ПЬЕСА В 2-Х ДЕЙСТВИЯХ

Действующие лица:

ТЭГАЛАХ.

КЛАМАНСЭА, его жена.

ФОГРА, их дочь.

ВАРШВИАК, жених Фогры.

ХЕФЕЦ, их родственник, проживающий в доме.

АДАШ БАРДАШ.

ХАНА ЧАРЛИЧ, официантка.

ШУКРА

 

Действие 1

КАРТИНА 1

Комната в доме Тэгалаха. Вечер. ХЕФЕЦ сидит и ест пирог. Входит ТЭГАЛАХ в вечернем костюме со шляпой в руке. Увидев Хефеца, начинает прохаживаться взад и вперед, будто чего-то ждет.

ХЕФЕЦ (причмокивает, пауза, снова причмокивает). Ты извини меня, что я издаю такие звуки. Это от удовольствия. Я наслаждаюсь пирогом. (Чмокает и постанывает. Тэгалах не реагирует.) Я получаю очень большое удовольствие. (Пауза.) Есть этот пирог — огромное наслаждение.

ТЭГАЛАХ. Нет.

ХЕФЕЦ. Что «нет»? (Пауза.) Что «нет»?

ТЭГАЛАХ. Нет.

ХЕФЕЦ. Что «нет»?

ТЭГАЛАХ. Ты не получаешь никакого удовольствия.

ХЕФЕЦ. Почему это?

ТЭГАЛАХ. Потому что не получаешь.

ХЕФЕЦ. Я испытываю большое удовольствие.

ТЭГАЛАХ. Ничего ты не испытываешь.

ХЕФЕЦ. Ты, конечно, извини, но я ем этот пирог и испытываю удовольствие.

ТЭГАЛАХ. Нет.

ХЕФЕЦ. Как это «нет»? Когда ты ешь пирог, ты что, не получаешь удовольствия?

ТЭГАЛАХ. Я — да.

ХЕФЕЦ. Я тоже.

ТЭГАЛАХ. Нет.

ХЕФЕЦ. Почему ты так говоришь?! Разве я не могу получать удовольствие, как все остальные? А? (Пауза.) А?! (Пауза.) А?!!.

ТЭГАЛАХ. Чего ты от меня хочешь?!

ХЕФЕЦ. Чтоб ты сказал, почему ты так говоришь.

ТЭГАЛАХ. Потому что я хочу, чтобы ты понял. Даже когда ты ешь сладкое, ты не можешь быть таким же счастливым, как мы.

ХЕФЕЦ. Я и не претендую на то, чтобы быть таким же счастливым. Но если я ем пирог, то, согласись, я получаю удовольствие.

ТЭГАЛАХ. Нет, не соглашусь. Не дождешься. Ты не получаешь удовольствия от пирога. И вообще ни от чего и никогда. Спор закончен.

ХЕФЕЦ. Вы все ведете себя так, будто у вас монополия на удовольствия.

ТЭГАЛАХ. Не желаю больше ничего слышать. (Кричит.) Кламансэа!

КЛАМАНСЭА (из-за кулис). Иду. Только туфли надену и все!

ХЕФЕЦ. Вы что, уходите?

ТЭГАЛАХ. Ну а если уходим? Если идем в кафе, а потом в ночной клуб, что тогда?

ХЕФЕЦ. А что вам делать в ночном клубе?!

ТЭГАЛАХ. Наслаждаться! Получать удовольствие! Утка с орехами. Французское шампанское. Смех. Радость. Веселье… Хватит с тебя или продолжить?

ХЕФЕЦ. А я… Я, может быть, тоже куда-нибудь схожу! Развлечься!

ТЭГАЛАХ. Не морочь мне голову. Ты будешь сидеть дома.

ХЕФЕЦ. Да, буду. Потому что люблю тихую жизнь.

ТЭГАЛАХ. Не-а.

ХЕФЕЦ. Ты знаешь, что я люблю тихую жизнь.

ТЭГАЛАХ. Ничего ты не любишь.

ХЕФЕЦ. Чего вы все от меня хотите? Я никому не мешаю. У вас своя жизнь — у меня своя.

ТЭГАЛАХ (кричит). Кламансэа!

КЛАМАНСЭА (из-за кулис). Иду! Я уже в туфлях.

ТЭГАЛАХ. Кламансэа по этому случаю даже туфли новые купила.

ХЕФЕЦ. Значит, у вас сегодня праздник?

КЛАМАНСЭА (появляясь в дверях). Еще какой!

ТЭГАЛАХ (разглядывает ее с довольным видом). Это моя жена Кламансэа. (Указывает на нее пальцем, почти касаясь ее щеки.) Вот. Это моя дорогая жена Кламансэа! Вот. Вот. Вот. Моя дорогая жена Кламансэа.

КЛАМАНСЭА (глядя на свои туфли). А об этом ты ничего не хочешь сказать?

ТЭГАЛАХ. Боже, какие туфли, какие туфли! И на каких ногах! Упасть на землю и лизать! (Хефецу.) Кламансэа перевернула вверх ногами все обувные магазины в городе. Превратила сотню продавцов в деморализованных стариков. Она швыряла им в лица коробки, наступала им на руки… Но модель, которую искала, — нашла!

КЛАМАНСЭА. Да! Я — покупатель. Я плачу деньги. И я ищу именно то, чего хочу. Разве я не права?

ТЭГАЛАХ. Конечно, дорогая моя, конечно! Только благодаря твоему упорству мы и добились того, чего добились…

КЛАМАНСЭА. А ты, Хефец? Ты что думаешь о моих туфельках?

ХЕФЕЦ. А что тут думать? Туфли как туфли.

ТЭГАЛАХ. Не важничай. Эти туфли ничем не хуже тебя. (Жене.) Хефец просто еще не успел о них подумать. Но у него впереди — целая ночь. Мы вернемся, и он сообщит нам свое мнение.

ХЕФЕЦ. Кламансэа, твой муж меня сегодня мучает.

ТЭГАЛАХ. Жалуйся, жалуйся! Ни на что другое ты не способен.

КЛАМАНСЭА. Та-ак. Ну, и что же у вас тут произошло? Тэгалах!

ТЭГАЛАХ. У меня — ничего. Я в полном порядке. Дай Бог нашей стране такого же благополучия.

КЛАМАНСЭА. Хефец, я тебя предупреждаю…

ХЕФЕЦ. Ты еще не выслушала меня…

КЛАМАНСЭА. Не желаю ничего слушать! У Тэгалаха сегодня должно быть хорошее настроение. Моя обязанность — об этом позаботиться.

ХЕФЕЦ. Ты защищаешь его, потому что он твой муж.

КЛАМАНСЭА. А кто это отрицает? Хорошо это или плохо, но он — мой муж. Если бы меня поставили перед выбором, я бы предпочла, чтобы он жил, а ты — умер. Не то чтобы я была так уж заинтересована в твоей смерти, но… Просто я хочу — и это совершенно естественно, — чтобы мой муж был жив. Неужели не понятно?

ТЭГАЛАХ. Вот в чем главное преимущество семейной жизни: ради мужа жена готова упразднить законы справедливости. Как хорошо быть женатым!

КЛАМАНСЭА. Пойдем, дорогой. Фогра и Варшвиак уже, наверное, заждались.

ХЕФЕЦ. Вы идете на встречу с Фогрой?

КЛАМАНСЭА. С Фогрой и ее женихом.

ХЕФЕЦ. Женихом?!

ТЭГАЛАХ (жене). Мы не обязаны давать ему отчет, с кем мы проводим время.

ХЕФЕЦ. Вы сказали: «С Фогрой и ее женихом»?

КЛАМАНСЭА. Да. Ведь через две недели Фогра выходит замуж.

ХЕФЕЦ. За кого?!

ТЭГАЛАХ. За того, за кого хочет.

ХЕФЕЦ. Я его знаю?

КЛАМАНСЭА. Нет.

ТЭГАЛАХ. Хватит объяснений, мы не на допросе. Информации вполне достаточно.

ХЕФЕЦ. Постойте! Вы не говорили мне, что она собирается замуж.

КЛАМАНСЭА. Теперь ты знаешь.

ХЕФЕЦ. Случайно. Вы не пришли и не рассказали мне об этом. Это случайно обнаружилось.

КЛАМАНСЭА. Разумеется, ты, как и все, будешь приглашен на свадьбу.

ХЕФЕЦ. Я не о приглашении говорю. Я говорю о том, что вы не потрудились мне сообщить.

ТЭГАЛАХ. Слышал, что сказала моя жена? Или тебе надо повторять, пока горло не пересохнет?! Ты будешь приглашен на свадьбу. Как и все! Прощай. (Направляется к выходу.) Кламансэа, пошли!

КЛАМАНСЭА. Да, пойдем.

ХЕФЕЦ. Но вы должны были мне раньше сообщить.

ТЭГАЛАХ (останавливается и стремительно возвращается). Мы что — обязаны?!

ХЕФЕЦ. Я ваш родственник!

ТЭГАЛАХ. Седьмая вода на киселе.

ХЕФЕЦ. Седьмая вода на киселе?! И это ты говоришь мне? Я живу здесь с вами в одном доме семнадцать лет. Фогра еще девочкой была, когда я тут поселился. Кто играл с ней, кто помогал ей делать уроки? Кто?! А теперь вы приходите и походя сообщаете мне: «Фогра выходит замуж, ты будешь приглашен. Как все!» Я требую объяснений.

ТЭГАЛАХ. Он требует. Слышите?! Он требует! На сегодня с нас довольно. Советую тебе не выводить меня из себя.

КЛАМАНСЭА. Я, право, не понимаю, что мы такого сделали? Извещение за две недели до свадьбы — это вполне нормально.

ТЭГАЛАХ. Перед кем ты извиняешься! Пойдем, Кламансэа, пойдем.

ХЕФЕЦ. Вы прекрасно понимаете, что не правы. Я хочу знать, почему меня, близкого родственника, лишают возможности радоваться вместе со всеми, как я того заслуживаю. Из одной только вежливости вы должны были прийти ко мне и сказать: «Знаешь, Хефец, Фогра сообщила нам, что хочет выйти замуж за того-то и того-то. Что ты об этом думаешь? Как твое мнение?»

ТЭГАЛАХ. Мнение! Ни больше и ни меньше. Тоже мне, член парламента! Этот человек норовит влезть в каждую дырку.

ХЕФЕЦ. Что?! Мое мнение насчет новых туфель Кламансэа вас почему-то очень даже интересовало. Я, видите ли, должен был думать о них всю ночь! А может, ночью я хочу подумать о чем-нибудь личном? Книжку почитать. Нет, мне надо пару туфель в голову засунуть! А когда дочь замуж выходит, сразу сговор, тайны, все за моей спиной. И никого не волнует, что Хефецу тоже иногда хочется вылезти из своей скорлупы, получить хоть капельку удовольствия.

ТЭГАЛАХ. А пирога с чаем тебе уже недостаточно? Кламансэа, мы идем или нет?!

КЛАМАНСЭА. Да. Иди, Хефец. Поспи. Мы торопимся.

ХЕФЕЦ. Нет, так просто вы от меня не отделаетесь. Я хочу знать.

КЛАМАНСЭА. Что знать?

ХЕФЕЦ (прерывающимся голосом, чуть не плача). Я хочу знать… Так себя не ведут! Я хочу знать, что это значит: Фогра выходит замуж, а мне не сообщают! Я хочу знать, что это значит: Фогра выходит замуж, а мне не сообщают!

ТЭГАЛАХ. Слышали уже. Прощай.

ХЕФЕЦ (повышая голос). Я хочу знать, что это значит: Фогра выходит замуж, а мне не сообщают! Я хочу знать…

КЛАМАНСЭА. Хватит, Хефец, довольно. Ты нас задерживаешь.

ТЭГАЛАХ. Пошли уже.

ХЕФЕЦ (кричит). Нет, не хватит! Нет, не хватит! Не хватит! Я хочу знать, что это значит: Фогра выходит замуж. Фогра выходит замуж. Фогра. Фогра. Фогра. (Кричит.) Фогра выходит замуж!!!!

ТЭГАЛАХ (перекрикивая). Выходит замуж — и не за тебя!!!

ХЕФЕЦ (испуганно, тихо). С какой это стати — за меня? Кто сказал — за меня? Я — никогда… Никогда… Кто-нибудь думает, что я… Я никогда не… Вам не удастся обидеть меня, господин Тэгалах. Слышите?! Вам не обидеть меня, понятно?

КЛАМАНСЭА. Хефец, иди отдохни. Выпей воды.

ХЕФЕЦ. Воды она мне предлагает, добрая душа! Смотри, дождешься у меня — отрежу тебе кудряшку на затылке.

КЛАМАНСЭА (потрясенно). Что?!

ХЕФЕЦ. Вертится у меня целый день перед глазами со своей кудряшкой. А кудряшка эта прыгает у нее на затылке, прыгает, как будто говорит мне: «Иди сюда, иди сюда…» А я не подойду. Вот поймаю тебя как-нибудь и отрежу тебе кудряшку.

ТЭГАЛАХ. Ты что, рехнулся?! Уму непостижимо, до чего ты обнаглел.

КЛАМАНСЭА. Кто бы мог подумать!

ХЕФЕЦ. A-а! Удивлены? Не ожидали? (Изображает руками стригущие ножницы.) Чик-чик-чик, отрежу кудряшку!

ТЭГАЛАХ. Только попробуй подойди.

КЛАМАНСЭА (Хефецу). И это все, чего ты хочешь? Тебе не стыдно?

ХЕФЕЦ. Я с презрением отклоняю сделанное мне только что предложение стыдиться!

КЛАМАНСЭА. Думать о моих туфлях тебе кажется нелепым, но в этом проявилось бы в тысячу раз более зрелое отношение к жизни, чем это твое «чик-чик-чик». Какой ты все-таки жалкий, Хефец. Каждое мгновение, которое тебе посвящаешь, пустая трата времени. (Уходит.)

ХЕФЕЦ (кричит ей вслед). Чик-чик-чик, отрежу! Отрежу…

ТЭГАЛАХ. Ты оскорбил честь и достоинство моей жены. Знай же, я этого так не оставлю.

ХЕФЕЦ. Позволь ножницам быть моим представителем и ответить от моего имени: «Чик-чик-чик…»

ТЭГАЛАХ. Ты разве меня не боишься?

ХЕФЕЦ. Чик-чик-чик!

ТЭГАЛАХ. У меня и посерьезнее были в жизни испытания!

ХЕФЕЦ. Чик-чик-чик…

ТЭГАЛАХ уходит, но тут же возвращается.

ТЭГАЛАХ. Кстати, пока я не ушел… Ты подумал, как будут смеяться Фогра и ее жених, когда мы им все расскажем? Ты ведь знаешь, как Фогра смеется, когда она смеется. Как хорошо быть женатым и иметь дочь! Причем такую, которая выходит замуж не за тебя. Не за тебя! (Подпрыгивает в воздухе и делает антраша.)

КЛАМАНСЭА (просовывая голову в дверь). Тэгалах, мы опаздываем. Будешь прыгать в ночном клубе.

ТЭГАЛАХ. Это моя дорогая жена Кламансэа. (Уходит.)

ХЕФЕЦ (кричит им вслед). Эй, кудряшка, чик-чик-чик! (Себе.) А Фогра пусть облысеет… (Хихикает.) Чик-чик-чик! Я получаю удовольствие! (Причмокивает.)

КАРТИНА 2

В тот же вечер, немного позже. Веранда Тэгалаха, выходящая на улицу. На веранде стоит ХЕФЕЦ.

ХЕФЕЦ (усмехаясь). Хе-хе-хе. Хе-хе-хе. Тэгалах и Кламансэа развлекаются сейчас в ночном клубе с Фогрой и ее женихом, а я сижу дома один, вместе с мебелью. Вместе со стульями и столами. Я стою на веранде. Темно… Когда-то здесь жила Фогра. Дом был полон движения и тепла… Мне плохо. Мне очень плохо. Сердце колотится, как сумасшедшее. Я все время потею… Я бы хотел сейчас свернуться, превратиться в мячик и закатиться под шкаф. Но мне мешает позвоночник. Он существует вроде бы мне на благо — поддерживает мое тело, но, по сути, он лишь выставляет мою голову на всеобщее обозрение, не дает мне свернуться, стать мячиком… (Съеживается.) Хи-хи-хи, мячиком… Я обращаюсь к своему позвоночнику: «Дай моей голове наклониться, дай мне упасть и покатиться… Отпусти меня вниз». (Пытается свернуться, но у него ничего не выходит.) Не дает, враг… Воистину — враг… Я таскаю в своем теле врага.

По улице проходит ШУКРА. Замечает Хефеца.

ШУКРА. Здравствуй, несчастный Хефец.

ХЕФЕЦ (выпрямляясь). Здравствуйте, господин Шукра. С каких это пор я несчастный?

ШУКРА. Да уж не с сегодняшнего дня.

ХЕФЕЦ. Я не несчастный.

ШУКРА. А мне известно, что ты очень несчастный.

ХЕФЕЦ. В каком смысле?

ШУКРА. Сам знаешь. Нечего меня допрашивать.

ХЕФЕЦ. Нет, я не знаю. Может быть, вы увидели, что я сегодня не очень весел, и решили, что я несчастен. Но такие минуты бывают у каждого.

ШУКРА. Я, Хефец, не первый день живу. У меня есть глаза, и я ими смотрю. Согласись с тем, что я говорю. У твоего несчастья цветущий вид.

ХЕФЕЦ. Глупости какие. Слушать смешно.

ШУКРА (строго). Несчастный, почему ты не склоняешь голову?

ХЕФЕЦ. Что?

ШУКРА. Да, да. Голову! Почему ты не склоняешь ее?

ХЕФЕЦ. Куда?

ШУКРА. Вниз. Вниз. Вниз, несчастный ты человек. Что ты тут стоишь, на веранде, как счастливый член счастливой семьи? Что вы все делаете вид, что у вас все в порядке?! Ведь это невозможно перенести. Это ужасное лицемерие разбивает мне сердце. Вы, банды морально сломленных и обиженных, вы не даете счастливым элементарного права счастливого человека — видеть в несчастном несчастного. Зачем счастливым быть счастливыми, когда каждый несчастный выглядит и ведет себя, как они?! Вы размыли границы, разрушили вековой порядок. И почему только правительство допускает такое?! Несчастное правительство! Клянусь, что не дам себе покоя, пока не поставлю вас на место. Чтобы по вашим лицам сразу можно было догадаться, что вы несчастны. Чтобы позор пригнул вас к земле. И тогда наконец мы будем точно знать, кто счастлив, а кто несчастлив. Наслаждения — в одну шеренгу, а боль — в другую! Улыбку — в одну, крик — в другую! Ибо есть предел анархии! И поэтому я обращаюсь к вам, несчастные вообще и Хефец в частности: знайте свое место! Голову вниз, плечи опустить! И ни звука! Ни слова счастливому человеку! (Кричит.) Суки несчастные!! Прочь свои грязные руки от счастья!!! (Неожиданно тихо.) Чтоб я наконец мог спать спокойно. (Снова кричит.) Позор несчастным, позор! Позор!!! (Обычным тоном.) Спокойной ночи. (Поспешно уходит.)

ХЕФЕЦ. Спокойной ночи, господин Шукра. Я не несчастный!

КАРТИНА 3

В тот же вечер, чуть позже. Улица. ТЭГАЛАХ и КЛАМАНСЭА ждут.

КЛАМАНСЭА. Они уже на полчаса опаздывают. Я беспокоюсь.

ТЭГАЛАХ. Не беспокойся.

КЛАМАНСЭА. А может быть, что-нибудь случилось?

ТЭГАЛАХ. А может быть, ничего не случилось.

КЛАМАНСЭА. А может, все-таки что-нибудь случилось?

ТЭГАЛАХ. А может, ничего не случилось.

КЛАМАНСЭА. Ты прав. И все же я не могу успокоиться. Может, действительно, что-нибудь…

Появляются ФОГРА и ВАРШВИАК в одежде для игры в теннис.

О! Вот и Фогра!

ТЭГАЛАХ. Фогра и Варшвиак.

ФОГРА. Мама и папа, здравствуйте.

ВАРШВИАК. Здравствуйте, здравствуйте…

КЛАМАНСЭА. Я беспокоюсь, не знаю, что и делать… Ты хочешь меня убить?

ФОГРА. Да.

КЛАМАНСЭА. Вечно ты со своими шуточками…

ТЭГАЛАХ. А почему вдруг в теннисной форме?

ФОГРА. Мы играли в теннис. Было очень здорово. Даже не заметили, как время пролетело.

ТЭГАЛАХ. А мы теперь должны ждать, пока вы примете душ и переоденетесь?

ФОГРА. Мы останемся в этой одежде.

ТЭГАЛАХ. Как это понимать?

КЛАМАНСЭА. В этой одежде — в кафе и в ночной клуб? Я считаю это невозможным!

ФОГРА. Я так решила.

ВАРШВИАК. А я полностью согласен с этим решением. В теннисной форме нам очень удобно.

ТЭГАЛАХ. Не теряйте времени, идите и переоденьтесь.

ФОГРА. Ты ведь знаешь, папа, что это значит, если я что-нибудь решила.

КЛАМАНСЭА. Фогра, ты собираешься выходить замуж. Может, хотя бы один раз отнесешься к отцу с уважением?

ФОГРА. Я уверена, что Варшвиаку есть что на это сказать.

ВАРШВИАК. Да. Отнеситесь с уважением к моей невесте. Вот что я скажу.

ФОГРА. Потому что, если уж зашла об этом речь… Кто я такая, если не могу прийти в ночной клуб в теннисной форме? Вы об этом подумали? Кто я? Кто она вообще, эта Фогра, о которой здесь так много говорят? Согласитесь, что это молодая и красивая девушка. Обратите внимание, молодая и красивая, ей всего лишь двадцать четыре года. Она прилежно трудится над диссертацией по физике. Да, по физике! Обручена с богатым, преуспевающим молодым человеком. Жизнерадостная. Любит хорошо проводить время. Высасывает удовольствия из каждого мгновения. Вот, господа, кто такая Фогра. А теперь я бы хотела увидеть человека, который посмеет сказать ей, чтобы она не заходила в ночной клуб в теннисной форме. Или в любом другом виде, в каком ей заблагорассудится. А тот, кто считает, что эти крепкие загорелые бедра смеются ему прямо в физиономию, пусть разобьет себе голову об стенку. Это меня только позабавит. Варшвиак — свидетель.

ВАРШВИАК. Да, я свидетель!

ФОГРА (весело). Могу вам признаться, что, помимо всех прочих причин, я выхожу замуж еще и потому, что мне нужен человек, который будет свидетелем моих развлечений. Утром, в полдень и вечером. А также в прекрасные ночные часы. Счастье Фогры не может существовать без свидетелей.

ВАРШВИАК. Я — свидетель.

КЛАМАНСЭА. Фогрочка. Я согласна со всем, что ты сказала. Меня только одно раздражает. Ты противопоставляешь нас вместе со всеми остальными своим бедрам. Родителей! Как ты можешь?! Ты ведь знаешь, как мы гордимся тобой, как радуемся твоим успехам. Ведь что твой папа думал? Что если такая прекрасная и преуспевающая дочь, как ты — и физика, и двадцать четыре года, и высасывает удовольствия, и жених богатый, — если такая дочь слушается советов своего отца, значит, он не зря прожил жизнь и может собою гордиться.

ФОГРА. Папа меня знает. Он знает, что ради его спокойствия я не поступлюсь своей свободой. Он не должен был меня об этом просить.

КЛАМАНСЭА. Как бы то ни было, но произошло то, что произошло. И теперь он унижен.

ТЭГАЛАХ. Я не унижен. Я никогда не унижен.

КЛАМАНСЭА. Ты унижен.

ТЭГАЛАХ. Я не унижен… (Стараясь скрыть обиду.) У нас был интеллигентный спор с дочерью, но она желает поступить так, как считает нужным. И я уважаю это ее желание. Главное сегодня вечером — хорошо провести время. Поэтому давайте проявим гибкость и перейдем на сторону Фогры. И Варшвиака. Спрячемся за их теннисной формой и будем смеяться над всем миром. Нам хорошо. Мы с Фогрой.

ФОГРА. Поздравляю тебя, папа. Ты перешел на правильные позиции.

ТЭГАЛАХ. Вопрос лишь в том, как воспримет наше появление официант.

ФОГРА. Ха! Тоже мне! Нашли с кем играть в игру «Воспримет — не воспримет»! Да я только этого и жду. Пусть только попробует позволить себе хоть одно малюсенькое замечаньице или даже посмотрит в мою сторону косо — сразу инвалидом станет. Можете мне поверить. Он даже не представляет, что его ждет. Я больше не могу терпеть. Вперед! На бой с официантом!

КАРТИНА 4

В тот же вечер, немного позже. Комната АДАША БАРДАША. Он лежит навзничь на кровати. В изголовье — открытое окно. Стук в дверь. Адаш Бардаш не двигается. Пауза. Стук повторяется.

ХЕФЕЦ (снаружи). Адаш!.. (Пауза.) Адаш Бардаш! (Пауза. Голова Хефеца появляется в окне.) Адаш!!

АДАШ (не глядя на Хефеца). Что?

ХЕФЕЦ. Открой дверь! Не слышишь, я стучу?

АДАШ. Кто это там мешает мне лежать неподвижно, как камень, и дожидаться землетрясения?

ХЕФЕЦ. Хефец.

АДАШ. С чего это ты вдруг вспомнил, что я жив?

ХЕФЕЦ. Я просто пришел навестить тебя. Ты спишь, что ли?

АДАШ. Я? Когда это я вообще спал? Кто-нибудь видел, как я сплю? Я больше ворочаюсь, чем сплю.

ХЕФЕЦ. Так ты откроешь или нет?

АДАШ. Тебя уже два месяца здесь не было.

ХЕФЕЦ. При чем тут это? Открой немедленно, или я запрыгну через окно и оставлю тебе грязные следы на постели.

АДАШ. Не-е-ет!

ХЕФЕЦ. Тогда открывай. (Пауза. Хефец просовывает руку в окно и легонько стучит костяшками пальцев Адашу по голове.)

АДАШ. Зачем ты трогаешь мою голову?

ХЕФЕЦ. Чтоб ты наконец открыл.

АДАШ. Два месяца не заходил. Не интересовался. Тебе все равно было. А я совсем ослаб, у меня нет сил. Прохожие на улице даже не подозревают, как легко свалить меня с ног.

ХЕФЕЦ. Я тоже в последнее время себя не очень хорошо чувствую.

АДАШ. Ты — другое дело. Если ты болеешь, то выздоравливаешь. А мне не от чего выздоравливать. У меня постоянно такое самочувствие. Как мне жить в этом мире с таким самочувствием — одному Богу известно. Врачи мне помочь не могут. «Если, — говорят, — вы с рождения себя так чувствуете, тогда мы бессильны». Даже у профессоров руки опускаются. (Хефец снова стучит ему по голове.) Оставь в покое мою голову! Голова — это единственное, что у меня осталось, так надо обязательно прийти и стукнуть по ней?

ХЕФЕЦ. Открой же, наконец, дверь!

АДАШ. Я на этой неделе был у врача. По поводу сердца. А он над моими страхами посмеялся… Да еще и сестру позвал… Чтобы и она повеселилась… Но я-то знаю: если врач смеется, значит, я скоро умру. Иначе с чего бы ему так радоваться? (Неожиданно его голова бессильно сваливается на сторону.)

ХЕФЕЦ (испуганно). Адаш? Адаш! (Ставит ногу на подоконник, как будто собирается спрыгнуть внутрь.)

АДАШ (сипло). Слезь с окна.

ХЕФЕЦ. Очнулся?

АДАШ. Слезь с окна! Его только на этой неделе вымыли.

ХЕФЕЦ (снимая ногу с окна, после паузы). Адаш?

АДАШ. И это только маленький пример моих обмороков. Я все время теряю сознание — днем и ночью, в выходные и в праздники…

ХЕФЕЦ. Может, выпьешь воды?

АДАШ. Ты что, с ума сошел?! Мне воду нельзя. Мне ее вредно. Мне вообще все вредно.

ХЕФЕЦ. Хватит плакаться. Открой дверь.

АДАШ. Я еще не кончил. Тебя два месяца тут не было. Тоже мне друг! Воду из крана мне вредно. Если я вижу птицу, то начинаю чесаться. У меня на птиц аллергия. Весной цветут растения — я чихаю. На них у меня тоже аллергия. Когда я ем персики или бананы, у меня появляется сыпь на коже. Аллергия! Вся эта ваша природа, о которой стихи пишут… Она из меня всю душу вытянула!

ХЕФЕЦ. Так ты не желаешь мне открывать?

АДАШ. Открываю я, открываю… Хотя и знаю, что мне от этого лучше не будет. И не думай, что это я из-за тебя ломаю свой распорядок дня. (Пауза.)

ХЕФЕЦ. Ну когда ты, наконец, откроешь?

АДАШ (с трудом вставая с кровати). Мучают меня все время! И мучают, и мучают. (Выходит. Пользуясь возможностью, Хефец залезает на подоконник, делает несколько шагов по кровати и спрыгивает на пол. Снаружи слышится голос Адаша.) Хефец! Хефец! (Адаш возвращается, видит Хефеца и сразу бросается к кровати.) Зачем ты это сделал?!

ХЕФЕЦ. Чтоб ты понял, что со мной шутки плохи.

АДАШ (старательно счищая с постели следы Хефеца). Ты плохой друг и злой человек.

ХЕФЕЦ. Могу уйти, если хочешь. (Делает вид, что собирается уйти.)

АДАШ. Всю кровать мне истоптал, как медведь… За два месяца даже проверить не потрудился, жив я или нет.

ХЕФЕЦ. Но ты ведь жив.

АДАШ. Конечно! Пришел, увидел, что я жив… И теперь тебе легко говорить: «Ты жив»… (Пауза.) Можешь сесть.

ХЕФЕЦ. Вообще-то я хотел пригласить тебя к себе… Чаю попить…

АДАШ. И для этого ты поднял меня с постели? Для этого устроил танцы на моей кровати?! А сразу не мог сказать, еще оттуда, с улицы?

ХЕФЕЦ. Опять жалуется! Его на чай приглашают, а он о своей кровати плачется.

АДАШ. У меня у самого есть чай.

ХЕФЕЦ. Я знаю.

АДАШ. Откуда ты знаешь?

ХЕФЕЦ. Сказал — знаю. Я просто подумал: может, ты погулять немножко захочешь, воздухом подышать… Это твоему сердцу полезно. Потом пошли бы ко мне. Тэгалах и Кламансэа придут. Посидим в компании, поболтаем…

АДАШ. Мне кажется, Кламансэа не очень меня любит.

ХЕФЕЦ. С чего это ты взял? А ты знаешь, что она иногда называет тапочки Тэгалаха «Адаш» и «Бардаш»?

АДАШ. И что это значит?

ХЕФЕЦ. Что твое имя используют как ласковое прозвище. Ласковое! Это не пустяк!

АДАШ (после некоторого размышления). Ладно. Пойду. Но только на полчаса. Потому что мне надо отдыхать. (Подходит к кровати, стряхивает с нее пыль, какое-то время колеблется, потом стягивает одеяло и старательно его вытряхивает.)

ХЕФЕЦ. Скажи, Адаш, а ты не согласился бы, когда они придут, постоять со мной в коридоре и пощелкать ножницами?

АДАШ. Ножницами? Зачем?

ХЕФЕЦ. Ну так, ради забавы.

АДАШ. Не понимаю. Стоять в коридоре и щелкать ножницами… Что тут забавного?

ХЕФЕЦ. Разве тебе это не кажется забавным?

АДАШ. Нет. Ты что, смеешься надо мной?! (Показывая на одеяло.) Тебе мало того, что ты наделал? (Снова начинает трясти одеяло, а затем стелит его на кровать.)

ХЕФЕЦ. Ты ведешь себя так, будто тебя, кроме сердечных приступов, ничего не интересует. Сделай, наконец, с собой что-нибудь! Оживи!

АДАШ. А что, другого способа, кроме ножниц, нет?

ХЕФЕЦ. Ну, поозорничаешь немножко, что тут такого?

АДАШ. Вообще-то ничего, конечно. Только вот Бог не сделал меня озорником.

ХЕФЕЦ. А я думаю, что в глубине души ты большой озорник.

