— Между прочим, я так и не знаю вашего имени! — заявила я старичку, сразу же, как только увидела его на следующее утро. — Кто вы? Кем работаете у Китчестеров?

Я долго гадала, кем бы он мог быть в замке, перебирала в памяти все рассказы Грейс и Била о прислуге и работниках поместья. О самих хозяевах, сколько бы мы их не пытали, они мало что говорили, так как сами почти не знали и не видели их, хотя взахлеб делились сплетнями и догадками, и правды в их рассказах было еще меньше, чем в рассказах Мэг. Я так и не пришла к определенному выводу. И решила сразу же выяснить этот мучивший меня вопрос.

— Во времена моей молодости, Роби, было принято сначала здороваться, а уж потом задавать вопросы. И насколько я знаю, законы этикета не менялись за последние годы. Или я ошибаюсь?

Я немного смутилась. Сколько раз ругала я себя за свою торопливость. И вот опять, стоит мне увлечься, как я сразу мчусь впереди ветра.

— Извините! И, конечно же, доброе утро! У меня полно недостатков, но этот, наверное, самый большой. Я не могу оставаться сдержанной, когда во мне бушует любопытство и голова занята нераскрытыми загадками.

— А не надо быть сдержанной, Роби. Если бы люди сдерживали себя в порыве познания, мы бы до сих пор жили в пещерах и носили звериные шкуры, прикрывая наготу. Надо всего лишь чуть-чуть подумать, прежде чем действовать.

— Вот и тетушка мне твердит то же самое: "Сто раз подумай, прежде чем что-то сделать", а я наоборот всегда наворочу сто дел, прежде чем остановлюсь и подумаю, то ли я вообще делаю.

— Ну, это не беда, главное вовремя остановиться и ответить за последствия, — он подмигнул мне, комично сощурившись.

Увидев старика, я опять поразилась его необычной схожести с лепреконом. Маленький, сморщенный с увесистым грушевидным носом и в зеленых одеждах, он сидел на скамейке, выставив руки перед собой и опершись ими о трость, и наблюдал, как я устраиваюсь на траве. Котелок он снял и положил рядом с собой. Под шляпой голова у старика оказалась вся в проплешинах, но это не мешало ему отращивать жесткие волосы и стягивать их шнурком в хвост.

— Так значит, и моя скромная персона тебе небезынтересна?

— Сомневаюсь, что найдутся люди, которые будут к вам равнодушны.

— Хм… думаю, ты права, почти все люди в моем окружении питают ко мне сильные чувства.

— Вот видите! Вы необычный человек и, наверняка, вас все любят!

Внезапно он рокочуще рассмеялся. Я до сих пор не могла привыкнуть к его громкому раскатистому голосу, который не соответствовал щуплой фигурке.

— Я могу пересчитать по пальцам одной руки тех людей, которые меня любят. Да и те, при ближайшем рассмотрении, "любят" меня по той причине, что я могу им дать то, что они хотят.

— Я не верю в это! Неужели нет людей, которые бы просто любили вас? А ваши родные?

— По-моему, мы отвлеклись от темы, мисс. Мне казалось, ты хотела услышать о Китчестерах, а не о моих стариковских проблемах… — но, заметив упрямое выражение на моем лице, добавил. — Однажды Диоген, возвращаясь из Олимпии, на вопрос, много ли там было народу, ответил: "Народу много, а людей немного". Так и у меня — родных много, а близких — никого. Так что мне любить некого, так же, как и им — не за что любить меня… Кстати, мое имя Лемуэл.

— Лемуэл! Как необычно. Вы и впрямь, как настоящий лепрекон!

Несколько секунд он смотрел на меня непонимающе, а потом расхохотался, да так, что скамейка под ним опасно затрещала и накренилась, грозя опрокинуть старичка. Но все обошлось. На земле оказался лишь котелок, упавший от сильной тряски и покатившийся по крутому склону к самой реке. Я соскочила и схватила его, не дав упасть в воду. Затем, отряхнув от земли и сухих травинок, передала его владельцу.

— Сейчас редко встретишь таких живых девиц, — сказал он, отсмеявшись и нахлобучив котелок на голову. — Ни в коем случае не меняйся! Никогда не угадаешь, какой фортель ты выкинешь в следующее мгновение…

Он хотел еще что-то сказать, но замолчал и задумался, опустив голову и выводя тростью на земле корявые знаки. Не дождавшись продолжения, я ответила:

— Уверяю вас, я вполне устраиваю себя и не собираюсь меняться… Теперь, может быть, перейдем к нашим баранам, ой…то есть к Китчестерам?

