Возвращение в Европу было гораздо веселее, чем отъезд оттуда. На корабле, плывущем во Францию, Хелена и Эдвард почувствовали, что первый раз за долгое время после медового месяца они могут насладиться отдыхом. Рой и Гораций тоже были счастливы, потому что и папа и мама были с ними рядом, – а это такая редкость! Все дела, заботы и тревоги оказались забыты.

Никто не думал о делах до тех пор, пока Хелена не прочитала в одной из французских газет объявление о продаже старого особняка в предместье Сент-Оноре, всего в нескольких шагах от ее салона. Она тут же послала каблограмму, желая узнать все детали, и уже вечером, еще пересекая Атлантику, Мадам стала счастливой владелицей пятиэтажного особняка в предместье Сент-Оноре.

Приехав в Париж, она с головой погрузилась в работу: нужно было превратить этот старый дом в салон, достойный «Дома красоты Valaze». Семья Титусов поселилась на верхних этажах над салоном на улице Сент-Оноре, и снова началась круговерть.

Хелена все пополняла и совершенствовала свою коллекцию украшений, мебели, миниатюр, живописи и скульптуры, а Эдвард Титус искал убежища и утешения в спокойном романтичном мире искусства и книг. Роя и Горация отослали жить в Лондон, где они и учились потом – первый в Оксфорде, второй – в Кембридже. В Париже светская жизнь шла параллельно профессиональным занятиям.

Стоит упомянуть об одном типичном явлении той эпохи – девушки из бедных семей часто пользовались протекцией богатых и известных молодых людей. Они становились куртизанками или деловыми женщинами, и судьба их менялась, благодаря молодым людям, бравшим на себя заботу о них. Они испытывали к своим благодетелям странную смесь презрения и благодарности, а иногда даже по-своему любили их. Например, Эмильена д’Алансон, знаменитая куртизанка, заставила всех забыть, что она дочь консьержки с улицы Мартир в Париже и что ее имя Эмили Андре. Она обязана этим молодому герцогу д’Юзесу, который из-за нее и разорился. Габриэль Шанель, дочь ярмарочных торговцев, стала знаменитой Коко благодаря Этьену Бальзану, который вытащил ее из родной провинции и финансово поддерживал в самом начале ее пути к славе.

Хелене это было чуждо. В модных местах она появлялась очень редко, ведь ее подлинной страстью была работа, не оставлявшая времени ни на что другое. Она была одиночкой и все делала сама. И когда много позже Мадам, королева косметики, будет устраивать грандиозные приемы на весь Париж, тому будут две существенные причины. Первая касается ее профессиональной жизни: она должна была принимать, развлекать и удивлять тех, кто содействовал ее известности, а также клиентов. Вторая причина была в ее любви к живописи и художникам. Этот интерес взрастил в ней отец, проводя долгие часы вместе с дочкой в музеях Кракова. Муж продолжал развивать ее вкус – он и сам увлекался живописью, а походы в «Опера» и книги американских писателей, неизвестных в Европе, которые он ей давал, еще больше укрепляли ее страсть к искусству.

До войны 1914–1918 годов Титусы часто посещали те места в Париже, где собирались женщины горячего и алчного нрава, в которых сосредотачивалось все очарование эпохи. Теперь высшее общество Парижа открылось им благодаря грандиозным приемам Поля Пуаре, друга и модельера Хелены с первого ее дня в Париже. Иногда их отношения становились довольно бурными, потому что Мадам всегда была очень требовательна и на сеансы примерок у кутюрье часто реагировала излишне эмоционально. Однажды, когда Хелена пребывала в особенно дурном расположении духа, Поль Пуаре, разъяренный беспрестанными критическими замечаниями в свой адрес, оставил ее стоять в буквальном смысле голой, разорвав в гневе на мелкие клочки ее платье, которое было уже почти готово. Но все это не мешало все ярче расцветать их искренней дружбе.

Пуаре – человек, избавивший женщин от корсета, придумывал незабываемо красивые вечера. Он растянул над своим садом огромный тент, который автоматически растягивался и собирался, скрывая или открывая взглядам большой шатер в персидском стиле, где собирались сливки парижского общества. Хелена и Эдвард были гостями и на персидских праздниках, которые устраивали графиня де Шабрийан и графиня Бланш де Клермон-Тоннер. Увлечение Востоком охватило Париж после грандиозного успеха «Русских балетов» Сергея Дягилева. Сам Поль Пуаре попросил Мадам «погрузиться в тайны гарема», чтобы сделать макияж манекенщиц для одного из его дефиле. «Поймите меня правильно, – уточнил он, – парижанки не должны выглядеть как одалиски, скорее нужно подчеркнуть, что это именно западная культура».

