Начало Смутного времени

Слух о том, что последний сын Ивана Грозного, Дмитрий, все еще жив, появившийся в 1603 году, поверг россиян в шок. В скором времени они узнали, что имя лжецаревича Юрий Отрепьев. Это был сын бедного галичского боярина Богдана-Якова, стрелецкого сотника, убитого в Москве пьяным литовцем, когда Юрий был еще совсем ребенком. Отрепьев-отец служил у князя Бориса Черкасского. Юра был умным, грамотным мальчиком, но благоразумием наделен не был. Последовав примеру деда – Замятина-Отрепьева, он стал иноком. Вятский игумен Трифон постриг его, и этот юный чернец, отныне названный Григорием, скитался по России. Он жил в Суздале, в Галицкой области и был лучшим книжником того времени. Григорий часто бывал с патриархом Иовом в Москве, и царская роскошь пленила его. Когда Григорий узнал об убийстве Дмитрия, все решилось само собой. Изучая русские летописи, он нередко в шутку говорил своим друзьям монахам: «Знаете ли вы, что я буду царем в Москве?» За эту ересь его хотели было сослать в Белоозеро, но вместе с двумя другими иноками Мисаилом и Леонидом Григорий бежал из монастыря.

Среди историков о личности Лжедмитрия I споры идут по сей день. Существует версия, что Григорий Отрепьев и объявившийся Лжедмитрий I – это разные люди. По другой версии, самозванец мог и не являться самозванцем, то есть Лжедмитрий мог действительно быть и настоящим, спасшимся царевичем. Впрочем, все это, конечно, недоказуемо, и существует большое количество разнообразных гипотез.

В те времена иноки-бродяги были обычным явлением. Григорий с товарищами благополучно добрался до Новгорода-Северского, где оставил записку архимандриту Пафнутию: «Я, царевич Дмитрий, сын Иоаннов, и не забуду твоей ласки, когда сяду на престол отца моего!» Архимандрит пришел в ужас, совершенно не понимал, что делать, и решил смолчать.

Получается, в первый раз открылся самозванец еще в России. Он избрал вернейший путь к цели – Литву! Там всегда благосклонно относились к российским неприятелям, а особенно к тем, кто России изменял. Здесь помнили князей Иоанна Шемякина, Иоанна Верейского, Михаила Тверского, Андрея Курбского.

До Литвы Григорий добрался благополучно. В Киеве он обрел защиту в лице знатного воеводы Василия Острожского. Сперва Отрепьев жил в Печерском монастыре, а затем в Никольском, везде состоял дьяконом, но постепенно нарушал устав воздержания и целомудрия. Он пустил слух о спасении и тайном нахождении Дмитрия в Литве. Сам в это время учился воинскому мастерству у донских казаков. Вскоре он перешел на службу к князю Адаму Вишневецкому, жившему тогда в Брагине, и поведал князю, что является спасенным сыном Ивана Грозного, а в доказательство показал дорогой крест, возложенный на него при рождении князем Иоанном Мстиславским. Заручившись поддержкой влиятельного князя, самозванец начал осуществлять свой план. Григория нарядили в богатые одежды, ему построили великолепный дом, и по всей Литве разнесся слух о чудесном спасении сына русского царя. У Лжедмитрия, как у настоящего Дмитрия Ивановича, одна рука была короче другой, а на лице – бородавка. Королю Польши Сигизмунду III стало известно о «чудесном воскрешении» Дмитрия. Вместе с сандомирским воеводой Юрием Мнишеком и князем Вишневецким Отрепьев в 1603–1604 годах явился в Краков. Сигизмунд принял его, и Лжедмитрию было выделено жалованье размером сорок тысяч золотых в год. Григорий написал Папе Римскому Клементу VIII письмо, в котором просил быть его искренним покровителем.

Отрепьев начал собирать войско. Первым его поддержал Мнишек, чью дочь, Марину, самозванец пообещал взять в жены. Он дал письменное обязательство исполнить обещание по восхождении на российский престол.

Донские казаки уже седлали коней, чтобы присоединиться к толпам Лжедмитрия. Между тем, преданный слуга Лжедмитрия, пан Михайло Ратомский, остергский староста, через своих лазутчиков и двух русских монахов (возможно, это были друзья Отрепьева Мисаил и Леонид) поднимал на защиту Лжедмитрия юг России. Всюду подкидывали грамоты от имени царевича Дмитрия. Борис Годунов все чаще слышал о самозванце из разных источников. С невыразимым удивлением выслушивал он сообщения своих тайных агентов из Литвы. Изворотливый Борис не мог не оценить успехов Отрепьева – человека без рода и племени, который сумел заставить поверить в себя польских вельмож. Разумеется, сам Борис ни на секунду не верил в чудесное спасение царевича. Тот был зарезан днем, при свидетелях, и его тело было выставлено в церкви, где к нему приходило множество людей, часто видевших мальчика при жизни. Никаких сомнений никто тогда не высказывал. Но от бояр не укрылся тот факт, что могущественный Борис начал нервничать. Слух о призраке его пугал, и Годунов начал искать измену. В Москву доставили инокиню Марфу, мать Дмитрия, бывшую царицу. Царь попросил ее рассказать народу, что Дмитрий мертв, но Нагая отвечала весьма уклончиво. Видимо, до нее уже дошли слухи о самозванце. Тогда выступить перед народом было приказано Василию Шуйскому. Он объявил с Лобного места, что собственными глазами видел убитого царевича, и весь Углич видел его мертвым во время отпевания, а Гришка Отрепьев – попросту разбойник. Убеждал народ и патриарх Иов. Однако люди угрюмо молчал. Они хотели чуда. Была обнародована история беглеца Отрепьева. К вельможам Сигизмунда был послан дядя Григория, чтобы разоблачить самозванца на месте. К донским казакам из России с той же целью послали воеводу Хрущева. Ни грамоты, ни слова не действовали. Хрущева казаки заковали и привезли самозванцу. Когда пленник глянул на Григория, он тут же зарыдал и бросился на колени, воскликнув: «Вижу Иоанна в лице твоем – я слуга твой навеки!» Это был первый изменник среди высших чинов России.

