. — Благодарю тебя. Задним числом. — Она опять улыбалась.

— Ты извини, что звоню в такую рань, — сказал он. — Я в Афре проездом к месту назначения.

— Ничего страшного. Я рада, что ты позвонил.

— А ты где?

— В 14509.

— Там как раз живет моя сестра.

— Правда?

— Да, — сказал он. — Ты в каком корпусе?

— Р 51.

— Она в каком-то из «А».

Номер позади нее сел на кровати, и она повернулась к нему и что-то сказала. Он улыбнулся Чипу. Она снова повернулась лицом в экран и сказала:

— Это Ли ХЕ.

— Здравствуйте, — сказал Чип, мысленно повторяя: «14509, Р 51; 14509, Р 51».

— Здравствуйте, брат, — произнесли губы Ли ХЕ, его голос не достиг микрофона.

— У тебя что-то с рукой? — спросила Маттиола.

Он все еще держался за нее. Теперь опустил.

— Ничего серьезного, — сказал он. — Упал, когда выходил из самолета.

— Бедненький, — сказала она. Перевела взгляд за его спину. — Там еще один номер ждет, — сказала она. — Давай прощаться.

— Да, — сказал он. — Прощай. Было приятно тебя увидеть. Ты ничуть не изменилась.

— И ты тоже, — сказала она. — Прощай, Ли. — Она встала, протянула вперед руку, и экран погас.

Он выключил аппарат и уступил место.

Маттиола была неживая — нормальный здоровый номер. Теперь она небось снова улеглась под бок к своему дружку. В '14509, Р 51. Не мог он рискнуть говорить с ней ни о чем, что не соответствовало ее нынешнему «здоровому» состоянию. Ему следовало бы провести день с родителями и лететь обратно в США, а, в следующее воскресенье отправиться на велопрогулку и на этот раз уже не возвращаться.

Он прошелся по залу ожидания. На одной стене висела карта Афра с огоньками на местах главных городов и соединяющими их тонкими оранжевыми линиями. На севере был '14510, возле которого она жила. А в середине континента горел огонек '71330, где он сейчас находился. Между двумя огоньками проходила оранжевая линия.

Он подождал, пока на табло расписания полетов загорятся данные на 18 февраля, воскресенье. Рейс на '14510 вылетал в 8.20 вечера, за сорок минут до его рейса в США 33100.

Он подошел к окну, выходившему на летное поле, и поглядел, как по эскалатору цепочкой поднимались номеры в самолет, на котором он только что прилетел. Подошел оранжево-балахонный номер и занял место у сканера.

Чип вернулся в зал ожидания. Теперь здесь было почти пусто. Два номера, прилетевших вместе с ним, — женщина со спящим чадом на руках и мужчина, обремененный двумя сумками, — приложили свои браслеты на запястьях к сканеру у дверей в автопорт. «Можно» — трижды засветился зеленый сигнал, и они вышли. Служащий в оранжевом балахоне, стоя на коленях около фонтана, отвинчивал щиток у его основания; другой номер подтолкнул электрополотер к выходной двери, тронул сканер — зажглось «Можно» — и протолкнул полотер через вращающуюся дверь в другое помещение.

Чип размышлял о чем-то, наблюдая за работающим у фонтана слесарем, затем пересек зал, тронул сканер автопорта, увидел «Можно» и вышел. Он направился к машине с тремя пассажирами, ожидавшей четвертого на '71334, забрался в салон и извинился за то, что вынудил их ожидать его. Закрылась дверь, и машина тронулась. Он сидел со своей сумкой на коленях и думал.

Когда Чип добрался до квартиры родителей, он тихо вошел, побрился и после этого разбудил их. Они были рады, и даже счастливы его видеть.

Втроем они говорили, завтракали и еще говорили. Они запросили разрешение на разговор с его сестрой Пиис в Евре и получили его. Поговорили с ней, с ее мужем Карлом, с ее десятилетним сыном Бобом и восьмилетней дочкой Айин. Затем, по предложению Чипа, отправились в Музей Достижений Братства.

После ленча он три часа проспал, и после этого все поехали в Сад Развлечений. Отец стал играть в волейбол, а они с матерью сидели и смотрели.

— Ты опять болен? — спросила мать.

— Нет, — он взглянул на нее. — Нет, конечно. Я себя чувствую прекрасно.

Она пристально посмотрела на него. Теперь ей было пятьдесят семь, голова поседела, загорелая кожа покрылась морщинами.

— Ты все о чем-то думаешь, — сказала она. — Весь день.

— Я здоров, — ответил он. — Ну, пожалуйста. Ты — моя мать, поверь мне.

Она с тревогой заглянула ему в глаза.

— Я здоров, — повторил он.

Немного погодя она сказала:

— Ну и ладно.

Любовь к ней внезапно наполнила его. Любовь и благодарность и какое-то мальчишеское чувство тождественности с ней. Он погладил мать по плечу и поцеловал в щеку.

— Я люблю тебя, Сузу, — сказал он.

Она рассмеялась.

— Слава Христу и Вэню, — сказала она, — какая у тебя память!

— Оттого, что я здоров, — сказал он. — Запомни это, ладно? Я здоров и счастлив. Хочу, чтобы ты хорошенько это запомнила.

— Почему?

— Потому, — не стал уточнять он.

Чип сказал, что его самолет улетает в восемь.

— Мы попрощаемся в автопорту, — сказал он. — В аэропорту будет полно народу.

Отец высказал было желание проводить сына до самолета, но мать отказалась. Они останутся в '334 — она устала.

В семь тридцать он расцеловал их на прощанье — отца и мать, а ей на ухо шепнул: «Запомни», — и сел в машину, направлявшуюся в аэропорт '71330. Сканер, когда он его коснулся, ответил «Можно».

Зал ожидания был переполнен даже больше, чем он предполагал. Номеры в белых, желтых и голубых балахонах ходили, стояли, сидели, ждали в очереди — одни с сумками, другие без ничего. Несколько номеров в оранжевом прохаживались среди публики.

Он посмотрел на расписание: посадка на самолет, отлетающий в 8.20 рейсом на '14510, будет производиться через проход номер 2.

Номеры там уже выстроились в очередь, за стеклом витрины самолет, покачиваясь, подруливал к эскалатору. Открылась дверь, вышел один номер, за ним второй.

Чип проложил себе путь через толпу к вращающейся двери в стороне от главного входа, имитироал отметку у сканера и проскочил через дверь — в склад, где рядами стояли под яркими лампами решетчатые ящики и картонные коробки, похожие на банки данных Уни. Он снял с плеча свою сумку и запихнул ее между коробкой и стеной.

Он «нормально» шагал вперед. Тележка со стальными контейнерами пересекла ему путь, толкаемая оранжево-балахонным номером, который взглянул на него и кивнул.

Чип кивнул в ответ и зашагал дальше, глядя на номера, толкавшего тележку под широко распахнутый портал, и далее, на залитое ярким светом поле.

Он пошел туда, откуда вышел номер — в помещение, где номеры в оранжевом ставили стальные фляги на транспортер моечной машины и наполняли чистые фляги кокой и дымящимся чаем из кранов огромных котлов. Он все шел и шел.

Он снова обманул сканеры и вошел в комнату, где на крючках висели обычные балахоны, а двое номеров снимали с себя оранжевые.

— Привет, — сказал он.

— Привет, — отозвались они.

Он подошел к стенному шкафу и отодвинул дверцу на всю ширину. Там стоял электрополотер и бутылки с зеленой жидкостью.

— Где тут у вас одежка? — спросил он.

— Вон там, — сказал один из номеров, кивком показав на другой шкаф.

Чип подошел и открыл его. На полках лежали оранжевые балахоны, оранжевые бахилы, оранжевые рукавицы.

— Вы откуда здесь? — спросил номер.

— Из РУС 50937, — сказал он, забирая балахон и пару бахил. — Мы у себя держали балахоны внутри.

— Им и положено быть внутри, — сказал номер, застегивая белый балахон.

— Я бывала в Русе, — сказала другой номер — женщина. — Меня два раза туда назначали — первый раз на четыре года, потом еще раз на три.

Он тянул время, надевая на сандалии бахилы; закончил с ними, когда номеры бросили свои использованные балахоны в мусоросборник и вышли из подсобного помещения.

Он надел оранжевый балахон поверх своего белого и застегнул его до горла так, что белый стал совсем не виден. Оранжевые балахоны были тяжелей обычных, и у них были добавочные карманы.

Он заглянул в другие шкафы, нашел разводной гаечный ключ и подходящего размера кусок желтого паплона.

Потом воротился туда, где спрятал свою сумку, вынул ее и завернул в паплон. Его толкнула вращающаяся дверь.

— Простите — сказал вошедший номер. — Я вас не ушиб?

— Нет, — ответил Чип, держа сверток с сумкой.

Номер в оранжевом пошел своей дорогой.

Чип немного обождал, наблюдая за ним, затем взял сверток под левую руку и вынул из кармана гаечный ключ. Он держал его в правой руке, как ему представлялось, нормально, чтобы все выглядело естественно.

Он пошел следом за ушедшим номером, затем повернул и направился к порталу, через который вышел на летное поле.

Эскалатор трапа, прислоненный к фюзеляжу самолета у выхода номер 2, был пуст. Тележка, по-видимому одна из тех, что он видел, когда их катили, стояла у подножия трапа, рядом со сканером.

Другой эскалатор уже убирали в подземную шахту, а обслуженный им самолет рулил ко взлетной полосе. Это был рейс 8.10 на Чи, вспомнилось Чипу.

Он опустился на одно колено и положил сумку и ключ на бетон и прикинулся поправляющим бах ил у. В зале ожидания все будут наблюдать за самолетом на Чи, будут смотреть, как он взлетает — в тот самый момент он и вступит на эскалатор. Оранжевые ноги прошуршали позади него — какой-то номер шел по направлению к ангару. Он снял бахил у и надел снова, следя за самолетом, и выжидая, когда тот развернется.

Вот он начал стремительный разбег. Чип подобрал свою сумку и ключ, встал и пошел. Его нервировала яркость все заливавшего света, но он сказал себе, что никто за ним не наблюдает, а все следят за самолетом. Он пошел вверх по эскалатору трапа, а пройти мимо сканера помогла стоявшая рядом тележка, она оправдывала его неловкость. Теперь он встал на ступеньку, и эскалатор понес его вверх. Он крепко прижимал к себе паплоновый сверток и гаечный ключ, быстро приближаясь к раскрытой двери самолета. С эскалатора он вошел в салон.

Двое номеров были заняты с раздатчиками пищи. Они посмотрели на него, и он кивнул им. Те молча ему ответили. По проходу он направился к туалету.

Вошел в душевую, оставив дверь открытой, и положил сверток на пол. Повернулся к раковине и постучал по кранам ключом. Опустившись на колени, постучал и по сточной трубе. Раздвинул губки ключа и наложил их на трубу.

Он услышал, как остановился эскалатор, как затем снова заработал. Он нагнулся и высунулся из двери. Номеры в оранжевом ушли.

Он положил на пол ключ, встал, закрыл дверь и расстегнул оранжевый балахон. Снял его, сложил по длине и скатал в компактный рулон, как мог туго. Встав на колени, раскрыл сумку, затолкал в нее балахон, сложил желтый паплон и сунул туда же. Снял бахилы с сандалий и тоже упрятал в сумку. Засунул туда и ключ. Наконец закрыл сумку и натянул верхний клапан.

С сумкой на плече он помыл руки и лицо холодной водой. Сердце его быстро колотилось, но чувствовал он себя хорошо, с волнением ощущая, что живет. Посмотрел в зеркало на свое разноглазое лицо. Война Уни!

Он услышал голоса номеров, поднимавшихся на борт самолета. Стоя у раковины, он вытирал свои давно сухие руки.

Дверь открылась, и вошел мальчуган лет десяти.

— Привет, — сказал Чип, вытирая руки. — Хорошо провел время?

— Да, — сказал мальчик.

Чип бросил в мусоросборник полотенце.

— В первый раз летишь?

— Нет, — сказал мальчик, раскрывая свой балахончик. — Я уже много раз летал. — Он присел на один из унитазов.

— В салоне увидимся, — сказал Чип и вышел.

Самолет уже был заполнен почти на треть, номеры продолжали входить. Он занял ближайшее свободное кресло, проверил сумку — надежно ли та закрыта — и поставил рядом.

То же самое произойдет и в другом конце рейса. Когда все начнут покидать самолет, он пройдет в туалетную, чтобы надеть оранжевый балахон обслуги. Он станет «работать» возле раковины, когда номеры поднимутся на борт, чтобы вновь наполнить фляги уникокой, и уйдет после них. В служебном депо за ящиками или в кладовой он отделается от балахона и бахил и от этого гаечного ключа; потом проскочет мимо сканера, выйдет из аэропорта и пойдет к '14509. Там всего восемь километров на восток от '510 — он проверил по карте в МДБ в то утро. Если повезет, он там будет к полуночи или чуть позже.

— Как странно, — сказала женщина в соседнем кресле.

Чип повернулся к ней.

Она смотрела в хвостовую часть салона.

— Вон тому номеру не хватило места, — сказала она.

Номер медленно шел по проходу, глядя то направо, то налево. Все кресла были заняты. Пассажиры озирались по сторонам, пытаясь как-то помочь брату.

— Одно еще должно быть, — сказал Чип, подымаясь со своего кресла и ища взглядом свободное. — Уни не мог допустить ошибку.

— Но ведь нету, — сказала женщина. — Все места заняты.

Все наперебой заговорили. Свободного места действительно не было. Какая-то женщина взяла с кресла девочку, пересадила ее к себе на колени и позвала оставшегося без места.

Самолет тронулся на рулежку, вспыхнули экраны ТВ и стали показывать передачу о географии Афра и его ресурсах.

Чип старался сосредоточить внимание на передаче, полагая, что сможет почерпнуть полезную для себя информацию, но не получалось. Если его теперь найдут и «вылечат», он уже больше никогда не вернется к жизни. На сей раз Уни обеспечит ему покой, и никакого тайного значения он, Чип, не усмотрит в тысяче листьев на тысяче мокрых камней.

В '14509 Чип прибыл в ноль двадцать. Он был бодр — по времени США была середина Дня.

Первым делом он пошел в музей Пред-У, потом — на станцию проката велосипедов, ближайшую к корпусу Р51. После этого он дважды зашел на станцию и по одному разу в столовую Р51 и в центр снабжения.

В три часа утра он вошел в комнату Маттиолы. Он смотрел на нее, освещая карманным фонарем; смотрел на ее щеку, на ее шею, темную руку на подушке. Затем прошел к письменному столу и зажег свет.

— Анна, — произнес он, стоя у изножья кровати. — Анна, тебе надо вставать.

Она что-то пробормотала.

— Ты сейчас же должна встать, Анна, — сказал он. — Давай, поднимайся.

Она приподнялась, заслонив рукой глаза, что-то жалобное бормоча. Сев, она убрала с глаз руку и уставилась на него; узнала, смущенно нахмурилась.

— Анна, я хочу, чтобы мы с тобой поехали покататься на велосипедах, — сказал Чип. — Для тебя тоже есть. Ты не должна ни громко разговаривать, ни звать на помощь.

Он сунул в карман руку и вытащил пистолет. Он держал его, как ему казалось, по всем правилам, положив указательный палец на спусковой крючок, а остальными обхватив рукоятку и направив дуло ей в лицо.

— Я убью тебя, если ты не сделаешь по-моему. И не вздумай закричать.

 

Глава 3

Она смотрела на пистолет и на Чипа.

— Генератор подсел, — сказал он, — однако в стене музея я проделал дыру глубиной в сантиметр, а в тебе она будет намного глубже. Так что лучше тебе подчиниться. Извини, что я напугал тебя, но ты скоро поймешь, почему я так поступаю.

— Это ужасно! — сказала Маттиола. — Ты все еще болен!

— Да, — сказал он, — и теперь намного тяжелее. Поэтому делай, как тебе сказано, или Братство лишится двух ценных номеров — сперва тебя, затем меня.

— Как ты можешь так себя вести, Ли? — сказала она. — Ты с оружием в руке угрожаешь мне? Невозможно представить!

— Вставай и одевайся, — сказал он.

— Пожалуйста, позволь мне позвонить.

— Одевайся, — повторил он. — Быстро!

— Хорошо, — сказала она, откидывая одеяло. — Хорошо. Буду все делать в точности, как ты велишь. — Она встала и сняла пижаму.

Он попятился назад, не сводя с нее глаз и не опуская пистолета.

Она дала пижаме упасть к ее ногам и повернулась к полке, чтобы взять свежий балахон. Чип смотрел на ее груди, на все ее тело, которое чем-то неуловимым — полнотой ли бедер, округлостью ли ягодиц? — отличалось от нормального. До чего, же она была хороша!

Маттиола надела балахон и, подняв высоко руки, просунула их в рукава.

— Ли, прошу тебя, — сказала она, глядя на него. — Давай спустимся в медцентр и…

— Не разговаривай!

Она застегнула балахон и надела сандалии.

— Почему тебе захотелось поехать на велосипедах? — сказала она. — Сейчас ведь ночь.

— Собери вещи в сумку, — приказал Чип.

— В дорожную?

— Да, — сказал он. — Возьми еще один балахон, аптечку первой помощи и щипцы. Ну и все, что тебе понадобится под рукой. У тебя есть карманный фонарь?

— Что ты задумал делать?

— Упаковывай сумку, — не стал уточнять.

Она складывала вещи, а когда закончила и закрыла сумку, он взял и повесил ее себе на плечо.

— Нам надо выйти и обойти вокруг здания, — инструктировал он. — Там у меня приготовлены велосипеды. Мы пойдем рядом, а пистолет будет у меня в кармане. Если мы встретим кого-нибудь и ты дашь знак, что что-то не в порядке, я выстрелю. Тебе все понятно?

— Да, — ответила она.

— Делай только то, что я тебе скажу. Если говорю: «Стоп, поправь себе сандалию», ты останавливаешься и поправляешь. Мы будем проходить мимо сканеров не отмечаясь. Ты раньше так делала, теперь тебе предстоит делать то же самое.

— Мы сюда не вернемся? — спросила она.

— Нет. Мы уезжаем далеко отсюда.

— Тогда тут есть фотоснимок, который мне хотелось бы взять с собой.

— Бери. Я же сказал: возьми все, что ты хочешь.

Она подошла к письменному столу, выдвинула ящик и порылась в нем.

«Фотография Короля? — гадал он. — Нет, Король — часть ее болезни. Вероятно, кто-то из родных».

— Где-то здесь, — бормотала она, нервничая, что показалось Чипу подозрительным.

Он быстро подошел и оттолкнул ее. «Ли РМ. Пистол. 2вело», — было написано на дне ящика. В руке у нее был карандаш.

— Я стараюсь тебе помочь, — объяснила она.

Он понял, что сейчас ударит ее, однако сдержался. Но сдерживать себя не следовало — это дало бы ей уверенность, что он не причинит ей боли. И он влепил ей пощечину.

— Брось-ка эти штучки! — сказал он. — Разве ты не понимаешь, как серьезна моя болезнь? Ты умрешь, и, быть может, вместе с тобой умрут десятки других номеров. Вот что будет, если ты позволишь себе еще раз что-нибудь в этом роде!

Маттиола смотрела на него широко раскрытыми глазами и дрожала, держась рукой за щеку.

Его тоже трясло от сознания, что он причинил ей боль. Он вырвал у нее карандаш, зачеркнул написанное, забросал бумагами и сверху кинул ее записную книжку. Бросил карандаш в ящик и задвинул его, взял ее за локоть и подтолкнул к двери.

Они вышли из комнаты и двинулись по коридору. Чип держал руку в кармане, не выпуская из нее пистолет.

— Перестань дрожать, — сказал он. — Я ничего тебе не сделаю, если будешь выполнять мои требования.

Они спускались на эскалаторе. Навстречу им, на параллельной лестнице, ехали два номера.

— И ты, и они, — показал он. — И вообще все, кто попадется навстречу, — все будут убиты.

Она промолчала.

Он улыбнулся номерам, они улыбнулись в ответ. Она им кивнула.

— Это мой второй переезд за этот год, — сказал он ей.

Они миновали много пролетов и ступили на последний эскалатор, ведущий в вестибюль. Три номера, из них двое с телекомпами, стояли, беседуя, около сканера у одной из дверей.

— Теперь без шуточек, — напомнил он ей.

Они спускались, отражаясь в темном стекле окна. Номеры продолжали разговаривать. Один из них поставил свой телекомп на пол.

Чип с Маттиолой сошли с эскалатора.

— Погоди минутку, Анна, — сказал он. Она остановилась и повернулась к нему.

— Мне ресница попала в глаз, — сказал он. — Есть у тебя салфетка?

Она пошарила рукой в кармане и отрицательно покачала головой.

Он нащупал одну под пистолетом, вынул и дал ей. Он стоял лицом к заболтавшимся номерам и одной рукой держал глаз широко раскрытым, другую руку опять опусти в карман. Она приложила салфетку ему к глазу. Дрожь ее не унималась.

— Это всего-навсего ресничка, — сказал он. — Нервничать не из-за чего.

За ее спиной номер поднял свой телекомп, и все трое обменялись рукопожатиями и поцеловались. Двое с телекомпами дотронулись до сканера. «Можно», — моргнул он дважды. Оба вышли из здания. Третий номер, мужчина лет двадцати пяти, направился в сторону стоящих Чипа и Маттиолы.

Чип убрал руку Маттиолы.

— Все в порядке, — сказал Чип, моргая. — Благодарю, сестра.

— Вам не нужна помощь? — спросил номер. — У меня специальность 101.

— Спасибо, не надо, это была ресничка, — сказал Чип. Маттиола пошевелилась. Чип взглянул на нее. Она молча положила салфетку к себе в карман.

Номер, взглянув на дорожную сумку, пожелал им счастливого пути.

— Благодарю, — сказал Чип. — Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — сказал номер, улыбаясь им.

— Спокойной ночи, — сказала Маттиола.

Они направились к дверям и в стекле увидели отражение номера, вставшего на бегущие вверх ступени.

— Я близко наклонюсь к сканеру, — сказал Чип. — А ты тронь его, но не панель датчика, а его край.

Так они выбрались на улицу.

— Пожалуйста, Ли, — просила Маттиола. — Во имя Братства, давай вернемся и поднимемся в медцентр.

— Помолчи, — сказал он.

Они свернули в проход между зданиями. Темень тут была гуще, и он достал фонарь.

— Что ты собираешься со мной сделать? — спросила она.

— Ничего, — сказал он, — если ты опять не вздумаешь выкинуть со мной какую-нибудь штуку.

— Зачем я тебе нужна?

Он не ответил.

На пересечении проходов между зданиями стоял еще один сканер. Рука Маттиолы потянулась было кверху. Чип перехватил ее руку:

— Ни-ни!

Они прошли мимо, не отмечаясь. У Маттиолы вырвалось горестное восклицание, и она произнесла упавшим голосом:

— Ужас!

Велосипеды стояли прислоненными к стене там, где он их оставил. В багажной корзине одного из них была укреплена завернутая в одеяло сумка и в нее втиснуты унипеки и фляга с питьем. Одеяло также прикрывало и корзину на втором велосипеде; он положил в нее сумку Маттиолы и обернул ее одеялом, проделав это весьма тщательно.

— Садись, — сказал он, придерживая ее велосипед.

Она села, взявшись за руль.

— Мы поедем прямо — между зданиями и к Восточному шоссе, — сказал он. — Никуда не сворачивай, не останавливайся и не меняй скорость, пока я не велю.

Сам он сел на другой велосипед. Невыключенный фонарь закрепил на корзине сбоку и теперь он, сквозь решетку багажника, освещал тротуар впереди.

— Все! Поехали, — сказал он.

Они катили рядом по прямому проезду между корпусами, темнота то сгущалась, то чуть редела в проходах между домами; высоко в черном небе виднелись редкие звезды, а далеко впереди мерцала голубая искорка единственного в проулке фонаря.

— Прибавь малость, — попросил Чип.

Они поехали быстрей.

— У тебя когда назначена следующая процедура? — спросил он.

Она помолчала, потом сказала:

— Восьмого маркса.

«Две недели, — подумал он. — О, Христос и Вэнь! Почему не завтра или послезавтра? Ладно, могло быть и хуже — могло быть и через четыре недели».

— Я смогу ее получить? — спросила она.

Не было смысла дополнительно волновать ее.

— Может быть, — сказал он. — Увидим.

Он намеревался ежедневно делать небольшие перегоны, используя свободный час, когда двое велосипедистов не привлекли бы внимания. Они могли передвигаться от одной парковой зоны до другой, проезжая за раз город или два. И так, мало-помалу, проделать весь путь до '12082 на северном побережье Афра, города, ближайшего к Майорке.

Однако в первый же день, в парковой зоне на севере от '14509, он изменил свое решение. Найти подходящее место для ночевки оказалось трудней, чем он ожидал; после восхода солнца прошло не мало времени — было уже около восьми утра, как он полагал, — когда они устроились под нависшим утесом, перед которым росли несколько молодых деревцев. Промежутки между ними он заложил ветками. Вскоре они услышали жужжание вертолета, несколько раз пролетавшего взад-вперед над ними. Все то время Чип сидел с наведенным на Маттиолу пистолетом, а она, с недоеденным унипеком в руке, сидела неподвижно, уставившись на своего стража. Около полудня они услышали, как захрустели ветки, зашелестели листья и прозвучал голос не более чем в двадцати метрах от них. Речь была некультурная, слова звучали неразборчиво, без выражения, будто говорили в телефонную трубку, либо в телекомп с голосовым вводом информации.

То ли в ящике стола Маттиолы было обнаружено ее послание, то ли Уни сопоставил факты их исчезновения и пропажи двух велосипедов, но Чип, поразмыслив, решил, поскольку их разыскивают как пропавших без вести, остаться здесь до конца недели и продолжить путешествие в воскресенье. Они сделают рывок километров на шестьдесят или семьдесят, но не прямо на север, а на северо-восток и там укроются на неделю. За четыре или пять воскресных дней они доберутся кружным путем до '18082, причем с каждой неделей Маттиола будет все больше становиться самой собой и все меньше в ней будет оставаться от Анны СГ. Она станет более покладистой или, по крайней мере, будет меньше думать, как бы оказать ему «помощь».

Теперь же, как ни крути, она была Анной СГ. Потому он связал ее с помощью нарезанных из одеяла лент, заткнул рот кляпом и до захода солнца продержал под дулом пистолета. Среди ночи он снова связал ее, заткнул рот и укатил на своем велосипеде. Вернулся он через несколько часов с унипеками и питьем, привез еще два одеяла, полотенца и туалетную бумагу, «наручные часы», у которых кончился завод, и две французские книги. Маттиола лежала там, где он ее оставил. Она не спала, взгляд был тревожный и жалостливый. Став пленницей больного номера, она страдала от его грубого обхождения, но прощала. Ей было жаль его.

Однако днем в ее взгляде появилось негодование. Чип потрогал свою щеку и ощутил двухдневную щетину. Смущенно улыбнувшись, он сказал:

— Я избегаю процедур вот уже почти год.

Она наклонила голову и прикрыла глаза ладонью.

— Ты превратился в животное, — сказала она.

— Да, но мы такими в действительности и являемся, — доказывал он. — Христос, Маркс, Вуд и Вэнь сделали из нас нечто мертвое и противоестественное.

Она отвернулась, когда он начал бриться, но все же потом украдкой глянула раз через плечо, другой, а затем повернулась и открыто стала смотреть на него, не скрывая неприязни.

— Ты кожу себе не ранишь? — спросила она.

— Поначалу случалось, — сказал он, туго натягивая щеку и легко работая бритвой, при свете установленного на камне фонарика. — Бывало, я вынужден был целыми днями прикрывать лицо рукой.

— Ты всегда пользуешься для бритья чаем?

— Нет, — засмеялся он. — Это вместо воды. Вечером схожу поищу пруд или ручей.

— А тебе часто приходится это делать? — спросила она.

— Ежедневно, — сказал он. — Вчера пропустил. Безобразие, конечно, но оно продлится лишь несколько недель. По крайней мере, я на это надеюсь.

— Что ты хочешь этим сказать?

Он промолчал и продолжал бритье.

Маттиола отвернулась.

Чип читал французскую книгу о причинах войны, которая длилась тридцать лет. Маттиола спала. Потом села на одеяле, посмотрела на него, на деревья, на небо.

— Ты не хочешь, чтобы я поучил тебя этому языку? — спросил он.

— А зачем? — спросила она.

— Когда-то тебе хотелось его выучить, — сказал он. — Помнишь, я дал тебе список слов?

— Да, — сказала она. — Я помню. Я учила их, но потом забыла. Но сейчас я здорова — зачем он мне теперь нужен?

Чип делал гимнастику и ее заставлял делать, с тем чтобы в воскресенье они были готовы к дальней поездке. Она выполняла его указания, не протестуя.

В ту ночь он нашел хотя и не ручей, но ирригационный канал шириной метра два, с бетонными откосами. Он искупался в его медленно текущей воде, затем принес фляги с водой в укрытие, разбудил Маттиолу и развязал ее. Провел через рощицу, потом стоял и смотрел, как она купалась. Ее мокрое тело блестело в слабом свете четвертушки луны.

Он помог ей вылезти по бетонному берегу, дал полотенце и, пока она вытиралась, стоял рядом.

— Ты знаешь, почему я пошел на это? — спросил он.

Она посмотрела на Чипа.

— Потому что я тебя люблю, — сказал он.

— Тогда отпусти меня.

Он покачал головой.

— Тогда с какой стати ты говоришь, что любишь меня?

— Люблю.

Она нагнулась и вытерла ноги.

— Ты хочешь, чтобы я опять стала больной?

— Да, хочу.

— Тогда, значит, ты меня ненавидишь, — сказала она, — ты не любишь меня. — Она выпрямилась.

Он взял ее руку, гладкую, прохладную и влажную.

— Маттиола.

— Анна, — поправила она.

Он попытался поцеловать ее в губы, но она отвернулась, и поцелуй пришелся в щеку.

— Теперь наставь на меня свое оружие и изнасилуй меня, — сказала она.

— Я не буду этого делать, — сказал он, выпуская ее руку.

— Почему же нет? — Она надевала свой балахон и застегивала его медленно, неуверенно. — Пожалуйста, Ли, — продолжала она, — давай поедем назад в город. Я уверена, тебя можно вылечить, потому что, если бы ты был действительно болен, неизлечимо болен, ты изнасиловал бы меня! Ты был бы намного грубей со мной, чем ты есть.

— Ладно, — не вступая в спор, ответил он. — Давай-ка вернемся на наше место.

— Пожалуйста, Ли.

— Чип, — поправил он. — Мое имя Чип. Пошли. — Он тряхнул головой, и они двинулись обратно через рощицу.

К концу недели она взяла его карандаш и книгу, которую он не читал в тот момент, и стала рисовать на внутренней стороне обложки наброски портретов Христа и Вэня, а еще дома, свою левую руку и ряд оттененных крестиков и серпиков. Он взглянул — не пишет ли она записку в надежде кому-нибудь ее подкинуть в воскресенье.

Потом Чип сам нарисовал дом и показал ей.

— Что это? — спросила Маттиола.

— Дом.

— Не похоже.

— Нет, это дом, — сказал он. — Они не обязательно должны быть все уныло-одинаковыми и прямоугольными.

— А это что за овалы?

— Окна.

— Я никогда не видела таких домов, — сказала она. — Даже в пред-У-эпохе. Где есть такие?

— Нигде, — сказал он. — Я его таким придумал.

— О, тогда это не дом, таких не бывает. Как ты можешь рисовать то, чего не бывает?

— Я ведь больной, ты не забыла? — сказал он.

Она отдала книгу, не глядя ему в глаза.

— Не надо таких шуток, — сказала она.

Он надеялся — впрочем, нет, он предполагал, — что могло ведь так случиться, что субботней ночью, в силу привычки или других причин она могла бы проявить желание сблизиться с ним. Однако не проявила. Так же как во все предыдущие вечера, она сидела в сумерках, обхватив руками колени и глядя на багровую полоску неба между нависшей скалой и черными кронами деревьев впереди.

— Сегодня суббота, — сказал Чип.

— Я знаю, — сказала она.

Они помолчали. Затем Маттиола спросила:

— Я не смогу получить лечебную процедуру. Да?

— Не сможешь, — сказал он.

— Но тогда я могу забеременеть, — сказала она. — А мне не положено иметь детей. Как, кстати, и тебе.

Ему хотелось сказать, что они едут в такое место, где решения Уни не имеют силы, но это было бы преждевременно: она могла бы перепугаться и перестать ему подчиняться.

— Да, наверно, ты права.

Он поцеловал ее в щеку, когда связывал ее и укрывал на ночь. Она молча продолжала лежать в темноте, и он поднялся с колен и пошел к своим одеялам.

Воскресная поездка прошла благополучно. Рано утром их остановила группа молодых номеров, но им просто нужно было помочь починить порвавшуюся цепь, и Маттиола сидела в траве вдали от группы, пока Чип был занят делом. К закату они приехали в парковую зону на севере от '14266. За день они отмахали больше семидесяти пяти километров.

И опять оказалось нелегким делом найти укрытие. Но в конце концов Чипу все же удалось найти подходящее место — развалины пред-У или ранне-У-строения, густо заросшего виноградом и плющом. Здесь было просторней и гораздо удобней, чем на предыдущей стоянке. В ту же ночь, несмотря на усталость после дальнего перехода, он съездил в '14266 и воротился с запасом унипеков и питья на три дня.

Маттиола за эту неделю стала раздражительной.

— Мне надо почистить зубы, — капризничала она. — И я хочу принять душ. До каких пор мы будем так ехать? Всю жизнь, что ли? Тебе, может, и нравится жить, как животному, но мне — нет. Я — человек. И я не могу спать со связанными руками и ногами.

— На прошлой неделе ты не жаловалась, — сказал он.

— А теперь не могу!

— Тогда лежи спокойно и дай спать мне, — сказал он.

Ее взгляд выражал теперь только раздражение, и ни следа былой жалости. Она упрекала его, когда он брился и когда он читал; на вопросы отвечала односложно или не отвечала вовсе. Гимнастику делала кое-как, и он был вынужден грозить ей пистолетом.

Близилось восьмое Маркса, дата назначенной ей процедуры. Этим он объяснял себе ее раздражительность, естественное недовольство положением пленницы и вызванными этим положением неудобствами. Но это были и признаки воскрешения Маттиолы, погребенной в Анне СГ. Это должно было его радовать, и, когда он об этом размышлял, так оно и было. Но сносить это было все трудней и трудней, особенно после прошлой недели, когда в ее тоне слышалось сочувствие, а поведение было спокойным и дружелюбным.

Она жаловалась на обилие насекомых и на скуку. Как-то ночью пошел дождь, и по этому поводу она ворчливо ныла.

Однажды Чипа разбудило ее подозрительное ерзанье. Он направил на нее луч фонарика. Маттиола уже высвободила руки и теперь развязывала веревку на щиколотках. Он снова связал ее да еще стукнул для острастки.

За весь субботний вечер они даже словом не перекинулись.

В воскресенье поехали дальше. Чип не отъезжал от нее — ехал сбоку и внимательно следил, если к ним приближались номеры. Он приказывал ей улыбаться, кивать, отвечать на приветствия, напоминал, что вести себя надо так, будто все в порядке. Она ехала в угрюмом молчании, и он боялся, как бы она, несмотря на угрозу оружия, не позвала в любой момент на помощь или не остановилась и не отказалась наотрез ехать дальше.

— Смотри у меня! — пригрозил Чип. — Не только тебя — всех до одного перебью. Ни одного свидетеля не оставлю, клянусь тебе!

Она продолжала крутить педали, хмуро улыбалась и кивала встречным. У Чипова велосипеда сломалась передача, и за день они проехали всего сорок километров.

К концу третьей недели ее раздражительность уменьшилась. На привале она сидела, хмуря брови, подбирала травинки, рассматривала кончики пальцев, без конца вращала на запястье браслет. В ее взгляде, устремленном на Чипа, сквозило странное любопытство, будто бы она видела его впервые. Его указаниям она следовала машинально и вяло.

Он занялся ремонтом велосипеда, решив не будить ее.

Однажды вечером — это было на четвертой неделе их путешествия — Маттиола спросила:

— Куда мы едем?

Чип посмотрел на нее — они доедали последний за тот день унипек — и сказал:

— На остров, который называется Майорка. В море Вечного Мира.

— Майорка?! — удивилась она.

— Это остров, где живут неизлечимые, — пояснил он. — В мире есть еще семь таких островов. Больше, чем семь, конечно, потому что некоторые представляют собой группы островов. Я нашел их на карте в Пред-У-музее, в Инде. Они были заклеены, и их нет на карте в МДБ. Я собирался вам всем рассказать об этом как раз в тот день, когда меня «вылечили».

Маттиола выслушала молча, а потом спросила:

— Ты рассказал об этом Королю?

Это было первое упоминание его имени. Надо ли было ей сообщить, что Король обо всем знал, но скрывал, и потому рассказывать ему об островах не было смысла? Зачем это теперь? Он умер. Для чего разрушать его образ в ее памяти?

— Да, рассказал. Он был изумлен этим открытием и очень разволновался. Я не понимаю, почему он сделал с собой то, что сделал. Ты ведь об этом знаешь?

— Да, знаю, — сказала Маттиола, взяла ломтик унипека и стала жевать, не глядя на Чипа. — А как они живут на этом острове? — спросила она.

