Примерно на этом этапе годового эксперимента мы можем осознать, что исследовали «миг воспоминания» и через элементы вышли к элементарному, вступили в иные миры и учились перерождению, но, возможно, мы кое-что упустили из виду. Мы забыли избавиться от тела.

Парадоксально, но именно из-за этой неисчерпанной привязанности к телу наш страх смерти сохраняется ещё надолго после того, как мы умрём. Как показал Рамана Махарши, если вы думаете, что являетесь этим телом, в ином мире вы будете думать, что являетесь другим телом. Но любое тело, грубое или тонкое, что погребает сознание в отождествлённости с ним, ограничивает нашу способность к свободному сознаванию, позволяющему смотреть очами нашего изначального лица. Это тело, которому требуется наше присутствие для продолжения существования, в классическом духе созависимости пытается убедить нас, что без него мы – ничто. Оно утверждает, что является горой Меру, но на самом деле оно лишь отдельный пик в горной гряде, множество раз огибающей мир.

Забыв избавиться от тела, мы лишаем себя идеального конца. Конечно, забыть об этом достаточно просто, ведь на самом деле завершения нет, лишь идеальное становление. Но мы всё ещё тут, истлеваем в углу, наполняя зловонием комнату, и поэтому становится трудно двигаться дальше из-за отвратительного запаха в душе.

Ясно, что последний шаг столь же важен, как и первый. Подобно тому, как тело новорождённого нуждается в том, чтобы его досуха обтерли от всего, что осталось на нём от родов, так и свежий труп нуждается в том, чтобы его заботливо подготовили к последнему переходу – возвращению в утробу земли. Мы приводим в порядок опустевший дом тела, скорее, для живых людей, чем для недавно съехавшего жильца, который уже забрал давно внесённый депозит.

Так мы приходим к осознанию того, что спланировать собственные похороны и сообщить о том, как мы предпочли бы, чтобы поступили с нашим телом – наверное, последнее совместное дело с людьми, остающимися прибирать после нас.

Задача на текущий миг, а то и на прошедший – настолько хорошо убрать за собой, насколько это возможно. Напишите завещание, чтобы близкие люди понимали, какую стратегию вы выбрали для завершения войны, и были избавлены от мучительных решений, ответственность за которые лежит на вас. Проверьте свой банковский сейф – настоящий или воображаемый – чтобы убедиться, что всё, что вы планируете в нём оставить, на месте. Пришло время от чистого сердца отдать дополнительные распоряжения к завещанию. Когда вы разберётесь со своим завещанием и пожеланиями насчёт смерти и оставите любимым прощальные письма и записи, полные признательности, а также вещи, ценные в силу памяти о вашем образе, подобно ритуальным дарам племени, уместно будет открыто выразить, как вы хотите, чтобы поступили с вашим телом. В конце концов, у вас остаётся всего пара месяцев на эксперимент.

Что вы предпочли бы – похороны или кремацию, подняться в небо с языками пламени или уйти в сырость земли? Задумывались ли вы о том, что можно оставить тело на горном уступе – о так называемых «небесных похоронах» или «погребении стервятниками»? В любом случае всё, что остаётся от вас – лишь горстка звёздной пыли. О том, как превратить эту звезду в сверхновую, ведутся серьёзные споры. Некоторые настаивают, что тело необходимо оставлять нетронутым в течение тех дней, пока читаются молитвы, и душа переходит в иной мир, другие – что погребение нужно совершить до заката солнца, третьи – что труп надо в этот же день отнести к месту ритуального сожжения и совершить возлияния с помощью ароматов и масел, что поглотят его, а четвёртые – что мир должен оплакивать покойника три дня и только затем жертвовать божественным силам.

Когда моего учителя, Ним Кароли Бабу, спросили, правильно ли сжигать тело в день смерти, как принято в Индии, он сказал: «Сжигайте. Чем быстрее человек узнает, что не является телом, тем лучше». Наше существование не зависит от тела. Как раз наоборот. Когда то, что рождено, покидает сосуд своего рождения, ваза трескается и распадается.

Безусловно, человек никогда не должен прекращать беседы с ушедшими лишь потому, что их тело и сердце вернулись к истокам, из которых возникли. Сердце – это мост, по которому мы можем побудить их последовать к своему глубочайшему исцелению, чтобы простить и обрести прощение, чтобы войти в свет своей великой природы.

Существует ряд полезных упражнений, направленных на освобождение от нашей навязчивой отождествлённости с этим телом. Практику можно начать с написания траурной речи или некролога самому себе, с чтения его вслух – так, чтобы при этом вы смогли спокойно заснуть ночью. На следующий день представьте свои похороны, созерцайте открытую могилу, вокруг которой собрались оплакивающие вас люди, ощущая запах свежевскопанной земли, слыша пустые утешения близких людей, ощущая их горе от утраты вас. Наблюдайте, как гроб с вашим телом опускают в раскопанную землю и обращайте внимание, какие чувства и образы возникают, когда первые комки почвы падают на крышку вашего гроба.

