На следующий день в школе мне всё время хотелось смотреть на Хмурую Тучку, и на уроках я часто оборачивался. Вот пришла к человеку любовь. Что ты скажешь! Раз уж такое случилось, надо написать Тучке письмо. Но что я ей напишу?

После занятий мы с Сёмой занимались в спортзале. Я всё время думал о Тучке. Я прыгал через козла, бросал мяч в корзинку, лазил по канату, а всё же ни на минуту не забывал, что мне надо решить, как быть. Я люблю тебя, Хмурая Тучка, но я отказываюсь от тебя во имя дружбы с Сёмой. Так и будет!

Я разделался с этой мыслью, и мне стало легче. Но когда я распрощался с Сёмой и шёл домой, я почувствовал, какой я несчастный. Я буду о тебе помнить, Хмурая Тучка, всю жизнь. И, как знать, может, память о тебе вернёт мне силы, когда я, усталый и потерявший надежду, буду пробираться сквозь дебри далёкой планеты в поисках нашего корабля.

Я так размечтался, что прошёл мимо своего дома. А ещё посмеивался над Корольковым.

Дома я сел писать Тучке письмо. Я закончил его так: «Я люблю Вас, Хмурая Тучка, но во имя дружбы с Сёмой я от Вас отказываюсь. Будьте счастливы».

Я решил отнести письмо Тучке домой, мне хотелось, чтоб она узнала о моём решении немедленно.

Я всё проделал очень здорово. Мне открыла дверь Тучкина мать, и я попросил её позвать Тучку. Но только она ушла в комнату, я положил письмо за порог и убежал. Была суббота. В понедельник я увижу Хмурую Тучку. Что она мне скажет? Я всё время думал об этом. А зачем было об этом думать? Я ж отказался от Тучки; теперь уж всё равно, что она скажет. И всё же я думал об этом. Мне хотелось, чтоб понедельник наступил поскорей.

Но до понедельника время тянулось долго. Столько всего произошло…

Когда я вернулся домой, всё наше семейство обедало в кухне.

Мама спросила:

— Ты куда это исчез? Почему не обедал?

Я сел обедать. И вот слышу: за столом говорят о том, что молодые завтра пойдут в загс регистрироваться. Вот как быстро время пролетело. А я ещё ничего не сделал, чтобы помочь учителю танцев.

— Ты чего такой? — спросила мама. — В школе всё в порядке?

— А ну тебя! — сказал я.

— Уходи из-за стола! — сказал папа.

Я ушёл. Мама принесла мне поесть в мою комнату. Она сказала:

— Легче всего нагрубить матери.

Я не стал есть и убежал на улицу. Не верят мне — не надо! Я что-нибудь придумаю.

Я пошёл к Родионову. Алёшка и Сёма были у него. Толик сказал:

— Хорошо, что ты пришёл. Мы договорились проводить испытание на пилота.

Испытание мы проводили в парке.

Уже все деревья стояли голые, и только на дубе неподалёку от скамейки, на которой мы сидели, ещё держалась листва. Она шелестела, как бумага, и была совсем мёртвая. Жёлтая трава по сторонам от аллеи прилипла к земле от дождей и ветра.

Всё на нашей планете идёт по расписанию. Такая дисциплина, что ой-ё-ёй! А я вот человек недисциплинированный. Ничего не могу поделать со своими ногами. Только я сел испытываться, как почувствовал, что им очень хочется подрыгать. Я представлял себе, что веду корабль, ориентируясь по звёздам, поворачивая ручки управления, но моим ногам до этого не было никакого дела. Им бы только дрыгать. Минут через десять я уже не мог их удержать.

Я встал со скамейки. Я уже видел, что не гожусь в пилоты. Но вот здорово: когда я встал, оказалось, что я уже знаю, что мне делать завтра. Придумал!

Толик тоже скоро провалился. Он увидел собаку и закричал: «Кутя, Кутя! Кутя!» Собака завиляла хвостом, а Толик опомнился и вздохнул.

Зато Алёшка и Сёма просидели, наверно, с полчаса и не шелохнулись.

— Ладно, вставайте, — сказал я. — Будете по очереди вести корабль.

— Пустяки, — сказал Алёшка. — Когда играешь турнирную партию, сидишь четыре часа подряд.

— Или когда делаешь уроки, — сказал Сёма.

Домой я вернулся к ужину. За столом сидел коммерческий директор. Ну прямо как член семьи: пиджак его висел на спинке стула, а сам он сидел облокотившись, и вид у него был такой довольный, что просто загляденье.

Все говорили о том, что ещё надо купить к свадьбе и кого ещё пригласить. Мила вспомнила, что забыла пригласить какую-то Верочку Шостак, и побежала к телефону звонить ей. Я жевал колбасу, сыр, прихлёбывал чай и еле удерживался, чтобы не засмеяться. Ну, посмотрим! Он небось думает, что я уже сдался. Учитель танцев — вот кто будет Милиным мужем!

Коммерческий директор ушёл вскоре после ужина; я после его ухода сидел на диване, читал, следил, чтобы мои ноги вели себя как следует, и ждал, когда в доме все уснут. Мои ноги несколько раз пробовали подурачиться, но я их крепко прижимал одну к другой. Я прочёл всю поэму «Кавказский пленник» и после этого почувствовал, что они сдаются. Они уже больше не своевольничали. То-то же!

В первом часу ночи я на цыпочках прошёл в комнату, где спала Мила. Нелегко было в темноте найти её паспорт. Он оказался в шкатулке, куда Мила складывала письма. Спи, сестра. Я знаю, ты будешь говорить, что я самый гадкий человек на свете, но я так поступаю, потому что люблю тебя. Я постоял, послушал, как она дышит. Но она как будто что-то почувствовала и беспокойно зашевелилась.

Я вышел, аккуратно затворил дверь и ушёл в свою комнату. Я забросил Милин паспорт на шкаф.

В ту ночь мои мысли не давали мне заснуть. Сколько их мелькало в голове, окаянных! Они поворачивались то одной стороной, то другой, то брались за руки и кружились в хороводе, то начинали кувыркаться, как акробаты. Я начинал обдумывать какую-нибудь одну, а они всей гурьбой бросались к той, которую я выбрал, и всё перепутывали. Я их выстроил в одну шеренгу и начал обдумывать ту, что стояла справа, самую окаянную. Это была мысль о том, что мне делать, если дома догадаются, что я стащил паспорт. Но только я принялся за эту мысль, как опять налетели другие: о Хмурой Тучке, о Миле, об учителе танцев, о моих ногах, о космосе — да сколько же их!

В общем, я понял, что так с ними не сладить. Я решил дать им волю и подождать, пока они устанут. Ну и мельтешили же они! Ну и выделывали финты! Я накрыл голову подушкой.

Но наконец они выдохлись, попадали в изнеможении, а я взял самую важную и додумал.

Вот что я решил. Буду держаться до конца, ни за что не верну паспорт!

Мне сразу стало легче. Я ещё хотел подумать о том, как мне сказать учителю танцев, что я хочу ему помочь, — он завтра придёт. Но на эту мысль у меня уже не хватило сил. Я решил додумать её завтра. Ух… Не легко всё же быть мыслящим человеком.