16 октября 1604 года Лжедмитрий въехал в Россию, имея в распоряжении полторы тысячи исправных воинов, около двух тысяч казаков и большую толпу кое-как вооруженных людей. Он шел с мечом и манифестом. Он сулил спокойствие и мир, убеждал россиян оставить хищного Годунова. Мнишек в это время от имени короля и вельможных панов оповестил всех, что они, убежденные доказательствами, признали Дмитрия истинным князем московским.

На Украине многие поверили Лжедмитрию. Самозванец, презирая смерть и опасности, всегда был впереди. 11 ноября он с людьми подступил к Новгороду-Северскому. Здесь ему дали хороший отпор, но пришли и добрые вести, утешившие его: Григорию сдались Путивль, Рыльск, Борисов, Белгород, Валуйки, Оскол, Воронеж, Кромы, Ливны, Елец. Была перехвачена московская казна, которую использовали для набора дружины.

Столь быстрые успехи Лжедмитрия шокировали Годунова и всю страну. Борис стал совершать одну ошибку за другой. Проявляя непонятную робость, он не решился пойти с войском навстречу Лжедмитрию. В результате в 1604 году никто хоть и не сомневался в смерти Дмитрия, однако нелюбовь к Борису стала настолько сильной, что мысль о живом царевиче всех очень воодушевляла. И мнимое стали выдавать за действительное. Мать Дмитрия Ивановича, Марию, опять увезли в монастырь. Борис решил прибегнуть к двум средствам – церкви и строгости. Но, к сожалению, Годунов смог собрать всего лишь пятьдесят тысяч воинов. Шведы предложили Борису свою помощь, но он ответил отказом. 21 декабря сошлись войска Лжедмитрия и Дмитрия Шуйского. Значительное численное преимущество было на стороне Шуйского. Однако после битвы не оказалось ни победителей, ни побежденных. На следующий день к двенадцатитысячному войску Лжедмитрию присоединились еще четыре тысячи запорожцев. Одновременно с этим Лжедмитрия покинули поляки. Годунов стал опираться на Басманова. Военные действия продолжились. Царских войск насчитывалось около шестидесяти – семидесяти тысяч, у Лжедмитрия было лишь пятнадцать тысяч. В одном из сражений царские войска одержали безоговорочную победу. Борис уже с нетерпением ждал, когда же самозванца добьют. Но происходит немыслимое: к Лжедмитрию присоединяются очередные четыре тысячи донских казаков, ему сдаются новые города. Он пишет письмо Борису Годунову, предлагая ему добровольно покинуть престол, обещая царскую милость.

В 1605 году Борису Годунову исполнилось 53 года. Это был еще крепкий и здоровый мужчина, хотя его уже частенько мучили недуги. Еще весной, 13 апреля, он принимал гостей и вершил государственные дела. Историки обращают внимание на один фактор, оказавший заметное влияние на ход политической борьбы в годы царствования Годунова. Это физическое состояние государя.

Еще до коронации за рубеж стали поступать сведения о его тяжелой болезни. Врачи не могли исцелить его недуг, и царь искал спасения у Господа. К осени 1600 года здоровье Бориса резко ухудшилось. Обстановку династического кризиса усугубляли слухи о скорой смерти Годунова. Царю удалось потушить мгновенно вспыхнувший конфликт и выровнять политическую обстановку в стране. Однажды внезапно после обеда он почувствовал себя плохо: из ушей, носа, рта у него хлынула кровь. Как ни старались, лекари не могли ее остановить. Больной стал терять память, но успел благословить своего сына на царство. Годунов скончался в жутких муках. Некоторые из его современников уверяли, что якобы он сам в отчаянии принял яд. Вероятна, впрочем, и версия, что его смерть очень нужна была некоторым людям, присутствующим на обеде. В некоторых источниках современники описывают смерть Годунова совсем по-другому: «Царю Борису, вставши из-за стола после кушанья, и внезапу прииде на нево болезнь люта и едва успепоновитись и постричи, в два часа в той же болезни и скончась». Как свидетельствует автор Хронографа, Борис скончался после обеда «по отшествии стола того, мало времени минувшю: царь же в постельной храмине сидящу, и внезапу случися ему смерть». Государь скончался скоропостижно, и монахи лишь «успели запасными дары причастить» умирающего.

