На последнем рубеже войны, в конце апреля — начале мая сорок пятого года, меня, фронтового корреспондента, пути-дороги привели в третью ударную армию, которая сражалась в центре Берлина…
Рисунки С. Сухова
«Будите комбата!»
29 апреля. Бои идут на берегу реки Шпрее, протекающей в самом центре германской столицы. Город горит. Черные клубы дыма заволакивают небо. Залпы орудий сотрясают руины.
Батальон капитана Неустроева только что овладел «домом Гиммлера». Взято в плен много эсэсовцев, оборонявших канцелярию министерства внутренних дел.
Для солдат батальона наступила передышка. Какой она будет — короткой или длинной — никто не знает.
Поэтому все, не теряя времени, приводят себя в порядок, устраивают в этом огромном каменном доме привал. Солдаты располагаются в роскошных кабинетах, где еще вчера хозяевами были гестаповские чины.
Вот один из кабинетов. Говорили, что здесь восседал сам шеф. Массивные сафьяновые кресла, диван, огромный' коричневого цвета стол, разные тумбочки с телефонами и графинами — все стоит на месте. Лишь в одном окне разбиты стекла. На стене висит с перекосом портрет Гитлера, прошитый автоматной очередью.
Старшина, широкоплечий малый, на ремне которого висит черная кобура с трофейным парабеллумом, подходит к стене и, глядя на портрет, командует:
— А ну-ка, слазь!
Старшина чуть подпрыгивает и, ухватившись за багет, срывает портрет фюрера со стены.
Через окно пробирается солдат.
— Кто такой? — спрашивает старшина.
— Связист, рядовой Бердышев. Тяну провод от командира полка к капитану Неустроеву. Где прикажете ставить аппарат?.. Может, на их место, а эти долой? — солдат указывает на телефонные аппараты, густо толпящиеся на отдельном столике.
— Не-е-е! Эти не тронь. А вдруг сам фюрер позвонит… Мы еще с ним потолкуем.
Солдат устанавливает аппарат на краю массивного стола.
В кабинет быстро входит комбат Степан Неустроев. Невысокий, щуплый капитан. С ним начальник штаба старший лейтенант Кузьма Гусев и высокий могучий замполит лейтенант Алексей Берест.
— Вот это апартаменты! — басит Берест.
Связист докладывает:
— Позывной десятого «Птиса», ваш — «Палес».
— Какая «Птиса»? Что за «Палес»? — удивляется комбат. — Постой, постой, ты, случаем, не с Урала?
— Так точно! — чеканит связист.
— Здоров, земляк! — Неустроев протягивает солдату руку. — Урал велик, с каких мест будешь?
— Может, знаете Верхнюю Пышму? Оттудова я…
— Как же, знаю твою Пышму Верхнюю.
— А может, и вы уралес, товарищ капитан?
— Ты угадал. Я тоже уралец. В Талице родился… Еще раз здоров, земляк. Вот видишь, где повстречались…
Гул орудий не утихает. Снаряды рвутся совсем рядом, кажется, у самой стены дома.
Комбат отдает некоторые распоряжения, затем, обращаясь ко всем, устало произносит:
— Братцы, часок бы соснуть… Ноги не держат.
И верно, вторые сутки не спал капитан.
Комбат ложится на пол в углу кабинета. Старшина предлагает лечь на диван, но Неустроев не слышит.
Гусев просит связиста соединить его с полком. Все говорят шепотом. Старшина оберегает сон комбата.
И вдруг из коридора доносится шум. Кто-то пробивается в кабинет. Слышен простуженный голос: «Не видишь, самого Гитлера веду. Пропусти к комбату!»
Старшина распахивает дверь. Солдат подталкивает пленного в эсэсовском одеянии, действительно очень схожего с Гитлером: и усики щеточкой, и челка на непокрытой голове — ну, вылитый фюрер.
— Где взял? — спрашивает замполит.
— В подвале, товарищ лейтенант. Комнат там — тьма-тьмущая. Решил я пройтись по ним. И вот в одной маленькой клетушке напоролся на этого. Забился он в темный угол и таращит на меня глаза. Я велю ему встать. Поднимается. Тут я и увидел его лицо. Батюшки, да это же Гитлер! Командую: «Гитлер, хенде хох!». А он орет, мол, не Гитлер… Но я-то точно знаю, что Гитлер он. Ну посмотрите на него!
