Темный свод языческого храма, Склад и неусыпная охрана. Цепь, ее несобранные звенья. Зрительная память, память зренья… Тайный склад и строгая охрана. Полотно широкого экрана. Магниевых молний озаренья. Зрительная память, память зренья… Но — и полотно киноэкрана и — незаживающая рана, и — неутихающая мука повторенья пройденного круга. О, необъяснимое стремленье на мгновенье выхватить из мрака берег, одинокое строенье, женский профиль, поле, край оврага, санки, елку, нитку канители, абажур за шторкою метели, стеклышко цветное на веранде, яблоко зеленое на ветке… Память зренья, своеволье, прихоть, словно в пропасть без оглядки прыгать, без конца проваливаться, падать в память зренья, в зрительную память, и копать под черными пластами, в памяти просеивать, как в сите, слыша, как под черными крестами — откопайте! — просят — воскресите!.. Я копаю, день и ночь копаю, осторожно почву разгребаю, на лопату опершись, курю. — Бедный Йорик! — тихо говорю.