Андрей ЛЕВКИН

СТАРИННАЯ АРИФМЕТИКА

Фантастический рассказ

Восемь плюс восемь - шестнадцать,

плюс тот, кто считает.

Х у л и о К о р т а с а р

Жил человек, одинокий, как его зубная щетка. После того, как в доме произвели капитальный ремонт, у него не осталось даже соседей, - квартиру, до этого коммунальную, перегородили кирпичной стенкой, и на его долю достались комната, в которой он жил до разгораживания; санузел, оборудованный в части прежнего коридора и кухня, бывшая ранее чуланом, в котором теперь прорезали окно, установили газовую плиту и провели воду. По своему характеру человек он был скорее меланхоличный, нежели деятельный, поэтому еще около года кухня простояла в своем прежнем, чуланном виде.

Наконец он принялся за ремонт. Разгреб мусор (еще строительный), побелил потолок, выкрасил в зеленый цвет стены, прибил к одной из них полку белого цвета и, войдя во вкус, извлек из подвала старый и обшарпанный набор жестяных банок (большие для круп, для специй - меньшие), набор ему решительно не нужный, но который, выкрасив в красный, алого оттенка цвет, он расставил на белой полке, прикрепленной к зеленого цвета стене. Он, наконец, купил нормальные стулья и стол, покрытый зеленым же пластиком, и сидел теперь лицом не к замызганной неизвестного цвета, но к свежей, ярко пахнущей краской стене.

Ну вот. Вечерами он теперь сидел носом не в обшарпанную стенку, но в свеже-зеленую, ну и что?

Как-то раз проходя по городу, он увидел сквозь витрину магазина, торгующего книгами по искусству, репродукцию, в магазине продающуюся. Крупную, четкую, свежую, составленную из зеленого, белого, синего и красного цветов, по тону своему хорошо подходившую к кухне. Зеленый, красный, белый и синий цвета составлялись в изображение старинной баталии, фиксируя момент ее зарождения в противостоянии двух цепочек людей, обряженных в архаично-яркие боевые одежды.

Синяя цепочка и красная цепочка, зеленая трава, светлое, едва голубое небо. Автор картины, равно как и дата ее создания - останутся неизвестными, поскольку эти анкетные, проставленные на белой рамке репродукции, данные отправились в мусорник вместе с отрезанной ножницами рамкой; сама же картина была помещена, приклеена на кухонную стену.

Картинная плоскость разбивалась пополам диагональю из левого нижнего в правый верхний угол, цвет правого нижнего угла был преобладающе красный с вкраплениями белого, что соответствовало цветам формы (красный верх, белый низ) полутора десятка человек, которые, оставив за спинами несколько небольших строений, вероятно - окраинные здания города или форпост, образовали выпуклую линию обороны, расположившись вдоль невысокой насыпи, на которую, относительно диагонали симметрично, из левого верхнего угла надвигался строй атакующих. Атакующие были одной двухцветной (синий верх, белый низ) полосой, без лиц и видимых жестов: шеренга их была еще далеко, возле самого леса, от линии обороны метрах в трехстах.

Итак, жизнь человека переменилась. Теперь за едой или чаем он уже не пялился в стену или в страницу обеденной, вечно пребывавшей на кухонном столе книги, из которой за все время он прочел не более десяти страниц, содержания которых не помнил и переворачивал не по прочтению, но по возникшему желанию страницу перевернуть. Теперь он разглядывал картину.

Смотреть на нее было приятнее при дневном свете, когда две небольшие армийки сходились радостно, исполненные детского энтузиазма игр в войну: блестели глаза, зубы и шпаги, а потешные их мундиры интенсивно излучали яркие цвета. К вечеру же они уставали, лица их в электрическом освещении казались серыми, стояли они нетерпеливо, собираясь вот-вот разойтись по домам, рука у человека, находившегося в центре укрепления, шла уже не вверх, но устало опускалась; тем не менее, глядеть на картинку приятно было и вечером, внимательно продолжая изучать не фигурки, но яркие краски.