Во время одного из вечеров у Пуаре Хелена познакомилась с Мисей Серт. Перед Первой мировой войной она еще была женой Альфреда Эдвардса, «финансиста, который изумлял Париж своей экстравагантностью и управлял газетами, формировавшими общественное мнение» – так его описала Хелена. Мися Серт родилась в Санкт-Петербурге в 1872 году, в один год с Хеленой. Отец ее был поляком, а мать – наполовину русской, наполовину бельгийкой. Детство ее было довольно неблагополучным (мать умерла при родах, а отец коллекционировал «мачех»), но Мися росла среди людей искусства. Ее отец сам был художником и скульптором, а воспитывали девочку русская бабушка, которая была музыкантшей, и бельгийский дедушка – виолончелист-виртуоз. Совсем молоденькой она оказалась связанной близкой дружбой с Форе, который, говорят, разразился слезами, узнав о ее помолвке. Первым ее супругом был француз польского происхождения Тадеуш Натансон. Ей было пятнадцать, а ему – двадцать семь лет!

В 1889 году Натансон вместе с братом Александром основал журнал Revue Blanche, открытый новым идеям и молодым талантам. В том же году Поль Галлимар, отец Гастона, выпустил эксклюзивное издание в одном экземпляре – роман братьев Гонкуров «Жермини Ласерте». Это было время просвещенных дилетантов, у которых были средства стать литературными меценатами. В течение нескольких лет маленькие журналы, бурлившие идеями литературы будущего, множились, а затем исчезали после всего нескольких выпусков. Но издание братьев Натансон, которое, по словам Жида, было точкой пересечения всех противоречивостей того времени, выходило ежемесячно в течение двенадцати лет. Имена Марселя Пруста, Оскара Уайльда, Франсиса Жамма, Поля Клоделя, Леона Блума, Стефана Малларме и других так или иначе фигурировали в журнале Revue Blanche, который имел огромный авторитет в мире искусства и литературы своего времени. Некоторые из них также появлялись в La Nouvelle Revue Francaise, созданном Гастоном Галлимаром несколько лет спустя.

Друзья Тадеуша Натансона, небезызвестные Тулуз-Лотрек, Вюйар и Боннар, рисовали рекламу для журнала, и все выбирали Мисю своей моделью. И она, в черном манто с большим меховым воротником, с муфтой и в виолетке, стала для французской интеллигенции символом La Revue Blanche.

Хелена познакомилась с Мисей вскоре после ее развода. Она собиралась выходить замуж второй раз за Альфреда Эдвардса, владельца Matin и, как замечала Хелена, большинства разделов Figaro. Но Мися продолжала принимать старых друзей в красивейшей квартире на улице Риволи, где Хелене посчастливилось познакомиться с представителями буйного художественного авангарда, для которых Париж был центром мира. Друзьями Миси были Серюзье, Боннар, Ренуар, Дебюсси, Вюйар и Аполлинер, с которыми она продолжала поддерживать дружеские отношения, несмотря на разрыв с Натансоном. Но потом появилась новая гвардия – художник Хосе Мария Серт, и все снова радостно собрались на улице Риволи.

Когда Хелена вернулась из Нью-Йорка и снова встретилась с Мисей, ее салоны уже были очень известны, а стать настоящим снобом получалось только тогда, когда ты начинал называть мадам Серт по имени. Мися Годебска стала женой художника Хосе Марии Серта в 1914 году. Она покинула улицу Риволи и переехала на набережную Вольтер. Жан Кокто, который тоже попал «в свет», благодаря вечерам на набережной Вольтер, описывал знаменитый салон в очень лестных выражениях: «С севера он освещался зелеными бликами Сены, с юга – оранжевыми всполохами полотен Боннара. Эти картины Мися обрезала на свой лад так, чтобы они соответствовали изгибам стен. Настоящий скандал! …Мы получали догаресс (догаресса – супруга дожа. – Прим. ред.) и великих жриц, получали муз, у нас их было предостаточно! Но как редко можно встретить тех, кто необходим искусству, – тех, кто не боится располнеть, но приносит в этот храм дух грабежа, дух тканей и разрезающих их ножниц. (…) Мися с ее страстностью и бунтарским характером все время мешала краски, не позволяя им застыть…Только сильные художники, верящие в свое высшее предназначение, могли выдержать эту возмутительницу спокойствия, которая неслась по жизни как бешено вращающаяся юла, опьяненная шумным вихрем своего кружения и никогда не замедляющая оборотов».

Мисю и Хелену объединяла любовь к Польше и страсть к современному искусству. «Несмотря на то что Мися всегда была в центре внимания, а я большей частью молчала, наше происхождение и то, что мы обе восхищались современной живописью, положило начало дружбе, которая с тех пор никогда не прекращалась». Мися познакомила Хелену с фовизмом и с той революцией в живописи, которую принесло это направление.

