Парагвай. Казино «Мираж»

12 июля 2003 года, 23:00

Полет в Сьюдад дель Эсте оказался довольно утомительным. Добравшись в город около шести вечера, я решил, что в казино идти рано, и отправился в гостиницу.

Я лежал в гостиничном номере на узкой и неудобной кровати, ощущая себя человеком, выпавшим из привычного ритма жизни. Я копался в себе и своей жизни. Готовился к разговору с Мариной об ее отце, а значит, и о себе. О своей жизни до нее, хотя часть моей биографии ей уже знакома, пусть даже меньшая. Появилось странное ощущение: я словно исчез из собственных воспоминаний. Некоторые эпизоды, беспорядочные и неясные, вспоминались, но так, будто излагал их кто-то другой, а не я. Помню города, страны, дома и площади, помню погоду и людей, но не помню себя, не вижу, не узнаю. Я сам для себя незнакомец, мимо которого можно пройти, не узнав. Есть такое выражение у англичан – «sense of absence», то есть чувство собственного отсутствия. Да, это про меня.

Я продолжаю жить наугад, будто все еще готовлюсь жить по-настоящему: ни дома, где бы я хотел поселиться со своей любимой, ни Родины, готовой меня принять, ни стабильной работы. Деньги… они вроде бы есть, но не настолько их много, чтобы стать уверенным хозяином своей судьбы. Я даже не предполагаю, что может случиться со мной в ближайшие дни, хотя бы завтра. До сих пор, после стольких лет, я не сумел окончательно привыкнуть к своему новому лицу. Все время кажется, что Марина видит меня прежним, молодым, улыбающимся. К ее новому облику я тоже не привык, и нередко, когда она не замечает, рассматриваю ее, словно вижу впервые.

Но соображаю я, к счастью, пока что четко. Теперь-то я понял, что задание, которое я выполнил в России, по существу стало заменой смертного приговора мне и Марине. Я выполнил его, но возвращаться в Израиль нельзя. То , что я теперь знаю благодаря старикану, не должно быть известно ни Рафи, ни Кею. А как поступить с самим Альвенслебеном? Ведь это он рассказал мне о секретном оружии… Предать старика я не мог. Он говорил, что обязательно объяснит, какая роль отводится мне в планах этих таинственных Хранителей. Если честно, то все мои новые знания тесно смыкаются с тем, о чем я думал, читая книги по Каббале и беседуя с рабби. Жаль, что я не понимаю, зачем Альвенслебену нужен не только я, но и Рафи. Но я найду выход. Найду…

В размышлениях прошло несколько часов. Спать не хотелось. Время шло к полуночи, и я решил отправиться в «Мираж», благо ночь весьма подходила для похода в это злачное место. Хушбу (или Файяда, как его теперь звали) я нашел быстро, правда, пришлось преодолеть два кордона недружелюбно настроенных ребят, пока меня, предварительно обыскав, подпустили к нему. Охрану себе Ибрагим организовал вполне профессионально. В первом ее круге стояли те, кто в случае неприятностей получат пулю вместо него. Они окружали Ибрагима настолько плотно, что постороннему человеку приблизиться к нему не предоставлялось возможным. Второй круг – не хуже первого. Эти парни в случае покушения тоже могут отразить атаку, и тоже только приняв удар на себя. И наконец, к третьему кругу относились все, кто охранял казино снаружи, просвечивая цепким взором всех входящих в здание, особенно направляющихся на третий, административный, этаж. Когда мне наконец-то удалось добраться до Ибрагима, он встретил меня колючим, пронизывающим взглядом.

Благодаря описанию из архива Альвенслебена, я узнал Хушбу сразу: высокий, худощавый, под глазами мешки, видимо, из-за постоянного недосыпания. Не отходя ни на шаг, его постоянно сопровождала высокая, смуглая темноволосая женщина с миндалевидными карими глазами, какие обычно бывают у восточных красавиц. У нее были высокие скулы и прямой ровный нос. Темное платье выгодно оттеняло подтянутую стройную фигуру. Она постоянно поглядывала на Хушбу, и в ее глазах читалась фанатичная преданность. А он смотрел на меня. От такого взгляда, надо сказать, у любого человека похолодеет внутри. Глаза его казались неживыми, лицо – зловещим, безжизненным, весь он был словно теплокровное орудие для убийства. Такого врага я бы точно иметь не хотел. Этот не сдастся, станет биться до последнего, чтобы уничтожить как можно больше тех, кого он считает врагами. Сразу стало понятно, почему Хушбе так легко удается сбор денег: если он прикажет платить, навряд ли кто откажется.

Хушба довольно долго разглядывал меня, прежде чем произнести первую часть пароля. Я произнес вторую. Услышав правильный отзыв, он слегка расслабился, но все равно находиться рядом с ним было невыносимо тяжело и неприятно. Хотелось поскорее получить наличность и как можно быстрее улететь в Аргентину. Но он не торопился. Начал задавать вопросы, видимо, почувствовав во мне новичка. Но я не поддался; отвечал коротко и грубо, демонстрируя, что не его это собачье дело – узнавать подробности моей биографии. Затем он предложил выпить, но я отказался. Он стал настаивать. Пришлось опрокинуть несколько рюмок. Когда Хушба решил, что с меня хватит, он повел меня наверх. Его пассия последовала за ним. За дверью с вывеской «Директор» находился кабинет, достаточно большой и хорошо обставленный. В углу стоял огромный тяжелый сейф.