Когда же глаз привык к цвету, и тот перестал удивлять своей свежестью, настал черед разглядыванию полутора десятка фигур в красных мундирах, оружия, принадлежащего каждому из них, двух с половиной домиков за ними, петуха на заборе, двух поселян поодаль, синего строя у леса, приходя через это разглядывание к пониманию сути и смысла скорого боя, не потешного - как оказывалось, но более чем неравного. Число защитников не составляло и пятой части от числа нападавших - этого синего, однообразного в повадках, вооружении и намерениях строя; в то же время на лицах защитников не читалось и намека на какое-либо единодушие, зато вдоволь было испуга и оторопи; на дюжину их, не считая барабанщика и какого-то совсем еще мальчика, не вооруженного ничем, хорошо если приходилось пять ружей, остальные же - лишь при холодном оружии, да и то скорее декоративном, парадном.

Теперь было понятно, что центральная, с поднятой рукой, фигура среди защитников выдавала уловки художника по части установления центра композиции - незачем указывать на очевидное, что же до возможного призыва перейти в опережающую вылазку - эта мысль была просто несерьезна. На подкрепление занявшие оборону рассчитывать не могли - ни одна голова не была повернута назад. Они смотрели куда угодно: вперед, друг на друга, на небо, на оружие, но назад - никто. Что до пары простолюдинов, то они, первоначально казавшиеся испуганными, обнаруживали теперь алчную заинтересованность и, склонившись друг к другу, перешептывались, точно обсуждая план будущего мародерства.

С течением времени люди в красном утрачивали свою усредненность и анонимность, так, например, человек, который первым вскинул свое, с коротким прикладом ружье и целился в сторону надвигающейся шеренги - стоял он третьим слева - имел какое-то краткое, не более чем четырехбуквенное имя с единственной в нем гласной; слева цепочку замыкал человек, который отрешенно улыбался, разглядывая, а вернее - созерцая свое оружие, словно он попал сюда случайно и не вполне понимает, что нужно делать этим заостренным металлическим прутом. Прическа ли тому причиной, рассеянная ли, неделовая улыбка его или просто возраст (смотрящему на него он приходился ровесником), но выглядел он по-теперешнему, словно актер, и не в игре, но в перерыве съемки.

Люди в красных мундирах выбежали, похоже, из большего из двух находящихся за их спинами домов, где обедали или пили вино и играли в карты; выбежали они, застигнутые врасплох, о чем свидетельствовала их не приведенная в порядок одежда. Практически на картине был зафиксирован последний момент покоя, может быть, уже менее секунды оставалось до первого выстрела, может быть, был нажат уже курок, и пуля уже шла по стволу, потому что вскинувший ружье (третий слева среди защищающихся) вознамерился с помощью одного этого выстрела, одного его звука, очнуться от наступающей толпы, как от дурного сна.

Здесь история ненадолго прерывается, связано это с отлучкой хозяина, который по своим служебным делам около недели провел вне дома.

Теперь он выходит из-под душа, чистый и блаженно-невменяемый идет на кухню, наливает в стакан настоявшийся чай, в ушах его продолжается колесный перестук, он глядит на картину, радуется, что приехал и, отпивая очередной глоток, обнаруживает облачко дыма над ружьем, которое держит в руках человек с кратким именем, громадным носом и черными вьющимися волосами (все они, в красных мундирах, за исключением разве что растерянно улыбающегося светловолосого, который за прошедшее время так и не научился обращаться со шпагой, все они имели преувеличенно резкие черты, что, понятно, облегчало работу художнику). Человек решил, что этот, невесть откуда взявшийся дымок, есть просто пятнышко грязи, но, пытаясь оттереть его, только поцарапал картину.

Приглядевшись к ней с новой пристальностью, он обнаружил, что человек в центре, ранее указывавший на шеренгу наступающих, теперь зло и истерично, срываясь на визг, кричит на выстрелившего, который, на него внимания не обращая, уже опустил ствол и вглядывается вдаль, пытаясь определить результат выстрела. Кроме этого, крестьяне или кем там они были - тела их начали почти одновременное движение вниз: напуганные выстрелом они бросились в лопухи; выстрелом вспугнутый, с забора соскакивал петух, синий ряд возле леса усилил интенсивность своего синего цвета, зримо приблизившись. Человек, логика чьего ума была разомкнута усталостью, вызванной передрягами поездки, воспринял эти перемены спокойно и, отмахнувшись от морока, пошел в комнату и уснул, едва только положил на подушку свою так и не успевшую просохнуть голову.