— Ну что ж… с кого же начнем?

— С графа, конечно! Больше всего мне не терпится узнать про него, — заявила я старичку

— Кто ж прыгает от закуски к десерту? Так у тебя интерес к остальным блюдам пропадет. Оставим графа напоследок. В конце концов, у старика не так много родственников, чтобы рассказ о них занял много времени, и ты не успеешь соскучиться.

Мистер Лемуэл принял расслабленную позу и сложил руки на животе.

— Итак. Пожалуй, начнем с сестры графа — Элеоноры. Это, наверное, единственный человек в замке, кого тебе следует опасаться.

— Мне незачем ее опасаться! Я не собираюсь знакомиться ни с ней!

— Пути господни неисповедимы, — хмыкнул старик.

— Но эти пути проходят мимо меня! — упрямо отрезала я.

Он говорил так, будто бы знал обо мне все. Видимо, после вчерашней встречи мистер Лемуэл расспросил обо мне Била или Грейс. Я встревожилась, ведь если это так, то он мог рассказать о моем интересе к Китчестерам графу. Но старичок больше ничего не сказал. Он достал из внутреннего кармашка сюртука кривую трубку и начал заботливо набивать ее табаком из кисета, висевшего на поясе. После чего долго раскуривал, пыхтя и жмурясь от удовольствия. От трубки поднялось плотное терпкое облачко, и старик задымил еще усерднее, выдыхая вверх тугие кольца дыма. У меня защипало в носу, и я приглушенно чихнула, зажав рот ладонью.

— Та еще благочестивая ведьма! — выдал вдруг старик на мой чих.

Обескураженная его словами, я возмущенно воскликнула:

— За что же вы меня так! Я, конечно, не неженка, чтобы от любого неудобства в обморок падать, но от вашего чада даже самый крепкий человек не сдержится и расчихается.

— Бог с тобой, я ж не тебя красочным словцом наградил!

— Если сестру графа, то чем же она заслужила такой лестный эпитет, мистер Лемуэл?

— Если будешь задавать меньше вопросов — узнаешь!

— О, конечно! Опять мой длинный язык!

— Леди Элеонора Редлифф, в девичестве Сноу, значительная особа в замке, — тем временем продолжил старик. — Любительница закулисной игры, в которой сама предпочитает выступать режиссером. Ее основное занятие — плести интриги и дергать за ниточки своих марионеток.

— И кого же она дергает? Едва ли граф позволит управлять собой собственной сестре.

— Сейчас ему уже наплевать, что кто-то решает за него семейные дела, — после недолгого молчания ответил старик. — А сестра графа с большой охотой берет эти заботы на себя. Кроме того, именно она верховодит в собственной семье, состоявшей из ее тщедушного мужа, отставного полковника Ферджиса Редлиффа, дочери Эллен и зятя Мэтью Уолтера. Не скажу, что кто-то из них заслуживает хоть капельки уважения. Но леди Элеонора считает своим долгом каждый раз указывать им на этот недостаток. Ее любимый способ общения с ними — это презрительные намеки и бесконечные упреки их убожеству.

— Они что инвалиды?

Старик кисло усмехнулся:

— Нет, они убоги в другом. Один — не просыхающий пьяница, чьи мозги, если таковые когда-то и имелись, давно проспиртовались и атрофировались. Полковник до сих пор уверен, что его "маленькая слабость" для других остается незаметной, и никто не догадывается о его любви к спиртному. Он ворует бутылки и набивает ими сюртук, прячет под шляпу и даже засовывает в сапоги, становясь при этом похожим на вздутое огородное чучело. Прокрадываясь по дому и думая, что никто не замечает торчавших из рукавов горлышек или отяжелевших карманов, или звона стекла, он выискивает укромное местечко, где в строжайшей тайне предается возлиянию. Но он быстро отключается и храпит несколько часов, пока не протрезвеет. А потому на его воняющее перегаром тело можно наткнуться в любом месте дома, даже самом неожиданном. Служанки иногда, услышав раскаты храпа под лестницей или в темном чулане между витками колбас, разбегаются в страхе, крича, что там привидение.

— Как же граф терпит такого чудика? — спросила я сквозь смех. — Почему не запретит пить? А леди Элеонора? Она обязана помочь ему избавиться от пьянства, а не упрекать.