АДАШ. Кто, я?

ХЕФЕЦ. Ты, ты.

АДАШ. Ты это серьезно?

ХЕФЕЦ. Я тебя хорошо знаю.

АДАШ (задумчиво). По правде говоря, иногда на меня находит желание поозорничать. Но я не уверен, что получится. Да и внешность у меня для этого неподходящая.

ХЕФЕЦ. При чем тут внешность? Единственное, чего тебе не хватает, — это какого-нибудь смешного головного убора. Знаешь, у меня дома для тебя есть одна шапка… Она как будто специально для тебя сшита.

АДАШ. Ты уверен?

ХЕФЕЦ. Говорю тебе — как будто специально для тебя. Пошли. (Выходит.)

АДАШ. Не знаю… Может, это волосам моим повредит… (Выходит. На улице останавливается возле окна и смотрит на кровать.) Вот она, кровать, на которой я так много страдал. Никому не позволю залезать на нее в ботинках!

КАРТИНА 5

В ту же ночь после полуночи. Комната в доме Тэгалаха.

АДАШ (из-за кулис). Надоело ждать. Всю жизнь я должен ждать. Как будто заранее неясно, что в конце концов произойдет с этим сердцем…

АДАШ появляется на сцене. На голове у него смешная шапка, а в руках — ножницы. Следом входит ХЕФЕЦ в белом халате парикмахера с двумя стаканами чая. Ставит чай на стол.

АДАШ. Я выпил три стакана чая и совершенно раздулся.

ХЕФЕЦ. Хочешь вернуться домой? Что тебе там делать — в обмороки падать? Можешь прямо здесь. Тут для этого есть все условия.

АДАШ. Я люблю свою кровать и свою комнату. Я привык к порядку. Я не могу падать в обморок где попало. И вообще я не чувствую ничего забавного… (Из-за двери доносится шум.)

ХЕФЕЦ. Вот они, идут. Ножницы приготовь.

Входят ТЭГАЛАХ и КЛАМАНСЭА. Хефец подходит к ним, поднимает ножницы, щелкает ими и шепчет Адашу.

Адаш-ш-ш!

Адаш делает шаг вперед, сдвигает шапку на лоб и щелкает ножницами.

ТЭГАЛАХ (Адашу). Ты что, идиот?!

АДАШ (несколько мгновений смотрит на Тэгалаха в смущении, начинает чувствовать себя плохо, сникает, снимает шапку и плетется к стулу). Так кончаются все мои забавы. (Плюхается на стул.)

ХЕФЕЦ. Смотрите, что вы сделали с моим другом. Из-за вас он чуть не упал. Приготовьтесь к стрижке. (Щелкает ножницами.)

КЛАМАНСЭА. Скажи мне, пожалуйста, Хефец, ты решил сделать эту игру с кудряшкой главным делом своей жизни?

ХЕФЕЦ. А если — да, то что?

КЛАМАНСЭА. Если — да, то мы с Тэгалахом знаем, что предпринять. Я не всегда позволяю своей врожденной жалости останавливать меня.

ТЭГАЛАХ. Возможно, тебе следовало бы учесть печальный опыт одного официанта из ночного клуба. Его уволили, и вот уже битых четыре часа, грязный и униженный, он сидит на улице и плачет. У него не осталось даже, чем промокнуть глаза и вытереть нос. У него кончились носовые платки. Кончились рубашки и штаны. В одних трусах он скачет по дворам и ищет тряпку, чтобы утереть слезы. Да, да, да…

КЛАМАНСЭА. А я готова поспорить, что сегодня ночью он покончит с собой. Вот увидите, завтра утром мы прочитаем об этом в газетах.

АДАШ. Между прочим, вы совершенно забыли, что я упал в обморок. Вам все равно, что со мной?

КЛАМАНСЭА. А почему нас должен интересовать человек, стоящий посреди ночи в такой шапке и щелкающий ножницами?

АДАШ. Он пообещал мне, что это вас позабавит.

ТЭГАЛАХ. Мы его предупреждали, чтобы перестал нам досаждать.

АДАШ. Он не сказал мне, что это вам досаждает…

ТЭГАЛАХ. И это называется «друг»?

АДАШ. Что ты сделал со мной, Хефец?

ХЕФЕЦ. У меня нет ни малейших угрызений совести. Я ничего не сделал против твоей воли.

АДАШ. Ты обманул меня. Сказал, что это будет забавно. Согласно твоему плану, они должны были помирать со смеху.

КЛАМАНСЭА. А шапка, которую ты себе на голову напялил?

АДАШ. Это он мне ее дал. Разве я не забавно в ней выгляжу?

ТЭГАЛАХ. Ты выглядишь в ней, как мухомор. Ничего, это тебе послужит уроком. В следующий раз будешь знать, как выбирать себе друзей.

КЛАМАНСЭА. В самом деле, Апаш, до сегодняшнего дня мы считали тебя человеком мягким и вежливым, всегда говорили о тебе с уважением.

АДАШ. Правда? А теперь? Как вы будете относиться ко мне теперь?

КЛАМАНСЭА. После сделанной тобой глупости мы не можем тебя больше уважать.

АДАШ. Нет! Прошу вас, не надо! Это он меня надоумил!

КЛАМАНСЭА. Мы бы и рады сохранить к тебе уважение, но не можем игнорировать фактов.

АДАШ. Но вы же видели…

КЛАМАНСЭА. Да еще и шапка эта… Нет, нет. Мы в тебе разочаровались.

АДАШ. Что я наделал! Что я наделал! Эти люди считали меня воспитанным, достойным человеком, а я своими руками все разрушил.

КЛАМАНСЭА. От такого человека, как ты, мы действительно ждали большего.

АДАШ. О! Как больно это слышать от вас…

ХЕФЕЦ. Адаш, ты себя на посмешище выставляешь.

АДАШ. И чего тебя принесло ко мне, Хефец? Кто нас вообще познакомил?

ХЕФЕЦ. Быстро ты меня предал! Я это запомню. (Щелкает ножницами.) Мы еще встретимся! (Уходит.)

АДАШ. И пусть себе идет. (Обращаясь к Кламансэа.) Я и не знал, что вы меня так цените. (Пауза. Адаш встает со стула, но, почувствовав себя плохо, скрючивается и снова валится на стул.) Видите, как это на меня влияет? Скажите, что ваше мнение обо мне не изменилось. Только тогда я смогу встать. (Пауза.) Госпожа Кламансэа! Вас просит больной человек.

КЛАМАНСЭА. Мне очень жаль, Адаш, но мы не можем кривить душой.

ТЭГАЛАХ. Надо уметь проигрывать достойно.

АДАШ. Вы говорите «проигрывать», но никто в этой комнате не знает лучше меня, что значит — проигрывать. Если бы кто-нибудь видел, за что я сейчас борюсь! За то, чтобы эти люди продолжали считать меня человеком мягким и рассудительным. (Пауза.) Ваше решение окончательное?

ТЭГАЛАХ. Да. (Пауза.)

АДАШ. Что ж, придется с этим смириться… Что я должен сделать, чтобы ваше мнение обо мне изменилось к лучшему?

ТЭГАЛАХ. Вот теперь ты начинаешь говорить разумно.

КЛАМАНСЭА. Видишь ли, Адаш, наше потрясение от твоего поступка было настолько велико, что пройдет много времени, прежде чем мы снова сможем тебе доверять.

АДАШ. А сколько именно времени для этого нужно?

КЛАМАНСЭА. Много… Год. Два.

АДАШ. О, я несчастный!

КЛАМАНСЭА. А может, и десять… Это зависит от тебя.

АДАШ. А могу я надеяться, что вы скостите мне срок… хотя бы на треть?

ТЭГАЛАХ. Если будешь стараться…

АДАШ. Не знаю, хватит ли у меня на это сил…

КЛАМАНСЭА. Ты справишься, я верю, ведь по природе своей ты человек хороший.

АДАШ. Мне просто плакать хочется, когда я думаю об этой глупой выходке, которая в одно мгновение сломала мне жизнь.

ТЭГАЛАХ. Действительно, есть о чем плакать, Адаш, поплачь!

АДАШ. Я потом… дома… на своей кровати… А смогу я и дальше вас иногда навещать?

КЛАМАНСЭА. Конечно. Нам интересно будет наблюдать, как ты стараешься изменить наше мнение о тебе.

АДАШ. Хефец сказал мне, что Фогра выходит замуж. Поздравляю! Я надеюсь, что вы не отмените своего приглашения из-за этого происшествия.

КЛАМАНСЭА (Тэгалаху.) Мы разве собирались его пригласить?.. (Адашу.) Можешь не беспокоиться, Адаш. Возможно, ты и не будешь приглашен… Я даже почти уверена, что не будешь. Но разумеется, не из-за этой истории. Мы же не дети, в конце-то концов.

АДАШ. Спасибо. Я знаю, что вы не дети. Я вас очень уважаю. Даже выговор от вас я принимаю с любовью, потому что, на мой взгляд, могу многому у вас научиться.

КЛАМАНСЭА. Несомненно.

АДАШ. Так я пойду? Спасибо вам. Спокойной ночи. (Подходит к супругам и принимает подобострастную позу.)

ТЭГАЛАХ. Исправить впечатление о себе, Адаш, а не подлизываться! (Адаш выпрямляется.)

АДАШ. Действительно, мне многому еще нужно учиться… (Идет к выходу, но у двери останавливается.) Хефец!.. (Пауза.) Хорошо, что ты не отвечаешь… Потому что я с тобой не разговариваю. (Уходит.)

ТЭГАЛАХ. Теперь нам предстоит заняться еще одним идиотом с ножницами.

КЛАМАНСЭА. Конечно, это очень мило с твоей стороны, Тэгалах, но… Ты забываешь, что у нас на носу — свадьба. У меня больше нет сил этим заниматься.

ТЭГАЛАХ. Но он угрожал твоей кудряшке!

КЛАМАНСЭА. И пусть угрожает. Я себе цену знаю. Пусть хоть до конца дней своих стоит и угрожает. Кому это мешает?

ТЭГАЛАХ. Но я — мужчина. Я не могу молча смотреть, как тебя оскорбляют.

КЛАМАНСЭА. Я всегда ценила твое рыцарство, но сейчас… Посмотри на нас: мы уже не так молоды…

ТЭГАЛАХ. Я здоров и чувствую себя отлично.

КЛАМАНСЭА. Я уже сыта войнами по горло. Скоро я стану бабушкой, и я хочу этого больше всего на свете. Единственное, что для меня сейчас важно, это выдать Фогру замуж. У них будут дети, дом, мы будем их навещать… а потом, довольные, возвращаться домой… Хочу, чтобы остаток моей жизни прошел в покое. В покое! (Пауза.) Я иду спать. В моем возрасте такие развлечения уже не по силам. (Выходит, но сразу же возвращается, таща за собой Хефеца.) Представляешь, он меня в коридоре караулил! (Направляется к выходу.)

ХЕФЕЦ (кричит). Отрежу кудряшку! (Кламансэа останавливается.) Отрежу кудряшку!

ТЭГАЛАХ. Кламансэа, осторожно!

КЛАМАНСЭА (передумав уходить). Пожалуйста, режь! (Поворачивается к Хефецу затылком.)

ТЭГАЛАХ. Кламансэа!

КЛАМАНСЭА. Пусть режет, мне это уже надоело. Он так много об этом говорит — пусть сделает.

ХЕФЕЦ. Думаете, не смогу?

ТЭГАЛАХ. Только через мой труп!

КЛАМАНСЭА. Пусть режет, если ему так необходимо. Ну, давай, чего ты ждешь? Настал твой звездный час. Ты ведь всю жизнь об этом мечтал.

ХЕФЕЦ. Да, у меня тоже есть возвышенные мечты… не хуже ваших… (С горечью.) Думаешь, мне легко было влезть в этот халат, стоять у тебя за спиной и щелкать ножницами? Что я, идиот?! Но я решил отрезать и решения своего не изменю. (Дотрагивается до локона Кламансэа рукой.) Когда я хочу отрезать, я отрезаю… (Начинает колебаться и отпускает локон.) А когда не хочу, не отрезаю…

КЛАМАНСЭА. Как будто я не знала, что этим все и кончится. Даже с женской кудряшкой справиться не можешь.

ТЭГАЛАХ. Фогра просто со смеху лопнет, когда об этом узнает. Как она хохотала сегодня в клубе, когда мы рассказывали ей про Хефеца!

ХЕФЕЦ. Ну и пусть себе скалит зубы… Со своим женихом… Пусть!

ТЭГАЛАХ. Знаешь что? Не доводи меня!

КЛАМАНСЭА. Успокойся, Тэгалах.

ТЭГАЛАХ. На колени, когда говоришь о Фогре!

ХЕФЕЦ. Фогра, Фогра, Фогра, Фогра… Днем и ночью размахивают у меня перед носом своей Фогрой! (Подскакивает к Кламансэа сзади и отхватывает ножницами локон.) Вот она, кудряшка — у меня в руке!

Долгая пауза, все смотрят на локон.

КЛАМАНСЭА. Если так пойдет, Хефец, ты сможешь открыть парикмахерскую.

ТЭГАЛАХ. А-а-а!!! (Бросается на Хефеца, но Кламансэа останавливает его.)

КЛАМАНСЭА. Тэгалах, не надо! Пусть подавится этой кудряшкой!

ТЭГАЛАХ. Он хочет меня довести!

КЛАМАНСЭА. Успокойся!

ТЭГАЛАХ. Он решил бросить мне вызов! Думает, напал на такого же слабака, как и он… Ты много лет этого ждал, верно? Думал, что мы постареем, станем слабыми, будем стоять тут перед тобой, бессильные, а ты будешь сидеть с нами на веранде и чай пить?! И вот сейчас ты сделал первый шаг — но увидел, что мы не старые, не уставшие и не слабые и что Тэгалах — он еще Тэгалах! И Кламансэа еще крепка как сталь. О! Какая страшная война начинается между нами и этим человеком! Но имей в виду: ты всегда будешь ниже нас. Если мы будем одной ногой стоять в земле — ты погрузишься в нее по шею, а если мы будем по шею — ты уйдешь в нее с головой. О, я просто дрожу от нетерпения! Какая глобальная и бескомпромиссная война начинается между нами! Слышишь, Кламансэа? И никто меня теперь не остановит! Я принесу тебе голову Хефеца в качестве подарка к свадьбе Фогры. (Пауза.) А сейчас я иду отдохнуть, чтобы собраться с силами и обдумать свои коварные замыслы. Вперед, Тэгалах! Победа или смерть! (Уходит.)

КЛАМАНСЭА. Видели вы такое? Прямо конь боевой. Не помню, чтобы он когда-нибудь был таким воинственным. (Пауза.) Иди сюда, Хефец. (Пауза.) Подойди ко мне. (Хефец подходит.) Я хочу, чтобы ты пошел к Тэгалаху и пока не поздно попросил у него прощения.

ХЕФЕЦ. Нет.

КЛАМАНСЭА. Ты действительно хочешь, чтобы он вступил с тобой в войну? Скажи мне.

ХЕФЕЦ. Пусть воюет. Пусть разрушает. Пусть уничтожает.

КЛАМАНСЭА. Не могу поверить, что это тот самый Хефец, которого я знала много лет. Объясни мне наконец, что это за безумие? Я хочу понять.

ХЕФЕЦ. «Хочу»… Глупости. Нечего тут понимать.

КЛАМАНСЭА. Я чувствую, как остатки моего любопытства и жалости к тебе начинают улетучиваться.

ХЕФЕЦ. Значит, ты тоже объявляешь мне войну?

КЛАМАНСЭА. Несчастный Хефец.

ХЕФЕЦ. Что вы мне, интересно, сделаете?

КЛАМАНСЭА. Ты так жаждешь это узнать?

ХЕФЕЦ. Я буду страдать, да?

КЛАМАНСЭА. Еще как! Ты же любишь страдать, правда? (Хефец усмехается.) Послушай, Хефец, скоро свадьба… Перестань играть у нас на нервах. Я не хочу никаких войн.

ХЕФЕЦ. Почему же? Воюйте со мной. Воюйте. Согните меня, сломайте. Почему бы и нет, если есть такая возможность? С Хефецем ведь все можно. Люди! Родственники! Как вам только не стыдно все время терзать меня, резать, колоть… Все эти годы. Колоть, не давать дышать, не давать кусок хлеба спокойно проглотить… Что я вам сделал, а? Люди… Пожалуйста, приканчивайте меня! Берите и приканчивайте. (Направляется к выходу.)

КЛАМАНСЭА. Хефец!

ХЕФЕЦ. Давайте, герои. Приканчивайте меня. Берите и приканчивайте. (Уходит.)

КЛАМАНСЭА. Может мне кто-нибудь объяснить, что тут происходит? Где мы живем? И живем ли мы вообще?.. Боже, до чего я дошла! До философии!.. Как бы там ни было, мое место возле мужа. И будь что будет.

КАРТИНА 6

В ту же ночь, немного позже. Улица, фасад кафе. За одним столиком сидит ШУКРА, за другим — ХАНА ЧАРЛИЧ.

ШУКРА. Сейчас — ночь. Что это значит — ночь? Это значит, что люди спят и не знают, что с ними произойдет. Кто хочет, может подойти и раскроить им голову топором. Вот что такое ночь. Трудно назвать это удовольствием. Правда, не все сейчас спят. Некоторые работают. Ты, например. Трудно работать ночью. Еще хуже, чем спать.

ХАНА. Я так устала.

ШУКРА. Вот видишь. А кроме тех, кто спит и работает, есть и такие, кто сейчас в кровати… совокупляются… Да… Знакомая проблема. Часть людей по ночам совокупляются. Но добром это не кончится, могу гарантировать… А есть еще такие, чья жизнь ночью подходит к концу… Они умирают. А умирать ведь не хочет никто. Но кто-то же должен это делать… Вот такая вот она — ночь. Такая. Да что тут много говорить? Уже одно то, что ночью темно, показывает, какая она змеюка, эта ночь. Но от меня не скроешь страданий никакой темнотой. Я очень хорошо все вижу.

Появляется ХЕФЕЦ в халате парикмахера.

ХЕФЕЦ. Здравствуйте. (Садится за стол.)

ХАНА. Здравствуй.

ШУКРА. Ты что, парикмахерскую ограбил?

ХЕФЕЦ (обращаясь к Хане). Можно чашечку кофе?

Хана с трудом поднимается и заходит в кафе.

ШУКРА. Значит, спать не собираешься, да? А что же ты будешь делать? В изнеможении слоняться до самого утра по улицам? Или вернешься домой и будешь стоять у окна, как будто собираешься броситься вниз? Ну? Что ты будешь делать? Скажи. Я же вижу, как ты мучаешься.

ХАНА возвращается, ставит чашку кофе на стол Хефеца и снова усаживается за свой столик.

ХЕФЕЦ (помешивая кофе). Простите, а можно немного молока?

ХАНА. Зайди в кафе и возьми сам, ладно?

ХЕФЕЦ. Простите, не понял.

ХАНА. Я думаю, в холодильнике еще осталось немножко молока. Сходи и возьми.

ХЕФЕЦ. Но ведь раньше в этом кафе подавали.

ХАНА. Я на ногах с шести утра. Хозяин уехал в Турцию, я работаю одна, мне никто не помогает.

ШУКРА. А что он там делает, в Турции?

ХАНА. Поехал за женой.

ШУКРА. Она что, сбежала от него, да? С турком? Вот это да!

ХАНА. Она там в отпуске, с детьми.

ШУКРА. А дети, они, вообще-то, от него?

ХЕФЕЦ. Так дадут мне молока или нет?

ХАНА. Может, обойдешься на этот раз без молока и не будешь заставлять меня вставать? Сделаешь мне большое одолжение.

ХЕФЕЦ. Но я не привык пить кофе без молока.

ХАНА. Ну только один разок.

ХЕФЕЦ. Но мне так невкусно.

ХАНА. Я бы тебя не просила, если бы мне не было так трудно вставать.

ХЕФЕЦ. Мне очень жаль, но я просто не получаю удовольствия от черного кофе.

ХАНА. Значит, все-таки заставляешь меня встать?

ХЕФЕЦ. А иначе как же у меня в кофе молоко появится? (Пауза.) Откуда оно возьмется, а?

ХАНА. Если бы ты относился ко мне с уважением, мог бы и сам пойти взять.

ХЕФЕЦ. Мог бы, верно. Но ведь не я же здесь официант. Я прихожу в кафе, чтобы меня обслуживали. Если я в кафе должен обслуживать самого себя, лучше вообще ничего не пить.

ХАНА. Может, так и поступишь?

ХЕФЕЦ. Как?

ХАНА. Не будешь пить.

ХЕФЕЦ. Зачем же я тогда в кафе пришел?

ХАНА. А я откуда знаю?

ХЕФЕЦ (набравшись смелости). Прошу прощения, но у меня кофе остывает. Могу я получить наконец свое молоко?.. (Шукре.) Я бы, может, и хотел ей уступить, она мне очень нравится, но… с чего это мне вдруг уступать? Вы меня понимаете? Не то чтобы я такой уж мелочный, но… Может, она потом будет смеяться надо мной… что я такой слабохарактерный, и подумает, что мной можно помыкать. Понимаете, о чем я говорю?

ШУКРА. В этом суровом мире надо быть твердым.

ХЕФЕЦ (решительно). Официантка! Молока! Немедленно! Вы меня слышите?

ХАНА. Слышу, слышу. (Поднимается и подходит к Хефецу.) Хефец, почему ты боишься быть со мной нежным? В этом ведь нет ничего плохого. Я вот не стыжусь быть с тобой ласковой. Посмотри мне в глаза. Я знаю, что по сути своей ты человек мягкий. Улыбнись же мне, не бойся. Маленькая улыбка, кивок головы — для женщины это целое событие. Если мы хотим, чтобы между нами произошло что-то прекрасное, нам нельзя бояться своих чувств. (Уходит.)

ХЕФЕЦ (Шукре). Что-то прекрасное?! Вы поняли, о чем она тут толковала?

ШУКРА. Я только одно понимаю. Официантка Хана Чарлич сейчас очень страдает. Ибо она в тебя влюблена. Сейчас она устроила тебе экзамен, а ты его не сдал.

ХЕФЕЦ. Влюблена?! В меня?!

ШУКРА. Я никогда и ничего просто так не говорю.

ХЕФЕЦ. Но по какому праву? Она что, свихнулась, эта Хана Чарлич?!

ХАНА (думая, что ее зовут). Иду!

ХЕФЕЦ. Просто с ума все посходили… Официантка эта уставшая со своими ногами распухшими… Кто я, по-вашему, а?! Всему есть предел! Почему именно мне — и Хану Чарлич?! Думаете, с Хефецем можно делать все, что вам вздумается? По какому праву?! (Уходит.)

ШУКРА. Она страдает. А теперь и он страдает. (Входит Хана с молоком.)

ХАНА. А где же Хефец?

ШУКРА. Ушел. Страдать.

КАРТИНА 7

В ту же ночь, чуть позже. Улица. Появляется ХЕФЕЦ. Видно, как ему тяжело идти. Он останавливается, медленно оборачивается и делает кому-то знак подойти.

ХЕФЕЦ. Иди, иди сюда, жизнь дорогая, время растраченное. Папа, мама, дети, воспитательницы, велосипеды, деревья, грабители, лавочники — все вы, идите сюда. И вы, книжки, грузовики, морские порты, войны, девушки худые и девушки толстые, начальники, бумаги, болезни, усталость — идите, идите сюда. Встаньте вокруг, я скажу вам речь… Уважаемые гости! Мы люди маленькие! (Сгибает колени и скрючивается.) Мы люди маленькие! (Сгибается еще больше.) Куда уж нам! (Усмехается и убегает на полусогнутых, с опущенной головой.)

КАРТИНА 8

В ту же ночь, чуть позже. Улица. На тротуаре — одинокий стул.

Появляются ФОГРА и ВАРШВИАК в теннисной форме.

ФОГРА. Трудно мне это понять. После обеда мы полтора часа играли в теннис, потом пошли в кафе, оттуда в ночной клуб, теперь идем сделать сюрприз моим родителям, нанести им ночной визит… И откуда во мне столько энергии?

ВАРШВИАК. Я тоже этому удивляюсь.

ФОГРА. Ну просто все во мне замечательно. Взять, к примеру, эти нескончаемые удовольствия. Я чувствую, что в этой сфере я все время продвигаюсь вперед, развиваюсь. Даже сейчас. Вроде бы иду себе, непринужденно болтаю, а в это время где-то в глубине у меня рождаются блестящие физические идеи. Я без труда все понимаю, усваиваю, перерабатываю. Удивительно, как это все у меня так замечательно получается? (Видит стул.) О, что я вижу! Что я вижу! Жизнь просто не знает, что еще для меня сделать. Как будто мало того, что я от нее уже получила, так судьбе еще угодно ночью, посреди улицы, предложить мне стул! Ну, каково? Стул! На случай, если я устану. С ума сойти! (Легонько пинает стул ногой.) Этот стул-подлиза так и ждет, что я присяду на него. Но он такой чести не удостоится. Потому что я чувствую себя свежей и бодрой. (Запрыгивает на стул.) Пусть судьба видит: все, что она ради меня делает, не производит на меня никакого впечатления!

ВАРШВИАК. Какая женщина! Какое мировоззрение! (Опускается на колени, его голос дрожит от страсти.) Фогра, Фогра… (Начинает целовать ее икры, бедра.) Фогра, Фогра…

ФОГРА. Да, Варшвиак, это мои ноги. Да.

ВАРШВИАК. Фогра… Фогра…

ФОГРА. Да, ты не ошибся, это мои ноги.

ВАРШВИАК (с еще большей страстью). Фогра! Фогра!

ФОГРА. Осторожно, Варшвиак, мне уже так хорошо, что я могу сделать тебе что-нибудь нехорошее. Толкнуть тебя, например, сама не знаю почему. Боюсь, что от счастья я могу утратить всю свою рассудительность.

ВАРШВИАК (страстно). Я люблю Фогру!

ФОГРА (спрыгивает со стула, Варшвиак остается в той же позе). Пойдем отсюда, пока я тебя не ударила.

КАРТИНА 9

Чуть позже, в ту же ночь. Комната Хефеца. ХЕФЕЦ в пижаме сидит на кровати. Поверх пижамы — халат парикмахера.

ХЕФЕЦ. Не думаю, чтобы сегодня ночью они мне еще что-нибудь сделали. Разве что утром… А посему я говорю себе: «Спокойной ночи» и отправляюсь кричать и плакать во сне…

Входит КЛАМАНСЭА в ночной сорочке и садится на кровать Хефеца, делая вид, что не видит его.

Что это значит? (Кламансэа не реагирует, достает из рукава веер и начинает им обмахиваться.) Я собирался спать. (Кламансэа не реагирует.) Твоя цель — не дать мне спать?

Входит ТЭГАЛАХ в пижаме с маленьким венком в руках, подходит к Кламансэа, нежно надевает ей венок на голову, целует руку и садится между нею и Хефецем. Пауза.

КЛАМАНСЭА. Мне жарко. Я вся вспотела.

ТЭГАЛАХ (дотрагивается до шеи Кламансэа). Здесь? (Кламансэа улыбается и кивает, Тэгалах достает носовой платок и вытирает ей шею, после чего его рука спускается чуть ниже.) Здесь? (Кламансэа кивает, Тэгалах вытирает и здесь, потом его рука спускается ей на грудь.) Здесь? (Кламансэа смущенно улыбается.)

ХЕФЕЦ. Напоминаю вам, что я сижу здесь и все вижу.

ТЭГАЛАХ (не реагируя). Здесь?

ХЕФЕЦ. Вам что, все равно?

ТЭГАЛАХ (его рука продолжает спускаться). Как я, люблю эту ночную тишину. Ни звука. Ни шороха. Только мы с тобой. Одни.

ХЕФЕЦ. Но ведь здесь нахожусь я!

ТЭГАЛАХ. Только ты и я, одни… А жалкий Хефец лежит там, у себя в комнате, с открытыми глазами и страшно мне завидует.

ХЕФЕЦ. Я понял, чего вы добиваетесь. Но сейчас я устал. Приходите утром.

ТЭГАЛАХ (быстро, Хефецу). Мы сами выбираем время и место. (Продолжает вытирать грудь Кламансэа.)

КЛАМАНСЭА. Что это было?

ТЭГАЛАХ. Не знаю. Может быть, кошка, а может быть, ставня стукнула.

КЛАМАНСЭА. Давай лучше пойдем к себе.

ТЭГАЛАХ. Тебе что, здесь плохо? Ты стесняешься?

КЛАМАНСЭА. Немножко.

ТЭГАЛАХ. Но мы же здесь одни, кого тебе стыдиться?

ХЕФЕЦ. Меня.

ТЭГАЛАХ. Кого? Стола, стула?

ХЕФЕЦ. Меня!

ТЭГАЛАХ. Шкафа, кровати?

КЛАМАНСЭА. Да нет, просто…

ХЕФЕЦ. Слава Богу, что хоть она еще стыда не потеряла. Кламансэа, продолжай стесняться!

ТЭГАЛАХ. Ты видишь, до чего дошло? Он думает, что ты на его стороне.

ХЕФЕЦ. Потому что я еще не утратил чувства собственного достоинства!

ТЭГАЛАХ. Кламансэа, докажи ему, что он ошибается.

ХЕФЕЦ. Я не ошибаюсь. Продолжай меня стесняться, Кламансэа.

КЛАМАНСЭА (внезапно встает, быстро поворачивается спиной к Хефецу, задирает рубашку и обнажает зад перед самым его носом). Вот, вот как я тебя стесняюсь!

ХЕФЕЦ (вскакивая с кровати). А-а-а-а?!

КЛАМАНСЭА (снова поворачиваясь к нему лицом). Потому что, если уж на то пошло, Тэгалах, в сравнении со мной, просто Божий одуванчик.

ХЕФЕЦ. Что вы о себе возомнили? Вы, оба? Посмотрите на себя, на кого вы похожи! Этот венок… Да над вами можно два года смеяться без перерыва.

ТЭГАЛАХ. Попробуй. (Встает и берет Кламансэа под руку.) Давай же, начинай смеяться.

ХЕФЕЦ (немного отойдя назад, показывает на них пальцем и пытается засмеяться громким презрительным смехом). А-ха-ха-ха-ха… Ночная рубашка и пижама! А-ха-ха-ха-ха… (Тэгалах и Кламансэа смотрят друг на друга и улыбаются.) А-ха-ха-ха-ха… Венок на голове! День рожденья! День рожденья… Венок… А-ха-ха-ха-ха. (Пытается продолжать, но безуспешно.) Ха-ха-ха… (Смущенно замолкает.)

ТЭГАЛАХ. Ну-ну. (Пауза.) Может быть, Адаша Бардаша на помощь позвать? (Пауза.)

ХЕФЕЦ. Ты можешь сделать перерыв? Я хочу с тобой поговорить.

ТЭГАЛАХ (жене). Гм… «Два года смеяться без перерыва…» (Хефецу.) Ну, чего тебе?

ХЕФЕЦ. Вы правда решили мне жизнь испортить?

ТЭГАЛАХ. Разумеется.

ХЕФЕЦ. Можно узнать почему?

ТЭГАЛАХ. Нечего тут знать. Хотим и все.

ХЕФЕЦ. Тогда к чему все эти игры? Сказали бы прямо, что вы все эти годы только и ждете удобного случая…

ТЭГАЛАХ. Конечно, ждем. Я говорю об этом без тени стыда. При виде тебя у меня просто кровь в жилах закипает. С того самого дня, как ты у нас поселился, я испытываю острое желание тебя уничтожить.

ХЕФЕЦ. Почему?

ТЭГАЛАХ. А черт его знает почему. Семнадцать лет я смотрю, как ты ешь, пьешь, спишь и вообще претендуешь на то, чтобы быть живым, и все во мне буквально восстает, потому что ты ничего этого не заслужил. Ничего. Каждый кусок хлеба, который ты кладешь себе в рот, каждая чашка чая, которую ты выпиваешь, — это нахальство. Каждый твой вздох — это воровство, а твои зрение и слух — это грабеж. Да кто ты такой, чтобы себе это позволять?!

КЛАМАНСЭА. Тэгалах, потише. Соседи услышат.