Если вы хотите перевести эту практику созерцания похорон на новый уровень, то представляйте, как ваш труп разлагается в земле. Представляйте, как ваша кожа постепенно сжимается, а затем отделяется, мышцы и ткани разлагаются, кости выпирают из тела, как из вчерашней индейки, приготовленной в День благодарения. Наблюдайте, как ваши органы медленно мумифицируются, затем обращаются в прах, а ваши бока и бёдра гниют, превращаясь в беспорядочное нагромождение останков. Полное ясности и сострадания созерцание того, как тело превращается в перегной, распадаясь на первичные элементы, напоминает о том, что тело – то, чем мы обладаем, но наша сущность, безусловно, им не ограничивается.

Несколько лет назад, когда я вёл недельную группу по медитации, многие люди спрашивали о том, каким качеством важнее всего обладать, когда входишь в комнату смертельно больного человека. Я напомнил им, что не нужно воспринимать этого человека в качестве тела, а как-либо подчёркивать утраченную идентичность умирающего человека – значит способствовать возрастанию его страха перед смертью и уменьшать его доверие к процессу. Итак, чтобы помочь этой группе освободиться от ошибочного отношения к телу, я посетил с ними анатомическую лабораторию местного университета. Там мы изучили весьма шокирующий полуразложившийся труп шестимесячной давности. Совместное созерцание явственно заметных слоёв мышц, увядающих органов и пустой черепной коробки – это чем-то напоминало современную кладбищенскую медитацию.

Людей, сообщивших затем, что у них возникло необычное чувство, будто они являются всего лишь сознанием, просто созерцающим тело (пережившим нечто вроде внетелесного опыта), мы пригласили понаблюдать за вскрытием трупов. Я и Ондреа вместе с многочисленными группами посещали одну из больниц, с которыми мы сотрудничаем, чтобы немного углубить переживание этого процесса. Во время вскрытия люди видели, что тело человека ничем не отличается от тех туш, что выложены на витринах мясных магазинов. Это сплетение плоти, нервов, связок, мышц и костей, что издавали вонь, когда патологоанатом вскрывал их, обнаруживая блестящие на свету внутренние органы. Это был мощный урок, не только иллюстрирующий бренность всего и жуткую истину слов о том, что красота – лишь поверхность, но и указывающий в сторону приоритетов, благодаря которым жизнь становится достойной того, чтобы её жить.

Традиционно такого рода медитацией на кладбище занимаются йогины, ночующие рядом с гниющим трупом, или монахи и монахини, воображающие, как их тело лежит на земле, медленно превращаясь в неё. Так, когда мы расширили эту практику и стали наблюдать, как труп разлагается под землёй, я заметил, что во мне присутствует явно ощутимый страх быть погребённым заживо. Это было жестокое созерцание – одно из тех, которые лучше не откладывать на потом. Оно помогло мне вступить в диалог с этим рудиментарным страхом, который всё больше растворялся в первичном просторе, возникающем из расслабленности живота. В связи с этим не было больше необходимости заживо хоронить свой страх быть погребённым. Созерцание не столько уменьшило этот страх, сколько открыло ему доступ к сердцу.

Характер созерцания не меняется, неважно, воображаем ли мы, как наше тело разлагается в земле или на ней, или как его поглощает печь крематория, нагретая до 1 000 градусов. (Поскольку я еврей, последний образ показался мне особенно сильным и полезным для прохождения определённых сложных уровней моей практики прощения.) Такое созерцание ловит нас на то, за что мы держимся. Оно напоминает нам о необходимости смягчиться и отпустить.

Спустимся же в свою могилу и заглянем внутрь. Подберём свой изъеденный червями череп. Вглядимся в его пустую чашу, где, казалось, когда-то был целый мир и подивимся тому, что – словами Рабиндраната Тагора – «столь многое могло так долго пребывать в столь малом». Наблюдение за тем, как тело растворяется в земле – это тест Роршаха на то, насколько велик наш страх перед потерей контроля. Не так-то просто оставить свои привычные отождествления.

Мы сжали в собственном теле, как в кулаке, жизненную силу, пытаясь удержать её и жить вечно. Это ограничивает нашу смелость и щедрость и сокращает нашу жизнь. Из-за цепляния тело настолько сведено судорогой, что может потребоваться время на то, чтобы оно расслабилось и вернулось в свой естественный простор. Раскрытие этого кулака – акт веры, это медленное разгибание пальцев, одного за другим, отказ от привязанности – уровень за уровнем, отпускание тела для высвобождения духа, чтобы он смог легко жить внутри тела.