— Я же тебе говорил, что графу давно безразлично, что твориться вокруг него. А Элеонора никогда не допустит, чтобы ее муженек забыл о выпивке. Алкоголь дает ей власть, и своими упреками она только еще больше разжигает в нем желание напиться. Бессердечная особа! Хотя ничего другого о Китчестерах и не скажешь.

— Надеюсь, ты когда-нибудь увидишь, что и им не чужды человеческие чувства.

— Сомневаюсь! А что другой? Зять леди Элеоноры. Почему он не достоин уважения?

— А, этот… Занудный тип. Ему нужна жалость, а не уважение. Неприметный, пустой…

— Я уже сочувствую ему!

— Вот-вот. Эллен тоже сочувствовала ему и двадцать лет назад вышла за него замуж, хотя могла бы сделать более…солидную партию. Его никчемность и тоска во взгляде вызывают умиление в сердцах таких глупых дур, как Эллен. Это единственные чувства, которых способен добиться от людей этот слизняк Уолтер.

— А что Эллен? Она до сих пор любит его?

— Разве я говорил о любви? Была лишь жалость, ну и честолюбие. Она решила, что сможет изменить его, сделать из козявки настоящего мужчину…Все девицы полны стремлений перекроить под себя мужчину, даже если он и заслуживает такой участи… Говорите о любви, а сами хотите изменить то, что якобы полюбили…

— Вот уж нет, если я полюблю мужчину, то таким, каков он есть — со всеми достоинствами и недостатками!

— Все вы так говорите, по-первой! А потом даже достоинства, привлекшие вас, после замужества превращаете в недостатки.

— Мне не надо далеко ходить за примером, чтобы возразить вам. Моя мать восхищалась моим отцом и не видела в нем ни одного изъяна. Он с самого их знакомства и до смерти был для матери кумиром, которому она покланялась и ради которого жила. Впрочем, как и она для него.

— Возможно, ты права! И многое в жизни не так, как я представляю. Тяжело осознавать свою неправоту, когда стоишь уже на пороге смерти и жизнь прошла. И ничего нельзя изменить. Я лишь относительно недавно осознал, что был слеп и не видел в людях настоящих чувств.

— Тогда вы многое потеряли. И, наверняка, причинили кому-то боль своим непониманием.

— Ты даже представить не можешь, сколь много я потерял и скольким причинил боль! — старичок ссутулился, низко опустив голову. Рука с трубкой застыла в воздухе.

— Может быть, еще можно что-то исправить?

— Нет! Мы всегда вспоминаем о спасительной воде, когда пожар уже спалил весь дом… Но мы опять отвлеклись от "баранов"… — он надолго замолчал, попыхивая, и смакуя вкус табака.

— Эллен не слишком быстро осознала, с кем связала себя. Еще долгое время после свадьбы она по мере своих сил пыталась воздействовать на никчемного мужа, и как могла, защищала его от нападок матери, не скрывавшей радости, что власть в семье осталась при ней.

— Эллен так ничего и не смогла изменить? Мне действительно жаль этого человека. Но разве граф не запретил ей выходить замуж за такого человека. Я не думаю, что ему хотелось иметь бесхребетного родственника. Однажды он же запретил…

— Да что ты все время "граф" да "граф"!… - зычно воскликнул старик и с силой ударил трубкой о скамейку. — Только и говоришь о нем. Можно подумать, что этот вредный старик сам Господь Бог, явившийся в наши скромные земли.

— Но ведь он ваш хозяин и владелец этих земель! Естественно, что я говорю в первую очередь о нем. Тем более именно о "страшном графе" ходят множество слухов, а не о Мэтью Уолтере!

Я не понимала, почему мой интерес именно к графу так раздражает мистера Лемуэла. Он затянулся и, подняв вверх голову, прерывистыми выдохами пустил струю дыма, смешно дергая при этом обвисшим кадыком.

— Графу тогда было не до замужества племянницы. — как ни в чем не бывало продолжил старичок. — Только случился скандал с его сыном Эдвардом, который взбунтовался против отца. Ты ведь уже слышала эту историю. До сих пор болтают об этом на все лады.

Я кивнула. Мне ужасно хотелось услышать о том, что произошло с моими родителями из уст человека, ставшем свидетелем тех событий. Но мистер Лемуэл не стал распространяться на эту тему, а я побоялась расспрашивать старика и тем самым привлекать его внимание.