Члены английского посольства описали последние часы Годунова со слов лечивших его врачей. Лекари, как всегда, находились при царе в течение всего обеда. Годунов очень любил сытно и плотно поесть и часто допускал излишества в еде. Убедившись, что здоровью государя ничего не угрожает, медики разъехались по домам. Но через два часа после обеда Борис почувствовал себя плохо, переместился в спальные хоромы, лег в постель, велев вызвать докторов. Тем временем бояре, собравшиеся в спальне, спросили царя, не желает ли он, чтобы Дума в его присутствии присягнула наследнику. Умирающий, содрогаясь в агонии, успел вымолвить: «Как Богу угодно и всему народу». Затем у него отнялся язык, и духовные особы в спешном порядке совершили над умирающим обряд пострижения. Близкий к царскому двору Я. Маржарет свидетельствовал, что Борис скончался от апоплексического удара.

Россияне погребли Бориса с честью в храме Святого Михаила Архангела, среди могил других правителей государства.

Отношение российского народа к Борису Годунову

Казалось бы, народ должен был возрадоваться, когда после смерти Федора Ивановича на престол взошел Борис. Ведь до этого он являлся фактическим правителем при сидящем на троне Федоре, и это время было весьма благодатным для России. Но никакой радости не было и в помине. Народ откровенно не любил Годунова. Борис не был родовитым боярином, за ним не было природного права на царство. Но даже это не главное. В глазах народа Борис Годунов всегда был убийцей. Молва приписала ему смерть трех невинных младенцев, и не просто младенцев, а младенцев настоящей царской крови. Еще до убийства царевича Дмитрия, в 1585 году появились слухи о привезенной из-за границы девочке Евдокии – последней кровной представительнице династии Рюриковичей. Ее мать, Мария Владимировна, прямая правнучка Ивана III, в 1573 году была выдана Иваном Грозным замуж за ливонского короля Магнуса, и от этого брака родилась Евдокия. Когда Магнус скончался, Годунов уговорил Марию Владимировну вернуться в Москву, пообещав ей богатую и обеспеченную жизнь. Но как только Мария прибыла в Москву, разлучил ее с дочерью и заключил в Пятницкий монастырь близ Троицы под именем Марфы, где она и умерла через несколько лет. О судьбе Евдокии ничего неизвестно, но, скорее всего, она умерла где-то в 1589 году. В причастности Бориса Годунова к ее смерти мало кто сомневался. А уж после гибели царевича Дмитрия народ был в этом уверен. Стало понятно, что Борис Годунов таким образом расчищает себе путь к престолу. Хотя в настоящее время многие историки полагают, что к смерти царевича Борис Годунов отношения не имел. Существует даже мнение, что вся эта трагедия лишь спектакль, поставленный матерью наследника, Марией Нагой, с целью спасти своего сына. Однако очень уж на руку оказалась эта смерть Борису Году нову, поэтому у русских людей сомнений в том, кто настоящий убийца, практически не было. А в 1592 году по Москве разлетелась долгожданная радостная весть – царица Ирина наконец-то носила ребенка. Это означало, что у Федора Ивановича будет наследник или наследница и династия не закончится. Народ замер в восторженном ожидании. И когда Феодосия родилась, а затем, прожив всего несколько месяцев, умерла, народная молва незамедлительно обвинила в случившемся Годунова. Кто-то считал, что у Ирины родился мальчик, а Борис выкрал его, умертвил и подменил больной девочкой, а кто-то полагал, что Борис выкрал и убил Феодосию. Скорее всего, к этой смерти Годунов не имел абсолютно никакого отношения, но сомнения поселились в умах людей. Благодаря этому во время Смуты, кстати, то и дело возникали самозванцы, выдававшие себя за сына царя Федора.

Получается, каким бы хорошим Борис Годунов ни был царем, в глазах своего народа он всегда был убийцей. «Природный» царь, то есть настоящий, не избранный, мог убивать и при этом не считаться убийцей, ведь он был практически Богом, и наказание царя – это Божье наказание, даже если он лишает жизни собственного сына. Казнимые жесточайшими способами и умиравшие в тяжелых мучениях жертвы прославляли своего мучителя-царя, ведь они принимали Божье наказание. Годунов же был самым грешным из убийц, так как на его совести была кровь «природных» царевичей. Русскому народу казалось, что приход к власти навлечет на Московское царство гнев Божий.