Оглядевшись немного, я посмотрел на «восточную красавицу» и выразил ей взглядом одобрение – убранство кабинета подтверждало, что вкус у этой стервы был неплохим. Не медля, один из нукеров Хушбы передал мне довольно большой портфель, смахивающий на чемодан. Я открыл его. Внутри лежали аккуратно сложенные пачки стодолларовых банкнот. Я уселся за стол Хушбы, достал из своего портфеля аппарат «Dors» и приготовился проверять доллары. Хушба смотрел на меня уничтожающе, но ничего не говорил. А я, включив аппарат, вынул несколько туго связанных пачек и начал проверять купюры. Я знал, что мои действия вызовут раздражение, но решил не торопиться и проверить как можно больше купюр. Мне необходимо было разыграть из себя эдакого банковского служаку, исполнительного и занудливого. Вообще при передаче деньги обычно не проверяются, ибо фальшивка означает смертный приговор отправителю. В этой части земного шара многое строится на страхе, дела подобного рода – тем более.

Видя Хушбу и зная его прошлое, я счел, что мало кто станет столь старательно проверять наличность, но соблюдение правил игры казалось мне очень важным. Цели своей я добился: уже через час Хушба, потеряв терпение, чуть не вытолкал меня из кабинета. На его лице легко читалось все, что он хотел со мной сделать. Я изобразил из себя обиженного, но смирившегося со своей участью, и попросил машину до аэропорта.

Хушба сообщил, что для меня приготовлен частный самолет. Молодцы ребята! Понятно, что так за мной следить гораздо легче. Меня продолжали проверять, причем совершенно явно и достаточно бесцеремонно. Слава Богу, что за мной ничего нет… Через час меня посадили в машину и отвезли на аэродром, но совсем не тот, на который я прилетел из Асуньсьона. Терминалом служила палатка, но когда я увидел самолет, мне, как говорится, резко поплохело. В таком случае говорят: «не про нас будь сказано» – самолетик выглядел так, словно изготовлен из бумаги. Но выбирать мне было не из чего, и через пятнадцать минут мы взлетели. Рев моторов заглушал всякую возможность думать, и единственное, чего мне хотелось, так это чтобы наш экстремальный полет закончился поскорее.

В Буэнос-Айрос мы прилетели через четыре часа, тоже в какой-то захолустный аэропорт, где меня ждала машина. Я немедленно связался с нужным человеком согласно инструкции Алекса и передал ему чемодан. Первая половина миссии закончилась удачно.

Человек, получивший чемодан, даже не открыв его и не проверив содержимое, выдал мне конверт с чеком на мое имя. Убедившись, что сумма вполне реальна и весьма велика, я попросил отвезти меня в обычный – легальный и комфортабельный по латиноамериканским понятиям – аэропорт и первым же самолетом вылетел в Европу. Что ж, секретная миссия не заняла и двух суток. Я вполне доволен и с радостью возвращался к Марине.

И вот я сижу, удобно устроившись в кресле самолета. Закрыв глаза, пытаюсь подвести итоги последних месяцев. Итак, по порядку.

Задание Рафи, вернее, Кея – выяснить роль Альвенслебена в финансировании Аль-Каиды. Выяснено: Альвенслебен к работе этой террористической организации непричастен. Деньги идут на поддержку другой тайной организации, некоей службы Хранителей. Более того, существует другая тайная организация с ярко выраженной нацистской идеологией и созданная вовсе не с благими намерениями. Именно она использует различные террористические организации для достижения своих целей. Один из банковских вкладов Альвенслебена мы совместно вскрыли, о чем доложили Рафи. Деньги положили на новый счет до особого распоряжения; Альвенслебен не возражал. Другие счета мы пока решили не трогать, отодвинув сроки выполнения операции на ближайшее будущее.

Задание Рафи найти «крота» в лаборатории Страхова…. Эта задачка только начала решаться. Потребуется еще много времени и сил, чтобы успешно выполнить ее, но заказчика мы, скорее всего, уже знаем.

Следующая миссия – внедриться в бизнес Зусмана, чем я уже небезуспешно занимаюсь.

Самое хорошее, пожалуй, то, что заданий от Веретенина теперь не будет. Москве я уже не нужен: полковника больше нет, руководство новой спецслужбы поменялось. Перестройка, реорганизации и кадровая чехарда развалили структуру моей бывшей организации больше, чем все происки внешних врагов вместе взятые. Приехав в Питер, я сначала не мог понять, что же так переменилось в городе. Ну, центр подкрасили да подсветили, новых кабаков и гостиниц понастроили. Не это же важно! Раньше в России никто не мог сказать: это мой лес, это моя пристань, мой ресторан. Мы, жители СССР и России в том числе, считали, что этот общий родной мир – поля, леса, горы, реки – принадлежит всем. А теперь чужие руки дотянулись до мельчайших кусочков общего когда-то пирога, и теперь все чье-то, все чужое. И я чужой. Моя жизнь – только моя забота, и поэтому самые важные задания я буду давать себе сам. Вот каков мой главный вывод изо всего происшедшего за последние полгода.