— Если сын не слушает отца, то, что уж говорить о племяннице! Тем более в свадьбе Эллен не последнюю роль сыграла ее мать.

— Это она все организовала? И внушила дочери мысль, что та сможет воспитать мужа по-своему и даже полюбить его?

— Мэтью Уолтер сын одной из ее закадычных подруг, чей муж — стряпчий в лондонской фирме. Элеонора всегда боялась, что с появлением зятя потеряет свою значимость в семье и не сможет единолично управлять домочадцами. Вот она и решила приобрести себе такого зятя, который не будет конкурировать с ней во власти. Эллен же ограниченная, недалекая особа, заботившаяся больше о своем чахлом здоровье, чем о своей судьбе, всегда относилась к жалким созданиям, вроде Уолтера, с особым расположением, считая их незаслуженно обделенными обществом и Богом. Поэтому она легко повелась на доводы матери, что этот слизняк станет для нее идеальным мужем, которого она облагоденствует заботой и перевоспитает.

— И сколько же времени ей понадобилось, чтобы понять, что мать поймала ее в ловушку?

— Думается мне, Эллен до сих пор не поняла этого. И уже вряд ли осознает это когда-нибудь. Она и раньше не отличалась особым умом, а теперь и вовсе осталась без него.

— Она сумасшедшая?

— Ну, можно сказать и так.

— Ее держат взаперти и одевают в смирительную рубашку, как в Бедламе?

— Упаси нас от такого позора, — покаркал старик. — Ее поведение ничем не отличается от остальных в доме, и она ведет себя вполне здраво. Но иногда в ее мозгу замыкает малюсенький винтик, и она начинает говорить странные вещи.

— Какие?

— Ишь ты, и сразу "какие"! Извольте поскромничать в своем любопытстве.

— Вы что — не знаете?! — для меня было удивлением, что старичок может чего-то не знать.

— Я ж не Дельфийский Оракул, чтобы знать обо всем на свете.

— Но из-за чего Эллен стала такой? Уж это вы просто обязаны знать!

— Она очень болезненная. Здоровье ее и до свадьбы оставляло желать лучшего. А после нескольких лет постоянных выкидышей она превратилась в настоящего ходячего мертвеца. Впрочем, никто и не удивлялся — все были уверены, что этот слизняк Уолтер никогда не сможет сделать Эллен нормального здорового ребенка, из-за чего еще сильнее его презирали. А эта глупая девица продолжала настаивать, не понимая, что убивает себя. И тем большей неожиданностью для нас было узнать, что в таком состоянии она все же смогла родить маленького Лемуэла.

— Лемуэла?

— Да, и не удивляйся — у нас здесь это весьма распространенное имя для первенцев мужского пола. Кстати, и графа зовут Лемуэлом, если ты не знала.

— Откуда бы мне знать? Я только и слышала, что "граф Китчестер" или "ужасный старик".

— Вот и мальчика Эллен назвала этим традиционным именем.

— Эллен, наверное, была безумно счастлива!

— Не то слово!

— Но причем здесь ее сумасшествие?

— Хм… — старичок весь сморщился и хмуро глянул на меня. Я поняла, что опять тороплю события. — Эллен похорошела, стала больше следить за собой и реже вспоминать о своих мигренях и несварениях. Дни и ночи напролет она проводила у кроватки Леми. Даже Элеонора не могла перехватить у нее инициативу в заботе о ребенке.

— Я теперь в полной растерянности — почему судачат о "жутком графе", когда есть еще боле чудовищная особа. О ней даже выдумывать ничего не надо!

— На самом деле Элеонора, хотя и любит управлять всем, сама очень ленива и мало показывается на людях. Если только эти люди приглашены в замок. Периодически она выезжает в Солсбери и Лондон и иногда по пригласительным. Она практически сама не ведет дел, но руководит и строжайше следит за всем. А делами занимается ее личный секретарь мисс Джессика Рассел, умная и современная девица. Хотя может быть уже далеко и не девица, по крайней мере, она к этому располагает! И мужчины в округе исходят слюной на нее, как кобели на…

— Мистер Лемуэл! — возмутилась я наиграно, хотя щеки от такого замечания у меня вспыхнули. — Не забывайте, что подобные вещи не предназначены для ушей юной леди!