— Понятия не имею, — сказал он. — Эта жизнь, может быть, очень груба и примитивна, но это — свободная жизнь. А может быть, она на высоком уровне цивилизации. Первые неизлечимые должны были быть в высшей степени независимыми и изобретательными номерами.

— Я не уверена, что хочу туда, — сказала она.

— Не спеши — подумай, — сказал он. — Через несколько дней твое настроение изменится. Ведь это ты высказала предположение о существовании колоний неизлечимых, разве не помнишь? Еще просила меня заняться поисками.

— Да, помню, — кивнула она.

В конце недели она взяла одну из французских книжек, которые он нашел в музее, и попыталась читать. Он сидел рядом и переводил неизвестные ей слова.

В следующее воскресенье с ними увязался попутчик. Он ехал слева от Чипа, не отставая и не обгоняя их.

— Привет, — сказал он дружелюбно.

— Привет, — отозвался Чип.

— Я думал, все старые велосипеды списаны, — сказал он.

— Я тоже так думал, — сказал Чип, — но нам почему-то дали вот эти.

Велосипед номера имел более тонкую раму и рычажок переключателя скоростей на руле, управляемый большим пальцем.

— Возвращаетесь в '935? — поинтересовался номер.

— Нет, едем в '939, — сказал Чип.

— О! — сказал номер, глядя на их багажники с завернутыми в одеяла сумками.

— Нам бы поднажать, Ли, — сказала Маттиола. — Остальных уже не видно. Мы отстали.

— Они подождут нас, — сказал Чип. — Все равно их унипеки и одеяла у нас.

Номер улыбнулся.

— Нет, нет! Давай поедем скорее, — сказала Маттиола. — Это несправедливо заставлять их ждать.

— Хорошо, — сказал Чип и обернулся к непрошенному попутчику. — Благополучия вам на весь день.

— И вам того же, — отозвался номер.

Они поднажали и укатили вперед.

— Молодчина! Выручила, — похвалил Чип Маттиолу. — Он уже собирался пуститься в расспросы, зачем нам столько вещей.

Маттиола промолчала.

В тот день они проехали восемьдесят километров и добрались до парковой зоны на северо-востоке от '12471, в одном дне пути от '082. Они нашли вполне подходящее убежище — треугольную расселину меж двух утесов, над которой нависали деревья. Чип нарезал ветвей и замаскировал ими вход.

— Больше не надо меня привязывать, — сказала Маттиола. — Я не убегу и не стану пытаться привлечь внимание посторонних. Пистолет тоже можешь спрятать в сумку.

— Ты захотела на Майорку?

— Конечно, — сказала она. — Еще как захотела! Это как раз то, о чем я всегда мечтала, когда была живою, конечно.

— Хорошо, — сказал он, убрал пистолет в сумку и в ту ночь не стал ее привязывать.

Подчеркнутое равнодушие здорово его разочаровало. Она могла бы проявить и больше энтузиазма. Да, и поблагодарить его не мешало бы — он ожидал этого от нее: благодарности, выражения любви. Он лежал, прислушиваясь к ее ровному медленному дыханию. Спала она или притворялась? Не собиралась ли она выкинуть очередной фокус? Он включил фонарик и осветил ее лицо. Глаза были закрыты, губы слегка раздвинуты, руки под одеялом сложены вместе, как будто все еще связаны.

Нынче только двенадцатое Маркса, думал он. Через недельку или две ее эмоции будут проявляться более явно. Он закрыл глаза.

Когда Чип проснулся, он увидел, что Маттиола собирает камушки и прутики.

— Доброе утро, — сказала она приветливо.

Они нашли поблизости ручеек и дерево с зелеными плодами, которое он определил как оливковое. Плоды были горьковатые, со странным привкусом. Они оба предпочли им унипеки.

Маттиола спросила его, как он умудрился избежать процедур. Он ей рассказал о листке и мокром камне, о придуманных им бандажиках, которые накладывал на руку. Это произвело на нее впечатление. Остроумно, признала она.

Как-то раз вечером они сходили в '12471 за унипеками и напитками, полотенцами, туалетной бумагой, балахонами, новыми сандалиями; заодно они смогли проштудировать этот район по географической карте в местном МДБ, насколько это было возможно при свете фонарика.

— Что мы будем делать, когда приедем в '082? — спросила она на следующее утро.

— Спрячемся где-нибудь на побережье, — ответил он, — и будем каждый вечер выслеживать торговцев.

— Думаешь, они туда приходят? — спросила она. — Ведь это рискованно.

— Конечно, — согласился он, — я полагаю, они занимаются этим вдали от города.

— Для них более естественно плавать в Евр. Как-никак ближе.

— Нам останется надежда на то, что в Афр они тоже заходят, — сказал он. — И я хочу кое-что добыть в городе, чтобы торговать, — какие-то вещи, которые имеют для них ценность. Надо будет все это обдумать.

— А сможем мы раздобыть лодку? — спросила она.

— Думаю, что нет. Там нет морских путей, поэтому, скорей всего, нет и катеров или моторных лодок. Конечно, в Садах Развлечений имеются весельные лодки, но я не представляю, чтобы мы могли пройти на веслах двести восемьдесят километров. Ты сможешь?

— Ничего невозможного в этом нет, — сказала она.

— Нет, — сказал он. — Это крайний вариант. Я все-таки рассчитываю на торговцев или, быть может, даже на какую-нибудь организованную операцию по вывозу эмигрантов. На Майорке должны быть средства обороны, потому что Уни про нее известно; он знает обо всех островах. Поэтому тамошние жители должны способствовать росту населения, притоку новых сил.

— Да, пожалуй, — сказала она.

Это опять была дождливая ночь, и они забились в угол расселины, укрывшись одним одеялом. Он целовал ее в шею, пытался раскрыть балахон, но она отодвигала его руки.

— Я понимаю, что это выглядит глупо, — сказала она, — но во мне все еще живет это «только-вечером-в-субботу». Давай потерпим до субботы?

— Но какой в этом смысл? — Чип не мог скрыть раздражение.

— Никакого, — согласилась она. — Но пожалуйста, давай потерпим.

Помолчав, он вынужден был смириться.

— Разумеется, если ты этого хочешь.

— Да, Чип, я так хочу.

Они читали, размышляли, чем лучше запастись в '082 для торговых целей. Он приводил в порядок велосипеды, она занималась гимнастикой дольше и целенаправленней, чем он.

Вечером в субботу он вернулся с ручья, и она встретила его — с наведенным на него пистолетом! Глаза ее сузились от ненависти.

— Он мне звонил, перед тем как сделать это, — сказала она.

— Ты что?

— Король! — кричала она. — Он мне звонил! Ты гнусный лгун! — Она нажала на спуск. Потом еще раз. Растерянно посмотрела на оружие, перевела взгляд на Чипа.

— Там нет генератора, — объяснил он.

Повертев в руках пистолет, она уставилась на Чипа, от гнева раздувая ноздри.

— Так что же ты, гадо-ладо?.. — закричала она, с размаху запустив в него пистолетом. Пистолет попал ему в грудь; от удара, неожиданно сильного, у него перехватило дыхание.

— Убежать с тобой?! — возмущенно воскликнула она. — Трахаться с тобой?! После того, как ты убил его? Да ты последний fou, ты, зеленоглазый cochon, chien, batard!

К нему наконец вернулось дыхание.

— Я его не убивал! — воскликнул он. — Король убил себя сам, Маттиолк! Во имя Христа и…

— Потому что ты ему лгал! Лгал про нас! Говорил ему, что мы с тобой спали.

— Это он так решил; я ему доказывал, что это неправда! Но он не верил!

— Ты признался, — продолжала упорствовать Маттиола. — Он говорил, что ему безразлично, что мы стоим друг друга, а потом он отрубился и…

— Маттиола, — сказал он, — клянусь любовью к Братству, я сказал ему, что это неправда!

— Тогда почему он убил себя?

— Потому что он знал!

— Потому что ты ему сказал! — Она отвернулась, схватила свой велосипед — багажник его был уже упакован — и стала пропихивать его через маскировочные ветки, набросанные перед их убежищем.

Он подбежал и схватил велосипед за седло.

— Ты останешься здесь! — твердо сказал он.

— Отпусти! — сказала она, обернувшись.

Чип схватил велосипед за середину рамы, вырвал из ее рук и отшвырнул в сторону. Потом схватил ее за руку. Она вырвалась, но он не выпускал ее руку.

— Он знал про острова! — сказал Чип. — Фолькленды! Он был вблизи одного из них, имел дело с торговцами с этих островов! От него я и узнал, что они приходят на побережье!

Она уставилась на него.

— О чем ты говоришь? — спросила Маттиола.

— Его место службы было недалеко от этих островов, — сказал он. — Фолькленды, это — где Apr. Он встречал номеров оттуда и имел с ними дела. Он нам не рассказывал, потому что знал, что мы захотим бежать туда, а он этого не хотел! Потому и решил покончить с собой! Он знал, я расскажу обо всем тебе, и его самолюбие было уязвлено. Кроме того, он устал, ему больше не хотелось оставаться «Королем».

— Ты мне врешь, так же как врал ему, — сказала Маттиола и вырвала руку. От резкого движения балахон лопнул на плече.

— Это там он раздобыл парфюм и семена табака, — сказал он.

— Не желаю тебя слышать и видеть. Я пойду одна, — Она подошла к своему велосипеду, подняла сумку и выпавшее из нее одеяло.

— Не делай глупостей, — сказал Чип.

Она подняла велосипед, засунула сумку в багажник и затолкала сверху одеяло. Чип подошел к ней и взял велосипед за руль и седло.

— Одна ты не поедешь, — сказал он.

— А вот и поеду! — крикнула она, голос ее дрожал. Они с двух сторон держались за разделявший их велосипед. В сгустившейся темноте лицо ее было едва различимо.

— Я тебя все равно не пущу, — сказал он.

— Тогда я сделаю то, что сделал он, только чтобы не оставаться с тобой!

— Послушай же меня, ты, — сказал он. — Я уже мог бы быть на острове полгода тому назад! Я поехал туда, но вернулся, потому что не хотел оставлять тебя мертвой — без чувств и мыслей!

Чип уперся рукой ей в грудь и прижал к холодному камню утеса, оттолкнул покатившийся прочь велосипед. Он стоял к ней вплотную, прижимая ее руки к скале.

— Я сюда приехал из США, — сказал он. — Я наслаждался своим скотским существованием не больше, чем ты. И мне безразлично — любишь ты меня или ненавидишь.

— Я тебя ненавижу! — сказала она.

— Ты останешься со мной. — Чип не обратил внимания на ее возглас. — Пистолет не работает, но есть камни, есть руки. Тебе не придется себя убивать, потому что… — Его пронзила боль в паху — от удара коленкой. Она вырвалась и бросилась от него, бледным пятном мечась в попытках проложить себе путь сквозь заслон из ветвей.

Он догнал, поймал ее за руку, дернул и бросил девушку наземь.

— Batard! — закричала она, — Ты болен!

Он упал на нее и зажал ей рот ладонью что было сил. Ее зубы впились ему в руку. Она вырывалась, колотя его по голове кулаками. Коленом он придавил к земле ее бедро, ступней прижал к земле другую ногу и схватил одну руку за запястье. Но другой рукой она продолжала его молотить, а острые зубы рвали ладонь.

— Неподалеку могут быть номеры! — прошипел он. — Сегодня суббота! Ты хочешь, чтобы нас обоих отволокли в медцентр, глупая ты garce!

Она все не переставала дубасить и кусаться. Но постепенно удары стали ослабевать и прекратились, зубы разжались. Она прерывисто дышала, глядя ему в глаза.

— Garce! — повторил он. Она попыталась высвободить ногу из-под его ступни, но он нажал еще сильнее. Он не выпускал ее руку, а его ладонь по-прежнему зажимала ей рот. Руку жгло, будто зубами она содрала с нее кожу.

Она утихомирилась, он лежал на ней, ноги ее были раздвинуты, и вдруг его охватило возбуждение. Ему пришла мысль сорвать с нее балахон и изнасиловать ее. Она просила его потерпеть до субботы. А если сделать это сейчас, может, прекратится вся эта чепуха насчет Короля, пройдет ненависть к нему, им не придется больше драться — ведь между ними была именно драка с бранью по-французски.

Она не сводила с него глаз.

Чип отпустил ее руку, схватил за балахон там, где он был порван на плече, рванул его, и Маттиола снова принялась колотить его, стараясь сдвинуть свои ноги вместе и норовя укусить его в ладонь.

Он рвал на ней балахон, пока она не оказалась вся обнаженной. Он почувствовал ее тело, ощутил ее мягкие груди, гладкий живот и мягкие волосы внизу, ставшие вдруг влажными. Она колотила его по голове, дергала за волосы, зубами кусала ладонь. Свободной рукой Чип гладил ее груди, живот. Он ласкал ее, все сильней возбуждаясь, и наконец раскрыл свой балахон. Она смогла все-таки выдернуть из-под него свою ногу и пнула его. Она дергалась, пытаясь вывернуться, но он опять придавил ее спиной к земле, держал ее бедро, а своей ногой придерживал ее ноги. Опустив на нее все свое тело, Чип ступнями раздвинул ей щиколотки, и между ее согнутых ног оказались его колени. Он резко прижал к ней низ живота; схватил одну ее руку и пальцы другой.

— Прекрати! — вырвалось у него. — Прекрати!

И Чип энергично продолжал искать путь в нее.

Она дергалась и извивалась, норовя сбросить его, снова впилась зубами ему в ладонь. Он чувствовал, что уже вот-вот, еще толчок, еще, и вот — оно!

— Прекрати! — повторял он. — Прекрати!

Он медленно вытянулся на ней, отпустил ее руки и взял ее за грудь. Он ласкал нежную упругость и твердеющие соски. А она продолжала отбиваться от него, извиваясь всем телом.

— Перестань, Маттиола, будет тебе.

Его движения, сначала мягкие и медленные, постепенно становились все более энергичными и резкими.

Он стоял на коленях и смотрел на нее. Она лежала, закрыв одной рукой глаза, а другую откинув назад, грудь ее вздымалась. Он встал, нашел одно из своих одеял, вытряхнул и накрыл ее до подмышек.

— Ну, как ты? В порядке? — спросил он, присаживаясь рядом на корточки.

Она молчала.

Он отыскал фонарь и при его свете взглянул на свою ладонь. Из яркого овала раны текла кровь.

— О, Христос и Вэнь, — сказал он. Полив на руку водой, он промыл рану и осушил ее. Поискал аптечку, но не нашел. — Ты взяла с собой аптечку?

Она молчала.

Держа руку ладонью вверх, он нашел на земле ее сумку, раскрыл и вынул аптечку. Сел на камень, рядом положил фонарь, а аптечку взял себе на колени.

— Животное, — проговорила она.

— Я как раз не кусаюсь, — сказал он. — И не пытался тебя убить. Христос и Вэнь, ты ведь думала, пистолет выстрелит. — Он обрызгал ладонь заживляющей жидкостью, наложил тонкую салфетку, а сверху — повязку.

— Cochon, — сказала она.

— Да хватит же! — рассердился он. — Не начинай все сначала.

Он снял повязку и услышал, как она встала, шорох снимаемых обрывков ее балахона Она подошла, нагая, взяла фонарь и пошла к своей сумке. Достала мыло, полотенце, новый балахон и отправилась за их убежище, где Чип сложил из камней ступеньки, чтобы удобней было спускаться к ручью.

В темноте он снова наложил повязку, потом нашел ее фонарик на земле около велосипеда. Положил ее велосипед рядом со своим, собрал одеяла и устроил две обычные постели, ее сумку положил рядом с ее ложем, подобрал пистолет и обрывки ее балахона. Пистолет спрятал в свою сумку.

Луна скользила над краем одного из утесов позади черной и недвижимой листвы.

Маттиола все не возвращалась, и он уже начал волноваться, не ушла ли она в одиночку насовсем.

Наконец она пришла. Положила мыло и полотенце в свою сумку, выключила фонарь и залезла под одеяло.

— Когда оказался на тебе, меня как бес попутал, — сказал он извиняющимся тоном. — Я ведь всегда хотел тебя, и эти последние недели были прямо-таки невыносимы. Я люблю тебя. А ты?

— Я пойду дальше одна.

— Когда мы попадем на Майорку, — сказал он, — и если мы попадем туда, ты сможешь поступать как тебе заблагорассудится, но до тех пор мы останемся вместе. Вот так, Маттиола, имей это в виду.

Она промолчала.

Чипа разбудили странные звуки — всхлипы, повизгивания и стоны. Он сел и посветил фонариком. Маттиола рукой зажимала себе рот, из закрытых глаз текли слезы.

Он мгновенно оказался подле нее, присел на корточки и стал гладить ее по голове.

— Не надо, Маттиола, — приговаривал он. — Не плачь, ну, пожалуйста, не надо. — Чип думал, что она плачет от того, что у нее что-то болит, быть может, даже там, внутри.

Она все не успокаивалась.

— О, Маттиола, прости меня! — воскликнул он. — Любовь моя, прости же! О, Христос и Вэнь, почему пистолет не выстрелил в меня?

Она трясла головой, не убирая руки ото рта.

— Ты потому плачешь, да? Ты плачешь оттого, что я сделал тебе больно? Ну скажи, почему ты плачешь? Если не хочешь, можешь не ехать со мной, ты вовсе не обязана.

Она опять помотала головой, продолжая плакать.

Чип был в полной растерянности. Что делать? Он сидел рядом, гладил ее по голове, умолял ее перестать плакать. Потом перетащил свои одеяла, постелил их рядом и лег. Повернул ее к себе и обнял. Он заснул, а когда проснулся, Маттиола смотрела на него, лежа на боку и подперев рукой голову.

— Бессмысленно нам идти туда врозь, — сказала она, — так что пойдем вместе.

Он пытался вспомнить, что они говорили друг другу до того, как он уснул. Вроде бы ничего: она тогда все плакала.

— Прекрасно, — проговорил он смущенно.

— Какой-то ужас с этим пистолетом, — произнесла она. — Как я могла пойти на это? Я была уверена, что ты солгал Королю.

— И я в ужасе: как я мог на все это пойти?

— Не надо, — сказала она. — Я тебя не виню. Все было вполне естественно. Как твоя рука?

Он вынул руку из-под одеяла и пошевелил ею — ладонь сильно болела.

— Ничего, — сказал он.

Она взяла его руку в свою и осмотрела повязку.

— А ты антисептик нашел?

— Да.

Она смотрела на него, не выпуская его руки. Глаза у нее были большие, карие и по-утреннему сверкающие.

— А ты правда отправился на один из тех островов и вернулся?

Чип кивнул.

Маттиола улыбнулась.

— Ты tres fou, — сказала она.

— Нет, я не tres fou, — возразил он.

— Tres fou, — сказала она и опять поглядела на его руку. Поднесла ее к губам и поцеловала кончики пальцев, все поочередно.

 

Глава 4

Они оставались в своем убежище до полудня, но зато потом ехали быстро и без остановок, чтобы наверстать время. День был необычным — было жарко и душно, небо было зеленовато-серым, а солнце висело белым диском, на который можно было смотреть не щурясь. Очевидно, случился сбой в системе управления климатом. Маттиола помнила похожий на этот день в Чи; ей было тогда лет двенадцать. («Ты там родилась?» — «Нет, я родилась в Мер». — «Правда? И я тоже!») Теней не было, и ехавшие им навстречу велосипедисты, казалось, плыли над землей, как машины. Номеры с опаской посматривали на небо и, поравнявшись, кивали без улыбок.

Когда они сидели на траве, уплетая унипеки из одного контейнера, Чип сказал:

— Теперь нам лучше ехать не торопясь. Возможно, по дороге будут сканеры, и нам надо улучить момент проехать мимо них незаметно.

— Сканеры из-за нас? — спросила она.

— Не обязательно, — объяснил он. — Просто потому, что этот город самый близкий к острову. На месте Уни разве ты не установила бы дополнительную охрану?

Он опасался не столько сканеров, сколько медицинской команды, которая могла ожидать впереди.

— А что, если там нас поджидают номеры? — как будто угадала его мысли Маттиола. — Наставники или врачи с нашими фото.

— Маловероятно. Прошло много времени, — сказал он. — Но мы должны рискнуть. У меня есть пистолет и нож. — Он похлопал себя по карману.

Чуть погодя она спросила:

— И ты их применишь?

— Да, — сказал он. — Я так думаю.

— Надеюсь, этого не придется делать, — сказала она.

— Я тоже надеюсь.

— Ты бы надел солнечные очки, — посоветовала она.

— Сегодня? Зачем? — Он взглянул на небо.

— Из-за твоего глаза.

— О да, — согласился он. — Ты права. — Он надел очки, посмотрел на нее и улыбнулся. — А тебе ничего не поможет. Разве что ты перестанешь дышать.

— Что ты имеешь в виду? — сказала она, потом вспыхнула и сказала: — Они незаметны, когда я одета.

— Как же! Они первыми бросились мне в глаза, когда я тебя увидел, — сказал он. — Первыми.

— Я не верю тебе, — рассмеялась она. — Ты все врешь. Врешь. Правда ведь, врешь?

Он тоже рассмеялся и потрепал ее по подбородку.

Они неспешно ехали. Сканеров по пути не было. Не встретилась и медицинская застава.

В этой местности велосипеды у всех были новые, но их старые модели не привлекали ничьего внимания.

В конце дня они добрались до '12082. К западной окраине они ехали, уже вдыхая запахи моря и внимательно осматривая дорогу впереди.

Они оставили велосипеды в парковой зоне, а сами пошли к закусочной, откуда шли ступеньки на пляж. Море было далеко внизу, синее и гладкое, оно простиралось в даль и в ширь, сливаясь с зеленовато-серой дымкой неба.

— Вон те номеры не отметились, — сказал кому-то вертевшийся неподалеку ребятенок.

Рука Маттиолы, лежавшая на локте у Чипа, мгновенно напряглась.

— Спокойно. Иди, как шла, — сказал он.

Они спускались по бетонной лестнице выступавшей из неровной поверхности скалы.

— Эй, вы там! — окликнул их мужчина. — Эй, вы, двое!

Чип сжал руку Маттиолы, они обернулись. Номер стоял позади сканера на верхней ступеньке, держа за руку голую девчушку лет пяти или шести. Она почесывала себе голову красной лопаткой, глядя на них.

— Вы сейчас отметились? — спросил их номер.

Они переглянулись и посмотрели на него.

— А как же, конечно! — отозвался Чип.

— А как же! — повторила за ним Маттиола.

— А он не показал «Можно», — сказала девочка.

— Сестра, он показал «Можно», — возразил Чип. — Если бы не было «Можно», мы бы не пошли дальше, верно ведь? — Он посмотрел на номера и заулыбался. Номер нагнулся и что-то сказал девочке.

— Нет, — упрямо настаивала та.

— Пошли, — сказал Маттиоле Чип, они повернулись и стали спускаться.

— Гадовато, — заметила Маттиола, и Чип сказал:

— Идем — и чихали мы на все!

Они дошли донизу и остановились снять сандалии. Наклоняясь, Чип посмотрел наверх: номер и девочка ушли; по лестнице спускались другие номеры.

На пляже под этим странным дымчатым небом было малолюдно. Номеры, многие одетые, сидели и лежали на одеялах. Почти все они молчали, лишь некоторые тихо переговаривались, зато музыка — исполняли «Воскресенье — День Забав» — звучала неестественно громко. Группа детей у воды прыгала через веревочку с песенкой: «Христос и Маркс, и Вэнь, и Вуд к дню совершенства нас ведут!»

Чип и Маттиола шли в западном направлении, держась за руки, в свободных руках неся сандалии. Не широкий пляж делался все уже, пустынней. Впереди, между скалой и морем, стоял сканер. Чип сказал:

— Никогда раньше не видал на берегу сканеров.

— И я тоже, — сказала Маттиола.

Они посмотрели друг на друга.

— Этим путем мы и пойдем, — сказал он. — Позже.

Она понимающе кивнула, и они подошли к сканеру поближе.

— Меня так и подмывает тронуть его, — сказал Чип. — Борол я тебя, Уни! Вот он я!

— Не делай этого, — сказала Маттиола.

— Не волнуйся, — сказал Чип. — Не буду.

Они повернули обратно, к центру пляжа.

Сняли балахоны, вошли в воду и поплыли. Заплыв довольно далеко и развернувшись лицом к пляжу, они изучали береговую линию за сканером: серые скалы там становились ниже, в дали переходя в зеленовато-серую дымку. Со скалы слетела птица, описала над морем дугу и полетела назад. Она скрылась, исчезла в какой-то крошечной расселине.

— Наверно, там есть пещеры, где мы могли бы приютиться, — сказал Чип.

Спасатель свистнул и помахал им. Они поплыли к берегу.

«Номеры, время без пяти пять, — раздалось из громкоговорителей. — Просим снести мусор и полотенца в корзины. Будьте внимательны, не вытряхивайте одеяла на соседей вокруг вас».

Они оделись и стали подниматься по лестнице, потом направились к рощице, где оставили свои велосипеды. Они оттащили их подальше от дороги и уселись в ожидании. Чип чистил компас, фонари и нож, Маттиола упаковывала прочие вещи в один сверток.

Примерно через час после наступления темноты они пошли к закусочной, где запаслись коробкой унипеков и питьем, и спустились на берег. Дойдя до сканера, они обогнули его. Ночь выдалась безлунная и беззвездная — дневная дымка не рассеялась и лишила небо светил. В тихо плещущей воде то и дело взблескивали фосфорические искорки; если б не эти блестки, то вокруг царила бы непроглядная темень. Чип нес коробку с унипеками и напитками под мышкой и фонарем подсвечивал им путь впереди. Маттиола несла узел.

— Торговцы не придут к берегу в такую ночь, как эта, — сказала она.

— Да и вообще никого не будет, — сказал Чип. — Даже двенадцатилетних подростков. Это очень кстати.

Но на самом деле, он думал, что это вовсе не так и некстати. А что, если туман продержится несколько дней и ночей кряду, и они застрянут у самого краешка свободы? Не подстроил ли все это Уни преднамеренно, именно с этой целью? Чип улыбнулся. Он был tres fou, Маттиола была абсолютно права.

Они шли до тех пор, пока не решили, что находятся уже к западу на полпути между '082 и следующим городом. Тогда они положили на землю коробку с провизией и узел с одеялами и стали искать подходящую пещеру в скалах. Они нашли ее буквально через несколько минут — берлогу с дерновой крышей и песчаным полом, на котором валялись обертки от унипеков и два заинтриговавших их обрывка пред-У-географической карты — зеленый с надписью «Египет» и розовый. Они перенесли коробку и узел в пещеру, расстелили одеяла, поели и улеглись рядом.

— Неужели ты еще можешь? — недоверчиво спросила Маттиола. — После сегодняшнего утра и вчерашней ночи?

— Без транквилизаторов, — сказал Чип, — для меня это не проблема.

— Фантастика! — сказала Маттиола.

Позднее Чип сказал:

— Даже если мы никуда не доберемся, даже если нас схватят через пять минут и накачают лекарствами, то и тогда игра стоила свеч. Мы побыли живыми, самими собой, по крайней мере хоть несколько часов.

— Я хочу, чтобы не какая-то кроха, а вся моя жизнь принадлежала мне, — сказала Маттиола.

— Так и будет, — сказал Чип. — Обещаю тебе. — Он целовал ее в губы, гладил в темноте ее щеку. — Ты останешься со мной? — спросил он. — На Майорке?

— Конечно, — сказала она. — Что за вопрос?

— А ведь не хотела, — сказал он. — Помнишь? Ты даже сюда не хотела идти со мной.

— Во имя Христа и Вэня, это же было прошлой ночью, — сказала она и поцеловала его. — Конечно, я хочу остаться с тобой. Ты разбудил меня и теперь мне без тебя — никуда.

Они лежали в обнимку и целовались.

— Чип! — крикнула она. Наяву, а не во сне.

Он сел, ударившись головой о камень, нашарил воткнутый в песок нож.

— Чип! Смотри! — Он вскочил на колени и уперся рукой в песок. Маттиола темнела силуэтом на фоне голубого входа в пещеру. Он поднял нож, готовый поразить любого, кто приблизится к ним.

— Нет, нет, — сказала она со смехом. — Подойди, посмотри! Я не верю своим глазам!

Щурясь от света, он подполз к ней.

— Гляди! — воскликнула она счастливо, показывая на берег.

Метрах в пятидесяти от пещеры на песчаной отмели стояло суденышко — небольшой двухмоторный катер. Старый, с белым корпусом и красным скиртингом. Он стоял на песке с наклоном на нос. Вода до него не доходила. Над скиртингом были белые брызгоотражатели, а часть ветрового стекла отсутствовала.

— Давай поглядим, годится ли он, — сказала Маттиола. Опираясь на плечо Чипа, она начала вылезать из пещеры; он кинул нож, схватил ее за руку и потянул назад.

— Постой минутку, — сказал он.

— Почему? — Она посмотрела на него.

Он потирал ушиб и хмуро смотрел на катер — красно-белый, пустой, такой манящий на ярком утреннем, не скрытом туманом, солнышке.

— Здесь какой-то подвох, — сказал он. — Западня. Слишком уж здорово. Ложимся спать, просыпаемся — и к нашим услугам подогнали лодку. Я не верю в это.

— Ее нам не подогнали, — возразила Маттиола. — Она стоит здесь не одну неделю. Погляди, как успели ее загадить птицы и как глубоко ушел в песок ее нос.

— Откуда взялся тут этот катер? Здесь поблизости нет островов.

— Быть может, торговцы пришли с Майорки, а их поймали, — предположила она. — Или, может, они нарочно ее оставили для таких, как мы с тобой. Ты же говорил, что возможны спасательные операции.

— И никто его тут не нашел и не доложил Уни?

— Уни никому не позволяет заходить на эту часть побережья.

— Давай еще подождем, — сказал он. — Давай просто понаблюдаем и немного подождем.

Она нехотя согласилась.

— Ну, давай.

— Слишком все оказалось просто, — сказал Чип.

— А почему все должно быть недоступным?

Они остались в пещере. Поели, упаковали одеяла и все время следили за катером. Скрытно сползали за пещеру и закопали в песок отходы.

Гребешки волн заплескивались под днище катера, приближалось время отлива. Птицы кружили над суденышком, садились на ветровое стекло и поручни. Это были четыре чайки и пара коричневых птичек, размером поменьше.

— С каждой минутой его все больше загаживают, — сказала Маттиола. — И что, если о нем уже знают и сегодня как раз тот день, когда за ним придут и заберут?

— Говори шепотом! — сказал Чип. — Во имя Христа и Вэня, ну почему я не захватил подзорную трубу!

Он пытался сотворить некое ее подобие из линз от компаса и от фонарика и свернутого в трубку куска картона от коробки, но ничего путного не получилось.

— Сколько мы будем ждать? — спросила Маттиола.

— Пока не стемнеет, — ответил Чип.

На берегу никто не показывался, и единственными звуками были шум крыльев и крики птиц, да тихий плеск волн.

К катеру он пошел один, медленно и с оглядкой. Катер оказался старее, чем выглядел на расстоянии; белая краска на корпусе лупилась и под ней обнажались шрамы прежних ремонтов; скиртинг изобиловал вмятинами и трещинами. Чип обошел катер, ни к чему не прикасаясь, выискивая малейшие признаки обмана, подвоха, опасности. Но ничего подозрительного не обнаружил. Это был брошенный кем-то и непонятно по какой причине старый катер. Средние сиденья из него исчезли, треть ветрового стекла выбита, и все было перепачкано засохшим птичьим пометом. Он выключил фонарь и посмотрел на скалу. Потом дотронулся до поручня, ожидая, что раздастся сигнал тревоги. Скала оставалась темной и пустынной в бледном сиянии луны.

Он влез на катер и осветил фонарем приборную доску и органы управления. Их оказалось немного, и они были довольно простыми: включатели ходовых роторов и ротора подъема, ручка регулирования скорости хода, оцифрованная до 100 км/ч. Еще были румпель, несколько приборов и индикаторов и двухпозиционный переключатель с обозначениями «Ход» и «Нейтр.», который был повернут на «Нейтр.». Он нашел аккумуляторную батарею в углублении между передними сиденьями и снял крышку. Срок годности был отмечен апрелем 171 и истек, стало быть, год назад.

Чип посветил на обтекатели роторов. В одном он нашел остатки птичьего гнезда. Он вымел их оттуда и выбросил и посветил на ротор изнутри — он был новый, блестящий. Второй ротор был старый, его лопасти были поцарапаны, а одна была сломана.

Он сел на место рулевого, нашел выключатель и осветил приборы. Часы на щитке показывали 5.11 пят, 27 авг 169. Он включил один ходовой ротор, затем второй, оба со скрипом провернулись, но потом зашумели ровно и тихо. Выключил двигатель, посмотрел на приборы и индикаторы и выключил освещение приборного щитка.

Скала по-прежнему оставалась безлюдной. Номеры не выскакивали из засад. Он обернулся и посмотрел на море. Оно тоже было пустынно и плоско и серебрилось дорожкой от почти полной луны. Сторожевые катера не летели к нему на полном ходу.

Он посидел несколько минут на катере, вылез из него и пошел назад к пещере.

Маттиола ждала у входа.

— Как он? В порядке? — спросила она.

— Нет, — сказал он. — Катер оставили не торговцы для беженцев, потому что на нем нет ни записки, ни чего иного. Часы остановились в прошлом году, но на катере новый ротор. Я не опробовал ротор подъема, но даже если он работает, катер будет описывать на воде круги, и никуда мы на нем не дойдем, потому что в двух местах поломан скиртинг. Но может оказаться и так, что мы приплывем на нем прямиком в '082 — к небольшому прибрежному медцентру, — даже если предположить, что катер не телеуправляемый.

Маттиола стояла и смотрела на него.

— Впрочем, мы могли бы его опробовать, — сказал Чип. — Если торговцы специально не оставили его здесь, то они и не намерены приходить на побережье. Быть может, мы просто двое счастливчиков. — Он передал ей фонарь, а сам взял картонку и узел под мышки. Они пошли к катеру.

— А как же вещи, которыми мы собирались торговать? — сказала она.

— Обойдемся, — сказал он. — Катер стоит в сто раз дороже, чем фотокамеры и аптечки первой помощи. — Он поглядел на скалу. — Порядок, доктора! — крикнул он. — Можете теперь выходить!

— Ш-ш, не надо! — остановила его Маттиола.

— Мы забыли забрать сандалии, — сказали.

— Они в коробке.

Чип положил коробку и узел в катер, и они обломком раковины соскоблили птичий помет с разбитого ветрового стекла. Потом, приподняв нос катера, принялись сталкивать его к воде, а после приподняли корму и сделали то же самое.

Так они трудились, покуда катер не оказался на плаву. Чип придержал лодку, Маттиола забралась в нее, Чип толкнул судно вперед, где вода была поглубже, и залез сам.

Чип сел к румпелю и включил освещение приборного щитка. Маттиола заняла сиденье рядом, наблюдая за его действиями. Он взглянул на нее, она ответила тревожным взглядом — и он включил ходовой ротор, а за ним и подъемный. Катер бешено закачался, швыряя их от бор та к борту. Снизу раздался громкий стук и лязг. Чип взялся за румпель и повернул ручку скорости. Катер дернулся вперед, качка и шум поубавились. Он перевел ручку на следующую отметку — на двадцать, потом еще — на двадцать пять. Лязг прекратился, а качка превратилась в устойчивую вибрацию. Катер заскользил вперед по ровной поверхности моря.

— Он не поднимается над водой, — сказал Чип.

— Но ведь плывет же, — резонно заметила Маттиола.

— Надолго ли хватит аккумулятора. Катер — построен не для того, чтобы вот так колотиться о воду, и к тому же днище повреждено. — Чип еще прибавил скорости, и катер понесся, шлепая по барашкам зыби. Он покачал румпелем — катер слушался руля. Чип взял курс на север, достал свой компас и сравнил с индикатором курса. — Нет, он не везет нас в '082. Во всяком случае, пока.

Маттиола оглянулась назад и посмотрела на небо.

— Никто вроде бы не гонится, — сказала она.

Чип еще увеличил скорость, и удары от волн стали сильней. Пришлось чуть снизить скорость. Ручка теперь стояла на пятидесяти шести.

— Я не думаю, что наш ход превышает сорок, — сказал Чип. — Будет уже светло, когда мы попадем туда, — сказал он. И добавил: — Если попадем. Не хотелось бы попасть не на тот остров. Кто его знает, насколько мы отклоняемся от курса.

Поблизости от Майорки были еще два острова: ЕВР 91766, в сорока километрах к северо-востоку, там был медеплавильный комбинат; и ЕВР 91603, в восьмидесяти пяти километрах к юго-западу, где находились комбинат по переработке морских водорослей и субцентр климатономии.

Маттиола наклонилась поближе к Чипу, чтобы не так дуло и брызгало через выбитую часть ветрового стекла. Чип крепко держал румпель и следил за показаниями индикатора курса, за освещенным луной морем впереди, за звездами, что сияли над горизонтом.

Звезды растаяли в начавшем светлеть небе, но Майорка все не появлялась. Вокруг лишь беспредельно простиралось спокойное море.

— При скорости сорок, — сказала Маттиола, — мы дошли бы за семь часов. А ведь прошло уже больше, верно?

