Динга идет по следу
Каримчик протянул мне «Пионерскую правду». Я сразу понял, что он чем-то очень взволнован. Еще не зная причины, я тоже заволновался, потому что изучил своего друга.
— Читал? — спросил он.
— С продолжением? — догадался я.
— С каким продолжением?
— Ну, повесть…
— А, — махнул он рукой. — Вот что читать надо.
Я на эту заметку и внимания не обратил. Один мальчик, сын путевого обходчика, увидел незнакомого человека и сообщил о нем пограничникам. Задержанный оказался агентом иностранной разведки. Сыну путевого обходчика вручили медаль «За отличие в охране государственной границы СССР».
— Понял? — спросил Каримчик.
Я кивнул.
— Скажи, здорово! — приставал он.
— Ну, здорово.
— Вот бы нам такую медаль!
Я подумал, что медаль действительно не помешает. Только ведь кто нам ее даст?
Он словно угадал мои мысли:
— Дадут нам эту медаль!
— Когда дадут? — спросил я, чувствуя, что очень хочу иметь медаль.
Представляете: заходим мы в школу, снимаем пальто. Медленно так снимаем. И вдруг — ах! — все видят медаль.
— Когда дадут, — передразнил Каримчик. — Сначала ее заслужить надо.
— А как?
Он уже все решил. Отец у Каримчика — майор. Работает он в нашем городе, но часто бывает на границе и однажды брал Каримчика с собой.
— Теперь мы поедем вместе, — сказал Каримчик. — Вот будут каникулы и махнем…
Меня вначале не хотели пускать. Мама сказала, что это глупости.
— И совсем не глупости, — пытался я возразить ей.
— Ну, что тебе делать на границе? — строго спросила она.
Я чуть было не сказал, что мы едем за медалями. Но это было нашей тайной, и я не мог просто так взять и выложить ее всем. Тут вмешался папа. Он сказал, что меня надо приучать к самостоятельности и, если я не буду в тягость…
Одним словом, он позвонил майору. Но Каримчик своего отца уже обработал, и тот подтвердил, что берет нас обоих.
Мама стала готовить меня в дорогу. У меня была синяя спортивная куртка.
— Вот в ней и поедешь, — сказала мама.
Я настаивал на новом костюме, потому что мне должны были прикрепить медаль.
Но мама и слушать не захотела. Я решил не спорить. В конце концов потом можно будет медаль перевесить.
На следующее утро к нашему дому подкатил газик. Каримчик вышел с отцом из своего подъезда, я — из своего. Интересно, что Каримчик жил в четвертом подъезде и учился в четвертом классе. У меня так не получалось. Я учился в третьем классе, а наш подъезд был вторым.
Шофер поздоровался с майором и открыл переднюю дверцу кабины.
Каримчик потянул на себя заднюю дверцу и присвистнул от удивления. Я взглянул через его плечо и увидел огромную овчарку. Спина и хвост у нее были черные. На груди шерсть белая, густая. А медалей у нее было столько, что их, наверно, хватило бы на весь наш класс. Ну, если не на класс, так уж на звено точно.
— Залезайте смелее, ребята, — сказал шофер. — Она вас не тронет.
— А мы и не боимся, — ответил Каримчик. Он даже сказал овчарке, чтобы она подвинулась.
— Молодцы, — заметил водитель, когда мы уселись. — Кстати, можете познакомиться. Ее зовут Динга.
— Поехали, — сказал майор.
Шофер включил скорость. Я различил на его погонах золотую нашивку.
Каримчик шепнул мне, что это ефрейтор Алиев.
Газик вырвался на шоссе и стал обгонять машины. Нам это очень понравилось.
Динга с трудом разместилась между сидениями. Она положила морду на колени Каримчика и дышала мне в руку, словно хотела, чтобы я уступил ей свое место.
Но мне было хорошо сидеть. Это Каримчика Динга здорово стеснила. А я мог даже болтать ногами. Кроме того, мне была видна стрелка спидометра. Ему за спиной ефрейтора стрелку не было видно, и я время от времени спрашивал:
— Знаешь, какая скорость?
— Какая?
— Семьдесят.
— Ничего.
— А сейчас?
— Ну, какая?
— Сто, честное слово!
— Медаль выдать за это! — развеселился Каримчик.
Майор усмехнулся.
— Зато тебе не видать медали.
— Почему? — спросил Каримчик.
— А тройку в своем дневнике забыл?
— Какую тройку?
— По арифметике.
— Так я ее исправил.
— Но ведь была тройка.
— Исправил! — упрямо повторил Каримчик.
У меня тоже была тройка в дневнике, и я стал допытываться:
— Правда, если у школьника есть тройка, ему не дадут медаль?
— Какую медаль? — не понял майор.
— Ну, медаль…
— За учебу, что ли?
— При чем тут учеба, — сказал Каримчик отцу.
— Пионеры совершают подвиг. Так может быть?
— Какой же подвиг можно совершить с тройкой? — усмехнулся майор.
Ефрейтор Алиев переключил скорость и с пониманием подмигнул мне.
— Ничего, ребята, совершайте подвиг. У меня в штабе писарь знакомый.
Я сразу успокоился.
С обеих сторон к дороге подступали хлопковые поля. Земля была черная и дымилась. Это трактора оставляли за собой след.
Я закрыл глаза. Теперь это были уже не трактора, а танки.
Машину подбросило. Я открыл глаза. Замелькали переплеты железного моста. Под ним была речка, из которой всю воду словно выпили.
И опять — ноля. Осенью они будут белые. Это я хорошо знал. Мы сюда приезжали собирать хлопок.
Потом зарябил ветвями яблоневый сад. И сразу за ним — вишневый. Зелень уже просматривалась.
А вот еще мост. Бежал по донышку тоненький ручеек. С гор, наверно. Они маячили вдали. Такие высокие и могучие…
Я знал, что скоро все реки разбухнут, потому что в горах тают снега.
Вот интересно, если снежные барсы тоже растают!
Почему есть снежные барсы, а снежных слонов нет?..
Я размечтался, а газик тем временем взобрался на перевал.
Здесь было холодно. Хорошо, что я надел куртку. И кожаную кепку с черным козырьком. У Каримчика такой кепки не было. Зато у него была пыжиковая шапка. Не знаю, что лучше. Наверно, все-таки кепка: в ней не так жарко.
Газик побежал под уклон.
Динга перевалилась в мою сторону, и теперь я мог болтать только одной ногой.
Я погладил Дингу и спросил:
— Чья она?
Ефрейтор Алиев сказал, что это овчарка его друга Пулата Шакирова. Он был с ней на окружных соревнованиях. Динга заработала еще одну золотую медаль, и Пулата, в порядке поощрения, отправили в Москву.
— Того самого Пулата? — заинтересовался майор.
— Так точно.
— А я хотел наших ребят с ним познакомить.
— Ну, мы это сделаем, — ответил Алиев.
Газик спустился в долину. Здесь было гораздо теплее, чем по ту сторону перевала. Нас встретили совсем зеленые чинары.
Уж какие другие деревья, а чинары я всегда различу. В нашем дворе стоит чинара. Ей, говорят, пятьсот лет. Мы беремся вшестером за руки, но не можем ее обхватить.
Потом чинары отступили, и вдоль дороги выстроились тополя.
Я вдруг захотел есть. Утром торопился и почти совсем не завтракал.
Незаметно мы въехали в пограничную зону. Газик остановился у шлагбаума.
Пограничник с тремя золотыми нашивками на погонах заглянул в кабину.
— Товарищ майор, на участке без происшествий. Докладывает старший наряда сержант Баратов.
— Продолжайте службу! — сказал майор.
— Здравствуй, Хамид! — поприветствовал ефрейтор Алиев.
Сержант поправил кобуру с пистолетом и улыбнулся в ответ. Я тоже очень старательно улыбнулся сержанту, потому что вдруг это и есть писарь.
Сержант заметил в машине Дингу, и улыбка его стала еще шире.
— А где же Пулат Шакиров? — спросил он.
— Вчера я проводил его в Москву, — сказал Алиев. — Вот и везу Дингу домой.
Мы с Каримчиком переглянулись. Если этот Пулат Шакиров такой знаменитый, то нам, конечно, познакомиться с ним не мешает.
Вдруг сержант спросил:
— Ты, наверное, запарился в кабине, Изат?
— Что правда, то правда, — ответил ефрейтор Алиев. — Очень мне, понимаешь ли, жарко.
Только он сказал «жарко!», как Динга положила передние лапы ему на плечи и осторожно сняла с головы фуражку.
— Спасибо, умница! — сказал ефрейтор. А мы с Каримчиком даже рты разинули от удивления.
— Так ж запишем, — продолжал улыбаться сержант Баратов. Ну, теперь-то я уже точно знал, что он — писарь.
Потом я все-таки не выдержал и, когда мы поехали дальше, спросил у ефрейтора Алиева:
— Это был писарь?