Старшина приносит лежавший в углу портрет фюрера. Сравнивает: похожи.
Солдат доволен:
— Это я его взял. Будите комбата!
Разбудили. Комбат приподнялся и чуть-чуть приоткрыл глаза.
— Товарищ капитан, это я его…
— Да ты погоди, не видишь, комбат еще не проснулся.
Комбат и впрямь был в полусне. И вдруг, когда ясно увидел перед собой Гитлера, капитан, мотая головой, стал быстро-быстро тереть глаза. «Что за чертовщина, — подумал он. — Где это я?»
Гитлер рыдал. Он всхлипывал, что-то бормотал.
— Да перестань же ты, олух небесный, — толкал его солдат.
— В чем дело? — строго спросил капитан и поднялся с пола.
— Товарищ капитан, — вытянулся солдат, — это Гитлер… Точно он, не сомневайтесь… Вот и на портрете он… Посмотрите.
Комбату показали портрет фюрера.
— А правда похож! — улыбнулся Неустроев.
Комбат распорядился привести для опознания фюрера пленных, из тех, которых взяли в этом доме.
В конце концов все прояснилось. Пленные эсэсовцы, которых приводили по очереди, говорили одно и то же: этот их собрат очень любил подражать фюреру, чем и гордился.
Солдат извиняющимся взглядом смотрел на комбата.
— Опечатка получилась, — шептал он.
— Не горюй, браток, — успокаивал солдата Неустроев. — Ты еще и настоящего Гитлера в плен возьмешь.
Часы с черным циферблатом
«Дом Гиммлера» стал теперь как бы трамплином, с которого батальоны капитана Неустроева и майора Давыдова должны были выскочить на Королевскую площадь и, преодолев ее, ворваться в рейхстаг. Комбаты и их подчиненные тщательно готовились к этой, можно сказать, последней атаке.
Неустроев, развернув карту-план Берлина на столе, приказал вызвать к нему командиров рот.
Вскоре все были в сборе. Один лейтенант Наумов подзадержался.
— Ну, где он там? — обращаясь к старшине, спросил комбат. — Пошлите посыльного за Наумовым.
— Я здесь, товарищ капитан, — доложил лейтенант Наумов, широко открывая дверь.
Следом за Наумовым два солдата внесли в кабинет тяжелый ящик.
— А это что такое? — спросил Неустроев.
— Часы тут, товарищ капитан. Склад их мои солдаты обнаружили. Наверно, шеф награждал ими своих головорезов.
Лейтенант и солдаты быстро вскрыли ящик, в котором рядами аккуратно лежали наручные часы с черными циферблатами. Лейтенант стал выкладывать их на стол.
Алексей Берест, заместитель командира батальона по политчасти, подошел к столу, взял часы, повертел в руках и, обращаясь к Неустроеву, сказал:
— Давай-ка мы их раздадим по ротам. Пусть у солдат останется память об этом бое.
— А что, хорошая мысль! — улыбнулся комбат и стал вручать часы всем, кто был в кабинете.
Первым получил Берест. За ним остальные офицеры.
— Возьми и ты, земляк! — обращаясь к связисту из Верхней Пышмы, сказал Неустроев.
Рядовой Бердышев положил часы в карман брюк и, потоптавшись у стола, вдруг сказал:
— А можно еще одни получить?
Комбат взял со стола часы и протянул их связисту.
— Ну, можно, не жалко. Но к чему тебе двое часов?
— Отцу это. Он не дошел до Берлина. На Одере был ранен. Вот вернусь домой и скажу: «Возьми, батя, у самого рейхстага взяты».
В дверях появился командир полка. Все встали. Капитан Неустроев доложил ему обстановку.
— А это что за универмаг? — спросил полковник, показывая на кучу часов.
— Трофеи, — ответил Неустроев. — Вручаем всем на память. Возьмите и вы.
— За часы спасибо! А вот зачем на такую верхотуру забрался?
Раздался грохот. Посыпалась штукатурка.
— Вот так в последний день войны погибнешь… Нам с тобой еще рейхстаг надо брать.
— И возьмем, товарищ полковник.