— Может быть, мы и до сорока не дотягиваем, — сказал Чип.

Или же он ввел слишком большую или, напротив, слишком малую поправку курса на снос восточным морским течением. Быть может, они уже миновали Майорку стороной и шли на Евр. А может, Майорки вообще больше не существует — исчезла с пред-У-карт, потому что пред-У-номеры разбомбили остров так, что и на карты наносить стало нечего, и зачем Братству было напоминать о безумии и варварстве?

Чип продолжал держать прежний курс, но скорость убавил.

Небо становилось все светлей, однако ни Майорки, ни другого острова не было и в помине. Они молча вглядывались в горизонт, стараясь не встречаться друг с другом взглядами.

Последняя звезда еще поблескивала над водой на северо-востоке. Впрочем, нет, она поблескивала на воде. Нет, не может быть.

— Вон там — огонь на море! — крикнул Чип.

Маттиола посмотрела в указанном направлении, взяла его за руку.

Источник света дугообразно перемещался из стороны в сторону, потом вверх и вниз, словно бы сигналил. До него было с километр или около этого.

— О, Христос и Вэнь, — негромко произнес Чип и направил судно к огоньку.

— Будь осторожен, — сказала Маттиола. — Может, это…

Он поменял руку на румпеле, достал из кармана нож и положил его себе на колени.

Огонь погас, и вскоре перед ними возник качавшийся на волнах ялик. В нем кто-то сидел и махал белесым предметом, который, будучи надет на голову, оказался шляпой, а человек в ялике стал помахивать просто рукой.

— Один номер, — сказала Маттиола.

— Один человек, — поправил Чип. Он подводил катер к ялику — это была весельная шлюпка, — одной рукой держась за румпель, а другую положив на ручку акселератора.

— Взгляни на него! — сказала Маттиола.

Человек в лодке был невысоким, с седой бородой и с серым лицом под широкополой желтой шляпой. Одет он был в синюю куртку и белые штаны.

Чип подрулил к лодчонке и остановил катер, выключив все три ротора.

Человек — пожилой, пожалуй, постарше шестидесяти двух, и голубоглазый, фантастически голубоглазый — широко улыбнулся, показав при этом коричневые зубы и зияющие между ними промежутки, весело сказал:

— Никак, от болванчиков убегаем, а? Ищем свободу?

Его ялик мотался около их борта, в нем елозили вешки, сети и прочие рыболовные снасти.

— Да, — сказал Чип. — Да, ищем! Мы хотим найти Майорку.

— Майорку? — переспросил старик. Он рассмеялся и стал скрести бороду. — Это теперь не Майорка! Либерти. «Свобода» значит, — так он называется. Майоркой его не называют, пожалуй, лет эдак сто! Он теперь Либерти.

— Мы уже близко? — спросила Маттиола, а Чип сказал: — Мы друзья. Мы пришли не для того, чтобы вам помешать каким-либо образом или пытаться вас излечить или что-нибудь такое.

— Мы сами неизлечимые, — вставила Маттиола.

— Если бы вы ими не были, вы бы сюда не попали, — сказал человек. — Я тут для того и нахожусь, чтобы караулить и помогать добраться до порта таким, как вы. Тут совсем недалеко. Во-он там. — Он показал рукой в северном направлении.

Теперь на горизонте виднелась темно-зеленая низкая полоса. Над ее западной частью поблескивали розовые прожилки — горы в первых лучах солнца.

Чип с Маттиолой смотрели туда, смотрели друг на друга и опять смотрели на Майорку-Либерти.

— Держи-ка свою посудину поровней, — сказал человек. — А я привяжусь к корме и залезу на борт.

Они повернулись на сиденьях и уставились друг на друга. Чип взял свой нож, лежавший на коленях, улыбнулся и кинул его на пол. Потом взял руки Маттиолы в свои.

Они улыбнулись друг другу.

— Я думала, мы проплыли мимо, — сказала она.

— И я тоже, — сказал он. — Или что его вообще больше нету.

Они улыбнулись друг другу, наклонились и поцеловались.

— Эй, где вы там? Подайте мне руку! — прокричал человек, заглядывая в катер через корму, за которую цепко ухватился руками с черными ногтями.

Они быстро встали и подошли к нему. Чип встал коленями на заднее сиденье и помог старику перелезть через борт.

Одежда его была сшита из ткани, шляпа сплетена из полосок желтого материала. Он был на полголовы ниже Чипа и от него странно и сильно чем-то пахло. Чип схватил его заскорузлую руку и крепко пожал.

— Меня зовут Чип, — сказал он, — а ее Маттиола.

— Рад знакомству, — сказал бородатый синеглазый рыбак, снова обнажая в улыбке свои отвратительные зубы. — А меня зовут Даррен Костанца. — И он пожал руку Маттиоле.

— Даррен Костанца? — переспросил Чип.

— Да, таково мое имя.

— Какое красивое, — сказала Маттиола.

— Хорошая у вас посудина, — сказал Даррен Костанца, окидывая взглядом катер.

— Нет подъема, — сказал Чип, а Маттиола сказала:

— Но зато он доставил нас сюда. Нам здорово повезло, что мы смогли раздобыть его.

Даррен Костанца улыбался.

— А свои карманы вы набили камерами и разными вещицами? — поинтересовался он.

— Нет, — сказал Чип, — мы решили ничего с собой не брать. Начинался отлив и…

— О, это была ваша ошибка, — сказал Даррен Костанца. — И вы совсем ничего не взяли?

— Пистолет без генератора, — сказал Чип, доставая его из кармана. — И еще несколько книжек и бритву.

— Это ничего, стоящая штука, — сказал Даррен Костанца, беря пистолет и разглядывая его, примеряя к руке.

— Нам придется продать катер, — сказала Маттиола.

— Вам надо было набрать всего побольше, — сказал Даррен Костанца, отворачиваясь от них и отходя подальше. Они переглянулись и опять посмотрели на него, хотели было шагнуть к нему, но он повернулся, держа в руке наведенный на них револьвер и положив Чипов пистолет себе в карман.

— Это старье стреляет пулями, — сказал он, отступая дальше, к передним сиденьям. — Ему генератора не требуется, — пояснил он. — Бах, бах! А теперь — в воду, быстро! Марш в воду!

Они уставились на него.

— Прыгайте в воду, кому сказано, сталюги! — заорал он. — Хотите получить пулю в башку? — Он что-то сделал в задней части револьвера и навел его на Маттиолу.

Чип подтолкнул ее к борту. Она перелезла через поручни и со словами:

— Зачем он это делает? — соскользнула в воду. Чип спрыгнул вслед за ней.

— Отваливай от борта! — крикнул Даррен Костанца. — Отцепись! Плыви!

Они проплыли несколько метров, балахоны их вздулись пузырями, и они теперь стояли в воде торчком, как поплавки.

— Для чего вы это делаете? — спросила Маттиола.

— А ты, балда, сама додумайся! — сказал Даррен Костанца, садясь к румпелю.

— Мы утонем, если вы нас бросите! — крикнул Чип. — Мы не сможем доплыть, здесь так далеко!

— А кто вам велел переться сюда?

Катер дернулся и стал набирать ход, таща за собой привязанный ялик, вздымавший веер пены.

— Ах ты, ладо-гадо братоборное! — выругался Чип. Катер взял курс на восточную оконечность далекого острова.

— Он забрал катер себе! — сказала Маттиола. — Он хочет продать его!

— Больной себялюбец из Пред-У, — сказал Чип. — О, Христос, Маркс, Вуд и Вэнь, у меня же был в руках нож, а я бросил его на пол! Ишь ты: «Поджидал вас, чтобы помочь добраться до порта!» Он пират борьбатый, вот он кто!

— Хватит! Довольно! — сказала Маттиола и посмотрела на него с отчаяньем.

— О, Христос и Вэнь!..

Они расстегнули свои балахоны и выпростались из них.

— Не выпускай! — посоветовал Чип. — Он будет удерживать воздух, если завязать наглухо!

— Вон еще одна лодка! — сказала Маттиола.

Белое пятнышко быстро перемещалось с запада на восток где-то на полпути между ними и островом.

Она стала махать балахоном.

— Слишком далеко, — сказал Чип. — Поплыли, Маттиола!

Они завязали рукава балахонов себе вокруг шеи и поплыли в довольно холодной воде. Остров был невообразимо далеко — километрах в двадцати, если не больше.

«Если бы мы смогли хоть понемногу отдыхать на раздутых балахонах, — думал Чип, — мы смогли бы подплыть достаточно близко к острову, чтобы нас могли заметить с другой лодки. Но кто может оказаться на ней? Номеры вроде Даррена Костанцы? Вонючие пираты и убийцы? Не прав ли был Король, говоря тогда, лежа на кровати: «Я надеюсь, вы попадете туда. Оба. Вы это заслуживаете». Разборись тот гадо-брат!

Вторая лодка приближалась к захваченному пиратом катеру, который, по-видимому, пытался уйти от нее дальше на восток.

Чип плыл уверенно, поглядывая на плывущую рядом Маттиолу. Хватит ли у них сил дотянуть до берега? Или им суждено тонуть, захлебываться, теряя силы, все глубже погружаясь в пучину темной воды. Он отогнал навязчивый образ. Надо плыть. Плыть и плыть!

Вторая лодка сбавила ход, расстояние между ней и катером увеличилось. Однако теперь она росла на глазах.

Чип поймал ногу Маттиолы. Тяжело дыша, она оглянулась, и он взглядом показал ей на лодку.

Лодка не стояла на месте — она развернулась и шла к ним.

Они ослабили завязанные на горле рукава балахонов и стали размахивать ими — голубым и ярко-желтым.

Лодка повернула было от них, вновь взяла прежний курс и опять пошла в сторону.

— Сюда! — кричали они, размахивая балахонами и выскакивая по пояс из воды. — Помогите! Помогите! Помогите!

Лодка развернулась в их сторону, потом опять рыскнула и, наконец, пошла прямо на них, увеличиваясь в размерах, все громче и громче сигналя.

Маттиола едва держалась, захлебываясь и кашляя. Чип подсунул свое плечо под ее руку и поддерживал ее.

Однороторный катерок с большими буквами «ССЭ» на белом борту подошел и осел, обдав их волной.

— Цепляйсь! — крикнул номер с катера, и рядом с ними шлепнулся белый спасательный круг на веревке. Чип ухватился за круг, и веревка натянулась, выбираемая молодым белобрысым номером. Он подтягивал их к борту.

— Я в порядке, — сказала Маттиола, держась за руку Чипа. — Все хорошо.

С борта катера свисал веревочный трап. Чип взял у Маттиолы балахон, пальцы одной ее руки положил на нижнюю перекладину, а другой рукой помог ухватиться за следующую. Она полезла вверх. Номер перегнулся через борт, схватил ее за руку и помог ей. Чип подстраховал ее ноги, затем влез сам.

Они лежали, тяжело дыша, на теплой твердой палубе под кусачим одеялом и держались за руки. Кто-то приподнял им головы и поочередно приложил к их губам металлический стаканчик. Жидкость в них издавала такой же запах, как Даррен Костанца. Она обожгла им горло, но удивительно согрела желудки.

— Алкоголь? — поинтересовался Чип.

— Не волнуйтесь, — сказал им, открыв в улыбке нормальные зубы, молодой блондин, навинчивая стаканчик на фляжку. — Один глоток вас не убьет.

На вид ему было лет двадцать пять, он носил короткую желтую, как волосы на голове, бородку. Глаза и кожа были нормальные. На бедрах у него был коричневый пояс с карманом, из которого торчала рукоять пистолета; он был в белой тканой рубашке без рукавов и в коротких, до колен, светло-коричневых штанах с синими заплатами. Поставив на сиденье фляжку, он расстегнул ремень.

— Я выловлю ваши балахоны, — сказал он.

Он положил ремень с кобурой и пистолетом рядом с фляжкой и перелез через борт. Послышался всплеск, и катер покачнулся.

— По-видимому, они не все такие, как тот рыбак, — сказал Чип.

— У него оружие, — сказала Маттиола.

— Но он оставил его на скамейке, — сказал Чип. — Если бы он был больным, он бы побоялся.

Они молча лежали, рука в руке, под кусачим одеялом, глубоко дышали и глядели в синее чистое небо.

Катер еще раз качнуло, и молодой человек с их мокрыми балахонами влез через борт на палубу. Его волосы, давно не стриженные, липли к голове мокрыми колечками.

— Ну как, отогрелись? — спросил он с улыбкой.

— Да! — дружно подтвердили они.

Он стряхнул с балахонов воду за борт.

— Я виноват, что не оказался здесь вовремя, чтобы помешать тому дуролому так поступить с вами, — сказал он. — Большинство иммигрантов приходят из Евра, поэтому я, в основном, патрулирую на севере. Нам требуется два катера или настоящий сторожевик, а у нас только один этот.

— А вы кто — полицейский? — спросил Чип.

— Я? — улыбнулся молодой человек. — Нет, я из «Службы содействия эмигрантам». Это агентство, которое нам разрешили создать для помощи эмигрантам на первых порах. И чтобы до берега добрались, не потонули. — Он повесил балахоны на поручни и расправил их, чтобы они скорей просохли.

Чип приподнялся на локтях.

— И часто здесь такое случается? — спросил он.

— Кража эмигрантских лодок — распространенная забава в этих местах, — сказал молодой человек. — Но есть и другие, посмешней.

Чип сел, и Маттиола тоже села рядом. Молодой человек стоял перед ними, розово-подсвеченный сбоку солнцем.

— Я должен вас огорчить, — сказал он. — Вы прибыли далеко не в рай. Четыре пятых населения острова происходят из коренных жите лей, которые здесь обитали еще до Унификации или попали сюда сразу после нее. Это темные, подлые, самодовольные ублюдки, и они презирают иммигрантов. За браслеты они зовут нас «сталюгами». Даже когда мы их снимаем.

Он взял пояс с кобурой и надел на себя.

— А мы зовем их «дуроломами», — добавил он, застегивая пряжку ремня. — Только не вздумайте когда-нибудь произнести это слово вслух, не то накинутся на вас впятером или вшестером и пересчитают вам ребра. Это у них еще один способ развлечения.

Он опять взглянул на них.

— Островом заправляет генерал Костанца, — сказал он, — вместе с…

— Это не тот ли, что отобрал у нас катер? Даррен Костанца?

— Сомневаюсь, — сказал молодой человек, улыбнувшись. — Генерал так рано не встает. Ваш дуролом, должно быть, просто пошутил.

— Гадо-брат! — ругнулся Чип.

— За генералом Костанцей, — сказал молодой человек, — стоят Церковь и Армия. Здесь очень мало свободы даже для дуроломов, а для нас и вовсе почти никакой. Мы обязаны жить в особых спецзонах, «сталюгородках», и выходить за их пределы без особой надобности мы не можем. Мы обязаны предъявлять удостоверения личности каждому дуролому-полицейскому. Работу мы получаем только самую грязную и тяжелую. — Он взял фляжку. — Не хотите еще по глоточку? — предложил он. — Это называется «виски».

Чип с Маттиолой отрицательно покачали головами.

Молодой человек отвинтил стаканчик и налил в него янтарной жидкости.

— О чем я еще не сказал? — стал вспоминать он. — Нам не разрешается владеть землей и оружием. Свой пистолет я сдаю, как только ступаю на берег. — Он поднял стаканчик и посмотрел на них. — С прибытием на Либерти! — сказал он и выпил.

Они обескураженно посмотрели друг на друга и снова — на молодого человека.

— Да, так они назвали свой остров. Либерти. Свобода, значит.

— Мы думали, они будут рады пришельцам, — сказал Чип. — Полагали, что те помогают островитянам противостоять Братству.

Молодой человек навинтил стаканчик на фляжку и сказал:

— Никто сюда не приходит, если не считать двух или трех иммигрантов в месяц. Последняя попытка Братства лечить дуроломов была, когда им еще командовали пять компьютеров. С тех пор, как запустили Уни, все попытки прекратились.

— Интересно, а почему? — спросила Маттиола.

Молодой человек смотрел на них.

— Никому это не известно, — сказал он. — Есть разные теории. Дуроломы не могут решить, то ли их Бог их хранит, то ли Братство напугано их армией — бандой бездарных, спившихся подонков. Иммигранты думают, по крайней мере часть из них думает, что остров настолько разорен вырождением, что подвергать каждого процедурам было бы для Уни пустой тратой времени.

— А другие думают, — начал было Чип.

Молодой человек убрал фляжку под приборную панель. Сел на сиденье и повернулся к ним.

— Другие, — сказал он, — и я один из них, считают, что Уни просто использует остров и дуроломов и все подобные острова по всему миру.

— Использует? — удивился Чип, а Маттиола спросила:

— Каким образом?

— В качестве тюрем для таких, как мы.

Они недоуменно посмотрели на него.

— Как вы думаете, почему на берегу всегда оказывается лодка? — задал вопрос молодой человек. — Всегда, и в Евре и в Афре, старая лодка, но еще годная на то, чтобы добраться сюда. И для чего существуют в музеях столь подходяще залатанные карты? Разве было бы не проще напечатать липовые карты вовсе без островов?

Они смотрели на него, все еще не до конца понимая.

— Как вы поступаете, — продолжал он, пристально глядя на них, — когда программируете компьютер на поддержание и сохранение максимально эффективного, максимально устойчивого, максимально настроенного на сотрудничество общества? Разве вы допустите существование в нем биологических выродков, «неизлечимых», вероятных возмутителей спокойствия?

Они сидели и молча слушали.

Он наклонился к ним ближе.

— Вы оставляете несколько «неунифицированных» островов, раскиданных по всему миру, — сказал он. — Вы вешаете в музеях карты и оставляете на берегу лодки. Компьютеру незачем заниматься прополкой — сорняки выполют себя сами. Они благополучно переберутся в ближайшую зону изоляции, где их поджидают дуроломы во главе с генералом Костанцей, чтобы отобрать у них лодку, загнать их в «сталюгородки» и держать их там бесправными и безвредными такими способами, до которых мудрые последователи Христа, Маркса, Вуда и Вэня позволяют себе опускаться.

— Нет, это невозможно, — сказала Маттиола.

— Многие из нас считают это вполне вероятным, — сказал молодой человек.

Чип спросил:

— Выходит, это Уни позволил нам удрать сюда?

— Нет, — сказала Маттиола. — Это чересчур замысловато.

Чип сказал:

— А я-то считал себя довольно умным!

— То же самое думал о себе и я, — сказал молодой человек. — Понимаю, что вы сейчас чувствуете. На себе испытал.

— Нет, этого не может быть! — еще раз повторила Маттиола.

Они помолчали, потом молодой человек сказал:

— Теперь я отвезу вас на берег. «ССЭ» снимет с вас браслеты, зарегистрирует и даст вам взаймы двадцать пять баксов. Для начала. — Он улыбнулся. — Как бы тут ни было плохо, но все же это лучше, чем в Братстве. Здешняя ткань гораздо удобней, чем паплон — сами убедитесь. И даже гнилые фиги вкусней унипеков. Вы сможете заводить детей, пить, курить, иметь две комнаты, если будете как следует вкалывать. Кое-кто из сталюг даже разбогател — это, главным образом, люди искусства. Если вы будете обращаться к дуроломам «сэр» и не будете высовываться из сталюгородка, то все в порядке. Ни тебе сканеров, ни наставников и ни одного «Жития Маркса» по ТВ за целый год.

Маттиола улыбнулась. Улыбнулся и Чип.

— Наденьте теперь балахоны, — сказал молодой человек. — Дуроломы приходят в ужас от наготы. Это, говорят они, «неприлично». — Он повернулся к панели управления.

Они отложили одеяла и натянули влажные балахоны и потом стали за спиной у молодого человека, пока он вел катер к острову.

Остров Либерти распростерся перед ними, зеленый и золотистый, осиянный едва взошедшим солнцем, увенчанный горами, весь в белых, желтых, розовых и голубых крапинах.

— Как красиво! — сказала Маттиола прочувствованно.

Чип молча держал руку на ее плече и вглядывался прищуренными глазами в даль.

 

Глава 5

Они жили в сталюгородке города Полленса, снимали полкомнаты в полуразвалившемся доме, где из крана текла ржавая вода, а электричество подавалось с частыми перебоями. У них был матрац, стол и стул и был еще ящик для одежды, который использовали как второй стул. В другой половине комнаты жили с девятилетней дочкой Ньюмены — муж и жена. Им было за сорок; они разрешали пользоваться их плитой, телевизором и полкой «фриджа», где они хранили продукты. Комната принадлежала Ньюменам; Чип с Маттиолой платили четыре доллара в неделю за свою половину.

Зарабатывали они вдвоем девять долларов и двадцать центов в неделю. Чип работал на шахте: грузил железную руду в вагонетки в бригаде других иммигрантов. А рядом автоматический погрузчик стоял в бездействии, грязный и не подлежавший ремонту. Маттиола работала на швейной фабрике — пришивала к сорочкам застежки. Там тоже была машина, но и там она стояла под толстым слоем пыли и бездействовала.

Девяти долларов и двадцати центов в неделю им хватало на то, чтобы оплатить жилье, еду, транспорт, несколько сигарет и газету «Либерти Иммигрант». Пятьдесят центов они откладывали на одежду и на непредвиденные расходы. Еще пятьдесят центов уходили на погашение долга «Содействию» за двадцатипятидолларовое пособие, которое им выдали по прибытии. Они питались хлебом, рыбой, картофелем и фигами. Поначалу эта пища вызывала у них судороги и запоры, но очень скоро стала им нравиться, и теперь они получали удовольствие от того, что разные блюда имеют различный вкус и консистенцию. Они заранее предвкушали радость от очередной трапезы, хотя готовка и мытье посуды после еды были большой докукой. Произошли у них и некоторые телесные изменения. У Маттиолы несколько дней было кровотечение, но Ньюмены заверили их, что это нормальное явление у женщин, не подвергающихся лечебным процедурам; ее тело немного округлилось и стало более гибким, отросли волосы. От работы на шахте у Чипа окрепли мускулы, у него стала расти черная и прямая борода, которую он раз в неделю подстригал ножницами Ньюменов.

Клерк в Эмиграционном бюро присвоил им имена. Чип стал теперь Эйко Ньюмарком, а Маттиола — Грейс Ньюбридж. Впоследствии, когда они поженились — без обращения за соизволением к Уни, но с соблюдением всех проформ и с уплатой мзды и обетом «Богу», — фамилия Маттиолы изменилась на Ньюмарк. Грейс Ньюмарк. Однако они по-прежнему звали друг друга Чипом и Маттиолой.

Они привыкли к обращению с деньгами, с лавочниками и к поездкам в битком набитом задрипанном вагоне монорельсового поезда. Они научились уступать дорогу местным и избегать ссор с ними; вызубрили Присягу на Верность и приветствовали красно-желтый флаг Либерти. Прежде чем войти в дом в дверь, они стучались, говорили вторник вместо вудденя и март вместо маркса. Они запомнили, что слова «борьба» и его производные и «гадость» — обычные слова в речи, а «трахаться» слово «грязное».

Хассан Ньюмен много пил. Вернувшись домой, — он работал на самой большой мебельной фабрике острова, — Ньюмен, по обыкновению, затевал какие-то шумные игры со своей дочкой Гиги, после чего, качаясь и растопырив руки, шел в их отгороженную занавеской половину комнаты, неся в трехпалой, покалеченной пилой руке бутылку.

— Давай ко мне, сталюги унылые, — говаривал он нередко, — где ваши стаканы, гадо? Давайте тяпнем, веселей будет!

Чип и Маттиола несколько раз выпили с ним, но заметили, что всякий раз от виски они делались дурными и неуклюжими и впоследствии обычно они отклоняли приглашение.

— Давай сюда, — сказал он как-то вечером. — Я знаю, что я квартирохозяин, но я же не совсем дуролом, а? Как по-вашему? Или думаете, я ожидаю, вы мне тоже поставите в ответ? Я знаю, что вы бережете каждый пенни.

— Дело не в этом, — сказал Чип.

— Тогда в чем же? — спросил Хассан. Его качало, он пытался устоять на ногах.

Минуту Чип молчал, потом сказал:

— Хорошо, но в чем тогда смысл избавляться от процедур Уни, если до обалдения накачивать себя виски? Мы с тем же успехом могли бы вернуться в Братство.

— О, — сказал Хассан. — О, конечно, я вас понимаю! — Он зло поглядел на них, коренастый, курчавобородый, с налитыми кровью глазами мужик. — А вот обождите, — сказал он. — Обождите, пока поживете здесь подольше. Обождите, пока поживете тут малость подольше, вот и все. — Он повернулся и заковылял к себе за занавеску, и они слышали, как он злобно ворчал на жену, а Риа всячески пыталась его урезонить.

Почти все обитатели дома, казалось, пили так же, как Ньюмен. Целыми ночами сквозь стены доносились громкие голоса, счастливые или злые. В лифте и коридорах воняло перегаром, рыбой и приторными духами, которыми люди пытались перебить запахи спиртного и рыбы.

Вечерами, когда бывало покончено с домашними делами, Чип с Маттиолой либо выбирались на крышу подышать свежим воздухом или сидели за своим столом и читали «Иммигранта» или книги, которые они находили в вагонах монорельса или одалживали в «Содействии». Иногда они вместе с Ньюменами смотрели глупые ТВ-спектакли про конфликты в семьях местных жителей, с частыми рекламными паузами, где расхваливали достоинства сигарет разных марок или инсектицидов. Время от времени выступал с речами генерал Костанца или же глава церкви Папа Клемент — в них они распространялись по поводу нехватки продовольствия, жилья и ресурсов, и повинны в этом, по их выходило, были не одни лишь эмигранты. Хассан, задиристый от выпитого виски, обычно выключал телевизор, не дослушав их до конца — ТВ на Либерти в отличие от ТВ в Братстве можно было включать и выключать по желанию.

Однажды на шахте перед концом пятнадцатиминутного перерыва на завтрак Чип подошел к автоматическому погрузчику и стал его осматривать, размышляя, был ли механизм на самом деле уже непригоден для ремонта, или же было бы достаточно заменить какую-то деталь или вообще обойтись без нее. Бригадир из местных подошел и спросил, что ему, Чипу, тут надо. Чип ответил, стараясь при этом проявить максимум уважения к бригадиру, но тот рассердился.

— Вы, сталюги-недотыки считаете себя шибко умными! — сказал он и положил руку на рукоять своего пистолета. — Проваливайте, откуда пришли, и сидите там! А если вам так уж невтерпеж шевелить мозгами, то придумайте, как сделать, чтобы жрать поменьше!

Не все местные были такими подонками. Например, хозяин их дома питал симпатию к Чипу и Маттиоле и пообещал им комнатку за пять долларов в неделю, как только появится возможность.

— Вы не такие, как кое-кто из этих, — сказал он. — Пьют, по коридорам шляются нагишом — лучше я буду брать на несколько центов меньше, но иметь жильцов вроде вас.

Чип, глядя на него, сказал:

— Знаете ли, иммигранты пьют не без причин.

— Да, да, знаю, — согласился хозяин. — Знаю лучше, чем кто-либо. Это просто ужасно, как мы к вам относимся. Но при всем при том вы ведь не пьете? Вы не расхаживаете нагишом?

Маттиола сказала:

— Спасибо вам, мистер Коршам. Мы будем весьма вам благодарны, если сможете предоставить нам комнату.

Потом они заболели — подцепили «простуду» и «грипп».

Маттиола потеряла работу на швейной фабрике, зато нашла работу получше — на кухне в местном ресторане неподалеку от дома. Туда можно было ходить пешком. Однажды вечером пришел полицейский проверить удостоверения личности и обыскать их, нет ли оружия. Хассан, предъявляя свою карточку, поворчал, за что получил пару ударов дубинкой. Полицейские протыкали ножами матрацы и разбили несколько тарелок.

У Маттиолы не наступили в срок «месячные» — так тут называли несколько дней вагинального кровотечения, и это означало, что она забеременела.

Как-то раз поздним вечером Чип стоял на крыше и курил, глядя на северо-восточный край неба, где оранжевато светилось зарево над медеплавильным комбинатом в ЕВР 91766. Маттиола, снимавшая с веревки просохшее белье, подошла к Чипу, обняла, поцеловала в щеку и крепко прижалась.

— Все не так плохо, — сказала она. — Мы скопили двенадцать долларов. На днях у нас будет своя комната, и к тому же у нас будет ребенок.

— Сталюга, — сказал Чип.

— Нет, — возразила Маттиола. — Ребенок.

— Они воняют, — сказал Чип. — Они гадят. Это противно человеку.

— Но по-другому не бывает, — сказала Маттиола. — И будет лучше, если мы привыкнем к этому.

Чип промолчал. Он продолжал смотреть на оранжевый отблеск в небе.

«Либерти Иммигрант» каждую неделю публиковал статьи о прибывших на остров — певцах и спортсменах, изредка об ученых, которые зарабатывали по сорок или пятьдесят долларов в неделю, жили в хороших квартирах и общались с местной знатью. Они были преисполнены надежд на установление более равноправных взаимоотношений между двумя группами населения острова. Чип читал такие статьи с презрением — владельцы газет надеялись с помощью таких заметок задобрить и умиротворить иммигрантов — он это чувствовал, а Маттиола принимала все за чистую монету и видела в этой писанине свидетельство того, что их собственная жизнь должна в конце концов наладиться.

В октябре, когда они прожили на Либерти уже с полгода или чуть больше, появилась статья о некоем художнике Моргане Ньюгейте, который прибыл из Евра восемь лет назад; он проживал в четырехкомнатной квартире в Нью-Мадриде. Его работы — одна из которых, сцена распятия, недавно была представлена Папе Клементу — продавались по сотне долларов за штуку. Он подписывал их инициалом «А», и статья объясняла это тем, что у него было прозвище «Аши».

— Слава Христу и Вэню! — воскликнул Чип, прочтя статью.

— В чем дело? — насторожилась Маттиола.

— С этим «Морганом Ньюгейтом» я учился в Академии, — сказал Чип, показывая на статью. — Мы с ним были большие друзья. Его тогда звали Карлом. Помнишь, рисунок лошади, что был у меня в Инде?

— Нет, — сказала Маттиола, читая.

— Его сделал он, — сказал Чип. — Карл всегда подписывал рисунки буквой «А» в кружке. Кстати, Карл, кажется, упоминал кличку «Аши». Слава Христу и Вэню, значит, он тоже смотался! Смотался на этот так называемый Либерти, в зону изоляции Уни. Что ж, теперь у него было то, чего он всегда хотел. Для него Либерти в самом деле был свободой.

— Тебе следует навестить его, — продолжая читать, сказала Маттиола.

— Да, обязательно, — согласился Чип.

Но возможно, он не станет этого делать. Много ли было смысла в визите к «Моргану Ньюгейту», который рисовал «Распятия» для Папы и заверял своих товарищей по эмиграции в том, что условия с каждым днем становятся лучше? Однако, может быть, Карл этого не говорил, может, «Иммигрант» наврал.

— Не горячись, — сказала Маттиола — Он, вероятно, смог бы тебе помочь найти работу получше.

— Да, — сказал Чип индифферентно. — Вероятно.

— Она посмотрела на него.

— В чем дело? — спросила она. — Ты разве не хочешь более выгодную работу?

— Я позвоню ему завтра, по дороге на шахту, — сказал он.

Сказал, но не позвонил. Он вгонял свою лопату в породу, поднимал и тяжко сбрасывал руду, опять вгонял, поднимал и тяжко сбрасывал.

«Разборись они все прахом, — думал он, — и сталюги, которые пьют, и сталюги, которые думают, что все идет к лучшему, и дуроломы, и болваны; да разборись сам Уни!»

В следующее воскресенье с утра Маттиола повела его в дом за два квартала от них — там имелся в вестибюле исправный телефон, и, покуда Чип листал старую растрепанную телефонную книгу, она ожидала. Морган и Ньюгейт были наиболее часто присваемыми эмигрантам именами, но редко кто из них имел видеофон; среди таких числился лишь один Ньюгейт Морган, и он проживал в Нью-Мадриде.

Чип опустил три жетона и назвал номер. Экран был разбит, но это не имело значения, поскольку видеофоны на Либерти давно не передавали изображение.

Ответила женщина и, когда Чип спросил, можно ли попросить Моргана Ньюгейта, сказала, что можно, но на этом все и окончилось. Молчание затягивалось. Маттиоле, стоявшей неподалеку возле рекламного плаката, ждать надоело, и она приблизилась.

— Его нет? — спросила она шепотом.

— Хэлло? — вдруг послышался мужской голос в аппарате.

— Это Морган Ньюгейт? — спросил Чип.

— Да. Кто вы?

— Говорит Чип! Ли РМ, из Академии Генетических Наук.

Некоторое время трубка молчала и затем:

— Бог мой, Ли?! Ты мне добывал альбомы и угли для рисования?

— Да, — сказал Чип. — И я сказал своему наставнику, что ты болен и нуждаешься в процедуре.

Карл захохотал.

— Точно, это ты сделал, мерзавец! — весело сказал он. — Грандиозно! Ты когда оттуда смотался?

— С полгода уже будет, — сказал Чип.

— Ты в Нью-Мадриде?

— В Полленсе.

— Чем занимаешься?

— Работаю на шахте, — сказал Чип.

— Во имя Христа! Это же конец света! — сказал Карл и, чуть погодя, добавил: — Дьявольски худо здесь, верно?

— Да, — сказал Чип, думая при этом: «Он даже их слова употребляет «Бог мой», «Дьявольски». Готов побиться об заклад — он молится».

— Жаль, что видеофоны тут не работают и я не могу взглянуть на тебя, — сказал Карл.

Вдруг Чипу стало стыдно за свою враждебность. Он рассказал Карлу про Маттиолу, про ее беременность; Карл сказал, что женился еще в Братстве, но удрал оттуда один. И пусть Чип не смеет поздравлять его с успехами.

— Вещи, что я продаю, — ужасны, — сказал Карл. — Рассчитаны только на маленьких детей. Но мне удается три дня в неделю тратить на настоящую работу. Мне грех жаловаться. Послушай, Ли, — нет, не Ли! Чип! Нам надо повидаться, Чип. У меня есть велик с мотором; как-нибудь вечерком нагряну. Нет, постой, — сказал он. — Вы не заняты в следующее воскресенье, ты и твоя жена?

Маттиола испуганно посмотрела на Чипа. Он сказал:

— Пожалуй, нет. Я не знаю.

— У меня будет кое-кто из приятелей, — сказал Карл. — Приезжайте и вы тоже. Идет? Часиков в шесть.

Поскольку Маттиола утвердительно закивала, Чип сказал:

— Мы постараемся. Быть может, что и получится.

— Смотри, только обязательно, — сказал Карл. Он дал Чипу свой адрес. — Я рад, что вы оттуда рванули, — сказал он. — В любом случае здесь лучше, чем там, правда ведь?

— Кое в чем, — сказал Чип.

— Буду ждать вас в воскресенье, — сказал Карл. — Будь здоров, брат.

— Будь здоров, — попрощался Чип и отключил аппарат.

Маттиола спросила:

— Мы ведь с тобой поедем, правда?

— Как, по-твоему, сколько будут стоить билеты? — спросил Чип.

— О, Чип.

— Ладно, — сказал он. — Мы поедем. Но я не приму от него никаких одолжений. И ты ни о чем просить не станешь. Запомни это.

Всю следующую неделю Маттиола по вечерам чинила их одежду, всячески пытаясь придать ей сносный вид, отрезая протертые рукава зеленого платья, колдуя над штаниной, чтобы не так были заметны заплаты.

Дом на самой окраине сталюгородка в Нью-Мадриде выглядел ничуть не хуже, чем большинство домов коренных жителей. Вестибюль был чисто выметен, виски и рыбой почти не воняло, и лифт был в исправности. Рядом с дверью Карла в свежей штукатурке была заделана кнопка: звонок должен действовать. Чип нажал кнопку. Он стоял, застыв в ожидании, Маттиола держалась за его руку.

— Кто там? — спросил мужской голос.

— Чип Ньюмарк, — ответил Чип.

Дверь отперли и раскрыли, и Карл, тридцатипятилетний бородач Карл, с острым взглядом тогдашнего Карла, ухмылялся и тряс Чипу руку и говорил:

— Ли! А я уж думал, вы не приедете!

— Нам подвернулся какой-то добродушный дуролом, — сказал Чип.

— Слава Христу, — сказал Карл и дал им наконец войти.

Он запер дверь, и Чип представил ему Маттиолу. Она сказала:

— Хэлло, мистер Ньюгейт. — И Карл, пожав протянутую ему руку и глядя в лицо Маттиолы, сказал:

— Я Аши. Хэлло, Маттиола!

— Хэлло, Аши, — ответила она.

У Чипа Карл спросил:

— Тебе здесь плохо?

— Да нет, — сказал Чип. — Только читай «Присягу», ну и всякая мура в таком духе.

— Мерзавцы, — сказал Карл. — Пошли выпьем, и вы забудете об этом. — Он взял их под руки и повел через тесный коридор, стены которого были увешаны картинами рама к раме вплотную. — Ты, Чип, выглядишь грандиозно, — сказал он.

— И ты, Аши, тоже, — сказал Чип.

Они улыбнулись друг другу.

— Семнадцать лет, брат, — сказал Карл.

Десять или двенадцать мужчин и женщин сидели и беседовали, держа в руках сигареты и стаканы, в комнате с коричневыми стенами, синей от табачного дыма Разговоры смолкли, и все с интересом воззрились на вошедших.