— Кто?
— Ну, тот сержант у шлагбаума.
— Какой писарь?
Я напомнил.
— Что медали дает.
— А, так ты вот о ком! — засмеялся Алиев. — Тот писарь в штабе сидит. И потом разве он медали дает? Он только удостоверения выписывает.
Прошло еще некоторое время. Пейзаж постепенно изменился. Теперь газик, сердито пофыркивая, взбирался на холмы. За одним из них должна была показаться граница.
Наконец мы перевалили через самый высокий холм, и дорога резко пошла вниз.
— Реку видишь? — спросил меня Каримчик.
— Ну, вижу.
— Интересно?
— Река как река.
— А вот и не как река! — с превосходством ответил он. — Это и есть граница.
Я, конечно, удивился, потому что не знал — какая она. Я даже думал, что там есть стена, и сказал об этом Каримчику. Он захохотал.
— А ты знаешь, на сколько километров протянулась наша граница? — спросил ефрейтор Алиев.
Я пожал плечами.
— На шестьдесят тысяч!
Для такой стены, наверно, кирпича не хватит.
Ефрейтор Алиев сказал:
— Но кое-что у нас тут, разумеется, есть. Всякие инженерные сооружения. Может, кое-что и увидишь…
Прежде всего я увидел дувалы. Дувалы — это глинобитные ограды. Ну, стены такие. За самым высоким дувалом находился пограничный отряд.
Отец Каримчика сошел у железных ворот. На воротах были пятиконечные звезды. Я сразу догадался, что это отряд.
— До вечера, ребята! — сказал майор и назвал шоферу какой-то адрес.
Мы опять поехали.
— Сейчас увидишь! — шепнул мне Каримчик.
Вначале я увидел худенькую старушку в очках. Она стояла у раскрытой калитки и, когда газик остановился, сказала:
— Приехали!
Из калитки высунулась девочка лет восьми, тоже худенькая, с косичками. И показала нам язык.
Ефрейтор Алиев вежливо поздоровался.
— Клавдия Васильевна, — сказал он старушке. — Можно я у вас пока Дингу оставлю?
— Это не Пулата ли собачка? — спросила старушка.
— Шакирова, — подтвердил ефрейтор.
— А сам-то он где?
Алиев стал рассказывать про своего друга, но мы все это уже знали и потому особенно не прислушивались. Наконец он сказал:
— Детишек она любит, сами знаете. Собака дисциплинированная. С мальчиками познакомилась…
— Да заходите, заходите, пожалуйста, — перебила его Клавдия Васильевна.
Ефрейтор скомандовал Динге вперед и отдал поводок Каримчику. Мой друг смело вошел в калитку. Мне ничего другого не оставалось, как последовать за ним.
Уже потом я вспомнил, что забыл попрощаться с ефрейтором Алиевым.
Динга вела себя прилично и никого не укусила. Она просто ни на кого не обращала внимания.
Мы вошли в какую-то комнату. На стене висел портрет офицера. Девочка, показавшая нам язык, наверно, была его дочь. Так оно и оказалось. Только ее отец уехал в отпуск с женой. А Танька осталась с Клавдией Васильевной.
— Она учительница? — спросил я у Таньки. Не знаю, почему я так решил. Наверно потому, что Клавдия Васильевна была в очках и строгая.
— Она — моя бабушка! — сказала Танька и стала прыгать на одной ноге.
Нам с Каримчиком отвели отдельную комнату. Мы хотели и Дингу пристроить туда, но Клавдия Васильевна сказала:
— Еще чего выдумали?
Вскоре нас позвали к столу. Мы здорово проголодались, но когда Клавдия Васильевна отворачивалась или выходила на кухню, мы с Каримчиком кидали куски мяса и колбасу Динге, которая лежала у дверей.
Танька молчала, поджав губы.
Я спросил:
— А ты чего не кидаешь?
Но она лишь смерила меня презрительным взглядом.
Когда мы вставали из-за стола, Каримчик назвал Таньку жадиной.
— Ну вас с вашей собакой! — сказала она.
— Да ты знаешь, чья это овчарка? — спросил Каримчик.
— Ну, чья?
— Товарища Шакирова!
— Ха-ха-ха! — тоненьким голоском залилась Танька.
— Вот тебе и ха-ха-ха!
— Подумаешь, то-ва-ри-ща Ша-ки-ро-ва! — сквозь смех передразнила она.
— Заткнись! — сказал Каримчик.
— Бабушка! — обиженно запищала Танька.
— Что там у вас происходит? — спросила Клавдия Васильевна, появляясь в комнате.
Мы с Каримчиком стали благодарить ее за вкусный обед. Таньке ничего другого не оставалось, как тоже сказать спасибо.
Потом мы забыли про ссору. Танька позвала нас играть в классики. Еще чего выдумала. У нас было свое дело. Очень важное. И мы постарались от нее отвязаться.
Каримчик сказал, что Динга должна отработать колбасу.
— Как? — спросил я.
— А мы возьмем ее с собой, и пусть она ищет след.
— Чей след? — спросил я.
— Ну, шпиона, — сказал Каримчик.
— А кто шпион?
— Этого я еще не знаю.
Мы взяли Дингу на поводок и вышли на улицу.
Было тепло, но Каримчик напялил шапку. Наверно, он хотел, чтобы Танька заметила, какая у него красивая пыжиковая шапка. Моя-то кепка с черным козырьком была в самый раз для такой погоды. Он, наверно, потому и взял с собой шапку, чтобы всех удивить.
Я все-таки у него спросил:
— Ты зачем шапку напялил?
— А тебе завидно? — спросил он.
— Вот еще выдумал!..
Мы свернули в переулок и пошли вдоль длинного забора. Потом мы вышли на главную улицу. Она была неширокая и летом, вероятно, пыльная. Городок был маленький. Районный.
Вначале нам не везло. Только мы заподозрим кого-нибудь, как он пройдет немного и встретит знакомых. Ну, понятно, значит он здесь свой человек. Не шпион.
Где-то уже в седьмом часу, когда народу на улицах стало еще больше, мы вдруг заметили подозрительного типа. Он был в кожаной куртке. Черная борода. Синие очки.
Мы сразу пошли за ним. Каримчик с Дингой впереди, я чуть сзади.
Так мы шли довольно долго. Потом «Борода» заметил нас и нырнул в магазин.
Ну, этот номер не пройдет. Мы спрятались за аптечным киоском. «Борода» вышел из магазина и свернул за угол.
Мы тоже свернули. Теперь «Борода» шел быстро и, чтобы не отстать, мы почти бежали.
«Борода» еще куда-то свернул. И мы свернули. Потом он еще раз свернул и исчез.
Перед нами стояли одинаковые двухэтажные дома, и в какой из них он нырнул — мы не знали. Зато теперь мы точно знали, что раз он исчез, значит — шпион.
Выручить нас могла только Динга.
— След! — сказал ей Каримчик.
Она сразу потянула нас в крайний слева дом. Замерла у дверей на втором этаже.
— Будем звонить? — шепотом спросил я.
— Нет, — рассудил Каримчик. — Мы знаем, где он скрылся, а теперь бежим к пограничникам.
Мы выскочили из подъезда и побежали в отряд. Но отряд, оказывается, был далеко. Зато нам почти сразу встретился милиционер. Он выслушал нас и сказал, что мы молодцы. Особенно, когда узнал, что отец у Каримчика — майор и что мы приехали с ним.
— В этом доме? — спросил милиционер.
— В этом, — подтвердили мы.
— Ну, ведите дальше.
Мы повели милиционера к дверям, на которые указала Динга.
Милиционер нажал на звонок. Дверь открыла женщина. Милиционер извинился за беспокойство и спросил, не заходил ли сюда посторонний?
— Нет, — ответила она.
— Вы уверены? — спросил милиционер.
— Конечно.
— Она врет! — не выдержал Каримчик.
— Что значит врет? — возмутилась женщина.
— Ну, вы говорите неправду! — поправился Каримчик.
— Я говорю неправду? — удивилась она.
— Мы сами видели, как к вам заходил посторонний.
— Ну, знаете ли! — всплеснула она руками. — Султан, ты слышишь?
Вопрос относился к кому-то в комнате.
— Слышу! — ответил кто-то сердито. — Сейчас выясним.
На пороге показался наш «Борода». Теперь он был в пижаме и тапочках.
— Так вы говорите, ребята, что сюда заходил посторонний? — Он покосился на женщину.
— Извините, — сказал Каримчик. — Мы перепутали дома.
— Ничего мы не перепутали, — возразил я.
— Перепутали! — упрямо повторил Каримчик.
Выходя из подъезда, мы услышали, как «Борода» недоверчиво спросил у женщины:
— А может быть, к тебе кто-нибудь приходил?
На улице Каримчик сознался:
— Мы эту «Бороду» выследили.
Милиционер хотел рассердиться, но тут Каримчик сказал:
— Жарко!