Полковник и комбат идут к окну, чтобы разглядеть рейхстаг. Ничего не видно. Дымом, гарью, копотью заволокло.
Склоняются над картой-планом Берлина. Полковник сообщает Неустроеву, что именно его батальону поручается ворваться в рейхстаг и что командир назначил его — капитана Неустроева — первым комендантом рейхстага.
— А теперь пошли в роты, — говорит полковник. — Штаб спускай в подвал.
— Неужто кабинет бросать, товарищ полковник? — вдруг спрашивает старшина. — Вот телефоны. Может, в самом деле, Гитлер позвонит. Побалакаем…
— Капитан, оставь тут старшину. Пусть балакает с Гитлером…
В полуподвальном помещении «дома Гиммлера», где разместился штаб батальона, всем ротам была поставлена одна задача: овладеть рейхстагом! Полковник назначил время атаки и попросил сверить часы.
Связист, слышавший это распоряжение, вынул из кармана часы с черным циферблатом и подкрутил их. Затем он достал те, которые предназначались отцу и тоже завел: пусть и отцовские идут…
Сомнения рассеялись
Комбат Неустроев из полуподвального окна «дома Гиммлера» долго смотрел на здание рейхстага. Он знал, что оно построено в 1894 году; что здесь заседал германский парламент, потерявший после прихода Гитлера к власти всякое влияние в жизни государства…
Рейхстаг не понравился капитану. Неказистый вид его ничем не привлекал. Эта серая глыба скорее походила на какой-то лабаз, чем на правительственное здание. А может, это не тот рейхстаг, который надо брать, может, еще есть другой рейхстаг.
— Товарищ капитан, — вдруг услышал комбат голос командира роты Ильи Сьянова, — у них, наверно, два рейхстага.
— А ты откуда знаешь? — спросил Неустроев.
— Тут меня один солдат спросил: какой, мол, будем рейхстаг штурмовать?
— Что же ты ему ответил? — поинтересовался комбат.
— Сказал, что будем брать самый главный.
— Слушай, Илья, а теперь скажи-ка мне, — Неустроев показал пальцем на серое здание, — вот этот рейхстаг точно главный или есть еще главней?
Сьянов пожал плечами. Неустроев махнул рукой.
Комбат внешне казался спокойным, но он нервничал. Его можно было понять. В этот час ошибиться никак нельзя. А вдруг вот эта серая глыба, смотрящая на него десятками замурованных окон, из бойниц которых торчат стволы пулеметов, совсем не рейхстаг. Что тогда? Может, вон то здание — красивое, нарядное — стоящее позади трехэтажного «лабаза», и есть настоящий рейхстаг?
Рука потянулась к телефону.
— Свяжите меня с командиром полка.
Комбат высказал свои сомнения полковнику Зинченко. Тот без всякого сомнения ответил, что серое здание и есть рейхстаг.
Полковник в какой-то степени рассеял сомнения. Неустроев верил своему командиру, но у него было время, чтобы окончательно удостовериться в правоте полковника.
Комбат велел привести немца.
Привели «цивильного», с бледным лицом, в очках, уже пожилого немца. Он, часто поправляя очки, боязливо смотрел по сторонам.
Неустроев взял немца за локоть и подвел к окну.
Немец дрожал. Заикаясь, он стал объяснять, что с нацистами не связан, что он часовой мастер и политикой не занимался, что вот этого дома, куда его сейчас привели, всегда боялся, ибо тут находились самые свирепые наци. Немец говорил бы долго, но выслушивать его никому не хотелось, просто не было времени. Кое-как втолковали, что ему ничто не угрожает.
— Данке, данке! — непонятно за что благодарил немец.
Неустроев улыбался.
— Это все работа Геббельса, — сказал замполит Берест. — Здорово он их русскими напугал.
Неустроев, показывая на серый дом, видневшийся из окна, попросил немца точно сказать, как называется это здание.
— Рейхстаг! — не колеблясь ответил немец.
— Ну, вот видите, — произнес Сьянов, — рейхстаг.
— Хорошо, — согласился Неустроев, — а еще есть рейхстаг?
Немец не сразу понял вопрос. Пришлось ему объяснить, что капитан хочет знать: в Берлине один рейхстаг или есть еще второй.