Не прибавляла Борису Годунову популярности и супруга. Мария Григорьевна была дочерью Григория Лукьяновича Бельского (Малюты Скуратова), самого любимого опричника царя Ивана Грозного. Одно только его имя наводило на людей панический ужас. И невзирая на то, что дочь не имела ничего общего с отцом, а, напротив, была добропорядочна, сердечна, очень много внимания уделяла благотворительности, народ сомневался в ее искренности. Таким образом, имя Бориса Годунова было связано со страшным Малютой Скуратовым, и хотя последнего давно не было на этом свете, он приходился родным дедом детям Бориса, а главное новому наследнику – Федору Борисовичу Годунову. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в летописях и других письменных документах периода после Смуты правление Годунова описывалось следующими словами: «После смерти Ивана Грозного, Борис Годунов сослал царевича Дмитрия и Нагих в Углич, Богдана Бельского подговорил устроить покушение на Феодора Ивановича, потом сослал его в Нижний, а И. Ф. Мстиславского – в заточение, где повелел его удушить; призвал жену Магнуса, „короля Ливонского“, дочь старицкого князя Владимира Андреевича, Марью Владимировну, чтоб насильно постричь ее в монастырь и убить дочь ее, Евдокию. Далее он велел перебить бояр и удушить всех князей Шуйских, оставив почему-то Василия да Дмитрия Ивановичей; затем учредил патриаршество, чтобы на патриаршем престоле сидел „доброхот“ его Иов; убил Дмитрия, подделал извещение об убийстве, подтасовал следствие и постановление собора об этом деле, поджег Москву, призвал Крымского хана, чтобы отвлечь внимание народа от убийства царевича Дмитрия и пожара Москвы; далее он убил племянницу свою Феодосию, отравил Фео дора Ивановича, чуть ли не силой заставил посадить себя на царский трон, подтасовав земский собор, и плетьми сбивая народ кричать, что желают именно его на царство; ослепил Симеона Бекбулатовича, после этого создал дело о заговоре „Никитичей“, Черкасских и других, чтобы „извести царский корень“, всех их перебил и заточил; наконец, убил сестру свою царицу Ирину за то, что она не хотела признать его царем; был ненавистен боярам за то, что грабил, разорял и избивал их, народу – за то, что ввел крепостное право, духовенству – за то, что отменил тарханы и потворствовал чужеземцам, лаская их, приглашая на службу в Россию и предоставляя свободно исповедовать свою религию, московским купцам и черни – за то, что обижал любимых ими Шуйских и Романовых и пр. Затем он отравил жениха своей дочери, не смог вынести самозванца и отравился сам. Вот и все». Подкрепленный точными ссылками, этот список обвинений не вымышлен и даже, в общем-то, не преувеличен. Он просто объединяет все то, чему верили и чему не верили исследователи, что они излагали как факты, и что считали домыслами. Беда Годунова состояла в том, что в те времена писавшие о нем не заглядывали дальше преданий и клевет, внесенных в летописи и мемуары.

Таким образом, судьба правителя Бориса Годунова связана с поразительным парадоксом – государь, стремившийся повысить благосостояние народа, укрепить военную мощь страны и ее положение в мире, в народе не просто не был популярен, он был ненавидим. Бориса Годунова обвиняли во всех мыслимых и немыслимых грехах: ему приписывали смерть царя Ивана, царевича Дмитрия, царя Федора и даже сестры-царицы Ирины Годуновой. Не говоря уже об обвинениях в поджоге Москвы, сговоре со шведами и крымским ханом, ропоте на царя за опалы на бояр, масштаб которых не шел ни в какое сравнение с тем, что творил Грозный. Вероятно, причина столь негативного отношения к Борису кроется в том, что народ так и не смог простить ему стремительное возвышение до царского престола. В русских исторических повестях начала XVII века Бориса Годунова часто называют рабоцарем. Его восхождение на престол впервые поставило под сомнение незыблемость и недосягаемость царской власти.

Суждения дворянского историографа о Годунове не отличались глубиной, гораздо лучше историческое прошлое понимал А. С. Пушкин. Он видел истоки трагедии Бориса в отношении народа к власти. То есть Годунов погиб потому, что от него отвернулись собственные подданные. Крестьяне так и не простили ему значительно ограждавшей их свободу отмены старинного Юрьева дня. Многие историки считают именно Годунова инициатором создания крепостного режима. Правда, В. О. Ключевский полагал иначе: «…мнение об установлении крепостной неволи крестьян принадлежит к числу наших исторических сказок». Обвинения Годунова во многих кровавых преступлениях Ключевский считал попросту клеветой. Историк видел Годунова человеком, наделенным умом и талантом, но всегда подозреваемым в двуличии, коварстве и бессердечии. Загадочная смесь добра и зла – таким виделся ему царь Борис. Исследователь С. Ф. Платонов написал о Годунове книгу, которая не утратила значения и в наши дни. Он тоже не видел в Борисе инициатора закрепощения крестьян. По словам Платонова, Годунов в своей политике выступал как поборник общегосударственной пользы, связавший свою судьбу с интересами, если так можно выразиться, среднего класса.

Таким образом, хоть многочисленные обвинения против Бориса Годунова так и не были никем доказаны, они навсегда запятнали правителя в глазах потомков.

 

Федор Борисович Годунов

Незадолго до рождения Федора его отец Борис Годунов взошел на российский престол, и довольно рано, начиная с 1594–1595 годов, подобные царским почести стали оказываться и малолетнему Федору. Будучи еще совсем ребенком, он уже «писался» в грамотах рядом с отцом, от его имени отправлялись дипломатические подарки, его имя называлось в церемониалах приема послов. Известный историк С. Ф. Платонов полагает, что подобное возвышение Федора было связано со смертью малолетней царевны Феодосии Федоровны в 1594 году, в результате чего очевидным стало угасание рода московских Рюриковичей, и Борис Годунов принялся готовить свою династию в преемники Федору Ивановичу.

В 1598 году Борис стал царем, а Федор – царевичем и наследником. Он даже принимал участие в торжественном вступлении отца в Москву. В 1599 году десятилетний царевич сам, собственноручно написанным письмом оповестил монахов Троице-Сергиева монастыря о болезни Бориса, по причине которой тот не смог к ним прибыть. В девятилетнем возрасте у Федора уже была своя государственная печать. Он неоднократно привлекался к государственным обязанностям, регулярно заседал в Боярской думе, принимал послов, включая потенциальных женихов своей сестры Ксении. Также юный царевич вовсю участвовал в судебной и благотворительной деятельности отца, в частности, во время голода 1601–1603 годов.