Динга сразу сняла с него шапку. Милиционер очень удивился и не стал нас ругать.
— Вот это собака! — сказал он.
— А мы шпионов ищем! — признался Каримчик.
— Ладно, — усмехнулся милиционер. — Ищите дальше.
Каримчик стал рассказывать про сына путевого обходчика, о котором даже писали в «Пионерской правде».
— Я знаю другой случай, — сказал милиционер. — Здесь у нас ребята тоже незнакомого человека выследили. И хоть его не сразу поймали, начальник пограничного отряда наградил их именными часами.
— Как не сразу? — стал допытываться Каримчик.
— Сперва он ушел, но след оставил. А потом, когда снова появился на границе, его и опознали.
— Это был шпион? — спросил я.
— Нет, — сказал милиционер. — Он от закона убегал.
— Как от закона?
— Совершил тяжкое преступление перед Родиной. В годы войны полицаем служил у немцев. Партизан вешал. Потом жил где-то в Сибири по чужим документам. Нашли гада. Вот он и решил от возмездия за границу убежать. По закону-то ему расстрел полагался.
— А почему вы у «Бороды» документы не проверили? — вдруг спросил Каримчик.
— Потому что это наш районный прокурор, — ответил милиционер.
Он пошел налево, мы — направо.
Динга несла в зубах шапку.
— Теперь понял, зачем я надел шапку? — спросил Каримчик.
Я сказал, что Динга с таким же успехом могла снять мою кепку.
— Ха! — сказал он. — Так ведь это же твоя кепка. А это — моя шапка.
Я хотел с ним поспорить, но тут он стал рассуждать:
— Чего мы к бороде привязались? Шпион не будет привлекать к себе внимания. Он будет самым обыкновенным.
Я согласился и забыл, о чем хотел спорить.
Было уже поздно, и мы пошли домой.
Потом мы опять подкармливали Дингу, а Танька жадничала. Она даже нарочно съела всю колбасу, нарезанную тоненькими ломтиками. Мы же видели, как она давилась, но ела.
А потом она съела все котлеты. Бабушка сказала, что у Таньки еще никогда не был такой хороший аппетит.
Мы свои котлеты скормили Динге и, хотя не наелись, были довольны.
После ужина Клавдия Васильевна вдруг наложила Динге целую миску мяса и еще чего-то. Мы пожалели о своих котлетах. А Танька сказала, чтобы мы их взяли у Динги обратно.
Тут приехал ефрейтор Алиев. Он рассердился, узнав, что мы брали Дингу с собой в город. Это ему, конечно, Танька наябедничала.
Ефрейтор сказал, что Динга могла сорваться с поводка и кого-нибудь покусать. Мы стали оправдываться, но он и слушать не захотел. Взял Дингу и уехал.
Отца Каримчика в тот день мы так больше и не видели. Он пришел, когда мы уже спали. А ушел опять, когда мы еще не проснулись.
Но мы тоже встали довольно рано и позавтракали без Таньки. На этот раз мы все съели сами, потому что бросать котлеты было некому.
Мы сказали Таниной бабушке, что не знаем, когда вернемся, и пусть нас особенно не ждут к обеду. Клавдия Васильевна предупредила, что на обед будет что-то исключительно вкусное, но что именно — мы не расслышали.
Полдня мы прослонялись зря. Ничего не было выдающегося. А потом вдруг мимо прошел самый обыкновенный мужчина лет двадцати пяти или тридцати.
— Он! — сказал Каримчик. — Ты как думаешь?
— Я не знаю.
— Не знаю! — передразнил он. — А у меня нюх. Понял?.. Пошли.
И мы пошли.
Мужчина шел не спеша. Я был ему за это благодарен. Оказывается, я натер ноги. Особенно давил правый ботинок, и я бы его с удовольствием скинул.
Я так и сказал Каримчику.
Он захихикал:
— А ты правда скинь. И топай в одном ботинке.
Пока мы так говорили, мужчина исчез. Вначале мы растерялись. Потом стали соображать, куда он мог деться. Была бы с нами Динга — другое дело.
Оказывается, мы стояли перед городским парком. Ну, положим, это был не парк, а так — небольшой сад или, лучше сказать, сквер.
Мы, не сговариваясь, двинулись в сквер. В нем было не так много аллеек. Каримчик пошел в одну сторону, я — в другую.
Не прошел я и сорока шагов, как Каримчик свистнул. Я бросился к нему.
Так и есть: мужчина сидел на скамейке, закинув ногу на ногу, и не то читал газету, не то обмахивался ею.
Каримчик показал на соседнюю скамейку. Мы сели и стали ждать.
Неподалеку от скамейки, на которой уселся мужчина, был киоск «Союзпечати». Там он, наверное, и купил газету. Конечно, он ее читал.
Только неужели он решил прочесть ее всю от первой до последней строки? Мы уже полчаса сидели, а он все читал, только менял ноги: то левую закинет на правую, то правую — на левую.
Я тоже закинул правую ногу, и ботинок вроде стал меньше жать. А потом нога у меня затекла. Она даже вся онемела просто. Я сказал об этом Каримчику.
Ему, конечно, тоже надоело сидеть зря.
— А ты пойди и купи газету, — посоветовал он.
— «Пионерскую правду»?
— Какая есть.
Я встал и постарался незаметно проскользнуть мимо мужчины, которого мы выследили.
Он отложил газету и поманил меня к себе. Стараясь не дышать, я подошел и остановился в двух шагах от него.
— Уж не к газетному ли ты идешь киоску, парень? — спросил он.
Я удивился: откуда он это знает?
Я кивнул.
— Тогда, братец, сделай одолжение, — оживился он. — Скажи той девочке, то есть тетеньке, которая продает газеты, что пора закрывать лавочку.
— Какую лавочку? — спросил я.
— Ну, киоск, — усмехнулся он. — Экий ты, право, непонятливый.
Я побрел дальше.
Киоскерша была молодой и красивой. У нее были большие черные глаза и длинные ресницы.
— Чего уставился? — спросила она.
Я смутился и сказал, что ей пора закрывать киоск.
— Это еще почему? — удивилась она.
Я сказал, что так велел тот мужчина, который сидит на скамейке.
— Еще чего?! — фыркнула она. — Жена я ему, что ли?
— А-а, — протянул я.
— Не «а», — сказала она. — А пойди да так и передай.
Ну, я пошел. Мне все равно надо было возвращаться к Каримчику. Не торчать же, как примороженному, у киоска.
— Она говорит, что вам не жена, — передал я мужчине.
— Ну и черт с ней! — вдруг рассердился он. Свернул газету и зашагал из сквера.
Мы с Каримчиком за ним. По дороге он меня обо всем расспросил. Я рассказал.
— Так, — сказал Каримчик. — Очень странный тип. Кажется, мы правильно его выследили.
Теперь мужчина шел быстро, по-прежнему не обращая на нас никакого внимания. Он кружил по городу, и я уже еле передвигал ноги, особенно правую.
Потом он зашел в ресторан. Мы остановились у дверей, и я вдруг почувствовал, что очень хочу есть. Даже боль в ноге куда-то исчезла.
Было уже поздно. Мы и не заметили, как наступил вечер. Пора было возвращаться домой. Отец Каримчика, вероятно, уже ищет нас.
Я сказал об этом другу.
— Ничего, — ответил он. — Подождет. У него свои дела. У нас свои. И тоже не какие-нибудь.
Я согласился.
Целую вечность мужчина сидел в ресторане, а у женя все сосало под ложечкой. Прямо всего высосало, как насосом.
— Терпи, — сказал Каримчик. — Медаль ведь не даром дают.
Теперь я тоже знал, что не даром.
Интересно, а что такое исключительное приготовила Клавдия Васильевна на обед? Наверно, пельмени, потому что я их очень люблю. Только откуда она знает, что я люблю пельмени?
— И ничего не пельмени, — сказал Каримчик, когда я поделился с ним своими мыслями. — Она приготовила люля-кебаб. Ты не знаешь, как она это здорово делает.
Люля-кебаб — это такие маленькие, длинные котлетки. Ну, не совсем котлетки, а что-то вроде молотого шашлыка, скатанного в котлетки. С жареным луком и подливкой. Вкусно, конечно.
Когда я уже больше не мог терпеть и думал, что сейчас умру от голода, мужчина вышел из ресторана и, слегка пошатываясь, куда-то быстро пошел.
Сами того не ожидая, мы вновь оказались у сквера. Мужчина вел себя странно. Неожиданно он остановился, и Каримчик толкнул меня за дерево. Он сделал это вовремя, потому что мужчина стал беспокойно озираться по сторонам. Никого не заметив, он стал, крадучись, удаляться по аллейке, ведущей к газетному киоску.
— Ну! — ликующе зашептал Каримчик и вытянул шею. — Ты гляди, гляди!..
А мужчина тем временем оторвал полоску чистой бумаги от газеты и, достав авторучку, что-то написал.
