Но теперь надо быстро – пока тема в голове – досчитать технические параметры обрисованной выше субстанции. Конечно, она не имеет жесткого кода, иначе бы она не была неопределенной и смутной. Но она должна использовать какие-то коды, чтобы прикрепляться к действительности. Да, рассуждать о ней как таковой – тем более о ее особенностях – возможно только после того, как ощутил ее промежуточность: через факт личного отсутствия дополненного тем, что на холодном камне задница мерзнет.

Это не теория, а прагматика: субстанцию надо бы приспособить к жизни, сделать, что ли, ее копию, наверное – адаптированную, упрощенную. И ввести в личный бытовой обиход, превратив явленное отсутствие в фичу: для собственного бытового наличия, даже просто для удобства. Понятно, вся сфера компетенции отсутствия не найдет себе применения, но достаточно и того, что оно будет себя просто обозначать. Чем угодно, хоть желтой пластмассовой уточкой.

Понятно, это желание ad def противоречиво: вот уже в тексте сколько нагромождений из одной-двух простых идей. Причем смысл этого распухающего самопроявления банально сводится к тому, чтобы заполучить схему, которая бы позволила тут присутствовать, одновременно отсутствуя, причем – делая это на своих условиях. Но как иначе, когда именно ты знаешь, что тут за штука.

В общем, своего кода у субстанции нет, но есть коды прошивок, прикрепляющих ее к здесь. Тогда можно попробовать разрушить один их них – чтобы дать ей возможность выдраться из окисла, извлечься из упаковочной пленки. Но ведь резать придется именно по соединительному коду или вокруг него, его удаляя. Тогда что в результате? Процедура только нарастит соединительную ткань. Впрочем, подобное – в виде шрама – выпячивание кода сделает тайну наглядной, оформив ее частью жизни. Вот, видим, что у нас тут не оригинал, а окисел. Тут что-то к чему-то прикрепляется.

Но вот как определить, что тут еще является субстанцией? Имея в виду ее потенциальную цельность; это ничего, что сама субстанция здесь уже окисел. Внутри этой раковины еще что-то живое или уже сдохло? Вот некто – он еще субстанция, она еще есть у него внутри? Ну, все мы были вначале субстанциями, которые принялись окисляться, сшились с действительностью множеством разных кодов, функционируем в этой механике. То есть даже не частные случаи интересны; те, конечно, распознаются интуитивно, другое – точка невозврата, где субстанция утрачивает контроль. Все уже разложилось по набору кодов и реакций, а ей осталось догнивать без дела.

Вообще, если эти коды точные и выполняют свои функции, то их набор тогда просто как одежда, даже не как одежда, а фактически копия частной субстанции, ее проекция тут. Сложившаяся в определенный момент времени и уже немодифицируемая. Организм, настроенный на время и место. В принципе не так уж и плохо, на его век хватит. Другое дело, что любой код склонен быть зажеван рефлексиями и интерпретациями. А тогда уже просто черт знает что: организм при адаптации к окрестностям и себя потерял, и уточнить уже не может. Ничему своему он уже не соответствует, только общим местным обстоятельствам. И ничего не поправишь, контрольный пакет оригинала утрачен. Так вот, осталась ли там, внутри, субстанция или давно высохла?

Ладно, пусть она еще осталась, но как ей восстановиться в правах? Ясно, что локальных прошивок много – большие и маленькие, общие и частные. Но большие коды могут ощущаться малыми внутри себя или реально быть частями других кодов. Причем восстановление части может каким-то образом вызвать и восстановление целого. Например, если прямо мучить коды, как в случае здешнего, то есть венского, акционизма. Да, все в мощных шрамах, ну и что? А про здешний же психоанализ говорить неохота. Вообще, простуда всегда тянет за собой обобщения почему-то. С другой стороны, стал бы я в здравом уме заниматься подобными схемами? Конечно, рассуждения – это сухо: что ж, в данном месте читатель может представить себе что-нибудь приятное. Ну, не знаю… какие-нибудь свежие кусты, осыпанные желтыми и розовыми цветами (то есть один куст такой, другой этакий), – я их вижу с балкона.

Что касается прямых действий с кодами, то цель может состоять в том, чтобы вернуть субстанции управление неопределенностью – если она еще не высохла окончательно. Тут действие простое: надо попытаться доокислить вообще все, а то, что пока еще живое, – оно будет возражать, выкажет себя и попробует вернуть себе управление. Но это риск: где гарантия, что такая процедура не угробит остатки субстанции? Нет гарантий. И где она, субстанция, вообще может находиться?

Упростим все до наглядности. Все та же линейка: слева – самое материальное в лице тушки и ее личные повседневные чувства. Правее тогда окажутся идеологические описания, которые создадут разрыв социального и бытового. Правее за социальным, хоть это и странно, снова пойдет частное: там начинаются самодельные личные осознания (они неявно влияют на две первые зоны). Затем – следующий разрыв. В этом месте, надо полагать, как раз закончились окислы и начинаются разрозненные до-личные ощущения. Они индивидуальны, но не имеют шаблона, который бы позволил их упорядочить и связать с ними хоть какой-то смысл. Но можно соотнести с ними какую-нибудь частную картинку. А дальше и картинки закончатся, наступит уже что-то такое смутное, что не понять, чем это вообще может быть, – но оно все-таки ощущается. Далее – отсутствие. То есть присутствие в отсутствующем варианте, кто уж умеет. Выходит, субстанция – это то, что справа от второго разрыва. Отсутствие, конечно, уже не она: точнее – там нет уже и ее. Да, окисление начинается левее второго разрыва.