Воспитанием царевича занимался дядька Иван Чемоданов. Сам Годунов был умен и грамотен, однако никакого книжного образования не получил. Однако он позаботился о том, чтобы Федор получил прекрасное образование, он готовился отцом в «просвещенные государи». По словам Н. М. Карамзина, царевич Федор – «первый плод европейского воспитания в России». Впрочем, все это не мешало оппозиции распускать как в России, так и за рубежом слухи о болезненности и слабоумии престолонаследника.

В некоторых источниках есть сведения, что в 1603 году английская королева Елизавета I предлагала Федору руку одиннадцатилетней знатной англичанки, но из этого ничего не вышло по причине скорой смерти Елизаветы. После этого и по мере приближения совершеннолетия Федора Борис наряду с женихом для Ксении принялся искать для сына невесту – в православной Грузии, в царстве Картли. Отбывший из Москвы в мае 1604 года и прибывший в Грузию в августе того же года дворянин Ближней думы Михайло Татищев имел важное поручение – привезти в столицу дочь карталинского царя Георгия X (у Карамзина это «князь Юрий») и его жены Мариам, царевну Елену, или Гульчар, а также убедить Георгия X перейти в подданство России. До наших дней дошло оставленное Татищевым описание царевны, приводимое в XI томе «Истории Государства Российского» Н. М. Карамзина: «Елену видел я в шатре у царицы: она сидела между матерью и бабкою на золотом ковре и жемчужном изголовье, в бархатной одежде с кружевами, в шапке, украшенной каменьями драгоценными. Отец велел ей встать, снять с себя верхнюю одежду и шапку: вымерил ее рост дерев цом и подал мне сию мерку, чтобы сличить с данною от государя. Елена прелестна, но не чрезвычайно: бела и еще несколько белится; глаза у нее черные, нос небольшой, волосы крашеные, станом пряма, но слишком тонка от молодости: ибо ей только десять лет; и в лице недовольно полна».

Георгий X присягу дал, однако царевну оставил у себя до следующего российского посольства. Но к этому времени Федора уже не было в живых. «Татищев хотел везти в Москву невесту… говоря, что <она> будет жить до совершенных лет у царицы Марии, учиться языку и навыкать обычаям русским. <Но Георгий X> удержал Елену до нового посольства царского и тем избавил себя от слез разлуки бесполезной: ибо Елена уже не нашла бы в Москве своего жениха злосчастного!»

Царевич Федор вошел также в историю русской картографии: под его руководством или даже им самим была составлена одна из первых собственно русских карт России. До этого существовали лишь карты, изготовленные иностранными специалистами. Карта была издана в Амстердаме по рукописям в 1613 году видным картографом того времени Гесселем Герритсом. Издание 1613 года – библиографическая редкость; второе издание с поправками и дополнениями было выпущено в 1614 году. Лист, отпечатанный Герритсом, включает также врезку с планом Москвы. Правда, по поводу того, принадлежит ли авторство плана столицы Федору, среди историков картографии до сих пор ведутся споры.

Карта царевича составлена не по геодезическим данным и содержит искажения расстояний. К примеру, участок течения Волги от Нижнего Новгорода до Казани растянут вдвое, а участок Киев – Путивль дан в полуторном масштабе. Вероятно, это было связано с различной трактовкой в разных регионах единиц измерения расстояния или, в случае с Волгой, попросту малой известностью этого региона в то время. Несмотря на все это, карта явилась огромным вкладом в картографию России того времени.

Академик Б. А. Рыбаков в своей книге «Русские карты Московии» высказывает предположение, что при составлении своей карты царевич переработал и дополнил ранний русский чертеж, датированный примерно 1523 годом. Историк картографии Лео Багров полагает, что карта была выполнена Федором в качестве учебного задания и могла попасть на Запад после разгрома дома Годуновых в 1605 году. По всей вероятности, ее привез в Голландию дипломат и путешественник Исаак Масса. По словам Багрова, в этой карте мало использовались русские источники, «кроме нескольких названий», а в основе ее лежит карта России руки фламандского картографа Герхарда Меркатора. К примеру, конфигурация Дона, Днепра и Десны говорит о том, что царевичу был недоступен составлявшийся в то же время Большой чертеж. Кроме того, карта, изданная Герритсом, не воспроизводит в точности чертеж Годунова, а привлекает дополнительно ряд западных источников начала 1610-х годов. Багров полагает, что первоначальная карта царевича была ограничена на севере Волгой от Мологи до Нижнего, на западе – меридианом Новгорода и Смоленска, на юге – Диким Полем к югу от Засечной черты до слияния Оскола и Донца, на востоке – меридианом Пронска, а остальные регионы были добавлены на карту Исааком Массой и самим Герритсом на основании других источников.

«Карта Годунова» пользовалась популярностью в Европе. С 1632 года граверная доска карты Герритса перешла к голландскому картографу и издателю Виллему Блау, и в дальнейшем карта неоднократно переиздавалась с его подписью без каких-либо изменений вплоть до 1665 года, а также включалась в несколько изданий «Путешествия» известного немецкого путешественника Адама Олеария.

 

Федор – правитель

Правление Федора Борисовича Годунова считается самым коротким в истории России – оно длилось всего сорок девять дней.