— Это Чип, а это Маттиола, — представил их гостям Карл. — Мы с Чипом вместе учились в Академии: два худших в Братстве студента-генетика.

Мужчины и женщины заулыбались, и Карл начал поочередно представлять их.

— Вито, Санни, Риа, Ларе.

Большинство были иммигрантами, бородатые мужчины и длинноволосые женщины с характерным для Братства цветом глаз, кожи и волос. Двое были из коренных жителей: бледная, прямая, с крючковатым носом женщина лет пятидесяти, с золотым крестом, висевшим поверх ее черного платья, выглядевшего так, будто в нем не было тела («Джулия», — сказал Карл, и она улыбнулась, не разжимая губ), и чрезмерно полная рыжеволосая женщина помоложе, в облегающем платье, отделанном серебряными бусинками. Несколько человек можно было в равной мере отнести к иммигрантам и к коренным жителям: сероглазого безбородого мужчину по имени Боб, блондинку, молодого голубоглазого мужчину.

— Виски или вина? — спросил Карл у Маттиолы.

— Вина, пожалуйста, — сказала она.

Они проследовали за ним к небольшому столу, уставленному бутылками и стаканами, тарелочками с ломтиками сыра и мяса, пачками сигарет и спичек. На стопке салфеток лежало сувенирное пресс-папье. Чип взял его и осмотрел — оно было из АУС 21989.

— Мучает ностальгия? — спросил Карл, наливая вино.

Чип показал пресс-папье Маттиоле, и она улыбнулась.

— Не слишком, — сказал он и положил вещицу на место.

— Чип?

— Виски.

Подошла с пустым бокалом в руке рыжеволосая улыбающаяся женщина в серебристом платье. Пальцы, державшие бокал, были унизаны кольцами. Обращаясь к Маттиоле, она сказала:

— Вы безупречно красивы. В самом деле. — И Чипу: — Я нахожу вас всех, оттуда, красивыми. В Братстве, возможно, нет никаких свобод, но зато оно далеко обставило нас по части внешности людей. Я отдала бы все за вашу стройность и смуглость, за такой разрез глаз. — Потом она стала говорить о разумном отношении к сексу в Братстве, и Чип вдруг обнаружил, что Карл и Маттиола разговаривают с другими людьми, а он со стаканом в руке внимает рыжеволосой. Штрихи черной краски удлиняли и оттеняли ее карие глаза.

— Вы все неизмеримо открытей нас, — говорила она. — В смысле секса, я хочу сказать. Вы испытываете больше наслаждения.

Подошла иммигрантка и сказала:

— А Хейнц придет, Марге?

— Он в Паламе, — ответила женщина. — Обрушилось крыло отеля.

— Прошу меня извинить, — сказал Чип и отошел в сторону. Он направился в другой конец комнаты, слегка поклонился сидевшим там людям, попивая свой виски и рассматривая картины на стене — коричневые и красные брусья на белом фоне. Виски на вкус был лучше, чем Хассаново; он не горчил, был мягче, и пить его было гораздо приятней. Картина с коричневыми и красными брусками было не что иное как чистая абстракция. На нее было интересно бросить взгляд, но картина не имела ни малейшей связи с жизнью. А-в-кружочке Карла (нет, Аши!) стояла в одном из нижних углов. Чипу было непонятно, отнести ли эту картину к плохим, написанным для продажи, или же, поскольку она висела у него в комнате, к тем, что были его «творческой работой», о которой он говорил с удовлетворением. Рисовал ли он теперь красивых мужчин и женщин без браслетов на руках, которых рисовал в Академии?

Он глотнул виски и повернулся к сидевшим поблизости: троим мужчинам и женщине — все четверо были иммигранты. Они вели разговор о мебели. Он постоял, послушал, прихлебывая из стаканчика, и отошел от них.

Маттиола сидела рядом с крючконосой Джулией. Они курили и оживленно разговаривали, впрочем, говорила, в основном, Джулия, а Маттиола слушала.

Он подошел к столу и подлил себе в стакан виски. Закурил.

Мужчина, назвавшийся Ларсом, представился Чипу. Он руководил школой для детей иммигрантов в Нью-Мадриде. На Либерти его привезли ребенком, и он прожил здесь сорок два года.

Подошел Аши, ведя под руку Маттиолу.

— Чип, идем посмотрим мою студию, — позвал он.

Он повел их из комнаты в коридор, увешанный картинами.

— Вы знаете, с кем вы беседовали? — спросил он у Маттиолы.

— С Джулией?

— С Джулией Костанца, — сказал он. — С двоюродной сестрой самого Генерала. Она терпеть его не может. Была одним из основателей «Службы Содействия Эмигрантам».

Студия была просторна и ярко освещена. На мольберте стоял неоконченный портрет коренной жительницы с котенком на коленях; на другом мольберте был натянут холст с синими и зелеными брусьями. Картины стояли на полу, прислоненные к стене. Коричневые, синие и пурпурные, пурпурно-черные, оранжевые и красные брусья.

Он объяснял, к чему он стремился в своих поисках и попытках, обращая их внимание на особенности в композициях и колористических нюансах.

Чип глядел в сторону и прихлебывал свое виски.

— Послушайте, вы, сталюги! — сказал он достаточно громко, чтобы все расслышали. — Перестаньте на минуту болтать о мебели и послушайте меня! Вы знаете, что нам надо делать? Побороть Уни! Я употребляю это слово не как ругательство, а в буквальном смысле. Побороть Уни! Потому что во всем виноват он, и он за все в ответе! За дуроломов, которые стали такими из-за нехватки питания и пространства, или связей с внешним миром, и за болванчиков, которые стали такими из-за инфузий ЛПК и транквилизаторов, которыми их пичкают, и за нас, таких, какие мы есть, потому что Уни привел нас сюда, чтобы избавиться от нас; во всем виноват Уни — он довел мир до полного окоченения, когда уже ничто не меняется, — и мы должны перебороть Уни! Нам надо оторвать свои глупые битые зады, встать и ПЕРЕБОРОТЬ ВСЕ ЭТО!

Аши с улыбкой потрепал Чипа по щеке.

— Э, брат — сказал он, — ты малость перебрал, ты это понимаешь? Эй, Чип, ты меня слышишь?

Конечно же, он перебрал. Конечно, конечно, конечно. Но виски не оглушило его, оно освободило его. Оно вывернуло все, что было у него внутри на протяжении многих месяцев. Виски было отменное! Виски было чудесное!

Он остановил руку Аши и крепко схватил ее.

— Я в порядке, Аши, — сказал он. — Я знаю, о чем говорю. — Остальным же сидевшим, улыбаясь и покачиваясь, он сказал: — Мы не можем просто смириться и принять существующий порядок вещей, подладить себя под эту тюрьму! Аши, ты рисовал номеров без браслетов, и они были такие у тебя красивые! А теперь ты рисуешь голый цвет, цветовые болванки!

Его пытались усадить. Аши с одной стороны, Маттиола — с другой. Маттиола была очень напугана и сконфужена.

— И ты, любовь моя, — сказал Чип. — Ты принимаешь, подлаживаешься.

Он дал себя усадить на стул, потому что стоять было нелегко, — сидеть, удобно развалясь, было лучше.

— Мы должны бороться, а не подлаживаться, — говорил он. — Борьба, борьба и борьба. Мы должны бороться, — повторял он, обращаясь к сероглазому безбородому мужчине, сидевшему с ним рядом.

— Клянусь Богом, вы правы! — сказал человек. — Я с вами до конца! Побороть Уни! Что же мы будем делать? Отправимся на лодках и прихватим на всякий случай Армию? Но может быть, за морем ведут наблюдение со спутников, и доктора встретят нас облаками ЛПК. У меня идея получше: мы добудем самолет — я слыхал, на острове есть один взаправдашний, говорят, даже летает — и мы…

— Перестань дразнить человека, Боб, — сказал кто-то. — Он только что вырвался оттуда.

— Да это и так видно, — сказал мужчина, вставая.

— Есть способ, как это осуществить, — сказал Чип. — Должен быть. Есть способ это осуществить.

Он думал о море и острове посредине, но у него не получалось мыслить так четко, как бы ему того хотелось. Маттиола села на то место, где сидел безбородый, и взяла Чипа за руку.

— Нам надо бороться, — сказал он ей.

— Я знаю, я знаю, — сказала она, печально глядя на него.

Подошел Аши и поднес к его губам теплую чашку.

— Это кофе, — сказал он. — Выпей.

Напиток был очень горячий и крепкий; Чип сделал глоток и оттолкнул чашку.

— Медный комбинат, — сказал он. — На '91766. Медь должны привозить на берег. Там должны быть лодки и баржи. Мы могли бы…

— Уже пробовали, — сказал Аши.

Чип посмотрел на него, думая, что тот его разыгрывает, выставляет на посмешище, как тот безбородый сероглазый мужчина.

— Все, что ты говоришь, — сказал Аши, — все, о чем ты думаешь — «побороть Уни», — все это говорилось и обдумывалось много раньше. И попытки предпринимались. Десятки раз. — Он поднес чашку ко рту Чипа. — Попей еще, — сказал он.

Чип отвел рукой чашку, уставясь на него, и покачал головой.

— Это неправда, — сказал он.

— Это правда, брат. Глотни.

— Неправда!

— Правда, правда! — проговорила женщина в другом конце комнаты. — Это правда!

Джулия. Это была Джулия, двоюродная сестра Генерала, одиноко и прямо сидевшая в своем черном платье с маленьким золотым крестом.

— Каждые пять или шесть лет, — продолжала она, — группа подобных вам людей — иногда только вдвоем или втроем, иногда с десяток — уходит, чтобы уничтожить Уни-Комп. Они отправляются на катерах, на подводных лодках, затратив годы на их постройку; они отправляются на баржах, как вы сейчас предлагали. Они вооружаются огнестрельным оружием, взрывчаткой, противогазами, газовыми снарядами, всякой техникой. И они уверены, что уж их-то план наверняка сработает. Но они никогда не возвращаются. Два последних отряда финансировала я и продолжаю содержать семьи боевиков, поэтому я говорю об этом вполне авторитетно. Я полагаю, вы достаточно трезвы, чтобы понять, и не причинять себе и другим бесполезных страданий. Принимать и подлаживаться — этим исчерпываются все ваши возможности здесь. Будьте благодарны за то, что у вас есть: прелестная жена, в недалеком будущем ребенок и немножко свободы, которая, будем надеяться, со временем увеличится. К сказанному могу добавить, что я больше ни под каким видом не стану финансировать подобных затей. Я не так богата, как полагает кое-кто.

Она смотрела на Чипа маленькими черными глазами над бледным клювоподобным носом.

— Они никогда не возвращаются, Чип, — сказал Аши.

Чип перевел взгляд на него.

— Возможно, они достигают берега, — говорил Аши, — возможно, они добираются и до '001. Быть может, они даже проникают в храм. Но не дальше, потому что все они исчезли, все до единого. А Уни действует по-прежнему.

Чип взглянул на Джулию. Она сказала:

— Мужчины и женщины, точно такие же, как вы. Как я помню.

Чип взглянул на Маттиолу, державшую его за руку. Она сжала ее и сочувственно посмотрела на него.

Он взглянул на Аши. Тот молча протягивал ему чашку кофе.

Он жестом остановил его и покачал головой.

— Нет, не надо кофе, я не хочу, — сказали.

Он сидел неподвижно, на лбу у него внезапно выступила испарина, он судорожно дернулся вперед, и его вырвало.

Чип лежал в постели, рядом с ним спала Маттиола. Хассан храпел по другую сторону занавески. Во рту стояла горечь, и Чип вспомнил, как его рвало. Христос и Вэнь! И притом на ковер — первый виденный им за полгода ковер!

Потом ему вспомнилось, что говорила та женщина, Джулия, и Карл — Аши.

Некоторое время он спокойно лежал, затем встал и на цыпочках прошел за занавеску, мимо спящих Ньюменов, к раковине. Попил воды и, поскольку ему не хотелось идти через вестибюль, он потихоньку помочился в раковину и тщательно ополоснул ее.

Вернувшись, он лег рядом с Маттиолой и натянул на себя одеяло. Он снова почувствовал, что пьянеет, голова болела, но он продолжал лежать на спине с закрытыми глазами, спокойно дыша, и немного погодя голова прошла, и он почувствовал себя лучше.

Лежа с закрытыми глазами, он размышлял.

Спустя примерно полчаса у Ньюмена зазвенел будильник. Маттиола пошевелилась. Он погладил ее по голове, и она села в постели.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она.

— Вроде бы ничего.

Вспыхнул свет. Слышно было, как, зевая, отхаркиваясь, вставал Хассан.

— Риа, поднимайся, — сказал он сипло. — Гиги? Пора вставать.

Чип, не шевелясь, лежал на спине, рукой касаясь щеки Маттиолы.

— Прости, дорогая, — сказал он. — Я позвоню ему сегодня и принесу свои извинения.

Она взяла его руку и прижалась к ней губами.

— Все равно когда-нибудь так случилось бы. Аши это понял.

— Я хочу попросить его помочь подыскать мне работу получше, — сказал Чип.

Маттиола посмотрела на него вопросительно.

— Все вышло из меня, — сказал он. — Вместе с блевотиной. Все ушло. Я намерен стать прилежным сталюгой-оптимистом. Я буду принимать и подлаживаться. У нас когда-нибудь будет квартира побольше, чем у Аши.

— Мне этого не надо, — сказала она. — Я была бы счастлива, будь у нас хотя бы две комнаты.

— Будут, — сказал он. — Через два года. Две комнаты через два года. Обещаю тебе.

Она улыбнулась.

Он продолжал:

— Я считаю, нам следовало бы подумать о переезде в Нью-Мадрид, где у нас теперь есть богатые друзья. Этот господин Ларе, он — директор школы, тебе это известно? Быть может, ты смогла бы там преподавать. И наш ребенок, когда подрастет, смог бы там учиться.

— Что я могла бы там преподавать?

— Что-нибудь, — сказал он. — Я не знаю. — Он опустил руку и погладил ей грудь. — Скажем, как сделать свою грудь красивой.

— Нам пора одеваться, — прервала она с улыбкой.

— Давай плюнем на завтрак, — сказал он, не давая ей подняться. Он перекатился к ней, и они стали целоваться.

— Маттиола, — позвала Риа. — Ну, как все там?

Маттиола освободила рот от его губ.

— Потом расскажу! — крикнула она.

Когда он шел по штреку шахты, ему вспомнился туннель, который вел к Уни, туннель Папы Яна для загрузки в подвалы банков памяти.

Он остановился.

По которому закатывали настоящие банки памяти. А наверху стояли просто бутафорские розовые и оранжевые коробки, которые были туда доставлены через храм и с помощью лифтов, и про которые все думали, что это и есть собственно Уни; все, включая и тех мужчин и женщин, отправившихся на бой с ним. А Уни, настоящий Уни, был спрятан несколькими этажами ниже и проникнуть к нему можно по туннелю, по туннелю Папы Яна из-за горы Маунт-Лав.

Он должен был сохраниться и доныне, вход в него закрыт, быть может, даже замурован бетоном, но он должен существовать и теперь, потому что никто не засыпает длинные туннели, тем более не станет этого делать настроенный на высшую эффективность компьютер. В особенности, если учесть, что внизу были заготовлены выемки для дополнительных банков памяти — Папа Ян так и сказал: «Туннель еще может когда-нибудь понадобиться».

И он там был. Позади горы Маунт-Лав.

Подземный ход к Уни.

При наличии точных карт и планов кто-нибудь, кто бы знал, что делать, возможно, смог бы точно определить местонахождение входа в туннель, по крайней мере приблизительно.

— Эй, ты там! Шевелись давай! — крикнул кто-то.

Он быстро пошел вперед, продолжая думать и думать об этом.

Он там существовал. Туннель.

 

Глава 6

Если это касается денег, то мой ответ — «нет», — сказала Джулия Костанца, энергично шагая мимо стучащих ткацких станков и работниц-иммигранток, провожавших ее любопытными взглядами. — Если по поводу работы, — сказала она, — я смогла бы, возможно, помочь вам.

Шедший рядом Чип сказал:

— Аши уже устроил меня на работу.

— Тогда, значит, это деньги, — сказала она.

— Сначала информация, — сказал Чип, — потом, возможно, и деньги. — Он толчком распахнул перед нею дверь.

— Почему бы вам не обратиться в СЭ? Для того они и существуют. Что за информация? О чем? — Она взглянула на него, поднимаясь вместе с ним по винтовой лестнице, заходившей ходуном под их тяжестью.

Чип сказал:

— Мы не могли бы где-нибудь присесть на пять минут?

— Если я сяду, — сказала Джулия, — завтра половина острова будет ходить голой. Вам это, быть может, и подходит, но не мне. Итак, что за информация?

Он подавил свое недовольство. Глядя на ее птичий профиль, он сказал:

— Те два налета на Уни, о которых вы…

— Нет, — сказала Джулия и остановилась, глядя на него в упор и держась одной рукой за центральный столб лестницы. — Если речь пойдет об этом, то я, действительно, не стану слушать, — продолжала она. — Я почувствовала это с первой минуты вашего появления в гостиной — от вас исходило недовольство всем. Нет, меня больше не интересуют никакие планы и заговоры. Ступайте поговорите с кем-нибудь еще. — Она стала подниматься дальше.

Он быстро нагнал ее.

— А они не пытались организовать нападение через туннель? — спросил он. — Скажите мне только — пытались ли они пройти через туннель за горой Маунт-Лав?

Джулия распахнула дверь на верхней площадке лестницы; он придержал створку и последовал за ней на просторный чердак, где лежали какие-то детали от машин. Шумно захлопали крыльями птицы и вылетели через дыры в островерхой крыше.

— Они входили вместе с другими людьми, — сказала она, направляясь к другой двери на противоположной стороне чердака. — С туристами. По крайней мере, таков был план. Они намеревались спуститься вниз на лифте.

— А после этого?

— Нет смысла в…

— Вы только ответьте мне, пожалуйста! — сказал он.

Она сердито на него взглянула и перевела взгляд вдаль.

— Предполагалось, что там большое окно для обозрения, — сказала Джулия. — Они собирались разбить его и бросить взрывчатку.

— Обе группы?

— Да.

— Возможно, им это и удалось, — сказал Чип.

Она остановила рукой дверь и недоуменно посмотрела на него.

— Это — не настоящий Уни, — сказал он. — Это бутафория для туристов. А возможно, что это и приманка для диверсантов. Они могли там все взорвать, но ничего не случилось — кроме того, что они были схвачены и подвергнуты лечению.

Она буквально ела его глазами.

— Настоящий компьютер расположен гораздо глубже, — сказал Чип. — На три этажа ниже. Я там однажды побывал, когда мне было лет десять или одиннадцать.

— Рыть туннель куда более рис…

— Он там уже есть, — сказал он. — Его нет надобности рыть.

Она закрыла рот, глядя на него, быстро отвернулась и распахнула дверь. Дверь вела на другой чердак, ярко освещенный, где стоял ряд бездействующих гладильных прессов с уложенными на них кипами тканей.

На полу стояли лужи, и два человека пытались приподнять конец длинной трубы, которая, очевидно, сорвалась со стены и лежала поперек ленты транспортера, загруженного раскроенными на детали одежды тканями. Конец трубы оставался прикрепленным к стене, и эти двое старались поднять другой конец с транспортера и укрепить его на прежнем месте. Еще один человек, иммигрант, стоял на лестнице и ждал, когда ему подадут трубу.

— Помогите им, — сказала Джулия Чипу и принялась подбирать куски ткани с мокрого пола.

— Если мне на это придется тратить свое время, ничего никогда не произойдет, — сказал Чип. — Это годится для вас, но не для меня.

— Помогите же им! — сказала Джулия. — Ну! Поговорим после! Вам никуда не придется ехать, если останетесь грубияном.

Чип помог рабочим поднять и прикрепить трубу к стене и затем вышел вместе с Джулией на обнесенную поручнями площадку на крыше здания. Нью-Мадрид простирался внизу, ярко освещенный предполуденным солнцем. Далее за ним лежал сине-зеленый морской простор, испещренный рыбачьими лодками.

— Что ни день, то что-нибудь да новенькое, — сказала Джулия, опуская руку в карман серого халата. Она достала пачку сигарет, предложила Чипу и зажгла спичку, чтобы прикурить.

Они стояли курили, и Чип сказал:

— Туннель там есть. Он был прорыт для доставки в подвалы дополнительных банков памяти.

— Какие-то диверсионные группы, с которыми я не была связана, могли об этом знать, — сказала Джулия.

— Вы можете это выяснить?

Она затянулась. При солнечном свете она выглядела старше, ее лицо и шея были покрыты сеткой морщинок.

— Да, — сказала она. — Думаю, что да. Откуда вам это известно?

Он ей рассказал.

— И я уверен, что он не засыпан, — сказал Чип напоследок. — Его длина больше пятнадцати километров. А кроме того, он предназначен и для дальнейшего использования. Там есть места для новых банков памяти, когда Братство станет больше.

Она поглядела на него вопросительно.

— Я думала, что колонии имеют собственные компьютеры.

— Так и есть, — сказал Чип, не уловив сути ее слов. Но потом он понял: Братство разрасталось только за счет колоний; на Земле же, с двумя детьми у пары, учитывая притом, что не каждой семье разрешалось производить потомство, Братство численно уменьшалось, а не росло. Он никогда не увязывал это обстоятельство с тем, что рассказывал Папа Ян по поводу мест для дополнительных банков. — Быть может, они понадобятся в будущем при увеличении количества телеуправляемого оборудования, — сказал он.

— Или же возможно, — сказала Джулия, — ваш дед не был надежным источником информации.

— Он был как раз тем, кому принадлежала идея туннеля, — сказал Чип. — Туннель существует, и, вероятно, это единственный путь, по которому можно добраться до Уни. Я намерен сделать попытку, и мне нужна ваша помощь в том размере, в каком вы сможете ее оказать.

— То есть вам нужны мои деньги.

— Да, — ответил он. — И ваша помощь. В подборе подходящих людей с соответствующими навыками. И в поисках информации, которая потребуется, и снаряжения. В подыскании людей, которые смогли бы научить нас делать то, чего мы не умеем. Я хочу всем этим заниматься не спеша и основательно. Я хочу вернуться.

Она смотрела на него глазами, сузившимися от сигаретного дыма.

— Да, вы все-таки не абсолютный кретин, — сказала она — Что за работу подыскал для вас Аши?

— Мойщиком посуды в Казино.

— Господи боже мой! — воскликнула она. — Приходите сюда завтра утром к семи сорока пяти.

— Казино дает мне свободу по утрам, — сказал он.

— Приходите сюда! — повторила она. — У вас будет столько свободного времени, сколько вам потребуется, и тогда, когда вам потребуется.

— Хорошо, — сказал он и улыбнулся. — Благодарю.

Она отвернулась и стала смотреть на свою сигарету. Загасила ее, придавив к перильцу.

— Я не намерена оплачивать это, — сказала она. — Не все целиком, во всяком случае. Я просто не в силах. Вы даже не представляете, сколько все это будет стоить. Взять хотя бы взрывчатку: прошлый раз на нее было потрачено больше двух тысяч долларов, а это было пять лет тому назад; и бог весть, во что это обойдется теперь. — Она сердито посмотрела на окурок своей сигареты и скинула его с перил. — Я оплачу, сколько смогу, — сказала она, — и я познакомлю вас с людьми, которые оплатят остальные расходы, если вы сумеете им достаточно польстить.

— Благодарю вас, — сказал Чип. — О большем я и не мог бы просить. Благодарю вас.

— Господи боже мой, вот и опять меня понесло, — сказала Джулия, повернувшись к Чипу. — Подождите, вы еще узнаете, — продолжала она, — что чем старше вы становитесь, тем вам труднее меняться. Я все такое же дитя, привыкшее вести себя так, как мне вздумается, и в этом вся моя беда. Пошли, у меня тоже есть дела.

Они спустились с площадки на крыше в чердачное помещение.

— У меня имеются все возвышенные поводы тратить мое время и деньги на таких людей, как вы — христианская потребность помогать Братству, любовь к справедливости, свободе, демократии. Но суть дела в том, что я продолжаю оставаться ребенком, привыкшим к исполнению своих капризов. Это бесит меня, это возмутительно, что я не могу поехать, куда мне хочется на этой планете! Или вообще с нее долой! Вы себе не представляете, как меня достает этот компьютер треклятый!

Чип усмехнулся.

— Представляю! — сказал он. — В точности так же, как меня.

— Это же сущее исчадие ада, — сказала Джулия.

Они пошли вокруг фабричного здания.

— Это — чудовище, — сказал Чип, выбрасывая окурок. — Во всяком случае, в нынешнем его виде. Одна из целей, которые я ставлю перед собой, — попытаться выяснить, есть ли вероятность изменить его программу, вместо того чтобы уничтожать его целиком. Если бы им управляло Братство, а не наоборот, то было бы не так уж плохо. Скажите, а вы действительно верите в рай и в ад?

— Давайте не будем касаться религии, — сказала Джулия, — или вам придется мыть посуду в Казино. Сколько они вам платят?

— Шесть пятьдесят в неделю.

— Правда?

— Да.

— Я буду платит вам столько же, — сказала Джулия, — но если кто-нибудь станет вас спрашивать о зарплате, говорите, что получаете пять.

Он выждал, покуда Джулия разузнает кое у кого, имелись ли у участников прошлых групп сведения о существовании подземного хода, и, лишь получив подтверждение своим предположениям, он посвятил в свой план Маттиолу.

— Нет, тебе нельзя! — сказала она. — Тем более после прежних неудач и гибели штурмовиков!

— Они неправильно выбирали цель штурма, — сказал он.

Она покачала головой, нахмурила брови, взглянула на него.

— Это… я даже не знаю, как это назвать. Я думала, с этим покончено раз и навсегда. Я думала, мы уже устроены. — Она обвела вокруг руками, как бы пытаясь объять ими эту комнату в Нью-Мадриде, эти стены собственноручно ими покрашенные, эту книжную полку, им смастеренную, их кровать, холодильник, набросок Аши, изображающий смеющегося младенца.

Чип сказал:

— Родная моя, я, возможно, единственный человек на любом из островов, кто знает о туннеле, о настоящем Уни. Я должен употребить с пользой это знание. Как же могу я не сделать этого?

— Хорошо! Используй его, — сказала она — Планируй, помогай организовать отряд. Прекрасно! Я буду тебе помощницей! Но почему ты должен идти? Делать это должны другие люди, у которых нет семьи.

— Я буду еще здесь, когда ребенок родится, — сказал он. — Вся эта подготовка, похоже, займет намного больше времени. А потом я отлучусь, разве что на недельку.

Она смотрела на него, не в силах пошевелиться.

— Как ты можешь говорить такие вещи? — сказала она. — Как можешь ты говорить так! Ведь ты можешь исчезнуть навсегда! Тебя могут схватить, и тогда — инфузия, и все кончено!

— Мы сперва научимся сражаться, — сказал он. — У нас будет оружие и…

— Идти должны другие! — заявила она категорически.

— Разве я могу просить их об этом, если сам идти не собираюсь?

— Попроси их, вот и все. Попроси их!

— Нет, — сказал он твердо. — Я тоже должен пойти с ними.

— Просто тебе хочется пойти, вот и все, — сказала она — Ты не обязан идти, но тебе самому хочется.

Он помолчал немного, потом сказал:

— Хорошо. Пусть будет по-твоему: мне хочется. Да. Я не могу представить, что меня там не будет, когда Уни будет сражен. Я хочу сам бросить взрывчатку, или отключить ток питания, или сделать что-то другое, чтобы прикончить его, но сделать это должен я сам.

— Ты ненормальный, — сказала Маттиола. Она положила себе на колени шитье, взяла иголку и принялась шить. — Я говорю это всерьез. Ты свихнулся на Уни. Не он нас выслал сюда, это нам посчастливилось оказаться здесь. Аши прав: он мог бы убить нас, как убивает других людей, когда им стукнет шестьдесят два, он мог бы не разбрасывать лодки по побережью, он мог бы стереть с лица земли все мятежные острова. Мы удрали, и это уже его поражение, а ты псих, раз тебе этого недостаточно и ты хочешь вернуться.

— Это он нас упек сюда, — сказал Чип, — потому что его программы не оправдывают убийства людей, которые еще молоды.

— Чушь! — сказала Маттиола. — Если они оправдывают убийство старых людей, то они оправдают и убиение младенцев. Мы удрали оттуда А теперь ты собираешься обратно.

— А что будет с нашими родителями? — спросил он. — Их ведь умертвят через несколько лет. Что будет со Снежинкой и Пташкой — со всем Братством в целом?

Она шила, вернее перешивала рукава своего зеленого платья на рубашонку для будущего малыша.

— Пойти должны другие, — сказала она упрямо. — Те, у кого нет семьи.

Вечером, уже в постели он сказал:

— Если что-нибудь плохое случится, Джулия о тебе позаботится. И о ребенке тоже.

— Велико утешение! — сказала она. — Спасибо тебе, большущее спасибо! И Джулии спасибо тоже.

С той ночи эта ссора так и осталась стоять между ними — ее обида и его нежелание признать свою неправоту.

 

Глава 1

Он был занят по горло. Никогда в своей жизни он еще не бывал так занят: планирование, подбор людей и снаряжения, поездки, занятия, тренировки, уговоры, прикидки, принятие решений. И само собой, работа на фабрике, где Джулия, хоть и предоставила ему возможность использовать служебное время для своих нужд, не упускала возможности использовать его на все шестьдесят-пять-в-неделю для ремонта и наладки оборудования и увеличения производства. Да плюс к этому беременность Маттиолы, вынуждавшая его брать на себя все большую часть домашних дел. От усталости он валился с ног, но он с каждым днем все более четко воспринимал мир, переживал и волновался за все. Он все ярче жил.

Разработать план, проект — было как собрать машину: найти и изготовить детали, подогнать их по размерам и форме, чтобы они в конце концов стали одним целым.

Прежде чем решить вопрос о числе участников отряда, необходимо было окончательно уяснить конечную цель, а прежде чем он мог это сделать, необходимо было узнать в подробностях о функционировании Уни и о его наиболее уязвимых местах.

Он беседовал с Ларсом Ньюменом, приятелем Аши, который заведовал школой. Ларе послал его к человеку в Андрайте, а тот послал его к человеку в Манакоре.

— Я знал, что банки были слишком малы для того количества информации, которая, судя по всему, должна была в них содержаться, — сказал человек из Манакора. Его звали Ньюбрук, и ему было под семьдесят. До того, как покинуть Братство, он преподавал в Академии Технологии. Теперь он нянчил младенца, свою внучку, менял ей подгузники и пеленки и делал это с явным раздражением. — Да не вертись же ты! — прикрикнул он на кроху. — Так вот, допустим, вам удастся проникнуть туда, — говорил он, обращаясь к Чипу. — В этом случае вашим объектом должен стать источник энергии. Реактор или, что более вероятно, реакторы.

— Но ведь их довольно несложно заменить, разве не так? — сказал Чип. — Я хочу вывести Уни из строя надолго, чтобы за время его бездействия Братство смогло пробудиться и решить, как ему поступить с компьютером.

— Да будь ты неладна! Уймись же, наконец! — прикрикнул на внучку Ньюбрук. — Тогда — холодильные установки.

— Холодильные установки? — переспросил Чип.

— Совершенно верно, — сказал Ньюбрук. — Внутренняя температура банков памяти должна быть близка к абсолютному нулю; повысьте температуру на несколько градусов, и вы увидите, что случится: электрические цепи перестанут быть сверхпроводимыми, и память Уни не сможет долее сохранять информацию. — Он поднял плачущее дитя и прижал к своему плечу, пошлепывая по спинке. — Ш-шш, шш, — приговаривал он.

— Информация сотрется насовсем? — спросил Чип.

Ньюбрук кивнул, похлопывая плачущую девочку.

— Даже если хладозаводы будут восстановлены, — сказал он, — все данные будет необходимо загрузить заново. На это уйдут годы.

— Вот это как раз то, что мне надо, — сказал Чип.

Основной холодильник.

И резервный.

И второй, резервный, если он есть.

Вывести из строя три холодильника. По два человека на каждый, прикидывал он. Один закладывает заряд, а другой его охраняет.

Шесть человек разрушат систему охлаждения Уни и затем будут охранять входы от аварийщиков, которых призовет на помощь тающий, слабеющий мозг компьютера. Смогут ли шесть человек удерживать лифты и подземный ход? (Не упоминал ли Папа Ян о других шахтах в подготовленных запасных пещерах?) Да, меньше шести никак нельзя, и он как раз хотел обойтись минимумом, — потому что, если кого-то из группы схватят по дороге, то на допросе у врачей он все расскажет, и тогда Уни встретит их у туннеля. Чем меньше участников, тем меньше риск попасться.

Итак, он и еще пятеро.

Желтоволосый молодой человек, что правил катером «ССЭ» — Вито Ньюком, хотя сам он себя называл Дувром, — красил поручни, слушая Чипа, а потом, когда Чип заговорил о подземном туннеле и о настоящих банках данных, перестал красить, присел на корточки с кистью, повисшей на руке. Он смотрел на Чипа, прищурясь, в его бородке и на груди белели пятна краски.

— А вы во всем этом уверены? — спросили.

— Абсолютно уверен, — сказал Чип.

— Похоже, пришло время еще раз попробовать сокрушить братобойца. — Дувр полюбовался своим перепачканным краской большим пальцем и вытер его о штанину.

Чип присел на корточки рядом с ним.

— А вы не хотите влезть в эту затею? — спросил он напрямик.

Дувр посмотрел на него и, подумав, кивнул.

— Да, — сказал он. — Определенно хочу.

Аши, как Чип и ожидал, ответил на такой же вопрос отказом; но не предложить ему было бы просто некрасиво.

— Чутье говорит мне, это не тот случай, когда стоит рисковать, — сказал Аши. — Я окажу вам любую помощь, какую смогу. Джулия уже просила меня о вкладе, и я пообещал дать сто долларов. Я дам даже больше, если тебе потребуется.

— Прекрасно, — сказал Чип. — Благодарю тебя, Аши. Ты можешь нам поспособствовать. Сходи в библиотеку. Посмотри, не найдутся ли там географические карты территорий вокруг ЕВР 001, изданные до или после Унификации. Чем они будут крупномасштабней, тем лучше. Карты с топографическими деталями местности.

Когда Джулия узнала, что в группу войдет Дувр Ньюком, она запротестовала.

— Он нужен нам здесь, на катере, — сказала она.

— Нужда отпадет, если нас прихлопнут, — сказал Чип.

— Боже праведный, — сказала Джулия. — Зачем вы за это взялись, если у вас так мало веры в себя?

— Очень просто, — сказал Чип. — У меня есть друг, который за меня молится.

Джулия холодно посмотрела на него.

— Больше из ССЭ никого не берите, — сказала она. — И никого не берите с фабрики. И не берите семейных, чтобы мне потом не пришлось тратиться на поддержку сирот!

— Зачем вы за это взялись, если у вас так мало веры в успех?

Они с Дувром переговорили с тридцатью или сорока иммигрантами, но так и не нашли охотников принять участие в операции. Они выписали фамилии и адреса из досье в ССЭ на мужчин и женщин в возрасте от двадцати до сорока лет, прибывших на Либерти за последние несколько лет, и каждую неделю посещали по семь-восемь человек из этого списка. Сын Ларса Ньюмена хотел стать членом группы, но он родился на Либерти, а Чип брал только тех, кто вырос в Братстве, кто был знаком со сканерами, пешеходными дорогами, кто был приучен к неторопливому шагу и довольной улыбке.

В Полленсе он разыскал компанию, которая согласилась изготовить динамитные бомбы с взрывателями мгновенного действия или с часовым механизмом. Но клиент должен быть коренным жителем и иметь специальное разрешение. Он нашел другую компанию в Калвии, которая подрядилась изготовить шесть противогазов, но без гарантии защиты от ЛПК, если у них не будет образца вещества для испытания. Маттиола, работавшая в эмигрантской клинике, нашла врача, который знал формулу ЛПК, но ни одна химическая компания на острове не смогла воспроизвести ЛПК — одним из основных его компонентов был литий, а уже более тридцати лет, как исчезла всякая возможность достать литий на острове.

Он еженедельно помещал в «Иммигранте» объявление в две строки о покупке балахонов, сандалий и дорожных сумок-ранцев принятой в Братстве модели. Однажды он получил ответ от женщины из Андрата и через некоторое время вечерком отправился к ней. Сумки были потрепанные и старомодные, но сандалии были хороши. Женщина и ее муж поинтересовались, с какой целью он их приобретает. Их фамилия была Ньюбридж, и обоим было чуть за тридцать, и жили они в крохотной каморке в гнусном, населенном крысами подвале. Чип рассказал им о своих планах, и они стали проситься в группу и даже очень настойчиво. Они выглядели вполне нормальными, и это говорило в их пользу, но была в них какая-то суетливость, напряженная взвинченность, что несколько беспокоило Чипа.

Через неделю он к ним наведался еще раз вместе с Дувром, и на этот раз они выглядели более спокойными. Звали их Джек и Риа. У них было двое детей, но оба умерли в раннем возрасте. Джек был рабочим-швейником, Риа работала на фабрике игрушек. На здоровье они не жаловались и выглядели соответственно. Чип решил их взять — пока не окончательно — и рассказал им подробности своего замысла, как все выглядело на сегодняшний день.