Наконец, немец понял, и сразу же ответил:
— Рейхстаг только один. Вот он. Другого нет. Только один, господин капитан.
И еще спросил комбат у немца о красивом здании позади рейхстага.
— Кроль-опера, — нараспев произнес немец.
— Данке, — сказал Неустроев.
Сомнения у капитана окончательно рассеялись. Перед ним был именно тот рейхстаг, который надо было брать.
— Теперь отбой, — распорядился комбат. — Скоро — штурм!
Флаг
756-й стрелковый полк, готовясь к штурму рейхстага, был полностью обеспечен всеми видами довольствия: и оружием, и боеприпасами, и даже повара не жаловались — продукты налицо. Не хватало лишь материи — обыкновенного красного сатина.
— А что вы думаете, красный материал теперь в дефиците, — сказал командир полка полковник Зинченко. — Всем надо. Как только мы довели до батальонов и рот задачу, поставленную Верховным Главнокомандующим — водрузить знамя Победы над Берлином, всем понадобилась красная материя на флаги. Каждый солдат теперь желает иметь свое знамя.
Политотдел, естественно, не мог обеспечить весь личный состав флагами. Он выдал по знамени на батальоны, ну, а роты сами находили материал. А взводы как? Отделения? В общем, все искали.
— Товарищ старшина, — улыбался рядовой Солодовников, — отпустите в Кинешму. Мигом доставлю тюк красного сатина.
Старшина не сомневался в этом, ибо знал, что Солодовников до войны был завмагом в Кинешме.
— Ну, отпустите его, — просили солдаты.
— Сколь времени надо на эту операцию? — хитровато прищурив глаз, спрашивал старшина.
— Туда — сутки, обратно — сутки, — смеялся Солодовников.
— Скорый ты парень, — говорили ему. — До твоей Кинешмы за пять суток не дотопать.
— А мне самолетик дадут, истребитель.
— Ишь чего захотел — истребитель! А ты на своих двоих разве разучился топать?
— У меня моторесурсы на исходе. До рейхстага только и хватит…
Шутки-шутками, а красную материю старшина второй роты все-таки достал. Ну, не так много, но если экономно да с умом порезать ее, то флагов на двадцать хватит. Правда, комбат, разузнав про находку, велел два метра материи отполосовать в его распоряжение.
Приказ есть приказ — отполосовали. И снова ребята пригорюнились: где достать, чтобы всем хватило. Ведь каждому хотелось свой флаг в рейхстаг принести.
И не прихоть это, а законное желание. Тысячи километров шагали до Берлина. До этой последней точки. И надо ее, эту самую точку, поставить так, чтобы весь мир видел. Именно на этот случай солдату красный флаг позарез нужен. Он и зафиксирует нашу победу.
Все-таки Солодовников выручил, вроде бы в Кинешму не отлучался, а где-то раздобыл приличный отрезик красного материала. Материя — загляденье, бархатистая, с блеском. Пан-бархатом называется. Так Солодовников сказал. Он-то толк в этом деле знает.
— Где взял? — спрашивали его.
— Трофеи наших войск, — отвечал.
…К утру 30 апреля весь 756-й полк был обеспечен знаменами.
Первым выскочил из подвала «дома Гиммлера» связной капитана Неустроева младший сержант Петр Пятницкий. Он на ходу развернул красный флаг. Оглянулся — за ним бежала вся рота Ильи Сьянова.
Рейхстаг ощетинился огнем. Фашисты палили из всех окон. Из парка Тиргартен по Королевской площади била артиллерия.
Рота залегла. Лишь Пятницкий пошел напролом. Не остановился.
— За знаменем — вперед! — скомандовал младший сержант Петр Щербина.
Отделение оторвалось от земли и, увлекаемое своим командиром, пошло вперед.
Огонь колотил площадь. А Пятницкий, словно заколдованный, с трепещущим красным флагом, что есть сил бежал и бежал. Он больше не оглядывался назад, глаза видели только главную лестницу рейхстага.
Весь батальон видел флаг Пятницкого. Замполит лейтенант Алексей Берест поднял левый фланг батальона и повел солдат вперед. Оторвались от земли и другие взводы. Комбат сам шел в наступающей цепи. Батальон Неустроева шел за знаменем.
