В начале войны Эммануэль Амейсен, оставшийся работать в Париже в «Клинике красоты», был призван в армию и впоследствии попал в плен. Немцы забрали здание на улице 52 в предместье Сент-Оноре и, по словам Амейсена, разрушили производства и присвоили технологии. Но это утверждение сомнительно. Что бы они с ними делали? Зато достоверно известно, что на набережной Бетюн располагался штаб немецкого генерала, поэтому многое там было испорчено, и, отступая, немцы уничтожили архивы, поэтому не осталось никаких французских документов компании начиная с 1930 года. Мадам уехала в Соединенные Штаты, правление фирмы было распущено… Для всех компания «Хелена Рубинштейн» больше не существовала.

В Нью-Йорке Хелена и некоторые члены ее семьи, которым удалось приехать к ней, нашли надежное убежище от нацистского преследования. Цеска и Манка тоже были вне опасности: одна – в Австралии, другая – в Лондоне.

У родственников, оставшихся в Польше, судьба сложилась иначе. После того как немцы убили Регину, племянник Хелены вступил в польское Сопротивление и погиб с оружием в руках. Остальные или скрывались, или сгинули в лагерях. Внучатая племянница Хелены Лилит Крудовска до конца своих дней вспоминала это ужасное время.

После подписания СССР и Германией пакта о ненападении 23 августа 1939 года стороны договорились о разделе сфер обоюдных интересов в Восточной Европе и обрушились на Польшу. 1 сентября 1939 года немецкие войска вторглись в Польшу без объявления войны, а советская армия захватила восточные провинции. Сражения прекратились после капитуляции Варшавы 27 сентября. СССР и Германия поделили страну, депортации подверглась значительная часть ее жителей.

Большинство членов семьи Крудовских по отцовской линии были высланы в Сибирь, что по сути и спасло им жизнь. Условия жизни там были очень суровые, но это все же было лучше, чем пропасть в немецком концентрационном лагере. После окончания войны многие польские евреи смогли вернуться назад, а потом бежали в Англию. М. Крудовска пряталась у польских друзей, бывших учителей ее сына. Парень неожиданно умер от сердечного приступа, и даже похоронить собственного ребенка им пришлось тайно.

Родственникам матери повезло меньше: после захвата краковского гетто почти всех отправили в Аушвиц. Никто из них не вернулся, но троим удалось выжить. Маленькую кузину Хелены родители перебросили через стену гетто, и ее спас польский писатель, который прятал девочку у себя всю войну. Гизу, мать Лилит, подруга рекомендовала гувернанткой в одну семью, скрыв, что она еврейка, где она и проработала до освобождения Польши.

Судьба Лилит сложилась драматичнее. Сначала ее прятали у себя крестьяне, знакомые отца. Потом ее приютила в самом центре Кракова одна швея, много работавшая до этого для Гизы. Наконец, дружественная польская семья помогла ей добраться до Будапешта. «В 1944 году мне представилась возможность присоединиться к группе евреев, тайно бежавших в Венгрию, а там евреев преследовали не так жестоко, там не было гетто. До Будапешта я добралась практически пешком, потеряв по дороге все вещи. Там я вместе с девочкой моего возраста (ей было четырнадцать лет) отправилась в консульство и объяснила им, что приехала из Польши».

Сотрудник польского консульства был очень раздражен появлением польских беженцев, и к тому же он не знал, что теперь делать с этой девочкой. Ее отослали в еврейскую организацию, где о ней должны были позаботиться. Лилит в ее годы уже пережила многое, чтобы быть очень осторожной. Она попросила послать ее в другую организацию, где она могла бы посещать мессу, как католичка. Стоя перед недоверчиво глядящим на нее сотрудником консульства, она уверенно лгала, что ее отец – еврей, но мать – католичка и ее воспитали в христианской традиции. В результате ее отослали в польский христианский колледж, где она познакомилась с двумя другими девушками, также потерявшими родителей. «У меня оказалось хорошее чутье!» – рассказывала потом Лилит, грустно улыбаясь. Еврейская школа была разрушена, когда в Венгрию пришли немцы, и все дети – убиты. Кюре, занимавшийся польским лицеем, отослал трех сироток в монастырскую школу, где к Лилит очень хорошо отнеслись, потому что она говорила по-французски. Ее не заставляли работать в поле или заниматься хозяйственными делами, как других сирот, потому что монахини любили поболтать с ней по-французски. Она вернулась в Польшу только после войны.