— Надо взорвать всю эту треклятую хреновину целиком, не только холодильники, — предложил Джек.

— Одно следует зарубить на носу, — сказал Чип. — Командовать операцией буду я. Если вы не готовы беспрекословно исполнять на всех этапах все, что я скажу — на каждом шагу всего пути, — то вам лучше вообще отказаться и выкинуть это из головы.

— Нет, нет, вы совершенно правы, — сказал Джек. — В таком деле во главе и должен стоять один человек, иначе вообще ни черта не выйдет.

— А предложения вносить можно? — спросила Риа.

— Чем больше, тем лучше, — сказал Чип. — Но решения принимать буду я, а вам надлежит быть готовыми их исполнить.

Джек сказал:

— Я лично готов.

И Риа сказала:

— И я тоже.

Определить, где находится вход в туннель, оказалось делом куда более трудным, чем предполагал Чип. Он нашел три крупномасштабных карты центрального Евра и одну очень подробную топографическую Пред-У-карту «Швейцарии», на которой тщательнейшим образом определил местоположение Уни. Но с кем бы он ни консультировался — с бывшими инженерами и геологами, местными горными инженерами, — все в один голос говорили, что для определения направления туннеля необходимо больше исходных данных, лишь при их наличии можно надеяться на точный результат расчетов. Аши проблема заинтересовала не на шутку, и он, когда выдавался свободный часок, проводил его в библиотеке, делая выписки из энциклопедий и трудов по геологии, относящихся к «Горам Юра» и к «Женеве».

Чип с Дувром в течение двух лунных ночей подряд выходили на катере ССЭ в море к пункту западней ЕВР 91766 и наблюдали за баржами, возившими медь. Как они выяснили, баржи проходили с интервалом четыре часа и двадцать пять минут. Каждый темный силуэт с низкими бортами шел курсом норд-вест со скоростью в тридцать километров в час, их буруны раскачивали катер, поднимая его на гребень волны и бросая в провал. Тремя часами позже проходила в противоположном направлении баржа с меньшей осадкой — без груза.

По расчетам Дувра баржи, направлявшиеся в Евр, и при условии сохранения данного курса и скорости, достигнут ЕВР1772 чуть больше чем за шесть часов.

На вторую ночь он подвел катер к барже, уравнял скорость с ней, а Чип перелез на борт баржи и с удобством расположился на грузе — это были плоские ящики со слитками меди. Посидев на них недолго, он перелез обратно на катер.

Маттиола нашла еще одного кандидата в участники группы — служащего клиники по имени Ларе Ньюстон, который называл себя Баззом. Ему было тридцать шесть лет, ровесник Чипа, высокого роста, уравновешенный, на вид весьма перспективный человек. На острове он жил уже девять лет, три из которых он проработал в клинике и за это время успел приобрести кое-какие познания в медицине. Он был женат, но с женой не жил. Свое желание войти в группу он объяснял тем, что, по его мнению, кто-то должен что-то делать или, по крайней мере, попытаться. «Это неправильно, — говорил он, — отдать Уни мир без попыток отобрать его назад».

— Отличный малый! Как раз то, что нам требуется, — сказал Чип Маттиоле после ухода Базза. — Хорошо бы еще парочку таких вместо Ньюбриджей. Спасибо тебе.

Маттиола молча мыла чашки в раковине. Чип подошел к ней, обнял за плечи и поцеловал ей волосы. Она была на седьмом месяце беременности, большая и неповоротливая.

В конце марта Джулия давала обед, на котором Чип, к этому времени уже четыре месяца работавший над осуществлением своего замысла, представил свой план гостям — богачам из местных. На каждого из них можно было рассчитывать, сказала Джулия. Эти дельцы могут отвалить не менее пятисот долларов. Он раздал им заранее подготовленные копии сметы предстоящих расходов и пустил по кругу карту Швейцарии с нанесенным на нее с относительной точностью туннелем.

Они оказались, не столь покладистыми, как ему мечталось.

— Три тысячи шестьсот на взрывчатку?! — удивился один.

— Совершенно верно, сэр, — сказал Чип. — Если кому-либо известно, где мне продадут дешевле, буду рад услышать.

— Что означает вот это «усиление дорожных сумок»?

— Это сумки-ранцы, которые мы понесем с собой; они не рассчитаны на большой груз. Их необходимо будет укрепить изнутри металлическим каркасом.

— Вы же не можете сами заказывать оружие и бомбы, не так ли?

— Закупку произведу я, — сказала Джулия. — И до отбытия отряда все будет числиться как мое имущество. Разрешение у меня есть.

— Когда вы думаете отправляться?

— Пока я еще не знаю, — сказал Чип. — Изготовление противогазов займет три месяца с момента оформления заказа. И нам необходимо подыскать еще одного участника и пройти программу подготовки и тренировки. Рассчитываю на июль или август.

— Вы уверены, что точно определили местонахождение туннеля?

— Нет, мы продолжаем работать над этой проблемой. Пока оно определено приблизительно.

От пятерых гостей поступили только извинения, но семеро других дали чеки на сумму в две тысячи шестьсот долларов, что составляло четверть от потребных одиннадцати тысяч.

— Паршивые дуроломы, — сказала Джулия.

— Что ж, все-таки почин сделан, — сказал Чип. — Мы можем приступать к оформлению заказов. Пора браться за дело капитану Голду.

— Мы повторим подобную акцию через несколько недель, — сказала Джулия. — Но отчего вы так нервничали? Надо было говорить более решительно, понапористей.

…Появился на свет ребенок, мальчик, и они нарекли его Яном. Оба глаза у него были карие.

По воскресеньям и по средам вечерами, на чердаке фабрики Джулии, Чип, Дувр, Базз, Джек и Риа изучали различные приемы рукопашной борьбы. Их учителем был армейский офицер, капитан Голд, улыбчивый человечек, явно их презиравший и, казалось, получавший удовольствие от того, что они тузили друг друга и бросали на покрытый тоненькими матами пол.

— Бей! Бей! Бей! — приговаривал он, суетливо подпрыгивая перед ними в нижней рубашке и армейских брюках. — Бей его! Вот так! Вот — это удар, а не это! Бить надо, а не махать на него руками! Боже всемогущий, вы, недотепы! Сталюги! А ну давай, Зеленый Глаз, врежь ему!

Чип замахнулся кулаком на Джека, но сам подлетел в воздух и шлепнулся спиной на мат.

— Во, молодец! — похвалил капитан Голд. — Это уже вроде бы по-человечески! Вставай, Зеленый Глаз, не сдох, поди! Что я тебе говорил про низкую стойку? Забыл?

Успешнее всех шло дело у Джека и Риа, хуже всех — у Базза.

Джулия дала еще один обед, на котором Чип выступал более уверенно и напористо, и они собрали три тысячи двести долларов.

Заболел младенец — поднялась температура из-за какой-то желудочной инфекции, — но поправился и выглядел хорошо и вполне счастливо, жадно припадая к груди Маттиолы. Отношение Маттиолы к Чипу стало значительно теплее; видимо, ее успокаивало присутствие ребенка, и она с интересом слушала рассказы Чипа о том, как растут их капиталы и как, мало-помалу осуществляется его замысел.

Чип подыскал и шестого участника — сельскохозяйственного рабочего с фермы под Сантани, который прибыл из Афра незадолго перед Чипом и Маттиолой. Он был несколько старше, чем хотелось бы Чипу, — ему было сорок три — но он был сильным и быстрым в движениях, а кроме того, он был уверен, что Уни не был непобедим. В Братстве он работал в области хроматомикрографии: его имя было Морган Ньюмарк, хотя он и продолжал называть себя Карлом — это было его имя в Братстве.

Аши сказал:

— Мне кажется, теперь я и сам мог бы найти этот проклятый туннель, — и вручил Чипу двадцать страниц выписок, сделанных в библиотеке. Чип принес их вместе с картами к экспертам, которые его консультировали раньше, и трое из них теперь были готовы представить соображения по наивероятнейшему направлению туннеля. Каждый из них — что не было неожиданным — дал свой вариант местонахождения входа. Два находились в километре один от другого, третий располагался в шести километрах от первых двух.

— Обойдемся и этим, раз нельзя определить точнее, — сказал Чип Дувру.

Компания, взявшая подряд на противогазы, обанкротилась, не возвратив восьмисот долларов полученного от Чипа задатка, и теперь предстояло найти другого исполнителя.

Чип еще раз переговорил с Ньюбруком, бывшим преподавателем Академии Технологии, об устройстве холодильников Уни. Еще раз дала обед Джулия и устроил вечеринку Аши: было собрано еще три тысячи долларов. На Базза напала банда дуроломов, и хоть он и удивил их эффективностью приемов самообороны, однако вышел из переделки с двумя треснутыми ребрами и переломом берцовой кости. Все принялись подыскивать ему замену на случай, если он не сможет отправиться с группой.

Однажды ночью Маттиола разбудила Чипа.

— Что случилось? — спросил он.

— Чип, — сказала она.

— Что тебе?

Ему было слышно дыхание спящего в люльке Яника.

— Если вы правы в том, что этот остров — тюрьма, куда заключает нас Уни…

— Ну?..

— А налеты, которые раньше отсюда проводили…

— Ну?..

Она молчала — он видел, как она лежит на спине с открытыми глазами, — потом сказала:

— Не мог ли Уни подселить сюда других, «здоровых» номеров, которые предупреждали бы его об опасности?

Он посмотрел на нее и ничего не сказал.

— Может, даже заставить их принять участие в экспедиции? — предположила она. — А потом в Евре всех «спасти»?

— Нет, — сказал он и покачал головой. — Не может этого быть. Тогда они должны были бы принимать лекарства, верно? Чтобы оставаться «здоровыми»?

— Верно, — согласилась она.

— Ты думаешь, здесь есть где-нибудь секретный медцентр? — спросил он с улыбкой.

— Нет, — сказала она.

— Нет, — повторил за ней он. — Я уверен в том, что здесь нет «шпионов». Чем идти на такие сложности, он попросту умертвил бы «неизлечимых» способом, о котором вы с Аши говорили.

— Откуда ты об этом знаешь? — спросила она.

— Маттиола, нету здесь шпионов, — сказал он. — Ты просто ищешь повод, чтобы поволноваться. Давай, спи. Ян, того гляди, проснется. Давай, поспи еще.

Он поцеловал ее, и она отвернулась. Вскоре она, похоже, уснула.

Чипу же не спалось.

Ну не могло этого быть. Им надо было бы делать инфузии…

Скольким людям он рассказывал о своем замысле? О туннеле, о настоящих банках данных? Не перечесть. Сотням! И каждый наверняка пересказывал кому-то еще.

Он даже поместил в «Иммигранте» объявление: «Куплю дорожные сумки, балахоны, сандалии».

Кто-то из участников группы? Нет. Дувр? Немыслимо. Базз? Отпадает, ни в коем случае. Джек или Риа — нет. Карл? Чип, в сущности, не так уж хорошо знал Карла. Да, славный, разговорчивый, выпивает даже несколько больше, чем ему надо бы, но и не столько, чтобы этого можно было опасаться. Нет, Карл не мог быть никем иным, кроме того, кем он был — рабочим с захолустной фермы.

Джулия? Нет! Просто у него уже ум за разум заходит. Христос и Вэнь! Господи боже!

Просто Маттиола сеет панику, вот и все.

Не могло быть никаких шпионов — никого, кто втайне был бы на стороне Уни. Они нуждались бы в процедурах, чтобы оставаться такими.

Нет, он будет двигаться вперед, невзирая ни на что.

Он уснул.

Прибыли бомбы: связки тонких коричневых цилиндров, с одним черным в середине. Они были сложены в сарае на фабричном дворе У каждой была небольшая металлическая рукоятка — синяя или желтая, — закрепленная сбоку. Синие ручки были тридцатисекундными взрывателями; желтые — четырехминутными.

Одну бомбу они испытали ночью в карьере, где добывали мрамор: закрепили ее клином в расщелине и потянули за ручку синего взрывателя проволокой пятидесятиметровой длины, спрятавшись за штабелем напиленных мраморных блоков. Взрыв получился громовой, и там, где была расщелина, теперь зияла дыра размером в дверь, из нее сыпался мелкий щебень и клубилась пыль.

Они совершали вылазки в горы — все, кроме Базза, — таская на себе нагруженные камнями сумки-ранцы. Капитан Голд научил их заряжать огнестрельное оружие и фокусировать луч у лазерного; научил их быстро выхватывать пистолет, целиться и стрелять по мишеням, прикрепленным к задней стене фабричного корпуса.

— Дадите еще один обед? — спросил Чип у Джулии.

— Не раньше чем через неделю, — сказала она.

Но слова не сдержала, И больше не заговаривала о деньгах. Он тоже не касался этой темы.

Он проводил немало времени с Карлом и убедился, что тот не был шпионом.

Нога Базза почти совсем зажила, и он настаивал на участии в операции.

Прибыли противогазы и остальное снаряжение — оружие, инструменты, ботинки и бритвы, листы пластика, реконструированные сумки-ранцы, часы, мотки крепкой проволоки, надувной плот, лопаты, компасы, бинокли.

— Попробуй-ка меня ударить, — предложил капитан Голд. Чип ударил его и разбил ему губу.

Окончательно подготовка была завершена к ноябрю, затрачен был почти год, но Чип решил еще подождать и отложил операцию до Рождества Христова, чтобы двинуться в '001 во время праздников, когда все придет в движение и нагрузка на аэро-и автопорты, велодорожки и пешеходные аллеи будет максимальной, когда номеры будут чуть более подвижны, чем в норме, и даже «здоровый» сможет иногда пропустить панель сканера и не отметиться.

В воскресенье накануне отправления они перенесли все снаряжение из сарая на чердак и упаковали все в сумки и дополнительные ранцы, которые они распакуют, когда высадятся. Джулия была здесь, находился тут и сын Ларса Ньюмена, Джон, который должен был пойти с ними, чтобы потом пригнать обратно катер ССЭ, пришла и подруга Дувра — Нелла — такая же желтоволосая, как он, блондинка, двадцати двух лет, всем происходящим весьма взволнованная. Заглянул Аши и то же самое сделал капитан Голд.

— Вы все психи, ребята! Ей-ей, настоящие психи! — сказал капитан Голд.

— Проваливай, дуролом, — заявил ему в ответ Базз.

Когда приготовления были закончены, все сумки упакованы, завернуты в пластик и перевязаны, Чип попросил всех, кто не участвовал в операции, покинуть помещение. Он собрал группу в кружок, все уселись на матах.

— Что произойдет, если один из нас будет схвачен? Я много об этом думал, — сказал он. — И вот что я решил. Если хотя бы одного из нас поймают — остальные должны будут возвратиться.

Они посмотрели на него. Базз сказал:

— После всего, что было проделано?!

— Да, — сказал Чип. — У нас не останется никаких шансов на успех, после того как попавшемуся вольют транквилизатор и его допросят доктора. Ведь он расскажет о наших планах проникнуть к Уни через туннель. И потому мы, как можно скорей, но без суеты, воротимся на берег и возьмем одну из лодок. Разумеется, я рассчитываю обнаружить ее в районе нашей высадки.

— О, Христос и Вэнь! — воскликнул Джек. — Было бы понятно, если бы схватили троих или четверых, но из-за одного?!

— Таково мое решение, — сказал Чип. — И оно единственное верное.

Риа сказала:

— А что, если схватят вас?

— Тогда Базз возьмет командование на себя. И ему решать. Но при настоящих обстоятельствах должно быть только так: если кто-то будет пойман, мы все поворачиваем назад.

Карл сказал:

— Вот и будем стараться, чтобы никого не поймали.

— Правильно, — сказал Чип. И встал. — Это все. Как следует выспитесь. До вторника в семь!

— День Вуда, — сказал Дувр.

— Вуддень, вуддень, вуддень, — сказал Чип. — В вуддень, в семь.

Он поцеловал Маттиолу так, как если бы уходил на деловую встречу и рассчитывал через несколько часов вернуться домой.

— Пока, любимая, — только и сказал он.

Она удержала его, щекой прижалась к его щеке и не произнесла ни слова.

Он поцеловал ее еще раз, отвел обнимавшие его руки и подошел к люльке. Ян был занят тем, что силился дотянуться до коробки от сигарет, подвешенной над ним на бечевке. Чип чмокнул его в щечку и сказал ему «пока».

Подошла Маттиола, и он поцеловал ее. Они обнялись, поцеловались, и затем он вышел, не оглянувшись.

Внизу его поджидал Аши на своем мопеде. Он отвез его в Полленсу на причал.

Они все собрались в конторе ССЭ без четверти семь, и покуда подстригали друг другу волосы, подъехал грузовик. Джон Ньюмен с Аши и человек с фабрики перегрузили ранцы и плот на катер, а Джулия распаковала кофе и сандвичи. Мужчины брились.

Потом они надели браслеты и защелкнули замки — все выглядело как настоящее. На браслете Чипа значилось: Езус АУ31Г6912.

Он попрощался с Аши и поцеловал Джулию.

— Упаковывайте свои сумки и готовьтесь скоро путешествовать, — пообещал он.

— Будьте осторожны, — напутствовала она. — И не забывайте Бога.

Чип залез на катер, сел перед грудой ранцев вместе с Джоном Ньюменом и остальными участниками — Баззом и Карлом, Джеком и Риа; странно они выглядели, как из Братства, все одинаково подстрижены и выбриты, все на одно лицо.

Дувр включил мотор, катер медленно отвалил от пирса и пошел к выходу из гавани, затем повернул в направлении слабого оранжевого сияния, исходившего от '91766.

 

Глава 2

В предрассветных белесых сумерках они столкнули с баржи нагруженный ранцами плот и вслед за ними соскользнули в воду сами. Трое толкали плот, трое плыли рядом, ведя наблюдение за высоким и скалистым черным берегом. Они медленно двигались вперед метрах в пятидесяти от берега. Каждые десять минут менялись местами: кто плыл рядом — теперь толкали плот, кто толкал — плыл рядом.

Приблизившись к '91772, они повернули к берегу. Завели плот в маленькую песчаную бухточку, окруженную скалами, выгрузили ранцы и развернули их. Раскрыли вспомогательные сумки и достали из них балахоны, надели их на себя, рассовали по карманам пистолеты, часы, компасы и карты; затем вырыли яму и сложили в нее два пустых ранца и пластиковые обертки, сдутый плот, одежду с Либерти и лопату, которой копали яму. Яму засыпали и утрамбовали сверху и с ранцами на плече и сандалиями в руках тронулись цепочкой по узкой полосе пляжа. Небо светлело, и перед ними постепенно возникли их тени, то нырявшие, то вновь появлявшиеся на неровной каменистой поверхности.

Шедший в конце цепочки Карл принялся насвистывать «Братство могучее». Остальные заулыбались, а шагавший впереди Чип подхватил мелодию. Стали подпевать и остальные.

Вскоре они пришли к лодке — старому голубому катеру, лежавшему на боку в ожидании неизлечимых, что посчитают себя счастливчиками. Чип обернулся и сказал:

— Вот он, если понадобится.

— Не понадобится, — сказал Дувр.

Джек, который шагал за Чипом, тоже обернулся. Потом, пропустив остальных, кинул в катер камнем, но промазал.

Так они шли, время от времени перебрасывая сумки-ранцы с плеча на плечо. Не прошло и часа, как на их пути встретился первый сканер, стоявший к ним тылом.

— Вот мы и опять дома, — сказал Дувр.

Риа застонала, а Базз сказал:

— Привет, Уни, как дела? — и похлопал сканер, проходя мимо, но не касаясь панели браслетом. Он шел не хромая — Чип несколько раз пристально глядел на него, проверяя.

Полоса пляжа стала расширяться. Наконец они дошли до первого мусорного контейнера. Потом их стало попадаться больше и, наконец, вот она — платформа спасателей, громкоговоритель и часы, которые показывали: 6.54 Ср 25 дек 171 г. У. Зигзагом на скалу шли ступеньки с красными и зелеными флажками, привязанными кое-где к стойкам перил.

Они сняли ранцы, разделись, разложили балахоны и улеглись на них отдохнуть под теплеющими лучами поднимающегося солнца. Чип делился с ними соображениями о том, что им следует говорить в обращении к Братству после того, как все закончится. Они обсуждали это и то, до какой степени будет заблокировано ТВ после остановки Уни, и сколько времени займет ремонт.

Карл и Дувр уснули.

Чип лежал с закрытыми глазами и размышлял о проблемах, которые встанут перед Братством после «пробуждения» и о способах их разрешения.

«Христос, Наш Учитель», — раздалось из динамиков ровно в восемь часов, и два спасателя в красных картузах и солнечных очках спустились по зигзагам лестницы на пляж. Один из них подошел к платформе поблизости от группы.

— Веселого Рождества, — поздравил он.

— Веселого Рождества! — дружно отозвались они.

— Можете купаться, если хотите, — разрешил он, забираясь на платформу.

Чип, Джек и Дувр встали и пошли в воду. Они плавали, не отплывая далеко, и смотрели, как номеры спускаются на пляж по лестнице, затем вылезли из воды и опять улеглись.

Когда номеров на пляже набралось душ с полсотни, шестеро встали, оделись в балахоны и вскинули на плечи ранцы. На часах было 8.22.

Чип с Дувром поднялись по лестнице первыми. Они улыбались всем спускавшимся номерам и желали «веселого Рождества» и запросто обошли верхний сканер. Ближайшие к ним номеры находились возле лавочки, спиной к ним.

Остальных они поджидали у фонтана. Поднялись Джек и Риа, следом за ними Базз и Карл.

Они подошли к стоянке велосипедов, в гнездах стояло машин двадцать или двадцать пять. Шесть штук они забрали, положили в багажные корзинки свои ранцы и поехали к началу велодорожки. Там они подождали, непринужденно болтая и улыбаясь, покуда дорожка не окажется пустой, затем плотной группой они миновали сканер, касаясь его браслетами сбоку на тот случай, если кто-нибудь вдруг наблюдал за ними издалека.

Они ехали по направлению к ЕВР 91770 по одному и по двое, далеко растянувшись по дорожке. Первыми ехали Чип и Дувр, державшийся чуть сзади. Он вел наблюдение за встречными велосипедистами и редкими, проносившимися мимо них автомобилями. «Мы сделаем это, — думал он. — Мы сделаем это».

В аэропорт они вошли поврозь и собрались у стенда с расписанием полетов. Номеры окружали их; разукрашенный красно-зелеными флажками зал ожидания был битком набит публикой, шумели голоса, так что рождественская музыка достигала слуха лишь отрывочно. За стеклянной стеной величественно выруливали и разворачивались авиалайнеры, номеры поднимались и опускались сразу по трем эскалаторам.

Время было 9.35. Очередной рейс на ЕВР 00001 был в 11.48.

— Не хотелось бы мне долго торчать здесь, — сказал Чип. — Очевидно, баржа чересчур разогналась, чтобы не опоздать из-за увеличившейся нагрузки и пришла раньше времени, и, если разница была значительна, Уни мог что-то заподозрить.

— Давайте уйдем отсюда, — предложила Риа, — и будем добираться до '001 сколько сможем, а дальше опять на велосипедах.

— Если подождем, мы там будем намного раньше, — сказал Карл. — Здесь не такое уж плохое место, чтобы затеряться.

— Нет, — сказал Чип, глядя на расписание, — пойдемте на рейс в 10.06 на '00020. Это для нас выгоднее всего. Оттуда до '001 около пятидесяти километров. Пойдемте вон в ту дверь.

Они прошли через толпу к качающейся двери в боковой стене зала и потолкались возле ее сканера. Дверь открылась, и в зал вышел номер в оранжевом балахоне. Извинившись, он просунул руку между Чипом и Дувром к сканеру. «Можно», — мигнул зеленый глаз. Номер пошел дальше.

Чип достал из кармана часы и сверил время с часами на стене.

— На посадку — через шестой коридор, — сказал он. — Если там будет не один, а несколько трапов, становитесь в очередь к самому заднему, причем так, чтобы позади вас стояло не меньше шести номеров. Дувр! — Он тронул Дувра за локоть, и они пошли в дверь, ведущую в служебное помещение.

Стоявший там номер в оранжевом сказал:

— Вам не положено тут находиться.

— Уни дал добро, — сказал Чип. — Мы проектировщики аэропорта.

— Три тридцать семь А, — сказал Дувр.

— На будущий год это крыло будут расширять, — объяснил Чип.

— Теперь мне понятно, что вы имели в виду насчет потолка, — сказал Дувр, глядя на потолок.

— Да, — сказал Чип. — Его можно запросто поднять еще на метр.

— На полтора, — сказал Дувр.

— Если не станут помехой коммуникации, — сказал Чип.

Номер оставил их и вышел через ту же дверь.

— Да, — согласился Дувр, — все коммуникации — большая проблема.

— Разрешите, я вам покажу, куда они ведут, — предложил Чип. — Это интересно.

— А как же, конечно, — ответил Дувр.

Они перешли в помещение, где номеры в оранжевой униформе грузили на тележки контейнеры с унипеками и питьем, работая в более быстром темпе, нежели обычно.

— Три тридцать семь А? — спросил Чип.

— Почему бы и нет? — сказал Дувр и показал на потолок, и в то же время оба они расступились, пропуская номера с тележкой. — Вы видите, как тут расположены коммуникации? — спросил он.

— Нам придется поменять всю систему, — сказал Чип. — И здесь тоже.

Они имитировали прикосновение к сканеру и прошли в комнату, где висела спецодежда. Здесь никого не было. Чип закрыл дверь и молча показал на шкафчик, в котором лежали оранжевые балахоны.

Они надели их поверх своих желтых; на сандалии надели бахилы. В оранжевых балахонах продрали карманы, чтобы можно было залезть в карманы своих желтых балахонов.

Вошел номер в белом.

— Хэлло, — приветствовал он. — Веселого Рождества!

— Веселого Рождества! — отозвались они.

— Меня прислали к вам на помощь из '765, — сказал он. На вид ему было лет тридцать.

— Отлично, мы воспользуемся вашей помощью, — сказал Чип.

Номер, расстегивая свой балахон, смотрел на Дувра, застегивающего в этот момент свой.

— А для чего вы под низ надели другие? — полюбопытствовал он.

— Так теплей, — сказал Чип, приближаясь.

Номер, не понимая, повернулся к Чипу.

— Теплей? — переспросил он. — А зачем вам, чтобы было теплей?

— Извини, брат, — сказал Чип и ударил ему под дых. Номер со стоном скрючился, и Чип снизу нанес ему удар кулаком в челюсть. Номер было выпрямился, но тут же чуть не рухнул навзничь. Дувр, однако, успел его подхватить сзади под руки и плавно опустить на пол. Номер лежал с закрытыми глазами, будто спал.

Чип, глядя на него, сказал:

— Слава Христу и Вэню! А ведь сработало.

Они порвали балахон и его обрывками связали номеру руки и ноги, а также завязали рукавом ему рот; потом подняли его и положили в шкаф, где хранился полотер.

Стрелка на часах перескочила с 9.51 на 9.52.

Они завернули свои ранцы в оранжевые балахоны, вышли из комнаты и прошли через помещение, где номеры работали на подготовке контейнеров с унипеками и напитками. В складе они подобрали почти пустую коробку из-под полотенец и сложили в нее свои ранцы. Неся коробку между ними, они вышли через портал на летное поле.

Большой самолет стоял напротив шестого прохода, из самолета по двум трапам спускались номеры. Возле каждого трап-эскалатора стояли номеры в оранжевом, держа тележки с контейнерами и ожидая, пока все выйдут.

Чип и Дувр миновали самолет справа, по диагонали пересекли поле, обошли медленно двигавшуюся уборочную машину и приблизились к ангарам, расположенным в дальнем крыле аэропорта в здании с плоской крышей, расширявшемся в направлении взлетно-посадочных полос.

Они вошли в ангар. Здесь стоял небольшой самолет, а под ним суетились номеры в оранжевом, выгружая из него черную кубическую емкость. Чип с Дувром перенесли коробку к задней стенке ангара, поближе к двери в боковой стене. Дувр открыл ее, заглянул внутрь и кивнул Чипу.

Они вошли и закрыли за собой дверь. Это было складское помещение: стеллажи с инструментами, ряды деревянных обрешеток с бутылями, черные металлические бочки, маркированные «Смаз. масло СГ».

— Лучше и, не придумаешь, — сказал Чип, опуская коробку на пол.

Дувр подошел к двери и встал у косяка, на котором была подвешена дверь. Достал свой пистолет и взял его за ствол.

Чип присел на корточки, развернул один ранец и вынул из него бомбу с четырехминутным взрывателем.

Он раздвинул две бочки с маслом и положил бомбу между ними на ящик ручкой кверху. Достал часы и посмотрел на них. Дувр спросил:

— Сколько осталось?

— Три минуты, — ответил Чип, снова подошел к коробке, все еще с часами в руке, закрыл ранец, обернул его в балахон и закрыл клапаны коробки.

— Что-нибудь отсюда нам может пригодиться? — спросил Дувр, кивнув на стеллаж с инструментами.

Чип было подошел, но тут отворилась дверь, и вошла женщина в оранжевом.

— Здравствуйте, — сказал ей Чип и взял со стеллажа инструмент, а часы спрятал в карман.

— Здравствуйте, — отозвалась женщина, подходя к стеллажу с другой стороны. Поверх него она взглянула на Чипа. — А кто вы такой? — спросила она.

— Ли РП, — ответил Чип. — Меня прислали на помощь из '765. — Он взял с полки еще и кронциркуль.

— Сегодня еще не так худо, — сказала она. — Вот на Рождество Вэня!..

К двери подошел другой номер.

— Мы уже нашли, Пиис, — сказал он. — У Ли было.

— Я у него спрашивала, он ответил, что у него нет, — сказала женщина.

— Да нет, у него было, — сказал второй номер и ушел.

Женщина пошла за ним.

— Он был первый, у кого я спросила, — продолжала настаивать она.

Чип стоял и наблюдал, как медленно закрывается дверь. Дувр, стоявший за ней, взглянул на Чипа и плотно прижал дверь. Чип посмотрел на Дувра, потом на свою руку с инструментами. Она дрожала. Он положил инструменты, глубоко вздохнул и показал все еще дрожавшую руку Дувру; тот улыбнулся и сказал:

— Это весьма недостойно номера.

Чип набрал воздуха в легкие и вынул часы.

— Осталось меньше минуты, — сказал он, вернулся к бочкам и, присев около них, отмотал ленту, придерживавшую взрыватель на предохранителе.

Дувр убрал свой пистолет во внутренний карман нижнего балахона и встал, держась за ручку двери.

Чип не сводил глаз с часов, придерживая рукоятку взрывателя. Наконец сказал:

— Десять секунд.

Он продолжал ждать, и ждать, и ждать. Наконец потянул ручку вверх и резко встал. В тот же момент Дувр открыл дверь. Они вдвоем взяли коробку и вынесли ее со склада, прикрыв за собой дверь.

Они шли с коробкой через ангар.

— Спокойно! — сказал Чип и повернул к самолету, стоявшему напротив шестого прохода, Номеры ехали вверх на трап-эскалаторе.

— А это что такое? — спросил номер в оранжевом с клип-планшетом в руке, идя с ними рядом.

— Нам велено доставить это туда, — сказал Чип.

— Вам Карл приказал? — спросил другой номер, шедший рядом с тем, что был с клип-планшетом. Чип остановился, повернулся к ним и сказал:

— Да. — И пошел с Дувром дальше.

Они поднесли коробку к хвостовому трапу самолета и поставили наземь. Чип встал напротив сканера и посмотрел на панель управления эскалатором. Дувр прошмыгнул через очередь и занял место позади сканера. Таким образом, номеры проходили между ними, касаясь браслетами панели подмигивающего зеленым глазом сканера, и вставали на эскалатор.

К Чипу подошел номер в оранжевом и сказал:

— На эскалаторе дежурю я.

— Карл мне только что велел занять этот пост, — сказал Чип. — Меня прислали на помощь из '765.

— А что, в чем дело? — спросил подоспевший номер с клип-планшетом. — С какой стати вас тут трое?

— Я думал, здесь мое место, — ответил ему номер.

Дрогнул воздух и оглушительный взрыв грянул в ангарах.

Над крылом здания, в котором располагались ангары, вырастал и ширился черный столб дыма. В его клубах перекатывалось оранжевое пламя. Черно-оранжевый град пал на поле и крыши, а номеры в оранжевом разбегались от ангаров, оглядываясь на бушевавший над крышей огонь.

Номер с клип-планшетом с тревогой оглянулся и опрометью бросился бежать в сторону пожара. Второй номер поспешил за ним следом.

Номеры в очереди неподвижно стояли, глядя в сторону ангаров. Чип с Дувром хватали их за руки и подталкивали вперед.

— Не останавливайтесь, — говорили они. — Все продолжают движение! Никакой опасности. Самолет ждет. Касайтесь сканера — и на эскалатор! Пожалуйста, поторапливайтесь. — Они подгоняли номеров к сканеру и на эскалатор, и вот уже рядом оказался Джек.

— Красота, — сказал он, глядя поверх Чипова плеча и делая обманное движение рукой у панели сканера. Вот и Риа, такая же взволнованная, как тогда, когда Чип впервые увидел ее. Вот и Карл, благоговейно-серьезный, и улыбающийся Базз. Дувр двинулся к эскалатору вслед за Баззом; Чип сунул ему завернутый ранец и повернулся к другим номерам в очереди, последним семи или восьми, стоявшим и глазевшим на ангары.

— Не стойте, давайте проходите, — понукал он очередь. — Самолет вас ждет. Сестра!

«Для тревоги нет оснований, — произнес женский голос в динамике. — В ангаре произошла авария, но ситуация под контролем».

Чип подбадривал номеров, не давая им задерживаться перед эскалатором.

— Коснитесь — и вперед! — нетерпеливо говорил он. — Самолет ждет.

«Отбывающие номеры, прошу всех занять место в очереди, — объявил голос. — Номеры, поднимающиеся на борт самолетов, продолжают движение. Перебоев в обслуживании не будет.

Чип сымитировал контакт со сканером и встал на эскалатор позади последнего номера.

Поднимаясь со своим обернутым ранцем под мышкой, он бросил взгляд на ангары: столб дыма принял размазанные очертания; огня больше не было. Он стал опять смотреть прямо перед собой на голубой балахон поднимающегося перед ним номера.

«Весь персонал, за исключением сорок седьмых и сорок девятых, действует в соответствии с назначением, — продолжал вещать из динамика женский голос. — Весь персонал обязан действовать согласно распорядку. Ситуация под контролем».

Чип вошел в самолет, и дверь за ним задвинулась.

«Перебоев в обслуживании…» — Тут голоса не стало. Номеры стояли в салоне, в смущении глядя на занятые места.

— Из-за праздников приходится брать пассажиров сверх обычной нормы, — сказал Чип. — Проходите вперед и попросите пассажиров с детьми взять детей на колени. Ничего не поделаешь.

Пассажиры двинулись вперед по проходу, поглядывая по обе стороны от прохода.

В последнем ряду за раздатчиками сидела пятерка Чипа. Дувр забрал свой ранец с крайнего кресла у прохода, и Чип сел. Дувр сказал:

— Неплохо.

— Мы еще не взлетели, — боясь сглазить, сказал Чип.

Салон заполнился голосами пассажиров: номеры обсуждали происшествие, новость передавалась от ряда к ряду. Часы показывали 10.06, но самолет стоял на месте.

10.07!

Шестеро переглянулись и стали опять «нормально» смотреть прямо перед собой.

Самолет дрогнул и тронулся; мягко покачиваясь с крыла на крыло, выкатился на полосу и пошел, набирая скорость, на разгон. Все быстрей, быстрей. Свет в салоне померк, и засветились экраны ТВ.

Они посмотрели «Житие Христа» и не менее старую ленту «Братство созидает». Они пили чай и коку, но есть было нечего — из-за слишком раннего вылета унипеки не были доставлены на борт. У них в ранцах был сыр, но достать его было нельзя, это увидели бы номеры, подходившие к раздавальщикам. Чип с Дувром потели в своих двойных балахонах. Карл дремал, а Риа и Базз, сидевшие по бокам от него, тормошили его, не давая уснуть совсем.

Полет длился сорок минут.

Когда на табло появилась надпись «ЕВР 00020», Чип с Дувром поднялись со своих кресел и встали у баков с питьем. Они нажали кнопки дозаторов, и чай с кокой полился в сток. Самолет совершил посадку, пробежал по полосе и встал, номеры начали выходить. После того, как мимо Чипа и Дувра прошло несколько десятков пассажиров, они подняли опорожненные контейнеры из-под чая и коки, поставили их на пол, взяли свертки с ранцами, открыли крышки и положили ранцы в контейнеры. Поднялись с кресел остальные четверо, и вся шестерка направилась к выходу. Чип, прижимая к груди контейнер, сказал пожилому номеру:

— Прошу извинить нас! — И вышел на площадку трапа. Остальная группа следовала вплотную за ним. Дувр, который нес второй контейнер, сказал номеру:

— Пожалуйста, подождите, пока я сойду с эскалатора. — Номер кивнул со смущенным видом.

У подножия эскалатора Чип прислонил запястье к сканеру и встал, заслонив его от взглядов номеров в зале ожидания. Перед ним прошли Базз, Карл и Риа с Джеком — все, разумеется, лишь имитировали контакт, а Дувр, наклонившись над сканером, кивнул пассажиру, ожидавшему наверху.