Хоть народ и считал, что Борис достигнул венца сомнительным путем, царем он все же был законным, поэтому его сын Федор унаследовал право на престол тоже вполне законно. Сразу после своего избрания Борис Годунов принялся заботиться о продолжении своей династии. Федор стал практически соправителем и именовался государем «царевичем всея Руси». Борис позаботился и о том, чтобы заблаговременно подготовить всю процедуру передачи власти наследнику. Когда патриарх после кончины Бориса обратился к народу, он сообщил, что царь, умирая, после себя приказал на царство своего сына Федора и благословил его крестами, которыми венчаются на царство. Высшее духовенство благословило нового царя, а дворяне, бояре, приказные люди, купечество и гости в присутствии патриарха принесли присягу на верность Федору Борисовичу. По словам очевидцев, действительно все вышеупомянутые категории населения, включая купцов и простой люд, были вызваны в Кремль и приведены там к присяге.

Столичные жители присягнули Федору, целовали крест: «Государыне своей царице и великой княгине всея Руси Марье Григорьевне, и ее детям, государю царю Федору Борисовичу и государыне царевне Ксении Борисовне». Форма присяги была та же самая, что и Борису Федоровичу, только прибавлено: «И к вору, который называется князем Дмитрием Углицким, не приставать, с ним и его советниками не ссылаться ни на какое лихо, не изменять, не отъезжать, лиха никакого не сделать, государства не подыскивать, не по своей мере ничего не искать, и того вора, что называется царевичем Дмитрием Углицким, на Московском государстве видеть не хотеть». Фамилия Отрепьева здесь не указана не потому, что вдруг поменялось мнение о происхождении Григория, а чтобы у изменников не было возможности использовать оговорку в нарушении присяги и чтобы они не могли присягнуть кому-то другому, оправдавшись тем, что это не Отрепьев и, значит, они ничего не нарушают. Введена была и особая присяга для дьяков: «Мы, будучи у ее государынина и государева дела, всякие дела делать вправду, тайных и всяких государевых дел и вестей никаких никому не сказывать, государыниной и государевой казны всякой и денег не красть, дел не волочить, посулов и поминков ни у кого не брать, никому ни в чем по дружбе не норовить и не покрывать, по недружбе ни на кого ничего не затевать, из книг писцовых, отдельных и из дач выписывать подлинно прямо». То, что в присяге Федору Борисовичу имя матери, Марьи Григорьевны, поставлено на первое место, отнюдь не означает, что Фе-дор вступил на престол под опекою матери. Иначе и упоминание Ксении нужно было бы расценивать как назначение ее соправительницей брату, а это, конечно, было не так. И присяга при вступлении на престол Бориса Годунова также давалась целой семье: самому Борису, его жене, царевичу Федору, царевне Ксении и тем детям, которых им еще может дать Бог. Интересно, что в грамотах владыкам о молебствии за нового царя церемония вступления Федора на престол описывается абсолютно так же, как рассказывалось о вступлении на престол Бориса: «По преставлении великого государя нашего, святейший Иов и весь освященный собор и весь царский синклит, гости и торговые люди и всенародное множество Российского государства великую государыню царицу Марью Григорьевну молили со слезами и милости просили, чтобы государыня пожаловала, положила на милость, не оставила нас, сирых, до конца погибнуть, была на царстве по-прежнему, а благородного сына своего благословила быть царем и самодержцем; также и государю царевичу били челом, чтобы пожаловал, по благословению и приказу отца своего, был на Российском государстве царем и самодержцем. И великая государыня слез и молений не презрела, сына своего благословила, да и государь царевич, по благословению и по приказу отца своего, по повелению матери своей нас пожаловал, на Московском государстве сел». Скорее всего, написавшие это хотели продемонстрировать, что, кроме отцовского благословения, Федор принял престол в результате единодушного желания и слезного народного моления.

В столице народ присягнул безо всякого сопротивления, в крупных городах – Новгороде, Пскове, Казани, Астрахани, – в городах Замосковья, Поморья и Сибири все также прошло без затруднений. Составленные там книги были сразу присланы в Москву. В царском архиве хранилась «связка, а в ней записи целовальные… после царя Бориса царице Марье и царевичу Федору всяким людям по чином». Православные охотно целовали крест, но что творилось в умах жителей областей, было не до конца понятно, и потому в грамотах, разосланных к воеводам с приказанием приводить жителей к присяге, было прибавлено: «Берегли бы накрепко, чтоб у вас всякие люди нам крест целовали, и не было бы ни одного человека, который бы нам креста не целовал». Текст подкрестной записи царя Федора в точности копировал текст, который был составлен при восшествии на престол Бориса Годунова. Текст этот содержал бесконечно длинный список обязательств, ограждавших безопасность царской семьи.

Неблагоприятные обстоятельства, при которых Федор вступил на московский престол, не сулили ничего хорошего, ничто не могло гарантировать, что его царствование будет долгим и счастливым. Поэтому шансы на то, чтобы уцелеть в обстановке внутреннего кризиса и гражданской войны, у династии Годуновых были очень малы. Безусловно, Федор обладал всеми необходимыми правителю навыками, но ему на тот момент было всего шестнадцать лет. Разумеется, ему не хватало политической опытности и самостоятельности. Царица Мария Григорьевна была фигурой крайне непопулярной. Ей постоянно припоминали родство с Малютой Скуратовым, пугавшим в свое время всю столицу страшными казнями и массовыми избиениями. По Москве ходила молва о крайней жестокости и самой царицы.