— У старого хрыча самого винтики отказывают в голове! — засмеялся он, прищурив глазки и растянув узенькие губы в довольной улыбке. По нему было видно, что сказал он это специально, чтобы смутить меня, и вся сцена доставляет ему удовольствие.

— Обещаю присматривать за своим нескромным языком!

— Уж лучше присматривайте за своими мыслями! Особенно когда обстановка не расположена к подобным фантазиям!

— Итак, Эллен была счастлива. Но недолго. Через одиннадцать месяцев мальчик умер. Он заболел, но никто даже не мог подумать, что легкая простуда окажется смертельной. Сама понимаешь, каким это было ударом для нее. С тех пор она не в себе.

— Бедняга! Такое горе сведет с ума каждого, даже самого хладнокровного человека. Странно, что она осталась жива после пережитого.

— Сейчас она редко покидает свою комнату и ведет почти отшельнический образ жизни. Но надо отдать должное Уолтеру, он в меру своих сил заботься о ней. Правда, укутывание плеч жены и срывание для нее ветки розы в саду сильно выматывает его и уже к обеду он лишается сил на какие-либо другие заботливые действия.

— Судя по вашим рассказам, он итак дошел до планки своих возможностей.

Ну вот, я уже начинаю смеяться над Мэтью Уолтером. Хотя сама же считаю подобное поведение недостойным.

В этот день мистер Лемуэл ничего больше не рассказывал о Китчестерах. По его словам, больные кости уже требовали мягкого кресла, а голова кружилась от переизбытка свежего воздуха. На что я ответила, что сомнительно, будто бы свежий воздух произвел на него такой странный эффект, а вот злоупотребление крепким табаком вполне могло сказаться на состоянии его головы.

Мы распрощались, оставшись довольны друг другом. На следующей неделе мы условились встретиться на этом же месте у реки и продолжить разговор о хозяевах мистера Лемуэла.

Я с нетерпением ждала условленного дня. И не только из-за того, что мне хотелось поскорее услышать продолжение рассказа о Китчестерах. Мой новый знакомый чрезвычайно понравился мне. Этот человек завораживал, подобных ему я никогда не встречала. Все в нем располагало: и мимика его забавного морщинистого лица, и насмешливая самоирония и лукавые смешки, как над собой, так и над окружающими, и в то же время полная уверенность в каждом произнесенном слове и энтузиазм, не свойственный людям его возраста.

Тетя и Фини естественно заметили перемену в моем настроении. Если в самом начале лета я была бездеятельна и задумчива, то сейчас я не находила себе места и активно искала, чем бы занять долго тянувшееся до встречи время. Дошло даже до того, что я взялась протирать тетушкины любимые колокольчики от накопившейся на них пыли, о чем уже через час сильно пожалела. Честно скажу — работа была нелегкая и весьма трудоемкая. Потому как звонких безделушек в доме оказалось больше пятисот. Дальше этой цифры я была уже не в состоянии считать. Кроме того, мне приходилось постоянно рисковать, совершая акробатические трюки на нагромождении стульев, чтобы достать до висевших на потолках колокольчиков. Фини, наблюдая за моими действиями, громко охала и хваталась за голову, когда ей казалось, что гора стульев не выдержит, и я кубарем полечу вниз.

— Да что вы за егоза такая! Все вам не сидится спокойно, словно шило кое-где застряло!

Вечерами тетя Гризельда задумчиво посматривала на меня, но вопросов не задавала, понимая, что я расскажу о своем секрете сама, когда посчитаю нужным. Хотя временами бросала на меня выразительные взгляды, а старушка Фини ворчала и язвила пуще прежнего, обвиняя меня в преступном сокрытии и тайном умысле.

Наконец, я опять сидела на берегу реки у замка, дожидаясь мистера Лемуэла. В это утро старичок долго не появлялся. Я уже начала волноваться, беспокоясь, что с ним что-то случилось или он забыл о нашей встрече и обо мне. Когда же его маленькая скрюченная фигурка показалась вдали, я поняла, что действительно что-то случилось, так как двигался он очень медленно и тяжело. Я пошла ему навстречу и подала руку, чтобы он оперся на нее. Вблизи старичок выглядел еще более болезненным. Он устало улыбнулся мне и кивнул в знак приветствия.

— Вам не надо было вставать с постели, — сказала я, когда усадила его на скамеечку у ивы. — Наша встреча — не такое важное событие. А вот у вас теперь могут начаться осложнения.