Когда Петр Пятницкий вскочил на первую ступеньку лестницы, громовое «ура» прокатилось по Королевской площади.
Фашисты усилили огонь. Вспахивался каждый квадратный метр земли. По площади били минометы и орудия. Не было спасения от пуль.
Батальон снова залег.
Пятницкий ничего этого не видел. Знаменосец бегом бежал вверх по лестнице. Вот уже видна дверь главного входа в рейхстаг. Она открыта настежь. Надо проскочить туда, вовнутрь, и поставить флаг над главным входом. Надо…
Из черного дверного проема полоснуло огнем. Знаменосец на мгновение застыл. Казалось, ноги приросли к лестнице. И флаг продолжал трепыхаться высоко над головой.
Вечером, когда батальон все-таки преодолел огненный шквал и пробился к рейхстагу, первым к мертвому знаменосцу подбежал отделенный Петр Щербина. Он увидел окровавленную грудь Пятницкого и руки, вцепившиеся в древко флага.
Щербина взял у мертвого Пятницкого флаг и понес вперед. Он укрепил прострелянное и обагренное кровью алое полотнище на одной из колонн рейхстага.
Батальон продолжал наступление. Солдаты Неустроева занимали рейхстаг. На здании появлялись красные флаги — большие и маленькие; Вместе с флагом Пятницкого они как бы сливались с тем знаменем Победы, которое вечером 30 апреля появилось в рейхстаге и было поднято на его купол полковыми разведчиками Михаилом Егоровым и Мелитоном Кантария.
Рейсы ефрейтора Силкина
Яша Силкин, солдат-шофер лет двадцати восьми, проходил службу в редакции армейской газеты «Фронтовик». Передний край видел редко, лишь тогда, когда на своей полуторке подвозил «на передок», как говорили в редакции, корреспондентов. В основном его маршруты проходили по тыловым дорогам. Правда, случалось и там жарко было. То вражеский самолет вдруг вынырнет из-за облаков и прострочит дорогу, то перед носом автомобиля громыхнет снаряд или бомба: все-таки война.
Но Силкин мечтал о другой войне. Душа его рвалась именно на передний край, Об этом он много раз просил редактора, но тот не собирался отпускать такого исполнительного и безотказного в службе водителя. Обращался Силкин за помощью и к нам, корреспондентам.
— Похлопочите за меня, — упрашивал он. — Редактор вас послушает…
А мы не очень-то хлопотали. Знали, что Яша нужен «Фронтовику».
В условиях Берлинской операции от редакции армейской газеты требовалась особая мобильность. Бывали случаи, когда в течение суток редакция по два, а то и по три раза меняла свою дислокацию. В такой обстановке успех зависел от водителей. И Яша Силкин выручал редакцию. Он не только свой автомобиль содержал в исправном состоянии, но помогал в этом деле и остальным водителям.
Его работящие руки не знали покоя. Если разгрузка или погрузка, — Яша таскает наборные кассы со шрифтом, катит в кузов рулоны бумаги и бочки с краской, словом, не стоит сложа руки.
Кто же не рад такому солдату. Вот и не отпускали его на передний край.
Ну, а когда наши войска вошли в Берлин и редакция расположилась в самой близости от города, Силкина еще пуще потянуло туда, где шел бой.
— Войне вот-вот конец, — жаловался он, — а я все во втором эшелоне.
Но вот настал день, а было это на рассвете 30 апреля, когда Яше Силкину редактор приказал отвезти в Берлин корреспондентов. И он с большой охотой отправился в боевой рейс.
Широкая автострада вела в Берлин. По ее асфальтированной груди легко катила полуторка.
Все было просто до тех пор, пока машина не пересекла городскую черту. В городе, на его горящих и заваленных кирпичом улицах езда усложнилась. Порой не только проехать, но и пройти нельзя было. Но Силкин старался изо всех сил, он лавировал меж домов, как искусный слаломист.
— Не беспокойтесь, товарищ майор, — успокаивал Силкин сидевшего рядом с ним корреспондента «Фронтовика» Николая Иванова, — я вас в самый рейхстаг доставлю.
И доставил. Правда, не в рейхстаг, там еще были фашисты, но к Шпрее Силкин свою полуторку подкатил. У самого берега ее затормозил.