Хелена обедала у Миси, когда та сообщила Ренуару, уже парализованному, что большой портрет, который он написал для семьи Шарпентье, будет приобретен музеем «Метрополитен» в Нью-Йорке за баснословную сумму в пятьдесят тысяч франков.

– Это невероятная цена для произведения художника, который еще жив! – вскричал Ренуар.

– А сколько же заплатили за него вам? – спросила Хелена.

– Мне?! – прорычал Ренуар, – триста франков плюс обед.

Хелена была также свидетельницей происшествия, ставшего анекдотом, которое еще раз показало благородство Миси. Это произошло в «Опера», в ложе Миси, куда была приглашена и Хелена. Они пришли посмотреть генеральную репетицию «Петрушки» в постановке Сергея Дягилева. Занавес должен был подняться уже двадцать минут назад, но ничего не происходило. Зрительный зал, переливающийся мерцанием драгоценностей, охватывало волнение, и постепенно напряжение росло. Дверь ложи внезапно резко отворилась, и появился смертельно бледный человек огромного роста – руки его тряслись, а лоб покрывали крупные капли пота.

– Серж, что происходит?

– Мися, у тебя есть четыре тысячи франков? Быстрее!

– Не здесь, но дома есть, конечно.

– Костюмер грозится увезти костюмы обратно, если ему немедленно не заплатят все полностью. Это ужасно!

Мися немедленно прыгнула в машину (как она пишет в своих мемуарах, она была первой, у кого появилась одна из тех машин, что были детищем гениальных голов господ Диона, Бутона, Паннара и Левассора, и развивала скорость до 30 километров в час), и несколько минут спустя занавес поднялся. Спектакль был прекрасен.

Мися часто помогала Дягилеву выйти из затруднительных финансовых ситуаций. Некоторые газеты писали, что Хелена тоже была его меценатом. Сама она, впрочем, никогда ничего подобного не говорила, но по-своему она все-таки поддерживала некоторых художников, покупая их работы. «Это хорошо для рекламы, это хорошая инвестиция и это хорошо украшает пустые стены!» Вначале Мися была ее советчицей. «У нее хороший глаз. Она обладала удивительной способностью находить все необычное», – говорила она о подруге.

Мися Серт любила приглашать к себе в салон художников вместе с герцогами и принцами. У нее Мадам познакомилась «с этим маленьким писателем-евреем, который жил в комнате с пробковыми стенами. Он еще написал очень известный роман, который я так и не смогла прочесть. Вы знаете его, Марсель… Марсель как-то там…» Это о Марселе Прусте! «Воплощенный капитан Немо, худощавый, бледный, с бородой как у покойного Карно» – так с безразличным видом говорил о нем Жан Кокто. По словам Хелены, он задавал ей множество вопросов о макияже: «Пользуются ли герцогини румянами и помадой? А дамы полусвета подводят глаза?» Удивленная и смущенная, она не знала, что ответить; такие детали были ей неизвестны. Позже она пожалеет, что не смогла предугадать громкую славу, ожидавшую этого молодого «Марселя как-то там», которому она могла бы дать пару-тройку советов.

И хотя, на первый взгляд, они были очень разные, Мися Серт оказывала на Хелену огромное влияние. Из-за своей гениальной способности к элегантным импровизациям, манеры ходить, смеяться, играть веером, на котором был написан катрен рукой Малларме, подниматься по лестнице, комкать край меховой накидки или носить диадему Мися стала для Хелены живым воплощением того, что женская красота, далекая от застывших образцов в музеях, – это искусство, непринужденное и легкое.

Именно Мисе Хелена отчасти была обязана успехом новой клиники в предместье Сент-Оноре. И в самом деле, некоторые из ее приятельниц, невольно заразившись ее энтузиазмом, приходили в салон, чтобы насладиться его услугами. А приятельницами этими были, например, графиня де Шевинье и графиня Греффюль, которую Марсель Пруст обессмертил в романе «В сторону Германтов», мадам Ревель, ставшая графиней де Шаваньяк, великая княгиня Мария Павловна, принцесса Жак де Брольи и принцесса Эдмон де Полиньяк. Этот список станет еще длиннее, если включить в него актрис – Сару Бернар, Габриэль Режан, Сесиль Сорель, Маргарит Морено, Иду Рубинштейн (эта однофамилица Хелены была танцовщицей в труппе Дягилева) и многих других…

В то время жизнь Парижа была полна противоречий. Война только что закончилась, оставив за собой миллион восемьсот тысяч убитых и поколение «ветеранов», жизнь которых была искалечена фронтовыми ужасами. В эти «безумные годы» Париж охватило какое-то оцепенение. В нем больше не устраивалось ни одного большого бала, только в Лондоне на «Голубой бал» собиралась вся английская аристократия. Франция же никак не могла оправиться.