— Сейчас положит в тайник! — захлебнулся от волнения Каримчик.
Нам все было видно из своей засады.
Мужчина подошел к киоску и поколдовал у дверей. Он долго не задержался, а сразу ушел.
— Я пойду за ним, — шепнул Каримчик. — А ты найди тайник и достань записку.
Я сразу нашел записку. Так быстро я ее нашел, что даже было неинтересно. Она просто торчала в замочной скважине.
Читать я записку не стал. Каримчик сказал, что прочтем вместе. И хоть я сгорал от любопытства, но все-таки выдержал и был страшно доволен собой.
Каримчик вернулся минут через двадцать. Видно, он бежал, потому что был весь мокрый от пота.
— Ну? — нетерпеливо спросил я.
— Давай вначале прочтем записку, — сказал он. — Или ты уже прочитал?
— Вот еще! — обиделся я.
Он взял у меня записку и стал читать вслух.
— «Ты будешь моей женой».
— Чего? — спросил я.
— «Ты будешь моей женой», — растерянно повторил он.
— Кто — я?!
— Вот чучело. Это же в записке.
— Пароль, что ли? — Я еще не терял надежды, что мы выследили шпиона.
— Какой там пароль, — признался он уныло и потащил меня на площадь к памятнику Ленина.
На площади была установлена Доска Почета. На одном из снимков в самом верхнем ряду я узнал нашего «шпиона».
Как он нашел эту Доску, Каримчик не стал рассказывать. И мы, не глядя друг на друга, поплелись домой.
Взбучка нам была, конечно. Оказывается, отец Каримчика приезжал проведать нас и уехал на заставы. Дня на три-четыре. Так он сказал Клавдии Васильевне. Это она выдавала нам взбучку. Ну, подумаешь. Кто она нам? Пусть себе ворчит, сколько влезет.
А Танька, так та прямо сияла от радости, что нам попало.
Мы съели все, что подали на стол. Я теперь уже даже не помню что. Может, и люля-кебаб. Помню только, что все было очень вкусно. Я даже сказал Таньке, что теперь знаю, кем раньше была ее бабушка.
— Ну кем? — спросила она.
— Поваром.
— И совсем не поваром.
— Ну кем? — спросил я.
— Директором школы.
Этого уж я никак не ожидал.
— Но ведь ты сама говорила, что она не учительница.
— Ничего я не говорила.
— Нет говорила!
— Что я говорила?
— Что она твоя бабушка.
— Ну и что? А раньше была учительницей.
— Так ведь я тебе и сказал, что она учительница.
— А я что сказала?
— Что она твоя бабушка.
— Ну, правильно, — сказала Танька.
— Что ты с ней связался? — спросил Каримчик. — Не видишь разве, что у нее весь ум в косичках?
— А у тебя… А у тебя, — запинаясь, сказала Танька, и у нее сами собой потекли слезы.
Мы скорей убежали в свою комнату. Тут Каримчик вспомнил, что чужая записка осталась у него в кармане. Это было нечестно. Записку надо было положить на место.
Каримчик вылез через окно и побежал в парк.
Я, наконец, снял свои проклятые ботинки и забрался под одеяло. Когда он вернулся, я сказал, что мы так ничего не добьемся.
— Правильно, — согласился он. — Что ты предлагаешь?
Я не знал, что предложить.
— О чем же ты тут без меня думал? — недовольно спросил он.
— Ну просто, что надо действовать не так.
— А как? — приставал он.
— Не знаю.
— У тебя что, головы нет?
— Есть, — сказал я.
— Ну, тогда думай.
Я долго ворочался, не мог уснуть.
«Ладно, — решил я наконец. — Утром что-нибудь придумаю».
Сразу мне стало легче, и я заснул.
Но утром я ничего не придумал.
После завтрака Каримчик сказал:
— Давай пойдем на границу.
— А нас пустят?
— Мы пойдем, куда пустят.
Я сразу согласился.
На улице было прохладно. Собирался дождь. Несколько капель упало мне на лицо.
Я люблю разглядывать тучи. Они бывают смешные. Один раз я даже думал, что это заяц из мультфильма «Ну, погоди!».
Сейчас я тоже задрал голову. Капля угодила мне в глаз. Я чихнул.
— Ты чего чихаешь? — спросил Каримчик.
— Да капля попала в глаз.
— А ты что, глазом чихаешь? — удивился он. Я тоже удивился.
— Вообще-то дождь нам сейчас ни к чему, — заметил Каримчик.
— Может, он пройдет стороной? — высказал я предположение.
— А ты еще раз чихни, — сказал он. — Тучи и унесет.
Я чихнул.
— Еще! — сказал он.
Я снова чихнул.
— Хватит, — сказал он.
— Ладно, — ответил я и снова чихнул.
Он рассердился и сказал, что пойдет один. Я испугался и перестал чихать. А может, я потому перестал чихать, что выглянуло солнце.
Нигде не останавливаясь, мы вышли из районного центра на шоссе. Только это было не то шоссе, по которому мы приехали сюда. Мы не знали, куда оно нас выведет. Да и зачем нам это было знать. Все равно мы до конца не дойдем.
Я так думал, а Каримчик все шел и шел. Я испугался, что мы будем идти до вечера.
То и дело нас обгоняли машины. Они пронзительно гудели, и мы жались к обочине дороги.
— Отгадай, — вдруг спросил Каримчик. — Что нас сейчас обгонит: грузовик или легковушка?
Я сказал, что легковушка. Но тут нас обогнал ишак. Самый обыкновенный. На четырех ногах. С хвостом.
— Это легковушка? — спросил Каримчик, показывая на ишака.
— Конечно.
— Нет, грузовик.
На ишаке действительно были мешки. На мешках: сидел старик и подгонял свой «грузовик» палкой.
— Давай еще загадаем, — предложил я.
— Давай.
— Теперь ты.
— Грузовик, — сказал он.
Нас и вправду обогнал грузовик.
Шоссе потянулось к холмам. Они горбатились, как коты, и мне стало смешно.
Тут Каримчик заметил тропинку, сворачивающую к реке. Мы пошли по ней в сторону границы. Теперь река была совсем рядом. Мы даже слышали, как она шумит. Но подойти к ней мы не могли, потому что нас отделяла от нее колючая проволока.
На железной вышке стоял часовой, смотрел на чужой берег.
Мы тоже стали смотреть. Ничего особенного: берег как берег. Пески. Холмы. Сады тоже есть.
А вот и селение. Облезлое какое-то. Жалкое. Будто в нем все вымерли.
Мы даже остановились, чтобы лучше его разглядеть. Дувалы повалены, как после землетрясения. И ни одной машины.
Вдруг мы увидели верблюда. Я бы там жить не стал, хоть бы мне этого верблюда насовсем подарили.
— Идем! — сказал Каримчик.
Повторяя извилины реки, тропинка уводила нас все дальше и дальше.
Я уже стал припадать на одну ногу, потому что ботинок жал. А Каримчик даже не оглядывался. Мне жаловаться не хотелось, и я молча шел за ним, стиснув от боли зубы.
Я даже подумал, что меня ранили в ногу. Но я продолжаю преследовать шпионов, и все восхищаются моим мужеством.
Я так размечтался, что не заметил, как налетел на Каримчика.
— Ты чего, спишь? — спросил он.
— Я не сплю.
— Значит, мух ловишь!
Мы стояли в тополевой роще. Вот куда нас заманила тропинка. Граница отступила, но между стволами деревьев мы видели колючую проволоку.
— А вышку видишь? — спросил Каримчик.
— Какую вышку?
— С пограничником.
— Не вижу, — признался я.
— Значит, это хорошее место.
— Почему?
— Ты хочешь быть следопытом? — спросил он.
— Хочу.
— Вот здесь и будем учиться.
Он зашептал мне свой план на ухо, будто нас могли подслушать.
Я согласился.
Мы это место запомнили и побежали домой.
Танька с нами не разговаривала. После обеда Каримчик заставил меня играть с ней в классики.
— Еще чего не хватало! — гордо сказала она, но тут же стала чертить квадраты.
Я прыгал плохо. Она смеялась. А в это время Каримчик делал свое дело.
Мы дождались вечера и сказали, что пойдем гулять.
— Я с вами, — заявила Танька.
— Мы с девчонками не ходим! — ответил Каримчик.
Танька страшно обиделась и так надулась, что я думал, она сейчас лопнет.
— Чтобы тебе не было скучно, — сказал Каримчик, — в другой раз мы приведем Дингу. Попросим, э э… сержанта Шакирова.
Танька вдруг развеселилась. Я подумал, что Шакиров, наверно, не сержант, а старшина и поправил Каримчика.
Танька даже присела от смеха.
— То есть лейтенант, — сказал я.
— Ой, бабушка! — выдавила сквозь смех Танька.
— А ты знаешь Шакирова? — подозрительно спросил Каримчик.
— Нет, — призналась Танька. — Лейтенанта Шакирова я не знаю.