А за Шпрее, на Королевской площади, шел бой. Батальоны 150-й стрелковой дивизии пробивались к рейхстагу.
— Вот что, Яша, — выходя из кабины, произнес Иванов, — убирай-ка отсюда машину пока цела.
— Куда? — спросил Силкин.
— Метров пятьсот в тыл. Понял? Через три часа жди нас…
Корреспонденты, где ползком, а где перебежкой, двинулись вдоль берега Шпрее. Они отправились в 756-й полк, который пошел на штурм рейхстага. У них был приказ редактора: обеспечить завтрашний, первомайский, номер газеты материалами о героях боя за рейхстаг. Времени на это отводилось не так уж много — всего три часа.
В 11.00 корреспонденты, выполнив задачу, разыскали Силкина.
— Жми, Яша, в редакцию! — скомандовал майор Иванов.
Полуторка снова вырвалась на асфальтированный тракт и вскоре доставила корреспондентов на место. И только здесь Иванов заметил, как Силкин тяжело вылез из кабины.
— Ты что, Яша, не ранен ли?
— Нет, просто ногу ушиб.
— Смотри-ка, и кузов весь изрешечен, — продолжал Иванов. — Что случилось?
— Когда повернул от Шпрее, фрицы из пулемета ударили… Задели, гады, кузов.
Про ушиб Силкин не соврал. Но про то, как полуторка под огонь попала, не все сказал. Это выяснилось позже, когда война кончилась, после 9 мая.
Вдруг ефрейтора Силкина вызвали в отдел кадров политотдела армии. Никто на этот вызов не обратил особого внимания. Но зато, когда возвратился в редакцию, о нем заговорили все. Поводом для этого стал орден Славы III степени, который появился на груди у Силкина. Силкин отмалчивался.
«Тайну» раскрыл майор Иванов. Он побывал в отделе кадров и познакомился с наградным листом ефрейтора Якова Силкина…
Произошло это 30 апреля. Да-да, в тот час, когда корреспонденты, оставив полуторку, отправились вдоль берега Шпрее в 756-й стрелковый полк. Силкин отогнал машину в тыл и, замаскировав ее, возвратился к реке. Здесь он повстречал наших артиллеристов. Они катили пушку. Силкин стал подсоблять им.
— Куда катите? — осторожно спросил он одного из солдат расчета.
— В «Дом Гиммлера». На второй этаж надо эту пушечку поднять.
— Для чего такую махину так высоко тащить?
— Оттудова прямой наводкой сподручнее бить по рейхстагу.
Силкин понял маневр. И он что есть сил подсоблял артиллеристам. Особенно старался, когда пришлось орудие по лестничным маршам вверх поднимать.
Пушку подкатили к окну и, распахнув его, нацелили на серое здание рейхстага. Силкин, изрядно намаявшись, присел на подоконник. Тут-то его заметил лейтенант-артиллерист.
— Чей будешь, ефрейтор?
Силкин все в точности рассказал о себе и о том, как здесь оказался.
— Так, значит, говоришь, у тебя машина имеется? — спросил лейтенант.
— Тут она, недалече.
— Подсоби-ка браток, нам, — сказал лейтенант. — Надо снаряды сюда подкинуть.
— Давайте, подсоблю, — обрадовался новому делу Силкин. Три рейса сделала полуторка. Пришлось колесить вдоль горевших домов, мимо стен, которые рушились, пробираться через дворы, проскакивать зоны обстрела. Но это не страшило Силкина. Именно здесь он почувствовал себя очень нужным человеком. Он понимал, что снаряды, которые вез, должны помочь нашим скорее ворваться в рейхстаг.
— Спасибо, дружище! — сказал на прощание лейтенант и записал в свой блокнот все данные Силкина. — Я доложу о тебе командиру полка.
Лейтенант сдержал слово. Командир полка написал представление на ефрейтора Силкина: «Достоин ордена Славы III степени».
…Недавно я встретил Яшу Силкина в Москве. Он снова на переднем крае: кавалер ордена Славы водит по улицам столицы машину скорой помощи.
Завтрак в рейхстаге
Всю ночь шел бой в рейхстаге. Здание гудело. Горели стены. Без передышки строчили автоматы. А на рассвете как-то сразу все смолкло. Даже жутко стало. Тишина пугала.