Еще одной удачей можно считать то, что мне удалось поставить на Хушбу «маячок» – такой знак, который оставляет на человеке невидимый глазу лазерный луч. Сложновато было приблизиться к нему ближе, чем на три метра, но, предложив выпить с ним, Хушба сам дал мне возможность подойти к нему едва ли не вплотную. Когда-то он свято чтил традиции ислама, а в чужой стране изменился. И пил профессионально, не морщась. Интересно, как он с Аллахом своим разбирается? Мне, например, иногда приходится есть «хрю-хрю», чего моя религия категорически не допускает, но, оказывается, такие законы верующим нарушать можно, если они в походе или на войне. А я, похоже, на войне или в походе постоянно. И как только я подумаю об этом, дискомфорт тут же исчезает. Так что проблемы нет. Хушба же – дело другое, правоверный мусульманин, как-никак. И законы у них абсолютные – нет означает нет, а не сомнения или раздумья. Думаю, мы расстались с ним не друзьями, но пока и не явными врагами. «Маячок» работал, и мы постоянно знали, где он находится.

Моя маленькая сионистская страна входит в число государств, имеющих собственные спутники. Один из таких спутников – «Амос» – Рафи подключил к слежению в районе трех границ, и картина начала потихоньку проясняться. Хушба периодически выезжал на встречи с агентами своей сети, занимавшимися сбором денег. Моссад, прослеживая пути финансовых поступлений Хезболлы, еще с 2000 года пытался засылать агентов в этот криминальный парагвайский городок, но они не сумели проникнуть ни в одну из мало-мальски важных группировок и собрать нужную информацию. А тут, следя за передвижениями Хушбы, мы выяснили, что в каждой деревне, в каждом районе есть свой координатор. Ему подчинялась группа, каждый член которой отвечал за определенный участок. На все без исключения шиитские семьи, точнее, на каждого человека было заведено досье. Каждому определялось, какую сумму он должен платить в казну Хезболлы ежемесячно. Обычно это составляло примерно пятую часть дохода, почти как в Ливане, где такой же подоходный налог. Вообще, вся система построена по принципу налоговой инспекции, но только в отличие от западных стран, где неплательщики налогов платят штрафы, а особо злостные несколько лет сидят в тюрьме, здесь, в районе трех границ, неуплата каралась смертью. Если сумма небольшая, то смерть легкая и быстрая, если большая – эти люди умирали в мучениях. Поэтому платили не споря.

Позднее мы с Рафи решили: Хушба в Ливан в любом случае не вернется. Такой враг на нашей границе нам не нужен, поэтому необходимо организовать его уход, то есть убрать, но так, чтобы его боссы считали, что он сбежал. Проделать такую операцию непросто – Хушба постоянно окружен охраной, а вытащить его за пределы города пока не представлялось возможности. Требовалось придумать какой-то другой ход.

К Хушбе я постепенно привык, хотя взгляд его не смягчался ни на йоту. Ко мне тоже присмотрелись и попривыкли. Ездил я туда-сюда и исполнял курьерские обязанности регулярно. С «папашей» общался по нашему нетелефонному каналу. Видимо, он был доволен мной, поскольку я тщательно выполнял его указания.

А Марина продолжала постигать азы шпионского ремесла. Первоначальное вдохновение сменилось рабочими буднями: занятия не были легкими, но она, молодчина, не жаловалась и не ныла. Я помогал ей сколько мог, но контрольные задания ей приходилось выполнять самостоятельно. Пока все шло более или менее ровно, но я понимал, что вечно так продолжаться не сможет. С тех пор как я начал работать на «папашу», фактически получалось, что Моссад занимается переправкой денег для Хезболлы и примерно через полгода Рафи резонно решил, что пришло время прекратить это. Спутник-шпион работал бесперебойно: мы знали обо всем, что происходит в Сьюдад дель Эсте, а информация, не касавшаяся наших ливанских братьев и их пособников, передавалась в ЦРУ и соответствующие службы Аргентины и Парагвая.

В ходе слежки выяснилось, что один из ближайших охранников Хушбы, Анвар, подрабатывал в небольшой типографии на краю города. Мы сразу отметили это в качестве заявки на вербовку, но вначале проверили, что он делает. Типография принадлежала одному сирийскому бизнесмену и печатала фальшивые доллары. Мы начали копать. Дальше – больше: оказалось, что Анвар не подрабатывал там охранником, а был приставлен Хушбой, чтобы следить за делами в типографии. Сама же печатня принадлежала Хушбе, а сириец оказался беглецом из своей страны и в прошлом работал на таком же производстве у себя дома. Проворовавшись, он был вынужден бежать и теперь работал на другого хозяина.

Я понял, что какая-то часть денег, которые я перевозил в Аргентину, все-таки была фальшивой. Видимо, поэтому Хушба больше ни разу не дал мне проверить валюту. Сотрудник банка наверняка в курсе, точнее, заодно с Ибрагимом. Банки вообще не принимают денег без проверки, и, чтобы пустить их в оборот, нужен кто-то свой внутри самой структуры. Что ж, тем лучше – теперь нам не требовалось заниматься ликвидацией, за нас это сделают обманутые партнеры. Им только нужно было бы помочь, а как – это уже дело техники. Посоветовавшись с Рафи, мы решили сначала заняться Анваром. Его заберут ночью, а затем инсценируют ограбление типографии. Оттуда должны исчезнуть вся готовая наличность, запасы бумаги – особенно ценной в данном бизнесе – и клише для печати. Хушба наверняка озвереет, когда весь его побочный бизнес пойдет прахом. У него хранились досье на каждого сотрудника, содержащие личные данные, включая адреса близких и дальних родственников. Зная его взрывной характер, было нетрудно догадаться, что он сделает с теми, кто имеет хоть какое-то отношение к этому Анвару. Наверняка захочет лично их прикончить. Вот тогда он и вылезет из своей норы, вот тогда-то и появится шанс взять его.

