На следующий день после встречи с Пазухой мы с Сёмой проходили мимо дома, где живёт Параскевич. И вот видим: из парадного выбегает Борька, Алёшкин брат, а за ним Алёшка. Алёшка догнал Борьку и так шлёпнул его между лопатками, что какая-то птица на заборе громко закричала, вспорхнула и улетела за крыши. Потом началась смешная драка. Борька и Алёшка так старались, что ой-ой-ой! И ещё неизвестно было, чья возьмёт. Сёма хотел их разнять, но один Параскевич нечаянно ударил его локтем в живот, а другой дрыгнул ногой перед самым его носом. Сёма едва успел отскочить. Хорошо, что из парадного выбежала мать Параскевичей.

Она оттащила Борьку от Алёшки, пригладила Борьке чубчик, поцеловала его и повела в парадное. Борька хоть и четвероклассник, а не ревел, вид у него был даже довольный; Алёшка возмущённо смотрел им вслед.

— Вот это да! — сказал Алёшка. — Он мне набил шишку, а она его целует.

Я достал из кармана пятак и приложил к Алёшкиной шишке над глазом. Алёшка прижал пятак пальцем, и вижу — Параскевич плачет.

— Она меня уже не любит, — сказал Алёшка. — Сегодня она Борьке дала больший апельсин и сказала ему пять раз «сынок», а мне всего два раза.

— Алёшка, — сказал я, — меня дома никто не любит, но я же не плачу.

— Ничего ты не понимаешь! — сказал Алёшка. — Раньше она меня больше любила, но Борька начал обыгрывать меня в шахматы. Вчера он выиграл у меня турнирную партию, а сегодня три партии подряд выиграл дома. Всё! Я больше не вундеркинд.

Мы с Сёмой попробовали его утешить, но где там… Алёшка всхлипывал и причитал:

— Ну как мне теперь жить?! Ну как?! Они мне каждый день говорили, что я необыкновенный; у них были слёзы на глазах, когда они на меня смотрели, а теперь оказалось, что я не вундеркинд!

— Алёшка, — сказал я, — да плюнь ты на всё это! Давай с нами строить ракету. У нас уже проект есть.

— Да? — сказал Алёшка. — Так это просто: взял и построил! Где мы возьмём материалы? Из чего строить, у вас есть? Вон нам в кухне надо пол переложить, так в домоуправлении нет досок. Ты просто ребёнок, Лёня. Думаешь, всё так просто.

Он больше не хотел со мною говорить. Он сидел на ступеньке у входа в парадное и сокрушался, что уже не вундеркинд.

Подумаешь, несчастье!

— Пошли, Сёма! — сказал я.

Параскевич всё же нас окликнул.

Мы обернулись — он бежал к нам изо всех сил.

— Я хочу посмотреть ваш проект, — сказал он.

Мы повели его к Родионову. Толик сидел в саду. Он сходил в дом и принёс проект. Алёшка взял в руки лист и сразу же заважничал.

— Да разве это проект! — сказал он. — Это бумажка, и больше ничего. Вы даже не знаете, что такое проект, а хотите лететь в космос. Должны быть строгие расчёты, чертежи…

— Так это же ещё не окончательный! — сказал я. — Мы ещё будем дорабатывать. Ты что думаешь, один ты соображаешь?

— Ну ладно, — сказал Алёшка, — рассказывайте.

Толик начал рассказывать, но Алёша топорщил губы, пожимал плечами, улыбался. Толик покраснел, запнулся. Тогда я сам взялся рассказывать. Но Алёшка не дал мне кончить.

— Олухи! — закричал он. — Три дурака сразу! Ваша ракета может лететь только от солнца. Как же вы вернётесь на Землю?

Он повернулся и пошёл, а мы так растерялись, что даже ничего ему вслед не сказали. Толик сидел на траве совсем расстроенный.

— Толик, ты что? — спросил я.

Но он молчал.

Мне хотелось избить Алёшку. Чтобы не топорщил губы. Чтобы не посмеивался. Так у нас всё было хорошо — и вот на тебе!

— Сёма, — сказал я, — посиди возле Толика, — и побежал на улицу.

Наверно, я тогда плохо соображал. Ведь Параскевич был прав. Так за что же его бить? Но мне хотелось его побить, и всё!

И вот вижу: Алёшка бежит мне навстречу.

— Лёня! — крикнул он. — Лёня, какой же я олух! Ведь в средние века умели на парусниках плавать против ветра!

Он подпрыгнул, обломил с клёна веточку и начертил под деревом солнце и ракету.

— Смотри, — сказал он, — корабль не сможет летать против солнца, но если хорошо разработать систему управления, то можно будет лететь наискось. Вот так:

— Бежим к Толику, — сказал я.

В тот день мы попробовали сделать новый чертёж «Бабочки». Мы прикололи бумагу к чертёжному столу Толикиного отца. Мы ходили вокруг стола, садились за стол; мы очень много говорили: и сразу все, и по очереди — все без толку. Параскевич доказывал, что он знает, как составляются проекты, но ничего он не знал. Толик сказал: «Надо у папы спросить». Но отец его был в командировке. Так мы ничего и не сделали.