— Ну и молчи тогда! — отрезал Каримчик. — А его Динга даже шапку снимать умеет.
— Подумаешь! — опять надулась Танька.
— Чучело ты чумичело, — с сожалением сказал ей Каримчик.
— Да чтобы она подавилась — ваша Динга! — окончательно обиделась Танька, и я понял, что она сейчас заплачет.
— Ну, ты… полегче! — заступился за Дингу Каримчик.
— А вот чтобы она подавилась! — упорствовала Танька.
— Это уж не от твоих ли котлет? — спросил он.
Танька показала ему язык и убежала. Каримчик крикнул ей вслед, что если она еще раз покажет язык, то он будет у нее такой же длинный, как у Динги.
Наконец мы вышли на улицу. Каримчик отодвинул от забора только ему известный камень и извлек из своего тайника Танькин портфель. В портфеле лежали старые туфли на высоких каблуках. Каримчик показал их мне.
— Это чьи? — спросил я.
— Танькины, — усмехнулся он.
— Она ходит на высоких каблуках?!
— Ну и чучело же ты! — теперь перепало мне.
Я тоже обиделся и решил, что не буду с ним разговаривать.
Ботинок жал. Я все сильней припадал на правую ногу. На меня стали обращать внимание.
Каримчик совсем рассердился. Он сказал, что эту ногу мне надо отрезать. И одной ноги хватит для для того, чтобы играть в классики.
Мы снова вышли на шоссе. Стемнело. Пограничную вышку уже не было видно.
Вдруг откуда-то вырвался сноп огня. Он был такой яркий, что мы зажмурились.
— Вот черт! — восхитился Каримчик. — Прожекторная установка!
— Что теперь? — спросил я растерянно.
— Что, что! — передразнил он. — Ложись!
Я лег.
Он тоже лег.
Луч прожектора пошарил по земле и, описав дугу, стал удаляться.
Мы побежали.
Было так темно, что я не знал, куда мы бежим. Каримчик бежал, а я за ним.
Вскоре, однако, луч опять стрельнул в нашу сторону. Мы прижались к земле.
Сколько раз мы повторяли этот маневр — не знаю.
Но вот и тропинка, а там — роща.
— Фу! — сказал Каримчик, — Давай отдышимся. Потом он отдышался, а я еще нет. Но он сказал, что пора действовать и достал из портфеля туфли.
— Давай, — сказал он.
— Что давай?
— Надевай туфли.
— Зачем?
— Будешь прокладывать след.
— Какой след?
— Да ты что, с луны свалился?
Мне вдруг стало страшно. Ночь. Рядом граница. А мы одни.
— Пошли домой, — сказал я.
— А след?
— Пошли-и домой!
— Ты что, боишься?
Я на всякий случай промолчал.
— Ну, раз не боишься, — сказал он, — прокладывай след.
— А почему ты взял женские туфли? — вспомнил я.
— Что попалось, то и взял, — ответил он.
Я заупрямился:
— Зачем нам такие следы?
— Как то есть зачем?
— Разве женщины-шпионы бывают?
— А может, это мужчина надел туфли, чтобы сбить всех с толку.
— А мы это разгадаем?
— Конечно.
— Тогда нам обязательно дадут медали?
— Сообразил! — рассмеялся он.
— А если нам дадут часы? — спросил я.
— Почему часы?
— Ну, милиционер говорил, что тем ребятам дали часы.
— Так они нашли просто преступника, а мы — шпиона! За это медаль дают. Как тому мальчику, сыну путевого обходчика.
— А почему ты сам не наденешь туфли? — всё ещё пытался я возражать.
— Ботинки-то ведь у тебя жмут! — сказал он.
Я вздохнул и полез в туфли. Он прислонил портфель к дереву и стал мне помогать.
Никогда не думал, что так трудно идти в туфлях на высоких каблуках. У меня все время подвертывались ноги, и если бы Каримчик меня не поддерживал, то я давно бы упал.
— Хватит? — наконец сказал он.
Мы пошли назад и стали искать следы женских туфель. Но в темноте у нас ничего не получилось, и мы решили отложить это занятие до утра.
— Слушай, — спросил вдруг Каримчик, — а ты можешь еще в туфлях идти?
— Зачем?
— Ну, просто так.
— Нет, — сказал я. — Просто так не могу.
— А если для воспитания воли?
— Тогда могу.
— До самого дома?
— Конечно, — сказал я и сразу надел туфли.
Мы целую вечность добирались до райцентра, а потом еще столько же петляли по улицам. Я был весь мокрый и еле держался на ногах от усталости.
У Танькиного дома стоял газик. Мы сразу узнали ефрейтора Алиева.
Я снял туфли и вздохнул с облегчением. Мне было трудно идти, но теперь я даже испытывал к себе уважение.
Алиев возился с машиной. Я почему-то решил, что он не настоящий пограничник.
— Как это не настоящий? — обиделся него Каримчик.
— Ну, он — шофер.
— Все равно пограничник!
— А следы читать не умеет.
— Кто тебе сказал?
— Я так думаю.
Каримчик возмутился:
— Он думает… Тоже мне гении. Да хочешь, с эти туфли по нашему следу найдет?
— Так уж и найдет, — не поверил я.
— Ладно, — сказал Каримчик. — Ты стой здесь, а я отведу его в рощу.
— И скажешь, что мы проложили след?
— Вот еще! — фыркнул Каримчик. — Он сам во всем разберется.
— А мне что делать?
— Спрячь туфли.
— Куда?
— Куда хочешь, туда и спрячь.
Он побежал к машине. Я видел, как он размахивал руками, что-то объяснял ефрейтору. Алиев, должно быть, не поверил. Тогда снова заговорил Каримчик.
— Ладно, — вдруг согласился ефрейтор, да так громко, что я услышал. — По дороге захватим Дингу.
Они давно умчались, а я все стоял, разинув рот: и что теперь будет?
Потом я вспомнил, что надо запрятать туфли. Вдруг я похолодел. Ведь мы забыли Танькин портфель под деревом. Динга сразу его найдет.
Тут из калитки выскочила Танька. Ее, наверно, уже укладывали спать, но она выскочила. Следом за ней выскочила Клавдия Васильевна и схватила Таньку за руку.
Едва за ними захлопнулась калитка, как я тоже нырнул во двор. Туфли я засунул под рубашку, и они уперлись каблуками мне в ребра. Конечно, можно было засунуть их под куртку, но я решил, что под рубашку надежней.
В коридоре стояло много всякой обуви, и я подумал, что если запрячу среди них эти туфли, то никакая овчарка не найдет.
Затем я пробрался в нашу комнату и, очень довольный собой, залез под одеяло. Пусть все думают, что я тут ни при чем. А потом Каримчик расскажет мне, как было дело.
Я и не заметил, как уснул.
Но вдруг я проснулся от лая. Я сразу вскочил и стал натягивать брюки. Кто-то барабанил в калитку. Вероятно, ее заперли. В комнате Клавдии Васильевны зажегся свет.
Я прилип к окну и старался не дышать.
Клавдия Васильевна пошла открывать калитку. Она отодвинула засов, и Динга чуть не сшибла ее с ног. Клавдия Васильевна испуганно шарахнулась в сторону.
Тут выскочила из комнаты Танька. Динга оставила Клавдию Васильевну и бросилась к Таньке. Танька пронзительно завизжала. У меня, наверно, лопнули перепонки.
Ефрейтор Алиев кое-как навел порядок.
Потом он сидел напротив нас в кабинете Танькиного отца и, судя по всему, был страшно рассержен. Он долго молчал, прислушиваясь к причитаниям Клавдии Васильевны за стеной.
Ефрейтор, наконец, заговорил.
— А теперь, ребята, расскажите, для чего вы все это придумали?
— Что придумали? — спросил Каримчик, не выдавая меня. Но все равно сердце у меня куда-то закатилось.
— Проложили след в туфлях Клавдии Васильевны.
— Кто вам это сказал? — промямлил я, подозрительно глядя на своего друга. Он делал мне какие-то знаки.
— Так ведь Динга почему бросилась на Клавдию Васильевну? — спросил ефрейтор.
— Ну, почему?
— Она запомнила запах туфель и нашла их хозяйку.
— Но ведь ей надо было найти туфли! — чувствуя, что краснею, вставил я.
— А на Таню она бросилась потому, — ефрейтор строго взглянул на Каримчика, — что мы с тобой нашли ее портфель. И ты, конечно, знал, чей это портфель, хотя говорил мне, что видишь его в первый раз.
Каримчик засопел.
— Ну, а ты что скажешь? — спросил меня ефрейтор Алиев.
— Я спал, — признался я.
— Молодец…
Потом он сказал Каримчику, чтобы тот брал с меня пример. Не знаю, чем бы закончилась эта беседа, но ефрейтор вдруг заторопился.
— Что твоему отцу сказать? — строго спросил он.
— А что? — в свою очередь спросил Каримчик.
