История не так что повторяется с прежнего места, но – с него возобновляется. Венский календарный год закрылся, начался новый, в тех же обстоятельствах. Впрочем, обстоятельства были уже другими, поскольку окрестные места стали привычными. То ли я о них долго думал, то ли в прошлый раз к ним привык. Да, тогдашняя простуда – наверное, в самом деле, если заболеть и выздороветь в чужом месте, то оно перестает быть чужим. Какой-то материальный вирус пришьет к городу. И дистанции сейчас не было никакой, и немецко-австрийский языковой роумниг включился (язык улучшается, когда попадаешь в место, где он в ходу), да уже и не так важно, говоришь ли более-менее правильно, и вообще, какая разница – на каком языке, английский тут понимают.
Теперь так: если в прошлый раз все закончилось этим самым гулом, а потом дела пошли криво, то надо вернуться к точке его возникновения и пройти этот уровень заново. Вернуться надо в конкретном месте, то есть там, где он возник, откуда начинались куски истории, которые к нему привели: сбой мог возникнуть в любом из них. Таких точек три: Аугустинплац, Шоттентор и лужайка возле оперы. Ну, Аугустинплац рядом.
Там все было так же, как год назад. Разве что теперь было солнечно и уже цвело розовым дерево, видимо – сакура. Почему-то казалось, что именно сакура, а не какая-то просто вишня. Однако же тут и утрата. Пропало граффити на углу, там, где лица, вписанные друг в друга, и сердечки, добавленные к ним в 2009-м. Стену побелили, точнее – еще только заканчивали белить; внутри устраивали какое-то кафе, перед входом уже стояла в кадке небольшая пальма, вроде даже настоящая. «Space invaiders» сохранились, столь же нетронутой осталась и проштробленная стена дома.
Так что у меня в Вене появилась первая личная утрата – граффити, и это было прекрасно: личная утрата уже и здесь. Другое дело, что прошлый год с его тематикой возникать не собирался. Какой уж тут гул, когда чирикают птички, плюс пятнадцать, солнце, благоухает сакура и еще кусты с желтыми цветами чуть поодаль. К тому же в этот раз я летел не из Риги, а из Москвы – в таком варианте имеется сильный стилистический перепад, так что сразу после приезда как-то не до проблем, потому что тут просто хорошо. Да и то, я же не рассчитывал, что все разрешится одним фактом появления здесь. Ну вот, в самом деле, на лавке под цветущей сакурой сидит мусульманского вида бородатый дядька в феске и читает книгу. Коран, надо полагать, никуда тоже не спешит. Итак, Augustinplatz к точке возникновения проблемы не возвращала. То есть сбой произошел не тут.
Зацепка с прошлым, по крайней мере – с прошлым годом, все-таки возникла, но, что ли, корректирующая. Тут, да, все оставалось на своих местах, вот только несколько не так, как это представлялось. Мелочи разнились. Скажем, африканский магазин с масками и другими поделками, оказался не у начала Нойштифтгассе, а почти возле Аугустинплац. Офис, где в 2008-м на дверях висели плакаты с девицей, звездой и кухней, социалистически-феминистский, вовсе не пропал, просто он был не на самой площади, но перед ней. Впрочем, раньше он мог быть и на площади, очень уж он там в первый раз запомнился, а потом и переехал. Так или иначе, он существовал, пусть и без этих плакатов (Sozialistische Jugend Neubau, вот что это такое). Хотя дверь-то была той же: круглая плоская черная ручка и гофрированные края. Дверь бы уж точно не перевозили.
Кафе «Кандинский» работало, вот только вход в него был в проходном дворе не – как теперь думал – между Нойштифтгассе и Бурггассе, а между Нойштифтгассе и Лерхендфельдштрассе. Да и вообще, эта удивившая меня когда-то – хоть она и была сделана явно типографским способом – табличка «Bitte Pssst!» во дворе кафе не была их локальным изыском, таких в городе полно. Все места не так чтобы очищались, но уточнялись – почему-то именно через год отсутствия стало понятно, что то, что казалось единственным, – относилось к распространенной стилистике. С магазином «Altes und Neues» ничего не произошло, он был по-прежнему закрыт, но оказался вообще очень узкой лавкой, едва умещавшей на своей ширине эти буквы. Зато Музиль в том подъезде не привиделся, теперь вход был заперт, но на плашке с кнопками в квартиры жильцов была строчка: Musil, квартира 1. Вообще, от Музейной улицы до Аугустинплац дорога куда короче, чем ощущалось в самом начале этой истории.
Все это совершенно не угнетало и не хотело дополнительных мыслей. Может, в самом деле что-то решилось уже просто по факту нынешнего появления на Аугустинплац? Вообще, второй раз – самый главный в любом деле. Просто понятно, что самый важный, и все, – то есть максимально отвечающий сути дела. То есть он, конечно, третий: в первый раз еще ничего не происходит – нет контакта. Ты только понял, что он тут – в этом поле на эту тему – мог бы быть. На второй раз он происходит, ты производишь эту локальную жизнь в первый раз. Но первый раз мало что значит – мало запомнишь, только свои чувства. А вот в третий раз надо, чтобы чувства и сам ты уже отвечали сути данной истории. Ну, или нет. Четвертых разов, кажется, не бывает никогда: либо их просто не будет, либо ты уже там, внутри, и все это уже не отдельные случаи, а твоя жизнь. Чего, собственно, и хотелось достичь в прошлый раз, в конце предыдущей части на Шоттенторе. Но там был, пожалуй, первый раз. Или уже второй, но не более. Значит, отправиться следует именно туда.