— Мне гораздо приятнее и полезнее находиться тут с тобой, Роби, чем в своей постели.

— Я не врач, и не могу быть вам полезна. Давайте я отведу вас домой, где за вами будут как следует ухаживать.

Бледное лицо старичка расплылось в ухмылке и он просипел:

— Уж лучше прямиком в ад, там я получу гораздо больше заботы, чем в своем родном доме.

— И все же я настаиваю. Утренняя прохлада и роса — не лучшее лекарство. А я хочу услышать ваш рассказ до конца, а не половину из-за преждевременной смерти рассказчика.

— Ну уж нет! Так легко мои любимые родственнички от меня не отделаются! Да и я сам не намерен лишать себя удовольствия немного помучить их своим присутствием.

— Я смотрю, у вас, мистер Лемуэл, такая теплая и дружная семья! — иронически заявила я.

— Ты как всегда зришь в корень! — он на мгновение взглянул на меня, и в его замутненном болезнью взгляде было столько невысказанного горя, что мне стало безумно жаль маленького одинокого старичка. — И все же я надеюсь, что есть на свете человек, которому я небезразличен. Я не могу потерять его, Роби! Я совершил в своей жизни слишком много непростительных ошибок и боюсь, что не заслуживаю его любви и сочувствия. Но я сделаю все, что в моих силах, чтобы этот человек простил меня и понял!

Я была сбита с толку его горькими словами. С самого начала нашего знакомства я видела от этого человека только теплоту и радость. И хотя он и заявлял о своем дурном характере и неуживчивости с другими, я не верила в то, что он может быть одинок и несчастен. Но сейчас, чувствуя, как дрожит сжимавшая мою ладонь старческая рука, я поняла всю глубину его горя.

— Мистер Лемуэл, прошу вас, выслушайте меня, — мне хотелось утешить его, подбодрить, и я надеялась, что мои слова хотя бы немного уменьшат его боль. — Мы мало знаем друг о друге, но даже этих знаний достаточно для того, чтобы назвать вас своим другом! В свою очередь я надеюсь, что и вы видите во мне друга. И, признаюсь, я счастлива, что встретила вас! Да, я ничего не знаю о вас и ваших ошибках, но мне это все равно, я не собираюсь осуждать вас. Каждый из нас имеет за своими плечами целую кучу таких непростительных ошибок, такова судьба любого живого существа — и осуждать за это глупо и мелочно. Я считаю, что главное не то, каким вы были когда-то, а то какой вы сейчас! Я же вижу, как вы страдаете и переживаете, как глубоки и искренни ваши чувства. Прошлое не осталось бесследным — вы изменились, и я ни сколько не сомневаюсь, что в лучшую сторону. Уверена, что и тот человек, о котором вы говорили, увидев это и поняв всю степень вашего раскаяния, простит вас и полюбит всей душой.

— Если бы это было так, Роби… — он отвернулся от меня, так чтобы я не могла видеть, какое впечатление произвела на него моя речь.

Мы долго молчали. Я сидела у его ног, облокотившись о скамейку, и моя рука была стиснута в его цепких сухих ладонях. Я чувствовала, как его лихорадит, и все сильнее тревожилась за его состояние. Старик же, погруженный в свои мысли, не замечал моего беспокойного взгляда.

— Вам нужно идти! — я настойчиво потрясла его. — Вы весь горите. Если протяните, то, боюсь, доставите своим родственникам намного больше радости, чем рассчитывали.

Мои слова вывели старика из оцепенения, и он попытался улыбнуться, но улыбка получилась жалкой. С трудом поднявшись, он оперся на меня, и мы побрели в сторону Китчестера. Я не могла оставить старика одного, но и приближаться к замку мне не хотелось. С каждым новым шагом мне становилось все неуютнее, и я поймала себя на том, что в нервном напряжении всматриваюсь в каждое окно, ожидая увидеть в нем размытый силуэт графа.

— Ты даже не представляешь, Роби, как я благодарен тебе за эти слова. Я не заслужил твоей теплоты и поддержки.

— Я уже сказала, вы стали мне другом! Вы хороший человек. Кроме того, своей прямотой и самоиронией вы напоминаете мне мою тетю. Редко можно встретить людей, которые не бояться говорить прямо и открыто, и смеяться, как бы плохо им не было на душе в этот момент.

— Не думал, что в сельской глуши еще встречаются такие привлекательные люди, и меня самого когда-нибудь причислят к этим редким экземплярам, — сипло рассмеялся он.

