Из зеркала на меня смотрит заспанная тетка неопределенного возраста и отчаянно зевает. Добрый день! Между прочим, первый для меня рабочий день в этом году.

Кофейные зерна шевелятся в пачке, перебирают лапками – не хотят падать в железное нутро кофемолки. Самое главное с утра – чашка крепкого кофе, она помогает проснуться. Завтрак вовсе не обязателен, главное – бодрость духа. Я готова к новым свершениям! Я готова и бодра! Вот только выпью чашку кофе, проснусь – и бодра.

Старая кофемолка злобно жужжит, подергивая белым шнуром, как хвостом кошка. Турка и вовсе антиквариат, скоро за нее будут давать большие деньги на аукционе. Она у меня еще со студенческих времен.

Из спальни послышалось жалостливое:

– Мама! Неси меня….

Это означает, что ребенок проснулся, надо подойти к кровати, он схватится маленькими цепкими ручками за мою шею, а ногами – за талию, я поволоку его в большую комнату и включу мультик, который идет в это время на развлекательном канале. У маленького барина свои рецепты пробуждения.

Антон по утрам бодр. Впрочем, это всего на пару часов. Потом он впадает в свое обычное состояние блаженной полудремы и пребывает в нем до самого вечера.

– Маша, я сегодня задержусь, – как бы невзначай бросил муж, – договорись с Кристиной, чтобы забрала Гришку из сада.

Кристина – это Гришкина няня. Воздушное томное созданье двадцати лет, студентка педагогического университета. Она часто занимается с Гришкой по вечерам, испытывая на нем полученные днем знания. Иногда Гришкой занимается бабушка, но она у нас человек занятой, несмотря на возраст – общественный деятель. В районной ячейке добровольного общества пенсионеров-педагогов моя свекровь сублимирует нерастраченную энергию в страстные выступления на собраниях бывших учителей и сутяжничество с районной управой.

– Что-то на работе? – поинтересовалась я, а в груди зашевелились недобрые мысли на букву А.

– Нет, договорились встретиться с Саней. Посидеть, поболтать. Давно не виделись, – ответил муж.

И ни один мускул не дрогнул на его лице.

Неожиданно началась весна. В один день застучали крупными каплями по нижним балконам толстые сосульки, осел виновато, почернев от грусти, снег. Солнце бешено забило лучами в лицо. Если бы не проклятый насморк и не Антоново «задержусь после работы», то настроение было бы хорошим.

У метро «Маяковская» дивный запах свежей выпечки. К дороге выкатили будку с пирожными, пиццей и пирожками. Пышная улыбающаяся тетка в белом накрахмаленном чепце торгует слойками.

– Берите с мясом! Они вкусны-е-е-е-е… – подмигивает мне свысока, из маленького окошка.

Я придирчиво изучаю ассортимент. Слойка с печенью, слойка с малиной. С ананасом и с изюмом. С домашним творогом. Нет, пожалуй, к парочке киви, которые дозрели на шкафу и теперь едут со мной на работу, больше всего подойдет…

– Дайте слойку с лимоном.

Тетка радуется, берет полными пальцами в золотых кольцах длинную, как язык лошади, слойку, по бокам которой блестит лимонный джем, и торжественно вручает мне:

– Приятного аппетита!

И вам, и вам… Поди целый день эти слойки лопает, судя по формам.

Моя непосредственная начальница в «Гале», выпускающий редактор, – рыжеволосая дама лет сорока, с востреньким носиком и тревожными зелеными глазами, пьет большими глотками холодную воду на редакционной кухне:

– Маша, вас в детстве часто ругали?

– Нет, почти никогда.

– Тогда вам будет здесь нелегко. – Поставила пустой стакан в мойку и вздохнула: – Сусанна Ивановна определила вам восемь полос. Это много, Маша, очень много. Приступайте немедленно.

Мне достались рубрики «Путешествие», «Гороскопы», «Народная медицина» и слезливый рассказ о психологических проблемах с комментариями.