Группа оперативников Рафи с разных концов света по одному, максимум по два человека приезжали в город и под видом деловых людей расселялись по гостиницам. В этом районе мира наиболее безопасно оставаться на виду. Явочные квартиры, подставные машины и фальшивые номера исключались: тут каждый доносил на каждого, причем поголовно. Основные группы прибыли в город за сутки до ночного дежурства Анвара в типографии. Его расписание мы знали досконально. Среда – день отгрузки денег. В среду мы и решили его брать.

Все произошло именно так, как было запланировано. Двое крепко сложенных светловолосых атлетов европейской внешности, ударив охранника и на несколько часов вырубив его уколом, вошли в типографию, где находились Анвар и его помощник. Их нейтрализация заняла еще несколько секунд. Затем они затолкали Анвара в фургон, на котором приехали, и, облив типографию изнутри бензином, подожгли. Расчет был прост. Охранник, стоявший снаружи, как и слегка обожженный помощник Анвара, сумевший выбраться, видел двоих европейцев. Парни в фургоне, переезжая границу Парагвая и Аргентины, показали аргентинские паспорта и удостоверения сотрудников комиссии по безопасности Аргентины, то есть ее секретной службы. Таким образом, следы вели в Аргентину. Конечно, Хушба первым делом подумает о похищении, но на этот счет у нас были свои соображения. Он должен был убедиться, что Анвар предатель.

Когда Анвара начали допрашивать, ему сообщили, что за членство в наркокартеле его арестовала аргентинская служба безопасности, и ему, как всякому задержанному, положен звонок домой. Ни о чем не подозревая, он позвонил жене, сказал, что случилась какая-то ошибка, и он конечно же вскоре ее исправит. Анвар еще не догадался об истинном смысле произошедшего. А Хушба, поставив на прослушивание телефоны домочадцев Анвара, сразу понял, что тот жив.

Допрос Анвара многого не добавил, но его показания подтвердили уже известные нам факты. Попутно он рассказал массу подробностей, каких даже самый дорогой спутник-шпион предоставить не может, и теперь материалов для вербовки самых близких соратников Хушбы скопилось хоть отбавляй. Но это требовало времени, а ни Рафи, ни Моссад, ни Кей ждать не хотели. Все стремились к одному – разрушить созданную Хушбой сеть. Уж очень эффективно она работала и слишком много создала проблем для цивилизованного мира.

Анвару снова позволили позвонить домой, словно он находился в рамках обычного следствия. А Хушба, приказавший не ускорять событий, после второго звонка велел перерезать всю семью несчастного. Таким образом он решил перетряхнуть всю свою организацию, а колебавшихся поставить на место. Приказ выполнили немедленно и беспрекословно. Мы же договорились пока ничего не сообщать Анвару, а перед тем как выпустить его, объяснить, кто и что сделал с его семьей. Он наверняка начнет мстить, и, хотя убрать Хушбу благодаря «маячку» не составляло теперь труда, лучше, если он погибнет в результате внутренней разборки. Когда израильтянин уничтожает террориста, последний автоматически становится борцом за свободу и национальным героем, но если его убирают свои, героем ему точно не стать. На этом и порешили. Мне же предстояла очередная поездка для организации перевода денег, что я и сделал – поехал в Парагвай, получив очередной сигнал от Зусмана.

* * *

Поездка эта от других не отличалась. Вернее, не должна была отличаться. Я-то знал, что случилось в команде Хушбы, но не имел права даже намекнуть на свою осведомленность. Меня, конечно, могли заподозрить в причастности к событиям в типографии только лишь потому, что я был единственным человеком, начавшим работать с его командой за последние полгода, и случилось все после того, как я стал новым «перевозчиком». Но не поехать я не мог: в противном случае меня точно уличат в предательстве. Ничего другого мне не оставалось, кроме как приготовиться к неизбежному допросу.

Обычного допроса я не боялся, не пугала меня и инъекция «сыворотки правды». К таким вещам меня готовили, и основательно. А вот детектор лжи – проблема. Но Рафи предусмотрел и этот вариант, раздобыв у своих английских коллег из MИ-6 часы, выделяющие транквилизатор. Детектор лжи построен на принципе изменения кровяного давления, пульса и потоотделения при различных состояниях. Когда ты говоришь правду, то твои данные одного порядка, врешь – другого. А английские часы при нажатии на циферблат начинают выделять транквилизатор, нормализующий работу сердца так, чтобы пульс или давление не изменялись. С ними пройти тест будет несложно. Одна только проблема – нажать на циферблат требовалось минут за пятнадцать–двадцать до допроса. Ну, с этим справлюсь как-нибудь.

…Вскоре я получил от Хушбы очередной набитый долларами чемодан, в этот раз заметно меньше обычного. Видимо, наша операция в типографии удалась, и фальшивок в чемодане не было. Значит, произошло то, что мы и предполагали: обычно Хушба собирал значительно меньше денег, чем отдавал в штаб Хезболлы, то есть наверняка добавлял поддельные купюры. Как только мы прикрыли типографию, обнаружились истинные размеры «взносов». Чего же он ожидал от своих партнеров, вернее, командиров в Хезболле, если так рисковал? Никто и никогда ему не простит подделок, переводы в Ливан составляли сотни миллионов, если не больше, и обнаружение фальшивых денег могло бы поставить под угрозу денежные потоки из Латинской Америки.