Комбат подозвал к себе командиров рот: надо уточнить обстановку, узнать о потерях… И вдруг в это время рейхстаг наполнился приятным запахом щей.
— Слышите, — обратился Неустроев к ротным командирам, — нашей пищей пахнет.
— Откуда ей взяться? — засомневался Сьянов.
— Может, фрицы завтрак устроили? — устало произнес начальник штаба батальона старший лейтенант Гусев.
— Какие фрицы? — не соглашался Неустроев. — Ты, что, не слышишь, русскими ведь щами пахнет. Русскими…
И вдруг из-за колонны показался командир хозвзвода лейтенант Власкин. Неустроев удивился:
— Ты, Власкин, как сюда пробрался?
— По-пластунски, да перебежками, товарищ капитан. Щи и каша в целости доставлены.
Ротные хлопали Власкина по плечу: молодец, мол.
И, кажется, только сейчас комбат вспомнил о Первомае.
— Братцы, — обратился Неустроев ко всем, кто был в этом огромном зале на первом этаже рейхстага, — с праздником вас, с Первомаем!
«Ура» наполнило зал. Солдаты жали друг другу руки, поздравляли.
— А нельзя ли чарочку по случаю праздничка? — донеслось до Неустроева.
— Лейтенант Власкин, что скажешь? — Неустроев хитровато посмотрел на командира хозвзвода.
— Будет! — громко, чтобы все слышали, произнес Власкин.
По залу еще раз пронеслось «ура!». Когда стало тихо, Неустроев велел приступить к праздничному завтраку, а своего замполита лейтенанта Береста попросил сказать речь.
Алексей Берест не любил говорить длинно. Он умел в нескольких фразах изложить суть вопроса. Особенно обожал слово — «вперед». Вот и вчера, когда ротам, пробившимся через Королевскую площадь к рейхстагу, туго было, Берест словно из-под земли появлялся в цепях наступающих и увлекал солдат вперед. Теперь же Бересту хотелось сказать многое: все-таки праздник! Он встал во весь свой богатырский рост и, поправив на груди автомат, сказал:
— Нет, вы только подумайте, где нам довелось сегодня встречать Первомай. Наша армия пришла в Берлин. Это же здорово! Друзья мои, запомните этот час. Все запомните: и этот зал германского парламента, и завтрак на рассвете, и лейтенанта Власкина — кормильца нашего, и своего комбата с обгорелым ватником. Запомните поименно всех, кто пришел в рейхстаг, кто не дошел до него… Победа рядом. Она здесь, в этом здании. Мы ее должны добыть именно сегодня, в наш первомайский праздник…
Давно солдаты с таким настроением не аплодировали. Они били в свои огрубевшие ладони изо всех сил.
Неустроев поднял руку. Аплодисменты прекратились.
— Ну как? — спросил он. — Все подзаправились?
— Порядок! — послышалось в ответ.
— До обеда стерпим?
— А когда обед?
— Могу сказать точно, — ответил комбат. — Когда заставим фрицев сложить оружие.
Неустроев, уже обращаясь к лейтенанту Власкину, сказал:
— Поспевай-ка, друг, с обедом. И чтоб праздничным он был…
«Есть полковник?»
К вечеру фашисты, видимо, почувствовав бессмысленность дальнейшего сопротивления, выбросили из подвального окна рейхстага, куда их загнал батальон Неустрое-ва, белый флаг.
— А ну-ка, Прыгунов, узнай: чего фрицы хотят, — распорядился комбат.
Рядовой Иван Прыгунов, молоденький, низкорослый солдат, совсем недавно появившийся в батальоне, неплохо знал немецкий язык. Еще в начале войны, когда фашисты заняли его село, он в пятнадцатилетием возрасте был угнан в Германию. За годы плена парень крепко натерпелся. А вот теперь, будучи солдатом, дрался храбро, смело шел на любое задание.
Комбат держал Прыгунова при себе. Связным числился. А главное — нужен был на случай разговора с пленными. Прыгунов возвратился очень скоро и доложил, что немцы согласны на переговоры, но хотят их вести с генералом или полковником.
— С кем? — переспросил комбат.
— Так и сказали: будем разговаривать только с генералом или полковником.