В небольшой комнате, где размещалась редакция еженедельника «Галя», сидели пять редакторов, верстальщик-дизайнер и два корректора. Каждому работнику положен стол, компьютер, лоток для бумаг и канцелярский набор в черном стакане на крутящейся ножке. «Галя» – часть большого издательского дома, которым руководят немцы. Хорошая репутация, хорошая зарплата, сносный социальный пакет. Порядок и чистота: влажная уборка два раза в день. На стол можно поставить одну фотографию и на компьютер посадить одну игрушку – не больше! Об ограничениях в тематике фотографий и игрушек на бумаге, которую мне дали подписать, ничего не сказано. Значит ли это, что я могу поместить в рамочку откровенное «ню», а на монитор водрузить небольшой дилдо?

Редакторицы приветливые, улыбаются, глаз меж тем от мониторов не отрывают, стучат по клавиатуре беспрерывно, как заведенные, выдают на-гора тексты. Останавливаться нельзя: завалишь сроки. Откуда же у них столько мыслей? Или они совсем не думают, когда пишут? Смогу ли я так же, как они?

Воображение нарисовало живую картинку позорного изгнания с работы за профнепригодность. Сусанна Ивановна в картинке кричала нецензурно, выпускающая Марина скорбно качала головой, Надюха пугливо пряталась под столом…

Я принялась за текст неизвестного автора, куцый и корявый, с массой смысловых и словесных повторов, без логики и чувств, но главное – абсолютно неинтересный. Страстно захотелось курить, впервые за пять лет, что я рассталась с этой пагубной привычкой.

– Фигня, – сказала Надюха, выслушав мои стенания и смачно затягиваясь сигаретой, – привыкнешь. Просто перепиши текст и все. От начала до конца, от первой буквы до последней.

– Я не успею! Восемь же полос…

– Успеешь, куда денешься, – возразила Надька. – У тебя другого выхода нет.

Надюха курирует полосы про моду и красоту, она на них собаку съела. Пишет все за полчаса, а потом сидит и с озабоченным видом читает эротические сайты. Сегодня пришла в полосатых зебрячих гетрах. Милитари-джинсовая юбка, короткие сапожки на тонком каблуке и эти гетры до колен в черную и белую полоску. Красота… Целый день все: мужчины и женщины, вне зависимости от возраста и ориентации – смотрели на Надькины ноги. Несчастные охранники перестали охранять – ждали, когда Надька пойдет курить, чтоб еще раз хоть одним глазком взглянуть на ее гетры.

– Не волнуйтесь так, Машенька, – прошептала мне на ухо Лидочка, редактор больших рассказов и маленьких страстей. – На вас же лица нет…

Лидочка сидит слева, печатает вслепую, время от времени грустно поглядывает на часы, отпивает глоток минеральной воды из пузатой кружки с коровами и возвращается к тексту.

– Лида, а вы давно здесь работаете? – тихонько спрашиваю я.

– Ох… Давно… И все на рассказах про любовь… И до этого, в другом журнале, тоже – про любовь. Я могу писать по три рассказа в день. И все про страсть, про нежность, измену и чудесное воскрешение чувств.

Лидочка строго смотрит на фотографию, которая стоит у нее на столе. Оттуда ей улыбается мужчина лет пятидесяти с благородной прибалтийской сединой, две молодые женщины в одинаковых блузках и трое лопоухих мальчишек. Это Лидочкина семья – счастливая и скучная На подоконник со стороны улицы приземлился воробей и страстно зачирикал. Повертел маленькой серой башкой, клюнул стекло, выругался и улетел. Весна наступает. Все хорошо, если бы не этот ужасный текст.

Следующие три часа я провела в полном бреду, переписывая авторский оригинал.

– Нда…. – мрачно сказала Марина, дочитывая мой шедевр. – Это совсем не то, Маша, совсем не то.

Холод подступил к больному горлу. Заплакали в сумке забытые киви.

– Какая у вас задача, Маша?

– Написать о путешествии в Гренландию.

– А вы что сделали?

– Написала…

– Я вижу, что вы забили бумагу буквами. Это не главное. Вы должны поднять настроение нашей читательнице. Чтобы она прочитала ваш текст и возрадовалась.