— Вам обязательно надо с ней познакомиться. Скорее поправляйтесь и приезжайте к нам в Гаден-Роуз. — я понимала, что тогда мне уже точно придется открыться ему и признаться, что я внучка графа, но в этот момент я была уверена, что наши отношения от этого не пострадают, так как мы оба слишком дорожили ими.

— Мне доставит громадное удовольствие, если ты и твоя тетя примите меня. Но еще не время. Еще слишком рано.

— Иногда, мне кажется, что вы говорите загадками и некоторые ваши фразы имеют двойной смысл. Так ли это? Или я опять иду на поводу у своего богатого воображения?

— Мы, мисс, на то и старики, чтобы мудрить и секретничать. А иных возможностей привлечь внимание молодых к нашим усохшим фигурам нам не дано. Кроме того, лукавство и озорство гораздо привлекательнее святой простоты.

— И все же, в ваших словах слышится совсем иное, чем лукавство и озорство.

Мы были на полпути к замку, когда в воротах появился всадник. Он быстрой рысью преодолел подъемный мост и, пришпоривая лошадь, устремился в противоположную от нас сторону к видневшейся вдалеке деревне. Мое сердце предательски подскочило в груди и болезненно сжалось до размеров булавочной головки. Я, не отрываясь, следила за удалявшейся фигурой и всей душой жаждала, чтобы всадник с растрепанными на ветру белыми волосами обернулся и увидел меня. В то же время я была так напряжена, что готова была сорваться с места и, бросив больного старика, без оглядки ринуться прочь, как можно дальше от столь манящего своими тайнами замка и ненавистного мне, но все же непреодолимо влекущего к себе, Дамьяна.

— Ты так вздрогнула, Роби, будто увидела привидение!

— А что у вас в Китчестере приведения гораздо активнее, чем в других частях Англии? И не только бродят ночью по замку, но и выезжают верхом на прогулку для поддержания спортивной формы? — шутливо спросила я, стараясь казаться равнодушной.

Старик выразительно хмыкнул. Он остановился отдышаться и прийти в себя. Каждый шаг давался ему с трудом. Я уже не в первый раз за это утро задалась вопросом, как в таком состоянии старик умудряется еще смеяться, шутить и поддерживать разговор.

— В умах арендаторов в последнее время мальчик, бесспорно, занял почетное место виновника всех мыслимых несчастий в округе, — заметил старичок, отдышавшись.

— Что даже переплюнул самого графа Китчестера?

— Легенда графа уже устарела. Людям требуются новые герои скандалов.

— А вы сами согласны с их мнением о Дамьене?

— Я никогда не буду согласен с тем, что исходит от светлых деревенских умов.

— По-моему вы слишком предвзято относитесь к здешним обитателям.

— Роби, за свой долгий век я наслушался столько белиберды, что имею право судить о степени развития интеллекта в нашем скромном обществе, — он сделал паузу, прерывисто кашлянул в носовой платок и им же вытер капельки пота, выступившие на лбу. — Поэтому, пока маразм не завладел моим мозгом, своему суждению я выражаю гораздо больше доверия, чем всем мнениям местных интеллектуалов.

— И каково же ваше авторитетное мнение о Дамьяне?

— Этот мальчишка далеко пойдет.

— До самой Австралии? — засмеялась я.

— Хе-хе, надо было сослать его туда еще в раннем возрасте. Может быть, к этому времени он уже перебесился и набрался бы уму разуму. Рудники и кандалы — хорошие учителя.

— Значит, вы все-таки считаете его преступником?

— Нет, упаси боже! И надеюсь, что мальчишка до этого не опуститься. Он вовсе не так плох, как хочет казаться.

— Разве? Не думаю, что найдется кто-то еще, кто согласится с вами.

— Узнаешь его поближе — согласишься!

— Не думаю, что…

— Ты, может, и не думаешь, а я думаю!

— Но…

— Достоинство девиц — редко думать или не думать вовсе. Поэтому судьбу их решают другие.

— Уж не хотите ли вы сказать, что решили за меня мою судьбу! — выпалила я на одном дыхании, не дав старику прервать меня.