Получив чемодан и даже не подумав проверить подлинность купюр, я уехал. Внешне в казино все выглядело как раньше, но охрана Хушбы поменялась. Знакомых лиц осталось мало. Что ж, это и к лучшему: их разборки – в нашу пользу.

Отдав чемодан и снова получив очень «жирный» чек, я вернулся в Европу. Через два дня пришло сообщение от Зусмана: он хотел меня видеть. Отказать я не мог и ровно через неделю, снова проделав всевозможные трюки по уходу от слежки, вошел в «Ритц», где» меня ожидал «родственник». Я посидел немного в лобби, посмотрел на постояльцев одного из самых шикарных отелей мира, затем поднялся на восьмой этаж. Честно говоря, приглашение в Париж меня немного удивило, ведь Рафи практически перекрыл Кузнецову возможность заниматься привычным бизнесом. Марлен регулярно докладывала, чем занят ее подопечный, и так же регулярно докладывала «папаше», о чем она сообщила Рафи, то есть ЦРУ. Кроме того, раз в неделю она отсылала справки в Интерпол. В общем, мы – просто идеальная шпионская семья, почище голливудских! Вот почему вызов на встречу меня насторожил. Что-то было не так, если верить логике, события должны развиваться по-другому.

Но работодатель есть работодатель, и ровно в восемь вечера, как условились, я дважды постучал в дверь номера Зусмана. Дверь была открыта: меня ждали. Я зашел, захлопнул дверь и осмотрелся. А посмотреть было на что: в левом углу большой комнаты в очень удобном кресле сидел «папаша». В его правой руке поблескивал вороненой сталью пистолет с глушителем, направленный прямо в мою грудь. В том, что он не промахнется, я не сомневался. Согласно характеристикам и оперативным сводкам, этот человек умел пользоваться всеми видами стрелкового и холодного оружия, а я уверен, что руками он тоже убивал.

– Сядь, – произнес он спокойно. – Я чуть не попал в твою ловушку, вернее, попал, и сейчас должен решить, как из нее выбраться. То , что с тобой произойдет, зависит от твоих ответов. Если услышу то, что хочу – умрешь легко. Если нет, будешь просить смерти, и не получишь.

Вступление вопросов не вызывало. Я попробовал использовать известную технику – «перевести стрелку» на него самого.

– А что ты хочешь услышать? Я не жажду мучаться, а то, что я отсюда не выйду, и так понятно. Ты уже все решил.

– Прежде всего кто ты? Я не хочу, чтобы ты снова мне врал. Когда последний раз ты был у Хушбы, один из его новых людей узнал тебя. В 96-м вы встречались в Ливане. Вы с этим ливанцем кабана, кажется, делили. Тогда на твоей башке красовался красный берет спецназа, а именно из этого спецназа Моссад вербует своих людей. Поэтому лучше расскажи все сразу.

Я удивленно пожал плечами. Врать не стоило – уберет без сомнений.

– Да, я бывал в Ливане. Любой нормальный израильтянин служит в армии. А иначе кто бы меня потом на приличную работу взял? Да, я проходил службу в спецназе, и в 96-м служил на сирийской границе, именно там и произошла история с кабаном.

Вспомнив давнюю историю, я невольно улыбнулся, хотя вообще-то радоваться было нечему.

* * *

В 1996-м, отрабатывая легенду, я служил в 35-м парашютно-десантном полку особого назначения. Мой взвод стоял прямо напротив сирийского Хермона – горы на севере Ливана.

– Нас было шесть человек, приставленных охранять медпункт. На меня, как на старшего по возрасту, возложили обязанности командира. Главный охранник, в общем…

– Ну-ну…

– Дело было ночью. Ни луны, ни звезд… Посты менялись каждый час. И вот перед очередной сменой – а я только на часы взглянул, как раз около полуночи – врывается в палатку дежурный и дрожащим голосом сообщает, что, заслышав в темноте чьи-то шаги, потребовал назвать пароль, но ответа не последовало. Он, как положено, прощупал местность лучом фонаря, но ничего не обнаружил. В общем, у него сложилось ощущение, что в зоне находится лазутчик.

Я быстро пошел с ним к указанному месту слева от медпункта, осмотрел все так тщательно, как мог, и тоже не нашел никаких тревожных признаков. Место открытое, днем хорошо просматривается, впереди овраг, сзади – лес. Если предполагать появление лазутчика, то скорее на девяносто градусов левее, со стороны леса. Но там располагается танковый батальон, и никто из постовых не слышал ничего подозрительного. Может, показалось парню? Я распорядился заступить на пост вдвоем. Жду развития событий. Не проходит и двадцати минут, как тот же солдат снова вбегает в палатку с выпученными глазами и повторяет старую историю. Быстро отправляюсь к месту происшествия, спрашиваю напарника, и тот слово в слово повторяет рассказ о шорохах, похожих на шаги. Идентичные показания двоих – это уже несколько серьезнее.

Звоню комбату танкистов за получением разрешения стрелять по мере необходимости, а тот мне в ответ: « Ты спецназ, тебе и решать». Да еще напоминает, что стрелять я имею право только по опознанной цели.

– А почему ты должен просить разрешения? – довольно вяло спросил Зусман.