Четверо прошли в зал прибытия, а Чип с Дувром пошли через поле к порталу и через него — в зону складов. Поставив в сторонку контейнеры, вынули из них ранцы и юркнули в проход между штабелями пустых тарных ящиков. Там они нашли укромное местечко, сняли с себя оранжевые балахоны и бахилы.

Склад они, надев ранцы, покинули через качающиеся двери. Остальные поджидали их возле сканера. Из аэропорта выходили попарно. Здесь была почти такая же толчея и сутолока, как в '91770. Встретились у велосипедной стоянки.

К полудню они были уже северней '00018. Здесь они подкрепились сыром на лужайке между велодорожкой и рекой Свободы, текшей среди горных хребтов с величественными снеговыми вершинами. За едой они посмотрели на карту. По их расчетам к ночи они должны были попасть в парковую зону в нескольких километрах от входа в туннель.

Еще не было четырех часов, когда они подъехали к '00013. Здесь Чип обратил внимание на приближавшуюся к ним на велосипеде девочку лет двенадцати, которая пристально всматривалась в лица всех едущих в северном направлении. Когда он поймал ее взгляд, выражение ее лица было, как у взрослого номера, готового незамедлительно прийти на помощь недужному брату. Чуть позже им попалась еще велосипедистка с таким же озабоченным лицом, вглядывавшаяся в лица встречных. Это была пожилая женщина с цветами в багажной корзинке. Он улыбнулся ей, когда она проезжала мимо, и вновь устремил взгляд вперед. Ни на велодорожке, ни на шоссе рядом не было заметно ничего особенного. В нескольких сотнях метров впереди и дорожка и шоссе сворачивали направо в объезд электростанции.

Он съехал на траву, слез с машины и остановил членов своей группы. Они закатили свои велосипеды подальше в траву. Это была последняя парковая зона перед городом: луг, на нем столы для пикников, а дальше — лесистый горный склон.

— Мы никогда не доедем до места, если станем каждые полчаса останавливаться, — сказала Риа.

Они уселись на траву.

— Я думаю, там наверху впереди они проверяют браслеты, — сказал Чип. — Они с телекомпами и в балахонах с красными крестами. Мне встретилось двое таких, и вид у них был, будто они норовили засечь «больного». Известный вам вид — «могу-ли-вам-помочь».

— Гадо, — сказал Базз.

Джек сказал:

— Во имя Христа и Вэня, Чип, если мы начнем волноваться по поводу выражения физиономий номеров, то нам есть смысл развернуться и ехать домой.

Чип поглядел на него и сказал:

— Проверка браслетов не так уж маловероятна. По-моему, Уни уже должно быть известно, что взрыв на '91770 не случайность, и он вполне мог догадаться, почему это произошло. Эта дорога — кратчайший путь из '020 к Уни. Примерно в двенадцати километрах отсюда первый крутой поворот.

— Ладно, пускай они проверяют браслеты, — сказал Джек. — Но, спрашивается, для чего у нас, гадство, пистолеты?

— Вот именно! — поддержала мужа Риа.

В спор вступил Дувр:

— Если мы начнем палить без разбора, то придется перестрелять всю велодорожку.

— Тогда бросим позади себя бомбу, — сказал Джек. — Мы должны ехать вперед, а не просиживать задницы, как шахматисты. Эти обалдуи ведь и так полумертвые — какая разница, если мы несколько штук пристрелим? Этим мы поможем всем остальным, разве я не прав?

— Оружие и бомбы у нас на крайний случай, когда без них нельзя будет обойтись, — сказал Чип и обратился к Дувру: — Пройди вон туда леском, посмотри, может, увидишь, что там за поворотом.

— Хорошо, — согласился Дувр, встал и пересек лужайку. По дороге что-то подобрал с земли, отнес в мусорник и пошел дальше, за Деревья. Его желтый балахон помелькал и смешался с желтизной и зеленью склона.

Вскоре он окончательно исчез из виду. Чип достал свою карту.

— Черт! — выругался Джек.

Чип не ответил. Он рассматривал карту.

Базз потер ногу и резко отнял от нее руку.

Джек дергал травинки. Сидевшая рядом с ним Риа наблюдала за мужем.

— И что, по-твоему, нам делать, — спросил Джек, — если они там проверяют браслеты?

Чип оторвался от карты и, подумав, ответил:

— Мы отъедем немного назад и обойдем их восточней.

Джек вырвал клочок травы побольше и отшвырнул его.

— Пошли, — сказал он Рие и встал. Она вскочила и встала рядом с ним, их глаза горели.

— Куда вы собрались? — спросил Чип.

— Вперед. В соответствии с нашими планами, — сказал Джек, глядя на него сверху. — Парковая зона близко от туннеля. Мы будем вас ждать до рассвета.

— Сядьте, где сидели! — приказал Карл.

Чип сказал:

— Вы пойдете со всеми вместе, когда я дам команду идти. Вы с самого начала согласились меня слушаться.

— Я передумал, — сказал Джек. — Я больше не желаю подчиняться твоим приказам, как не желаю слушаться и Уни.

— Ты что, хочешь провалить все дело? — спросил Базз.

Риа сказала:

— Это вы все провалите! «Остановиться», «вернуться», «обойти»! Если собрались что-то сделать, так делайте!

— Садитесь и ждите возвращения Дувра, — сказал Чип.

Джек усмехнулся.

— Ты хочешь меня силой заставить? — сказал он. — Прямо вот здесь, на виду у Братства? — Он дал знак Рие, они подняли свои велосипеды и укрепили ранцы на багажниках.

Чип встал и положил карту в карман.

— Мы не можем разбиваться на части, — сказал он. — Уймитесь и минуту подумайте. Слышишь, Джек? Как мы узнаем, что…

— Ты всего боишься, — сказал Джек. — А я хочу пройти по этому туннелю. — Он повернулся и толкнул велосипед вперед. Риа повела свой рядом, и они направились к дорожке.

Чип сделал пару шагов, но остановился, стиснув зубы, и сжал руки в кулаки. Ему хотелось закричать на них, выхватить пистолет и заставить вернуться, но там ехали велосипедисты, на лужайке неподалеку номеры расположились на привал.

— Ничего не поделать, Чип, — сказал Карл, а Базз сказал:

— Братобойцы, что с них взять.

На обочине велодорожки Джек и Риа сели на велосипеды. Джек помахал и крикнул:

— Пока! Увидимся в холле на ТВ!

Риа тоже помахала, и они нажали на педали.

Базз и Карл помахали им вслед.

Чип снял с велосипеда свой ранец и закинул его на плечо. Взял еще один ранец и кинул его на колени Баззу.

— Карл, останешься здесь, — сказал он. — Базз — за мной!

Он направился к лесу, но сразу понял, что идет слишком быстро, резко, «ненормально». Но подумал: «Да разборись оно все!» Он стал подниматься по склону, в ту же сторону, где скрылся Дувр. «Да будь они Богом ПРОКЛЯТЫ!»

Базз догнал его.

— Во имя Христа и Вэня, ты ранцы так не бросай!

— Да будь они Богом прокляты! — вслух повторил Чип. — Я с первого взгляда понял, что они нам нагадят! Но я закрыл на это глаза, потому что сам готов был схватиться с любым — будь я Богом проклят! Это моя вина. Моя.

— А может, нет никакой проверки, и они будут нас ждать в парковой зоне, — предположил Базз.

Впереди за деревьями промелькнуло что-то желтое — это спускался по склону Дувр. Он остановился, потом, увидев их, подошел.

— Ты прав, — сказал он. — Доктора на земле, доктора в воздухе.

— Джек и Риа ушли, — сказал Чип.

Дувр вытаращил на него глаза и спросил:

— И ты их не остановил?!

— А как? — со злости закричал Чип. Он взял Дувра за руку и развернул его кругом. — Показывай нам дорогу, — велел он.

Дувр быстро повел их между деревьев вверх по склону.

— Через заслон им ни за что не пройти, — на ходу говорил он. — Там развернут целый медцентр, и все перегорожено барьерами, чтобы велосипеды не могли ни свернуть, ни объехать.

Они вышли из-за деревьев на скалистый склон. Базз старался не отставать.

Дувр сказал:

— Ложитесь, не то нас увидят.

Они плюхнулись на животы и поползли вверх по склону к его кромке.

Внизу лежал город '013, его белые кубы и призмы чисто и ярко светились на солнце, блестели вьющиеся среди них рельсовые пути и автомагистрали с блестками мчавшихся машин. Река перед городом образовала излучину и дальше текла на север, голубая и грациозная, с неспешно дрейфующими прогулочными лодками и вереницами барж, проходящими под мостами.

Внизу они увидели полукруглую, окруженную каменными стенами площадку, куда заворачивала велодорожка. Она шла с севера, огибала электрозарядную станцию и там раздваивалась — одна ее ветка проходила над автодорогой и потом по эстакаде вела к городу, другая же пересекала лежащую внизу площадку и шла вдоль восточного берега реки, чтобы далеко впереди снова слиться с первой веткой.

Перед развилкой барьеры разделяли подъезжавших велосипедистов на три потока, каждый проходил сквозь группу номеров в балахонах с красными крестами, стоявшими рядом с невысоким, необычного вида сканером. В воздухе на антигравах висели три номера — по одному над каждой группой. Две машины и вертолет стояли наготове у ближнего к дороге края площадки. Несколько номеров в балахонах с крестами стояло возле очереди велосипедистов, уезжавших из города, подгоняли их, когда те мешкали, глазея на тех, кто проходил через сканеры.

— О, Христос, Маркс, Вуд и Вэнь, — пробормотал Базз.

Чип, пока смотрел, раскрыл свой ранец.

— Они должны быть где-то в очереди, — сказал он, достал из ранца бинокль, приложил к глазам и навел на резкость.

— Вон они, — сказал Дувр. — Видишь, ранцы в корзинах?

Чип посмотрел в указанном направлении и увидал Джека с женой. Они медленно ехали рядом по проходу между двумя барьерами. Джек смотрел вперед, и губы у него шевелились, Риа кивала. За руль они держались одной левой рукой, их правые руки были опущены в карманы.

Чип передал бинокль Дувру и опять занялся ранцем.

— Мы должны помочь им пройти через заслон, — сказал он. — Если им удастся переехать через мост, то в городе у них будет шанс затеряться.

— Они собрались стрелять, когда будут проходить через сканер, — сказал Дувр.

Чип дал Баззу бомбу с синим взрывателем и сказал:

— Сними ленту и потяни за ручку, когда я тебе скажу. Постарайся кинуть ее поближе к вертолету; ухлопаешь двух зайцев одним выстрелом.

— Надо сделать это до того, как они поднимут стрельбу, — посоветовал Дувр.

Чип забрал у него бинокль и стал наблюдать. Он нашел Джека и Риа. Оценил длину очереди перед ними — приблизительно пятнадцать велосипедов было между ними «и контролерами у сканеров.

— У них пулевые или лазерные? — спросил Дувр.

— Пулевые, — сказал Чип. — Не волнуйся, я точно рассчитаю момент. — Он наблюдал за очередью медленно движущихся велосипедистов, прикидывая скорость.

— Все-таки, они наверняка выстрелят, — сказал Базз. — Забавы ради. Ты видел этот огонек в глазах у Риа?

— Приготовься! — приказал Чип. Он выждал, покуда Джек с Риа оказались пятыми от сканера. — Дергай! — скомандовал он.

Базз потянул за ручку и кинул бомбу в сторону от себя, незаметным движением. Она ударилась о камень, кувырком покатилась вниз, подскочила в воздух и упала рядом с вертолетом.

— Отходи, — велел Чип. Он еще раз взглянул в бинокль на Джека и Риа, они были уже третьими от сканера, вид у них был напряженный, но невозмутимый. Чип втиснулся между Баззом и Дувром. — Вид у них такой, будто едут в гости, — сказал он.

Они ждали, прижавшись к камню. Взрыв прогремел, и дрогнул скалистый склон. Внизу крушился и скрежетал металл. Сразу стало тихо и запахло динамитной гарью. Потом раздались голоса, сперва тихо, затем все громче и громче!

— Вон те двое! — крикнул кто-то.

Они подползли к гребню.

Два велосипедиста во весь опор катили к мосту. Все другие стояли; велосипедисты в очереди одной ногой опирались на землю, повернув голову к вертолету — он накренился на один бок и дымился. Затем все повернулись и стали смотреть на мчавшихся к мосту. За ними бежали номеры в балахонах с красными крестами. Трое номеров воздушного наблюдения повернулись и тоже полетели к мосту.

Чип навел бинокль на пригнутые к рулям велосипедов спины Джека и Риа. Они изо всех сил жали на педали, но, казалось, не двигались с места. Облако серебристого тумана, вырвавшееся из цилиндра номера, настигшего их сверху, отчасти скрыло их.

— Он их достал! — воскликнул Дувр.

Риа стала, расставив ноги, на своем велосипеде; Джек через плечо смотрел на нее.

— Только Риа, но не Джека, — сказал Чип.

Джек остановился, поднял пистолет и прицелился вверх. Его рука дважды дернулась.

Человек в воздухе скрючился (до наблюдавших донеслись звуки двух выстрелов), истекающий белым паром цилиндр выпал из его рук.

Номеры на велосипедах кинулись с моста в обоих направлениях, пешие бежали с расширенными от ужаса глазами по боковым пешеходным мосткам.

Риа сидела рядом с велосипедом. Она крутила головой, лицо у нее было влажное и блестело. Было видно, что ей худо. Номеры в красно-крестных балахонах сгрудились над ней и скрыли ее.

Джек с пистолетом в руке смотрел и широко разевал рот, жадно хватая им воздух, смешанный с серебристым туманом. «Риа!» — донеслось до Чипа тоненько и далеко. Джек поднял пистолет («Риа!» — снова услышал Чип) и стрелял, стрелял, стрелял.

Другой номер в воздухе скрючился и выронил свой баллон. По пешеходной дорожке стала растекаться красная лужица.

Чип опустил бинокль.

— Противогаз! — напомнил Базз. У него тоже был бинокль. Дувр лежал, уткнув лицо в руки.

Чип сидел и смотрел вниз на узкий опустевший мост с велосипедистом в голубом балахоне, съезжавшим с его середины, на его воздушного преследователя; на двоих мертвых или умиравших номеров, медленно поворачивавшихся в воздухе и относимых ветерком; на номеров в краснокрестных балахонах, шагающих теперь цепью во всю ширину моста; один из них поддерживал номера в желтом подле лежавшего велосипеда — это была Риа. Обхватив за плечи, он повел ее назад, к площадке с заслоном.

Велосипедист остановился и посмотрел назад — на краснокрестных. Затем отвернулся и перегнулся через руль своего велосипеда. Номер в воздухе подлетел поближе к нему и нацелил на него свой газомет; вырвалась густая белая струя и накрыла велосипедиста.

Чип еще раз поднес к глазам бинокль.

Джек в противогазе, наклонился влево в серебристом тумане и положил на мост бомбу. Затем нажал на педали, но забуксовал, поскользнулся и упал. Он приподнялся, опершись на руки, велосипед оставался у него между ног. Ранец выпал из корзины и лежал рядом с бомбой.

— О, Христос и Вэнь, — сказал Базз.

Чип отложил в сторону бинокль, посмотрел на мост, затем обмотал ремешком бинокль.

— Сколько? — спросил Дувр, глядя на него.

— Трое, — сказал Чип.

Взрыв был ослепительный, оглушительный и долгий. Чип смотрел на Риа, которая шла от моста, сопровождаемая краснокрестным. Она не оборачивалась.

Дувр, стоявший на коленях и наблюдавший за происходящим, повернулся к Чипу.

— Весь его ранец грохнул, — сказал Чип. — А Джек сидел рядом с ним. — Он убрал бинокль в ранец и закрыл его. — Надо отсюда сматываться, — сказал он. — Кончай, Базз. Пошли.

Он хотел сказать, что незачем туда смотреть, но все же посматривал, пока они не ушли со склона.

Мост был черный, посреди была дыра от взрыва. Лежало велосипедное колесо и какие-то железки. К месту медленно приближались краснокрестные. Голубые клочки балахона лежали на мосту и плыли по воде.

Они вернулись к Карлу и рассказали ему, что произошло. Вчетвером, оседлав свои велосипеды, они поехали на юг. Через несколько километров началась парковая зона. Найдя ручей, они напились из него и умылись.

— Теперь будем возвращаться? — спросил Дувр.

— Нет, — сказал Чип, — не все.

Они в недоумении посмотрели на него.

— Я говорил, что мы вернемся, потому что если кто-то из нас оказался бы в плену, я хотел, чтобы он в это поверил и рассказал на допросе. Скорей всего, Риа сейчас так и говорит им. — Он взял сигарету, которую они курили по очереди — несмотря на риск, что табачный запах может отнести далеко, — затянулся и передал ее Баззу. — Одному из нас придется пойти обратно, — продолжал он. — Во всяком случае, я надеюсь, что пойдет только один — взорвать одну или две бомбы между этим местом и побережьем и забрать лодку, чтобы все выглядело, будто мы действуем в соответствии с планом. Остальные, скрываясь в парковой зоне, будут пробираться поближе к '001, с тем чтобы через пару недель подойти к туннелю.

— Хорошо, — сказал Дувр, и Базз добавил:

— А я никогда и не думал, что был смысл так легко отказаться от нашего замысла.

— Хватит ли троих? — спросил Карл.

— Откуда мне знать, пока не попытаемся? — сказал Чип. — А шестерых было достаточно? Возможно, это окажется по силам одному, а возможно, не справиться и дюжине. Но коли уж мы зашли так далеко, клянусь, я это узнаю.

— Я пойду с тобой, — сказал Карл. И Базз сказал:

— Я тоже пойду с тобой.

— И я тоже, — сказал Дувр.

— Ладно, — сказал Чип. — То, что у троих больше шансов на успех, мне хорошо известно. Карл, тебе предстоит идти обратно.

Карл посмотрел на него:

— Почему именно я?

— Потому что тебе сорок три, — сказал Чип. — Прости, брат, но ничего лучшего я придумать не могу, чтобы обосновать свое решение.

— Чип, — сказал Базз, — я вот что хочу сказать: за последние несколько часов нога моя здорово разболелась. Я могу и вернуться, и идти дальше, но я подумал, что тебе следует это знать.

Карл передал Чипу сигарету. Она была почти докурена, и он бросил окурок наземь.

— Хорошо, Базз, лучше, если этим одним будешь ты, — сказал он. — Сперва побрейся. Нам всем надо бы побриться, на случай, если на кого-нибудь наскочим.

Они брились, потом Чип с Баззом разрабатывали кратчайший маршрут к побережью, до которого отсюда было триста километров. Баззу надлежало взорвать бомбу в аэропорту '00015 и еще одну невдалеке от моря. У него было на всякий случай две запасных, остальные он отдал Чипу.

— Если повезет, завтра к ночи будешь на лодке, — сказал Чип. — Но когда будешь ее брать, сперва убедись, что никто не считает головы. Передай Джулии и Маттиоле, что две недели мы будем скрываться, а возможно, и дольше.

Базз со всеми попрощался за руку, пожелал всем удачи, взял велосипед и исчез.

— Мы некоторое время побудем здесь и по очереди поспим, — сказал Чип. — Вечером пойдем в город за унипеками и питьем.

— Унипеки, — разочарованно промычал Карл, а Дувр сказал:

— Это будут до-олгие две недели.

— Нет, не будут, — сказал Чип. — Я сказал это на случай, если Базза изловят. Я полагаю, мы обтяпаем все за четыре или пять дней.

— О, Христос и Вэнь! — сказал Карл с улыбкой. — Ты — голова!

 

Глава 3

Там они пробыли два дня — отсыпались, ели, брились и тренировались в борьбе, играли в детские игры в слова, разглагольствовали о демократических правительствах и сексе, о пигмеях в экваториальных лесах. На третий день, в воскресенье, они двинулись на север. На подступах к '00013 они остановились и поднялись на склон, господствующий над площадкой у моста горы. Мост был частично восстановлен и обставлен барьерами. Велосипедисты проезжали по площадке в обоих направлениях; не было ни докторов, ни сканеров, ни вертолета, ни машин. Там, где в прошлый раз стоял вертолет, был квадрат новенького розового покрытия.

Около полудня они прошли '001 и полюбовались издали белым храмом Уни, находившимся по соседству с Озером Вселенского Братства. Затем они вошли в парковую зону за городом.

К вечеру, в сумерках, они спрятали в яме и замаскировали ветками свои велосипеды и, взяв на плечи ранцы, миновали сканер у дальней границы парковой зоны и вышли на травянистые склоны горы Маунт-Лав. Они шли быстро, в башмаках и зеленых балахонах, с биноклями и противогазами, висящими на шее. Все держали свои пистолеты наготове. Темнота сгущалась, склон делался более скалистым и неровным, и они убрали оружие в карманы. Время от времени они останавливались, и Чип сверял направление по компасу, освещая его прикрытым рукой фонариком.

Они подошли к первому предполагаемому месту входа в туннель, разделились и стали искать, осторожно пользуясь фонарями. Но не нашли.

Они направились ко второму месту, в километре на северо-восток. Из-за горы вылезла половинка луны, тускло осветив ее; они тщательно обследовали подножие горы, как и каменистый склон перед ним.

Склон стал ровным, даже гладким, но лишь на той полосе, где они шли, и они догадались, что двигаются по дороге! По старой, местами заросшей мелким кустарником и травой дороге. Позади них она, извиваясь, спускалась в парковую зону; впереди — вела в складчатое ущелье.

Путешественники переглянулись и опять достали оружие. Сойдя с дороги, они медленно, гуськом двигались вдоль обочины ближе к склону горы — впереди Чип, за ним Дувр и, наконец, Карл, — придерживая для бесшумности ранцы и не расставаясь с пистолетами.

Подойдя к складке горы, они остановились, прислушиваясь.

Оттуда не доносилось ни звука.

Они подождали, напряженно вслушиваясь в тишину, и затем Чип, оглянувшись на остальных, надел противогаз.

Остальные сделали то же самое.

Чип ступил в расселину с пистолетом наготове. Дувр и Карл шли по бокам Чипа.

Внутри была глубокая ровная площадка, а напротив, у подножия каменной стены, находился гладко обтесанный вход в большой туннель.

Похоже, его совсем не охраняли.

Они сняли маски противогазов и через бинокли разглядывали отверстие. Осмотрели они и возвышавшуюся над ним гору и, чуть пройдя вперед, вогнутые полуохватывающие складку стены и овал неба над ними.

— Базз, должно быть, добросовестно сделал свое дело, — предположил Карл.

— Или, напротив, худо, и его схватили, — сказал Дувр.

Чип снова глядел через бинокль на входное отверстие туннеля. По краю оно было отделано стеклянно-глянцевитым материалом, а внизу рос хилый бледно-зеленый кустарник.

— Все это смахивает на лодки на берегу, — сказал он. — Мол, извольте, залезайте, все открыто настежь.

— Думаешь, туннель приведет нас обратно на Либерти? — пошутил Дувр, и Карл рассмеялся.

Чип сказал:

— Тут может быть расставлено полсотни невидимых капканов, а когда мы их заметим, будет поздно. — Он опустил свой бинокль.

Карл сказал:

— Может, Риа ничего не сказала.

— Когда тебя будут допрашивать в медцентре, ты расскажешь все, — сказал Чип. — Но даже если она и не сказала, разве он не должен быть закрыт? Зачем тогда мы тащили инструменты?

— Должно быть, им еще пользуются, — предположил Карл.

Чип рассматривал входное отверстие.

— Нам никогда не поздно повернуть назад, — сказал Дувр.

— Да, конечно, пойдемте, — сказал Чип.

Они огляделись вокруг, опять надели противогазные маски и стали медленно пересекать площадку. Признаков газовой атаки не было, не раздавалось сигналов тревоги, в небе не появились патрули на антигравах.

Они подошли к отверстию туннеля и осветили его своими фонарями. Свет трепетал и искрился на высоком, отделанном блестящим пластиком, округлом своде на всю видимую глубину туннеля, но конца туннеля не было видно, просто дальше начинался уклон. По середине прохода шли два широких стальных рельса, а между ними двухметровая черная полоса скалы без пластикового покрытия.

Они еще раз посмотрели назад на площадку перед входом, окинули взглядом каменную разделку свода. Теперь они вошли в собственно туннель, посмотрели друг на друга, сняли маски и принюхались.

— Ладно, — сказал Чип. — Готовы идти?

Карл ответил утвердительным кивком, а Дувр сказал с улыбкой:

— Пошли.

Постояв секунду, они двинулись между рельсами по гладкому черному камню.

— А как с воздухом, нормально? — спросил Карл.

— Если нет, то у нас есть маски, — сказал Чип. Он посветил фонарем на часы. — Без пятнадцати десять, — сказал он. — На месте мы должны быть около часа ночи.

— Уни уже встанет, — пошутил Дувр.

— А мы снова уложим его спать, — сказал Карл.

Туннель постепенно начинал уходить вниз. Они остановились и осмотрелись — пластиковое покрытие свода уходило все дальше и дальше, покуда его мерцание не терялось в черной непрогляди.

— О, Христос и Вэнь! — сказал Карл.

Они пошли дальше, шагая плечом к плечу в промежутке между рельсами, и шаг их становился все шире и быстрей.

— Надо было взять велосипеды, — сказал Дувр. — Катили бы себе под горку.

— Давайте поменьше разговаривать, — сказал Чип. — И светить одним фонарем по очереди. Сейчас давай ты, Карл.

Дальше шли молча. Дорогу освещал Карл. Бинокли были убраны в ранцы.

Чип нутром чувствовал, как Уни прислушивается к ним, регистрирует вибрацию их шагов или тепловое излучение их тел. Смогут ли они преодолеть оборону, которую тот, вне всякого сомнения, привел в полную готовность, одолеют ли номеров-охранников, выдержат ли газовую атаку? Был ли прок от их противогазов? Упал ли Джек оттого, что слишком поздно надел маску или было бесполезно ее надевать?

Но теперь время вопросов миновало, сказал себе Чип. Теперь настало время идти вперед. Они встретят то, что им было уготовано, и сделают все от них зависящее, чтобы проникнуть к холодильникам и взорвать их.

Сколько номеров окажутся невинными жертвами операции? Быть может, удастся вообще не применять оружие, а достаточно будет лишь пригрозить им, и этого хватит, чтобы остановить номеров, готовых беззаветно помочь своему Уни в минуту опасности? Нет, навряд ли.

Жертвы будут — иного пути нет.

Он стал думать о Маттиоле, о Янике, об их комнате в Нью-Мадриде.

Температура в туннеле заметно понизилась, но воздух оставался чистым.

Они все дальше углублялись под округлость пластикового свода, в чернейшую непроглядь с убегающими вперед рельсами. «Мы здесь, — подумалось ему. — Сейчас. Мы свершаем свое дело».

Через час они остановились отдохнуть. Присев на рельсы, разделили между собой унипеки и пустили по кругу фляжку с чаем. Карл сказал:

— Я руку отдал бы за глоток виски.

— Я тебе куплю целый ящик, когда вернемся, — сказал Чип.

— Будешь свидетелем, — сказал Карл Дувру.

Посидев несколько минут, они поднялись и продолжили путь. Дувр шел по рельсу.

— Вид у тебя уверенный — хоть куда, — заметил Чип, осветив его фонариком.

— А я уверен в успехе, — сказал Дувр. — А ты разве нет?

— Да, конечно, — сказал Чип, осветив впереди дорогу.

— Я чувствовал бы себя лучше, будь нас шестеро, — сказал Карл.

— Я тоже, — ответил Чип.

Дувр все же вел себя как-то непонятно, вдруг подумалось Чипу. Когда Джек поднял стрельбу, Дувр в страхе закрыл лицо руками. А теперь, когда стрелять вскоре придется им — быть может, даже убивать, — он был весел и беспечен. Возможно, это была бравада, которой он хотел скрыть тревогу и беспокойство. А возможно, так себя проявляли его двадцать пять или двадцать шесть лет, сколько там ему было?

Они шагали, изредка перекидывая с плеча на плечо свои ранцы.

— Вы уверены, что эта труба где-нибудь закончится? — спросил Карл.

Чип посветил на часы.

— Одиннадцать тридцать, — сказал он. — Должно быть, половину мы уже прошагали.

Они продолжали идти под округлым пластиковым сводом. Стало чуть теплей.

Без четверти двенадцать они сделали еще одну остановку, но почувствовали беспокойство и через минуту встали и пошли дальше.

В абсолютной темноте вдруг блеснул свет, и Чип выхватил свой пистолет.

— Погоди, — сказал Дувр, коснувшись его руки, — это мой свет. Гляди! — Он выключил свой фонарь и снова включил. Повторил это несколько раз, и, действительно, дальний отблеск вспыхивал и гас в том же ритме. — Это конец туннеля или что-то лежит на рельсах.

Они прибавили шагу. Карл тоже достал пистолет. Отблеск, слегка перемещаясь вверх и вниз, казалось, находился от них на том же расстоянии, оставаясь слабым и таинственным.

— Он удаляется от нас, — сказал Карл.

Но вскоре он как-то неожиданно приблизился и стал ярче.

Они остановились, надели маски противогазов и двинулись дальше.

И оказались перед стальным диском, перекрывавшим туннель до самого свода.

Они подошли близко, но не прикасались к преграде. Было видно, что эта задвижка способна перемещаться по направляющим вверх. Внизу в ней были выемки для рельсов.

Они опять опустили маски. Чип поднес свои часы под свет фонаря Дувра…

— Без двадцати час, — сказал он. — Быстро дошли.

— Может, это не конец. Может, за перегородкой туннель идет дальше, — сказал Карл.

— Думай, как тебе нравится, — сказал Чип, пряча в карман пистолет и скидывая ранец. Он поставил его на каменный пол, опустился рядом на одно колено и расстегнул. — Дувр, посвети-ка, — попросил он. — Карл, не прикасайся!

Карл, глядя на задвижку, спросил:

— Думаешь, она под напряжением?

— Дувр! — снова позвал Чип.

— Сейчас, — сказал Дувр.

Он отступил на несколько метров и направил на них луч своего фонаря. В луче сверкнул конец его лазерного пистолета, направленного на них.

— Тихо! Ничего с вами не случится, — сказал он. — Ваше оружие вам не пригодится. Бросьте пистолеты, Карл и Чип, они не действуют. Покажите мне ваши руки, поднимите их за головы и встаньте.

Над лучом фонаря Чип увидел светлый контур: это была подстриженная белокурая голова Дувра.

Карл спросил:

— Это что — шутка, или как?

— Брось пистолет, Карл, — сказал Дувр. — И ранец свой тоже поставь. Чип, покажи руки.

Чип показал пустые руки, поднял их за голову и встал. Брякнул о камень пистолет Карла, и бухнулся рядом его ранец.

— В чем дело? — спросил он, обращаясь к Чипу. — Что он делает?

— Он — шпион, — сказал Чип.

— Что, что?!

Маттиола была права. В группе был шпион. Но только не Дувр! Это было немыслимо. Не могло этого быть.

— Руки за голову, Карл, — повторил Дувр. — Теперь оба повернитесь лицом к стене.

— Братобоец, — сказал Карл.

Они повернулись лицом к стальной задвижке, держа руки за головой.

— Дувр, — сказал Чип. — Во имя Христа и Вэня.

— Ублюдок сопливый, — продолжал ругаться Карл.

— Вам ничего не сделают, — успокоил их Дувр. Задвижка заскользила кверху — и за ней оказалась длинная комната с бетонными стенами. Рельсы доходили до ее половины и там заканчивались. В дальнем конце помещения были видны две стальные двери.

— Шесть шагов вперед и остановиться, — приказал Дувр. — Вперед! Шесть шагов.

Они отсчитали шесть шагов и остановились.

Позади них брякнули пряжки ранцев.

— Лазер наведен на вас, — сказал Дувр.

Голос шел снизу — Дувр присел на корточки. Они переглянулись. В глазах Карла стоял немой вопрос; Чип покачал головой, тоже ничего не понимая.

— Порядок, — сказал Дувр, его голос теперь слышался нормально, с высоты его роста. — Прямо вперед!

Они прошли через помещение, и стальные двери в его конце раздвинулись. За ними была белая стена.

— Вперед и направо! — скомандовал Дувр.

Они прошли в дверь и свернули направо, в длинный белый коридор, конец которого замыкала одностворчатая стальная дверь, и рядом с ней — сканер. Правая стена коридора была белая, сплошная, левая же прерывалась равноудаленными друг от друга стальными дверями, их было около десяти, при каждой имелся сканер.

Чип с Карлом, держа руки за головой, шагали по коридору. «Дувр! — размышлял Чип. — Первый, к кому он пошел!» А собственно говоря, почему бы и нет? Он был так яростно настроен против Уни в тот день на катере «ССЭ»! Ведь именно Дувр сказал им, Чипу и Маттиоле, что Либерти был тюрьмой, потому Уни и позволил им бежать.

— Дувр! — окликнул он. — Да как же ты, гадость, мог…

— Не останавливаться! — сказал Дувр.

— Ты же не оболванен, тебе ведь не вводили препараты!

— Не вводили.

— Тогда — как же? Почему?

— Сейчас узнаешь, — сказал Дувр.

Они приблизились к двери в конце коридора, и она неожиданно раскрылась сама. За ней тянулся еще один коридор: пошире и не так ярко освещенный, с темными голыми стенами.

— Не останавливайтесь, — сказал Дувр.

Они прошли в дверь и остановились в растерянности.

— Вперед, — сказал Дувр.

Они двинулись дальше.

Что это был за коридор! Пол застелен ковром золотистого цвета, таким толстым и мягким, какого Чип в жизни еще не видывал. Стены были отделаны полированным до блеска деревом, на дверях с золотыми ручками стояли номера: 12, 11… В простенках между дверями висели картины, красивые картины эпохи Пред-У: портрет сидящей женщины с умным улыбающимся лицом, пейзаж с городом на холме, с домами, в которых есть окна, в небе над городом странные черные облака. Были еще изображения сада, женщины, лежащей в непринужденной позе, мужчины в рыцарских доспехах. В воздухе витал приятный аромат — крепкий, сухой, ни на что не похожий.

— Где мы? — спросил Карл.

— В самом центре Уни, — сказал Дувр.

Двойная дверь впереди стояла распахнутой; за ней — драпированный красным зал.

— Идите, идите, — подсказал им Дувр.

Они вошли в зал. Там было много людей — они стояли, сидели, улыбались и — смеялись. Молодежь, пожилые люди вставали с диванов и стульев и горячо аплодировали, аплодировали. Все они аплодировали! Чипа потянули за руку — это сделал Дувр, тоже смеявшийся, — и он поглядел на Карла, который смотрел на него с глупейшим видом, а публика продолжала аплодировать, мужчины и женщины — их там было пятьдесят или шестьдесят, не меньше, бодрых и живых, в балахонах из шелка, а не из паплона, зеленых, золотистых, синих, пурпурных. Здесь были высокая и красивая женщина, чернокожий мужчина, женщина, похожая на Маттиолу, седоволосый мужчина, которому лет было за девяносто — все они смеялись и жарко рукоплескали.

Чип повернулся к Дувру, и тот сказал с ухмылкой:

— Да, да, это тебе не снится. — И Карлу: — Это все реально, все наяву, не сомневайся.

— Что это? — спросил Чип. — Гадство, что все это значит? Кто они?

Со смехом Дувр ответил:

— Они — программисты, Чип! И это то, чем предстоит стать тебе! О, если б вы только могли видеть свои лица!

Чип посмотрел на Карла, потом опять на Дувра.

— Во имя Христа и Вэня, о чем ты толкуешь? — сказал он. — Программисты умерли! Уни теперь действует сам по себе, при нем нет…

Дувр смотрел мимо него, улыбаясь. В зале стало тихо.

Чип обернулся.

Человек в улыбающейся маске, в красном шелковом балахоне со стоячим воротником, похожий на Вэня (Неужто все происходящее было реальностью?), пружинистой походкой направлялся к нему.

— Ничего не действует само по себе, — сказал он высоким, но твердым голосом, губы его маски шевелились, как настоящие. (Но было ли это маской — желтая кожа, туго натянутая на острых скулах, блестящие глаза-щелочки, клочки белых волос на блестящем желтом черепе?) — Должно быть, ты и есть тот самый Чип с одним зеленым глазом, — сказал человек, улыбаясь и протягивая ему руку. — Ты должен будешь мне рассказать, чем тебе так не нравилось имя «Ли» и что побудило тебя поменять имя.

Все вокруг буквально покатились от хохота.

Протянутая рука была нормального цвета и выглядела молодо. Чип взял ее в свою («Схожу с ума», — подумалось ему), и человек пожал его руку с такой силой, что хрустнули косточки.

— А ты — Карл, — сказал человек, протягивая ему руку. — Вот если бы ты сменил имя, я мог бы это понять. — Смех стал громче. — Пожми мою руку, — с улыбкой сказал человек, — не бойся.

Карл, выпучив на человека глаза, пожал ему руку.

Чип сказал:

— Вы?

— Вэнь, — подсказал человек, его глазки-щелочки замерцали. — Вот от этого места и до этого так оно и есть. — Он притронулся к своему воротнику. — А отсюда до самого низу, — сказал он, — я представляю собой ряд других номеров, большей частью Езуса РЕ, который стал чемпионом-десятиборцем в 163 году. — Он улыбнулся. — Когда-то в детстве вы не играли в мячик под песенку? — спросил он. — А через прыгалку не скакали? Не пели: «Вуд, Христос, и Маркс, и Вэнь, лишь Вэнь живет по сей день». Как видите, это истинная правда. Как говорится, «устами младенцев…».