ТЭГАЛАХ. Кто ты такой, чтобы сметь надеяться на что-то, стремиться к любви, к успеху, к счастью, чтобы хотеть быть, как все? Да тебе семь раз на дню надо прощения просить за то, что ты еще жив.

ХЕФЕЦ. Просить прощения? У кого?

ТЭГАЛАХ. У кого, негодяй? У кого, убийца?!

КЛАМАНСЭА. Тэгалах!

ТЭГАЛАХ. У меня, у моей жены, у моей дочери, у каждого человека, проходящего мимо тебя по улице. Ты должен ходить с опущенной головой и с глазами виноватой собаки. Проси прощения за то, что ты жив!

ХЕФЕЦ. Послушайте, зачем вы все время меня терзаете?

ТЭГАЛАХ. Не спорь со мной, проси прощения!

ХЕФЕЦ. Оставьте меня в покое, слышите? Оставьте меня в покое!

ТЭГАЛАХ. Проси прощения. Мы теряем драгоценное время.

ХЕФЕЦ. Вы что, не слышите? Оставьте меня в покое!

ТЭГАЛАХ. Проси прощения. Проси!

ХЕФЕЦ. Отстаньте от меня! Я и так все время прошу у вас прощения. Вы что, слепые, не видите? Я встаю утром — и прошу прощения. Умываюсь — и прошу прощения. Выхожу на улицу — прошу прощения. Иду среди людей — прошу прощения. Возвращаюсь домой — и снова прошу прощения… Все время прошу, и прошу, и прошу. Потому что мне ведь только из милости все позволяют. Я оглядываюсь на свою жизнь и вижу: я только и делал, что просил прощения. У меня вообще никакой жизни не было… Ну что, теперь ты доволен? Могу я хотя бы теперь отдохнуть? (Пауза.)

ТЭГАЛАХ. Нет. Как раз теперь мне этого мало. Я слышу звуки военной трубы. Кламансэа, сражение начинается!

КЛАМАНСЭА. Не понимаю, почему нельзя уничтожать людей по утрам?

ТЭГАЛАХ. Нет-нет, сейчас, именно сейчас. Пока наша доброта не заставила нас раскаяться. Вставай, Кламансэа. Одна из наших любимых игр, когда мы валяемся в постели, называется «Подглядывающий Хефец получает наказание». (Кламансэа выходит на середину комнаты.) Ночь. Тэгалаха нет дома. Кламансэа раздевается в своей комнате и собирается лечь спать. Хефец, согнувшись, стоит за дверью и подглядывает в замочную скважину.

ХЕФЕЦ. Клевета! Я в жизни никогда не подглядывал!

ТЭГАЛАХ. Кламансэа, можешь начинать. Я буду изображать Хефеца.

ХЕФЕЦ. Я запрещаю тебе изображать меня!

ТЭГАЛАХ. Кламансэа, начинай, ну?

Кламансэа поворачивается спиной к Тэгалаху. Тэгалах нагибается и подглядывает в воображаемую замочную скважину. Он переминается с ноги на ногу от нетерпения. Кламансэа, тихо напевая, медленно приподнимает края ночной рубашки, пока не становятся видны ее бедра. Тэгалах изображает растущее нетерпение.

ХЕФЕЦ. Это не я, это не я…

Поднимая рубашку до ягодиц, Кламансэа начинает поглаживать свои бедра. «Возбужденный» Тэгалах похотливо причмокивает. Услышав его, Кламансэа отпускает край рубашки, давая ей упасть, оборачивается, молниеносным движением бросается к «двери», «открывает» ее и «обнаруживает» подсматривающего «Хефеца», не успевшего выпрямиться. «Пораженный» Тэгалах порывается встать, но Кламансэа пригибает его голову к земле.

КЛАМАНСЭА. Что я вижу? Хефец! Подглядывает!

ТЭГАЛАХ. Нет, нет, это не так…

КЛАМАНСЭА. Ты подглядывал, подглядывал!

ТЭГАЛАХ. Нет! Нет! Нет! Нет!

КЛАМАНСЭА. Ты пытался увидеть интимные части моего тела.

ТЭГАЛАХ. Нет! Нет! Зачем они мне?

КЛАМАНСЭА. Для чего же ты тогда пригнулся возле моей двери?

ТЭГАЛАХ. Я?.. Э-э… Э-э…

КЛАМАНСЭА (пригибает его голову еще ниже и передразнивает). Э-э-э… Э-э-э…

ТЭГАЛАХ. Я делал зарядку.

КЛАМАНСЭА. Зарядку? Возле замочной скважины?! Я тебе сейчас покажу зарядку!

ТЭГАЛАХ. Позволь мне выпрямиться.

КЛАМАНСЭА. И не подумаю.

ТЭГАЛАХ. Прошу тебя.

КЛАМАНСЭА. Сейчас ты будешь наказан, трусливый соглядатай.

ТЭГАЛАХ. Я не подсматривал. Меня не за что наказывать.

КЛАМАНСЭА. Посмотрим, что ты скажешь, когда я обо всем расскажу Тэгалаху.

ТЭГАЛАХ. Не рассказывай ему, прошу тебя!

КЛАМАНСЭА. И Тэгалаху, и Фогре.

ТЭГАЛАХ. Нет, только не Фогре!

КЛАМАНСЭА. Я женщина порядочная, честная. Твой поступок приводит меня в содрогание. Но прежде чем что-то предпринять, я обязана посоветоваться со своей семьей.

ТЭГАЛАХ. Это больше не повторится. Клянусь памятью моей дорогой мамочки!

ХЕФЕЦ. Оставьте в покое мою мамочку!

ТЭГАЛАХ (назло). Именем моей дорогой мамочки, дорогой моей мамочки, мамочки моей дорогой! Это больше не повторится!

КЛАМАНСЭА. Значит, ты признаешь, что подглядывал? (Тэгалах всхлипывает.) Ты признаешь, что подглядывал?

ТЭГАЛАХ. Я человек одинокий. У меня нет своей жены. Я позавидовал счастью Тэгалаха.

КЛАМАНСЭА (убирает руку с головы Тэгалаха, тот пытается выпрямиться). Не смей! (Тэгалах сгибается.)

ТЭГАЛАХ. У меня спина болит.

КЛАМАНСЭА. У всех, кто подглядывает, болит спина.

ТЭГАЛАХ. Я же не могу так стоять всю жизнь. Сжалься надо мной.

КЛАМАНСЭА. Сейчас я пойду спать сладким сном, а ты останешься стоять тут, согнувшись, возле окна. А когда взойдет заря, будешь кричать: «Свет! Я подглядываю за светом!» И попробуй только у меня выпрямись — все расскажу Фогре!

ТЭГАЛАХ. Какое жестокое наказание! Но взамен обещай мне, по крайней мере, что никому не расскажешь!

КЛАМАНСЭА. Я не заключаю сделок по ночам. Я устала. (Растягивается на кровати.)

ТЭГАЛАХ. Ответь же мне, ответь!

КЛАМАНСЭА (закрывая глаза). Я прекрасно сплю. У меня ровное дыхание.

ТЭГАЛАХ. А я стою, согнувшись, как кресло-качалка.

КЛАМАНСЭА. Я храплю. (Храпит.) Я храплю и совершенно этого не стыжусь. (Храпит.)

ТЭГАЛАХ. У меня ужасно болит спина.

КЛАМАНСЭА. Из-за того, что я сплю очень крепко, на верхней губе у меня выступают капли пота…

ТЭГАЛАХ. Я вижу, как ритмично вздымается и опускается ее грудь, и понимаю, что у меня нет никаких шансов.

КЛАМАНСЭА. Сколько людей умирают и сходят с ума, пока я тут сплю, а я этого даже не чувствую.

ТЭГАЛАХ. Восходит заря. Свет. Я подглядываю за светом. Свет.

КЛАМАНСЭА (встает, лениво потягивается, зевает). Я отлично поспала.

ТЭГАЛАХ. Свет! Я подглядываю за светом!

КЛАМАНСЭА (деланно смеется). Ха-ха-ха… Ха-ха-ха. Таков характер соглядатая. Он боится света. Открой жалюзи! Открой их, трусливый заяц!

Тэгалах открывает воображаемые жалюзи, в страхе перед светом закрывает руками глаза, а затем бросается к Кламансэа, падает перед ней на колени и прячет свое лицо в складках ее ночной рубашки.

ТЭГАЛАХ. У тебя такое горячее тело!

КЛАМАНСЭА (отталкивая его). А ты не знал? Это от хорошего здоровья.

ТЭГАЛАХ. Я уже могу выпрямиться?

КЛАМАНСЭА. Нет. Сейчас, не распрямляя спины, ты пойдешь в ванную и постираешь мое белье, согнувшись над тазом в три погибели.

ТЭГАЛАХ (пробегает, согнувшись, несколько шагов, выпрямляется и объявляет). Конец первой игры! (Трет спину.) О, моя спина… (Подходит к Хефецу.) Ты у меня еще попрыгаешь. Можешь даже немного поплакать, если хочется. Кламансэа, игра номер два! (Стук в дверь. Тэгалах идет открыть, затем возвращается и объявляет.) Фогра и Варшвиак! В три часа ночи.

Входят ФОГРА и ВАРШВИАК в теннисной форме.

КЛАМАНСЭА. Что случилось?

ФОГРА. Мне захотелось вас удивить, и я это сделала.

ВАРШВИАК. Мне тоже захотелось. И я пришел.

КЛАМАНСЭА. Браво! Да здравствует молодость, способная тратить свою энергию на глупости!

ФОГРА. Мама, у тебя на голове цветы!

ТЭГАЛАХ. Нам тоже захотелось кое-что сделать.

ФОГРА. В ночной рубашке? В такое время?! (Замечает Хефеца.) О, и Хефец здесь. Как давно я тебя не видела. (Подходит к нему.) Фу, да ты постарел… Как ты мог это допустить? (Хефец вдруг сгибается и принимает позу подглядывающего человека, в которой до этого стоял Тэгалах.) Что ты делаешь?

ХЕФЕЦ. Здравствуй, Фогра. Твои мама и папа утверждают, что я подглядываю.

ФОГРА. Что? Не понимаю.

ХЕФЕЦ. Твои родители утверждают, что я подглядываю.

ФОГРА. Чем вы тут занимались до нашего прихода? Один стоит, согнувшись, в белом халате. У мамы венок на голове… Что тут происходит?

ТЭГАЛАХ. Ладно, Хефец, ложись спать.

ХЕФЕЦ. Я подглядываю за Фогрой.

ФОГРА. По-моему, кто-то обидел моего Хефеца.

ТЭГАЛАХ (Фогре). Пойдем в гостиную.

ВАРШВИАК. А я — на кухню. Не знаю, что со мной такое. Все время ем и ем. (Уходит.)

ФОГРА. Хватит, Хефец, распрямляйся, пошли в гостиную.

ТЭГАЛАХ. Зачем он тебе?

ФОГРА. Хефец — он милый. Я хочу, чтобы он сел и рассказал мне, что случилось.

ХЕФЕЦ (в той же позе). Я уже сказал: я подглядываю. Поэтому я не могу пойти с вами в гостиную. Я буду стоять под дверью и прижиматься глазом к замочной скважине.

ТЭГАЛАХ. Он просто пытается вызвать жалость к себе.

КЛАМАНСЭА (Фогре). Ты еще не знаешь всего.

ТЭГАЛАХ. Ты не знаешь, что он сказал о тебе. Да-да, о тебе.

ФОГРА. Постыдились бы! Такую тряпку, как Хефец, обидеть не трудно.

ТЭГАЛАХ. Ага. Так ты тоже признаешь, что он тряпка? Значит, мы — единомышленники?

ФОГРА. Кто такой Хефец — всем хорошо известно. Но я могу позволить себе относиться к нему плохо, а ты — нет.

ТЭГАЛАХ. Вот она — благодарность за мои жертвы. Жду вас в гостиной. (Уходит.)

ФОГРА. Пойдем, Хефец, с нами. Сможешь жаловаться, сколько захочешь.

КЛАМАНСЭА. Папа ему не позволит.

ФОГРА. Я беру Хефеца под свое покровительство. Пойдем же, Хефец. (Пауза.) Имей в виду, больше я просить не буду. Такому человеку, как ты, я не могу уделять слишком много внимания. Последний раз тебя спрашиваю: ты идешь или нет?

ХЕФЕЦ. Я уже сказал, я не могу. Я подглядываю. А теперь, оказывается, я еще и тряпка. Значит, я должен стоять здесь, как тряпка, с открытым ртом, и подглядывать за тобой и твоим женихом. За вашим счастьем.

ФОГРА. Понятно. (Матери.) Мама, в гостиную!

КЛАМАНСЭА. Вот видишь, теперь ты убедилась? (Направляется к выходу.)

ХЕФЕЦ (кричит ей вслед). Потому что подглядывающая тряпка не может сидеть с вами в гостиной! Понятно вам?

Фогра и Кламансэа уходят, Хефец продолжает стоять, согнувшись. Из кухни возвращается ВАРШВИАК с бутербродом.

ВАРШВИАК. А где все? В гостиной? (Ест.) Слушай, а почему ты так стоишь? (Пауза.) А? (Пауза.) Меня зовут Варшвиак. (Пауза.) Фогра всегда говорит о тебе только хорошее. Ты ведь Якоби, да?

ХЕФЕЦ. Нет.

ВАРШВИАК. Ладно, это не важно. В общем, она тебя очень хвалит. Говорит, что ты ей очень дорог.

ХЕФЕЦ. Вы имеете в виду Якоби?

ВАРШВИАК. Да.

ХЕФЕЦ. А я — не Якоби.

ВАРШВИАК. Не важно. Она говорит, что, когда была ребенком, ты с ней играл, помогал ей готовить уроки, купал…

ХЕФЕЦ. Да, но это был я, а не Якоби.

ВАРШВИАК. Не важно. Я только хотел сказать, что ты видел Фогру голой, когда она была еще маленькой девочкой, а я ее вижу голой сейчас, когда она стала женщиной. Так кто из нас, по-твоему, в выигрыше? Я! Я хочу сказать, что красота Фогры досталась мне. Кстати, а где она? Я соскучился. (Идет к выходу, но останавливается.) Прости, но, когда я вижу кого-нибудь в такой позе, во мне просыпается спортсмен. (Перепрыгивает через Хефеца.) Теперь ты не вырастешь. (Уходит.)

ХЕФЕЦ. Куда уж мне…

КАРТИНА 10

В ту же ночь, чуть позже. Фасад кафе. ХАНА ЧАРЛИЧ сидит за столиком. Появляются АДАШ БАРДАШ и ШУКРА. Шукра останавливается у входа кафе.

АДАШ (оборачивается к Шукре). Шукра, что ты ходишь за мной, как шакал?

ШУКРА. А вдруг ты упадешь и потеряешь сознание?

АДАШ. То есть чтобы мне помочь?

ШУКРА. А для чего же еще?

АДАШ. А может, ты хочешь меня побить? Хотя, с другой стороны, зачем тебе меня бить?

ШУКРА. Ну и вопросики он задает.

АДАШ. Как это грустно — падать в обморок, когда некому тебя подхватить. Ладно. Мне пора отдохнуть. Я уже целых пять минут иду, не останавливаясь. (Усаживается за столик. Шукра садится рядом.)

ШУКРА. А тебе известно, что официантка Хана Чарлич больше не интересуется Хефецем? Ее сердце сейчас свободно.

АДАШ. Зачем ты мне это рассказываешь?

ШУКРА. А тебя это разве не интересует?

АДАШ. Ты думаешь, что… Может быть, я…

ШУКРА. Я молчу.

АДАШ. Она что, правда готова? Ты ее спрашивал? Ты уверен? Скажи мне!

ШУКРА. Я молчу.

АДАШ. Я бы подошел к ней прямо сейчас, но не могу. Я плохо себя чувствую.

ШУКРА. Я знал. Знал, что ты найдешь отговорку.

АДАШ. А ты что, хочешь, чтобы я перед ней в обморок грохнулся? Ведь на этом весь наш роман с ней и кончится. Может быть, сначала хотя бы поговоришь с ней обо мне?

ШУКРА. Нет.

АДАШ. Но я тебя прошу.

ШУКРА А я люблю, когда просят. Просят, просят, и все без толку.

АДАШ. Так зачем ты вообще мне это рассказал? Чтобы меня помучить?

ШУКРА. А по-твоему, помучить — это пустяк?

АДАШ. Нет, я бы и сам к ней подошел, но что будет, если я упаду? И что я ей скажу? Вот, я уже весь вспотел. Что говорят официанткам по ночам? А если я ей не понравлюсь? Может быть, она смеяться надо мной будет? Ты уверен, что она свободна? Рано или поздно она поймет, что я из тех, кто склонен падать в обмороки. И что тогда? Все так сложно, так сложно… Пойду-ка я лучше спать.

ШУКРА. А через час кто-нибудь пройдет мимо и заберет ее сердце себе.

АДАШ. Мне все равно. Я не могу подойти к ней сейчас, в таком состоянии. Приду к ней завтра утром. Буду сильный, бодрый и произведу на нее хорошее впечатление. Первое впечатление решает все.

ШУКРА. Знаю я тебя. Ты от волнения даже моргнуть не сможешь. Будешь стоять перед ней завтра усталый, помятый и качаться из стороны в сторону.

АДАШ. Ладно. Подойду к ней сейчас. Зажмурюсь — и представлюсь. Будь что будет! Я урод?

ШУКРА. Ну и вопросики он задает.

АДАШ. Жаль. Пойду домой.

ШУКРА. Но с другой стороны, она не краше тебя.

АДАШ. Верно. Вообще-то я не уверен, что она меня привлекает. Пойду… (Продолжает сидеть. Пауза. Собирается с духом и обращается к задремавшей Хане Чарлич.) Прошу прощения… (Хана открывает глаза.) Можно чашечку чая?

ХАНА. Я через десять минут закрываю.

АДАШ (встает). Ну ладно. Тогда… (Садится.) Но я выпью быстро.

ХАНА. С молоком? С лимоном?

АДАШ. Спасибо, ни с чем. (Хана заходит в кафе.) Не знаю… Не уверен… Она некрасивая… Некрасивая… (Пауза.) Но с другой стороны, она — человек. У нее есть рот, жаркое дыхание… (Шукре.) Ты окончательно решил ей меня не представлять?

ШУКРА. Чем я замечателен, так это тем, что мое «нет» всегда значит «нет».

ХАНА (возвращается и ставит чай перед Адашем). Пожалуйста.

АДАШ. Спасибо.

Хана вновь садится за свой столик. Адаш украдкой смотрит на нее. Пауза. Он встает, смотрит на нее, от волнения тяжело дышит. Она смотрит на него. Адаш подходит к ней, присаживается рядом. Смотрит на нее, она смотрит на него. По его лицу видно, что он ник#к не может набраться смелости заговорить.

ХАНА (пытаясь ему помочь). Хотите пирожное?

АДАШ. Нет, я…

Возвращается на свое место, садится, но, не в силах успокоиться, встает опять и начинает ходить взад-вперед. Хана тоже встает, чтобы его ободрить. Пауза. Она садится. Он тоже садится. Встает. Снова садится.

(Шукре.) Все, «что ты должен сделать, это сказать ей: „Познакомьтесь, э“ то Адаш Бардаш».

ШУКРА. Как хлопья чистого снега с небес, посыплются на нас скоро утренние газеты. В них будут революции, войны, дорожные аварии, преступления… Если, конечно, с самим газетным ведомством ничего не случится.

Уходит. Хана и Адаш смотрят друг на друга. Адаш дважды обходит вокруг Ханы. Пауза.

ХАНА (в отчаянье). Я закрываю!

АДАШ (достает из кармана деньги, кладет их на стол). Спасибо. Спокойной ночи. (Направляется к выходу, но останавливается) Она некрасивая. Да, некрасивая. Поэтому я и не попытался. Если бы я в нее влюбился, она бы уже была моей. Мы вместе пошли бы домой. И она дышала бы мне в шею. (Уходит.)

КАРТИНА 11

Раннее утро. Комната Хефеца. ТЭГАЛАХ в трусах и майке, с полотенцем на шее. Тэгалах и КЛАМАНСЭА выглядят измученными. Их нервы на пределе.

ТЭГАЛАХ (объявляет). Юность Хефеца. Последняя глава. Игра номер одиннадцать. Хефец подглядывает за смертью своей матери. (Хефец делает умоляющий жест, но берет себя в руки.) Ты готова?

КЛАМАНСЭА. Да, я готова сыграть роль умирающей матери этого негодяя.

ТЭГАЛАХ. Старенькая любимая мамочка Хефеца лежит на смертном ложе. Ей трудно дышать, она хрипит. (Кламансэа хрипит.) Хефец подглядывает в замочную скважину. Ему недостает смелости предстать перед умирающей матерью. (Нагибается, изображая Хефеца.)

КЛАМАНСЭА (хрипя). О-о-о, я не могу дышать… Воздуха…

ТЭГАЛАХ (нервно дрожит и попискивает от горя и ужаса). Вокруг много воздуха, мамочка, дыши, ты можешь…

КЛАМАНСЭА. Не могу… (Хрипит.) Я задыхаюсь…

ТЭГАЛАХ. Скоро придет врач. Он даст тебе кислородную подушку. Мамочка!

КЛАМАНСЭА. Хефец!

ТЭГАЛАХ. Мамочка!

КЛАМАНСЭА. О Хефец… Мне плохо… Где ты, Хефец?

ТЭГАЛАХ. Я здесь, мамочка, здесь.

КЛАМАНСЭА. Где ты, Хефец? Сынок! Приди, спаси меня.

ТЭГАЛАХ. Я не могу. Я не знаю как.

КЛАМАНСЭА. Ты должен это знать, должен. Зачем же я посылала тебя учиться в университет? Не бросай меня!

ТЭГАЛАХ. Я здесь, мамочка, я рядом с тобой.

КЛАМАНСЭА. О, не дай мне умереть!

ТЭГАЛАХ. Но как? Как?

КЛАМАНСЭА. Не знаю, мне все равно. Я твоя мать, я тебя вырастила. Ты обязан спасти меня от смерти.

ТЭГАЛАХ. Я бессилен.

КЛАМАНСЭА. Я всегда на тебя надеялась.

ТЭГАЛАХ. Я слаб!

КЛАМАНСЭА. Хефец, твоя мама не хочет умирать. Мама задыхается. Немедленно спаси свою мамочку!

ТЭГАЛАХ. Скоро придет врач.

КЛАМАНСЭА. Но мой сын — ты, а не врач. Я отдала тебе все, что у меня было.

ТЭГАЛАХ. Я твой ребенок, мама, я слаб. Я жду, что это ты меня спасешь.

КЛАМАНСЭА. Ты бросаешь меня, когда я в тебе так нуждаюсь. Ты разочаровал меня. Ты мне не сын!

ТЭГАЛАХ. Не говори так, мамочка! Я — сын. Но я не могу…

КЛАМАНСЭА (хрипя). Помоги же мне… Моя смерть будет на твоей совести.

ТЭГАЛАХ. Но как, мамочка, как?!

КЛАМАНСЭА. О Хефец, сын мой единственный, я думала, что ты будешь всегда мне верен.

ТЭГАЛАХ (рыдая). Но в чем же я виноват перед тобой, в чем?

КЛАМАНСЭА. Да, ты виноват, иначе бы ты не плакал. Но у тебя есть сердце. Хефец, сыночек мой дорогой, не дай своей маме умереть! (Привстает, протягивает вперед руки и страшно хрипит. Тэгалах в ужасе отступает назад и сгибается.) Воздуху! Воздуху! Дыхание мое! Жизнь моя! Плоть моя! Я задыхаюсь… Я умираю… Сердце мое! Сжальтесь надо мной! Жизнь моя! О, жизнь моя!.. (Откидывается на подушку. Пауза.)

ТЭГАЛАХ (дрожит мелкой дрожью). Мама?! Мама?! (Подходит к ней.) Мама?! (Выпрямляется и кричит.) Спасите мою маму! Спасите же ее! (Склоняется над ней.) Я предал свою мать! Мою дорогую мамочку. Она верила, что я ее спасу, а я ее предал! Она умерла, разочаровавшись во мне. О Хефец! О предатель! До каких пор ты будешь жить и разочаровывать тех, кто любит тебя?!

Хефеца начинает трясти, он пытается овладеть собой, но это ему не удается, он дрожит все сильнее, как в приступе лихорадки, начинает кататься по полу и заползает под кровать. Кламансэа и Тэгалах стоят и смотрят на него. Наконец Хефец выползает из-под кровати. Он совершенно спокоен.

ХЕФЕЦ. Когда состоится свадьба?

КЛАМАНСЭА. Через две недели, во вторник, в пять часов вечера.

ХЕФЕЦ. В этот день, в шесть часов вечера я… Я прыгну с крыши. Вы будете свидетелями.

ТЭГАЛАХ (поднимает руку, как победитель. Торжественно). Это мой подарок тебе, Кламансэа!

В окне появляется проходящий по улице ШУКРА с газетой под мышкой.

ШУКРА (кричит). Послушайте, послушайте! Еще одно утро наступило. Кто не в силах встать, пусть ждет, когда его увезут в больницу или на кладбище. А кто еще может встать, того я предупреждаю: будьте осторожны, берегитесь — начинается новый день!

 

Действие 2

КАРТИНА 1

Две недели спустя. Комната Фогры и Варшвиака. Утро. ФОГРА в коротком домашнем халате. На голове у нее шлем летчика.

Входит ВАРШВИАК в халате с бутербродом в руке.

ВАРШВИАК. Сегодня день нашей свадьбы. Зачем ты надела этот шлем?

ФОГРА. А если я перед свадьбой хочу на самолете полетать? Может быть, мне очень хочется взмыть над вашими головами?

ВАРШВИАК. Разве можно надевать шлем, еще не сев в самолет?

ФОГРА. Чего ты от меня хочешь? Логики? Надела — и надела. Нечего меня учить!

ВАРШВИАК. Да ладно, ладно. Я лучше поем. (Подносит бутерброд ко рту.)

ФОГРА. А поцеловать? (Варшвиак подходит, целует ее в щеку и снова подносит ко рту бутерброд.) А еще раз? (Повторяется то же самое.) А еще? (Варшвиак смотрит на бутерброд, а потом на Фогру.) Ты что, колеблешься?

ВАРШВИАК. Нет… Я просто хочу есть. (Резким движением Фогра выбивает бутерброд из рук Варшвиака, и бутерброд падает на пол. Варшвиак молча смотрит на бутерброд.) Зачем ты это сделала?

ФОГРА. Зачем надела шлем? Зачем выбила бутерброд? Как ты мне надоел со своими вопросами. Я выхожу замуж за зануду.

ВАРШВИАК. Я всего лишь хочу знать, зачем ты выбила у меня бутерброд? Я хочу понять. В последнее время, когда я с тобой, голова у меня забита смеющимися бедрами, плачущими официантами, стульями посреди улицы, согнувшимися родственниками… А теперь еще и падающие бутерброды. Я пытаюсь тебя понять, но у меня ничего не получается. Дай мне хотя бы намек на объяснение.

ФОГРА. Не будет никакой свадьбы.

ВАРШВИАК. Что?!

ФОГРА. Свадьбы не будет.

ВАРШВИАК. Что я такого сделал?

ФОГРА. Ты во мне сомневаешься. Я не хочу тебе навязываться.

ВАРШВИАК. Я сомневаюсь?! Мы же любим друг друга. Мы решили пожениться. Я просто хотел тебя понять, потому что я тебя люблю.

ФОГРА. Понять меня не просто. Я сложная. Или принимай меня такой, какая я есть, или давай скажем друг другу «прощай, приятно было познакомиться».

ВАРШВИАК. Ты знаешь, что я никогда не скажу тебе «прощай». Никогда. Никогда! Ты считаешь меня занудой? (Пауза.) Скажи, я зануда? (Пауза.) Ты не отвечаешь, и я не могу понять, считаешь ты меня занудой или нет. А спрашивать тебя дальше я боюсь. Потому что ты можешь опять рассердиться. (Пауза.) Пойду на кухню. (Собирается уходить.)

ФОГРА. Варшвиак! (Он останавливается.) Поскольку сегодня день нашего бракосочетания, я пойду тебе навстречу. Я объясню тебе, почему я выбила у тебя из рук бутерброд. Но только в первый и последний раз. Я выбила бутерброд, потому что я его приревновала.

ВАРШВИАК. Кого?

ФОГРА. Бутерброд. Я хотела, чтобы ты меня поцеловал. Я не могла перенести, что какой-то бутерброд будет моим соперником в борьбе за твои губы.

ВАРШВИАК (в восторге). Фогра, это… это грандиозно! Как бы я тоже хотел быть таким же!

ФОГРА. Я тебе больше скажу. (Топчет бутерброд ногой.) Вот что я сделаю с каждым, кто попытается отнять тебя у меня. А теперь тебе стоит сказать только одно слово — и свадьбы не будет.

ВАРШВИАК (плача от радости). Чтобы не было свадьбы?! Пусть лучше солнца не будет! Пусть лучше птиц не будет! Какая женщина! Какое тело! Какая душа! Теннис! Физика! И такую женщину я мучаю вопросами? Спрашиваю ее, зачем она выбила у меня бутерброд? (Раздается стук в дверь. Плача и бормоча себе под нос, Варшвиак идет открывать.) Пусть лучше солнца не будет… Пусть лучше птиц не будет…

Входит КЛАМАНСЭА.

КЛАМАНСЭА. Доброе утро, молодожены! Почему ты плачешь, Варшвиак?

ВАРШВИАК (сквозь слезы). У меня просто замечательная невеста. Она ревнует меня к бутербродам.

КЛАМАНСЭА. Да, моя дочь такая. Глядя на нее, нельзя не расплакаться от восторга.

ВАРШВИАК (сквозь слезы). Пойду сделаю себе новый бутерброд. Желудок есть желудок. (Уходит.)

КЛАМАНСЭА. Шлем на голове, раздавленный бутерброд на полу… С чем он, интересно? (Наклоняется и рассматривает бутерброд.) Ага, с яйцом. Что тут происходит, а? Извини меня за любопытство, но я — твоя мать.

ФОГРА. Ты зачем пришла?

КЛАМАНСЭА. Я же сказала — мать есть мать. А я — мать. Я пришла посмотреть, как чувствует себя моя дочь перед свадьбой.

ФОГРА. Ну, посмотрела? И до свиданья. Выглядишь просто ужасно. Шла бы лучше отдохнуть.

КЛАМАНСЭА. О каком отдыхе ты говоришь? В нашем доме буквально спрятаться негде. Папа никак в Хефеца не наиграется. Ему мало, что Хефец уже решил с крыши прыгать, так ему еще надо доказать, что тот прожил жизнь напрасно. Вот уже две недели он скачет по всему дому и разыгрывает перед Хефецем всю историю его жизни. А Хефец хихикает и кланяется, хихикает и кланяется. Даже сегодня, в день твоей свадьбы, перед тем как Хефец прыгнет с крыши, папа собирается разыграть, как его будут закапывать. Не знаю, что и сказать, Фогра. Я пришла к тебе из настоящего ада. Неудивительно, что я так выгляжу.

ФОГРА. Мне, конечно, на все это наплевать. И все-таки меня это злит. Вы что, не могли другого времени выбрать, чтобы Хефеца хоронить, а? Вы должны сейчас думать обо мне, а не о нем.

КЛАМАНСЭА. Да я ему то же самое говорю. Но разве с ним можно разговаривать? По крайней мере, во мне ты можешь быть уверена. Я прежде всего — мать. Я вот тут твоей любимой фаршированной рыбки принесла. Чтобы ты чувствовала, что у тебя есть дом. (Достает из сумочки банку с рыбой и подбрасывает ее в воздухе.) Вот что такое мать. (Фогра бьет по банке рукой, и та падает на пол.) Зачем ты это сделала? (Входит Варшвиак с новым бутербродом.)

ВАРШВИАК. Что это упало?

ФОГРА (подбегает к Варшвиаку и выбивает у него бутерброд.) Теперь у вас есть общая тема для разговора.

ВАРШВИАК (снова начинает плакать). Боже! Как она меня любит! О, как она меня ревнует! Пойду сделаю себе еще один бутерброд. Но на этот раз не выйду из кухни, пока его не доем. (Уходит.)

КЛАМАНСЭА. Я просто потрясена. Как человек. Как мать. Как женщина с рыбой, наконец. (Собирается уйти.)