– Существовал запрет стрелять без крайней необходимости: слишком много жертв было из-за глупых случайностей. Большинство потерь случалось не в боях, а из-за «дружественного огня». Поразмыслив, я решил разобраться в происходящем сам. Мы договорились с танкистами ярко осветить непрошеного гостя: по моей команде танки должны были врубить свои мощные прожекторы. Затем, прихватив винтовку, я залег в свежевыкопанный окоп, заранее оговорив, что стрелять на поражение могу только я, и принялся ждать вместе со всеми.

«Папаша» внимательно слушал меня, хотя ехидство, искрящееся в его глазах, в сочетании с крупнокалиберным оружием в его отнюдь не дрожащей руке могло остудить чей угодно пыл. Его пристальный взгляд немало раздражал меня, но приходилось продолжать.

– Так что же дальше?..

– Да все просто: обычная засада с соблюдением необходимых мер предосторожности. Вокруг тихо, минута проходит за минутой, как вдруг – примерно через полчаса – шаги! Негромкие, осторожные и совершенно отчетливые… Значит, напрасно я решил, что ребята белены объелись, кто-то таинственный и бестолковый действительно бродит рядом. Ну, думаю, теперь-то никуда не денешься! Дергаю за шнур, танкисты дружно врубают прожектор, и… – разведя руки, я изобразил разочарование. – На полянке стоит кабан, здоровенный кабанище с грубой темной щетиной на горбатой спине. Я его бабахнул, потом пошел к нему, чтобы убедиться, что застрелил. Решил сделать себе и своим ребятам подарок – очень уж захотелось свежего мяса. Мы там, в Ливане, больше на консервах жили. Ну я и рискнул, пошел прямо к животному, лежавшему в сотне метров от нашей самой передовой позиции и отрезал кусок мяса. Поднялся и вдруг обнаружил, что я там не один. Напротив меня стоял боевик с ножом в руках, тоже собираясь отрезать кусок кабанятины. Как и я, он не был готов к встрече, и, хотя мы оба были вооружены, почему-то не стали стрелять. Посмотрев друг другу в глаза и улыбнувшись, мы осторожно, лицом друг к другу, отступили, каждый к своим. Мне потом страшно попало и за нарушение дисциплины, и за то, что позволил ребятам некошерную пищу употреблять. Но в ту ночь мы настоящий пир устроили. Про палестинца я, естественно, никому не рассказал, иначе точно получил бы не нагоняй, а встречу с военно-полевым судом.

Но вот что значит грех! Ведь нельзя мне есть «хрю-хрю» – и налицо результат: теперь этот прохиндей оказался в охране Хушбы и узнал меня. Вот уж точно, еврейское счастье…

Ситуация становилась все более критической. На Кузнецова-Зусмана мой рассказ, похоже, не произвел впечатления, и мне явно светила пуля в лоб. Но он почему-то не стрелял, и тогда я решил сыграть ва-банк – будь что будет. Хуже, чем сейчас, не придумаешь.

– Да, я из Моссада, – произнес я спокойно. – Мне поручили узнать, чем ты занимаешься. Что я с успехом и сделал.

«Папаша» продолжал молчать, хотя правое веко начало подергиваться. Внешне он по-прежнему не выказывал никаких эмоций.

– Я это чувствовал, – наконец заговорил он. – Но твои отношения с Мариной выглядели абсолютно естественными, и я поверил в то, во что захотел поверить.

– Конечно, – мои слова звучали так же спокойно, – это правда. Мы знакомы еще по Москве.

– Как по Москве?

– Так, по Москве. Только ты увез ее оттуда в Израиль из-за своих криминальных делишек, а я в то время был занят поиском одного уголовника. И знаешь кого? Не знаешь… Фамилию Зусман помнишь?

«Папаша» опешил. Дуло направленного на меня пистолета чуть качнулось.

«Все, конец», – промелькнула мысль. Но он по-прежнему не стрелял, и тогда я наконец-то произнес давно заготовленную и много раз сказанную самому себе речь:

– Здравствуй, Шило! Или как тебя там – Кузнецов? Гонзалес? Вот и встретились. Я давно за тобой гоняюсь по всему свету. Не торопись, убить меня ты еще успеешь. Хочешь знать, как я на тебя вышел? Меня камень к тебе привел.

Представь себе, я – тот самый следователь КГБ, который вел дело об убийстве Змея, твоего подельника. Я знаю всю твою лагерную историю. И про камень тоже. Ты его у Змея не нашел, потому что он зашил его под кожу. А наши патологоанатомы нашли. Посмотри-ка!

Я медленно, на всякий случай не делая резких движений, вытащил из портмоне фотографию. С тех пор как я узнал от Рафи, что Зусман и Кузнецов – один человек, я постоянно носил ее при себе. Похоже, я уже тогда чувствовал, что наш разговор состоится, и мне было важно оказаться к нему готовым.

– Узнаешь покойника? Правильно, это твой соратник по зоне и побегу по кличке Змей. А теперь сюда посмотри: видишь надрез на коже? Вот там он и прятал камень. Охота за тобой началась, когда мы его нашли. Ты меня опередил на месяц, уехав в Израиль. А мне приказали тебя искать. Вот я и нашел.

– Так ты из КГБ?

– Это история из прошлого. Было время, когда я там числился. Было, но прошло. Я из Моссада, и ты – мое задание, которое я успешно выполнил. Так что можешь меня мочить. Я свое сделал. А жизнь агента всегда условна.