Танцевать в Париже стали меньше, зато в моду вошла верховая езда. Но теперь женщины садились в седло по-мужски! Что касается парижской элегантности, то, если верить статье французского Vogue от июля 1920 года, то «все женщины теперь тяготеют к простоте: если они не носят строгий костюм, то предпочитают платье из саржи или шерсти, маленькие традиционные платья, очень красивые, украшенные кружевами по вороту и рукавам и с плиссированной юбкой». Стиль Коко Шанель, простой и практичный, подходящий для каждого дня, чувствовался и в аромате духов Bois.

Интеллектуальная жизнь кипела: конференции, концерты, визиты в мастерские модных художников были очень популярны. В той же статье Vogue журналистка пересказывает разговор с одной из своих подруг:

– Мне было нечего делать, и я заказала свой портрет.

– Да? И кому же?

– Ах, моя дорогая, это просто чудо, мастерство и простота античности – это Пикассо!

– Вам так нравится этот художник?

– Он забавный, и к тому же с таким любопытством смотрит на природу. Возможно, талант у него небольшой, но меня увлекает его систематичность, его взгляд и то, как он переносит из литературы в живопись то, что невозможно увидеть. Возможно, что через несколько лет мы всего лишь улыбнемся, глядя на его полотна, но сейчас он умеет передать самые современные идеи… А мой портрет – это вообще очень интересно.

В тот же год Луи Маркусси написал портрет Хелены Рубинштейн. Художник, родившийся на шесть лет позже Мадам, в 1882 году, в Варшаве, был поляком, и это их сближало. Вскоре взаимная симпатия превратилась в близкую дружбу. Познакомившись в 1910 году с Пикассо и Аполлинером, Маркусси, который находился под большим влиянием импрессионизма и фовизма, стал работать в стиле кубизма – это проявлялось, в основном, в коллажах и росписях по стеклу.

Коллекции Мадам приобретали настоящую ценность. Она была женщиной со вкусом ко всему необычному, со смелым взглядом на искусство и страстью к эклектике, к тому же обожала художников-авангардистов. Очень скоро она собрала уникальную коллекцию африканской скульптуры и современной живописи. Ее коллекция миниатюр, хранящаяся сейчас в Израиле в музее Тель-Авива, располагалась рядом с греческими скульптурами и ценной старинной мебелью. По ее заказу двадцать семь художников написали двадцать семь ее портретов, некоторые из них этим и начали свою карьеру.

* * *

Эдвард и Хелена очень сожалели о том, что у них никогда не было настоящего дома в Париже. Нужно было найти место, достойное их положения в обществе, где они могли бы устраивать приемы и принимать старых друзей. По предложению Эдварда они решили построить частный особняк на бульваре Распай рядом с Монпарнасом, в сердце художественного и литературного Парижа.

Богема переместилась с Монмартрского холма на бульвар Монпарнас. В 1902 году Бато-Лавуар в доме 13 на улице Равиньан, ставшей потом площадью Эмиль-Гудо, было центром искусства, колыбелью кубизма. Там жили и творили не только Пабло Пикассо, Хуан Грис, Амедео Модильяни, Жорж Брак, но и писатели, например Макс Жакоб или Пьер Реверди. Но города остаются неизменными, это меняются времена и нравы людей, в них обитающих. После разрыва с Фернандой Пикассо в 1912 году поселился там со своей новой подругой Евой Гуэль в доме 242 на бульваре Распай, и часть его «компании» последовала за ним. Но едва начались прекрасные дни на Монпарнасе, как в 1918 году Пикассо вновь переехал (с тех пор он жил на улице Ля Боэти).

Дом номер 216 на бульваре Распай проектировал польский архитектор Бруно Элькукен, недавно приехавший в Париж. И Эдвард, и Хелена хотели, чтобы особняк был построен таким образом, чтобы им могли пользоваться их друзья. В результате ансамбль состоял из двух зданий с мастерскими для художников и нижним этажом, на котором был устроен маленький театральный зал на семьдесят восемь мест. Этот зал, вначале называвшийся «Распай 216», а потом «Студия Распай», постепенно превратился в кинотеатр. Этот архитектурный проект хорошо показывает художественные и житейские предпочтения супругов.

Дом, в котором Хелена и Эдвард проживут вплоть до развода, был построен в 1922 году. Они занимали там верхний этаж. Наконец настало время, когда они устроили свой первый прием в настоящем собственном доме, а не в верхних комнатах салона Мадам.