— Ладно, — усмехнулся ефрейтор. — Ничего я ему на этот раз не скажу. Но чтобы вы больше не шкодили.
Когда он ушел, мы стали выяснять, кто больше виноват в этой истории, и поссорились.
Утром друг с другом не разговаривали. Молчали и всё. И между собой. И с Танькой. И с Клавдией Васильевной. Она нас не ругала. Ничего. Молча поставила на стол сковороду с яичницей. И тарелки. И ножи. И вилки. И хлеб в плетеной корзинке. И масло.
Мы кое-как поели и встали из-за стола. Долго бродили по городу. Забрели в кинотеатр. Танька сказала, что идет хороший фильм. Она, оказывается, тоже ходила с нами. А нам было все равно, потому мы ее сразу и не заметили. Мы купили билеты…
Потом мы так же молча обедали. Не то что обедали, а ковыряли ложками в супе. И снова пошли в кино. И Таньку веяли с собой.
Потом сидели в сквере. Я пошел за газетами. Киоскерша с длиннющими ресницами узнала меня.
— А, старый знакомый, — сказала она. — Что, пора закрывать киоск?
— Почему? — удивился я.
— Ну, ты тогда говорил, что пора.
Я все вспомнил и покраснел.
— Хороший ты мальчик, — вдруг пропела она ласково и дала мне переводные картинки.
Я вернулся к скамейке, на которой сидели Каримчик и Танька. Протянул Таньке переводные картинки.
— А где газета? — спросил Каримчик.
— Какая газета?
— Ты зачем к киоску ходил?
— Зачем я ходил?
— За газетой.
— Правда.
— А купил переводные картинки.
— Я их не покупал.
— Что же, ты их просто так взял?
Я не стал ему ничего отвечать.
Спать мы легли рано.
Следующий день был таким нее бесцветным.
Неожиданно позвонил ефрейтор Алиев.
— Как дела, следопыты?
— А что? — подозрительно спросил Каримчик.
— Вечером будьте дома. Я за вами заеду и познакомлю с Пулатом Шакировым.
— Он разве приехал? — обрадовался Каримчик.
— Одним словом, ждите! — ефрейтор повесил трубку.
— Все! — сказал Каримчик. — Теперь у нас будут медали.
— Почему?
— Шакиров приехал. С ним-то уж мы обязательно разыщем шпиона.
Мы сразу помирились. У меня снова сладко засосало под ложечкой. Вот все удивятся, когда мы придем в школу с медалями. Наверно, про нас тоже напишут в «Пионерской правде».
— Знаешь что, — сказал Каримчик, — давай пока потренируемся.
— Как? — спросил я.
— Может, вначале товарищ Шакиров попросит нас проложить учебный след. Я знаю, так занимаются с овчарками.
— Ну?
— Что ну? Вот мы с тобой его и проложим.
— Каким образом? — не очень-то обрадовался я.
— Очень просто. Как в туфлях Клавдии Васильевны прокладывали.
— И мне опять залезать в эти туфли? — совсем приуныл я.
— Не беспокойся, — успокоил он. — Ты в них не полезешь.
— Тогда ладно, — согласился я.
— Теперь мы возьмем ботинки.
Я опять скис. Он сказал, что приметил тут одни и выскочил в коридор. Вскоре он вернулся с ботинками огромного размера. Наверно, это были ботинки Таниного отца.
— А что мы с ними будем делать? — подозрительно спросил я.
— Опять двадцать пять! — рассердился Каримчик. — Проложим след.
— Зачем?
— Ну, я же тебе сказал. Потом товарищ Шакиров попросит нас проложить след, а у нас уже имеется опыт.
— А вдруг опять влипнем?
— Так ведь мы никому не скажем.
— Ну, ладно, — уступил я.
Мы завернули ботинки в газету и хотели выскользнуть на улицу. Но у калитки стояла Танька.
— Вы куда? — подозрительно спросила она.
— Никуда.
— А что у вас в газете?
— Бомба! — соврал Каримчик.
— Так я вам и поверила.
— Вот что, — сердито сказал он, — ты занимайся своими делами, а мы — своими.
— Я вот сейчас скажу бабушке, что вы убегаете, — пригрозила Танька.
— Ну и что? — спросил Каримчик.
— А то, что скоро обедать.
Не успела она это сказать, как Клавдия Васильевна выглянула в окошко на кухне и предупредила, чтобы мы далеко не забирались: через полчаса будет обед.
Танька злорадствовала.
— Отцепись! — сказал Каримчик, и мы побрели в свою комнату.
— Ничего, — успокоил он меня. — Для пользы дела можно немного и подождать.
Я кивнул и стал думать о медалях. Ах, как здорово они сверкали!
«Дай потрогать!» — приставала Танька. Каримчик не дал, а я дал.
«Хочешь поиграть в классики?» — спросила она.
Мне вдруг захотелось поиграть с ней, и я посмотрел на Каримчика.
«С медалью-то?» — только и сказал он.
Я понял, что теперь мне никогда не играть в классики. И вообще с ребятами я теперь тоже не буду играть. Все будут показывать на нас с Каримчиком, а директор школы скажет: «Берите с них пример, ребята»…
Я так живо все это себе представил, словно нам уже вручили медали.
— А эти медали золотые? — спросил я.
— Нет, — сказал Каримчик. Он, наверное, в этот момент тоже думал о медалях. — Золотая — Звезда Героя.
— Ладно, — решил я. — Медаль тоже неплохо.
— А знаешь, — сказал Каримчик. — Давай сделаем дырки.
— Какие дырки? — не понял я.
— Ну, если медали дадут.
Мы побежали на кухню и попросили у Клавдии Васильевны ножницы.
— Зачем вам ножницы? — подозрительно спросила она.
Каримчик что-то стал объяснять и на всякий случай попросил еще иголку.
Ему дали иголку с ниткой и ножницы.
Танька решила с нами помириться и сказала, что умеет шить. А что нам было шить?
Мы кое-как отвязались от нее и заперлись в своей комнате.
Я спросил:
— С какой стороны делать дырку?
— С левой, — ответил Каримчик.
Я надел куртку, чтобы примерить, где ее надо делать.
— Стой! — сказал он. — Давай я тебе сделаю дырку, а ты мне.
Он ловко сделал мне дырку на куртке и очень довольный сказал, что дырка получилась хорошая.
Я это и сам видел. Только, наверно, в нее могла пролезть вся медаль.
Я сказал об этом Каримчику.
— Нет, — возразил он. — Вся медаль не пролезет. — И вдруг хмыкнул.
— Ты чего? — спросил я.
— А зачем мы дырки делаем?
— Как зачем?
— Ну, медали ведь на этих… как их… булавках.
— Правда, — согласился я. — Зачем же ты мне куртку испортил?
Куртка у меня была почти новая, и я расстроился. Дома мне теперь попадет. Себе так он дырку не сделал, а мне сделал. Я ему об этом сказал.
— Так ведь я не нарочно, — возразил он.
— Нет нарочно!
— Ну давай и мне сделаем.
— Зачем?
— Чтобы тебе не было обидно.
Мне сразу расхотелось делать ему дырку.
— Ты не расстраивайся, — успокоил он. — Под медалью этой дырки не будет видно.
— А сейчас? — спросил я.
— Сейчас видно.
— Вот видишь! — настроение у меня совсем испортилось.
— А иголка на что? — вспомнил Каримчик. Но оказалось, что мы шить не умеем.
— Давай все-таки позовем Таньку, — предложил я.
Он даже глаза вытаращил.
— Ты что?
— А что?
— Ну, если она спросит: зачем дырка?
— Что же мне теперь до смерти с дыркой ходить? — спросил я.
Тут нас позвали обедать.
Мы все съели очень быстро, поблагодарили и хотели встать. Но Клавдия Васильевна сделала нам замечание.
— Еще не все поели. Из-за стола встанете вместе.
Это Танька копалась. Она, вероятно, догадалась, что мы хотим убежать без нее и нарочно копалась.
— Давай быстрей наворачивай! — шепнул ей Каримчик.
— А вы меня с собой возьмете? — спросила она.
— Еще чего не хватало!
— Бабушка, — сказала Танька, протягивая тарелку, — я хочу добавки.
Клавдия Васильевна вся прямо так и расцвела.
— Ладно, — сдался Каримчик. — Возьмем.
— Я расхотела! — тут же заявила Танька и первой встала из-за стола.
Каримчик нахлобучил свою пыжиковую шапку и вывел нас за калитку.
— Куда пойдем?
Я промолчал.
— В кино, — сказала Танька.
Понравилось ей, видите ли, ходить с нами в кино!
Я взглянул на Каримчика. Сейчас он ей выдаст!.. Но он сказал: «Правильно!» — и повел нас в кино.
Я ничего не понимал. Однако я шел за ним, то есть я почти бежал, так он быстро шел.
«Сейчас мы от нее убежим!» — догадался я.