ФОГРА. Скажи, я сволочь? (Пауза.) Я тебя спрашиваю, я — сволочь?

КЛАМАНСЭА. Нет. Хотя иногда ты бываешь немножко нервная. Но в принципе ты, безусловно, вправе это делать.

ФОГРА. И рыбой бросаться — тоже?

КЛАМАНСЭА. С кем-нибудь другим — конечно. Но только не с матерью. (Направляется к выходу.)

ФОГРА. А если я скажу тебе, мамочка, что бросила рыбу только потому, что хотела в день своей свадьбы немножко пошалить?

КЛАМАНСЭА (растроганно). Фогрочка!

ФОГРА. Мамулечка!

КЛАМАНСЭА. Да, Фогрочка, конечно, балуйся, пока можешь. Ты молода, талантлива, тебе еще можно. В твоем возрасте я вела себя точно так же. Хочешь, я научу тебя всему, что умею? Вступим с тобой в заговор против всего остального мира!

ФОГРА. Тебе это будет нелегко. Придется от многого отказаться. Ты будешь страдать, и папа будет страдать. Всю свою энергию тебе придется отдать только мне.

КЛАМАНСЭА. Я готова. Тебе, как дочери, я могу признаться: твой папа с каждым днем становится все больше похож на ребенка. И мы все больше отдаляемся друг от друга. У меня больше нет никаких амбиций. Все, что у меня осталось, — это ты. Я готова полностью посвятить себя только тебе, быть твоей советчицей и бабушкой для будущего внука. Только об одном тебя прошу: относись ко мне с уважением.

ФОГРА. Разумеется, мамочка, с уважением. Но ты не должна забывать, что именно дети хоронят своих родителей.

КЛАМАНСЭА. Это вполне естественно. Но прошу тебя, только не перед посторонними. (Стук в дверь.) Вот видишь, я уже приступаю к своим новым обязанностям.

Кламансэа открывает дверь. Входит ТЭГАЛАХ.

ТЭГАЛАХ. Вот ты где, Кламансэа. Я искал тебя повсюду — в гастрономе, в парикмахерской, в мясной лавке, — но тебя нигде не было. Ну, как поживает наша невеста? Наша свадьба у всех вызывает зависть. (Фогра подбегает к нему, сбивает у него с головы шляпу и топчет ее ногами. Тэгалах смотрит на шляпу, онемев.) A-а, понимаю. Ты купила мне в подарок новую шляпу? (Тоже топчет ее ногами.) Отлично. Теперь это не шляпа, а тряпка. (Фогре.) Ну, где новая шляпа?.. (Пауза.) Где моя новая шляпа? (Пауза.) Фогра, ты ведь купила мне новую шляпу, правда? Иначе я не могу себе объяснить твой поступок. Потому что иначе… (Неожиданно начинает плакать, но быстро берет себя в руки.) Нет, ты все-таки купила мне шляпу, я уверен. Я свою дочь хорошо знаю. Просто ты ее пока спрятала, чтобы сделать мне сюрприз. Так ведь? И правильно. Время еще есть. Все равно нам с мамой надо сейчас торопиться домой. Мы должны закончить нашу игру.

ФОГРА. Мама, расскажи ему.

КЛАМАНСЭА. Он очень хорошо знает, что мне никогда особенно не нравились его игры.

ТЭГАЛАХ. Не нравились? Это что-то новенькое.

Кламансэа в нерешительности.

ФОГРА. Ну, рассказывай же, мама, не молчи.

ТЭГАЛАХ. Что она должна мне рассказать?

КЛАМАНСЭА. Мне нечего скрывать. Я тебе уже много раз говорила: все, чего я хочу, — это выдать свою единственную дочь замуж и быть рядом с ней.

ФОГРА. Ну, расскажи же ему, наконец! Чего ты ждешь? Расскажи. Расскажи!

КЛАМАНСЭА (вспыхивая). Надоело мне сидеть с тобой дома. Я остаюсь со своей дочерью. Ты помог мне произвести ее на свет, вырастить, дал нам дом, мебель, еду, а мы тебя надули. Проглотили все, что ты нам дал, и теперь ты нам не нужен. Иди, играй в свои игры один. Уходи отсюда.

ТЭГАЛАХ. А ты?

КЛАМАНСЭА. Я нужна своей дочери. Поэтому я остаюсь. Фогра любит меня и хочет меня. Меня, а не тебя. (Берет Фогру под руку.) Понял?

ТЭГАЛАХ. Но Фогра и моя дочь тоже. (Бросается к Фогре и берет ее под руку с другой стороны.) Она такая же моя, как и твоя!

КЛАМАНСЭА. Мы заключили с ней союз.

ТЭГАЛАХ. Я тоже заключу с ней союз. У меня есть что ей дать.

КЛАМАНСЭА. Ничего у тебя нет. Ты пустой. Ты вложил всего себя в квартиру и в Фогру. Даже шляпы у тебя не осталось.

ТЭГАЛАХ. Я — отец. И кандидат в дедушки!

КЛАМАНСЭА. А я — мать!

ТЭГАЛАХ. Я научу детей Фогры играть.

КЛАМАНСЭА. Вечно ты со своими играми! А я умею готовить. У меня огромный опыт. Я разбираюсь в пеленках и в детских болезнях. Я — женщина. (Входит Варшвиак, видит Фогру и ее родителей.)

ВАРШВИАК. Что, уже? Ведь свадьба только в пять часов.

ТЭГАЛАХ (отпускает Фогру, подходит к Варшвиаку и берет его под руку). Ты сможешь меня понять. Ты любишь спорт. Мы оба — мужчины. Пойдем со мной. В последний раз сыграем с Хефецем.

ВАРШВИАК (высвобождает свою руку, подходит к Фогре и берет ее под руку). Мое место рядом с моей невестой. И я этим горжусь.

ТЭГАЛАХ. Значит, я остаюсь один. Вы меня использовали, высосали, а теперь ты меня гонишь? Куда? К моим родителям? В могилу? Что ты можешь предложить человеку в моем возрасте? (Пауза.) Ладно, понимаю. Я здесь лишний. Мне нужно идти доиграть с Хефецем. Я говорю «доиграть», но на самом деле это не игра, а битва. Битва, начавшаяся из-за локона женщины, которую я любил и чью честь, по своей наивности, защищал. Но теперь все встало на свои места. И это к лучшему. (Кричит.) Я завидую Хефецу, потому что у него нет жены!

ФОГРА. Варшвиак, ты слышал? Может быть, ты тоже завидуешь Хефецу?

ВАРШВИАК. Я — Варшвиак. Чего они от нас хотят? (Показывает пальцем на Кламансэа.) Почему ты позволяешь ей держать тебя под руку?

КЛАМАНСЭА (прижимаясь к Фогре). Мы вместе. Ничто нас не разлучит.

ТЭГАЛАХ. Фогра, отдай мне мою новую шляпу. Я ухожу.

ВАРШВИАК (обращаясь к Кламансэа). Немедленно отпустите ее руку!

ТЭГАЛАХ. Шляпу!

КЛАМАНСЭА. Мы вместе!

ФОГРА (высвобождаясь от Кламансэа и Варшвиака). Хватит! Всем замолчать! Что вы меня тут за руки хватаете? Что вы ко мне привязались со своей любовью? А меня вы спросили?

ВАРШВИАК. Только я, да?

ФОГРА. Никто. Пока я сама не решу. (Стук в дверь. Варшвиак идет открыть, возвращается.)

ВАРШВИАК. Якоби.

Входит ХЕФЕЦ со свертком в руке.

ТЭГАЛАХ. Кто тебя сюда звал?!

ФОГРА (Тэгалаху). Здесь я хозяйка. Заходи, Хефец. (Хефец проходит на середину комнаты.)

КЛАМАНСЭА. Интересно, что у него там в свертке? (Хефец молча прижимает сверток к себе.)

ФОГРА. Мама и папа! Я бы хотела поговорить с Хефецем наедине. Не будете ли вы так любезны взять с собой Варшвиака и подождать на кухне?

ТЭГАЛАХ. Это уже прямо традицией становится — меня обижать. Я ухожу. Пойду домой. Доиграю с Хефецем сам. (Направляется к выходу.)

КЛАМАНСЭА. Но ведь Хефец здесь.

ТЭГАЛАХ (возвращается). Верно, совсем забыл. (Обращаясь к Хефецу.) Даже ты уже позволяешь себе ломать мои планы. Заявляешься сюда без приглашения. Ты думаешь, если ты сегодня умрешь, значит, тебе все можно? Я тебя жду, поторопись. (Уходит с Варшвиаком и Кламансэа на кухню.)

ФОГРА. Садись. (Хефец садится.)

ХЕФЕЦ. Прости, что я пришел в день твоей свадьбы и морочу тебе голову. Ты, конечно, хочешь знать, что я тут делаю. То есть в этой жизни… (Пауза.) Я пришел тебя пригласить. Сегодня вечером в шесть часов я прыгаю с крыши. (Пауза.) Ваша свадьба начнется в пять, к шести вы уже освободитесь. (Пауза.) Много времени это не займет. Вы еще успеете к праздничному столу. Уже без меня, разумеется. Потому что меня уже не будет. (Пауза.) Да, уже не будет. (Пауза.) А это мой подарок к твоей свадьбе. Летняя шляпа. У тебя, я уверен, будет счастливое лето. (Пауза.) Ну вот… (Встает.) Так вы придете? Я буду ждать. (Пауза.) Ну что ж. (Начинает тихо плакать.) Не будет больше человека по имени Хефец. Хватит с нас этого человека. Хватит! Мы хотим отдохнуть от него, хотим покоя. (Направляется к выходу, но ему загораживают дорогу вышедшие из кухни Кламансэа, Тэгалах и Варшвиак.)

ТЭГАЛАХ. Стой! Необходимо внести ясность. Фогра! Думаю, тебя не удивит, если я скажу, что мы подслушивали ваш разговор под дверью. На наш взгляд, здесь произошло нечто такое, о чем мы не можем молчать. У каждого из нас сегодня что-нибудь упало или из рук, или с головы. У меня, например, с головы упала шляпа, и ты ее растоптала. А Хефец, который пришел со шляпой не только на голове, но и в руках… У него не упало ничего. Как это понимать?

ФОГРА. Ты жалуешься?

ТЭГАЛАХ. Я выступаю не только от своего имени.

ФОГРА. Вы жалуетесь?

ВАРШВИАК. Я — нет.

КЛАМАНСЭА. Я — тоже нет.

ТЭГАЛАХ. Там, за дверью, вы говорили совсем другое. За победу надо сражаться.

ФОГРА. Ну, допустим, я принимаю вашу жалобу. Что, мне тоже сбить с него шляпу? (Медленно приближается к Хефецу, но, не дойдя до него, останавливается.) Но разве вы не видите, что я сбила с него нечто гораздо более важное.

ТЭГАЛАХ (оглядываясь). Я не вижу.

КЛАМАНСЭА (оглядываясь). Я тоже не вижу.

ВАРШВИАК (оглядываясь). И я не вижу. Но я не в счет.

ФОГРА. Вы что, действительно не видите? Он пришел сюда с надеждой. Он хотел услышать от меня всего два слова: «Не прыгай!» А я, вежливо его выслушав и приняв от него подарок, эти два слова так и не произнесла. (Подходит к Хефецу.) Не произнесла! Вы хотите, чтобы я сбила с него шляпу? Дураки! Я сегодня целого человека с крыши сбила. И не стройте себе никаких иллюзий. Он прыгает из-за меня, а не из-за вас.

ТЭГАЛАХ. Неправда!

ФОГРА. Хефец, скажи им, из-за кого ты сегодня умрешь? Скажи им.

ТЭГАЛАХ. Эта смерть — моих рук дело.

ФОГРА. Хефец, скажи им! (Хефец начинает рыдать и убегает.)

ТЭГАЛАХ. Подожди, я тоже иду! Я победил. Это я довел Хефеца до смерти. Я его довел! Я! (Бежит вслед за Хефецем.)

ФОГРА. Пусть себе кричит. А мы пойдем в мою комнату, и я примерю свадебное платье. (Матери.) Как ты думаешь? Из-за кого сегодня прыгает Хефец? (Уходит вместе с Кламансэа.)

ВАРШВИАК. Не знал, что из-за таких вещей можно устраивать соревнования. В любом случае я тоже принимал участие. Я же перепрыгнул через него, верно?

КАРТИНА 2

В то же утро, чуть позже. Фасад кафе. Появляются ХЕФЕЦ и ТЭГАЛАХ. За ними крадется ШУКРА. Подслушивает.

ТЭГАЛАХ (продолжая идти). А теперь скажи мне: кто довел тебя до смерти? Кто тебя убил, а? Скажи, скажи, чтобы все знали правду. (Останавливаются у кафе.)

ХЕФЕЦ (кричит). Хана Чарлич! Хана Чарлич!!

ХАНА появляется в дверях.

ХАНА. Я занята.

ХЕФЕЦ. Сегодня в шесть вечера я прыгаю с крыши. Хочу тебя пригласить.

ХАНА. Ты собираешься покончить с собой?

ТЭГАЛАХ. В самую точку. (Пауза.)

ХАНА (нежно). Хефец, глупенький, посмотри мне в глаза. А если я скажу тебе, что я тебя простила и больше не сержусь?

ХЕФЕЦ. Слышал? Официантка думает, что я делаю это из-за нее.

ТЭГАЛАХ. Он делает это из-за меня.

ХЕФЕЦ. Я не уступил тебе, даже когда речь шла о молоке для чашки кофе.

ХАНА. Ах так… Тогда умирай один. Я не приду.

ХЕФЕЦ. Вы слышали? Она думает, что я зову ее смотреть. Да мне просто официантка нужна. За деньги, разумеется. Я устраиваю небольшое угощение для приглашенных.

ХАНА (пауза, с горькой улыбкой). Официантка? Понятно. Ну что ж… Пусть хоть так… Подавать, убирать, подавать, убирать… По крайней мере, хотя бы как официантка я еще кому-то нужна. Договорились, приду. Качество обслуживания гарантирую. Можешь прыгать спокойно.

ХЕФЕЦ. Не забудь, я прыгаю в шесть. Приходи пораньше, к четырем. (Хана уходит в кафе. Хефец намеревается идти дальше, но Шукра его останавливает.)

ШУКРА. Хефец!

ХЕФЕЦ. Что?

ШУКРА. Ты забыл пригласить меня.

ХЕФЕЦ. Разве мы с вами друзья?

ШУКРА. Ну и что? Знакомые. Пойми, для меня это очень важно, увидеть, как ты будешь это делать. (Пауза.)

ХЕФЕЦ. Ладно, приходите. В шесть. На крышу.

ШУКРА. Во дворе. Я буду стоять во дворе. Как ты будешь перелезать через перила на крыше, меня не волнует. На крыше не увидишь самого главного — как ты шмякнешься об землю. А в этом-то как раз самый смак и есть. Для тех, конечно, кто знает в этом толк. (Хефец уходит.)

ТЭГАЛАХ (Шукре). Да, ты просто неподражаем. Такого, как ты, больше нет. (Направляется к выходу.)

ШУКРА. Ты у меня тоже на примете. (Тэгалах останавливается.)

ТЭГАЛАХ. Я? А что я? У меня все в полном порядке. (Уходит.)

ШУКРА. Ну вот. Сегодня в шесть вечера он прыгнет и разобьется насмерть. Наконец-то в этом мире все начинает вставать на свои места.

КАРТИНА 3

В то же утро, чуть позже. Комната Адаша Бардаша. АДАШ лежит на кровати. Стук в дверь. Пауза. Снова стук.

АДАШ. Кто это мешает мне отдыхать в десять часов утра?

Пауза. В окне появляется голова ТЭГАЛАХА.

ТЭГАЛАХ. После этого ты еще будешь умолять, чтобы мы тебя простили? Немедленно поднимайся и открой мне дверь!

АДАШ (вскакивая с кровати). Господин Тэгалах, я не знал, что это вы, извините.

ТЭГАЛАХ. Открывай немедленно!

АДАШ (бросаясь к двери). Открываю, открываю! Заходите, пожалуйста.

Голова Тэгалаха исчезает из окна, Адаш открывает, заходит ХЕФЕЦ. Адаш идет за ним.

Я не тебе открывал. (Входит Тэгалах.)

ТЭГАЛАХ. Десять утра, а он валяется в постели! И этот человек еще хочет исправить впечатление о себе… (Подходит к кровати.) О ком ты тут, интересно, мечтаешь? Уж не о моей ли жене или дочери?

АДАШ. Нет, что вы, только о своем здоровье.

ТЭГАЛАХ (залезает на кровать с ногами и начинает прыгать на ней). Мягко тебе тут? Удобно?

АДАШ (не в силах перенести этого зрелища). Господин Тэгалах, господин Тэгалах, прошу вас, сядьте, пожалуйста, сюда, господин Тэгалах… Может, вы чаю хотите? Ну прошу вас, пожалуйста…

ТЭГАЛАХ (перестав прыгать). Что?

АДАШ. Сядьте, прошу вас. Хотите чаю?

ТЭГАЛАХ. Нет. (Снова начинает прыгать.) Мягко тебе здесь, а? Удобно?

АДАШ. Ну, господин Тэгалах… Может, арбуз? Арбуз, господин Тэгалах, а? Хотите?

ТЭГАЛАХ (переставая прыгать). А?

АДАШ. Арбуз. Или персик.

ТЭГАЛАХ (слезая с кровати). Мы торопимся. Времени нет. (Адаш подходит к кровати и печально смотрит на нее. Тэгалах — Хефецу.) Хефец, приглашай его скорей и пошли.

АДАШ (с надеждой в голосе). На свадьбу?

ХЕФЕЦ. Сегодня вечером в шесть часов я прыгаю с крыши. Приходи.

АДАШ. Я с ним не разговариваю. Чего он от меня хочет?

ТЭГАЛАХ. Он хочет тебя пригласить. На церемонию его прыжка с крыши.

АДАШ. С крыши? Почему вдруг с крыши? Он же может умереть.

ТЭГАЛАХ. Еще как может!

АДАШ (хватаясь за сердце). О-о-о-о! (Тяжело оседает на стул.)

ХЕФЕЦ (подходит к нему). Адаш! Адаш!

АДАШ (слабым голосом). Когда вы все оставите меня в покое?

ХЕФЕЦ. Ты был моим единственным другом. Мне важно, чтобы в такую минуту ты был рядом со мной. На крыше.

АДАШ. Не смей больше упоминать при мне этого слова «крыша». У меня от него все в животе переворачивается. Там ведь пять этажей!

ХЕФЕЦ. Я решил покончить с этим, Адаш.

АДАШ. Господи, да что покончить? С чем? Достаточно и ногу сломать. Тебе что, этого мало? Тебе нужно все? О, мое бедное сердце!

ХЕФЕЦ. Так ты придешь или нет?

АДАШ. Мне предписано два дня лежать в постели.

ХЕФЕЦ. Кто же меня в таком случае на крышу будет провожать?

АДАШ. А кто будет после этого лечить мне сердце?

ХЕФЕЦ. А кто будет провожать меня? Меня?!

АДАШ. А меня? Меня кто будет потом лечить?

ХЕФЕЦ. А меня? Меня? Меня? Меня?

АДАШ. А меня?

ХЕФЕЦ и АДАШ (пытаясь перекричать друг друга). Меня! Меня! Меня! (Хефец внезапно замолкает, решительно подходит к кровати и залезает на нее.)

ХЕФЕЦ. Хватит уже за сердце хвататься. Хоть бы раз в жизни послушал, что другие говорят.

АДАШ. Слезь!

ХЕФЕЦ. Не слезу.

АДАШ. Слезь с кровати!!!

ХЕФЕЦ. Не слезу! (Долго смотрят друг на друга, потом Хефец поднимается и прыгает с кровати на подоконник.)

АДАШ. Здесь есть дверь! (Хефец спрыгивает на улицу и исчезает. Тэгалах направляется к двери.) Господин Тэгалах!

ТЭГАЛАХ. Мне некогда.

АДАШ. Скажите, он рассказал мне все это только для того, чтобы довести меня до инфаркта? Господин Тэгалах, ваше мнение обо мне уже меняется?

ТЭГАЛАХ. Если будешь продолжать до десяти утра валяться в постели…

АДАШ. Это чистая случайность, это больше не повторится… (Тэгалах направляется к выходу.) Господин Тэгалах, простите, что я задаю так много вопросов, но по поводу свадьбы… Госпожа Кламансэа сказала, что если…

ТЭГАЛАХ. Ты не приглашен.

АДАШ. Ну нет, так нет. Я только спросил. Я тут как раз брюки себе новые купил… (Тэгалах уходит, Адаш идет за ним.) В любом случае наилучшие пожелания Фогре…

В окне появляется ШУКРА. Увидев, что в комнате никого нет, он прыгает на подоконник, а оттуда на кровать. Возвращается АДАШ.

Кто это? (Подходит ближе.) Шукра? Слезь с кровати! Не можешь зайти через дверь? Тут есть дверь, господа! Дверь! Что вы со мной все делаете?! Я имею право на личную жизнь! Это моя кровать! Слезай!

ШУКРА. Тебя пригласили к Хефецу посмотреть, как он будет прыгать, а ты отказался.

АДАШ. С кровати слезь!

ШУКРА. А там Хана Чарлич будет.

АДАШ. Мне все равно, кто там будет! Она что, приглашена?

ШУКРА. Между прочим, такие мероприятия бывают хорошим поводом для знакомства.

АДАШ. А ее пригласили? Пригласили? Скажи.

ШУКРА (вспрыгивает на подоконник). Ты не заметил, что я уже кончил говорить? (Спрыгивает на улицу и исчезает. Адаш подходит к кровати и смотрит на нее. Ставит на нее ногу. Пауза. Снимает, снова ставит. Пауза. Залезает двумя ногами. Пауза. Осторожно и неуверенно подпрыгивает. Пауза. Начинает прыгать все сильней и сильней.) Я тоже! Я тоже! Я тоже! Я тоже!

КАРТИНА 4

Полдень того же дня. Комната Фогры и Варшвиака. На ФОГРЕ только лифчик и трусики, на голове — летный шлем. Она бегает по комнате, блея, как овца. КЛАМАНСЭА, со свадебным платьем в руках, бегает за ней.

ФОГРА. Бе-е-е… бе-е-е…

КЛАМАНСЭА. Фогра, Фогра!

ФОГРА. Бе-е, бе-е, бе-е, бе-е, бе-е…

КЛАМАНСЭА. Фогра, у нас нет времени, тебе нужно примерить это платье…

ФОГРА. Бе-бе-бе-е…

Входит ВАРШВИАК в фуражке летчика.

ВАРШВИАК. Может быть, она согласится его взять у меня? Она меня слушается.

КЛАМАНСЭА. Кто, моя дочь?

ВАРШВИАК (Фогре). Правда, ты иногда меня слушаешься, Фогра?

ФОГРА. Бе-е, бе-е, бе-е…

ВАРШВИАК. Ну, иногда, когда мы одни.

ФОГРА. Бе-е-е-е-е…

КЛАМАНСЭА. Что, я свою дочь не знаю? Фогрочка, кого ты слушаешься больше: маму или Варшвиака? (Протягивает ей платье.)

ФОГРА (отталкивая платье). Бе-бе-бе-бе-е-е…

КЛАМАНСЭА. Я тебя в животе носила. Рожала в муках, растила. Не позорь меня. Докажи, что я родила тебя не напрасно. (Протягивает платье.)

ФОГРА (отталкивая платье). Бе-бе-бе…

ВАРШВИАК (выхватывая платье у Кламансэа и протягивая его Фогре). Фогра! Это я, Варшвиак!

ФОГРА (отталкивая платье). Бе-бе-бе-е…

ВАРШВИАК. Я твой жених. Вечером я стану твоим мужем. Мы всю жизнь будем вместе. Кто тебе ближе меня?

ФОГРА. Бе-бе-бе…

КЛАМАНСЭА (отбирая платье у Варшвиака). Так больше не может продолжаться. Время уходит. Реши наконец, кто будет твоим заместителем — я или Варшвиак?

ФОГРА (прекращая баловаться). Откуда мне знать, кто будет моим заместителем? Решайте сами.

КЛАМАНСЭА. Нет. Я хочу, чтобы это сделала ты. Чтобы ты сказала: от кого ты согласна принять платье?

ФОГРА (плача). Паразиты! Эгоисты! Фашисты! Вы не видите, что я всего лишь заблудившаяся маленькая девочка? Что мне нужно внимание. Не видите, какая я беззащитная? Если я сейчас наложу в штанишки, я даже не знаю, что делать с какашками. Коммунисты!!!

ВАРШВИАК (растроган слезами Фогры, кричит на Кламансэа). До чего ты довела мою невесту в день нашей свадьбы, старая карга?! Это наше личное дело! Катись отсюда ко всем чертям! (Выхватывает платье.)

КЛАМАНСЭА. Плевать мне на тебя! «Жених»! Мать — одна, а женихов — ого-го! Видали мы таких женихов! Так что мы еще посмотрим! (Выхватывает платье и протягивает Фогре.)

ФОГРА (сквозь слезы). Нет. Хефец.

ВАРШВИАК. Что-о?!

ФОГРА. Ты против? Уже пытаешься ограничить мою свободу?

КЛАМАНСЭА. Тебе бы только покапризничать. Я знаю — никто тебе меня не заменит. Но если Хефец тебе дороже, что ж, зови Хефеца. Пусть он тебе рассказывает, что делать с какашками. (Швыряет платье Варшвиаку.) Только боюсь, ему сейчас не до платьев. У него на носу похороны. Я возвращаюсь к своему мужу!

ФОГРА (переставая плакать). Куда? В ад?

КЛАМАНСЭА. Ад — здесь. Дорогу мне! Я иду играть в похороны Хефеца. (Уходит. Пауза. Варшвиак подходит с платьем к Фогре.)

ВАРШВИАК. Почему в день моей свадьбы меня так мучают? Я всю жизнь мечтал жениться. Не мешайте мне жениться! (Пауза.) Фогра! Теперь мы одни. Возьми платье. (Фогра выхватывает платье и швыряет его на пол.)

ФОГРА. Только Хефец! Он мой единственный возлюбленный!

ВАРШВИАК (затыкая уши). На кухню!!! (Убегает.)

КАРТИНА 5

Полдень того же дня. Комната в доме Тэгалаха. ТЭГАЛАХ в ночной рубашке Кламансэа примеряет ее шляпу. Входит КЛАМАНСЭА.

КЛАМАНСЭА. Идиот, ты мне шляпу растянешь.

ТЭГАЛАХ. Эта шляпа — моя. И ночная рубашка — моя. Сейчас я — Кламансэа. Предыдущая Кламансэа дезертировала к Фогре. Ну и пусть. Я и без нее обойдусь. Таких, как она, — полно. С сегодняшнего дня я сам себе Кламансэа. Сам буду играть с Хефецем и все роли буду исполнять тоже сам.

КЛАМАНСЭА (подходит к Тэгалаху и пытается снять с него шляпу, но он успевает отпрыгнуть). Ты мне ее всю растянешь. Шляпу мою. (Кричит.) Господи, мне шляпу растягивают!

ТЭГАЛАХ. Я растяну — я и стяну. Я сам себе Кламансэа.

КЛАМАНСЭА (бегая за Тэгалахом). Отдай мою шляпу, отдай!

ТЭГАЛАХ (убегая). Я — новая Кламансэа. Я — нью-Кламансэа!

КЛАМАНСЭА. Отдай!!!

ТЭГАЛАХ. Моя! Все мое! Я — Кламансэа!

КЛАМАНСЭА (останавливаясь). Я тебе покажу «Кламансэа»! Я тебе покажу! (Убегает во вторую дверь.)

ТЭГАЛАХ. Это не я все бросил, не я все предал.

Бежит за ней. Из первой двери появляется ХЕФЕЦ.

ХЕФЕЦ. Где же вы все? Я жду, жду… (Уходит во вторую дверь. Из первой двери выбегает Кламансэа с брюками Тэгалаха в руках.)

КЛАМАНСЭА. Я тебе покажу «Кламансэа»! (Из той же двери выбегает Тэгалах.)

ТЭГАЛАХ. Все тут мое! Отдай мои брюки! (Кламансэа убегает во вторую дверь. Из первой двери появляется Хефец.)

ХЕФЕЦ. А как же мои похороны? Когда мы начнем играть?

ТЭГАЛАХ. Сам себя хорони. (Убегает за Кламансэа.)

ХЕФЕЦ. Что значит «сам»? (Бежит за Тэгалахом. Через ту же дверь, брошенная рукой Кламансэа, на сцену вылетает шляпа, которая была на Тэгалахе. Тэгалах возвращается, чтобы поднять ее, следом за ним входит Хефец.)

ХЕФЕЦ. У нас мало времени. В шесть мне уже надо прыгать.

ТЭГАЛАХ (поднимая шляпу). Не путайся под ногами. Не видишь, я занят? (Убегает во вторую дверь.)

ХЕФЕЦ (бежит за Тэгалахом). Ты же меня сам все время торопил. (Уходит во вторую дверь. Из первой двери выходит Кламансэа в брюках Тэгалаха. В руках у нее шляпа Тэгалаха и его пиджак. Следом за ней выбегает Тэгалах.)

ТЭГАЛАХ. Брюки!

КЛАМАНСЭА. Я тебе покажу «Кламансэа». (Уходит во вторую дверь, из первой выбегает Тэгалах, а за ним Хефец.)

ХЕФЕЦ. Скоро уже шесть часов!

ТЭГАЛАХ (оборачиваясь к нему). Слушай, ты! Отстань от меня со своими похоронами. Собрался умирать — и умирай! Не можешь — не умирай. (Убегает во вторую дверь.)

ХЕФЕЦ. Не умирать? После всего, что вы мне сделали? (Убегает за Тэгалахом во вторую дверь. Из той же двери появляется Тэгалах с веером в руке, за ним вбегает Хефец.) Я же людей пригласил! (Из первой двери появляется Кламансэа в шляпе и костюме Тэгалаха. Тэгалах начинает махать веером у нее перед носом. Оба смотрят друг на друга.) Могильщики мои дорогие!

ТЭГАЛАХ. Цыц! (Обращаясь к Кламансэа.) Кто это, если не мой покойный дедушка, А. Б. Тэгалах?

КЛАМАНСЭА. Забавно. После двадцати семи лет замужества проснуться однажды и увидеть рядом с собой саму себя!

ТЭГАЛАХ (передразнивая ее, задирает рубашку и показывает свой зад). Вот как я тебя стыжусь!

КЛАМАНСЭА (передразнивая Тэгалаха). Какие туфли! На каких ногах! Упасть на землю и лизать!

ТЭГАЛАХ (передразнивая ее). Пришло время стать бабушкой.

КЛАМАНСЭА (передразнивая его). Вперед, к победе!

ХЕФЕЦ. Вы, наверное, забыли…

КЛАМАНСЭА. Ничего мы не забыли. Нам просто это уже неинтересно.

ТЭГАЛАХ. И чтоб я тебя больше не слышал.

ХЕФЕЦ. Не хочу! Не хочу! Не хочу! Не хочу! Кламансэа, Тэгалах, дорогие мои могильщики! Я хочу, чтобы вы опять стали счастливыми. Я ведь именно для этого и умираю. Вы обязаны отравить мне последние часы моей жизни. Сбросьте Хефеца в могилу, утрамбуйте на ней землю.

Входит ФОГРА в трусиках, лифчике и летном шлеме.

Вот он — мой ангел смерти! Как хорошо, что ты пришла! Они не хотят играть в мои похороны.

ФОГРА. Значит, вы больше не играете в Хефеца? Ну ют, я как всегда в центре событий. Впрочем, иначе и быть не может.

ХЕФЕЦ. Но я хочу, чтобы они меня мучили.

ФОГРА. Не видишь? Они больше не могут. У них нет сил.

ХЕФЕЦ. Но мне это необходимо.

ФОГРА. Если тебе мало мучений… положи себе на голову стол.

ХЕФЕЦ (после некоторого размышления). Ладно. (Залезает под стол и, привстав, приподнимает его головой.)