В Боярской думе числилось большое количество Годуновых, Борис делал для этого все. Но к началу 1605 года практически все наиболее значительные деятели из рода Годуновых покинули Думу, а оставшиеся уже не не пользовались никаким авторитетом, хоть и обладали внушительными титулами. Когда тучи начали сгущаться, рядом с Федором не оказалось никого, кто мог бы поддержать пошатнувшуюся власть и остановить кризис. Прошло всего несколько дней после присяги, и бессилие правительства обнаружилось с полной очевидностью. Краху годуновской власти немало способствовало то, что в нужный момент у Федора попросту не оказалось достаточных военных сил: в течение многих месяцев Борис отправлял в действующую армию всех способных носить оружие, включая стольников, дворцовую охрану, конюхов и псарей.

Само собой, у царя Федора не было абсолютно никакого опыта командования войсками, поэтому он был вынужден положиться на семейство Басмановых, которое уже однажды сумело дать отпор Лжедмитрию, нанеся ему серьезные поражения. В войсках под крепостью Кромы, где засели сторонники Лжедмитрия во главе с атаманом Корелой, остались также Василий и Иван Голицыны, Михаил Глебович Салтыков и Иван Иванович Годунов. В правительство вошли князья Федор Иванович Мстиславский, Василий и Дмитрий Ивановичи Шуйские, которых новый царь вызвал обратно из действующей армии в Москву. Сыскными делами, как и при царе Борисе, ведал Семен Годунов. Чтобы заручиться поддержкой населения, правительство Федора раздавало огромные подарки «на помин души» царя Бориса и даже объявило амнистию всем, кто был сослан при Борисе. Среди амнистированных, вернувшихся в Москву, был двоюродный дядя Федора, Богдан Бельский, который потом сыграл решающую роль при его аресте. Однако все меры, предпринятые правительством Федора, к сожалению, не возымели должного эффекта. К примеру, старейшина Боярской думы Федор Иванович Мстиславский, как выяснилось, изначально вел двойную игру, из-за чего Семен Годунов даже распорядился тайно убить его, но это уже не суждено было осуществить из-за быстрого краха династии.

За все время правления царя Федора была предпринята лишь одна значительная внутригосударственная мера: учрежден Каменный приказ – аналог министерства строительства, который ведал каменным строительством в Московском государстве. Каменному приказу подчинялись все известковые и кирпичные заводы в Москве и мастера каменных дел. Орган контролировал бюджет городов, где осуществлялась добыча белого камня. Доподлинно не известно, начал ли Федор чеканку своей собственной монеты. Есть мнение, что для его монеты было использовано уникальное сочетание аверса чекана начала правления Федора Ивановича, где было указано только имя: «Царь и великий князь Федор всея Руси», и реверса чекана времен Бориса Федоровича. Если это правда, то Федор является единственным правителем, для монет которого не был изготовлен специальный штемпель. Впрочем, абсолютной уверенности в том, что эти монеты относятся именно ко времени царствования Федора, нет, поскольку на некоторых монетах с реверсом времен Бориса Годунова на аверсе указано имя «Федор Иванович».

Воевода Петр Федорович Басманов, фактически ставший верховным командующим царской армией, прибыл в ставку под осажденными Кромами 17 апреля вместе с митрополитом новгородским Исидором, чтобы войска присягнули новому государю. Поскольку Басманов не являлся родовым боярином, формально главным воеводой был назначен князь Михаил Катырев-Ростовский. Царь Федор обещал щедро вознаградить войска по истечении, как записал иностранец, «шестинедельного траура» по отцу. Однако не все войско приняло присягу. Часть армии сразу же перешла к самозванцу. В лагере начались внутренние стычки, стороны использовали боевые кличи «Дмитрий» и «Федор».

На сторону самозванца перешли алексинские, каширские, рязанские, тульские и севские дворяне, и прежде всего рязанцы Прокопий и Захарий Ляпуновы, которые после стали известными деятелями Смуты. 7 мая Басманов предал царя Федора. Вероятно, причиной тому была, в частности, тяжба с родственником царя Семеном Годуновым из-за местничества. Вместе с Басмановым на сторону Лжедмитрия перешли также Голицыны и Михаил Салтыков. Правда, согласно другим источникам, Салтыков был пленником, Василий Голицын велел связать себя, обыграв все так, будто бы его берут в плен. Те войска, что остались верны царю Федору, были в итоге разбиты изменниками в союзе с казаками. Иван Иванович Году-нов был пленен и отправлен в ставку самозванца в Путивль, а Михаил Катырев-Ростовский, Андрей Телятевский и Семен Чемоданов бежали к Москве. Писатель о России тех времен Конрад Буссов в «Московской хронике» пишет, что верными новому царю остались только немецкие наемники, которых он по возвращении в Москву якобы щедро одарил за преданность и публично объявил «самыми верными и постоянными».

После этого события в Москву было направлено «прелестное письмо», в котором Лжедмитрий, величая себя уже даже не царевичем, а царем, называл Федора своим «изменником». Распространителей послания самозванца предавали пыткам и казни. По словам голландского дипломата Исаака Массы, семья Годуновых после поражения при Кромах закрылась в Кремле, опасаясь жителей столицы больше, «нежели неприятеля или сторонников Дмитрия».