Но Каримчик привел нас к кинотеатру. Он подошел к кассе и купил три билета на ближайший сеанс.
Я опять ничего не понимал.
Еще бы немного, и мы опоздали. Только мы вошли в зал, как погасили свет.
— Садись! — сказал Каримчик, показывая Таньке на свободное место.
Она села, потому что сзади уже стали шикать.
Меня Каримчик схватил за руку и потащил к экрану. Я стал упираться, потому что не любил сидеть близко. Но он меня все-таки куда-то тащил, и я не сразу сообразил, как мы очутились у входа.
— Вы куда? — зашипела билетёрша.
— А нам надо! — сказал Каримчик.
— Назад не пущу! — пригрозила она.
— Угу! — сказал Каримчик и, скользнув за дверь, зажмурился от света.
Я тоже зажмурился. На улице я продолжал жмуриться, потому что солнце было очень яркое.
— Ты чего жмуришься? — спросил Каримчик.
— Так ведь невозможно глядеть на солнце.
— А зачем тебе глядеть?
Я не знал зачем и пожал плечами.
— Ты лучше гляди под ноги, — сказал он и побежал к Танькиному дому.
Я догадался, что мы бежим за ботинками.
Клавдия Васильевна затеяла стирку. Она не заметила, как мы пробрались в свою комнату и вынесли завернутые в газету ботинки. Мы боялись, что она нас увидит. Тогда бы начались расспросы: куда мы идем, что несем, где Танька? А нам нужно было спешить: вечером ефрейтор Алиев будет знакомить нас с Пулатом Шакировым.
Не сговариваясь, мы побежали в рощу, где я надевал туфли Клавдии Васильевны. Место там было тихое, безлюдное, и мы решили, что нам никто не будет мешать.
Мы бежали, напевая что-то веселое, и даже не заметили, как очутились у своей тропинки. Мы сразу свернули на нее.
Река за колючей проволокой подпевала нам. А возможно, и часовой на вышке. Конечно, он мог нас заметить. Только он, наверно, смотрел на чужой берег. А если он нас и заметил, так что из этого? Мы по своей земле шли. Нам это было можно.
Часовой смотрел на чужой берег, но там ничего не изменилось за это время. Пески как были серые, так и остались. Холмы тоже на своем месте. И селение совершенно безжизненное, мертвое. Даже верблюд куда-то запропастился. Мне вдруг стало его жалко. Я бы на этом верблюде в школу ездил. И кормил. Вот бы мне все завидовали!..
Ладно, совсем я размечтался что-то.
Каримчик развернул газету и достал ботинки. Я таких больших ботинок еще не видел.
— А ты Танькиного папу видел? — спросил Каримчик.
— Ну, видел.
— Где ты его видел? — засомневался он.
— На портрете.
— На портрете, — передразнил он. — Это разве называется видел? Вот я видел. Если меня посадить на верблюда, Танькин папа все равно будет выше.
— Да ну? — не поверил я.
— По-моему, эти ботинки ему даже жмут, — сказал Каримчик с сочувствием.
Я невольно вздохнул.
— Начали? — спросил Каримчик.
— Давай.
Он полез к колючей проволоке и там надел ботинки, которые мы принесли с собой.
Потом он старался делать большие шаги и пыхтел. Мне стало его жалко. Но все-таки в туфлях Клавдии Васильевны мне, наверно, было еще труднее.
Поравнявшись со мной, Каримчик сказал, чтобы я шел сбоку и не затаптывал след, который он прокладывает.
Каримчик шагал, с трудом передвигая ноги в чужих ботинках. Но он все-таки молодец. Он делал такие большие шаги, что я в каждый его шаг умещал два своих.
Так мы вышли на шоссе. Каримчик немного передохнул и спросил у меня, куда лучше идти: в районный центр, откуда мы пришли сюда, или в сторону холмов?
— Не знаю, — ответил я.
— Ну, а если ты шпион?
— Я не шпион, — сказал я и даже слегка обиделся.
— Да я знаю, что ты не шпион, — согласился Каримчик. — Я говорю: если… Вот если бы ты был шпионом, то куда бы пошел?
— Туда, — сказал я, никуда не показывая.
— Ну, куда?
— Туда…
— А ты покажи.
Я на всякий случай показал в сторону холмов.
— Почему?
— А зачем мне идти в райцентр? Там пограничники.
— Правильно! — обрадовался Каримчик и подбросил свою пыжиковую шапку.
Я тоже высоко подбросил свою кожаную кепку и поймал ее за козырек. У меня это всегда здорово получалось.
— Ура! — закричал Каримчик, скидывая ботинки, которые его совсем замучили.
Я тоже хотел заорать от восторга, но вдруг застыл, разинув рот. Прямо на нас мчалась овчарка. Мы не заметили, откуда она взялась.
Я испугался и побежал. Каримчик бросился за мной. Мы чуть не попали под колеса грузовика. Шофер высунулся из кабины и погрозил нам кулаком. Но это я вспомнил потом, а сейчас я бежал, как еще никогда в жизни не бегал.
Вскоре, однако, у меня стали заплетаться ноги. Я чуть не упал. Просто не знаю, как я сумел удержаться.
Каримчик тоже остановился. Он тяжело дышал.
Овчарка была совсем рядом и, если бы ее спустили с поводка, она бы нас разорвала.
— Стойте и не шевелитесь! — приказали нам. Мы и так не шевелились.
— Кто такие?
Только сейчас мы боязливо взглянули на человека с овчаркой. Я вдруг обомлел: это был черноглазый мальчишка, примерно нашего возраста.
— Кто такие? — повторил он сурово.
Я перевел взгляд на овчарку и не поверил своим глазам.
— Динга! — позвал я.
Она предостерегающе зарычала. Но все равно это была Динга. Спина и хвост черные, грудь белая, лапы желтых подпалинах.
Каримчик тоже узнал Дингу. Он сразу осмелел и набросился на мальчишку.
— А ты сам кто такой?
— Здесь я спрашиваю! — по-прежнему строго сказал мальчишка. Он был выше нас и шире в плечах. Но вдвоем мы его могли одолеть. Каримчик сжал кулаки. Динга зарычала. Это нас сразу охладило.
— Откуда знаете Дингу? — подозрительно спросил мальчишка.
— Ты лучше скажи, почему она с тобой? — недовольно пробурчал Каримчик.
— Странный вопрос. Потому что это моя собака.
— Не обманывай, — сказал я.
— Что значит, не обманывай?
— Вовсе она не твоя.
— А чья же? — насмешливо спросил мальчишка.
— Пулата Шакирова.
— Так я и есть Шакиров. Пулат…
Мы были поражены. Теперь, наконец, я понял, почему Танька прямо чуть не умерла со смеху, когда мы назвали его товарищем Шакировым да еще лейтенантом.
Каримчик, наверно, тоже подумал об этом. Он спросил, знает ли Пулат Таньку?
— Внучку учительницы? — догадался наш новый знакомый.
— Это раньше она была учительницей, — решил я проявить осведомленность.
Пулату мое замечание не понравилось.
— Для меня она всегда будет любимой учительницей, — сказал он.
Динга поняла, что все мы тут свои, и успокоилась. Пулат погладил ее и посмотрел на часы. Часы у него были круглые, в желтом корпусе.
— Ты чего такой будильник нацепил? — поддел Пулата Каримчик.
— А мне подарили, — просто сказал он.
Я вдруг вспомнил милиционера, которого мы привели к «Бороде». Он, наверно, нам про Пулата рассказывал.
— У тебя часы именные? — спросил я.
— Именные.
— Дай посмотреть.
— Вначале скажите, кто вы такие? — потребовал он.
Мы назвались.
— У него отец — майор, — сказал я, показывая на Каримчика.
— А мой был лейтенантом, — вздохнул Пулат. — Погиб на границе в прошлом году…
Он снял с руки часы и протянул их мне. Я увидел гравировку на крышке.
«ПУЛАТУ ШАКИРОВУ. ЗА БДИТЕЛЬНОСТЬ».
Ах, как мне захотелось иметь такие часы! Я даже забыл о медалях.
Каримчик тоже прочел надпись и вернул часы Пулату.
— Ты молодец, — сказал он. — Только чего это ты вдруг за нами погнался?
— И совсем не вдруг, — ответил Пулат. — Я давно за вами слежу.
— Как давно? — не поверили мы.
— А что вы делали в роще?
Тут Каримчика понесло. Иной раз на него это находит. Он стал рассказывать, что мы выследили неизвестного. Прятался в роще, а потом стал пробираться на шоссе. Мы за ним. Тут след пропал. Мы стали соображать, куда он делся, но Пулат с Дингой все испортили.
— Почему это мы испортили? — возразил Пулат. — Ничего мы не испортили. И если вы не врете, то мы этого человека очень просто найдем.
Каримчик предложил начать поиск с рощи, где мы, якобы, обнаружили след.