ФОГРА. Это вы к свадьбе так принарядились? А что? Тебе, папочка, эта ночная рубашка очень к лицу. А ты, мамочка, в этих штанах просто очаровательна. Не будь я вашей дочерью, в жизни бы не догадалась, кто из вас мужчина, а кто женщина. Теперь вас можно называть Кламантэгалах и Тэгаласэа. Продолжайте, продолжайте.

КЛАМАНСЭА. Ты на себя посмотри — в этих трусах и лифчике. Сейчас тебе, конечно, кажется, что у меня никогда не было таких же белых и упругих бедер, а твой отец всю жизнь ходил в ночной рубашке… Ты не в состоянии представить, что он когда-то носил белые сорочки и черные облегающие брюки. Что у нас тоже были темные ночи и жаркие объятья. Ты не изобретаешь ничего нового, дорогая моя. Сейчас ты упиваешься собственной молодостью. Да, сейчас твое время. Но потом… Потом придут другие «Фогры», искромсают ножами и вывернут наизнанку твое нутро, и будут терзать тебя точно так же, как ты сейчас терзаешь меня.

ФОГРА. Даже не знаю, что и сказать, мама. Ты ничего не понимаешь. Разве ты не видишь, что мне хорошо? Просто ха-ра-шо.

ТЭГАЛАХ (закрывает глаза). Мне тоже хорошо. Я ни на что не жалуюсь. Мне хорошо.

КЛАМАНСЭА (плача). Давай, прыгай тут, скачи, радуйся… Я знаю, кто я теперь. Я — курица. Я пытаюсь отыскать на земле маленькие крошки счастья. Цып-цып-цып! Цып-цып-цып! А если вам так нужно, я готова и умереть. Может быть, тогда меня кто-нибудь пожалеет. И когда я буду лежать в могиле, можешь сколько угодно кричать «мама»! Мама тебе уже не ответит… (Горько плачет.)

ТЭГАЛАХ (продолжая заниматься самовнушением). Это плачу не я. Я даже и не собираюсь плакать. У меня все хорошо. Настолько хорошо, насколько может быть хорошо. (К нему подходит Фогра.) Что, ударить меня хочешь, да? (Фогра дает ему пощечину. Пауза.) Меня ударила собственная дочь. На глазах у моей собственной жены. А жена — в моих штанах. Это просто неслыханно! (Рыдает.)

ФОГРА. Ну вот, теперь и ты плачешь. Хватит вам всем тут рыдать. Вытрите слезы и послушайте, что я вам скажу. Я достаточно насмотрелась на ваши синие от натуги лица. И сыта по горло вашими попытками подлизаться ко мне. Но вы должны наконец признать горькую правду. Ваши игры с Хефецем ни к чему не привели. Вот он, перед вами, со столом на голове. Он совершенно в вас разочаровался. Чтобы этого добиться, не стоило такой огород городить. Я хочу, чтобы вы раз и навсегда поняли, что вы из себя представляете. Дорогие мои родители, ваше время ушло. Сейчас на повестке дня ваша дочь. Откажитесь от своих притязаний, забудьте, что вы мужчина и женщина, и остаток своих дней сможете провести под моим покровительством.

ТЭГАЛАХ. Нет, нет и нет. Я чувствую себя отлично. Я еще на многое способен.

ФОГРА. Насмешить меня — вот на что ты способен. Не упрямься, признай мою правоту.

ТЭГАЛАХ. Нет, я еще не готов. Завтра.

ФОГРА. Нет, сейчас. Признайте, что я права. (Обращаясь к Кламансэа.) Признавайся.

КЛАМАНСЭА. Но я уже и так это признала. Если бы ты была со мной чуть-чуть поласковее…

ТЭГАЛАХ. Завтра… Я — завтра…

ФОГРА (матери). Сука! Корова! Свинья! Ты не дождешься от меня никаких уступок! Признавай, что я права. Признавай немедленно!

КЛАМАНСЭА. Признаю, Фогрочка, все признаю. Бери меня и делай со мной, что хочешь.

ФОГРА. Сделаю, мамочка, сделаю, можешь не сомневаться. (Тэгалаху.) А теперь ты. Признавай!

ТЭГАЛАХ. Если бы ты немного смягчила формулировку… (Фогра бьет его по лицу. Пауза.) Меня опять ударили. Ну и отлично. Второй удар — решающий. Теперь я могу все признать и от всего отказаться. Признаю, Фогра, и уступаю! Я больше не должен нести бремя своего «Я». Какое счастье!

ФОГРА. Ну вот, вы и обрели покой. Потому что нашли в себе смелость признать, кто вы на самом деле. А теперь, чтобы внести окончательную ясность в наши отношения, повторяйте за мной слово в слово: Мы, родители Фогры, Кламантэгалах и Тэгаласэа…

ТЭГАЛАХ и КЛАМАНСЭА. Мы, родители Фогры, Кламантэгалах и Тэгаласэа…

ФОГРА. …торжественно клянемся…

ТЭГАЛАХ и КЛАМАНСЭА. …торжественно клянемся…

ФОГРА. …провести остаток жизни…

ТЭГАЛАХ и КЛАМАНСЭА. …провести остаток жизни…

ФОГРА. …в кресле-качалке, грызя сухари и нянчя внуков…

ТЭГАЛАХ и КЛАМАНСЭА. …в кресле-качалке, грызя сухари и нянчя внуков…

ФОГРА. …и изо всех сил заботиться о счастье тех…

ТЭГАЛАХ и КЛАМАНСЭА. …и изо всех сил заботиться о счастье тех…

ФОГРА. …кто находится в расцвете сил…

ТЭГАЛАХ и КЛАМАНСЭА. …кто находится в расцвете сил…

ФОГРА. …то есть о счастье Фогры…

ТЭГАЛАХ и КЛАМАНСЭА. …то есть о счастье Фогры…

ФОГРА. …о счастье Фогры.

ТЭГАЛАХ и КЛАМАНСЭА. …о счастье Фогры.

ФОГРА. Фогры!

ТЭГАЛАХ и КЛАМАНСЭА. Фогры! Фогры! Фогры!

ФОГРА. Я вижу, вы все поняли.

КЛАМАНСЭА. Браво, Фогра! С точки зрения родительской и с точки зрения общечеловеческой.

ТЭГАЛАХ. Браво, Фогра! В научном аспекте и в спортивном!

ФОГРА. Ладно, на сегодня лести хватит. Пойду домой. Там меня ждет мое свадебное платье. Хефец пойдет со мной и подаст его мне.

Хефец поражен. Входит ШУКРА.

ШУКРА. Дверь была открыта, и я не стал стучать, потому что это не в моих правилах. (Фогре.) Меня зовут Шукра. (Фогра внимательно его разглядывает.) А ты, если не ошибаюсь, Фогра?

ФОГРА. Если хочешь что-то сказать, говори, но только покороче. Твой вид вызывает у меня скуку.

ШУКРА. Я видел, как ты бежала сюда по улице в трусах и лифчике, и, к моему удивлению, никто над тобой не смеялся. Наоборот, несколько человек даже плакали от зависти.

ФОГРА. Тоже мне, новость.

ШУКРА. Верно, про такое я уже слышал. (Подходит ближе к Фогре. Пауза.) Но мне не дает покоя один вопрос. Скажи, ты действительно счастлива?

ФОГРА (развеселившись). Если пойдешь со мной и подашь мне свадебное платье, узнаешь о моем счастье еще кое-что.

ХЕФЕЦ. Но ты же сказала…

ФОГРА (Шукре.) Добавь-ка ему еще стул. (Шукра с видимым удовольствием ставит стул на стол, под которым сидит Хефец.)

ШУКРА. Я готов. (Фогра уходит. Шукра за ней.)

ХЕФЕЦ. А как же я?

КАРТИНА 6

В тот же день, после полудня. Комната в доме Тэгалаха. ХЕФЕЦ сидит и наблюдает за ХАНОЙ ЧАРЛИЧ, которая в поварском колпаке проходит по сцене с подносом, уставленным бутылками, демонстративно виляя задом.

ХЕФЕЦ. Хватит тут у меня перед самым носом задницей вертеть. Я не могу умирать, когда у меня перед глазами ягодицы пляшут.

ХАНА. Ты неисправим. Всю жизнь был жалким и мелким. Таким и умрешь. (Уходит.)

ХЕФЕЦ. И когда все это кончится?

Входит АДАШ. Хефец быстро встает ему навстречу.

Ты пришел слишком рано. Еще даже стол не накрыли.

АДАШ. А я не голоден.

ХЕФЕЦ. Еще целых полтора часа. Подождать, что ли, не мог? Не терпится мой бездыханный труп увидеть? Чего ты притащился в такую рань?

АДАШ. Ты же меня сам пригласил.

ХЕФЕЦ. Сегодня утром ты даже слушать меня не хотел. Только и делал, что плюхался на стул и орал: «Меня, меня, меня!»

АДАШ. Я передумал. Ты все-таки был моим другом.

ХЕФЕЦ. Другом, говоришь?

АДАШ. Да.

ХЕФЕЦ. Самым-самым лучшим?

АДАШ. Да. Других таких у меня не было.

ХЕФЕЦ. Так почему же ты тогда позволяешь мне умирать? Почему ты не пытаешься мне помешать?

АДАШ. Может, в самом деле не будешь?

ХЕФЕЦ. «Может, не будешь…» Сразу видно, что тебе все равно, буду я жить, не буду…

АДАШ. Нет, мне не все равно.

ХЕФЕЦ. Так уговаривай меня. Умоляй, чтобы не умирал. Это, конечно, не поможет. Ничто уже не поможет. Но ты все равно меня уговаривай. Если ты действительно настоящий друг.

АДАШ. Не умирай.

ХЕФЕЦ. Нет, умру. Умру.

АДАШ. Вот видишь, ты просто упрямый. Ты никогда никого не слушал. (Шепотом.) Пока ты не умер… можешь меня с официанткой познакомить?

ХЕФЕЦ (подозрительно). Зачем?

АДАШ. Просто так. Мне скучно.

ХЕФЕЦ. Иди домой. Придешь через полтора часа.

АДАШ. Ну что тебе стоит? Познакомь, а?

ХЕФЕЦ. А что тебе стоит не дать мне умереть?

АДАШ. Я только что пытался.

ХЕФЕЦ. Пытался он… Да от твоего «не умирай» еще больше умереть хочется.

АДАШ. Чего ты от меня хочешь?

ХЕФЕЦ. Я? От тебя? Это от человека можно чего-нибудь хотеть. А ты разве человек?

АДАШ. Так ты познакомишь меня с Ханой Чарлич?

ХЕФЕЦ. Даже перед смертью меня пытаются использовать. Не желаю! (Хана, которая все это время стояла и слушала, подходит к Хефецу.)

ХАНА. Я не смогла найти рюмки. Ты можешь их сам принести?

ХЕФЕЦ. Они стоят в шкафу. Сверху. Слева.

ХАНА. Боюсь, я не дотянусь. (Хефец некоторое время смотрит на нее, потом недоверчиво смотрит на Адаша, затем встает и уходит. Хана подходит к Адашу.)

ХАНА. Если гора не идет к Магомету… А времени уже в обрез. (Протягивает Адашу руку.) Меня зовут Хана Чарлич.

АДАШ (потрясенно). А я — Адаш Бардаш. Я тебя очень люблю. Выходи за меня замуж.

ХАНА. С удовольствием. (Берет Адаша под руку. Стремительно входит Хефец.)

ХЕФЕЦ. Рюмки на столе… (Видя, что Хана взяла Адаша под руку.) Я так и знал! (Обращаясь к ним.) Что это значит?

АДАШ. Можешь меня поздравить. Мы решили пожениться.

ХЕФЕЦ. Вы решили — что?! Вы даже не знакомы!

АДАШ. Ничего, познакомились. И обручились. Это Хана Чарлич.

ХАНА. А это Адаш Бардаш.

АДАШ. Я люблю ее, а она любит меня.

ХЕФЕЦ. Вы что, рехнулись? Фогра выходит замуж, вы женитесь… Я, значит, умру, а весь мир здесь без меня переженится. Так?!

АДАШ. Такова жизнь.

ХЕФЕЦ. Невероятно! Чемпион мира по обморокам заговорил о жизни!

АДАШ (неожиданно срываясь на крик). Не сметь мешать нам жить!!!

ХЕФЕЦ. Уму непостижимо! Мою смерть используют, как повод для сватовства. Устроили тут клуб знакомств.

ХАНА. Все уже решено.

ХЕФЕЦ. Ничего не решено. Я аннулирую ваше знакомство!

АДАШ. Кишка тонка.

ХЕФЕЦ. Это мой дом. И мой праздник. Вы только благодаря мне познакомились. Расцепите руки. Не было никакого знакомства. Вы не знакомились.

АДАШ. Нет, знакомились, знакомились. Ты не можешь отрицать очевидного. Это Хана Чарлич.

ХАНА. А это — Адаш Бардаш.

АДАШ. Понятно тебе?

ХЕФЕЦ. Все отменяется! Не было ничего! Не было!!!

ХАНА. У нас демократия. Пусть себе кричит, сколько хочет. Пошли отсюда.

ХЕФЕЦ. Ладно. Я и без вас обойдусь. Так умру, без зрителей. И без угощения. В полном одиночестве. (Хана и Адаш направляются к выходу. Хефец кричит им вслед.) Чтоб у вас одни официанты рождались! Чтоб они все время в обмороки падали! (Хана и Адаш уходят, через мгновение Адаш возвращается.)

АДАШ. Прости меня, Хефец.

ХЕФЕЦ. Давай, давай иди отсюда! Женись себе на здоровье.

АДАШ. Ты несправедлив ко мне, Хефец. Ты ведь знаешь, как важно для меня жениться. Всю жизнь я мечтаю о счастье, мечтаю, чтобы рядом со мной был кто-нибудь, кто готов меня выслушать. Конечно, жаль, что это произошло в такой неподходящий момент, но ведь я и о себе должен позаботиться, верно? Сейчас, когда я обручился, я вдруг понял, что родился для радости. Кто бы мог подумать, что я по сути своей человек жизнерадостный? Но теперь это абсолютно ясно. Такова моя природа. (Пауза.) Можно я не буду плакать после твоей смерти? Ты только не обижайся. Просто сейчас мне весело, и ничего с этим не поделаешь. (Смеется.) Мне весело. (Смеется.) Ты меня понимаешь? Мне весело. (Уходит, смеясь.)

КАРТИНА 7

В тот же день, чуть позже. Комната Фогры. ФОГРА в лифчике и трусах, на голове летный шлем. Рядом с ней стоит ШУКРА. Как древко от знамени, он держит метлу. На верхнем конце метлы, на плечиках, висит свадебное платье Фогры. Шукра выглядит очень усталым.

ФОГРА. Итак, Шукра, твою биографию я теперь знаю. Сейчас ты подашь мне платье… Но сначала скажи, что ты о нем думаешь?

ШУКРА. Что я думаю о твоем платье? (Гневно.) Что я думаю о твоем платье? (Обращаясь к платью.) Сука ты, а не платье! Служанка несчастная! Послушная тряпка! Ты покорно укрываешь части тела, которые женщина хочет скрыть. Ты развеваешься, когда женщина танцует, и мнешься, когда она валяется на траве. Ты впитываешь пот, который она выделяет изнутри, и собираешь пыль, которая оседает на нее снаружи. Мерзкая сволочь! Ты прислуживаешь женщине, пока не порвешься или не полиняешь. Тогда тебя выбросят на свалку или пожертвуют в детский дом. А крепкое, бодрое женское тело продолжает тем временем цвести и благоухать! Оно очень быстро забывает о тебе, как если бы тебя не существовало вовсе. А ты, ничтожество, лежишь вместе с другими бывшими рабами в помойном ведре и с черной завистью смотришь на свою бывшую госпожу, такую цветущую, такую счастливую. На душе у тебя горько, и, полное ненависти к самому себе, ты вопишь: «Будь я проклято! Да изгладится имя мое из памяти человеческой!» (Плюет на себя.) Тьфу на меня! Тьфу!.. Кстати, обрати внимание: я не испачкал тебе пол. Попало только на меня. Тьфу на меня! А теперь — вон отсюда! Дрянь! Я имею в виду себя. Дерьмо! Пошел отсюда, убирайся! На мусорку. В писсуар. Вон! Вон! (Продолжая кричать «Пошел отсюда!» и лягая себя ногой в зад, убегает с метлой, на которой висит свадебное платье.)

ФОГРА. Видимо, судьбе угодно, чтобы я вышла замуж в трусах…

КАРТИНА 8

В тот же день, чуть позже. Улица. АДАШ БАРДАШ стоит, держась за сердце. ХАНА ЧАРЛИЧ в поварском колпаке стоит рядом. Вид у нее встревоженный.

АДАШ. Валериановых капель!

ХАНА. Валерьянки нет. Тут поблизости нет ни одной аптеки.

АДАШ. Валерьянки!

ХАНА. Успокойся. Сейчас все пройдет. Ты себя часто так чувствуешь?

АДАШ. Почти каждый день. Даже светила медицины разводят руками, когда речь заходит о моем здоровье. Такие переживания, как сегодня, могут меня убить. Валерьянки!

ХАНА. Я же сказала: нету!

АДАШ. Почему ты сердишься? Я человек легко ранимый.

ХАНА. Я чувствую, что и в семье мне уготована роль официантки.

АДАШ. Что же делать? Я нуждаюсь в уходе.

ХАНА. Как любая другая женщина, я думала, что, выйдя замуж, смогу отдохнуть, а не подавать лекарства.

АДАШ. Что ты хочешь этим сказать?

ХАНА. Что свадьбы не будет.

АДАШ. О-о-о! (Хватается за грудь и корчится от боли.)

ХАНА. Прости. Как мне ни тяжело… но я хочу быть с тобой искренней. Хоть я и Хана Чарлич, и официантка, и все такое… Но у меня тоже есть свои принципы. Я хочу быть женой, а не сестрой милосердия. Лучше я останусь одна. Подожду еще. Не может быть, чтобы жизнь не приготовила мне ничего, кроме тебя. Подожду еще год-другой. А если и тогда не повезет… что ж, покорюсь судьбе. (Пауза.)

АДАШ (самому себе). В сущности, она совсем некрасивая. Да и вообще… Разве она мне нравится? (Пауза. Хане.) Сколько, ты говоришь, должно пройти времени?

ХАНА. Год, два…

АДАШ. Вечно мне предлагают ждать несколько лет. Мое сердце этого не выдержит. А что, если я приду к тебе через два года, а ты скажешь — еще два?

ХАНА. Это невозможно. Я старею.

АДАШ. Два года — это немало. (Делает шаг по направлению к Хане.) Это даже слишком много. (Вдруг падает.) Бух. (Хана наклоняется, чтобы помочь. Адаш хихикает.) Вот и ноги тоже не хотят со мной жить. (Хане.) Ничего, я сам.

ХАНА. А ты сможешь?

АДАШ. Смогу. Смогу. (Хана выпрямляется. Пауза. Устало.) Вставай, Адаш. Ты должен поднять это тело. Поставить его вертикально. Чтобы живот был выше, чем ноги, а голова выше живота. Ты должен привести себя в порядок, начать все сначала.

ХАНА. Почему ты не встаешь?

АДАШ. Пусть все останется так.

ХАНА. Как это «так»?

АДАШ. Ну так, как сейчас. Мне так удобно.

ХАНА. Что ты такое говоришь? Вставай немедленно!

АДАШ. Оставь меня.

ХАНА. Вставай!

АДАШ. И не подумаю. Зачем? Если я встану, разве что-нибудь изменится? Нет, мне и так хорошо. (Пауза.)

ХАНА. Ты что, меня шантажируешь?

АДАШ. Отнюдь. Увидимся через год-другой.

ХАНА. Никто никогда в жизни не относился ко мне по-человечески. (Направляется к выходу.)

АДАШ (ласково). Хана Чарлич, Хана… (Она останавливается.) Не могла бы ты немножко поплакать со мной?

ХАНА (поворачивается). Почему бы и нет? (Подходит к Адашу, склоняется над ним, он прислоняется лбом к ее ноге. Оба плачут.)

КАРТИНА 9

В тот же день, под вечер. Комната Хефеца. ХЕФЕЦ молча сидит на стуле в халате парикмахера. Входит ХАНА ЧАРЛИЧ.

ХАНА. Я вернулась. Моя свадьба отменяется… Ничего, скоро тебе будет хуже, чем мне. (Уходит. Пауза. Возвращается в поварском колпаке на голове и с подносом в руках.) Гляжу я на тебя, Хефец, и думаю, что моя судьба, в сравнении с твоей, не так уж и ужасна.

Уходит. Пауза. На грузовой металлической тележке, отталкиваясь ногами, задом наперед выкатывается АДАШ БАРДАШ, подъезжает к Хефецу.

АДАШ. Ничего не будет. Ни свадьбы. Ни семьи. Ничего. По правде говоря, эта официантка мне совсем не нравится. Кроме того, я уже не уверен, что действительно родился для радости. Но в любом случае тебе скоро будет еще хуже, чем мне. (Входит Хана Чарлич.) О, официантка уже вернулась.

ХАНА. Да. Я вернулась. Скоро здесь произойдет нечто такое, после чего наши несчастья покажутся нам просто смешными.

АДАШ. Да, ему будет худо. Ему будет очень худо. Очень-преочень худо будет ему. Наконец-то он станет несчастливее меня! Намного несчастливее!

ХАНА. Скорей бы уже этот бедняга отмучился. Тогда бы мы смогли его пожалеть. Мне прямо не терпится…

АДАШ. Каким несчастным скоро будет мой друг. Жаль, что он не сможет потом поплакать у меня на плече.

Входят ТЭГАЛАХ и КЛАМАНСЭА в тех же одеждах.

КЛАМАНСЭА. Поздравляю вас. Фогра вышла замуж. Скоро она будет здесь.

ТЭГАЛАХ (Хефецу). Ну? Как поживает человек, которому хуже, чем нам?

КЛАМАНСЭА. Как поживает твоя горечь? Как чувствует себя твое отчаяние?

АДАШ. О, как он скоро будет страдать, умереть можно! Даже мои мучения, в сравнении с теми, что предстоят ему, — ничто.

ХАНА. Я — официантка. Официанты подают и улыбаются. Улыбаются и подают.

АДАШ. Я уйду отсюда совершенно счастливым. Я буду благодарить Бога за то, что я — это я, а не Хефец.

ТЭГАЛАХ. Сегодня вечером все будут благодарны судьбе. Все. Кроме одного. Того, кто скоро будет валяться во дворе…

АДАШ. Какое счастье, что это буду не я. Благодарю тебя, Господи, что не я буду лежать там, во дворе.

Входит ШУКРА. На нем специальный пояс, в который вставлена метла со свадебным платьем Фогры.

ШУКРА. Я уже полчаса стою во дворе, а человек, в сравнении с которым я являюсь олицетворением счастья, почему-то все не падает. Мы не опоздали?

Входит ФОГРА в трусиках, лифчике и летном шлеме; за ней — ВАРШВИАК в вечернем костюме и фуражке летчика. В руке у Варшвиака шест, на конце которого — белая фата.

ФОГРА (Шукре). По моим часам у нас есть еще несколько минут. Шукра! (Шукра делает шаг вперед.) Варшвиак! (Варшвиак делает шаг вперед.) Фату! (Варшвиак передает Шукре шест с фатой. Шукра втыкает его в другую петлю на своем поясе.)

ВАРШВИАК (гордо). Я слышал, что этот… ну, как его… скоро должен прыгнуть с крыши. Я хочу, чтобы все здесь знали. Я тоже однажды его унизил. Я перепрыгнул ему через голову.

ФОГРА. Для чего ты это говоришь?

ВАРШВИАК. Я хотел, чтобы все знали, что и я тоже.

ФОГРА. Что «ты тоже»? «Он тоже»! Вечно: «Я тоже, я тоже»… Вертится тут возле меня все время и поет: «Я тоже, я тоже»… Мне это осточертело! Реши наконец, чего ты хочешь — меня любить или через головы прыгать? Я желаю знать, что для тебя важнее.

ВАРШВИАК. Конечно, любить тебя. Но могу же я иногда и перепрыгнуть через кого-нибудь? Разве нет?

ФОГРА. Ах так? И любить, и прыгать? Ну что ж, к любви я готова всегда. (Быстро расстегивает ремень на брюках Варшвиака. Брюки падают на пол.) А теперь прыгай! (Указывает на Адаша.) Вот тебе человек. Он ростом с цветочный горшок. Прыгай. (Варшвиак какое-то время колеблется, потом, со спущенными штанами, начинает прыжками передвигаться в сторону Адаша. Допрыгав до Адаша, останавливается. Адаш в ужасе закрывает голову руками.) Прыгай! (Варшвиак подпрыгивает сантиметров на пять, делает еще две попытки и останавливается. Пауза.)

ВАРШВИАК (пристыженно). Можно я штаны надену?

ФОГРА. Нет. Оставайся так. Ты должен быть готов к любви. Но если хочешь, можешь присоединиться к этим людям. Они примут тебя с радостью и будут считать своим. Но тогда не вздумай проситься обратно. (Тэгалаху.) Не хочешь ли ты, папа, перед тем, как мы поднимемся на крышу, сыграть с Хефецем в последний раз?

ТЭГАЛАХ. Спасибо, с удовольствием. Очень мило с твоей стороны. Для меня это настоящий сюрприз.

ФОГРА. Ты начинаешь мне нравиться. Можете приступать.

ТЭГАЛАХ. Когда мы с Кламансэа валяемся в постели…

ФОГРА. Валялись.

ТЭГАЛАХ. Когда мы с твоей мамой валялись в постели, самой любимой нашей игрой была игра под названием «Как мы все будем жить, когда Хефец умрет». (Начинает игру.) Хефец лежит в темной могиле, а я тем временем бегаю по кафешкам и очень весело провожу время. Из кафе в кафе! Из кафе в кафе! Я наслаждаюсь каждым мгновением жизни. А Хефец — нет. Он — в земле. А я сижу в кафе и в ночных клубах. И наслаждаюсь, наслаждаюсь…

КЛАМАНСЭА. Хефец неподвижно лежит на спине, а я тем временем иду гулять со своими внуками. Сумерки. Я держу их за руки. Да, мне есть с кем и куда идти. И вот я иду, иду, прохожу над Хефецем, а он даже не в силах пошевелиться. Я иду, иду и на каждой моей ноге — туфелька. На одной туфелька, и на другой туфелька. А Хефец лежит под землей. Босой. И я прохожу прямо над ним. Вокруг меня — внуки, а на ногах моих — туфельки.

ХАНА. Хефец лежит в земле. Его руки вытянуты вдоль тела, а я здесь, на земле, протягиваю свои руки для объятий. Да, у меня будет еще такая возможность — кого-нибудь обнять. А у Хефеца — уже никогда. Навстречу мне идет человек, я протягиваю к нему свои руки. И они у меня легкие-прелегкие. А у Хефеца — тяжелые-претяжелые. Как булыжники. И я обнимаю, обнимаю, обнимаю…

АДАШ. Хефец лежит в земле, его сердце остановилось. А мое продолжает стучать. Я беру себя за руку и чувствую пульс. Как это прекрасно, когда сердце стучит! Семьдесят раз в минуту. Тук-тук, тук-тук, тук-тук… Какой удивительный и сложный механизм. Я кладу себе руку на лоб, чтобы проверить, есть ли у меня температура, и чувствую, что да, есть. А потом я выздоравливаю, потому что мне есть от чего выздоравливать. Я продолжаю жить полной жизнью, в которой есть болезни и выздоровления, и сердце мое продолжает стучать. Оно стучит все время: тук-тук, тук-тук… Все время. Тук-тук, тук-тук…

ВАРШВИАК. Хефец лежит себе в земле, и рот у него набит песком. А я, нахожусь здесь, на земле. На кухне. Мой рот набит едой. Я что-то пробую, жую… Прекрасно! В животе у меня тепло, хорошо. На столе передо мной лежат фрукты и шоколад. Челюсти у Хефеца не двигаются, а у меня работают непрерывно. Откусывают и перемалывают. Перемалывают и снова откусывают… Сколько бы я ни ел, я знаю: в холодильнике меня ждет новая еда. И я ем, ем, ем…

ШУКРА. Несчастный Хефец лежит внизу, под землей, окруженный многочисленными рядами разлагающихся трупов. А над ним, на фоне этого прекрасного лирического пейзажа, среди щебечущих птиц стою я и кричу: «Несчастный!» Он не возражает. Только птицы чирикают на деревьях. И тогда я взываю снова: «О, несчастный!» И он не спорит со мной, не опровергает. Он уже ничего не может. И в третий раз я взываю к нему и ко всем прочим тварям, коими, как редисками, усеяна кладбищенская земля: «Эй вы, несчастные!» Не отвечают. «Суки!» — кричу я. Ни звука. «Суки несчастные!!!» Молчат.

ФОГРА. Теперь, видимо, моя очередь, Хефец, объяснить тебе, что значит — жить. Но думаю, это излишне. Не вижу никакого смысла рассказывать другим о жизни, чтобы у них изо рта потекли слюнки. Они все тут перед гобой хвастаются. Как они весело проводят время, обнимаются, едят… Глупости. Все равно им не стать Фогрой! (Все замолкают и застывают неподвижно.) Вам всем очень далеко до Фогры. Я смотрю на вас на всех и не испытываю ничего, кроме презрения. Вы все тут ужасно жалкие, включая Шукру. Он наивно думал, что имеет право смотреть на жалких людей свысока, пока я не объяснила ему, что и он — один из них. Шукра, конечно, негодяй. Но он — человек честный. У него есть чему поучиться. Я предсказываю ему великую будущность — Генерального Секретаря Всех Несчастных.

ТЭГАЛАХ. Никогда бы не подумал, что и он тоже.

ШУКРА. Ничего не поделаешь. Человек слаб.

ФОГРА. Хватит болтать. Уже шесть часов. Всем собраться возле Шукры! С этого момента вы все члены группы под названием «Позорище». (Все выполняют приказ. Шукра стоит в центре, держа палки, как знамена.) Хефец, мы готовы подняться на крышу. (Пауза.)

ХЕФЕЦ (сидевший всю сцену неподвижно, он поднимает голову). Кто-нибудь вызвал полицию? Кто-нибудь вызвал полицию, чтобы мне помешать? (Пауза.) Неужели никто?! (Пауза. Хефец медленно встает и уходит.)

ФОГРА. «Позорище»! Слушай мою команду! Всем согнуться! На крышу — шагом марш! (Уходит. За ней уходят все остальные.)

КАРТИНА 10

Крыша дома Тэгалаха. Сумерки. Свет заходящего солнца. Появляется ХЕФЕЦ, а следом за ним ФОГРА и все остальные.

Останавливаются. Пауза.

ХЕФЕЦ. Что, правда никто не вызвал полицию? (Пауза.) А пожарных? (Пауза. Начинает разминаться: приседает, нагибается, машет руками, подпрыгивает, бегает на месте, несколько раз добегает до края крыши и возвращается. Наконец, принимает позу пловца перед прыжком в воду, с криком «Полиция!!!» бросается вперед и исчезает из виду. Долгая пауза.)

ШУКРА. Он уже лежит во дворе.

ФОГРА. Да. Давайте-ка спустимся вниз. Постоим немного возле его тела. (Фогра выходит. Остальные идут за ней, но выйти не успевают. С противоположной стороны появляется Хефец.)

ХЕФЕЦ. Куда вы? (Все поворачиваются в его сторону.)

ШУКРА. Во двор. Хотели постоять вокруг тебя. Что тут делаешь?

ХЕФЕЦ (говорит с трудом). Я… я не думал, что это так трудно. Я добежал до края крыши… а там… Я не думал, что это так трудно… Мне, право, очень жаль. После такой подготовки… и стольких разговоров… Не то чтобы я так хотел жить, но… Просто трудно. Вы ведь не сердитесь, правда? Вы не будете против, если я еще немножко поживу? Вы не пожалеете, вот увидите. Я буду жить теперь, как тряпка… Вам понравится, честное слово. А скоро я, может быть, вообще сойду с ума! Это ведь тоже неплохо, верно? Нет, я точно сойду с ума, вот увидите. Вы все просто со смеху лопнете. Я заболею какой-нибудь редкой смешной болезнью — и свихнусь. Вы не пожалеете. Интересно, до чего я смогу дойти? Никогда так интересно не было. А вам? Вам разве не интересно?

ВАРШВИАК. А Фогра спустилась во двор…

ШУКРА (подходит к двери и кричит). Госпожа Фогра! Госпожа Фогра!