«Папаша» глубоко вздохнул. Видно было, что услышанное ошарашило его, как говорится, взяло за живое, но он ничего не ответил. А дуло пистолета продолжало смотреть в мою сторону.

– А как же Марина?

– Марина – моя давняя любовь, еще с московских времен. Когда вы спешно уехали, мы даже проститься не успели. Потом я тоже уехал на задание. А через двенадцать лет мы случайно встретились в Израиле, и оказалось, что расставания словно и не было. Эти чувства – истинные, причем взаимно, и с ее, и с моей стороны.

– Это я понял, – ответил он мрачно. – Но ситуация-то хреновая! Хушба настучал, что я привел агента Моссада в самое ядро организации. А ты их знаешь. Легкая смерть у них считается подарком заклятому врагу.

– Не надо, – я резко перебил его, – не стоит впадать в пессимизм. Я устрою тебе отход. В операции замешано ЦРУ, я смогу сделать так, что тебя возьмут в программу защиты свидетелей.

– Ох уж это ЦРУ! Они у меня на «хвосте» полгода сидят.

– Это не они, а мы, только работаем под чужим флагом, хотя ЦРУ косвенно замешано. Я смогу добиться для тебя этой программы, что не так уж и сложно, но тебе сначала придется съездить на историческую родину и выложить все, что знаешь. Это обязательное условие.

– Но не для меня. Они все равно меня найдут, а потом и Марину. Нет, на такой шаг я пойти не смогу. Бессмысленно.

– Не валяй дурака! Ты еще не стар, богат, у тебя любимая женщина, и тебя любит дочь. Тебе есть для чего жить. А из программы защиты свидетелей всегда сможешь выйти.

– Нет, это конец.

«Папаша» вдруг принялся твердить о своем печальном конце. Я понял, что он не прочь спастись, но боится за Марину. Если он исчезнет, фанатики из Хезболлы ее найдут, чего он допустить не может. Удивительно, как же легко можно сломать такого, казалось бы, сильного человека, да еще с такой биографией…

Немного помолчав, «папаша» вдруг произнес четко и резко, без малейшей тени пессимизма и слезливости:

– Пообещай мне: что бы ни случилось, ты защитишь Марину.

Повторять такую просьбу не было нужды.

– Конечно, само собой разумеется.

– Ты не понимаешь… – он начал говорить прерывисто, торопливо, задыхаясь от нахлынувших на него чувств, – я обещал ее матери, обещал перед смертью, что защищу ее, даже если буду должен умереть. И этот момент настал. Я не прошу тебя, я требую защитить Марину. Что бы ни случилось – защитить и спасти!

– Обещаю, – мой ответ прозвучал коротко, но сам тон, видимо, убедил его.

Он устало опустил пистолет.

– Теперь слушай. Я встречался с Мариной. Как только сгорела типография, я все понял и полетел к ней. Я уже догадался, что ты – ловец по мою душу и мне придется тебя убрать. Но перед этим я хотел выяснить, что ты значишь для моей дочери. А главное, что тебе известно обо мне и что ты успел рассказать ей.

Оказалось, ты ей ничего и не говорил, если не считать лестных для меня впечатлений от парижской встречи. О наших с тобой делах она ничего не знает, по-прежнему считает меня своим отцом и любит как родного. Я выяснил главное: она действительно счастлива с тобой, предана тебе и жить без тебя не может. Это у нее от матери. Фаина такая же была. И знаешь, что меня больше всего поразило? Марина рассказала мне о своем страхе. Страхе с большой буквы, о котором я и не подозревал. Она сказала, что впервые в жизни перестала бояться. Они с матерью всегда постоянно чего-то боялись. Можно понять – две одинокие несчастные девочки в сибирской глуши. Знал бы ты, в какой бедности они жили! Фаина городская была. Ни дров наколоть, ни воды из замерзшего пруда натаскать – ничего не умела. Да и куда ей! Худющая, силенок никаких. Их кто-нибудь под пьяную лавочку замочил бы, места-то дикие. А помощи ниоткуда и никакой. Даже когда мы уехали в Москву, страх не исчез, когда же умерла Фаина, он больше не покидал мою дочь никогда. Марина могла на какое-то время забыться, но где-то внутри страх все равно оставался. Я не смог помочь ей избавиться от этого чувства, а тебе удалось. Когда она тебя полюбила, страх ушел. Она успокоилась, она почувствовала себя счастливой. А после отъезда в Израиль страх опять появился, из-за вашей разлуки. Она даже хотела покончить с собой. А я, старый дурак, ничего не понимал! Теперь вы снова вместе, и страх ушел. Теперь она боится только за тебя.

Моя жизнь кончается. К смерти я давно готов и не боюсь ее. Теперь твоя очередь беречь и защищать Марину. Не рассказывай ей о моей прошлой жизни, прошу тебя! Пусть моя девочка верит, что ее отец – достойный человек. Не прошу, умоляю.

Он опять неуловимо переменился. Передо мной снова сидел холеный, уверенный в себе человек. Но закончить фразу он не успел: в дверь постучали условным стуком. «Папаша» пружинисто поднялся из кресла, достал пистолет, неслышно подошел к двери и резким движением распахнул ее. На пороге стояла Марлен.