— А где я им возьму генерала? Да и полковников здесь не имеется. Небось, думают, что в рейхстаг советская дивизия ворвалась.
Неустроев задумался. Можно было бы, конечно, выйти из положения: позвони он сейчас комдиву генералу Шатилову или командиру полка полковнику Зинченко, те нашли бы выход, может, даже сами явились бы в рейхстаг. Но вряд ли стоит рисковать их жизнью, ведь проникнуть в рейхстаг не просто: Королевскую площадь фашисты держат под сильным огнем.
— Тяжелую ты мне, Ваня, задачку задал, — глядя на Прыгунова, произнес Неустроев. — Где же нам взять полковника?
И вдруг комбата осенила мысль: а что если на переговоры отправить Береста? Обмундировать его получше — чем не полковник? Такой ладный, широкоплечий…
— Есть полковник! — как бы сообщая всем, кто присутствовал здесь у столика штаба батальона, громко произнес Неустроев.
— Кто же он? — спросил старший лейтенант Гусев.
— Вот он, смотрите: Берест Алексей Прокопьевич.
Все взглянули на Береста. Да, сколько раз ему, боевому замполиту, доводилось выполнять самые ответственные поручения своего комбата. У всех в памяти вчерашний вечер, когда в рейхстаге появились полковые разведчики Михаил Егоров и Мелитон Кантария со знаменем Победы. Надо было пробиться на крышу рейхстага. Фашисты держали под обстрелом все лестничные марши, вели огонь на этажах. Но знамя нужно было поднять наверх. Эту задачу комбат возложил на лейтенанта Береста, который с группой автоматчиков к исходу 30 апреля все-таки пробился к куполу рейхстага. Михаил Егоров и Мелитон Кантария успешно выполнили задачу.
И вот снова жребий пал на Береста.
— Скидывай свой ватник, Леша, и живо брейся, — сказал Неустроев.
— Слушай-ка, Степан Андреевич, я все-таки лейтенант. И стал им, между прочим, совсем недавно…
— А разве полковником не сможешь? — улыбнулся Неустроев. — Твои, брат, плечи, любое звание выдержат.
Берест тем временем, сбросив ватник, приступил к бритью. Прыгунов принес в котелке воды и, когда лейтенант побрился, полил ему. Откуда-то появилась кожаная куртка. Бересту она в аккурат подошла.
Лейтенант Алексей Берест принял вполне полковничий вид: по верху кожанки ладно лег ремень с портупеей, на боку висела планшетка, а на руки натянуты перчатки.
— Взгляните-ка, братцы, на нашего комиссара, — произнес комбат. — Чем не полковник?
— Только брюки подкачали, — пожаловался «полковник». — Пожаром их лизнуло…
— Сойдет, товарищ полковник, — рассмеялся Неустроев. — Война, все-таки…
В подземелье к немцам пошли втроем: Берест, Неустроев и Прыгунов. Комбат в качестве адъютанта, а солдат — переводчиком. Уже перед самым спуском в подвальное помещение Берест попросил Неустроева снять ватную куртку.
— Зачем? — спросил комбат.
— Пусть фрицы ордена видят. Все-таки пять орденов на твоей груди.
И верно, когда парламентеры появились в расположении врага и начали переговоры, фашисты частенько посматривали на грудь низкорослого адъютанта. Видимо, думали, а сколько же орденов у самого полковника, ежели у адъютанта — пять.
Переговоры были краткими. Правда, фашисты пытались затеять торги: мы, мол, согласны сложить оружие, но сделаем это тогда, когда вы, русские, выведете своих из рейхстага… Берест был суров: капитуляция, и только!
— Если не сложите оружие — все до единого будете уничтожены. Капитулируете — гарантируем жизнь, — поставил точку Берест.
Было это в 4 часа утра 2 мая. В рейхстаге стояла тишина: фашисты рядились, как им быть. Ну, а наши готовились к новому штурму. И только в семь утра из подземелья вышел немецкий офицер с белым флагом и сообщил, что их генерал — начальник гарнизона войск рейхстага — отдал приказ о сдаче в плен.
Неустроев, обращаясь к Бересту, произнес:
— Поздравляю, товарищ полковник!
— С победой, товарищ капитан! — громко, на весь зал, раздался голос лейтенанта Береста.
Война здесь закончилась.