ФОГРА (из-за кулис). Почему вы не спускаетесь?

ШУКРА (кричит). Он не прыгнул.

ФОГРА (из-за кулис). Я поднимаюсь. (Входит.)

ХЕФЕЦ (съежившись). Вы не пожалеете. Я буду как тряпка. А может быть, даже…

ФОГРА (прерывая его). Почему всегда все самое неприятное должна делать именно я?!

ХЕФЕЦ (пятясь назад). Может быть, я даже сойду с ума… Фогра! Госпожа Фогра!.. Я правда сойду с ума! Вы будете так смеяться! Вы даже…

ФОГРА. Я вас спрашиваю: почему роль злодейки всегда достается мне?!

ХЕФЕЦ. Почему злодейки? Ты хорошая, Фогра. Вы хорошая! (Фогра хватает Хефеца за шиворот, он пригибается, начинает дрожать и вяло пытается высвободиться.)

ФОГРА. Пошли.

ХЕФЕЦ. Вы хорошая! Фогра хорошая. Фогра добрая. (Фогра тащит его к краю крыши.) Фогра хорошая. Фогра хорошая. (Кричит.) Да здравствует Фогра! Желаю молодоженам счастья и долгих лет жизни! (Хефец и Фогра исчезают из виду. Пауза. Фогра возвращается одна, держа в руках халат парикмахера.)

ФОГРА (подбрасывая халат в воздух). Ну, вот и все. Никому не советую испытывать мое терпение.

 

Муха

Мои жена, отец, мать, все прочие родственники и друзья единогласно признают, что я превосхожу муху по всем параметрам. Они говорят, что сравнивать нас просто глупо. Достаточно поставить меня рядом с мухой, чтобы убедиться, что она уступает мне почти во всем. Жена говорит, что будь я даже карликом (каковым я, разумеется, не являюсь), то и тогда был бы выше и значительнее мухи. Не вижу смысла скромничать. Она абсолютно права. Я могу спокойно спать по ночам, поскольку точно знаю, что я важнее, чем муха.

Я могу раздавить муху одним пальцем. Уверяю вас. Я раздавил за свою жизнь не одну и не две мухи. Считаю, что человек должен испытывать от этого большое, очень большое удовлетворение. От сознания, что он — не муха.

Мне бы также хотелось кратко коснуться темы интеллекта. Вот лишь один, но характерный пример. Я умею водить автомобиль. А муха? Я спрашиваю вас: умеет ли муха водить машину? Конечно, муха может возразить, и справедливо, что она слишком мала для того, чтобы управлять автомобилем. Если она сядет на сиденье, то даже не дотянется до руля. Допустим, что так. Но пыталась ли муха создать маленькую машину, которая соответствовала бы размерам ее тела? Знает ли муха вообще, что такое машина? Думала ли она когда-нибудь о машинах?

Давайте говорить начистоту, господа. Когда я сижу в туалете, то не копаюсь, извините, в том, что вылезает у меня снизу. Да, господа, не копаюсь! Я — не муха. Сижу себе и читаю газету.

Если мне возразят, что мухи, несмотря на все свое ничтожество, размножаются быстрей, чем мы, я этого отрицать не стану. Если скажут, что они способны нам досаждать и переносят брюшной тиф, то и с этим я соглашусь.

Если скажут, что их намного больше и что они окружают нас со всех сторон, — это тоже верно.

Но никогда, слышите, никогда мухи не смогут достичь качественного уровня людей. Они не знают нашей истории. Они не способны бороться и не сдаваться до последней капли крови. Им не понять нашей связи с этой землей и нашего национального наследия.

Утром в субботу мы встаем позже обычного. Жена кладет мне голову на плечо, бросает взгляд на окно и видит муху, которая жужжит и махает крыльями. «Посмотри, — говорит жена, усмехаясь, — это муха. Через несколько дней она умрет. А ты, мой дорогой супруг, будешь продолжать жить во славу государства Израиль и во имя наших курчавых детей».

В ответ я улыбаюсь и кидаю в муху подушкой. Обычно я не попадаю, поскольку еще окончательно не проснулся. Но иногда подушка все-таки достигает цели, и муха, бездыханная, падает на пол. Тогда моя жена начинает плакать. «Почему ты плачешь, дорогая?» — спрашиваю я. «Я плачу от радости, что ты — не муха», — отвечает она.

И меня тоже охватывает волнение. Огромная волна признательности Богу затопляет меня. Я не могу сдержать слез и слышу, как наши кудрявые дети тоже начинают тихонько подвывать. Вся семья рыдает, обнявшись и обливаясь слезами. Мы дрожим от счастья и глубокого удовлетворения.

Господи, спасибо тебе! Спасибо тебе, что мы не мухи! Какое счастье, что мы не мухи!

 

Национальная библиотека

ЖЕНЩИНА-ГИД и ШОФЕР показывают ТУРИСТУ Национальную библиотеку, представляющую собой спичечную коробку, висящую на ниточке.

ГИД. А это — наша Национальная библиотека.

Турист смотрит в противоположную сторону.

Вы не туда смотрите.

ТУРИСТ (ищет глазами). Где?

ГИД (показывая на спичечную коробку). Здесь.

ТУРИСТ (подходит, разглядывает, недоверчиво смотрит то на гида, то на коробку). Вот это вот — Национальная библиотека?!

ШОФЕР (раздраженно). Национальная. Сказано тебе! На-ци-о-наль-на-я.

ТУРИСТ. Что, вот это вот — ваша Национальная библиотека?

ШОФЕР. Сказали же тебе — Национальная библиотека!

ТУРИСТ (Гиду). Скажите ему, пожалуйста, чтобы он на меня не кричал.

ГИД. Он — шофер. Ему хочется — он кричит.

ТУРИСТ. На меня нельзя кричать. Я — турист.

ШОФЕР. Турист, турист. Вот и осматривай Национальную библиотеку, если турист. Цып-цып-цып-цып…

ТУРИСТ. Я вам не курица, я — турист.

ГИД. Турист, курица… Одно другому не мешает.

ТУРИСТ (с опаской поглядывая в сторону Шофера, рассматривает спичечную коробку. Пауза). Вам не кажется, что ваша Национальная библиотека… что она… ну что она похожа… как бы это сказать… ну, это… (Встречаясь взглядом с Шофером, замолкает.)

ШОФЕР. На что?!

ТУРИСТ (боязливо). Да так, ни на что… Ну, что она немножко похожа на спичечную коробку.

ГИД. Что значит, немножко? Это и есть спичечная коробка.

ТУРИСТ (смущенно). В каком смысле?

ШОФЕР. Коробка. Спичечная. Что тут непонятного?

ТУРИСТ (боязливо). Да нет, все понятно… В самом деле, спичечная коробка. (Стараясь задобрить Шофера.) А она не очень-то большая, как вам кажется? (Шофер молча смотрит на него.) Я говорю, не очень-то она большая, а? (Пауза.) Не очень она большая, а? (Пауза.) Нет, правда. (Пауза.) А? (Пауза.) А? (Пауза.) А? (Пауза.) А? (Пауза.) А? (Пауза.) А? (Пауза) А? (Пауза.) А? (Пауза.) А? (Пауза.) А? (Пауза.) А? (Пауза.) А? (Пауза.) А? (Пауза.) А? (Пауза.) А? (Пауза.) А? (Пауза.) А? (Пауза.) А? (Пауза.) А? (Пауза.) А? (Пауза.) А?

ШОФЕР. Ну ты и зануда.

ТУРИСТ (Гиду). Не очень-то она большая, эта ваша библиотека, верно?

ГИД. Не очень большая, но и не очень маленькая. В точности такая, какая нам нужна.

ТУРИСТ. Ну да, я и говорю. А как вы в нее книги засовываете?

ГИД. Книги? (Усмехаясь, Шоферу.) Он не понимает, как мы туда книги засовываем.

ШОФЕР (с ухмылкой). Щас как дам ему по башке, сразу поймет.

ТУРИСТ. Почему он все время нервничает?

ГИД. Он — шофер. Ему хочется — он и нервничает.

ШОФЕР. Где это ты видел, чтобы в спичечную коробку книги засовывали, а? Какого размера коробка и какого размера книга?! Ты что, нас за кретинов принимаешь?

ТУРИСТ. Но вы сказали, что это библиотека.

ШОФЕР. Конечно, библиотека. А ты думал, что это бордель твоей мамаши-проститутки?

ТУРИСТ. Он назвал мою мамочку проституткой!

ГИД. Он — шофер. Если он говорит, что она проститутка, значит, проститутка.

ТУРИСТ. Моя мамочка не проститутка. Она — туристка. А я — турист.

ШОФЕР. Цып-цып-цып….

ТУРИСТ. А библиотекари?

ГИД. Что библиотекари?

ТУРИСТ. Как они… (Взглянув на Шофера, опасливо делает шаг назад.) Да нет, ничего.

ГИД. Нет, вы спрашивайте, спрашивайте, я здесь специально, чтобы отвечать на ваши вопросы.

ТУРИСТ (прячась за спиной Гида). Как библиотекари туда заходят?

ГИД (Шоферу). Он спрашивает, как библиотекари туда заходят?

ТУРИСТ (Шоферу). Только не по голове!

ШОФЕР (злобно). Библиотекари?! В спичечную коробку?! Ты что, издеваешься?! Наши библиотекари, они, по-твоему, кто? Карлики? Микробы? Ах ты, хмырь заморский!

ТУРИСТ. Я не хмырь. Я — турист. И я не виноват, что ваша Национальная библиотека такая маленькая.

ГИД (добродушно улыбаясь). Он говорит, что она маленькая.

ШОФЕР. Маленькая, говоришь, да? Если рабби Акива постановил, что она маленькая, значит, она маленькая. Ты что — рабби Акива? У тебя есть к нему вопросы? Ты здесь жил? Строил? Болота осушал? Поживи тут с нами лет десять, тогда и задавай свои вопросы. Почему она маленькая? Как туда книги засовывают? Как туда библиотекари заходят? Поц! Знаешь что? (Кладет «Национальную библиотеку» в карман.) Нет больше Национальной библиотеки. Ку-ку!

 

Весенняя операция «Возмездие»

АРАБ сидит и пьет кофе. Входит ЕВРЕЙ с чемоданчиком в руках. Он одет как коммивояжер. Не замечая Араба, ставит чемоданчик, открывает его и, весело насвистывая, достает провода и взрывчатку. Араб смотрит на него с возрастающим удивлением.

Наконец не выдерживает и подходит.

АРАБ. Извини…

ЕВРЕЙ. Что?

АРАБ (отшатывается). Да нет, ничего.

ЕВРЕЙ. Что ты тут делаешь?

АРАБ (смущенно). Ничего… Живу.

ЕВРЕЙ (встает, приветливо). A-а, живешь? Прости, я тебя не заметил. (Протягивает Арабу руку.) Рад познакомиться. (Жмут друг другу руки.) Я — Зильберман. Армия обороны Израиля. Стройбат.

АРАБ. Очень приятно. Хасан.

ЕВРЕЙ (достает из кармана удостоверение). Операция «Возмездие. 67/Огонь/411». Вот. (Показывает Арабу удостоверение.)

АРАБ (рассматривает удостоверение, возвращает). Хорошо. (Садится.) Выпьешь чашку кофе?

ЕВРЕЙ. Спасибо, нет, я очень спешу. Мы сегодня поздно начали. (Продолжает вынимать провода из чемодана и соединять их.)

АРАБ. Что-то особенное на этот раз?

ЕВРЕЙ. Да нет, как всегда.

АРАБ. Дома?

ЕВРЕЙ. Дома.

АРАБ (беспокойно). Ага… дома. С людьми или без людей?

ЕВРЕЙ. Слюдь… нет, без лю… Постой, сейчас посмотрим, я сегодня что-то совсем запутался. (Достает из кармана документ, смотрит.) Без.

АРАБ (облегченно вздохнув). Это хорошо.

ЕВРЕЙ. А?

АРАБ. Я говорю, это хорошо.

ЕВРЕЙ. Да, это гуманно. (Араб смотрит на него, не понимая. Еврей чертит в воздухе круг, чтобы объяснить.) Гуманно.

АРАБ (все еще не понимая). То есть надо будить детей?

ЕВРЕЙ. Детей? Почему детей. Каких детей?.. A-а, детей… (Чертит в воздухе круг. Смотрит в документ.) Разумеется. И побыстрей, пожалуйста. Я хочу все закончить поскорее и без проблем.

АРАБ. Не волнуйтесь, проблем не будет. Мы люди очень смирные.

ЕВРЕЙ. Это моя дипломная работа. Все должно пройти как по маслу. Понимаешь?

АРАБ. Понимаю.

ЕВРЕЙ. Спасибо. (Продолжает разматывать провода.)

АРАБ (подходит к двери своего дома, кричит). Фатима! Фатима!

ГОЛОС. Хасан? Что случилось?

АРАБ. Операция «Возмездие», Фатима.

ГОЛОС. Пусть приходят завтра!

АРАБ (сердито). Немедленно собери детей и уложи вещи! Это ЦАХАЛ. У них мало времени.

ГОЛОС. Почему они приходят так поздно? Если бы пришли пораньше, не пришлось бы будить детей. Ну кто взрывает дома после полуночи?

ЕВРЕЙ. Она что, жалуется?

АРАБ. Нет-нет, она только немного беспокоится за детей. У них вчера была высокая температура… (Пауза.) Но не волнуйся, все будет в порядке. Она сейчас их выведет. (Пауза.)

ЕВРЕЙ (не переставая работать). А вы не пробовали таблетки АПЦ?

АРАБ. Таблетки АПЦ? Ты имеешь в виду — для дома? (Изображает руками взрыв.)

ЕВРЕЙ. Нет, для детей.

АРАБ. Но ты сказал, что сегодня только дома!

ЕВРЕЙ. Я имел в виду таблетки от температуры. Лекарство.

АРАБ. А-а.

ЕВРЕЙ. Сбивают температуру. Напомни мне, когда закончу. Дам тебе несколько таблеток.

АРАБ. Спасибо. Мы думали, это из-за погоды. Само пройдет.

ЕВРЕЙ. Ай-яй-яй. Так нельзя, Хасан. Здоровье нужно беречь.

АРАБ. Спасибо. (Пауза. Еврей запутывается в проводах.) Тебе помочь?

ЕВРЕЙ. Пожалуйста, если тебе не трудно, положи динамит возле каждой стены.

АРАБ. С удовольствием. (Раскладывает динамит.) Вы… прости мне, что я так много спрашиваю, вы… только мой дом или всю деревню?

ЕВРЕЙ. Весь район.

АРАБ. О! Видно, случилось что-то очень серьезное.

ЕВРЕЙ. Выборы.

АРАБ. А-а.

Еврей заканчивает подсоединять провода и смахивает платком пыль с динамита.

ЕВРЕЙ. Ну, вот и все. Ты закончил?

АРАБ. Да. (Оглядывается по сторонам.) Ты уверен, что этого хватит?

ЕВРЕЙ. Разумеется. (По-дружески кладет руку на плечо Араба.) Уходим.

АРАБ (останавливается). Может быть, еще немножко динамита? На всякий пожарный.

ЕВРЕЙ. Не волнуйся. Здесь камня на камне не останется. (Уходят. Взрыв. Затемнение. Свет. Дом разрушен. Валяется сломанный стул. Слышен плач ребенка. Возвращается Еврей. Разводит руками.) Ну вот, все можно сделать легко и просто, если только захотеть. (Возвращается Араб.) Посмотри, посмотри! Какой вид, а? Сколько теперь свободного места!

АРАБ. Да, теперь… Теперь стало просторнее.

ЕВРЕЙ. Пространственный дизайн — это моя профессия.

АРАБ (ставит ногу на стул). Хорошая работа.

ЕВРЕЙ. Когда я был ребенком, то увлекался скульптурой на пленэре, а в восемнадцать — заинтересовался взрывными устройствами.

АРАБ. У тебя хорошо получается.

ЕВРЕЙ. Хотя моя жена предпочитает летчиков. «В самолете, — говорит она, — более безопасно». В смысле, меньше шансов, что принесу домой клопов. (Достает из кармана фото, показывает Арабу.) Моя жена.

АРАБ (смотрит на фотографию). Симпатичная.

ЕВРЕЙ. Закончила филфак. Специализируется на Танахе. В общем, Танах, трое детей…

АРАБ. Дай им Бог здоровья. (Слышен плач ребенка.)

ЕВРЕЙ (раздраженно). Почему он плачет?

АРАБ. Да нет, это так, ничего особенного. Просто ему осколком выбило глаз.

ЕВРЕЙ. Глаз? А, глаз… (Закрывает лицо руками, плачет.)

АРАБ. Не плачь, приятель. Это пустяки. У него все равно был ячмень. (Пауза. Еврей продолжает плакать.) Не плачь, прошу тебя, у меня сердце кровью обливается, когда ты плачешь.

ЕВРЕЙ (сквозь слезы). И почему это всегда происходит именно со мной? Глаза. Осколки… Почему я не могу сделать работу, как следует?

АРАБ. Все нормально, Зильберман. Все нормально…

ЕВРЕЙ. Тебе легко говорить…

АРАБ. Нет, правда. Что такое — глаз? Глупости. Одним больше, одним меньше…

ЕВРЕЙ (сквозь слезы). Но это же моя дипломная работа!

АРАБ. Все будет хорошо, Зильберман, не переживай. Мы никому не расскажем. (Еврей успокаивается.) Вот увидишь, все будет хорошо. Нельзя принимать все так близко к сердцу. (Еврей вытирает слезы платком.) Ты еще взорвешь много домов. Понемногу наберешься опыта. На это требуется время. (Еврей улыбается.)

ЕВРЕЙ. Спасибо тебе, Хасан. Я рад, что ты все понимаешь и готов помочь.

АРАБ. А почему бы и нет? Что я, эгоист?

ЕВРЕЙ. Есть и такие, Хасан. Эгоисты. Думают только о себе. Не хотят умирать.

АРАБ. Я не такой. Ты показал мне документ. В нем написано, что нужно взорвать мой дом. Написано — сделано. Молодец.

ЕВРЕЙ. Вот именно. Только не пойми нас превратно. Мы вам не мстим. Это просто с целью устрашения.

АРАБ. Да, разумеется.

ЕВРЕЙ. И вовсе не потому, что мы этого хотим. Мы просто вынуждены.

АРАБ. Да-да, конечно.

ЕВРЕЙ. В конце концов, мы ведь могли бы сделать что-нибудь и похуже. Если бы захотели. Ты меня понимаешь?

АРАБ. Понимаю, конечно. Я все понимаю.

ЕВРЕЙ (вынимает бумагу). А теперь распишись, пожалуйста, здесь. На двух экземплярах.

АРАБ. Что это?

ЕВРЕЙ. Расписка. (Читает.) Я, Хасан, такой-то и такой-то, проживающий в деревне такой-то, подтверждаю, что в операции «Возмездие 67/Огонь/411» от 02/04/67 у меня были произведены следующие работы: 1. Мой дом был взорван и разрушен до основания, включая кухню и туалет. 2. Электро- и водоснабжение было отключено. Произведенными работами я полностью удовлетворен. К подрядчику, строительному отделу Армии обороны Израиля, у меня нет и не будет никаких претензий. (Дает Арабу ручку, тот расписывается. Еврей складывает заявление, прячет в карман, закрывает чемодан, оглядывается по сторонам.) Ты не видел тут, случайно, мою шляпу?

АРАБ. Нет. (Смотрит по сторонам.) Может быть, она улетела во время взрыва?

ЕВРЕЙ. Взрыва? Какого взрыва? A-а, взрыва. Да, вполне возможно. (Снова смотрит по сторонам.) Ну и ладно, шут с ней. Лес рубят — щепки летят.

АРАБ. Такова жизнь.

ЕВРЕЙ. Ну что же, вот и все. (Протягивает Арабу руку.) Прощай, Хасан.

АРАБ (пожимает ему руку). Прощай, друг. Большое тебе спасибо.

ЕВРЕЙ. На здоровье. (Уходит.)

АРАБ (кричит ему вслед). Заходи в гости!

ЕВРЕЙ. Зайду. Летом мы снова сюда придем. (Пауза. Возвращается. Протягивает Хасану лекарство.) Совсем забыл. Это таблетки АПЦ.

 

Шустер

Дом учительницы Шустер. Ночь. ШУСТЕР в пижаме. Стук в дверь.

ШУСТЕР. Войдите.

Входит госпожа МАРКУС.

МАРКУС. Добрый вечер. Госпожа Шустер?

ШУСТЕР. Да, это я. Заходите, пожалуйста.

МАРКУС. Спасибо. Извините, что беспокою вас в такой поздний час…

ШУСТЕР. Ничего, ничего, ничего. Присаживайтесь, пожалуйста.

МАРКУС. Спасибо. (Садится.) Я не отниму у вас много времени, госпожа Шустер. Я пришла поговорить о моем сыне. Его зовут Эльханан Маркус. Он учится в вашем классе.

ШУСТЕР. А, Эльханан Маркус. Вы его мама? Очень приятно. Эльханан — очень прилежный мальчик.

МАРКУС. Спасибо. (Пауза.) Дело в том, что в последнее время мой сын, возвращаясь из школы, рассказывает мне такие вещи… В общем, мне немножко трудно в них поверить.

ШУСТЕР. Маркус? Но он же такой…

МАРКУС. Для меня это тоже полная неожиданность. Я уверена, что у него просто разыгралось воображение. Вы наверняка будете смеяться. (Пауза.) Вот, например, несколько дней назад он вернулся из школы и рассказал, что на уроке географии вы, госпожа Шустер, сказали им, что Земля — плоская. (Шустер вежливо улыбается.) Смешно, правда? (Шустер продолжает вежливо улыбаться.) То есть, я хочу сказать, смешно, что мальчик способен выдумать такое. (Пауза.) То есть… (Пауза.) В общем, я совершенно уверена, что вы им такого не рассказывали.

ШУСТЕР (продолжая вежливо улыбаться). Я? Почему же? Рассказывала.

МАРКУС. Простите, я не расслышала. Что вы сказали? (Деланно улыбаясь.) А, понимаю, это шутка. Смешно.

ШУСТЕР. Почему шутка?

МАРКУС. Как «почему шутка»? То есть как это? То есть… (Пауза.) Вы что, действительно учите их тому, что Земля плоская?

ШУСТЕР. Учу. (Пауза.)

МАРКУС. Видите ли, госпожа Шустер. Вы, конечно, меня извините… Но… позвольте мне вам напомнить, что… Одним словом, все знают, что Земля — круглая.

ШУСТЕР. Все? Кто это «все»? Я, например, этого не знаю.

МАРКУС. Но-о-о…

ШУСТЕР. Позвольте мне, госпожа Маркус, задать вам один очень простой вопрос. Если Земля действительно круглая, то почему тогда люди с другой стороны Земли ходят головой вниз, ногами вверх и не падают на облака?

МАРКУС. Послушайте… Но ведь каждый ребенок знает, что «низ» и «верх» — понятия относительные.

ШУСТЕР. Что это значит, «относительные»? Что это значит, госпожа Маркус? Зачем употреблять такие туманные выражения? Я задала вам очень простой вопрос: как люди ходят головой вниз, ногами вверх — и не падают? А вы мне говорите: «относительные понятия». Я что, по-вашему, маленькая девочка? Птица?

МАРКУС. На людей действует сила земного притяжения.

ШУСТЕР (раздраженно). Вы совсем запутались в ваших «относительных понятиях», госпожа Маркус. (Пауза.)

МАРКУС. Я очень прошу меня простить, госпожа Шустер, но, если это так, тогда вы объясните мне, почему в Австралии люди ходят и не падают?

ШУСТЕР. Это очень просто. Земля — плоская. (Пауза.)

МАРКУС. Значит, мой сын ничего не выдумал?

ШУСТЕР. Эльханан? Эльханан Маркус — мальчик прилежный и очень разумный. Что поделать? Я не ощущаю, что живу на шаре. Очень сожалею. Кстати, госпожа Маркус. Вот вы спрашиваете: как это люди ходят в Австралии? А вы хоть раз видели эту самую Австралию?

МАРКУС. Нет.

ШУСТЕР. А вы уверены, что Австралия существует?

МАРКУС. Что значит, существует ли Австралия?

ШУСТЕР. Да, да, вы не ослышались. Я спрашиваю: уверены ли вы, что Австралия существует? Кто вообще рассказывает нам об Австралии? Кто изготовил карты Австралии, кто печатает книги об Австралии? Кто пытается убедить нас в том, что на Земле существует такое место, как Австралия? Так я вам скажу. Сотрудники посольства Австралии! Но ведь они же не могут быть объективными. Они — австралийцы.

МАРКУС. Я очень прошу простить меня, госпожа Шустер. То, что вы сказали относительно Земли… Я, пожалуй, склонна с вами согласиться. В этом действительно что-то есть. Но вот что касается Австралии… Это уж, по-моему, слишком.

ШУСТЕР. Обратите внимание. Я не говорю, что Австралия есть, и не говорю, что Австралии нет. Я этим вопросом специально не занималась. Но когда мне пытаются представить факт существования Австралии как само собой разумеющийся… Нет, господа, я с этим никак не могу согласиться.

МАРКУС. Но послушайте, госпожа Шустер. Дело ведь не только в книгах и картах. Есть же люди, которые там побывали!

ШУСТЕР. Где?

МАРКУС. В Австралии.

ШУСТЕР. Откуда они это знают?

МАРКУС. В каком смысле «откуда они это знают»? Они сели в самолет, который летел в Австралию, и прибыли в Австралию.

ШУСТЕР. А как же они поняли, что прибыли именно в Австралию?

МАРКУС. Им так сказали.

ШУСТЕР. «Им так сказали». А кто им так сказал?

МАРКУС. Австралийцы.

ШУСТЕР. Вот именно. А вы что же, думали, австралийцы скажут им что-нибудь другое? Они говорят, а я должна верить? Придет, например, ко мне какой-нибудь человек и скажет, что он — доктор. А может быть, он вовсе не доктор никакой, а декоратор? И вообще. Мне кажется, что вся эта ваша пресловутая Австралия… Я думаю, это просто искаженное слово «Австрия». Странно, что никто до сих пор так и не потрудился исправить эту прискорбную ошибку. Впрочем, и сама-то Австрия — дело весьма и весьма сомнительное.

МАРКУС. Сказать по правде, госпожа Шустер… Относительно земного шара… В смысле, плоский он или круглый… Вы говорите о таких вещах, о которых я и сама не раз задумывалась. Просто мне как-то было неприятно о них говорить. В конце концов, почему именно я должна быть первой, кто закричит, что земной шар — плоский, если все кричат, что он круглый? Я вот, например, попробовала однажды доказать Мордехаю из молочной лавки, что молоко у него несвежее, но убедить его в этом не было никакой возможности. А главное — все остальные покупатели стояли в сторонке и помалкивали. Так что и по поводу земного шара я тоже решила молчать. Но теперь, когда я вижу, что вы придерживаетесь такого же мнения… В общем, теперь я могу признаться. Я никогда не была вполне уверена, что земной шар — круглый. И… Я очень рада, что наконец-то нашла человека, который, как и я, не хочет терпеть такое… ну, в общем, вы меня понимаете. Возьмите, к примеру, физику. Ну просто невероятные глупости! Мало того что ничего невозможно понять, так и понимать-то, собственно, нечего. Мой мозг все время мне твердит: «Обман. Мошенничество. Обман». Я вот никогда физику не учила. Но зато у меня был один знакомый физик, с такой маленькой бородкой. И глаза у него были, как у жулика. А я, госпожа Шустер, такой человек… Стоит мне только посмотреть кому-нибудь в глаза — и я сразу вижу, жулик он или нет. Могу вас заверить, с этим физиком я бы в разведку не пошла. Физика! Когда доходит дело до таких вопросов, как строение земного шара, которые нас непосредственно не касаются и мы не рискуем при этом своими денежными сбережениями… Как раз в таких вопросах мы и позволяем всяким проходимцам нас обманывать. Позволяем им утверждать, что земной шар — круглый.

ШУСТЕР. То же самое и с Австралией.

МАРКУС. Видите ли, госпожа Шустер, что касается Австралии… Должна признаться, что это у меня все-таки как-то не очень в голове укладывается. Как-никак Австралия.

ШУСТЕР. Но ведь я же вам сказала…

МАРКУС. Нет, я не говорю, что вы не правы. И все же. Такая большая страна… Зачеркнуть ее в один момент… Нет, Австралия, конечно, далеко. Даже очень далеко. Иногда мне даже кажется, что это какая-то сказочная, мифическая страна…

ШУСТЕР. Сказки. Все сплошные сказки.

МАРКУС. Да, доказательства, как вы правильно заметили, очень неубедительные… Но все-таки, если нет Австралии…

ШУСТЕР. Нет ее. Нет.

МАРКУС. Разумеется. Я тоже считаю, что нет. Но вы, госпожа Шустер, позволили себе также высказать некоторые сомнения по поводу Австрии. А вот с этим я никак согласиться не могу. Во-первых, Австрия находится гораздо ближе. Но самое главное, госпожа Шустер, состоит в том, что в Австрии живет мой двоюродный брат!

ШУСТЕР. Это он вам так сказал?

МАРКУС. Да, он. Но не станет же он мне лгать. Он ведь мой двоюродный брат.

ШУСТЕР. А кто говорит, что он лжет? Речь идет всего лишь об ошибке. Может быть, он говорил вам о чем-то другом, а вам показалось, что об Австрии. Может, он рассказывал вам про концерт Давида Ойстраха.

МАРКУС. Про Австрию. Он рассказывал мне про Австрию. Мой двоюродный брат живет в Австрии.

ШУСТЕР. А может быть, он сказал вам, что ел ойстер.

МАРКУС. Ойстер?!

ШУСТЕР. Ойстер, ойстер. Вы знаете, что значит по-английски «ойстер»? Устрица. Ракушка.

МАРКУС. Госпожа Шустер, он живет в Австрии. Мой двоюродный брат живет в Австрии. Я могу вам его письма показать!

ШУСТЕР. Да не надо мне ничего показывать. Это меня все равно не переубедит.

МАРКУС. Послушайте. Я, конечно, полностью согласна с вами во всем, что касается земного шара и Австралии. Более того, если говорить начистоту, я тоже не раз сомневалась в существовании таких далеких стран, как Аляска или там Австралия… Даже в существовании Турции. В самом деле. Приходят какие-то люди, что-то там рассказывают, журналисты все это записывают, поднимают вокруг этого шум, а простой человек всему этому верит. И никто не хочет дать себе труда задуматься: а что это вообще значит, «Турция»? Что это такое? Вот так вот просто взять и спросить: что такое — Турция? Если бы люди задумались и задали бы себе все эти простейшие вопросы, то не стали бы верить во все эти странные вещи, в существовании которых нас пытаются убедить. Должна вам сказать, я вообще отношусь к географии с большим подозрением. Горы, реки, холмы, моря. И это называется «наука»? Это, извините меня, не наука, а пейзаж. Кроме того, я лично знакома с некоторыми географами. У меня вот была одна подруга, которая изучала географию. Она вышла замуж за инженера-механика. Этот негодяй сломал ей жизнь, они развелись, и теперь она живет одна, с двумя детьми. Поэтому ко всему, что связано с географией, я отношусь с большим подозрением. И если говорить об Австралии…

ШУСТЕР. Австрия — это тоже чепуха.

МАРКУС. Но поймите, там живет мой двоюродный брат… Кузен.

ШУСТЕР. Он рассказывал вам, что ел ойстер. Он ел ойстер.

МАРКУС. Но ведь марки на его письмах — австрийские!

ШУСТЕР. Эти марки вполне могут быть итальянскими. С изображением Австрии.

МАРКУС. Госпожа Шустер. Я со всей ответственностью заявляю, что мой двоюродный брат не ел никаких ойстеров и ничего мне о них не рассказывал. И я не могу… То есть Австрия, она, конечно…

ШУСТЕР. Ойстер, ойстер.

МАРКУС. Да. У меня тоже неоднократно было такое ощущение, что в названии «Австро-Венгрия» есть что-то, как бы это сказать… Противоестественное… В общем, что-то здесь явно не так. Потому что Венгрия — это Венгрия. А вот Австрия… Что это вообще значит — «Австрия»?

