И вот, я завершил свой некий труд, которым завершился некий круг, я кончил книгу и поставил точку. И тут я вдруг, — хоть вовсе и не вдруг — как раз и вспомнил эту Вашу строчку, Арсений Александрович, мой друг (эпитет «старший» не влезает в строчку, не то бы я сказал, конечно, старший — Вы знаете, как мне не по душе то нынешнее модное пижонство, то панибратство, то амикошонство, то легкое уменье восклицать «Марина-Анна, о Марина-Анна», не чувствуя, что между "М" и "А" рокочет "Р" и там зияет рана — горчайший знак бесчисленных утрат), Арсений Александрович, мой брат, мой старший брат по плоти и по крови свободного российского стиха (да и по той, по красной, что впиталась навечно в подмосковные снега, земную пробуравив оболочку), итак, зачем, Вы спросите, к чему я вспомнил эту Вашу строчку? А лишь затем — сказать, что Вас люблю, и что покуда рано ставить точку, что знаки препинанья вообще — не наше дело, их расставит время — знак восклицанья или знак вопроса, кавычки, точку или многоточье. Но это все — когда-нибудь потом, и пусть, кто хочет, думает о том, а мы еще найдем, о чем подумать. Позвольте же поднять бокал за Вас, за Ваше здравье и за Ваше имя, где слово «Арс» — искусство — как в шараде, соседствует со словом «сень», напоминая отзвук потрясений, стократно повторившихся в душе, за Ваши рифмы и за Ваш рифмовник, за Ваш письмовник и гербовник чести, за Вас, родной словесности фонарщик, святых теней бессменный атташе, за Ваши арфы, флейты и фаготы, за этот год и за другие годы, в которых жить и жить Вам, вопреки хитросплетеньям критиков лукавых, чьи называть не станем имена. Пускай себе. Не наше это дело.