Просто и цельно. Разумеется, отрезок, где живет субстанция, совершенно непонятен, но это с непривычки. Вообще, субстанцию можно лишить пафоса, сказав, что раз уж линейка выстроилась и, очевидно, функционирует, то границу окислов можно считать просто инструментальным зазором между твоей исходной точкой и всем остальным, а субстанция просто работает смазкой в этом зазоре. Пусть даже этот зазор громадный: субстанция покроет собой и половину небосклона.

Тогда, если держать в уме крайние точки, легко сделать себя манекеном. Этой технологической установкой будут ликвидированы все внутренние смутности и неопределенности в уме. Субстанции как бы и нет вообще, хотя она, разумеется, присутствует: крайние точки без нее вместе не удержатся. С виду вроде обычное поведение тушки: хочешь есть – так и ешь, не думая, как функционирует пищеварение. Но нет, здесь об этом думать надо, иначе обрушится схема, рассыплется. Или уж надо суметь поставить себя так, чтобы настолько привыкнуть к наличию субстанции, что не думать об этом. Это сложно, зато эффективно. Конечно, это авантюрное поведение, но именно оно и требуется: если уж все это понял, то больше ничего и не надо, а чем занять себя в освободившееся, оставшееся время?

Развлекаться, понятно, перемещаясь по линейке туда-сюда. Если уж субстанция доминирует, то все равно, что за окислы вокруг. От них уже не надо избавляться, они сами по себе, не сцеплены с ней намертво. Они уже не устройства для пыток, а чисто для радостных развлечений. Не только отсутствие может предъявлять себя в виде желтой пластмассовой уточки, но и субстанция умеет развлекаться подобным способом, еще более легкомысленно.

Например, она может назначать коды, точнее – значения кодам. Космос тут сегодня будет фанерный ящик для переноски саженцев или транспортировки мусора стоимостью в одно ойро. И неважно, почему и куда именно надо отправить какой-то мусор. Потратить субстанцию нельзя: уж если она жива, то воспроизводится постоянно. Так что из нее можно делать что угодно в виде фигурок, картинок и большого количества слов, связанных друг с другом. Тогда из личного она будет переходить в общее – являясь в то же время частью неопределенно большой субстанции, гипотетически присущей всей популяции. Причем зона такого предъявления уже возле границы окисления, но похожа даже на какую-то привычную реальность. Этакая анимация кодов или производство фэйков, которые из-за своей естественности будут восприниматься как коды: ведь их можно трактовать, и они могут доставлять чувства, как же им не доверять?

Собственно, это происходит и так, потому что запрос на такие штуки есть всегда. Будто в самом деле есть не то душа, не то канистра, которую надо наполнять переживаниями места и времени. Практически индустрия. Хотя там как раз наоборот: условную душу, как социальный эрзац утраченной субстанции, обычно и употребляют для украшения времени и места. Души производят свои безделушки, те станут новыми кодами, в которые будут упакованы новые субстанции. Что еще они могут зафиксировать собой, как не время и его обстоятельства? Каждый уверен в своем существовании, потому что он упаковывает время, лично производя собственное окисление, продукты которого уходят в общественный социум. Где и замусоривают жизнь.

При определенных навыках можно наделять коды произвольными и безответственными значениями. Космос в виде ящика, ностальгия в виде шестнадцати бусинок. Если бы их было семнадцать, то это стало бы уже ревматизмом. Или иногда никакого кода вообще не предполагается, а тут просто штучка, которая покажется кодом. Это прагматическое развлечение, ведь заодно дотрагиваешься до своей недозатвердевшей субстанции, а ее приятно ощущать. Становишься субъектом двойной природы, и вторую природу себе надо обустраивать самому: всё – дело.

Представишь себя зайчиком с лиловой левой задней ногой, пусть даже смысл креации данного зайчика состоял в том, чтобы потеплеть примерно на полтора градуса, но – заодно – вот он еще и зайчик, частично лиловый. Или превратиться в большую металлическую женщину, держащую в руке der Strauß der Vergissmeinnichte, то есть букет незабудок, – тоже возникнут какие-то ощущения, совсем уже неизвестные. Или вообразить себе хождение между спагетти, по дну тарелки: просто потому, что субстанции захотелось ощутить, как это бывает – ползти по теплой миске среди сливочного масла и перекатываться через валики макарон.

Разумеется, вышепридуманная по случаю линейка похожа на уже цитированный пункт 5.64 («Das Ich des Solipsismus schrumpft zum ausdehnungslosen Punkt zusammen, und es bleibt die ihm koordinierte Realität»). Но оснований считать, что речь идет об одном и том же, нет. Рассуждения вокруг примерно того же самого были всегда, но они всегда были разные и о разном. Какой тут, в моем случае, солипсизм. Например, какой смысл солипсисту для своих размышлений отправляться в Вену? И то сказать, дело к полудню, одиннадцать уже точно. Пора на улицу, ничего, что простуда. Вена все же, солнце.

Эти рассуждения, мне кажется, были прекрасны, но остался вопрос: а как, собственно, субстанцию ощущать постоянно? Как с ней связаться прямо, когда это особенно необходимо? Как устанавливается контакт: через звук, цвет, запах? Через какие именно?