— Я повторюсь: пути Господни неисповедимы…

Слова мистер Лемуэл произнес неразборчиво и тихо, давясь от подступившего сухого кашля. Усилия, какие употреблял он, чтобы поддерживать наш разговор, казалось, превышали его силы. Я заметила, что последние минуты дались ему особенно тяжело. Хоть он и крепился, стараясь выглядеть бодрым, но болезнь все больше одолевала его. Тяжелая одышка и хриплый кашель, которому конца не было, совсем измотали старика.

После приступа, стараясь по возможности придать своему лицу спокойное выражение, он произнес с меньшей, однако, против прежнего твердостью:

— Если говорить о Дамьяне, то мальчику нужно время, чтобы перебеситься и привыкнуть к другой для него жизни.

— Что это значит — другой?

— Там где Дамьян жил раньше вместе с матерью — он должен был делать все, чтобы выжить. Справедливость, честность, доброта и все другие красивости не слишком хорошие помощники в добыче куска хлеба и в каждодневной борьбе со смертью. Он слишком рано узнал взрослую жизнь, и не с самой ее лучшей стороны.

— Он жил в бедности, до того, как приехал к вам? — я была поражена этим открывшимся фактом, и сбита с толку, потому как, представляя заносчивое, высокомерное лицо Дамьяна, не могла поверить в это.

— Об этом поговорим потом, Роби! — осадил меня мистер Лемуэл, остановив тем самым поток одолевавших меня вопросов. — Я слишком устал, и уже не способен здраво мыслить. Вижу, вижу… хочется все узнать, но потерпи до следующей встречи.

Такая неожиданная концовка нашей беседы привела меня в полное замешательство. Я еле сдержалась, чтобы не высказать вслух своего возмущения, по поводу отказа старичка продолжить разговор. С другой стороны я злилась на себя за то, что не смогла спокойно выслушать своего собеседника и скрыть от него интерес к Дамьяну. Я ведь знала, что рано или поздно мистер Лемуэл заговорит о нем, и с трепетом ждала этой минуты, представляя, как буду хранить полное равнодушие и, ни капельки не волнуясь, слушать рассказ об этом неприятном, заносчивом типе.

Но теперь я поняла, что все эти мысли были попросту смешны. До сих пор предательское сердце отстукивает ритм конских копыт, а перед глазами встает беловолосый всадник, растаявший в утренней дымке. Даже те несколько секунд, когда он выехал из ворот и умчался вдаль, принесли мне мучительное волнение и тревогу. Безумно хотелось узнать о нем все, что только возможно!

Мы в молчании подошли к воротам и остановились на широком, растрескавшемся от сырости и времени подъемному мосту. Издали я не могла представить себе реальных размеров крепостной стены и ворот, но сейчас, стоя прямо перед замком, у меня захватило дух от их мощи. Неизгладимое впечатление произвели уродовавшие серый камень стен боевые шрамы, оставленные осадными орудиями. Местами эти выбоины были запорошены комьями грязи, а из трещин в каменной кладке пророс жухлый мох, отчего создавалось ощущение крайней ветхости. Прямо над нами на воротах крепился геральдический щит, заостренный сверху и с выступающими краями. С обеих сторон его поддерживали вырезанные в камне львы с веточками роз в зубастых пастях. Распустившийся бутон розы, покоившийся на двух перекрещенных знаменах, также являлся главной составляющей фамильного герба Китчестеров. Несмотря на то, что от времени цвета поблекли и потерлись, все еще можно было рассмотреть детали и прочитать заглавную надпись, выписанную строгими прямыми буквами: "Semper immota feles!".

— "Всегда непоколебимая верность!" — перевел мистер Лемуэл, заметив мой интерес.

— Это из-за Вильма Снежного и его преданности Вильгельму.

— Да, и семья никогда не нарушала своего слова. Ни один из монархов не мог усомниться в нашей верности.

Договорившись о следующей встрече и выслушав мои горячие пожелания скорейшего выздоровления, старик, опираясь на черную трость, поковылял к воротам. Но под низкими башенными сводами он остановился и обернулся ко мне. Между нами было небольшое расстояние, поэтому я отчетливо услышала его надтреснутый, каркающий голос:

— Нужно принять уроки, которые преподносит нам жизнь, и помнить их. Даже самое непроглядное настоящее может иметь светлое будущее. Так как обязательно что-то должно измениться в лучшую сторону, и жизнь войдет в новую колею.

Я не нашлась, что ответить на эти слова, но старичок и не ждал моего ответа. Он выдержал паузу и закончил еще более загадочно, чем начал:

— Вот увидишь, Роби, перемены не за горами…