Но только это уже фактически вызов, то есть – работа, а какое-то время хотелось еще просто тут побыть. Да, обнаружилась еще одна потеря: локал, где столовались местные, с обедом-меню за 4.90, на углу – теперь уже можно назвать: Нойбаугассе и Бурггассе – не существовал более. Теперь там как раз заносили мебель в открывающуюся сетевую кофейню «MoKador». Жаль, там были громадные венские шницели с картофельным салатом – именно, во множественном числе. На одну порцию их приходилось две штуки, и обе только что не свешивались с краев тарелки. Однако ж по совершенно случайному стечению обстоятельств тут все наладилось: чуть раньше я проходил по Зибенштернгассе (улица, параллельная Бург– и Нойштифтгассе, ближе к Мариахильф) и видел там знакомый синий щит с надписью «Меню 4.90», причем такой же, что и был когда-то на этом углу. Написано было тем же, довольно специальным, остреньким и широким одновременно, шрифтом – мысль о том, что они могли переехать, возникла уже тогда, но я ей не поверил. Теперь пошел обратно, и в самом деле, при других официантах был все тот же шницель, в кафе на очень узкой улице под названием Штукгассе. Не совсем то же, на углу-то я привык, но все-таки. Конечно, это могли быть типичные шницели и стандартная цена для района, однако ж реклама, ее картинка была в точности прежней. Ну, возможно, что таким шрифтом от руки они тут все пишут совершенно машинально. Неважно, зато поел привычным образом. Что было полезно, это постепенно возвращало к проблеме. Не сразу, но готовя почву к возвращению.
К проблемам я не спешил, а ходил там, где раньше не бывал: эти места возле пансиона, а я обычно отъезжал дальше. Тут был Шпиттельберг, он какой-то совсем старый и невысокий, явно льстился к туристам. На его краю в сторону Мариахильф обнаружилась и Штифтгассе с военным кварталом, чрезвычайно величественным среди невысокого окружения. Отсюда можно было даже увидеть эту громадную Flakturm, упакованную внутри военного комплекса. С никакой другой точки ее видно не было, закрывали военные фасады, а вот сбоку обнаружилась прорезь в невысоких кварталах Шпиттельберга, так что с Gutenberggasse (между Бурггассе и Зибенштернгассе – чтобы уж и путеводитель составлялся) виден кусок этой и в самом деле громадной башни. Встать надо примерно на середине Гутенберг. Башня, понятно, бетонная, серая. На ней эти уши-площадки для прожекторов или зениток ниже, чем на других: не вверху, а изрядно отступив вниз, чуть ли не на треть. Никаких дыр в башне возле этих площадок не видно, так что непонятно, что и как туда водружали. Ну, может, дырок не видно с этого ракурса. Вот чем еще Spittelberg отличался: там на улицах нет тротуаров. То есть проезжая часть не отделена. Да они и узкие, улицы. Дома, брусчатка впритык, ну и все.
По Зибенштернгассе я прошел в сторону Музейного квартала, там-то и обнаружились еще одни официальные «Спейс инвэйдерсы», отработавшие приглашение в MQ. Здесь они целиком украсили своим кафелем мостик, по которому с Брайтегассе можно перебраться к музеям (со стороны Людвига; потом надо спуститься вниз по лестнице, пройдя сначала между крыш каких-то и в самом деле мощных конюшен – там лошадиные барельефы на стенах). Здесь «Инвэйдерсы» были унылы: ну мост, отделанный плоским орнаментом из черных, голубых и пары белых (глаза очередного инвэйдера из игры) кафельных плиток. Заказ и спокойная обстановка для работы, что поделаешь. Другое дело, что у них тогда точно остались плитки этих цветов, ими-то они и выложили рисунок на Аугустинплац – что и объяснило определенную незаконченность тамошней работы: уж на что кафеля хватило.
Словом, нынешняя история явно становилась сиквелом, что хорошо, а еще лучше, что этот пресловутый гул перешел в последовательность пятен света – тут их было много непривычных. Ничего принципиально нового они не представляли, но были четкими и почему-то все больше острыми – ну, это потому, что еще не лето и свет острее, а четкие потому, что ближе к югу, вот свет и плотнее. Самые простые пятна: угол, подворотня, другие тени, и наоборот – клинья света между затемненными местами.
Так что можно было идти и наблюдать лишь за этими пятнами, которые постепенно заполняли весь мозг, а тяжесть тела куда-то ушла, на что-то переместилась, а на что именно – выяснять не хотелось, а то ведь они начнут облицовывать все вокруг кафельными плитками впритык друг к другу. Не шумом, так этими пятнами, которые закроют все вокруг.
В Музейном дворе теперь лежали громадные пластмассовые органы, человеческие, выставка ван Лисхаута. Внутри органов (желудок и т. п.) имелись всякие заведения вроде кафе, кассы и что-то еще. Народ вокруг полуголый, сидят/лежат на солнце в затрапезе, раскинулись.
В Ломографии под MUMOKом зачем-то продавались желтые пластмассовые утята. Или они работали интерьером – штук 10 в кружок, для создания атмосферы. Вообще, никогда не понимал, зачем в таком веселом магазине валяются альбомы про женщин с большими сиськами: вроде и не нужны тут никому, а как лежали, так и лежат. Да, транспарант над входом MQ со стороны двора, «Es lebe die Stadt!», «Да здравствует город», – он был вовсе не красным по белому или наоборот (как запомнилось, потому что государственные цвета), а светло-серым по сизо-серому. Так что шум тут возникал уже и от некоторого несовмещения памяти с реальностью, начиная размывать и сам – вывезенный отсюда – шум другими здешними делами. Пора в Шоттентор, а то все предыдущие Вены как раз и накроют меня своим уточненным содержимым, и тема замылится.