– Но я не была в Гренландии…

– Это не имеет значения, я тоже не делала подтяжки на бедрах. У читательницы, Маша, должно возникнуть ощущение, что она побывала в Гренландии, понюхала вечную мерзлоту, купила гренландских сувениров и отобедала в недорогом (подчеркиваю – недорогом!) местном ресторане. Наша «Галя» небогата, но ей тоже хочется путешествовать и получать от этого удовольствие. А вы что пишете? Смотреть нечего, погода ужасная, без знания языка чувствуешь себя идиотом, а цены зашкаливают. Все переписать, Маша, все переписать… – Марина поправила очки и посмотрела на меня как на незнакомого покойника – с легким сожалением, но без жалости. – И еще. Знаете, что самое главное в нашем деле? Заголовок. Что у вас? «Холодное обаяние ледяного острова». Сусанна Ивановна это зарежет сразу, без объяснения причин. Садитесь, Маша, и конспектируйте.

Я послушно взяла ручку и листок бумаги.

– В заголовке должно быть не менее было четырех слов, одно из которых – обязательно глагол. Слова должны быть эмоционально окрашены. В заголовке нельзя использовать слова из названия рубрики, подзаголовков и выносов. Ни в коем случае не должно быть негативного оттенка. Холодный, ледяной – это не пойдет. Никаких пошлостей или затертых метафор. Никаких заумных слов вроде «инфантилизм», «тандем», «завуалированный»… Так, что еще… Нельзя слишком сложно. Но нельзя и слишком просто. И никаких «добрых советов», «простых шагов» и тому подобных клише. Понятно? Вопросы?

– А что же остается?

– Думайте, Маша, думайте. Может, чего и придумаете, – голосом, полным безнадежной усталости, закончила обучение Марина. – На хороший заголовок уходит половина времени, которое вы тратите на работу с текстом.

– Фигня, – сказала Надюха, затягиваясь сигаретой. – Это только кажется, что кошмар. Это еще не кошмар, поверь мне.

– Может, мне самой уйти, пока не опозорилась окончательно?

– Ни в коем случае! Нас… это… а мы – крепчаем, – воинственно подняла Надька палец вверх.

Охранник оглянулся на нелитературное выражение, заметил, что источник в сексуальных гетрах, и улыбнулся.

– Ишь… Смотрит… – высокомерно кивнула в его сторону Надюха. – И так целый день! Весна в ребро вступила.

Мурлыча, подошла сильно беременная кошка. Томно сощурила глазки, потерлась о Надькины гетры. Хвост трубой, коготками перебирает, вся такая нежная и податливая. Видно, еще молодая и глупая. Воплощение женского идеала. О такой жене, я думаю, мечтает каждый мужчина, хотя не все признаются.

В коридоре возле принтера стоит кофейный автомат. За десять рублей можно приобрести пластиковый стаканчик кофе, чуть лучше растворимого, но значительно хуже того, что я варю по утрам в турке.

Автомат сопровождает свои действия немецкими надписями. Я хоть немецкого языка и не знаю, но чувствую: машина врет нещадно. Во-первых, недоливает ровно полстакана, во-вторых, пишет без стесненья: «мит зукер». Ежу понятно, что обещает добавить сахару. Я заглядывала во чрево, чуть нос в дыр у, откуда льется напиток, не совала – фиг! Не сыпет она сахар! Есть и кнопка «Экстра зукер», что, я уверена, означает «еще сахару», но, ясен пень, что это тоже полный обман.

За борьбой с кофейным автоматом меня застал Дениска, верстальщик «Гали». Дениска большой, домашний и молодой. Усами и глазами похож на кота, торсом – на штангиста. К женскому коллективу снисходителен, хотя половина дам ему в матери годится.

– Вы его пристукните, пристукните… – улыбаясь в усы, посоветовал он мне.

– А если он плюнет на меня недолитым в стакан кофе? – спросила я, недоверчиво глядя на вражескую машину.

– А вы его легонько, – вот так. – И шарахнул в железный бок агрегата.

Автомат затрясся, задрожал, обиженно квакнул и выдал тонкую жидкую струйку кофе на добавку.