— Ну что же, — согласился Пулат. — Пошли в рощу.
Меня Каримчик толкнул в бок локтем. Я вдруг сообразил, что у него в руках нет ботинок.
«Куда он их выбросил?» — подумал я.
Конечно, Динга сразу найдет ботинки, и Пулат узнает, какие мы выдумщики.
Когда, наконец, удалось переброситься парой слов с Каримчиком, я высказал ему свои соображения.
— Ничего они не найдут! — успокоил он меня.
«Куда же он их дел?» — совсем удивился я.
В роще Пулат спросил:
— Здесь начинается след?
Мы сказали, что здесь.
— Отлично, — ответил он и сразу нашел, откуда начинался след.
— Что же, неизвестный через колючую проволоку перемахнул? — спросил Пулат.
— Не знаю, — ответил Каримчик, поправляя шапку.
Я посмотрел на его шапку и подтвердил, что мы это не видели. Мы и вправду ничего не видели.
— Так, — сказал Пулат. — Допустим, что перемахнул. Значит, он был очень высокого роста?
— Правильно, — подхватил Каримчик.
Пулат поколдовал над следом.
— Ботинки сорок шестого размера.
— Вот видишь! — обрадовался Каримчик.
Пулат достал из кармана телефонную трубку и, к нашему удивлению, воткнул ее в один из столбиков, на который была натянута колючая проволока. Вероятно, там была замаскирована розетка.
С кем-то он поговорил.
Вскоре по ту сторону колючей проволоки мы увидели газик с брезентовым тентом. Машина остановилась перед нами. Из нее вышел пограничник и внимательно осмотрел вспаханную полосу, подступавшую к колючей проволоке.
Этого уж мы никак не ожидали.
— Следов нет, — сказал он через некоторое время.
— Спасибо, — поблагодарил Пулат. — Извините за беспокойство.
— Ничего, — ответил пограничник. — Это наша служба.
Потом он улыбнулся мне и Каримчику.
— А вы, ребята, что сюда зачастили?
Мы от смущения будто языки проглотили. Он так и не дождался от нас ответа. Сел в газик и уехал.
— Может, ваш незнакомец свалился с неба? — насмешливо спросил Пулат.
— Может, и с неба! — первым пришел в себя Каримчик.
— Значит, его сбросили с самолета, — глаза у Пулата сузились. — В таком случае, где парашют?
— Чего ты ко мне привязался? — рассердился Каримчик. — Я тебе показал след, а откуда он взялся — не мое дело.
— Тоже верно, — согласился Пулат.
Он измерил расстояние между отпечатками следов левого и правого ботинка.
— Что же он так семенил? — спросил Пулат.
— Ничего он не семенил, — сказал я честно, потому что Каримчик, прокладывая след, делал такие большие шаги, что просто невозможно.
— Но здесь, — сказал Пулат, — между отпечатками следов всего двадцать пять сантиметров.
«Может, один раз Каримчик и сделал нормальный шаг», — подумал я, но промолчал.
А Каримчик сказал:
— Он хотел нас запутать.
— Ну, что же, — сказал Пулат, — дадим слово Динге.
Она сразу взяла след и потянула нас к шоссе. Мы побежали, чтобы не отстать.
Потом след исчез, и Динга заволновалась, тычась мордой то туда, то сюда.
Пулат быстро определил, что в этом месте притормаживала машина.
«Правильно, — подумал я. — Это когда она нас чуть не раздавила».
— Вот видишь, — сказал Каримчик. — А ты нам не верил.
Пулат стал изучать след, оставленный грузовиком.
— «ЗИЛ-150», — определил он.
— Куда ты дел ботинки? — успел я шепнуть Каримчику.
— Бросил в кузов той машины! — очень довольный собой признался он.
— Вот что, — вдруг решил Пулат. — Сейчас мы кое-что предпримем.
— Это еще зачем? — спросил Каримчик.
— Тут мне не все ясно, — совсем по-взрослому ответил Пулат и вдруг остановил проезжавший мимо грузовик. — Садитесь!
— Давай все ему расскажем, — опять шепнул я, вслед за другом карабкаясь в кузов.
— Еще чего! — зашипел Каримчик. — Пусть ищет, если он такой умный…
Грузовик остановился у железных ворот с пятиконечными звездами. Вот это был номер!
— Слезайте! — сказал Пулат.
А что нам еще оставалось делать?
— Пошли.
— Куда?
— В отряд.
— Придумал тоже! — заупрямился Каримчик.
— Пошли! — Пулат схватил его за руку.
— Ладно тебе, — стал вырываться Каримчик. Динга опять зарычала.
В это время нас увидел дежурный офицер.
— Вы что тут делаете, ребята?
Пулат стал рассказывать.
— Идемте со мной, — сказал офицер и повел нас в дежурную комнату.
Здесь он заставил Пулата повторить свой рассказ, а потом обратился к нам:
— Ну, а вы что добавите, ребята?
Мы хотели во всем признаться, но тут вошел отец Каримчика. Он тоже спросил, что мы тут делаем?
Дежурный стал нас хвалить.
— Молодцы ребята. Они чужого человека выследили. Сейчас проверим в чем дело.
— Да выдумывают они все! — строго сказал майор. Конечно, это относилось не к Пулату, а ко мне и Каримчику.
Мы захлопали глазами.
— Сигнал надо проверить, — сказал дежурный.
В это время зазвонил телефон. Дежурный с кем-то поговорил и вдруг улыбнулся.
— Ну, ребята, — сказал он. — Вам крупно повезло.
— Почему? — спросили мы в один голос.
— Вашего шпиона задержали.
— Да ну? — ахнули мы.
— Сейчас сами увидите, — пообещал он. — Разрешите, товарищ майор, воспользоваться вашим газиком?
Мы, конечно, не знали, откуда взялся шпион. Но если говорят «наш»… Я даже про медали вспомнил…
Ефрейтор Алиев обрадовался, увидев нас вместе с Пулатом.
— А я собрался вас познакомить.
— Мы и сами познакомились, — буркнул Каримчик.
Дежурный подозвал Алиева и дал ему какие-то указания.
— Все ясно, товарищ капитан! — ответил ефрейтор, приглашая нас в машину.
Он сразу развил такую скорость, что я думал — мы сейчас перевернемся. Машина взлетала на холмы — вверх, вниз, вверх, вниз. Динга совсем прижала меня к сидению, и я даже кряхтел.
— А вы читали в «Пионерской правде», как один мальчик шпиона задержал? — вдруг спросил Каримчик у ефрейтора.
— Читать не читал, — ответил Алиев. — Но вполне возможно. Нам пионеры из ЮДП здорово помогают.
— Что такое «ЮДП»?
— Юные друзья пограничников. Есть такая пионерская организация. Разве вам Пулат ничего не рассказывал?
Пулат гладил Дингу. За всю дорогу он не обронил ни слова.
— Что же ты, Пулат? — спросил Алиев.
— Не успел еще, — ответил Пулат.
— А нас примут в ЮДП? — спросил я.
— Не знаю, — сказал ефрейтор. — Ведь это организация серьезная. Здесь не в шпионов играют, а помогают охранять границу.
— Как помогают? — спросил Каримчик.
— Патрульную службу несут. Заметят незнакомого человека и сразу сообщают нам. Мы к их сигналам всегда прислушиваемся. Своих эти ребята хорошо знают, так что чужого сразу различат. Верно, Пулат?
Мне вдруг очень захотелось остановить машину. Но пока я собирался это сделать, вдали показался шлагбаум. Здесь заканчивалась пограничная зона.
Газик остановился, и к нам подошел сержант Баратов. Я сразу узнал его. Когда мы ехали границу, я еще подумал, что он писарь.
— А ну вылезайте! — приказал ефрейтор.
Пулат взял Дингу на поводок и, очутившись на земле, она заволновалась.
— Сюда, сюда! — сказал сержант Баратов.
Он повел нас к автофургону, которого я почему-то раньше здесь не заметил, и открыл дверь.
Динга чуть не сорвалась с поводка. Она бросилась в автофургон и так зарычала, что мы от страха закрыли глаза. Когда мы их открыли, то увидели в руках Пулата ботинки.
— Ваши? — спросил ефрейтор Алиев.
Это были те самые ботинки сорок шестого размера.
Мы с Каримчиком отвернулись.
— Ну что же, — сказал сержант Баратов. — Так и запишем.
Я не знал, что он запишет и куда. Щеки у меня горели. И шея. Ефрейтор Алиев, наверно, это заметил.
— Помоги ребятам, Пулат, — сказал он. — Видишь, им стало жарко.
Пулат улыбнулся.
— Жарко, Динга! — сказал он, показывая на меня.
Динга вильнула хвостом и сняла с меня кепку. Осторожно так сняла, за козырек. И отдала мне.
Потом она подошла к Каримчику. Он, конечно, еще был в своей пыжиковой шапке. Она сняла и с него шапку.
А я все мял и мял свою кепку в руках…