– Милый, – она порывисто бросилась Зусману на шею, – за тобой пришли. Тебе необходимо уходить. Боюсь, что не сумела оторваться от слежки. Они будут здесь через несколько минут.

«Папаша» вытащил из кармана ключ, бросил его мне и велел проваливать отсюда как можно быстрее.

– Уходи и ты, Марлен!

– Нет! Если я уйду, они тебя прикончат, а я – свидетель. Они не посмеют. Знают, на кого работаю. Необходимо довести дело до суда, а я найду самого лучшего адвоката…

– Все это потом. А теперь беги!

– Нет!

Он повернулся ко мне:

– Это ключ от комнаты напротив. Пережди там, пока все здесь не закончится, и не забудь о своем обещании!

Он посмотрел на меня таким долгим и выразительным взглядом, что я не выдержал и опустил глаза. Я не мог ни возразить, ни предложить ему что-либо и быстро вышел из комнаты. Затаившись в соседнем номере, я вскоре услышал шаги в коридоре. Замочная скважина позволила рассмотреть нескольких вооруженных автоматами людей в черном, готовых ворваться в комнату «папаши». Что они и сделали. Через несколько секунд раздались еле слышные приглушенные выстрелы. Я знал: так стреляет оружие с глушителем. Затем снова послышались шаги в коридоре, и наступила тишина…

Переждав несколько часов, я тихо вышел из комнаты, а затем из отеля. На следующий день французские газеты пестрели сообщениями о происшествии в одной из лучших столичных гостиниц, где произошло убийство пожилой супружеской пары. Публиковались фотографии двух прикрытых пластиковыми чехлами тел, которых полиция вывозила из здания отеля. Убийц не нашли, единственный обнаруженный свидетель видел группу людей в черных масках. На этом основании возникло мнение, что ответственность лежит на неизвестной террористической группе.

Что ж, таким образом мое задание – разработать «папашу» и его связи с Хезболлой – закончилось.

Теперь мне предстоял тяжелый, наверное, самый трудный в жизни разговор с Мариной. Я собрал газеты с репортажами с места убийства и весь недолгий полет думал, как сказать Марине… Конечно, она никогда не узнает правды, пусть в ее памяти сохранится светлый образ отца. Открыв дверь в нашу квартиру, я неожиданно увидел там Рафи. Значит, произошло еще что-то. Подавляя растущую панику, я вошел в комнату. Работал телевизор, европейская программа новостей передавала репортаж об убийстве гражданина Аргентины Алекса Гонзалеса. Тележурналисты показали фото, и Марина его узнала. Она решила, что это какая-то ужасная ошибка – фамилия и имя звучали совершенно по-иному, и теперь металась по квартире, не зная, что делать – ведь ни со мной, ни с Рафи она связаться не могла… Неожиданно раздался звонок в дверь, и на пороге возник Рафи собственной персоной. Он сообщил о произошедшем, как о несчастном случае, убийстве по ошибке, теракте каких-то боевиков, которые охотились совсем за другим человеком.

И вот теперь, после слов Рафи, Марина уже не плакала, только смотрела на меня сухими покрасневшими глазами, в которых застыл страх и тоска. Она куталась в шаль, ей было зябко, нервная дрожь расходилась волнами по всему телу. Рафи еще раз повторил слова сочувствия и утешения, обнял Марину, кивнул мне и тихо вышел. За одно только то, что он примчался к Марине в такой трудный час, я всегда буду ему благодарен.

После этого ужасного дня еще долго, почти месяц, Марина не спала, боялась темноты, громких звуков, отказывалась выходить из дома. Я старался постоянно быть рядом с нею, но мое присутствие, казалось, тяготило ее. Она в основном сидела одна в полутемной комнате, свернувшись в кресле. Заниматься она не могла, и пришлось сделать месячный перерыв. Все это время с ней работал приставленный Рафи психолог.

Месяц прошел быстро. Я не знал, что делать, решив, что сейчас очень важно не тревожить ее, прекратить подготовку, снять нагрузки, изменить планы на будущее. Наверное, нужно повезти ее куда-нибудь отдохнуть. С этим я и поехал к Рафи.

Босс не дал мне выговорить ни слова. Похлопав меня по плечу и быстро поприветствовав, он сразу перешел к делу.

– Значит, так. Марина возвращается в школу, а тебе предстоит встреча с Альвенслебеном. Вот письмо. Не возражай. Сейчас для нее лучше всего заняться каким-то делом, а не смотреть на твою скорбную сочувствующую физиономию. Да и тебе поездку откладывать нельзя. Читай.

Я взял письмо. Альвенслебен сообщал, что состояние его здоровья резко ухудшилось, и он срочно ждет меня, чтобы познакомить со своим преемником. Значит, нужно ехать.

– Когда? – спросил я Рафи.

– Прямо сейчас. Документы и билеты на столе. Вылет через три часа. За Мариной уже поехали. Встретитесь, когда закончишь дела в Вене, а Марина сдаст экзамены. Вам предстоит первое совместное задание. Последующую подготовку будете проходить уже вместе. Не волнуйся, я глаз с нее не спущу, да и ребята помогут. Ты же знаешь, как мы относимся к твоей Марине.

Я не стал ничего отвечать, только кивнул в знак согласия и, попрощавшись, вышел. Закончился очередной этап моей работы и жизни. Начинается следующий.

Но тогда я еще не знал, что все, что мне пришлось пережить, вскоре покажется мне увеселительной прогулкой в тихий летний день.

Конец первой книги