ШУСТЕР. Венгрия.

МАРКУС. Точно. А мой кузен…

ШУСТЕР. Он говорил вам об ойстере.

МАРКУС. Да, по-видимому, так оно и есть.

ШУСТЕР. Правда, я сама ойстеров никогда не ела…

МАРКУС. А они вообще-то существуют?

ШУСТЕР. Нет. Никаких ойстеров не существует.

МАРКУС. Тогда о чем же рассказывал мне двоюродный брат?

ШУСТЕР. А я откуда знаю? Может быть, он говорил «шустер»? А вы перепутали его с «ойстер».

МАРКУС. «Шустер»?! Почему «шустер»? Что это такое — «шустер»?

ШУСТЕР. Шустер — это я!

МАРКУС. А-а-а… (Пауза.) Шустер?

ШУСТЕР. Да. Я — Шустер. Теперь вы сами видите, насколько все просто и как все в этом мире взаимосвязано. Надо только не бояться задавать вопросы и, главное, додумывать их до конца. Все современные ученые, если только они не ищут окольных путей, а идут прямо к цели, в конце концов приходят ко мне. Именно этому я и учу своих учеников. Я учу их «Шустеру». И когда они подрастают и покидают школу, они твердо знают, что «Шустер» существует!

МАРКУС. Я бесконечно вам признательна, госпожа Шустер.

ШУСТЕР. Не за что, госпожа Маркус, не за что.

МАРКУС. Очень была рада с вами познакомиться. Простите, что побеспокоила.

ШУСТЕР. Эльханан очень прилежный мальчик. Передайте ему от моего имени: «Шустер».

МАРКУС. Обязательно, госпожа Шустер. Передам. Спокойной ночи. (Уходит.)

 

Мирные переговоры на Ближнем Востоке

Раунд 1. ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЙ

ГУНАР. Мирные переговоры в пяти раундах между Махмудом Риадом… (Риад поднимает руку.) …и Имой Эбан. При посредничестве Гунара Яринга, по прозвищу Великий Гу. (Отвешивает поклон.) Раунд первый, предварительный. (Обращаясь к Риаду и Эбан.) Можно начинать.

ЭБАН. Может, начнем сразу со второго раунда?

ГУНАР. Очень жаль, но это невозможно. Согласно протоколу, необходим предварительный раунд.

РИАД (Гунару). Правильно. Надо делать все по протоколу.

ГУНАР. Положись на меня. (Пауза.) Можете начинать. (Пауза.)

ЭБАН. А может быть, отсрочить предварительные переговоры и провести их как-нибудь потом, после третьего или четвертого раунда?

ГУНАР. Мы обязаны придерживаться протокола. (Риаду.) Я же сказал, положись на меня.

РИАД. Продолжай в том же духе. (Пауза.)

ГУНАР. Если хотите, могу подсказать, с чего начать.

ЭБАН. Я — хочу.

ГУНАР. Шестнадцать.

ЭБАН (Риаду). И я считаю: шестнадцать.

Оба называют номера, не торопясь, как игроки в покер.

РИАД. Семнадцать.

ЭБАН. А?

РИАД. Семнадцать.

ЭБАН (смотрит на Гунара, тот позволяет ей заглянуть в свой блокнот). Восемнадцать.

РИАД. Девятнадцать. (Риад и Гунар внимательно следят за реакцией Эбан.)

ЭБАН. Двадцать. (Напряженно ждут реакции Риада.)

РИАД. Двадцать один.

ЭБАН. Пароль.

ГУНАР. Парле ву франсе?

РИАД. Ванс зер вос э визард. Сорок.

ГУНАР (свистит). Согласно протоколу, у нас есть еще целый час. Зачем же сразу перескакивать на сорок? (Обращаясь к Эбан.) Вот видишь, я же сказал, на меня можно положиться.

РИАД (раздраженно). Что касается Иерусалима, я обязан заявить, что мы никогда не согласимся… (Гунар свистит.) Двадцать шесть.

ЭБАН. Двадцать семь.

РИАД. Двадцать восемь.

ЭБАН. Двадцать девять.

РИАД. Тридцать.

ЭБАН. Тридцать один.

РИАД. Тридцать два.

ГУНАР. Прекрасно. Все идет прекрасно.

ЭБАН. Тридцать три.

РИАД. Тридцать четыре.

ЭБАН. Тридцать пять.

РИАД. Тридцать шесть.

ЭБАН. Тридцать семь.

РИАД. Тридцать восемь. (Гунару.) Тебя не затруднит заменить меня на пару минут? Мне надо выйти. (Убегает.)

ЭБАН. Тридцать девять.

ГУНАР. Сорок.

ЭБАН. Сорок один.

ГУНАР. Сорок два.

ЭБАН. Сорок три. Замени и меня тоже.

ГУНАР. Но ведь по протоколу…

ЭБАН. Я мигом. (Выходит.)

ГУНАР (сонно). Сорок четыре… сорок пять… сорок шесть… сорок семь… сорок восемь… (воровато оглядывается по сторонам и выпаливает) тысяча четыреста пятьдесят шесть, тысяча четыреста пятьдесят семь, тысяча четыреста пятьдесят восемь, тысяча четыреста пятьдесят девять… Прекрасно. Все идет прекрасно… Две тысячи! (Свистит.) Предварительный раунд переговоров объявляется закрытым.

Раунд 2. ВЕЛИКИЙ ГУ И ЕГО КОМПАНИЯ СИДЯТ В КАФЕ

ГУНАР, РИАД и ЭБАН сидят в кафе.

РИАД. Условием любых переговоров о мире является отступление со всех оккупированных территорий.

ЭБАН. Мы сможем решить судьбу этих территорий только на переговорах.

ГУНАР. Закажем кофе?

РИАД (Име Эбан). Мы не приступим ни к каким переговорам, пока не будет осуществлено тотальное отступление со всех территорий.

ЭБАН. Нужно прояснить, какие именно территории имеются в виду, а это можно сделать только на переговорах.

ГУНАР. Вы не хотите кофе?

РИАД (показывает на Эбан). Победитель заказывает.

ГУНАР (глядя на Эбан). Что верно, то верно. Победитель заказывает. (Кричит.) Три кофе и телятину-гриль!

ЭБАН. В задницу твою телятину.

ГУНАР. Не ругайся, Эбан.

ЭБАН. Когда заказываю я, это всегда телятина, а когда заказывает он — мы сразу становимся вегетарианцами.

ГУНАР. Но победили же вы.

РИАД (тихо). Только в одном бою. Война еще далеко не закончена.

ЭБАН. Если он согласится на переговоры — будет ему телятина.

ГУНАР. Риад, соглашайся на переговоры.

РИАД. Поцелуй меня в зад.

ГУНАР. Не ругайся, Риад. Я не имел в виду ничего плохого. Я всего лишь хотел сказать, что мы должны сегодня… поесть телятины.

РИАД (гордо). Я готов опуститься даже до курицы, но поступаться принципами не собираюсь!

ГУНАР (кричит). Три кофе и курицу-гриль!

ЭБАН. В задницу твою курицу.

ГУНАР. Не ругайся, Има. Речь идет всего лишь о крошечной курице. Даже без гарнира.

ЭБАН. Я сказала: кофе — значит, кофе.

ГУНАР (разочарованно). А пирожные?

ЭБАН. Пирожные? В задни…

ГУНАР. …в задницу, знаю, знаю. (Про себя.) И далась же им эта задница!

РИАД. Хочу вам напомнить, что на прошлой неделе я заказывал кофе с пирожными.

ГУНАР (Име Эбан). Он заказывал с пирожными.

ЭБАН (Гунару). Скажи ему, чтобы засунул их себе в…

ГУНАР (Риаду). Засунь их себе в задницу.

РИАД. Гунар, я тебя предупреждаю!

ГУНАР. Это она просила меня передать.

РИАД. Тогда передай ей, чтобы поцеловала меня в задницу. Скажи ей, скажи.

ГУНАР (Име Эбан). Он говорит, чтобы ты поцеловала его в задницу.

ЭБАН. Пусть сначала он и еще парочка таких же, как он, поцелуют в задницу меня. Передай ему от меня.

ГУНАР (Риаду). Ты, и парочка таких, как ты, должны поцеловать ее в задницу.

РИАД. Сначала вы с ней поцелуете мою.

ГУНАР. А я-то здесь при чем? Почему я?!

РИАД. Потому что ты тоже сидишь у меня в заднице! И она, со своей телятиной!

Начинают говорить одновременно.

ЭБАН. А он у меня в заднице со своим кофе без сахара.

РИАД. А она со своей большой задницей сидит в моей заднице.

ЭБАН. Да, с моей большой задницей в его малю-ю-сенькой заднице.

РИАД. С моей малю-ю-сенькой задницей в ее боль-шо-о-й…

ГУНАР (обидевшись, что про него забыли, свистит в свисток). А как же я?

Раунд 3. ВЕЛИКИЙ ГУ — ШВЕД

ГУНАР, ЭБАН, РИАД.

ГУНАР (равнодушно). Заседание шестьсот семьдесят один, и так далее.

РИАД (монотонно). Параграф «А» — нет, параграф «Б» — нет. И так далее.

ЭБАН. Целиком согласна с предыдущим оратором. И так далее.

РИАД. Тупик и так далее?

ЭБАН. И так далее. (Пауза.) Великий Гу, скажи что-нибудь. Почему ты молчишь?

ГУНАР (равнодушно). Скажу. Я скажу вам правду. Я — швед.

ЭБАН (вежливо). Да?

ГУНАР. Да. (Напевает шведскую песенку.)

РИАД. Мы опять зашли в тупик, Гу. Что ты скажешь на это?

ГУНАР. Ничего. Поймите вы наконец, я — швед.

РИАД. Ну хорошо, хорошо, ты швед. А как же насчет наших переговоров?

ГУНАР (равнодушно). Не «наших» переговоров, а «ваших» переговоров. Лично я — из Швеции.

РИАД. Да мы уже давно поняли, что ты из Швеции…

ГУНАР. Совершенно верно. Я — из Швеции. Я в Швеции родился. У меня в Стокгольме — жена и дети. Моя мама очень дружна с Ингмаром Бергманом. Она даже играла эпизодическую роль в «Земляничной поляне». Помните ту сцену в ресторане, когда они делают привал? Помните?

ЭБАН. Я не видела этого фильма.

РИАД. А я видел спектакль. Браво!

ГУНАР. Не важно. Я всего лишь хотел сказать, что моя мама очень дружна с Ингмаром Бергманом. Она даже играла эпизодическую роль в «Земляничной поляне». Помните ту сцену в ресторане, когда они делают привал? Помните?

ЭБАН. Я не видела этого фильма.

РИАД. А я видел спектакль. Браво!

ГУНАР. Не важно. Моя мама, например…

РИАД. Браво! А как насчет конфликта на Ближнем Востоке?

ГУНАР. Я ничего не знаю о конфликте на Ближнем Востоке. Я — швед. Моя жена и дети живут в Стокгольме. Моя мама, например…

ЭБАН. Все это, конечно, хорошо. Но конфликт на Ближнем Востоке…

ГУНАР. Кстати, если уж мы заговорили о конфликтах. Взять, например, наш конфликт с норвежцами.

ЭБАН. Я ничего об этом не слышала.

РИАД. А я видел спектакль. Браво!

ГУНАР. Да, у нас тоже есть наши собственные проблемы. Просто о них мало говорят. Но, если уж вы заговорили о конфликтах, думаю, вам стоит об этом узнать. Я — не буду от вас этого скрывать — истинный швед. Когда я вижу фьорды, захваченные норвежцами в тысяча шестьсот двадцать шестом году, мое сердце обливается кровью. Когда в Швейцарии я встречаюсь с потомками шведских беженцев пятнадцатого века, мне очень больно. Эти раны… Они никогда не затянутся. Потому что я — не буду от вас этого скрывать — я хороший швед. Из чего, по-вашему, сделан Гунар Яринг? Думаете, Гунар Яринг — не человек? У него что, нет ушей, носа, живота? Если его колют, он не плачет? Если щекочут — не смеется? Если играют шведский гимн — он не встает? (Встает.) Да здравствует Швеция! Да здравствует свободная неделимая Швеция!

Раунд 4. ВЕЛИКИЙ ГУ РАЗЖИГАЕТ КОНФЛИКТ

На сцене один ГУНАР. Раздраженно, несколько раз свистит в свисток. Вбегают ЭБАН и РИАД. Усаживаются.

ГУНАР. Заседание номер…

РИАД (решительно). Мы готовы заключить мирное соглашение без предварительных условий. (Гунар смотрит на него, не понимая.)

ЭБАН (решительно). Нет никакой необходимости в уступках и условиях, если мы все равно уходим с оккупированных территорий.

ГУНАР (смеется, думая, что это шутка). Они уходят с оккупированных территорий! (Начинает понимать, что дело принимает серьезный оборот.)

РИАД. Мы подпишем мирное соглашение и без территорий.

ЭБАН. Но мы хотим вернуть вам все захваченные территории.

РИАД. Спасибо. Не надо.

ЭБАН. Но возьмите хотя бы Иерусалим.

РИАД. Боже упаси! Иерусалим — священный еврейский город.

ЭБАН. Но для вас он тоже священный.

РИАД. Нет. Мы пошутили.

ЭБАН. Мы тоже. Поэтому отдаем вам в качестве компенсации пустыню Негев.

РИАД. Простите, но вся территория вплоть до Суэцкого канала, включая сам Суэцкий канал, — ваша. Это даже не подлежит обсуждению.

ЭБАН. Нет, это ваши территории. Мы не можем с этим согласиться.

РИАД. Да какая разница: наши, ваши… Кстати, мы послали вам по почте ключи от города Александрии.

ЭБАН. Но ведь Александрия — это египетский город.

РИАД. Был.

ЭБАН. И будет. А также Беэр-Шева и Герцлия. И еще вы получите военную базу в Раанане.

РИАД. Только после того, как мы увидим еврейский флаг над Нилом.

ЭБАН. Если вы согласитесь создать поселения на берегу реки Александр.

РИАД. Что мы будем делать на берегу реки Александр, если мы отдали вам Асуанскую плотину?

ГУНАР. Позвольте…

ЭБАН (не обращая на него внимания). Петах-Тиква готова хоть сейчас принять наших мусульманских братьев.

РИАД. Команда «Маккаби» из Порт-Саида войдет в Национальную израильскую лигу.

ГУНАР. Позвольте…

ЭБАН (не обращая на него внимания). Рабочие Ашдодского порта заявили, что будут в Рамадан соблюдать пост.

ГУНАР. Дайте же мне вставить слово наконец!

ЭБАН (ледяным тоном). Что вы хотите сказать, господин Яринг?

ГУНАР. Послушайте, я, конечно, не хочу лишних конфликтов, но вся эта история мне очень не нравится.

ЭБАН. Что именно вам не нравится, господин Яринг?

ГУНАР. Я бы на твоем месте хорошенько подумал, прежде чем отдавать все.

РИАД. Но речь идет о подлинном мире, господин Яринг.

ГУНАР (Риаду). На твоем месте я не был бы так уж в этом уверен. Я, конечно, не хочу лишних конфликтов, но считаю своим долгом напомнить, что ты имеешь дело с империалистами.

РИАД. Не забывайте, господин Яринг, что речь идет о свободной демократической стране.

ГУНАР (Име Эбан). А тебя я вообще не понимаю. Ты что, забыла, что русские пытаются сделать арабские страны своими сателлитами?

ЭБАН (укоризненно). Господин Яринг, все знают, что речь идет всего лишь о безобидном обмене студентами.

ГУНАР (раздраженно). Это меня просто убивает. Я не хочу лишних конфликтов, но это меня буквально убивает. С чего это ты вдруг начала им верить? Забыла, что ли, кто такие арабы? (Риаду.) Ты меня, конечно, прости, я не хочу тебя обидеть… (Име Эбан) но это лживый и очень коварный народ. (Риаду.) Не принимай на свой счет, Махмуд… (Име Эбан.) Он врун и жулик, каких свет не видывал.

РИАД. Кто, я — врун?!

ЭБАН. Господин Яринг, что вы такое гово…

ГУНАР (кричит). Хватит! Какой я вам, к черту, господин Яринг? Никакое министерство иностранных дел этого не ратифицирует. Не переговоры, а детский сад какой-то. И это называется — серьезное отношение к работе? Мир! Они будут рассказывать мне, что такое мир! Разумеется, я за мир. Ведь я посредник на мирных переговорах. Разумеется, я не хочу лишних конфликтов. Но, господа, нужно же быть реалистами! Что будет, если все вдруг начнут друг другу доверять? Что будет, если все начнут отдавать друг другу свои земли и святые места? Что будет, если все начнут жертвовать принципами во имя ложно понятого гуманизма и пойдут на поводу своих эмоций? Для чего я сидел тут с вами столько лет? Чтобы вы перечеркнули всю мою работу одним росчерком пера? И это ваша благодарность? (Пауза. Немного успокоившись.) В общем, господа, я, разумеется, не хочу лишних конфликтов, но вы должны в конце концов решить, чего вы хотите. Мира? Или мира? (Пауза. Эбан и Риад переглядываются.)

ЭБАН (примирительно). Я выбираю мир.

РИАД. Я тоже.

ГУНАР (довольный). Вот что мне особенно нравится в вашем конфликте. Ваше искреннее стремление к миру.

Раунд 5. ВЕЛИКИЙ ГУ В РИО-ДЕ-ЖАНЕЙРО

ГУНАР сидит в кафе в черных очках, в шляпе, надвинутой на брови, разговаривает сам с собой и время от времени подозрительно смотрит по сторонам. Кривляется и жестикулирует, подражая Риаду и Эбан.

ГУНАР. Нью-Йорк меняем на Женеву… Женеву на Никосию… Никосию на Париж… Мою задницу на вашу задницу… Вашу задницу на мою задницу… Париж на Гибралтар… Гибралтар на Монако… Монако на Гавайские острова… Шестнадцать… Семнадцать… Восемнадцать… На вашу задницу… На мою задницу… Предварительные переговоры… Двадцать… Двадцать один… Иерусалим… Гавайские острова на Токио… Токио на Рио…

Входят ЭБАН и РИАД, встают у него за спиной. Гунар их не замечает.

«Рио, Рио, Рио, дай мне жить счастливо…»

ЭБАН (радостно). Великий Гу! (Гунар вздрагивает, как от укуса змеи.)

РИАД. Великий Гу, мы здесь.

ГУНАР. О! Джентльмены! Мне кажется, мы с вами где-то встречались.

ЭБАН (улыбаясь). Встречались, встречались!

РИАД (улыбаясь). Еще как встречались.

ГУНАР. Вам не кажется странным, что куда бы я ни пошел, обязательно натыкаюсь на вас.

РИАД. Это потому что мы всюду следуем за тобой, Гу.

ГУНАР. Что вы говорите? Я что, такой привлекательный?

РИАД. Ты наш посредник на переговорах.

ГУНАР. Кто, я?!

РИАД. Ты, Гу. Ты.

ГУНАР. Что это значит? Разве я похож на посредника?

РИАД (сухо). Выглядишь и впрямь хреновато. Но все равно ты наш посредник.

ГУНАР. Это какое-то недоразумение. По-моему, вы меня с кем-то перепутали. Я всего-навсего доктор Менгеле и скрываюсь в Рио-де-Жанейро от возмездия. Прячусь от Мосада. Мне тут очень хорошо, спокойно. Я ненавижу евреев. Я ненавижу арабов. Я ненавижу китайцев и негров. Я антисемит, расист, фашист, нацист. Раз в две недели я рисую фашистскую свастику на дверях синагог. (Риаду.) А также на мечетях. Чтоб он провалился, ваш Ближний Восток! Вместе со всей Африкой и Азией… Я хочу жить своей собственной жизнью, хочу быть просто человеком. (Пауза.)

ЭБАН (Риаду). По-моему, он рехнулся…

РИАД. Надо срочно звонить Генеральному секретарю ООН.

ГУНАР. О, ООН! Генеральный секретарь ООН в Рио-де-Жанейро… Футбол… Пляж… Плавки… Си, си… Я видел… Все сотрудники ООН сбежали… (Изображает самолет.) Ж-ж-ж-ж-ж… Рио-де-Жанейро. Все прячутся в Рио, как нацисты… Никсон… Косыгин… Вильсон… Паулюс… А де Голля там нет… Де Голль — в Чили… Он не хочет прятаться вместе со всеми… Утверждает, что он доктор Менгеле. Но это ложь! Доктор Менгеле — это я! Все здесь. Нет больше никаких проблем. Вьетнам. Ближний Восток. Биафра. Все исчезло. Никакой головной боли. Какое счастье быть нацистом и прятаться под солнцем в Рио-де-Жанейро! Жизнь только начинается…

 

Жертвоприношение

АВРААМ. Сын мой, Ицхак, знаешь ли ты, что я собираюсь сейчас с тобой сделать?

ИЦХАК. Да, папочка, конечно, знаю. Ты собираешься зарезать меня, как скотину.

АВРААМ. Бог повелел мне это сделать, сынок.

ИЦХАК. Да я же не возражаю, папа. Если ты чувствуешь, что должен зарезать меня, режь.

АВРААМ. Что это значит «чувствуешь»? У меня просто нет другого выхода.

ИЦХАК. Я понимаю тебя, папа, понимаю. Не мучай себя. Возьми в руки нож и зарежь.

АВРААМ. Пойми. Я делаю это только потому, что я, Авраам, — орудие в руках Господа.

ИЦХАК. Разумеется, орудие, папа. Конечно, ты орудие. Я всегда подозревал, что мой отец всего лишь орудие. Ну что ж, давай, занеси свой нож над любимым и единственным сыном твоим. Зарежь его, как корову.

АВРААМ. Очень мило с твоей стороны, сынок. Очень мило. Нехорошо, Ицхак, издеваться над родным отцом. Мне и без того нелегко.

ИЦХАК. Да кто над тобой издевается, папа? Я же тебе говорю — возьми в руки нож и зарежь своего несчастного сына. И пусть не дрогнет твоя отцовская рука.

АВРААМ. Конечно. Проще всего обвинить во всем меня. Давай, давай, сынок, не стесняйся. Обвиняй во всем твоего одинокого, несчастного отца. Он стерпит.

ИЦХАК. Папа, да я ни в чем тебя не обвиняю. Ты же всего-навсего орудие в руках Господа. Когда Господь говорит тебе: «Убей своего сына, как собаку», — ты покорно, как баран, идешь и убиваешь.

АВРААМ. Вот это славненько. Вот что я заслужил на старости лет. Давай, давай, продолжай в том же духе. Обвиняй меня во всех смертных грехах, если тебе так нравится. Обвиняй своего старого, сломленного жизнью отца, который в таком преклонном возрасте вынужден лезть на высокую гору, возлагать тебя на жертвенник, убивать, а потом еще и ломать голову, как рассказать об этом твоей мамочке. Ты что же думаешь, мне в мои годы больше заняться нечем?

ИЦХАК. Я очень хорошо тебя понимаю, папа. Я не жалуюсь. Говорю же тебе: режь. Убей своими собственными руками наследника твоего, кровинушку твою, омой его жаркой кровью руки свои. Давай, папа, режь. Я готов. Режь.

АВРААМ. Да-а, сыночек мой дорогой. Умеешь ты играть на чувствах отца, которому скоро предстоит потерять своего сына. О сын мой, воспитанный в уважении к родителям своим! Посмотри на меня глазищами своими огромными и разбей мое сердце навеки! Отрави своему престарелому отцу, который не может ослушаться повеления Господа, те жалкие дни, что осталось ему прожить на земле после ужасной смерти твоей!

ИЦХАК. Не понимаю я тебя, папа. Ты же видишь, я не против. Если ты готов хладнокровно убить сына своего, которого чудесным образом Господь даровал тебе в возрасте девяноста лет, если ты готов зарезать радость жизни твоей, единственное утешение старости твоей, неужели я скажу тебе — «нет»? Режь, папулечка, режь меня. И пусть не мучают тебя угрызения совести. В самом деле. Что тут такого особенного? Ну, собираются зарезать ребенка. Подумаешь! Маленького и слабого ребенка. Пустяки! Особенно когда это делает его собственный отец. Тем более что он профессиональный забойщик скота и орудие в руках Господа. Смелее же, папочка, смелее. Вонзай свое смертоносное лезвие в мою юную плоть. Перережь мое нежное горло. Пусть кровь моя хлынет потоком на землю, как кровь коровы. Преврати меня в корову, любимый папочка. Пусть глаза мои вылезут из орбит. И когда я издам свой последний крик и мой синий язык вывалится наружу, когда я, плоть от плоти твоей и кровь от крови твоей, забьюсь в предсмертной судороге на этом камне, поверни свой нож у меня в горле, папочка. Добей меня! Ну, давай же, режь меня, режь, смелее!

АВРААМ. Ничего не поделаешь. Я родился, чтобы стать жертвой. Да, я — жертва. Вот она — награда за все, что ты делаешь для своих детей. В конце концов они плюют тебе в лицо. Конечно, почему бы не помучить меня, если можно? Почему бы не сделать меня еще несчастнее. А ведь я всего-навсего пытаюсь выполнить то, что предписано мне небесами. Пожилой человек, старик, одной ногой уже в могиле. Может быть, ты вообще хочешь сбежать, а? Может быть, ты хочешь, чтобы я гнался за тобой, сбивая в кровь свои старческие, подгибающиеся ноги? Да? Или, может, ты сам хочешь вонзить в меня острый нож? А что, давай! Возьми этот нож и зарежь меня. Зарежь своего отца, он это заслужил.

ИЦХАК. Нет уж, режь меня ты, милосердный и жалостливый папочка. Ты меня режь, праведник.

АВРААМ. Убей своего отца, разбойник! Убей меня!

ИЦХАК. Режь, образцовый папочка с добрым еврейским сердцем! Режь!

АВРААМ. Сбрось в могилу отца своего единственного, мерзавец!

ИЦХАК. Режь, папочка, режь меня, не бойся! А мое мясо отнеси мамочке…

АВРААМ. Убийца! (Хватает Ицхака за горло.) Лежать!

ИЦХАК. Голос! Голос! Я слышу голос!

АВРААМ. Какой еще голос?! Лежать!

ИЦХАК. Голос с неба!

АВРААМ. Какой еще голос с неба? Лежать!

ИЦХАК. Не знаю. Он сказал: «Авраам, не трогай ребенка».

АВРААМ. Я ничего не слышал.

ИЦХАК. Ты просто оглох от старости. Тихо! Вот, опять… «Не трогай мальчика». Слышишь?

АВРААМ. Нет.

ИЦХАК. Клянусь тебе. «Не трогай ребенка». (Пауза. Авраам отпускает Ицхака.) Клянусь тебе, папа, я слышал голос с неба. (Пауза.)

АВРААМ. Я верю тебе, сынок. Ты прав, я немножко глуховат.

ИЦХАК. Чтоб мне провалиться на этом месте! Ты же знаешь, я был не против. Но голос с неба — это голос неба. (Пауза.) Ты же видел, что я был совсем не против. (Пауза.) Мы оба были не против. (Пауза.) Разве мы были против? (Пауза.) Но ведь все кончилось хорошо, папа, правда? Почему же ты такой расстроенный?

АВРААМ. Я думаю. Если другим отцам придется убивать своих детей, какая сила их спасет?

ИЦХАК. Всегда есть надежда, что послышится голос с неба.

АВРААМ (умиротворенно). Ты так считаешь?

 

Вдова Вазахти

ВАЗАХТИ. Я Вазахти. Вдова.

ОЗАХ. Я — Озах. Сирота.

ЖУРНАЛИСТ. А я — журналист Пецек. Сегодня мы попытаемся понять, что чувствуют израильтяне, потерявшие на войне своих близких. Мы возьмем интервью у несчастной вдовы Вазахти и ее осиротевшего сына.

ВАЗАХТИ. Садитесь, пожалуйста.

ПЕЦЕК. Спасибо. Бедная, бедная, несчастная вдова Вазахти…

ВАЗАХТИ. Зовите меня просто Вазахти.

ПЕЦЕК. Боже упаси! Есть приличия. Что я вам, близкий друг? Мальчишка какой-нибудь?

ВАЗАХТИ. Я вас очень прошу.

ПЕЦЕК. Нет-нет, даже и не просите, несчастная вдова, я джентльмен. Лучше скажите нам, пожалуйста, чем вы занимались, когда получили известие о гибели вашего мужа?

ВАЗАХТИ. Спала.

ПЕЦЕК. Почему?

ВАЗАХТИ. Это было ночью.

ПЕЦЕК. А потом, после того, как получили известие?

ВАЗАХТИ. Встала.

ПЕЦЕК. Почему вы не уснули снова?

ВАЗАХТИ. Не могла.

ПЕЦЕК. Почему? Вы же сказали, это было ночью.

ВАЗАХТИ. Но ведь погиб мой муж.

ПЕЦЕК. Да, понимаю. А что вы в тот момент чувствовали?

ВАЗАХТИ. Мне было грустно. По-моему.

ПЕЦЕК. Почему?

ВАЗАХТИ. Потому что погиб мой муж.

ПЕЦЕК. Значит, ваш муж погиб, и поэтому вам было грустно.

ВАЗАХТИ. Да.

ПЕЦЕК. Логично. А о чем вы той ночью думали?

ВАЗАХТИ. О муже.

ПЕЦЕК. Потому что он погиб?

ВАЗАХТИ. Да.

ПЕЦЕК. Понимаю. (Обращаясь к сыну.) А ты, бедняжка, о чем думал ты в ту ночь, несчастный сирота?

ОЗАХ. Об отце.

ПЕЦЕК. Почему?

ОЗАХ. Потому что он погиб.

ПЕЦЕК. Тебе было грустно?

ОЗАХ. Да.

ПЕЦЕК. Почему?

ОЗАХ. Потому что погиб мой папа.

ПЕЦЕК. А что ты делал потом?

ОЗАХ. Плакал.

ПЕЦЕК. Потому что погиб твой папа или по какой-то другой причине?

ОЗАХ. Потому что погиб мой папа.

ПЕЦЕК. А чем ты занимался на следующий день?

ОЗАХ. Пошел на похороны.

ПЕЦЕК. На чьи похороны?

ОЗАХ. Моего отца.

ПЕЦЕК. И там ты тоже плакал?

ОЗАХ. Да.

ПЕЦЕК. По той же самой причине?

ОЗАХ. Да.

ПЕЦЕК. По какой именно?

ОЗАХ. Потому что погиб мой папа.

ПЕЦЕК. Понимаю. (Обращаясь к вдове.) А что вы делали, когда Озах пошел на похороны?

ВАЗАХТИ. Тоже пошла на похороны.

ПЕЦЕК. На те же самые похороны?

ВАЗАХТИ. Да.

ПЕЦЕК. И что вы чувствовали, когда вернулись домой?

ВАЗАХТИ. Одиночество. Мне так кажется.

ПЕЦЕК. А какого рода одиночество вы чувствовали? Одиночество философского характера или одиночество человека, у которого что-то отняли?

ВАЗАХТИ. Одиночество человека, у которого что-то отняли.

ПЕЦЕК. Уточните, пожалуйста.

ВАЗАХТИ. Я поняла, что я — вдова.

ПЕЦЕК (Озаху). Ты тоже понял, что ты — вдова?

ОЗАХ. Нет, я понял, что я — сирота.

ПЕЦЕК. Почему?

ОЗАХ. Потому что погиб мой отец.

ПЕЦЕК. И в этом ты видишь знак сиротства?

ОЗАХ. Да.

ПЕЦЕК. Несчастная вдова Вазахти, в заключение я хотел бы задать вам еще один вопрос. Предположим, что вы должны выбрать, падет ли в бою ваш муж, или упадет на пол дорогая фарфоровая тарелка. Если бы это зависело от вас, что бы вы выбрали?

ВАЗАХТИ. Я бы предпочла, чтобы упала тарелка.

ПЕЦЕК. Почему?

ВАЗАХТИ. Потому что упавшая тарелка значит для меня меньше, чем павший человек.

ПЕЦЕК. Прекрасный ответ! Вообще, как журналисту мне часто приходится сталкиваться в Израиле с вдовами и сиротами, но я еще никогда не получал таких простых, ясных и искренних ответов. Теперь я начинаю понимать, почему мы всегда побеждаем в войнах.