 

Убийство Федора и Марии Годуновых

Из Тулы в подмосковное Красное Село приехали сторонники надвигавшегося на столицу Лжедмитрия Никита Плещеев и Гаврила Пушкин. Заручившись поддержкой красносельцев, восстание которых перекинулось на Москву, Плещеев и Пушкин прибыли в столицу, на Лобное место, и с него прочли послание самозванца. Это случилось 1 июня. В тот же самый день жители столицы, при попустительстве боярского правительства, арестовали Федора Борисовича, а также его мать и сестру Ксению в Кремле, причем находилось семейство не в царских палатах, а «на собственном дворе Бориса». Новым государем был провозглашен Лжедмитрий под именем Дмитрия Ивановича. Наряду с царской семьей были арестованы и остальные представители Годуновых, а также их родственники Сабуровы и Вельяминовы. Столицу, тут же воспользовавшись возникшей ситуацией, от имени «Дмитрия Ивановича» фактически контролировал двоюродный брат Марии Годуновой, Богдан Бельский. Он при всем народе поклялся москвичам, что это именно он спас от смерти царевича Дмитрия в Угличе. Однако самозванец не мог ему доверять, так как Бельский приходился Годуновым родней, а потому Богдана вскоре заменили на присланного из Тулы Василия Васильевича Голицына.

Прямо перед самым вступлением Лжедмитрия в Москву Федор и его мать были задушены в своем кремлевском доме. В «Московской хронике» Конрада Буссова говорится, что находившийся в этот момент в Серпухове самозванец отказывался повляться в столице до тех пор, пока не будут ликвидированы Годуновы. Причем нельзя сказать, чтобы это распоряжение Лжедмитрия было секретным. Напротив, его передали жителям столицы в открытом послании. Когда арестовывали патриарха Иова, на подворье Годуновых возник Василий Голицын со стрельцами и приказал убить царя Федора. Рядом с Голицыным находились также князь Мосальский, дьяки Молчанов и Шерефединов. Но, как свидетельствует бывший в то время в Москве шведский дипломат и историк Петр Петрей, непосредственным убийцей был подьячий Иван Богданов, якобы тайно присланный для этого в Москву.

Царь Федор был крепким и сильным юношей. Он оказал сопротивление пытавшимся его убить мужчинам. Вчетвером они едва одолели молодого государя. И хотя впоследствии был озвучена официальная версия смерти Федора и Марии – отравление, их тела, выставленные на всеобщее обозрение, имели явные следы насильственной смерти. По словам П. Петрея, «следы от веревки, которой они были задушены, я видел собственными глазами вместе со многими тысячами людей». Тела Федора и Марии, а также извлеченное из гробницы в Архангельском соборе тело Бориса Годунова по приказу Лжедмитрия захоронили безо всяких почестей, без отпевания, как самоубийц, во второстепенном московском женском Варсонофьевском монастыре.

В 1606 году по распоряжению царя Васи лия Шуйского останки царского семейства торжественно перенесли в Троице-Сергиев монастырь, где в особой усыпальнице, возведенной в 1783 году, они покоятся и поныне.

Современники молодого царя, равно как и многие исследователи, считали Федора, его мать и сестру невинными жертвами преступного, хищного властолюбия Бориса Годунова, которого господь наказал за убийство царевича Дмитрия. Подобная точка зрения возникла уже в анонимном «Ином сказании» времен Василия Шуйского: «О, ослепление, о его неистовства, о многие окаянства… Где его супруга и любимые чада? Кто может его жену и чад отнять у палача?» Выдающийся историк Н. М. Карамзин писал: «Сын естественно наследовал права его, утвержденные двукратною присягою, и как бы давал им новую силу прелестию своей невинной юности, красоты мужественной, души равно твердой и кроткой; он соединял в себе ум отца с добродетелию матери и шестнадцати лет удивлял вельмож даром слова и сведениями необыкновенными в тогдашнее время: первым счастливым плодом европейского воспитания в России; рано узнал и науку правления, отроком заседая в Думе; узнал и сладость благодеяния, всегда употребляемый родителем в посредники между законом и милостию. Чего нельзя было ожидать государству от такого Венценосца? Но тень Борисова с ужасными воспоминаниями омрачала престол Феодоров: ненависть к отцу препятствовала любви к сыну… „Святая кровь Димитриева, – говорят летописцы, – требовала крови чистой, и невинные пали за виновного, да страшатся преступники и за своих ближних!“ Многие смотрели только с любопытством, но многие и с умилением: жалели о Марии, которая, быв дочерью гнуснейшего из палачей Иоанновых и женою святоубийцы, жила единственно благодеяниями и коей Борис не смел никогда открывать своих злых намерений; еще более жалели о Феодоре, который цвел добродетелию и надеждою: столько имел и столько обещал прекрасного для счастия России, если бы оно угодно было Провидению!»

В наши дни, когда Борис Годунов уже во многом исторически «реабилитирован», подобный подход представляется слишком упрощенным. Впрочем, тот факт, что Федор, будучи всесторонне подготовленным к правлению государством, образованным и талантливым молодым человеком, заслуживал лучшей участи и, возможно, стал бы одним из выдающихся русских правителей, вряд ли стоит ставить под сомнение.