– Спасибо, Денис, – говорю, – а чтоб сахар добавил, что с ним сделать нужно? По верху треснуть или погладить шнур?

– Ну, вы скажете тоже, – карие глазки Дениски маслянятся ласково, – шнур погладить… Он сахар сразу дает, он его смешивает еще там, внутри…

В этот момент послышался странный дребезжащий звук. Еще секунда – легкий треск… и, пролетев в миллиметре от моего носа, на принтер упала толстая кузнечикообразная тварь, точь-в-точь как в фильме «Звездный десант». Я взвизгнула и скакнула вбок, расплескав горячий кофе на пол.

Дениска радостно засмеялся.

– Что это? – прошептала я, глядя в мутные глаза чудовища.

– Маша, не бойтесь, это сверчок.

– Кто?

– Ну, который жил у папы Карло…

– А почему он оттуда съехал? Жил бы себе у рисованого очага.

Какой к чертям папа Карло, эта жирная тварь – из фильма ужасов, а не из детской сказки.

Я припомнила, что, когда утром зашла вместе с Мариной на редакционную кухню, обратила внимание на мелодичное, почти сказочное, стрекотание. И я представила себе милейшее существо, маленькую незаметную букашку, которая поет от переполняющей ее душу нежности. И каково же разочарование! Вместо скромной певучей мушки – лоснящееся чудище со светло-зелеными кишками, которые просвечивают по бокам, и вывернутые кверху коленками мерзкие лапы-щупальца.

– Маш, их тут много, – предупредил Денис, – вы должны быть готовы к появлению сверчка в самый неожиданный момент.

– Спасибо, что предупредили. Но не знаю, смогу ли я быть готова. Особенно в самый неожиданный…

Следующие четыре часа я провела в полной прострации, пытаясь переписать текст о Гренландии.

Интернет выдавал весьма противоречивую информацию о ценах и погоде, сведений о северных странах было позорно мало, попытка создать эффект присутствия заканчивалась ужасающими фразами вроде «куда ни кинь глаз…» и «на всю жизнь запомню гостеприимство местных жителей». Гренландцы в моем сознании превратились в злобных троллей с зелеными мордами и крючковатыми носами, все как один – в эскимосских шубках и каждый – в обнимку с жирной нерпой. Голову крепко обнял тугой обруч головной боли.

– Фигня, – сказала Надюха, перекинув сумку через плечо, чтобы было удобнее прикуривать сигарет у, – не мучься, сделаешь все. Завтра. Сегодня рабочий день закончен. Пока!

Она помахала охраннику сигаретой, нарисовала в воздухе дымное сердечко и ушла, величественно вышагивая в своих зебрячих гетрах.

Все, хватит! Завтра скажу, что не могу, не умею, не получилось. Я вздохнула, погладила беременную кошку, которая пришла мурлыкать и тереться о ноги, и пошла в редакцию за вещами, завернув предварительно в туалет.

Общая входная дверь, мальчики налево, девочки направо. В мужском кто-то копошится. В женском свободно.

Легкое журчание воды настроило на благодушный лад. Я задумалась о вечном, о смысле жизни, о том, надо ли вообще женщине работать. И в эту секунду на меня откуда-то, извините, снизу, прыгнуло это! Чудовище из «Звездного десанта», жирная большеротая гадина с выпученными глазами и мясистыми ляжками. Эффект неожиданности был столь силен, что я заорала благим матом, вскочила и пулей вылетела из кабинки. Хлопнула дверь, запели железные петли.

Возле умывальников я перевела дыхание. Сердце отчаянно колотилось, руки тряслись, колготки перекрутились, юбка сбилась набок, поджавшись с испугу левым краем под пояс.

– Хай! – послышалось радостное и до боли знакомое.

Я ошалело повернулась на голос. У мужской половины стоял улыбающийся Ганс. Ганс из Гольхема. Сначала я его даже не узнала. Мой немецкий друг был в костюме и галстуке, начищенные туфли блестели, улыбка обнажала совершенно одинаковые белые зубы.

Белая горячка!