Наутро, едва проснувшись, он вспомнил о вчерашнем происшествии и прямо из ванной, со ртом, набитым пеной зубной пасты, направился на кухню, чтобы удостовериться в отсутствии удивившего его вчера дымка. Дымка, разумеется, не было. Он, исторгнув сноп мятных брызг, фыркнул и вернулся к умывальнику.

Дымка не было - он еще раз констатировал за утренним чаем - не было его, вероятно, потому, что за ночь он успел развеяться. Поселяне лежали лицом в лопухи, человек с поднятой рукой, оравший вчера на стрелявшего, опустил наконец свою руку и пригнулся - над головами осажденных уже свистели пули. Синий ряд приблизился, было в нем не менее пятидесяти человек, их левый, от защитников глядя, фланг полностью в картине уже не помещался.

Дальнейшее протекало медленно, с мрачной торжественностью и неотвратимостью, неравномерно - в некоторые дни изменений не было, в другие - действие развивалось скачкообразно; теперь каждый вечер человек торопился домой за очередной сводкой с поля боя; сводки, увы, не оставляли надежд на хороший исход: синий строй укрупнялся на глазах, дюжинка красных фигурок была окончательно разобщена, некоторые из них уже собирались бежать, человек, чья рука так долго указывала в сторону наступающих, только теперь, когда до них оставалось не более двадцати шагов, потянул, наконец, из ножен свою шпагу, та, как водится, не поддавалась; человек с односложным именем уже полуобернулся, начиная бегство; исчез из виду петух; чуть переместились тени на земле.

Человек с односложным именем не был трусом и бежать не собирался, он был просто убит, и полуоборот медленно опускал его тело на землю, и кровь, не заметная на мундире, уже окрасила траву; к нему бросился светловолосый, он, отбросив шпагу, успел подхватить падающего, не зная, что это смысла не имеет и не видя, как двое в синем, обойдя укрепление с невидимой зрителю стороны, направляются к нему с оружием наперевес.

Безликий ранее синий ряд распадался на отдельные фигуры и лица, одновременно и напряженные и бесстрастные, принадлежащие несомненным профессионалам, вызывающим своим черным профессионализмом в зрителе если и не уважение, то серьезное к себе отношение, для находящихся же на холсте профессионализм этот оборачивался гибелью: линия обороны, если она когда и существовала, была безнадежно прорвана, пятеро убитых, а остальные - кто уже умирал, кто еще только валился под ударом, кто - пытался бежать, а кто - по инерции - наносить или отражать удары; крыша дома загорелась, с одного из углов горел и сам дом.

Светловолосый человек уже опустил на землю мертвое тело и успел, подхватив оружие, избежать прямой угрозы со стороны вышедших на него слева. Отбиваясь, он отходил к горящему дому, синее кольцо вокруг которого почти сомкнулось, нужно было бежать, но человек этот не видел, что в двух-трех шагах за его спиной, спокойно и невозмутимо, его поджидает еще один, украшенный бакенбардами синий, уже поднявший левую, вооруженную сталью руку.

Человек, вернувшийся с работы, выпустил из рук сумку с яблоками и журналом, свернутым в трубку, яблоки раскатились по полу; он схватил со стола неуклюжий, с насечками возле острия нож для резки хлеба и с размаху, наудачу пырнул в бок владельцу бакенбардов. Тот, скорее от неожиданности, чем в результате удара осел, уставившись в пространство окостеневшими глазами; про свое спасение так и не узнавший человек бежал рядом; им наперерез бросились трое противников, оставляя единственную возможность бегства - в горящем доме, до которого пять шагов и главное пока - не споткнуться об лежащего на крыльце мертвеца, чьи сапоги уже дымятся, затравленно юркнуть в дверь и в нимбе моментально вспыхнувших волос пытаться продраться к окну на противоположной стороне дома, выпрыгнув откуда удастся, может быть, укрыться в каком-нибудь углу или зарыться в навоз возле хлева...

Ни тела его, ни клочка обгоревшей одежды пожарные, к очагу возгорания вызванные соседями, не обнаружили.