— Проходите, садитесь, — продолжал он. — Вы, должно быть, притомились. Отчего вам было не воспользоваться лифтами, как это делают все? Я рад, что ты воротился, Дувр. Вы все проделали прекрасно, кроме ужасной истории на мосту под '013.

Они восседали в удобнейших глубоких красных креслах, пили бледно-желтое терпковатое вино из хрустальных бокалов, ели вкуснейшее поджаренное мясо, рыбу и кто-его-знает-что-еще, что им подавали на белых тарелках очаровательные молодые, восхищенно улыбавшиеся девушки. И за едой и питьем они непринужденно болтали с Вэнем.

С Вэнем!

Сколько лет было этой туго обтянутой желтой кожей голове, живущей и говорящей на этом гибко-упругом, облаченном в красный балахон теле. Он ловко и легко протягивал руку за сигаретой, запросто закидывал ногу на ногу! Последняя годовщина со дня его рождения была, была… двести шестая или двести седьмая?

Вэнь умер, когда ему исполнилось шестьдесят. Через двадцать пять лет после Унификации. Он умер за несколько поколений до постройки Уни, который программировался «духовными наследниками», которые тоже умирали, естественно, в шестьдесят два года. Так учили в Братстве.

И вот он сидел тут, пил, ел, покурил. Мужчины и женщины, окружившие их кресла, стоя внимали ему; он же, казалось, не замечал их.

— Острова всегда служили нашим потребностям, — говорил он. — Сперва они были крепостями для неизлечимых первого поколения. Затем там устроили, как вы это называете, «зоны изоляции», куда мы впоследствии позволяли неизлечимым «убегать», хотя в те времена мы еще не были столь добры, чтобы любезно предоставлять им катера для этих целей. — Он улыбнулся и сделал затяжку. — Но потом, однако, — продолжал он, — я нашел для них более полезное применение, и теперь они служат естественными резерватами, где прирожденные лидеры могут развиваться и проявлять себя именно так, как это сделали вы. Теперь мы предоставляем катера и карты в непрямой и даже скрытой форме, даем «пастухов», вроде Дувра, которые сопровождают возвращающихся номеров и предотвращают, насколько им удается, всякое насилие. И разумеется, предотвращают главный акт — разрушение Уни. Хотя обычной целью неизлечимых бывает бутафория, что вообще исключает реальную опасность.

Чип сказал:

— Я все-таки не понимаю, где нахожусь.

Карл, натыкая кусок мяса на золотую вилку, сказал:

— Спишь в парковой зоне.

И стоявшие поблизости засмеялись шутке.

Вэнь сказал с улыбкой:

— Уверен, что подобное открытие может обескуражить. Компьютер, который в вашем представлении был постоянным и бесконтрольным хозяином и координатором Братства, по сути, является его слугой, управляемым такими же номерами, как вы сами — предприимчивыми, мыслящими и ответственными. Его целеустановки и процедуры непрерывно изменяются соответственно решениям Высшего Совета и четырнадцати субсоветов. Мы живем в роскоши и наслаждаемся жизнью, как вы могли заметить, но мы же несем и полную ответственность, что более чем оправдывает эту роскошь. Завтра вы приступите к занятиям. А сейчас, — он нагнулся вперед и затушил в пепельнице сигарету, — уже очень поздно. Сами виноваты — очень уж вы любите гулять по туннелям. Вам сейчас покажут ваши комнаты; надеюсь, вы найдете их вполне достойным завершением трудного похода. — Он улыбнулся и встал. Все встали разом с ним. Он пожал руку Карлу: — Поздравляю тебя, Карл, — сказал он. И Чипу пожал тоже. — Поздравляю тебя, Чип. Мы давным-давно подозревали, что рано или поздно ты окажешься здесь. Мы рады, что ты нас не разочаровал. Хочу сказать, что я рад; увы, привык говорить во множественном числе — трудно избавиться от ощущения, что Уни тоже обладает способностью чувствовать.

Он вышел, и публика сразу их обступила; им пожимали руки и наперебой поздравляли: «Мы не предполагали, что вы доберетесь сюда раньше Дня Унификации! Это было ужасно, не так ли, когда вы вошли, а здесь полная комната народа? Поздравляем, вы обязательно привыкнете ко всему, поздравляем, поздравляем!»

Комната оказалась просторной, в бледно-голубых тонах, с просторной шелковой голубой постелью и множеством подушек, с большой картиной, изображавшей натюрморт с водяными лилиями. В комнате стояли стол, уставленный блюдами и бокалами, темно-зеленые кресла и на продолговатом низком комоде ваза с белыми и желтыми хризантемами.

— Здесь красиво, — сказал Чип, — благодарю вас.

Девушка, что привела его сюда, заурядный номер лет шестнадцати в белом паплоне, сказала:

— Сядьте, и я сниму с вас ваши… — Она показала на его ноги.

— Ботинки, — подсказал он с улыбкой. — Не надо. Спасибо, сестра, я могу и сам это сделать.

— Дочь, — поправила она.

— Дочь?

— Программисты — наши Отцы и Матери, — объяснила она.

— А-а, — протянул он. — Хорошо. Спасибо, дочь. Можешь теперь идти.

Вид у нее был удивленный и обиженный.

— Я должна быть при вас и проявлять о вас заботу, — сказала она. — Мы обе. — Она кивком показала на дверь по другую сторону кровати. Из-за двери лился свет и слышалось журчание воды.

Чип заглянул туда.

Это была голубая ванная, просторная и сверкающая; другая юная девушка стояла возле ванны на коленях и измеряла температуру воды. Она обернулась и сказала с улыбкой:

— Здравствуйте, отец.

— Здравствуй, — ответил Чип.

Он стоял, облокотившись на дверной косяк, и глядел на первую девушку, снимавшую с постели покрывало, потом опять перевел взгляд на присевшую возле ванны. Она тоже посмотрела на него и улыбнулась, стоя на коленях. А он все стоял и держался за косяк.

— Дочь, — промолвил он.

 

Глава 4

Чип сидел в постели — с завтраком он уже покончил — и тянулся за сигаретой, когда в дверь постучали. Одна из девушек пошла открывать, и на пороге возник Дувр, бодрый и улыбающийся, в желтом шелке.

— Как дела, брат? — спросил он.

— Неплохо, — сказал Чип, — весьма неплохо.

Вторая девушка зажгла ему сигарету, забрала поднос с посудой после завтрака и спросила, не желает ли он еще кофе.

— Спасибо, нет, — сказал Чип. — Ты кофе не хочешь?

— Нет, спасибо, — сказал Дувр. Он сел в одно из темно-зеленых кресел и откинулся на спинку, положив руки со сплетенными на животе пальцами на подлокотники и вытянув ноги. Улыбаясь Чипу, он сказал: — Шок прошел?

— Гадство, еще нет, — признался Чип.

— Это старая традиция, — объяснил Дувр. — Ты получишь удовольствие, когда сюда доберется следующая группа.

— Это жестоко, право, очень жестоко, — сказал Чип.

— Потерпи, ты тоже будешь хохотать и рукоплескать вместе со всеми.

— Как часто такое происходит?

— Бывает, часто, с интервалом в несколько месяцев, — сказал Дувр. — Но в среднем — около полутора человек в год.

— И в течение всего времени ты был в контакте с Уни, братобоец?

Дувр кивнул и улыбнулся.

— Телекомп размером со спичечный коробок, — сказал он. — Смешно, но именно в пустом коробке из-под спичек я его и держал.

— Ублюдок, — сказал Чип.

Девушка унесла поднос, а другая девушка поменяла пепельницу на тумбочке у кровати, забрала свой балахон со спинки стула и пошла с ним в ванную, закрыв за собой дверь.

Дувр поглядел ей вслед, затем — испытующе на Чипа.

— Хорошая ночка была? — спросил он.

— М-мм, — неопределенно промычал Чип.

— По-моему, их не лечат».

— Ну… Не по всем параметрам, если сказать точней. Я надеюсь, ты не в обиде на меня за то, что по дороге я ни словом, ни полсловом не обмолвился. Здесь правила железные: никакой помощи, кроме той, о которой тебя просят. Ни предположений, ни предложений — ничего. Просто сторонний наблюдатель, естественно, до возможного предела; и главное — предотвратить кровопролитие. Мне не следовало тогда на катере позволить себе даже такую мелочь, как откровенность по поводу Либерти, являющегося тюрьмой. Но я там торчал безвылазно уже два года, и никто даже не помышлял о попытке мятежа. Ты можешь понять, почему мне так хотелось сдвинуть дело с места.

— Разумеется, — сказал Чип. Он стряхнул пепел в чистую белую пепельницу.

— Только не проболтайся об этом Вэню, — попросил Дувр. — В час у тебя с ним ленч.

— И Карл тоже будет?

— Нет, только ты. Я думаю, он метит тебя в Высший Совет. Я зайду без десяти час и отведу тебя к нему. Бритву ты найдешь там, внутри такой штуки, наподобие фонаря. А сегодня в конце дня мы пойдем с тобой в медцентр и проведем депиляцию.

— Здесь есть медцентр?

— Здесь есть все, — сказал Дувр. — Медцентр, библиотека, гимнастический зал, бассейн, театр, есть даже сад, какого ты и наверху не увидишь. Я тебе потом все покажу.

Чип сказал:

— И здесь мы будем находиться постоянно?

— Все, кроме нас, несчастных пастухов, — сказал Дувр. — Я отправляюсь на другой остров, но не раньше чем через шесть месяцев, благодарение Уни.

Докурив сигарету, Чип положил окурок, тщательно потушив его.

— А если я не хочу здесь оставаться? — спросил он.

— Не хочешь?!

— Ты же помнишь, у меня жена, ребенок?

— Здесь много таких, — сказал Дувр. — На тебя возложена более важная миссия, Чип. У тебя здесь долг по отношению ко всему Братству, включая номеров и на островах.

— Распрекрасный долг, — сказал Чип. — Шелковый балахон и пара девочек на ночь.

— Это только на прошлую ночь, — сказал Дувр. — Сегодня, на твое счастье, будет одна, да и то если тебе повезет. — Он выпрямился в кресле. — Так вот, — продолжал он, — я прекрасно знаю — есть тут факторы, привлекательные внешне, но которые позволяют смотреть на все это критически. Однако Братство нуждается в Уни. Подумай хотя бы об убожестве жизни на Либерти! И Братство нуждается в талантливых программистах, чтобы управлять Уни и… Впрочем, Вэнь объяснит тебе все лучше меня. Кстати, один день в неделю мы все ходим в паплоновых балахонах. И питаемся унипеками.

— Весь день? — спросил Чип. — Неужели?

— Ладно, ладно, — сказал Дувр, вставая.

Он подошел к стулу, на котором висел зеленый балахон Чипа, взял его и ощупал карманы.

— Есть в них что-нибудь? — спросил он.

— Да, — ответил Чип. — Несколько снимков, с которыми мне не хотелось бы расставаться.

— Ты извини, но из того, что ты принес с собой, ничего нельзя оставить, — сказал Дувр. — Это правило. — Он поднял с пола ботинки Чипа и посмотрел на него. — Каждый спервоначала чувствует себя не совсем уверенно. Позже — когда ты сможешь правильно оценить происходящее — ты будешь гордиться, что тебе позволили здесь остаться. И кроме того, в этом твой долг.

— Учту, — сказал Чип.

В дверь постучали, и девушка, которая уносила поднос, вошла с синим шелковым балахоном и белыми сандалиями. Она поставила их у изножья кровати.

Дувр с улыбкой сказал:

— Если тебе больше нравится паплон, это можно устроить.

Девушка посмотрела на него.

— Нет уж, — сказал Чип. — Я считаю, что достоин шелкового балахона не меньше, чем любой здесь.

— Вне сомнения, — сказал Дувр. — Ты, Чип, достоин. Увидимся без десяти час, решено?

Он направился к двери с зеленым балахоном и башмаками Чипа. Девушка поспешила открыть ему дверь.

Чип спросил:

— А что случилось с Баззом?

Дувр остановился и грустно поглядел на Чипа.

— Его взяли в '015, — сказал он.

— И сделали инфузию?

Дувр кивнул.

— Еще одно правило? — заметил Чип.

Дувр кивнул и вышел из комнаты.

Тонко нарезанные поджаренные куски мяса в слегка сдобренном пряностями коричневом соусе, некрупные, слегка обжаренные луковки, тонко нашинкованный желтый овощ, какого Чип не встречал на Либерти — Вэнь назвал его «тыквой», — и прозрачное красное вино, менее приятное, чем то желтоватое, что было накануне вечером. Посуда на столе была с широким золотым ободком, столовые приборы были из золота.

Вэнь был в сером шелке; он ел быстро, отрезая куски мяса и отправляя их в морщинистый рот. Мгновенно прожевывая, проглатывал и тотчас натыкал на вилку следующий кусок. Время от времени он брал короткую паузу, отхлебывал вина и прижимал салфетку к губам.

— Все эти вещи существовали, — проговорил он. — Так был ли смысл их уничтожать?

Они находились в просторной и красиво обставленной в стиле Пред-У комнате: белое, золотое, оранжевое, желтое. В углу у сервировочного столика на колесах стояли два номера в белых балахонах.

— Разумеется, на первый взгляд это может показаться несправедливым, — вещал Вэнь, — но наиважнейшие и окончательные решения должны приниматься номерами, не подлежащими лечебным процедурам, а такие номеры не могут и не должны сидеть на унипеках, довольствоваться ТВ и «Пишущим Марксом». — Он улыбнулся. — И даже «Выступлением Вэня перед терапевтами», — сказал он и отправил в рот очередную порцию мяса.

— А почему Братство само не может принимать такие решения? — спросил Чип.

Вэнь пожевал и проглотил, прежде чем ответить.

— Потому что оно на это просто не способно, — сказал Вэнь. — То есть, оно не способно вырабатывать их столь разумными. Если людей не подвергать лечебным процедурам… Впрочем, на твоем острове за примерами ходить не приходится — это подлые, глупые и агрессивные типы, мотивы их поведения чаще всего продиктованы корыстолюбием и ничем иным. Корыстолюбием и страхом. — Он положил в рот луковку.

— Не они совершили Унификацию, — сказал Чип.

— М-мм, да, — согласился Вэнь. — Но после каких сражений! Да и сама Унификация, покуда мы не подперли ее лечебными процедурами, была чрезвычайно хрупкой структурой. Нет, было просто необходимо довести Братство до человеческого совершенства — путем лечебных процедур сегодня, методами генной инженерии — завтра. И для этого должны приниматься соответствующие решения. И на тех, кто располагает соответствующими средствами и интеллектом, лежит огромный долг. Пренебречь этим было бы предательством по отношению к человеческому виду. — Одной рукой он положил в рот очередной кусок мяса, а другой подал знак.

— И частью этого долга является умерщвление номеров в возрасте шестидесяти двух лет? — заметил Чип.

— Ах, вон ты о чем, — улыбнулся Вэнь. — Принципиальный вопрос всегда ставят в упор.

К ним подошли два номера — один с графином вина, другой с золотым блюдом, которое он держал сбоку от Вэня.

— Ты видишь лишь часть картины, — сказал Вэнь, перекладывая с блюда к себе на тарелку кусок мяса с помощью большой вилки и ложки. С мяса капал соус. — То, чего ты не желаешь видеть, — сказал он, — есть неисчислимое количество номеров, которые умерли бы значительно моложе шестидесяти двух, если бы не покой, стабильность и благополучие, которыми мы их обеспечиваем. Задумайся на миг о массе, а не об индивидуумах, составляющих эту массу. Мы даем Братству неизмеримо больше лишних человеко-лет, чем отбираем у него, — сказал он. — Неизмеримо больше. — И он обильно полил мясо соусом и положил еще луку и тыквы. — Тебе, Чип? — предложил он.

— Нет, спасибо, — сказал Чип. Он отрезал кусочек от лежащей на тарелке порции. Номер с графином наполнил его бокал.

— Кстати, — сказал Вэнь, отрезая себе кусочек, — фактический срок смерти сейчас ближе к шестидесяти трем, нежели к шестидесяти двум. И продолжительность жизни увеличится по мере того, как население Земли постепенно будет убывать.

Номеры удалились.

Чип сказал:

— А нерожденных номеров вы приплюсовываете к вашему расчету лет жизни или вычитаете?

— Мы не уходим от реальности до такой степени. Если бы те номеры родились, то не было бы стабильности, не было бы благополучия и, как следствие, не было бы Братства. — Он отправил в рот кусок тыквы, пожевал и проглотил. — Я не думаю, что за один ленч ты сильно переменишься, — сказал он. — Осмотрись, поговори с каждым, покопайся в библиотеке — в особенности интересны банки данных по истории и социологии. Несколько вечеров в неделю я провожу неформальные дискуссии — если уж учитель, то учитель всегда, — походи на них, поспорь, подискутируй.

— На Либерти у меня остались жена с младенцем, — сказал Чип.

— Из чего я могу сделать вывод, — сказал Вэнь с улыбкой, — что они не были для тебя фактором первостепенной важности.

Чип сказал:

— Я рассчитывал вернуться.

— Если хочешь, можно распорядиться, чтобы о них позаботились, — сказал Вэнь. — Дувр говорил, что ты заранее принял некоторые меры.

— Мне разрешат возвратиться?

— Тебе этого не захочется, — сказал Вэнь. — Скоро ты поймешь, что мы правы и, что, находясь здесь, ты исполняешь свой долг. — Он отпил вина и осушил губы салфеткой. — Если мы и не правы в решении второстепенных проблем, то со временем ты сможешь прийти на заседание Высшего Совета и поправить нас, — сказал он. — Между прочим, тебя интересует архитектура и градостроительство?

Чип посмотрел на него и, чуть погодя, сказал:

— Когда-то разок-другой мне приходила мысль заняться проектированием домов.

— Уни считает, что тебе следовало бы войти в Совет по Архитектуре, — сказал Вэнь. — Подумай над этим. Познакомься с Мадхиром, его председателем. — Он положил в рот луковку.

Чип сказал:

— Да я ничего в этом, по сути дела, не смыслю.

— Если это тебя интересует, сможешь подучиться, — сказал Вэнь, отрезая мясо. — У тебя уйма времени.

Чип посмотрел на него.

— Да, — сказал он. — Программисты, похоже, живут дольше шестидесяти двух лет, даже и за шестьдесят три переваливают.

— Выдающиеся номеры должны сохраняться насколько возможно долго, — сказал Вэнь. — Для блага Братства. — Он положил в рот мясо и стал его жевать, глядя на Чипа своими щелевидными глазами. — Хочешь услышать нечто невероятное? — спросил он. — Твое поколение программистов почти наверняка будет жить неограниченно долго. Фантастика? Мы, старики, рано или поздно умрем. Доктора говорят — быть может, и нет, но Уни говорит — умрем. А вот вы, молодые, по всей вероятности, не умрете. Никогда.

Чип медленно жевал мясо.

Вэнь продолжал:

— Возможно, эта мысль не доставит тебе радости. Ее привлекательность будет расти с возрастом, с приближением старости.

Чип проглотил пережеванное мясо. Посмотрел на Вэня, на его грудь в сером шелке, бросил еще взгляд на его лицо.

— Тот номер, — начал он, — победитель первенства по десятиборью? Он умер естественной смертью или был убит?

— Он был убит, — сказал Вэнь. — С его же радостного согласия.

— Ну, конечно, — сказал Чип. — Его же подвергали процедурам.

— Атлета? Ну, нет! Спортсменам дают очень небольшие дозы. Нет, он просто был горд тем, что должен был стать… приобщенным ко мне. Его заботило лишь, стану ли я держать его «в кондиции». Надежда, которая, боюсь, не была оправдана. Ты увидишь, что дети, обыкновенные номеры, здесь соперничают между собой за право отдать частицу себя для трансплантации. Если бы ты захотел поменять, например, один свой глаз, они бы пробирались к тебе в комнату и уговаривали бы предоставить им такую честь. — Он положил в рот кусочек тыквы.

Чип поерзал на стуле.

— Мой глаз мне не мешает, — сказал он. — Мне он нравится.

— Ну и зря, — сказал Вэнь. — Другое дело, если бы этого нельзя было исправить, тогда твое примирение с этим дефектом можно было бы оправдать. Но несовершенство, которое может быть устранено? С этим мы не должны мириться. — Он отрезал кусок мяса. — «Одна цель, одна единственная цель для нас всех — совершенство», — продекламировал он. — Совершенства мы еще не достигли, но этот день однажды настанет: Братство будет настолько генетически усовершенствовано, что отпадет надобность в лечебных процедурах; корпус вечно живущих программистов даст возможность провести Унификацию островов; совершенство Земли распространится «дальше, дальше, дальше, к звездам». — Его вилка с куском мяса застыла возле рта. Он смотрел прямо перед собой в пространство и продолжал: — Я мечтал об этом в молодости: о вселенной кротких, полезных, любящих, бескорыстных. Я доживу до этого.

Днем Дувр провел Чипа и Карла по комплексу — показал им библиотеку, гимнастический зал, бассейн и сад («Подождите, вы еще увидите солнечные закаты и звезды!»), музыкальный салон, театр, гостиные, столовую и кухню («Я не знаю. Откуда-то привозят, — говорил номер, глядя, как повара берут пучки салата и лимоны со стального поддона. — Сюда поступает все, что нам нужно, — сказал он с улыбкой. — Спроси Уни»). Все размещалось на четырех этажах, связанных небольшими лифтами и узкими эскалаторами. Медцентр находился на нижнем этаже. Доктора — одного звали Боровьев, другого Розен, моложаво-подвижные люди с морщинистыми лицами, такими же старческими, как у Вэня, — приветствовав их, подвергли осмотру и сделали инъекции.

— Мы можем вам этот глаз заменить в два счета, — сказал Чипу Розен.

— Я знаю, спасибо, но мне он не мешает, — поблагодарил тот.

Они отправились в бассейн. Дувр пошел поплавать вместе с рослой красивой женщиной — ее Чип заприметил прошлой ночью среди аплодирующих. Они с Карлом сидели на краю бассейна и наблюдали за купающимися.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Чип.

— Не знаю, — сказал Карл. — Мне, конечно, нравится. И Дувр говорит, что все это необходимо, и наш долг помогать и содействовать. Но — я даже не знаю. Если они и управляют Уни, это, как ни крути, Уни. Ведь верно?

— Верно, — согласился Чип. — По-моему, так оно и есть.

— Вот был бы переполох там, наверху, если б наш план удался, — сказал Карл. — Но, в конце концов, все более или менее утряслось бы. — Он покачал головой. — Честно говорю тебе, я просто не знаю, Чип, — сказал он. — Любая система, которую Братство смогло бы разработать самостоятельно, наверняка была бы намного менее эффективна, чем Уни, чем эти здешние люди. Ты это отрицать не можешь.

— Да, ты прав, — сказал Чип.

— Их долголетие — разве это не фантастика? — сказал Карл. — Я до сих пор не могу прийти в себя. Ты глянь вон на тот бюст! Каков, а? Христос и Вэнь!

Светлокожая округлогрудая женщина нырнула в бассейн с противоположного бортика.

Карл сказал:

— Давай потом еще поговорим, ладно? — и соскользнул в воду.

— Давай. Чего-чего, а времени у нас хватит, — пообещал Чип.

Карл улыбнулся ему и поплыл кролем к середине бассейна.

На следующее утро Чип вышел из своей комнаты и по коридору направился к стальной двери в его конце. Не успел он отойти, как его остановило «Привет, брат!» Дувра, и тот подошел к Чипу.

— Привет, — сказал Чип. Он посмотрел вперед и, продолжая идти, спросил: — Меня стерегут?

— Только когда ты идешь в этом направлении, — ответил Дувр.

Чип сказал:

— Голыми руками я все равно ничего не смог бы сделать, даже если бы захотел.

— Я знаю, — сказал Дувр. — Стариковские предосторожности Вэня. Мышление пред-У. — Он покрутил пальцем у виска и улыбнулся. — Это будет продолжаться всего несколько дней.

Они прошли до конца коридора, и стальная дверь открылась, отъехав вбок. За ней тянулся белый оштукатуренный коридор; номер в синем отметился на сканере и прошел в дверь.

Они повернулись и пошли обратно. У них за спиной прошуршала в направляющих закрывающаяся дверь.

— Ты еще увидишь, что за ней, — сказал Дувр — Он, скорей всего, поведет тебя на экскурсию самолично. Не желаешь сходить в гимнастический зал?

Днем Чип заглянул в апартаменты Совета по Архитектуре. Его узнал и приветствовал невысокого роста жизнерадостный старичок. Это был Мадхир, председатель Совета. На вид ему было больше ста лет. Об этом же со всей очевидностью свидетельствовали его руки. Он познакомил Чипа с другим членом Совета: пожилой женщиной по имени Сильви, рыжеволосым мужчиной лет пятидесяти, чье имя Чип не расслышал, и коротенькой, но очень миловидной женщиной, представившейся Гри-гри. Чип выпил с ними кофе и съел кусок бисквита с кремом. Они показали ему комплект проектов, которые обсуждали, планы, разработанные Уни для реконструкции «городов Г-3». Они спорили, надо ли переделывать планы по различным спецификациям, задавали по телекомпу вопросы и имели различные мнения по поводу полученных ответов. Старуха Сильви обосновала по пунктам, почему она считала эти планы слишком монотонными. Мадхир поинтересовался мнением Чипа, если таковое у него имелось. У Чипа мнение еще не сложилось. Более молодая Гри-гри соблазнительно ему улыбалась.

Вечером того же дня в главной гостиной был прием — по случаю «Нового года».

— «Счастья в Новом У-году!» — кричал Карл на ухо Чипу. — Я тебе скажу, почему мне не нравится это место! Нету виски! Разве это не безобразие? Если есть вино, то почему же нет виски?

Дувр танцевал с женщиной, похожей на Маттиолу (хотя по красоте она даже наполовину не дотягивала до Маттиолы). Были там люди, с которыми Чип сидел за одним столом в столовой и встречался в гимнастическом зале и в музыкальном салоне, были люди, которых он встречал в той или иной части комплекса, но были и люди, которых он видел впервые. Здесь народу было больше, чем в ночь их прибытия — тут находилось человек сто, да еще среди них сновали номеры в белом паплоне с подносами.

«Счастливого У-года!» — сказал ему кто-то. Это была пожилая женщина, которая сидела с ним за столом во время ленча, ее звали то ли Гера, то ли Гела.

— Уже почти наступил 172 год! — сказала она.

— Да, — ответил он, — через полчаса.

— О, вон он! — воскликнула она и двинулась вперед.

В дверях появился Вэнь в белом облачении, окруженный толпой людей. Он пожимал всем руки, целовал подставленные щеки. У самого него лицо было желтое, морщинистое и лоснящееся, с расселиной улыбки; щелочки-глаза терялись в морщинах. Чип отступил назад в гущу толпы и отвернулся. Гри-гри помахала ему, подпрыгивая, чтобы увидеть его за людьми. Он помахал ей в ответ и улыбнулся, продолжая двигаться прочь.

Следующий день — День Унификации — он провел в гимнастическом зале и в библиотеке.

Он побывал на нескольких дискуссиях у Вэня. Они устраивались по вечерам в саду, месте весьма привлекательном. Трава и деревья были настоящие, и звезды с Луной были почти как настоящие. Луна меняла фазы, но никогда — местоположение. Временами слышался щебет птиц и дул легкий бриз. На дискуссиях обычно присутствовало пятнадцать или двадцать программистов, сидевших на стульях или прямо на траве. Главным выступающим по всем вопросам бывал восседавший в кресле Вэнь. Он развивал тезисы из своей «Житейской мудрости» и ловко сводил конкретные проблемы к общим местам. Время от времени он обращался к председателю Совета по Образованию, к Густафсену, к Боровьеву, Председателю Совета по Медицине или к другим членам Высшего Совета, интересуясь их мнением.

Поначалу Чип сидел в сторонке и только слушал, но потом начал задавать вопросы — например, почему нельзя, хотя бы частично, лечебные процедуры проводить на добровольной основе; нельзя ли, решая задачу совершенствования человечества, допускать у индивидуума некоторой доли эгоизма и агрессивности; не сыграл ли эгоизм известную роль в их решении принять на себя так называемые «долг» и «ответственность». Некоторые программисты, сидевшие поблизости, были шокированы его вопросами. Но Вэнь отвечал на них терпеливо и полно. Казалось, он даже бывал рад, услышав от Чипа «Вэнь?», и отдавал предпочтение ему в ряду других. Чип постепенно переходил от периферии компании к центру.

Как-то раз ночью он сидел на кровати и курил в темноте.

Женщина, лежавшая с ним, гладила его по спине.

— Ты прав, Чип, — сказала она. — Это было бы наилучшим для каждого.

— Ты читаешь мысли? — спросил он.

— Иногда, — ответила она. Ее звали Дейдр, и она была из Совета по Колониям. Тридцати восьми лет, светлокожая и не очень красивая, она тем не менее была умна, хорошо сложена и имела компанейский характер.

— Начинаю подумывать, что лучше и быть не может, — сказал Чип, — и я не знаю, то ли меня убеждает логика Вэня, то ли омары, Моцарт и ты. Не говорю уж о перспективе вечной жизни.

— Это меня страшит, — сказала Дейдр.

— Меня тоже, — сказал Чип.

Она продолжала поглаживать ему спину.

— Мне потребовалось два месяца, чтобы поостыть, — сказала она.

— То есть ты это воспринимала так? Как остывание?

— Да, — сказала она. — И как взросление. Расставание с идеализмом.

— Откуда же тогда ощущение, что сдаешься? — спросил Чип.

— Ложись, — сказала Дейдр.

Он погасил сигарету, отставил пепельницу на тумбочку и, ложась, повернулся к ней. Они держали друг друга в объятиях и целовались.

— Да, — сказала она. — В конечном счете, так лучше для всех. Мы будем все улучшать постепенно, работая в Советах.

Они целовались и ласкали друг друга, потом сбросили простыни, и она положила ногу Чипу на бедро, и он вошел в нее.

Как-то утром он сидел в библиотеке, и кто-то взял его за плечо. Он оглянулся и вздрогнул — перед ним стоял Вэнь. Он наклонился и, потеснив Чипа, всунул свою голову под козырек проектора микрофильмов.

Чуть погодя, он сказал:

— Прекрасно, ты попал на хорошего человека. — Он еще подержал голову под козырьком, читая, затем встал, выпустил плечо Чипа и улыбнулся ему. — Почитай еще Либмана, — сказал он. — И Окиду, и Маркузе. Я дам тебе список книг сегодня вечером в саду. Ты придешь?

Чип утвердительно кивнул.

Потекли однообразные дни: утром — библиотека, днем — Совет. Он изучал методику строительных работ и планировку, проверял схемы фабричных стоков и типовые проекты жилых домов. Мадхир и Сильви показывали ему проекты сооружавшихся зданий и планировавшихся на будущее, макеты городов и варианты их реконструкции. Он стал восьмым членом Совета. Трое из оставшихся семи были склонны отклонить проекты Уни и переделать их, а четверо, включая Мадхира, были готовы принять их и утвердить без замечаний. Официально их заседания проходили по пятницам в дневное время, по другим дням редко можно было застать в офисе больше, чем четырех или пятерых членов Совета. Однажды там не оказалось никого, кроме Чипа и Гри-гри. Они заперлись и оказались в конце концов на диване Мадхира.

После заседаний Совета Чип обычно шел в спортзал или в бассейн. Ел он за столом вместе с Дейдр, Дувром и его женщиной-однодневкой. Обычно к ним присоединялся кто-нибудь еще — иногда Карл. Он теперь заседал в Совете по Транспорту и за обедом не прочь был выпить винца.

Как-то в феврале Чип спросил у Дувра, была ли какая-либо возможность связаться с теми, кто теперь замещал его на Либерти, и узнать, все ли в порядке у Маттиолы и Яна и помогает ли им Джулия, как обещала.

— Конечно, — сказал Дувр. — Очень просто, никаких проблем.

— Когда ты сделаешь? — спросил Чип. — Я это оценю.

Несколькими днями позже Дувр нашел Чипа в библиотеке.

— Все в порядке, — сказал он. — Маттиола сидит дома с ребенком, покупает продукты и платит аренду. Стало быть, Джулия все делает как надо.

— Спасибо, Дувр, — сказал Чип. — А то я беспокоился.

— Там есть человек, который присматривает за ней, — сказал Дувр. — Если у нее возникнет нужда в чем-нибудь, деньги ей можно будет переслать по почте.

— Замечательно! — сказал Чип. — Вэнь говорил мне. — Он улыбнулся. — Бедная Джулия! — сказал он. — Поддерживает наши семьи, хотя в этом нет никакой необходимости. Знай она об этом, разозлилась бы.

Дувр улыбался.

— Да, наверно, — сказал он. — Хотя ведь не каждый, кто затевает эту бодягу, попадает сюда. Так что в некоторых случаях ее помощь необходима.

— Верно, — согласился Чип. — Я не подумал.

— Увидимся на ленче, — попрощался Дувр.

— Хорошо, — сказал Чип. — Благодарю.

Дувр ушел, а Чип повернулся к проектору и сунул голову под козырек. Он держал палец на кнопке следующей страницы и вскоре нажал ее.

Теперь он чаще высказывался на заседаниях Совета и меньше задавал вопросов на дискуссиях у Вэня. От местной публики пошла петиция с просьбой сократить унипековые дни до одного в месяц; после некоторого колебания он подписал ее. От Дейдр он ушел к Блэки, потом к Нине, снова вернулся к Дейдр. На посиделках в гостиных он прислушивался к сплетням о сексуальной жизни членов Высшего Совета, слушал анекдоты про них; увлекся модой мастерить бумажные самолетики и говорить на языках пред-У («Francais» оказалось, звучал как «франсэ», и он учил его).

В одно прекрасное утро он проснулся рано и пошел в спортзал. Вэнь был там, прыгал через «козла» и размахивал гантелями, блестя от пота, мускулистый и узкобедрый, в черном корсете и чем-то белом, завязанном на шее.

— Еще одна ранняя птичка! Доброе утро, — сказал Вэнь, прыгая на месте — ноги вместе, ноги врозь — и одновременно сводя и разводя руки с гантелями над головой, седой и клочковатой.

— Доброе утро, — ответил Чип. Он прошел в конец зала, снял халат и повесил его на крючок. Другой халат, синий, уже висел несколькими крючками дальше.

— Ты не был вчера на дискуссии, — сказал Вэнь.

Чип повернулся к нему.

— Я был в гостях, — ответил он, сбрасывая сандалии. — На дне рождения Пати.

— Ничего. Все в порядке, — сказал Вэнь, подпрыгивая с гантелями. — Это я так.

Чип прошел к матам и стал маршировать на месте. Белая повязка на шее Вэня оказалась туго завязанной шелковой лентой.

Вэнь перестал прыгать, бросил на пол гантели и взял полотенце с одного из параллельных брусьев.

— Мадхир опасается, что ты становишься радикалом, — сказал он с улыбкой.

— Он и не представляет насколько, — сказал Чип.

Вэнь посмотрел на него, продолжая улыбаться и обтирая полотенцем мускулистые плечи и подмышки.

— Вы тренируетесь каждое утро? — спросил Чип.

— Нет, раз или два в неделю, — ответил Вэнь. — По натуре я — не атлет. — Теперь он вытирал полотенцем спину.

Чип закончил шагать на месте.

— Вэнь, я хотел бы поговорить с вами кое о чем.

— Да? О чем же?

Чип сделал шаг по направлению к нему.

— Когда я только оказался здесь, — начал он, — у вас на ленче…

— Да?

Чип кашлянул и договорил:

— Вы сказали, что если бы я захотел, мне могли бы заменить глаз. То же самое я слышал и от доктора Розена.

— Да, разумеется, — сказал Вэнь. — Ты хочешь, чтобы тебе это сделали?

Чип взглянул на него нерешительно.

— Право, не знаю, это как бы отдает тщеславием, — сказал он. — Но я всегда сознавал, что…

— В исправлении недостатка нет никакого тщеславия, — прервал его Вэнь. — Вот не устранить его — значит, проявлять небрежение.

— А линзу мне можно поставить? — спросил Чип. — Коричневую?

— Можно, — сказал Вэнь. — Если ты намерен прикрыть дефект, а не исправить.

Чип поглядел в сторону, потом снова на него.

— Хорошо, — сказал он. — Я, пожалуй, сделаю это.

— Прекрасно, — сказал Вэнь и улыбнулся. — Я дважды менял глаза. Несколько дней поживешь, как в тумане — вот и все. Сегодня же сходи в медцентр. Я скажу Розену, чтобы он лично прооперировал тебя, и поскорей.

— Благодарю вас, — сказал Чип.

Вэнь повесил полотенце на перевязанную лентой шею, подошел к брусьям и выжался на прямые руки.

— И не бойся, — говорил он, шагая на руках меж брусьев, — не то дети станут тебя дразнить.

Дело было сделано, и он увидел себя в зеркале с двумя карими глазами. Он улыбался, отходил назад, снова приближался к зеркалу. Он рассматривал себя со всех сторон и улыбался.

Одевшись, он еще раз полюбовался собой.

Дейдр в гостиной в восхищении воскликнула:

— Бесподобный результат! Ты выглядишь изумительно! Карл, Гри-гри, взгляните на Чипов глаз!