 

Чудесная страна

МУЖ и ЖЕНА принимают гостя, ТУРИСТА господина Челси.

ТУРИСТ. О, как это здорово, как чудесно. Ваша страна действительно чудесна.

ЖЕНА (скромно). Да, господин Челси, мы — народ маленький, но чудесный. Маленький, но просто чудесный народ. (Мужу.) А ты как думаешь, Александр?

МУЖ. Я думаю, ты абсолютно права. Мы действительно маленький и чудесный народ. Очень маленький и совершенно чудесный. Да, мы — маленький и чудесный народ. Маленький и чудесный народ — это мы… (Жена бьет Мужа по голове, он замолкает.)

ЖЕНА (Туристу). Да, такова наша судьба. Маленький народ создал самую сильную и надежную армию в мире. Армию, которая знает, за что она воюет. И нет такой силы, которая способна перед ней устоять. Ничего не поделаешь. Мы такие. Сильные и чудесные.

ТУРИСТ. Да, действительно, прекрасная страна. Взять, например, ваше солнце…

ЖЕНА. Что верно, то верно: солнце действительно очень много делает для нашего блага. Но главный источник нашей силы не в этом. Ты что-то сказал, Александр?

МУЖ. Я говорю, что солнце, оно, конечно, солнце, но мы умеем воевать и ночью. Солнце, оно, конечно, солнце, но мы умеем воевать и ночью… (Жена бьет его по голове, он замолкает.)

ЖЕНА. Днем или ночью, господин Челси, для нас это не имеет никакого значения. Мы настолько чудесные, что готовы выступить в любое время, когда потребуется, и знаем, что без победы не вернемся. Потому что у нас нет другого выхода. Мы просто обязаны победить. Сама логика нашего существования делает нашу армию такой могучей. Армию, великолепные человеческие качества которой компенсируют постоянную нехватку личного состава. Армию, офицеры которой идут впереди рядовых, повара которой едят раньше артиллеристов, армия, в которой… Да что тут много говорить, господин Челси.

ТУРИСТ. А особенно я люблю ваш климат. Это солнце, этот свет, ваше море… Оно такое глубокое, такое синее…

ЖЕНА. Да, господин Челси, военно-морские силы — это действительно вопрос довольно деликатный. Они у нас, конечно, маленькие и недостаточно развитые. Но зато мужественные и чудесные. Как ты считаешь, Александр?

МУЖ. Как я считаю? Я считаю, что морские войска предназначены для моря, воздушные войска для воздуха, артиллерийские войска для артиллеристов, парашютные — для парашютистов… (Жена бьет его по голове, он замолкает.)

ЖЕНА. У каждого рода войск — свое предназначение, госпо…

МУЖ. …а пехота для пехотинцев, женские войска — для женщин… (Не дожидаясь удара, замолкает.)

ЖЕНА. Как я уже сказала, у каждого рода войск — свое предназначение. Наши военно-морские силы в последнее время значительно окрепли и фактически контролируют теперь все Средиземное море. Мы готовы, если понадобится, вступить в морское сражение даже с русским флотом, который дислоцируется в Средиземноморье. Мы рассчитываем, что в критический момент нам на помощь придут военная авиация и корабли Шестого американского флота. Наш военный флот, возможно, единственный во всем мире, где командир подводной лодки опускается под воду вместе со своими моряками, а затем вместе с ними же поднимается на поверхность. Когда у тебя есть такой военный флот, тебе не остается ничего другого, как склонить голову в знак восхищения и признать, что ты просто чудесен.

ТУРИСТ (вежливо). Если же снова вернуться к вопросу о вашем климате…

ЖЕНА. Простите, господин Челси, но, по-моему, вы что-то имеете против нашей армии.

 

Мир

Два человека сидят и разговаривают.

АЛЕФ. Ты только послушай, что я тебе скажу. Поверь мне, все еще будет очень хорошо.

БЕТ. Как это вдруг может стать хорошо? Если мы живем от войны до войны.

АЛЕФ. Это пройдет. Ты только представь. Однажды ночью ты засыпаешь, а утром просыпаешься и видишь: мир уже наступил. Встав с постели, ты не мчишься, как сумасшедший, слушать новости, а спокойненько идешь чистить зубы. Когда ты возвращаешься из ванной, стол уже накрыт и возле него сидит твоя жена. Ты тоже садишься рядом с ней. От радости, что наступил мир, жена начинает трещать, как сорока. Ты берешь ее за волосы и бьешь головой об стол. Мирное весеннее утро.

После этого ты отправляешься на работу. Идешь себе и спокойно насвистываешь устаревшую за ночь военную песню. Или, скажем, слушаешь транзисторный приемник, который лежит у тебя на плече. Когда ты приходишь на работу, то сразу замечаешь, как все вокруг переменилось. Просто невероятная разница. Лица у всех буквально сияют. Входит твой секретарь… У тебя есть секретарь?

БЕТ. Нет… Я сам секретарь.

АЛЕФ. Не важно. Входит твой начальник. Говорит, что ты должен сделать то-то и то-то. В мирные дни ты как-то особенно остро чувствуешь, насколько он тебе надоел. Спокойно берешь его за волосы и бьешь головой об стол. В обеденный перерыв ты идешь домой, плотно закусываешь и ложишься вздремнуть. В это время из школы возвращается твой сын. В дни мира ему как-то особенно хочется пошалить и поозорничать. Он бегает, кричит и не дает тебе спать. Ты спокойно подзываешь его, берешь за волосы и бьешь головой о ножку кровати. Потом ты принимаешь душ, бреешься и идешь в кино. Так проходит первый мирный день. Потом второй, третий… В общем, жизнь прекрасна!

БЕТ. Воистину прекрасна.

АЛЕФ. На четвертый день тебя увольняют с работы. Ты возвращаешься домой. Соседи за стеной вопят, на лестничной площадке — грязь, потому что электрическая компания устроила наводнение, у ребенка аппендицит, жена сбежала с хозяином продуктовой лавки. Ты входишь в дом, наливаешь себе чашку кофе, садишься и бьешься головой об стол. (Пауза.)

БЕТ. И это называется «мир»?

АЛЕФ. Это только его начало.

 

Бегин говорит с Рафулем

[10]

о последнем взрыве в Бейруте

Дом Бегина. Раздается звонок телефона. БЕГИН снимает трубку.

БЕГИН. Алло?

РАФУЛЬ. Черный орел на красной крыше.

БЕГИН. Что?! Кто это?

РАФУЛЬ. Это Несгибаемый?

БЕГИН. Вы ошиблись номером.

РАФУЛЬ (кричит). Алло! Не вешайте трубку! Говорит Рафуль.

БЕГИН. Какой еще Рафуль?

РАФУЛЬ. Главнокомандующий.

БЕГИН. Какой еще главнокомандующий?

РАФУЛЬ. Послушайте…

БЕГИН. Кому вы звоните?

РАФУЛЬ. А кто это говорит?

БЕГИН. Кому вы звоните?

РАФУЛЬ. Дайте мне Бегина.

БЕГИН. Бегин слушает. Кому вы звоните?

РАФУЛЬ. Вам. Жду вас, как мы и договаривались.

БЕГИН. Хорошо. (Вешает трубку. Раздается звонок. Поднимает трубку.) Алло?

РАФУЛЬ. Вы не сказали, где мы встречаемся.

БЕГИН. Кто это?

РАФУЛЬ. Рафуль.

БЕГИН. Вы тоже Рафуль?

РАФУЛЬ. Я все тот же Рафуль.

БЕГИН. Зачем же вы снова звоните?

РАФУЛЬ. Мы не договорились, где мы встретимся.

БЕГИН. Вы уверены?

РАФУЛЬ. Да.

БЕГИН. Хорошо. Так где мы встречаемся?

РАФУЛЬ. Можно у меня.

БЕГИН. Хорошо. (Вешает трубку. Звонок. Поднимает трубку.) Алло?

РАФУЛЬ. Вы помните, где я живу?

БЕГИН. Помню. А кто это?

РАФУЛЬ. Рафуль.

БЕГИН. A-а, Рафуль. Здравствуйте, Рафуль. Как поживаете? Давненько о вас ничего не было слышно.

РАФУЛЬ. Мы только что с вами разговаривали.

БЕГИН. Серьезно? Надо же, как тесен мир.

РАФУЛЬ. Я вас жду.

БЕГИН. Еду. (Кладет трубку. Звонок. Поднимает трубку.) Алло?

РАФУЛЬ. Я забыл вам сказать, что звоню не из дома.

БЕГИН. Не из дома? А что случилось?

РАФУЛЬ. Я как раз поэтому и звоню. Черный орел на красной крыше.

БЕГИН. Что-что? Кто это говорит?

 

Фокусник

На сцене — ФОКУСНИК. Из-за кулис выходит смущенный ЧЕЛОВЕК.

ЧЕЛОВЕК. Простите, господин фокусник. (Пауза.) Прошу прощения… (Пауза.) Господин фокусник, я очень прошу меня извинить.

ФОКУСНИК. Вы что, не видите? Я занят.

ЧЕЛОВЕК. Простите. (Уходит за кулисы, затем снова возвращается.) Я очень извиняюсь, господин фокусник… (Пауза.)

ФОКУСНИК. В чем дело?

ЧЕЛОВЕК. Я только хотел спросить… насчет своей жены.

ФОКУСНИК. Кого?

ЧЕЛОВЕК. Жены… Моей жены. Десять минут назад вы соизволили распилить ее на две части.

ФОКУСНИК. Ну, распилил. (Продолжает номер. Видя, что человек не уходит.) Вы чего-нибудь ждете?

ЧЕЛОВЕК. Нет, я только насчет жены.

ФОКУСНИК. Ну.

ЧЕЛОВЕК. Вы распилили ее на две части.

ФОКУСНИК. Вы это уже говорили.

ЧЕЛОВЕК. Ну вот. Она все еще… распиленная.

ФОКУСНИК. Ну и что? В чем, собственно, дело?

ЧЕЛОВЕК. Я только хотел спросить… Я, конечно, ничего не понимаю в фокусах, но… когда вы ее снова обратно склеите?

ФОКУСНИК. Не понял.

ЧЕЛОВЕК. Я хочу сказать, когда вы опять склеите две половинки в одну?

ФОКУСНИК. Я, сударь, ничего не склеиваю. Здесь не столярная мастерская.

ЧЕЛОВЕК. Я страшно извиняюсь.

ФОКУСНИК. Ничего.

ЧЕЛОВЕК (собирается уходить, но потом останавливается). Но господин фокусник…

ФОКУСНИК. Я вас слушаю.

ЧЕЛОВЕК. Моя жена… Она разделена на две части. Вы должны ее склеить. То есть соединить. Чтобы она стала, как раньше. (Пауза.) Помните, она вызвалась десять минут назад, чтобы ее распилили, и вы ее распилили. А теперь мы все ждем, когда же будет трюк.

ФОКУСНИК. Трюк? Я трюками не занимаюсь. Я фокусник.

ЧЕЛОВЕК. А как же моя жена?

ФОКУСНИК. Что, ваша жена?

ЧЕЛОВЕК. Она распилена. Она ведь не может так жить, когда она распилена на две части.

ФОКУСНИК. А почему вы не вызываете «скорую»? Судя по тому, что вы рассказываете, она нуждается в медицинской помощи.

ЧЕЛОВЕК. В каком смысле? Что вы хотите этим… А как же трюк?

ФОКУСНИК. Заладил, как попугай: трюк, трюк. Я вам пытаюсь вежливо объяснить, а вы опять за свое.

ЧЕЛОВЕК. Я требую немедленно склеить мою жену.

ФОКУСНИК. Во-первых, не надо на меня орать. Если я разозлюсь, то могу превратить вас в кролика. А во-вторых, если ваша жена действительно распилена на две части, то она, скорей всего, умерла.

ЧЕЛОВЕК. Как умерла?

ФОКУСНИК. Вы же сами сказали, что она распилена на две части, разве не так?

ЧЕЛОВЕК. Но вы же фокусник.

ФОКУСНИК. Какое это имеет значение?

ЧЕЛОВЕК. Распилить жену на части — это я тоже могу.

ФОКУСНИК. Нет никакой необходимости. Я это уже сделал.

 

Оккупация Советского Союза

Одной из самых блестящих операций израильской армии во время «Десятиминутной войны», несомненно, была оккупация Советского Союза, хотя со стратегической точки зрения эта операция считалась второстепенной. Выполнение задачи было возложено на боевую группу из трех человек (по уставу для операций такого масштаба положено выделять двенадцать) — командира группы ефрейтора Зингера и двух его заместителей — рядового Кевер-Рахель и рядового Абутбуля.

Подготовка к операции проходила в порту города Нагарии. 21 сентября в 6 часов утра заместитель командира Яфат передал по телефону код операции. Ефрейтор Зингер скомандовал: «За мной!» — и два его подчиненных прыгнули за ним в воду. Они переплыли Эгейское море, Дарданеллы, Босфор и высадились на северном берегу Черного моря. Дерзкий план ефрейтора Зингера был на удивление прост. Двое его подчиненных должны были окружить Советский Союз с востока и с запада и зажать его в клещи. Сам ефрейтор Зингер должен был тайно пересечь Советский Союз и окопаться в тылу, на берегу Северного Ледовитого океана, чтобы остановить возможное отступление советских войск на Северном фронте.

Задача была выполнена с образцовой точностью. Рядовой Абутбуль сел на мотороллер, заранее подготовленный для него служащими материальной части, и начал окружать Советский Союз вдоль румынской, венгерской, чешской и польской границ. Бравым солдатам Красной Армии ничего не оставалось, как сложить оружие к его ногам, так что Абутбулю пришлось объезжать образовавшуюся в результате огромную груду оружия, из-за чего он потерял целых две минуты драгоценного времени. В это время рядовой Кевер-Рахель, оседлав верблюда, молниеносно окружил юго-восточные республики Советского Союза и, уничтожив на своем пути несколько ракетных баз, окопался на берегу Охотского моря. Погибающая Красная Армия, которой, как и предвидел Зингер, было приказано отступить и окопаться на второй линии фронта, попала в засаду и была наголову разбита. Поражение было полным и безоговорочным. На Кремлевской стене был вывешен белый флаг. Президент Советского Союза объявил о капитуляции. Обратившись к русскому народу с речью, ефрейтор Зингер пообещал обеспечить бесперебойную поставку муки и воды.

Уже через девять минут сорок секунд после того, как ефрейтор Зингер получил команду начать операцию, он с гордостью и удовлетворением послал заместителю командира телеграмму следующего содержания:

«Советский Союз в наших руках. Повторяю. Советский Союз в наших руках. Потерь нет. Рядовой Кевер-Рахель вывихнул ногу».

На что заместитель командира отправил ему ответную телеграмму: «Поздравляю. Китай захватывать не надо. Повторяю. Китай захватывать не надо. В столовой сегодня вечером дежурят рядовые Авраам Эпштейн и Менаше Абутбуль».

 

Вдова Робинзон

Вдова РОБИНЗОН. ГЕРДА КУК. ШЛЕЗВИГ КУК.

Вдова Робинзон принимает у себя в гостях Герду и Шлезвига.

РОБИНЗОН. Хотите кофе?

ШЛЕЗВИГ. С удово…

ГЕРДА. Большое спасибо, госпожа Робинзон, мы только что пили. (Бросает на Шлезвига мрачный взгляд.)

ШЛЕЗВИГ (шепотом). Герда, я пить хочу.

ГЕРДА (шепотом). Перестань, Шлезвиг, прекрати, она в трауре.

ШЛЕЗВИГ (шепотом). Но ведь прошло уже пять лет.

ГЕРДА (шепотом). Сиди тихо, ты в этом ничего не понимаешь… (Качает головой, в знак соболезнования.) Да, так-то вот. (Слышен звук пролетающего самолета.)

ШЛЕЗВИГ. Самолет.

РОБИНЗОН (улыбаясь). Да, самолет.

ГЕРДА (шепотом). Как ты смеешь? Ты что, забыл? Это же ей напоминает!

ШЛЕЗВИГ (шепотом). Он был летчиком?

ГЕРДА (шепотом). Прекрати! (Вслух, обращаясь к Робинзон и продолжая качать головой.) Да, так-то вот.

РОБИНЗОН. Может, выпьете чего-нибудь?

ГЕРДА. Нет, спасибо. (Толкает Шлезвига локтем в бок.)

ШЛЕЗВИГ (слабым голосом). А может быть… (Герда вонзает в него пронзающий взгляд, и он замолкает. Длинная пауза.) Через неделю Песах.

РОБИНЗОН (улыбаясь). Да, Песах.

ГЕРДА (шепотом). Шлезвиг, ты же знаешь, что ей это напоминает!

ШЛЕЗВИГ (шепотом). Что, и Песах тоже?

ГЕРДА (шепотом). Его звали Песах.

ШЛЕЗВИГ. Извините, госпожа Робинзон.

РОБИНЗОН. За что?

ШЛЕЗВИГ. Ну, за то, что… (Встречается взглядом с Гердой.) Нет, ничего, это я так…

ГЕРДА. Шлезвиг, он очень деликатный. Все время извиняется. (Длинная пауза.)

РОБИНЗОН. Я вам говорила, что через месяц выхожу замуж? (Герда и Шлезвиг встают.)

ШЛЕЗВИГ. Поздравляю, госпожа Робинзон!

ГЕРДА (шепотом). Чтоб ты провалился со своими поздравлениями. У нее траур!

ШЛЕЗВИГ (шепотом). Она сказала, что выходит замуж.

ГЕРДА (обращаясь к Робинзон). Вы, конечно, делаете это по экономическим соображениям?

РОБИНЗОН. Нет, мне просто нужен муж.

ГЕРДА. A-а… (Пауза.) Значит, вы делаете это ради детей?

РОБИНЗОН. Нет, ради самой себя. (Герда и Шлезвиг садятся. Пауза.) Вы придете на свадьбу?

ШЛЕЗВИГ (испуганно). Спасибо, но мы только что пили.

ГЕРДА (утирая слезу). Придем, придем, конечно, придем, почтем за честь.

 

Оккупированные территории

БЕРТА и ЦВИ принимают гостя, ЗЭБАЦА.

БЕРТА. Кушай, Зэбац, кушай.

ЗЭБАЦ. Спасибо.

БЕРТА. Почему ты не кушаешь? Остынет.

ЗЭБАЦ. Большое спасибо. Я только хотел спросить, где у вас тут туалет.

ЦВИ и БЕРТА (оскорбленно). Туалет?

ЗЭБАЦ. Да, туалет.

БЕРТА. Кушай, Зэбац, кушай.

ЗЭБАЦ. Я имею в виду, туалет, ну… удобства.

БЕРТА. А вам, что, неудобно, господин Зэбац?

ЗЭБАЦ. Да нет, что вы, мне очень удобно.

БЕРТА. Так ешьте тогда.

ЗЭБАЦ. Мне надо в сортир.

ЦВИ. Зэбац, здесь женщина!

ЗЭБАЦ. Прошу прощения, но я не знаю, как это сказать по-другому… Ноль-ноль?

ЦВИ. Кто с кем играет?

ЗЭБАЦ. Цви, мне надо в уборную!

БЕРТА. Зачем?

ЗЭБАЦ. Что значит, зачем? Мне надо по… по…

ЦВИ. Зэбац, здесь присутствует женщина!

ЗЭБАЦ. Извини. (Пауза.) Цви, я больше не могу, я хочу пи-пи.

БЕРТА. Скажи лучше, что хочешь вернуть арабам оккупированные территории.

ЗЭБАЦ. При чем здесь территории? Я не говорил ни про какие территории. Я мигом. Туда и обратно.

БЕРТА. А почему мы должны в это верить?

ЦВИ. Вот именно. Почему?

ЗЭБАЦ. Ты что, Цви, меня не знаешь?

ЦВИ. Знаю, конечно, знаю, ты — Зэбац, верно?

ЗЭБАЦ. Верно.

ЦВИ. Ну вот видишь, в наши дни ни в чем нельзя быть полностью уверенным. Когда человек входит, он один, а когда выходит — он уже не тот, что был.

ЗЭБАЦ. Если хотите, я могу оставить дверь открытой.

ЦВИ. Зэбац, не забывай: здесь присутствует женщина.

ЗЭБАЦ. Я могу свои часы в залог оставить.

БЕРТА. Грязная сделка.

ЦВИ (презрительно смеясь). Взятка.

ЗЭБАЦ. Отличные часы. Швейцарские. Правда. Я их купил. Что ты смеешься, Цви?

ЦВИ. Послушай, Зэбац. Давай поговорим как два взрослых человека. Ты — здесь, я тебя вижу. Ты входишь…

БЕРТА. Теперь понимаешь, Зэбац?

ЗЭБАЦ. Понимаю.

БЕРТА. Тогда ешь. (Пауза.)

ЗЭБАЦ. Ну, Цви! Ну только один разок. (Цви отрицательно мотает головой.) Берта, вы даже не заметите. (Кричит.) Что, в этом государстве уже и пописать спокойно нельзя?! Сразу надо обвинить человека в том, что он хочет вернуть арабам территории?!

Пауза. Неожиданно на его лице появляется выражение огромного облегчения. Берта и Цви с отвращением смотрят на его брюки.

БЕРТА (с укором). Зэбац!

ЦВИ. Что ты наделал, Зэбац?

ЗЭБАЦ. Прошу прощения, господа. Но, как говорится, вылетела птичка — не поймаешь.

 

Исайя и Иеремия

АЙЗЕК заканчивает свой ужин. Его жена ВАФЛЯ нежно кладет ему руку на плечо.

ВАФЛЯ. Айзек, я хочу тебя кое о чем спросить. (Айзек вопросительно смотрит на нее.) Ты знаешь, сколько у меня грудей?

АЙЗЕК. Знаю.

ВАФЛЯ. Сколько?

АЙЗЕК. Две.

ВАФЛЯ. Верно. (Пауза.) Ты сам сосчитал?

АЙЗЕК. Сам.

ВАФЛЯ. А может, тебе сказал кто-нибудь?

АЙЗЕК. Нет, я сам сосчитал. Причем не один раз.

ВАФЛЯ. А ты иногда о них думаешь?

АЙЗЕК. Все время думаю. Они у меня из головы не выходят. А также твоя попа и мой автомобиль. Уж такой я человек.

ВАФЛЯ. А ты их любишь?

АЙЗЕК. Грудки твои? Да я их люблю сильней, чем свою мать. Если бы мне предложили выбирать: отрезать тебе грудь или зарезать мать, я бы предпочел зарезать мать, отца и трех своих сестер в придачу.

ВАФЛЯ. Я горжусь тобой.

АЙЗЕК. И дядю моего Эльханана.

ВАФЛЯ. Спасибо, Айзек. Моим грудкам очень приятно это слышать. Вечером я отведу их в ванную. Тебе, наверное, странно, почему это я вдруг с тобой об этом говорю?

АЙЗЕК. Да нет, что тут странного? Женщине захотелось поговорить про свои груди. Ничего странного.

ВАФЛЯ. И все-таки кое-чего о моих грудях ты еще не знаешь. Я тебе до сих пор про это не рассказывала. А сейчас вот хочу рассказать. (Пауза.) Дело в том, что у них есть имена. Одну зовут Исайя, а вторую — Иеремия.

АЙЗЕК. А какая из них Исайя и какая — Иеремия?

ВАФЛЯ (показывая на правую грудь). Это Исайя. (Показывая на левую.) А это — Иеремия. Ты не хочешь спросить, почему я тебе до сих пор об этом не рассказывала?

АЙЗЕК. А что тут спрашивать? Жена и автомобиль — две самые загадочные в мире вещи. Что тут непонятного?

ВАФЛЯ. Но ты на меня за это не сердишься?

АЙЗЕК. С чего это мне сердиться? Что, я обед пропустил? Или мне дверцу машины поцарапали? С чего мне сердиться?

ВАФЛЯ. Как ты прав, Айзек, когда говоришь, что женщины — существа таинственные.

АЙЗЕК. И мою двоюродную сестру Ривку тоже.

ВАФЛЯ. Что ты сказал?

АЙЗЕК. И ее бы тоже зарезал.

ВАФЛЯ. Я горжусь тобой. Ну вот. Поскольку ты теперь знаешь мою тайну, можешь с ними познакомиться.

АЙЗЕК (протягивает руку к правой груди). Очень приятно. Я — Айзек.

ВАФЛЯ. У грудей нет рук. Ты ее просто сожми. Она поймет.

АЙЗЕК (сжимает правую грудь жены). Привет, Иеремия.

ВАФЛЯ (поправляя его). Исайя.

АЙЗЕК. Привет, Исайя. (Сжимает левую грудь.) Привет, Иезекииль.

ВАФЛЯ (поправляя его). Иеремия.

АЙЗЕК. Иеремия. А можно я буду называть их Исайка и Ерема?

ВАФЛЯ. Боюсь, они с этим не согласятся. Скоро ты сам поймешь почему. Как бы там ни было, теперь ты знаешь, что в течение последних пятнадцати лет ты каждую ночь трудился над Исайей и Иеремией.

АЙЗЕК. А мне это ничуть не мешает. И я ужасно рад, что два года назад нам удалось купить автомобиль.

ВАФЛЯ. Исайя и Иеремия — это две замечательные книги, отличающиеся великолепием стиля и гуманизмом.

АЙЗЕК. Да?

ВАФЛЯ. Я тебе все это рассказываю, чтобы ты понял, почему Шведская академия наук решила удостоить тебя Нобелевской премии по литературе за этот год. (Пауза.)

АЙЗЕК (не выказывая удивления). И сколько это будет?

ВАФЛЯ. Не знаю. Но, Айзек, дорогой! Ты только подумай! Ведь это же Нобелевская премия. Тебя это не удивляет?

АЙЗЕК. А чему тут удивляться? Пятнадцать лет почти каждую ночь я занимался Исайей и Иеремией. Верно? Исайя и Иеремия — это две замечательные книги, отличающиеся великолепием стиля и гуманизмом. Верно? Сочини две таких книги — вот тебе и Нобелевская. Меня лично это абсолютно не удивляет.

ВАФЛЯ. Я горжусь тобой. Ты знаешь, что ты ученый и гуманист?

АЙЗЕК. Ну ты даешь! Конечно же я знаю, что я ученый и гуманист. Иначе за что бы мне дали Нобелевскую премию? А когда можно получить чек?

ВАФЛЯ. Прямо сейчас. Король Швеции ожидает тебя на кухне. Я тебя просто хотела к этому приготовить.

АЙЗЕК. А чего тут готовить? Заслужил Нобелевскую премию — получи Нобелевскую премию. Чего тут мудрить? Как его зовут?

ВАФЛЯ. Густав-Адольф.

АЙЗЕК (кричит). Густав!

ГУСТАВ (из-за кулис). Я здесь!

АЙЗЕК (кричит). Можешь войти! И Нобелевскую не забудь.

Входит ГУСТАВ-АДОЛЬФ с подносом, на котором лежит бархатная подушечка. На ней — пергаментный свиток. Густав протягивает Айзеку руку.

ГУСТАВ. Густав-Адольф. Король Швеции.

АЙЗЕК (пожимая ему руку). Айзек Фукс. Лауреат Нобелевской премии этого года за гуманизм в литературе.

ГУСТАВ. Поклонитесь.

АЙЗЕК. Не хочу.

ГУСТАВ. Ну и не надо. (Разворачивает свиток, читает.) Господин Айзек Фукс, позвольте мне от имени Шведской академии наук вручить вам Нобелевскую премию за тысяча девятьсот семидесятый год за гуманизм в литературе. Вы удостоены этой премии за вашу неустанную работу над Исайей и Иеремией. Исайя и Иеремия…

АЙЗЕК. Прошу прощения. Мы не понимаем по-шведски.

ГУСТАВ. Но я говорю на иврите.

АЙЗЕК. Вообще-то, да.

ГУСТАВ (продолжает читать свиток). Исайя и Иеремия…

АЙЗЕК. Короче, сколько?

ГУСТАВ. Двести тысяч крон.

АЙЗЕК. А в долларах? Сколько это будет в долларах?

ГУСТАВ. Сто тысяч. За вычетом одного и двух десятых процента комиссионных в соответствие с курсом доллара. Упсальский экспортный банк всегда к вашим услугам. (Достает чековую книжку, начинает выписывать чек.)

АЙЗЕК. Распишитесь на обратной стороне.

ГУСТАВ. Слушаюсь. (Отдает чек Айзеку.)

ВАФЛЯ (аплодирует). Я горжусь тобой! Я горжусь тобой!

Густав протягивает Айзеку руку на прощанье.

АЙЗЕК (пожимая ему руку). Будете в наших краях — заглядывайте.

ГУСТАВ. Может все-таки поклонитесь?

АЙЗЕК. Нет.

ГУСТАВ. Ни за что?

АЙЗЕК. Не дождешься. Сам кланяйся.

ГУСТАВ. Простите, что вы сказали?

АЙЗЕК. Я говорю, сам кланяйся.

Густав смущенно кланяется и уходит.

 

Дружба

Торжественный прием в американском посольстве.

МИНИСТР. Уважаемый американский посол, дамы и господа, по случаю вашего праздника независимости наше правительство поручило мне, министру иностранных дел, поздравить ваш великий и прекрасный народ, лидера свободного мира, нашего друга и союзника…

ПОСОЛ. Нашего друга.

МИНИСТР. Что?

ПОСОЛ. Нашего друга. Не союзника. Только друга.

МИНИСТР. Разумеется, нашего друга, нашего хорошего друга, великого друга. Поднимем же бокалы в честь развивающейся и крепнущей дружбы между нашими странами. Выпьем за братский союз…

ПОСОЛ. За дружбу.

МИНИСТР. Да, за дружбу, и за какую дружбу! Но немножко и за союз…

ПОСОЛ. Нет, только за дружбу.

МИНИСТР. За неформальный союз!

ПОСОЛ. За дружбу.

МИНИСТР. За вечную дружбу.

ПОСОЛ. За просто дружбу.

МИНИСТР. Но за… сердечную дружбу.

ПОСОЛ. Сердечную.

МИНИСТР. За союз двух сердец.

ПОСОЛ. За дружбу!

МИНИСТР. Хорошо, за дружбу. Я так и сказал: за дружбу. Господа, есть просто дружба, и есть дружба с большой буквы. Есть дружба с со…

ПОСОЛ. Просто дружба! Я же сказал: дружба!

МИНИСТР. Хорошо, хорошо, не надо кричать. Я не хотел сказать: с со-ЮЗНИКАМИ! Я хотел сказать: с СОСЕДЯМИ! Есть дружба с СОСЕДЯМИ. А есть дружба с АМЕРИКОЙ. И когда мы говорим о дружеских отношениях с Америкой, мы не забываем, что стоим перед лицом союза…

ПОСОЛ. Союза! Ты сказал «союза»!

МИНИСТР. Советского Союза. Я сказал: Советского Союза. Потому что, если Советский Союз захочет нас уничтожить, разве Америка не захочет превратить дружбу в братский союз…

ПОСОЛ. Др-р-ружбу!!!

МИНИСТР. Дружбу, дружбу… содружество. (Вдруг, со слезами на глазах, встает на колени.) Дай двести миллионов!

ПОСОЛ. Что-о?!

МИНИСТР. Двести миллионов. Дай! Дай, и я не буду больше мучить тебя «союзом»…

ПОСОЛ. Господин министр, это официальный прием…

МИНИСТР. Да, я знаю, я знаю. Прием… Независимость… Шампанское. От чистого сердца… щедро… дай. Дай! Брось их на землю! Я подберу… Как собака. На коленях прошу…. Подбрось их в воздух… Засунь мне их в задницу. Проститутка! Дай!

ПОСОЛ. Господин министр иностранных дел…

МИНИСТР. Не называй меня министром. Лучше… менестрелем. Да, менестрелем. Слугой… Чертом лысым! Возьми меня с собой в Америку, а? Я буду тебе помогать. В Америке. Я буду тебе прислуживать. Как слуга. Посмотри, я и одет-то как горничная. Ну, возьми, что тебе стоит, прошу тебя. Не надо мне никаких денег. Только возь-ми-и-и-и… (Рыдает у ног посла. Посол хлопает его по плечу, пытаясь успокоить. Министр иностранных дел встает. Продолжает умоляющим голосом.) Но если вдруг на нас нападет Россия… (Замолкает и смотрит на посла.) Если вдруг Россия…

ПОСОЛ (поет).