Номеры помогли им влезть в тяжелые зеленые пальто на толстой теплой подкладке и с капюшонами. Они застегнулись и надели толстые зеленые перчатки. Номер открыл дверь, и оба — Вэнь и Чип — отправились.

Они рядом шли по проходу между стальными стенами банков данных. Дыхание клубами пара вырывалось из носа и рта. Вэнь говорил о внутренней температуре в банках памяти, об их весе и количестве. Чип и Вэнь свернули в более узкий проход, стальные стены в котором доходили до поперечной стены.

— Я побывал здесь однажды, еще в детстве, — сказал Чип.

— Дувр говорил мне, — сказал Вэнь.

— Тогда все это меня напугало, — продолжал Чип. — Но в этом есть нечто величественное: упорядоченность и точность.

Вэнь согласно кивнул, глаза его блестели.

— Да-а, — сказал он, — часто я нарочно ищу предлог, чтобы прийти сюда.

Они свернули еще в один поперечный проход между сдвоенными рядами стальных банков данных.

Когда Чип и Вэнь, добравшись до места, разделись и остались в балахонах, они подошли к поручням, ограждавшим край широкой и глубокой круглой шахты, в которой виднелись какие-то стальные кожухи и бетонные сооружения, соединенные между собой синими тягами, рычагами и трубами разной толщины. Некоторые тянулись вверх к низкому, ярко светящемуся потолку. («Я полагаю, ты питаешь особый интерес к производству холода, к холодильникам», — сказал Вэнь с улыбкой, и Чипу стало не по себе.) Рядом с шахтой находилась стальная колонна; за ней была еще одна огражденная поручнями шахта, из которой торчали синие руки-стойки; дальше еще колонна и еще шахта. Это был огромный цех-завод, здесь стояла прохлада и тишина, Приемно-передающие устройства образовали две длинных стены, мерцавшие красными точками фотодиодов; номеры в синем выдвигали и переставляли вертикальные, с двумя ручками, блоки, наполненные черными и золотистыми детальками.

В одном конце цеха стояли четыре реактора под красными колпаками, а за ними, отгороженные стеклянной витриной, сидели за круговой приборной консолью пять или шесть программистов; они что-то говорили в микрофоны и переворачивали страницы текстов.

— Вот ты и здесь, — сказал Вэнь.

Чип оглядывался по сторонам на всю эту технику. Он покачал головой и глубоко вздохнул.

— Во имя Христа и Вэня! — Единственное, что он мог сказать.

Вэнь горделиво рассмеялся.

Они еще побыли тут некоторое время, походили кругом, поглядела, побеседовали с номерами и ушли. Обратно по белым коридорам. Стальная дверь перед ними отодвинулась и, пройдя через нее, они пошли дальше по коридору, застланному ковром.

 

Глава 5

В начале сентября 172 года группа из семи мужчин и женщин, сопровождаемая «пастушкой» Анной, отправилась с Андаманских островов в Заливе Стабильности на штурм и уничтожение Уни. Об их продвижении сообщалось в столовой программистов четырежды в день — за завтраком, ленчем, обедом и ужином. Двое из участников группы «провалились» в аэропорту СЕА77120 (покачивание головами и разочарованные вздохи), и еще двое — на другой день в автопорту в ЕВР46209 (покачивание головами и разочарованные вздохи). В четверг вечером, 10 сентября, трое остальных — юноша, женщина и пожилой мужчина — гуськом вошли, держа руки за головами, в главную гостиную. Лица у них были злые и испуганные. Коренастая женщина, замыкавшая группу, ехидно ухмыляясь, спрятала в карман оружие.

Троица глупо озиралась, а программисты, встав со своих мест, дружески смеялись и аплодировали. Среди них были и Чип с Дейдр. Чип хохотал, изо всех сил хлопая в ладоши, когда пришельцы опустили руки и недоуменно смотрели друг на друга и на свою смеющуюся и аплодирующую пастушку.

Вэнь в зеленом с золотым позументом одеянии подошел к ним с улыбкой и всем пожал руки. Программисты шикали друг на друга. Вэнь прикоснулся к воротнику и сказал свое обычное:

— Отсюда и выше, в любом случае. Отсюда и ниже…

Программисты смеялись. Они старались подойти поближе, чтобы лучше слышать и лично поздравить.

Спустя несколько минут коренастая женщина выскользнула из толпы и вышла из гостиной. Она свернула направо и пошла к движущемуся вверх узкому эскалатору. Чип последовал за ней.

— Поздравляю, — сказал он.

— Спасибо, — сказала женщина, оглянувшись на него и устало улыбаясь. Ей было под сорок, лицо было перепачкано, под глазами темнели круги. — А когда прибыл ты? — спросила она.

— Восемь месяцев назад.

— С кем? — Женщина ступила на эскалатор. Чип шагнул вслед за ней.

— С Дувром, — сказал он.

— Ах, вон что. Он еще здесь?

— Нет, — ответил Чип. — Его отправили в прошлом месяце. Ваши люди ведь пришли не с пустыми руками, так?

— Лучше бы с пустыми, — сказала женщина. — У меня плечо буквально разламывается. Я бросила ранцы у лифта. Сейчас пойду заберу их. — Она сошла с эскалатора и обогнула его.

Чип пошел вместе с ней.

— Я помогу тебе отнести, — сказал он.

— Не стоит. Я возьму одного из мальчиков, — сказала женщина, сворачивая направо.

— Не надо, я с удовольствием это сделаю, — сказал Чип.

Они шли по коридору мимо стеклянной стены, за которой был бассейн. Женщина заглянула, посмотрела на бассейн и сказала:

— Вот куда я приду через пятнадцать минут.

— И я с тобой, — сказал Чип.

Женщина взглянула на него.

— Хорошо, — ответила она.

В коридоре появился с кем-то Боровьев. Они шли навстречу.

— Привет, Анна! — крикнул Боровьев, глаза заблестели на его увядшем лице. Девушка, шедшая с ним, улыбнулась Чипу.

— Привет, — сказала женщина, пожимая Боровьеву руку. — Как поживаешь?

— Прекрасно! — сказал Боровьев. — О, да ты в полном изнеможении!

— Что верно, то верно.

— А в остальном как? Все в порядке?

— Да, — ответила женщина. — Они там внизу. Для начала хочу избавиться от груза.

— Отдохни! — посоветовал Боровьев.

— Я и намерена это сделать, — сказала женщина с улыбкой. — Шесть месяцев имею на это.

Боровьев улыбнулся Чипу и, взяв за руку девушку, пошел с ней дальше по коридору. Женщина с Чипом приблизились к стальной двери в конце коридора. Через арку они вышли в сад, там кто-то пел под гитару.

— Какие у них были бомбы? — поинтересовался Чип.

— Самые обычные — пластиковые, — сказала женщина. — Кидай, и бабахнет. Я буду рада выкинуть их на помойку.

Стальная дверь отодвинулась; они вошли в очередной коридор и свернули направо. Он тянулся перед ними, облицованный белой плиткой, со сканерами у каждой двери в левой стене.

— Ты из какого Совета? — спросила женщина.

— Погоди секунду, — сказал Чип, останавливаясь и беря ее за руку.

Она остановилась и повернулась к нему лицом, и в этот момент он сильно ударил ее в солнечное сплетение, а затем, схватив ее за лицо, стукнул затылком о стену. Не дав ей прийти в себя, он ударил ее головой о стену еще раз. Удар был такой силы, что треснула плитка из облицовочной стены. Она сползла по стене на пол и теперь лежала на боку с одним коленом, торчащим кверху, и закрытыми глазами.

Рядом была дверь. Чип открыл ее. Там оказался туалет с ванной. Придерживая ногой дверь, он, дотянувшись до женщины, взял ее под мышки. В коридор вошел номер, молодой человек лет двадцати, и уставился на Чипа.

— Помоги, — велел Чип.

Побледневший, как стена, паренек подошел ближе.

— Что случилось? — спросил он.

— Бери ее за ноги, — сказал Чип. — Она в обмороке.

Они внесли женщину в ванную комнату и положили на пол.

— А нам не надо отнести ее в медцентр? — спросил юноша.

— Да, сейчас мы это сделаем, — сказал Чип.

Он опустился на одно колено рядом с женщиной, залез ей в карман балахона из желтого паплона и вынул пистолет. Направил его на юношу.

— Повернись лицом к стене и — ни звука!

Парень с вытаращенными от страха глазами повернулся лицом к простенку между дверями уборных.

Чип встал, держа пистолет обеими руками за вороненый ствол; тело женщины оказалось у него между ног. Он замахнулся и нанес пистолетом сильный удар юноше в коротко стриженный затылок. Тот упал на бок, вытянувшись вдоль стены, голова его застряла между стеной и трубой туалета, на черном затылке заблестело красное пятно.

Чип огляделся, посмотрел на лазерный пистолет, взял его за рукоять, снял с предохранителя и направил на заднюю стену ванной: красная нить луча, расколола плитку и стала высверливать дыру в цементе. Чип выключил луч, опустил пистолет в карман и, не выпуская его из руки, перешагнул через женщину и направился к двери.

Он вышел в коридор, плотно прикрыв за собой дверь, и быстро зашагал, держа пистолет в кармане. В конце коридора свернул налево.

Навстречу ему попался номер, который вежливо улыбнулся и сказал:

— Здравствуйте, отец.

Чип кивнул, проходя мимо.

— Сын, — произнес он.

Впереди в правой стене была дверь. Он подошел к ней, открыл и вошел внутрь. Закрыл за собой дверь и остановился в темном холле. Вынул из кармана пистолет.

Напротив, под едва светящимся потолком, стояли розовые, коричневые и оранжевые банки данных-для-экскурсантов, на стене висел золотой герб — серп и крест. Часы-календарь на стене показывали. 9:33 Вт. 10, Четв. 172 г. У.

Он пошел налево мимо темных бездействующих дисплеев, поблескивающих в свете, падавшем на них из двери в холл.

Чип направился к открытой двери.

На полу посреди холла лежали три ранца, револьвер и два ножа. Еще один ранец лежал у дверей лифта.

Вэнь, улыбаясь, откинулся на спинку кресла и затянулся сигаретой.

— Поверьте мне, — сказал он, — именно так чувствует себя любой в этот момент. Даже самые упрямые в своем неприятии нас приходят к заключению, что мы мудры и мы правы. — Он окинул взором программистов, стоявших вокруг группы стульев. — Разве не так, Чип? — спросил он. — Расскажи им. — И он опять посмотрел на стоявших, улыбаясь.

— Чип вышел, — сказала Дейдр, и еще кто-то добавил: — С Анной.

Другой программист пошутил:

— Что же ты так плохо за ним смотрела, Дейдр?

Дейдр, повернувшись к нему, сказала:

— Он вышел не с Анной; просто — он вышел. И сейчас вернется.

— Разумеется, несколько утомленный, — предположил кто-то шутливо.

Вэнь поглядел на свою сигарету, наклонился вперед и погасил ее.

— Все присутствующие согласятся с тем, что я говорю, — сказал он новым пришельцам и улыбнулся. — Теперь извините меня, я ненадолго удалюсь. Не вставайте.

Он встал, и программисты расступились перед ним.

Половину содержимого ранца составляли припасы: инструменты, унипеки, проволока, бумага и всякая всячина; другая половина была отгорожена деревянной решеткой с глубокими, заполненными соломой квадратными гнездами. В одном он не нащупал ничего, кроме соломы, в другом же было что-то с мягкой поверхностью, но твердое внутри. Он вытащил солому и извлек увесистый светлой окраски шар и еще горсть чего-то глиноподобного с налипшими соломинками. Чип положил эти предметы на пол и достал еще два таких же предмета. Рядом оказалось пустое гнездо, а из следующего он достал четвертую бомбу. Он вытряхнул солому, инструменты и все прочее; сложил в гнезда решетки четыре бомбы. Из двух других ранцев он извлек еще одиннадцать бомб и добавил их к четырем первым. Оставались места еще для трех штук.

Он пошел к лифту за четвертым ранцем. Какой-то звук в холле заставил его резко обернуться — пистолет он оставил возле бомб, — в дверях никого не было, и звук (может быть, шелест шелка?) исчез. Если вообще он ему не почудился. Это могло быть эхо произведенного им шума.

Не спуская глаз с двери, он пятился к ранцу, зацепил его за ремень и быстро перенес к остальным в холле, опять опустился на колени и придвинул пистолет к себе. Открыл ранец, вытащил солому, достал три бомбы и положил их к остальным — получилось три ряда по шесть штук. Закрыл и застегнул ранец, продел руку под ремень и аккуратно повесил его на плечо. Потом осторожно перенес тяжесть на бедро. Бомбы грузно ерзнули в ячейках решетки.

Пистолет, что лежал около ранцев, тоже был лазерный, но более нового образца, чем был у него. Он его поднял и проверил. Вместо генератора был вложен камень. Пистолет он положил назад и взял один из ножей — с черной рукоятью пред-У. Лезвие изношено точкой, но острое, и Чип положил его в правый карман. Забрав свой исправный пистолет и поддерживая рукой ранец, он поднялся с колен, переступил через порожний ранец и быстро направился к двери.

За ней было темно и тихо. Он обождал, пока глаза свыклись с темнотой, затем пошел налево. У стены с дисплеями лежал громадный телекомп (Когда Чип здесь был в прошлый раз, он, кажется, был неисправен). Чип прошел мимо и остановился. Впереди у стены кто-то неподвижно лежал.

Ах, нет, это были носилки, двое носилок с одеялами. Когда-то он с Папой Яном в них заворачивался, возможно, в эти самые одеяла.

Он постоял секунду, другую, вспоминая.

И двинулся дальше. К двери. К двери, в которую его некогда протолкнул Папа Ян. И рядом с ней сканер, первый в его жизни, на котором он не отметился. Как он тогда перетрусил!

«На сей раз тебе не придется меня подталкивать, Папа Ян», — подумалось ему.

Он приоткрыл немного дверь, выглянул на площадку — яркий свет, пусто, — и он вошел.

Дальше — вниз по лестнице, в прохладу. Теперь не мешкать! Паренек и женщина наверху в туалете могли прийти в себя и поднять тревогу, закричать.

Он прошел в дверь, ведущую к первому уровню банков данных.

Прошел вторую дверь, сбежал по лестнице до дверей нижнего уровня.

Он уперся плечом в дверь, держа наготове пистолет, и нажал левой рукой ручку.

Медленно отворилась дверь. В сумраке мелькали красные огоньки на стене с приемно-передающей аппаратурой слабо светился низкий потолок. Он раскрыл дверь пошире. Перед ним была опоясанная поручнем шахта холодильника. Его синие стойки-руки были воздеты к потолку, за ним — колонна, шахта, еще колонна, еще шахта. Реакторы были расположены в другом конце цеха, красные купола отражались в витрине тускло освещенного зала программистов. Номеров не было видно, двери закрыты. Стояла полная тишина — если не считать негромкого, низкого непрерывного воющего звука. Он раскрыл дверь еще шире, сделал пару шагов и увидел вторую стену с мигавшей красными огоньками аппаратурой.

Он притворил за собой дверь и направился дальше. Опустил пистолет, поддернув вверх ремень на плече, осторожно снял с себя ранец и поставил его на пол. Вдруг его горло оказалось туго перехваченным, а голова заломлена назад. Под его челюстью был локоть в зеленом шелке — локоть руки, ломающей ему шею, душащей его. Запястье руки Чипа с пистолетом было крепко схвачено, и в ухо прозвучал шепот Вэня:

— Ты лжец, лжец! Какое наслаждение — убить тебя.

Чин пытался оттолкнуть душившую его руку, бил ее свободной рукой. Это была рука мраморной статуи в шелку. Он попытался переступить ногой, чтобы бросить Вэня, но Вэнь тоже сделал движение назад, продолжая удерживать Чипа в беспомощном состоянии, волок его под завертевшимся мерцающим потолком, а заломленная рука Чипа билась и билась о железные поручни, и, наконец, пистолет выпал из ослабевших пальцев и, стуча и звякая, улетел в шахту. Чип все же вывернулся и изловчился ухватить Вэня за голову, нащупал его ухо и с вывертом потянул. Горло его еще сильней сжала рука со стальными мускулами, и потолок стал пульсирующе розовым. Чип съехал рукой пониже, захватил повязку на шее Вэня и, стал закручивать ее, как удавку. Костяшки пальцев входили в тугую напряженную плоть. Правая рука Чипа высвободилась, зато его левую схватили и силились оторвать. Свободной рукой он ухватил за запястье руку Вэня на своем горле, немного ослабил ее хватку. Помятым горлом жадно хлебнул воздуху.

Вэнь с силой бросил Чипа на светящуюся красным аппаратуру, в руке осталась разорванная повязка. Чип ухватился за две ручки электронного блока, вырвал его из панели и с размаху швырнул в надвигавшегося на него Вэня.

Вэнь отбил блок и приблизился, обе его руки были занесены для сокрушительного удара. Чип присел, подняв левую руку над головой. («Пониже, пониже, Зеленоглазый!» — кричал когда-то на него капитан Голд.) Удар пришелся по руке; Чип в свою очередь ударил Вэня в сердце. Вэнь отпрянул, успев пнуть Чипа ногой, но тот, отскочив от стены, увернулся и, сунув руку в карман, выхватил нож. Вэнь бросился на него и рубанул ладонью по шее и по плечу. Защищаясь левой, Чип всадил нож на половину лезвия Вэню в живот и потом — до конца, по рукоять. Удары тем не менее продолжали сыпаться на него. Чип выдернул нож и отскочил назад.

Вэнь оставался, где стоял. Он смотрел на Чипа, на нож в его руке, потом глянул вниз. Потрогал свой живот и взглянул на пальцы. Снова посмотрел на Чипа.

Чип вращал ножом, не сводя с Вэня глаз.

Вэнь рванулся к нему. Чип полоснул ножом по его руке, но Вэнь схватил его руку обеими руками и, стоя на коленях, стал оттеснять назад, к перилам. Чип ухватил Вэня за шею и сжимал, сжимал ее, в порванном зеленом с золотом воротнике. Упираясь в Вэня, Чип отодвинулся от поручней и, не выпуская шеи Веня, все душил и душил его, пока Вэнь не отпустил его руку с ножом. Теперь уже Чип подталкивал Вэня к ограждению шахты. Вэнь ударил его по запястью, отбив руку вниз; Чип высвободил свою руку с ножом и ударил Вэня в бок. Тот перехватился через поручень и ухнул в шахту, упав навзничь на стальной кожух. Сполз с него и уселся, прислонясь спиной к синей трубе, глядя вверх на Чипа. Рот его был широко раскрыт, и дышал Вэнь с трудом, по коленям расплывалось темно-красное пятно.

Чип бросился за ранцем. Подобрал его и быстро пошел назад, в конец цеха. Нож он спрятал в карман, но тот провалился в дырку, и Чип не стал его поднимать. Он раскрыл ранец и закрепил его клапан, чтобы не мешал. Дойдя до конца стены, он остановился лицом к шахтам и опорным колоннам между ними.

Тыльной стороной ладони обтер пот со лба и с лица, увидел кровь на руке и обтер ее о балахон.

Он взял одну бомбу, прицелился, размахнулся и метнул. Она угодила в середину шахты. Он взялся за вторую.

«Блямс!» — Донеслось из шахты — никакого взрыва Он вынул вторую и бросил туда же с еще большей силой.

Звук, произведенный ею, был еще глуше и мягче, чем от первой.

Шахта со всеми устройствами и ограждениями оставалась целой и невредимой, синие стойки торчали оттуда по-прежнему.

Чип посмотрел на все это и на рядки белых, укутанных в солому бомб в ранце.

Он вынул еще одну и с силой запустил в ближайшую шахту.

«Блямс!»

Он чуть обождал и осторожно приблизился к шахте, подойдя совсем близко, глянул вниз и увидел бомбу на цилиндрическом стальном кожухе: комок белой глины, округлый, словно грудь.

Хрипло-писклявый клекот донесся из крайней шахты. Вэнь. Он хохотал. «Это были бомбы пастушки, — подумал Чип. — Может, она что-нибудь с ними учудила?» Он подошел к центральной шахте и швырнул в нее бомбу. Она попала на синюю стойку и прилипла к ней, круглая и белая.

Вэнь, задыхаясь, хрипло хохотал. Из шахты, куда он упал, слышалось царапанье и стук.

Чип бросил еще несколько бомб. «Одна из них может взорваться, одна из них взорвется!» («Кидай и бабахнет, — сказала она тогда. — Я буду рада избавиться от них».) Не могла она наврать ему. Что же с ними произошло? Он швырял бомбы в синие стойки и в колонны, облепил ими стальные пилоны. Он раскидал все эти «бомбы», последней шмякнул в стенку с приборами.

Теперь в руках у него был пустой ранец.

Вэнь продолжал хохотать. Он уже сидел верхом на ограждении шахты и целился в Чипа из пистолета, который держал обеими руками. Черно-красные подтеки расползались по подолу его балахона, кровь текла по ремешкам сандалий, но он все смеялся.

— Ты о чем думаешь? — спросил он. — Слишком холодные? Слишком мягкие? Слишком старые? Что еще — слишком?

Он взял пистолет в одну руку и другой, сзади на перила, помог себе слезть с них. Перенося через ограждения ногу, он зажмурился от боли и мучительно застонал.

— О-о, Иисус Христос, — проговорил он. — Как ты покалечил это тело! Ох-х-х! Ты-таки его крепко изуродовал.

Он теперь стоял и держал пистолет опять двумя руками, целясь в Чипа. Вэнь улыбался.

— Есть идея, — сказал он. — Ты мне отдашь свое тело, идет? Ты мое тело изувечил, ты и дашь мне другое. Справедливо? Превосходно и экономично! Все, что осталось еще сделать, это прострелить тебе голову, очень аккуратно. А после нашим докторам будет работенки на всю ночь. — Он улыбнулся более благодушно. — Обещаю содержать тебя «в кондиции», Чип, — сказал он и, превозмогая боль, шагнул вперед; локти его были прижаты к. бокам, пистолет он держал на уровне груди, направив дуло Чипу в лицо.

Чип попятился к стене.

— Мне придется изменить свое обращение ко вновь прибывшим, — предложил Вэнь. — «Отсюда и вниз — я Чип, программист, который чуть не одурачил меня своими разговорами, новым глазом и своими улыбочками в зеркале». Впрочем, навряд ли у нас еще будут новые пришельцы; риск этой затеи начал перетягивать развлечение, которое мы от нее получили.

Чип швырнул в него ранцем, рванул вбок и прыгнул на Вэня, повалив его на спину. Вэнь крикнул, и Чип, лежа на нем, схватился за его пистолет и стал выворачивать руку. Пистолет выпалил красным лучом. Чип придавил пистолет к полу. Грянул взрыв. Он вырвал пистолет у Вэня и вскочил, озираясь.

А в стене, там, куда он шмякнул бомбу, зиял и дымился усеянный крошевом из аппаратуры громадный провал. В воздухе стояла пыль, на полу чернел веер из осколков и обломков.

Чип посмотрел на пистолет и на Вэня. Вэнь на полу, опершись на локоть, смотрел вверх на Чипа.

Чип подался назад, в угол, глядя на облепленные белыми лепешками стальные колонны, синие стойки в центре шахты. Он поднял пистолет.

— Чип! — закричал Вэнь. — Это же твое! Это станет когда-нибудь твоим. Мы оба можем жить! Послушай, Чип, — крикнул он, подаваясь вперед, — это же удовольствие обладать всем, управлять, быть одним-единственным. Это правда, Чип. Сам убедишься. Обладать — это удовольствие.

Чип выстрелил в сторону дальней колонны. Красная нить стегнула по белым лепешкам; еще удар по другой лепешке. Вспышка пламени, грохот взрыва и дым. Когда дым рассеялся, стало видно, как покосилась колонна.

Вэнь мучительно стонал. Дверь позади Чипа стала открываться; он пинком захлопнул ее и прижал спиной. Лазерным лучом он хлестал по бомбам на синих фермах и стойках. Гремели взрывы, рвалось пламя. Еще мощнее взорвалось в шахте, волной придавив Чипа к двери. От последнего взрыва вылетели стекла витрин, Вэня кинуло к пошатнувшейся стене с аппаратурой, захлопали двери, распахнувшиеся в другой стороне цеха. Из шахты, гулко ухнув, к потолку взметнулся желто-оранжевый столб огня. Чип рукой заслонился от жара.

Вэнь полз на четвереньках, силясь встать на ноги. Его шатало, спотыкаясь, он двинулся вперед к шахте. Чип ударил лучом по его груди, пламя лизнуло балахон, и Вэнь рухнул на колени и растянулся на полу. Волосы его загорелись, балахон пылал.

Удары сотрясали дверь, и снаружи раздавались крики. Распахнулись другие двери, в помещение холодильника ворвались номеры.

— Назад! — закричал Чип, прицелился в ближайшую колонну и включил лазер. Грохнул взрыв, и пилон согнулся.

Пламя в шахте стало опадать, и погнутая колонна медленно, со скрежетом пошла вбок.

Номеры наполняли цех.

— Все назад! — заорал на них Чип, и они отступили к дверям.

Он двинулся в угол, глядя на колонны и потолок. Позади него отворилась дверь.

— Назад! — крикнул он, прижимая ее плечом.

Стальная оболочка колонн лопалась; наружу крошился наполнявший их бетон.

Почерневший потолок трещал, стонал и рушился, обваливаясь кусками.

Наконец колонны не выдержали, и потолок рухнул весь. Банки данных были опрокинуты и раздавлены в своих гнездах, обваливались гигантские стальные блоки, сокрушая все, что еще казалось целым, и с грохотом падали поверх уже упавшего, обрушилась и стена с аппаратурой. Взрывы продолжали греметь в ближних и дальних шахтах.

Чип прикрывал лицо рукой, защищаясь от нестерпимого жара. Он поглядел на то место, где был Вэнь. Там лежал какой-то узел, тяжестью своей продавивший пол.

Шум и треск доносился сверху, оттуда, где был потолок, из черноты, обрамленной карнизом, подсвеченным огнем пожара. И рушились банки данных, громоздясь на те, что были уже раскиданы, давя их и корежа. Банки заполнили пролом, но все падали, катились, грохотали.

В цехе, несмотря на пожар, заметно похолодало.

Чип опустил руку и смотрел — на темные очертания стального хаоса, нагромождения искореженного оборудования и обломков потолка. Он все смотрел и смотрел, потом повернулся, распахнул дверь и пошел сквозь толпу сгрудившихся, заглядывавших внутрь номеров.

Он проталкивался с оружием в руке мимо номеров и программистов, бежавших ему навстречу по белоплиточному коридору, мимо многочисленных программистов, бежавших по коридорам, устланным коврами и увешанным картинами.

— Что случилось? — закричал Карл, остановясь и поймав его за руку.

Чип взглянул на него и сказал:

— Ступай, смотри.

Карл отпустил его, глянул на пистолет в руке и на его лицо, повернулся и побежал дальше.

Чип продолжал свой путь.

 

Глава 6

Он умылся, обработал заживляющим раствором царапины на руках и порезы на лице и надел паплоновый балахон. Застегиваясь, он осмотрел комнату. Мелькнула мысль забрать с постели покрывало Маттиоле на платье и небольшую картину или что-нибудь другое для Джулии. Но он сейчас же передумал и решил этого не делать. Он рассовал по карманам сигареты, сунул туда же пистолет. Дверь приоткрылась, и он снова выхватил бластер. В двери стояла Дейдр и ошалело смотрела на него в упор.

Он убрал пистолет в карман.

Она вошла и прикрыла за собой дверь.

— Это сделал ты?

Он утвердительно кивнул.

— Ты хоть понимаешь, что сотворил?

— То, чего не сотворили вы, — сказал он. — Вы пришли сюда ради этого и изошли болтовней.

— Я пришла сюда, чтобы остановить Уни и перепрограммировать его, — сказала она, — а не для того, чтобы уничтожить!

— Его, если помнишь, уже перепрограммировали, — сказал он. — И если бы я только остановил его и заставил перепрограммировать — уж и не ведаю, каким образом я бы это сделал, — но если бы это даже удалось, то все равно, рано или поздно, все опять вернулось бы на старый лад. Тот же Вэнь или новый — то есть я. «Это удовольствие, обладать им» — такими были его последние слова. А все прочее свелось бы к рационализации. И к самообману.

Она отвернулась, потом снова гневно взглянула на него.

— Все провалится в тартарары, — сказал она.

— Никаких сотрясений не ощущаю.

— Все погибнет. Вентиляция может отказать. Есть опасность радиации.

— Я и не рассчитываю здесь оставаться, — сказал он.

Она открыла дверь, посмотрела на него и вышла.

Он вышел следом за ней. Программисты торопливо шли по коридорам в обоих направлениях, несли картины, узлы с бельем, диктофоны, лампы. («Вэнь был там! Он погиб!» «Не суйся на кухню, там сумасшедший дом!») Он шел среди них. На стенах не осталось ничего, кроме рам, висевших на своих местах. («Сирри говорит, это был Чип, а не новенькие!» «Двадцать пять лет тому назад, унифицируй мы острова, у нас хватило бы программистов, но он отбился от меня цитаткой насчет эгоизма»)

Эскалаторы действовали. Он поднялся на самый верхний уровень и прошел через полуоткрытую стальную дверь в ванную, где оставил юношу и женщину. Сейчас их там не было.

Он спустился этажом ниже. Программисты и номеры с картинами и узлами толпились в помещении, откуда был выход в туннель. Он влился в толпу. Дверь впереди была опущена, но, должно быть, не до конца, потому что все продвигались вперед, хотя и очень медленно. («Скорей!» «Пошевеливайтесь же!» «О, Христос и Вэнь!»)

Его схватили за руку, и Мадхир впился в него глазами, прижимая к груди скатерть. «Это были вы?» — спросил он.

— Да, — ответил Чип.

Мадхир, глядя на него, трясся, наливался краской.

— Псих! Маньяк!

Чип высвободил руку, повернулся и двинулся вперед.

— Вот он! — закричал Мадхир. — Чип! Это все он! Это сделал он! Вот он! Здесь! Он один все сделал!

Чип продвигался вместе с толпой, глядя на стальную дверь впереди, держа в кармане руку на пистолете. («Ты, братобоец, спятил, что ли?» «Он сумасшедший, он сумасшедший!»)

Они вошли в туннель, сперва шагали быстро, затем сбавили шаг и пошли еле-еле — нескончаемый поток темных, нагруженных скарбом фигур. Кое-где светились фонари, выхватывая каждый округлый сектор туннеля, блестевший отделкой из пластика.

Чип увидел Дейдр, сидевшую у стены туннеля. Она взглянула на него с холодной ненавистью. Он продолжал идти, не снимая руки с рукоятки пистолета.

Выйдя из туннеля, люди садились или ложились на площадке. Кое-кто курил, кто-то закусывал. Собирались в кучки, не выпуская из рук остатков имущества. Кто-то пытался выменять вилки на сигареты.

Чип увидал на земле носилки, четверо или пятеро штук, номер держал над ними фонарь, другие номеры стояли рядом на коленях.

Он, держа пистолет в кармане, подошел. На носилках лежали накрытые простынями юноша и женщина с забинтованными головами, глаза их были закрыты, но видно было, что они живы, дышат. На других, носилках лежали номеры и Барлоу, председатель Совета по продовольствию. Глаза у Барлоу были закрыты, и, похоже, он был мертв. Розен опустился возле него на колени, что-то прикладывал к его груди в раскрытый балахон.

— Как они, в порядке? — спросил Чип.

— Да, все, кроме Барлоу, — сказал Розен. — У него инфаркт. — Он посмотрел на Чипа. — Говорят, Вэнь был там, — сказал он.

— Да, был, — сказал Чип.

— Вы уверены?

— Да, — сказал Чип. — Он мертв.

— Трудно в это поверить, — сказал Розен. Он покачал головой и взял какой-то маленький предмет из рук номера и подвинтил к прибору, укрепленному на груди Барлоу.

Чип немного постоял, затем вернулся на площадку, сел, прислонясь спиной к камню, и закурил. Он скинул сандалии и курил, наблюдая, как выходили из туннеля номеры и программисты и расходились, подыскивая местечко, где присесть. Вот вышел и Карл с картиной и узлом.

К Чипу приближался номер. Он вынул из кармана бластер и положил его на колени.

— Это вы Чип? — спросил номер. Он был старшим среди тех, что пришли вечером.

— Да.

Человек присел рядом с Чипом. Ему было под пятьдесят, он был смугл, и у него сильно выдавался вперед подбородок.

— Кое-кто из них поговаривает о том, чтобы разделаться с вами, — сказал он.

— Конечно, они были бы не прочь, полагаю, — сказал Чип. — Сейчас докурю и пойду.

— Меня зовут Луис, — сказал человек.

— Здравствуйте, — сказал Чип.

Они обменялись рукопожатием.

— Вы куда собираетесь? — спросил Луис.

— Обратно на остров, откуда пришел, — сказал Чип. — Либерти. Майорка. Вы, случайно, не умеете управлять вертолетом, а?

— Нет, — ответил Луис, — но не думаю, чтобы это было безумно трудно.

— Я опасаюсь, как бы не разбиться при посадке, — сказал Чип.

— Садитесь на воду.

— Мне бы не хотелось терять вертолет. Если, конечно, удастся сперва его найти. Сигарету?

— Нет, спасибо, — отказался Луис.

Некоторое время они сидели молча. Чип, докуривая свою сигарету, взглянул наверх.

— Христос и Вэнь! Настоящие звезды, — сказал он. — Они там понаделали фальшивых.

— Неужели? — удивился Луис.

— Не сомневайтесь.

Луис окинул взглядом программистов. Покачал головой.

— Они несут настоящую ахинею. По ним, к утру Братство вымрет, — сказал он. — Но это же не так. Оно должно возродиться.

— Возродиться — да. Но для очень нелегкой жизни, — сказал Чип. — Трудности уже начались — побились самолеты, например.

Луис посмотрел на него и сказал:

— Зато не умерли номеры, которым предназначалось умереть.

Чуть погодя Чип сказал:

— Да. Спасибо, что напомнили мне.

Луис сказал:

— Конечно, будет много неприятностей. Но в каждом городе есть номеры — «недолеченные», те самые, кто писал «Боритесь с Уни». Они-то поначалу и не дадут всему развалиться. А дальше станет лучше. Люди станут живыми.

— Да, жить станет намного интересней, это уж точно, — сказал Чип, надевая сандалии.

— Вы же не собираетесь вечно оставаться на своем острове, верно? — спросил Луис.

— Не знаю, — сказал Чип. — Так далеко я не загадывал. Сперва надо туда добраться.

— Вы вернетесь, — сказал Луис. — Братство нуждается в таких, как вы.

— Вы думаете? — спросил Чип. — Я там внизу поменял себе глаз, и я не уверен, что поступил так лишь для того, чтобы провести Вэня. — Он выбросил окурок и встал. Программисты, сидевшие вокруг, глядели на него, он пригрозил им пистолетом, и они послушно отвернулись.

Луис тоже встал.

— Я рад, что бомбы сработали, — сказал он, улыбаясь. — Ведь для этого я их делал.

— Они красиво сработали, — сказал Чип. — Кинул — и бабахнули.

— Отлично, — сказал Луис. — Послушайте, что касается глаза, то я ничего не знаю. Но я уверен, что, попав к себе, вы через несколько дней вернетесь.

— Поживем — увидим. Прощайте.

— Прощай, брат, — сказал Луис.

Чип сошел с площадки и стал спускаться по каменистой дороге к парковой зоне.

Он летел над дорогами, где редкие машины лавировали среди множества стоявших; летел над рекой Свободы, где баржи слепо тыкались в берега; мимо городов, где безжизненно застыли на монорельсах вагоны, мимо вертолетов, зависших над некоторыми из них.

По мере того как он обретал все большую уверенность, управляя вертолетом, он снижал высоту полета; поглядывал на площади, где собирались и топтались номеры; проносился над фабриками с остановившимися конвейерами, над строительными площадками, где не двигалось ничего, кроме одного или двух номеров. И вновь он пролетел над рекой, над группой номеров, причаливавших баржу к берегу и глазевших вверх на вертолет.

Он летел над рекой до ее устья, и дальше, невысоко над морем. Он думал о Маттиоле и Яне, о Маттиоле, о том, как она встрепенется, оторвавшись от таза со стиркой (все же надо было ему привезти ей покрывало, почему он его не взял). Но найдет ли он их в их комнате? Не вышла ли Маттиола снова замуж, поняв, что он там пропал и никогда не вернется? Нет, ни в коем случае. (А собственно, почему нет? Он отсутствовал почти девять месяцев.) Она не сделает такое. Она…

Прозрачные капли упали на пластиковый фонарь кабины и растеклись струйками по бокам. «Сверху что-то прохудилось», — подумалось ему, но потом он заметил, что небо стало серым и справа, и слева. И еще темней оно было впереди, как небо на картинах пред-У. Это был дождь, поливавший вертолет.

Дождь! Среди бела дня! Он летел, держа одну руку на штурвале, а кончиками пальцев другой провожал сбегавшие по пластику дождевые капли.

Дождь среди бела дня! Во имя Христа и Вэня, до чего же это странно! И как это мешает!

Но было в этом и что-то очень приятное. Что-то естественное.

Он снова взялся рукой за рычаг.

«Давай-ка, брат, поменьше самоуверенности!»

Он улыбнулся и полетел вперед и вперед.