Путешествие было просто героическим. Она ютилась вместе с другими в тесном вагоне, в котором перевозили скотину. Добравшись наконец до Кракова, она сразу отправилась к доброй швее, которая рассказала, что ее мать уже вернулась и каждый день ждет возвращения дочери. Вот так чудом уцелевшие Гиза и Лилит встретились снова.

Они забрали к себе маленькую кузину, которую спас писатель, и выживали как могли в ужасной нужде. Однажды совершенно случайно они прочли в иллюстрированном журнале статью о Хелене Рубинштейн. Гиза Крудовска, которой терять было нечего, написала тете. К ее большому удивлению, та ответила и даже послала им несколько больших коробок с продуктами и одеждой. Лилит особенно помнит одну из них: «Ни у кого из нас не осталось башмаков, и мать написала тете. Она регулярно отправляла нам посылки, и после письма прислала коробку с очень необычными туфлями, зелеными и на высоком каблуке. Носить их на самом деле было невозможно, к тому же размер был слишком маленький. Но эти крохотные зеленые туфельки были прелестны! У всех нас размер был большой, и мы носили обувь на низком каблуке и чаще всего – боты… Мы долго хранили эти зеленые туфельки на высоченных каблуках и просто любовались ими».

Когда в 1945 году Хелена вернулась в Париж, ей было семьдесят три года. Глазам ее предстало ужасное зрелище, и сердце ее дрогнуло. Повсюду разрушенные дома, а ей самой ничего здесь больше не принадлежало. Вместе с Горацием они отправились на набережную Бетюн, где спали на солдатских походных кроватях. Мебель была частично вывезена, частично испорчена. К своему ужасу, она обнаружила, что ценнейшие скульптуры служили постояльцам мишенью для стрельбы, как в тире.

С неистовым упорством, как это было в первые дни в Мельбурне, она принялась все восстанавливать. Эммануэль Амейсен говорил, что Хелена сохранила дух первопроходца и готова была принять вызов, брошенный судьбой, и бороться до конца.

Начала она с поисков старых коллег, расспрашивала о друзьях, знакомых и родственниках. Она даже обращалась в полицию, чтобы получить как можно больше информации. Вокруг нее сбилась небольшая группа людей, занимавшихся поисками пропавших. Каждый вечер они собирались вместе и рассказывали друг другу все, что им удалось узнать за день, планировали дальнейшие действия. Некоторых своих друзей она так больше никогда не разыскала, найдя других, помогала им встать на ноги.

Несмотря на грабежи военного времени, особняк на острове Сент-Оноре стоял нетронутый, и там даже хватало одеял и матрасов, чтобы «разбить лагерь». Хелена устроила там своеобразный буфет, где собиралась и ее «следственная группа», и все примкнувшие к ним самоотверженные помощники.

Требовалось срочно восстановить салон в предместье Сент-Оноре, чтобы дать работу тем коллегам и сотрудникам, которые хотели остаться с ней.

Каждое утро она покидала свой когда-то роскошный особняк пешком и возвращалась обратно… на метро. Как и тогда, в Мельбурне, пятьдесят лет назад, она сама готовила все средства, смешивая ингредиенты, которые смогла найти, искала новые формулы, восстанавливала старые, собственноручно раскладывала кремы по баночкам и сама вставала за кассу в магазине.

Хелена могла бы удовлетвориться и тем, что оставалось у нее в Соединенных Штатах, и жить там, не испытывая никакой нужды. Но для нее Париж оставался столицей красоты. «Электричества не было, продуктов не хватало, и все же она в ее семьдесят три года работала с энергией молоденькой девушки, которая хочет завоевать мир!» – вспоминает, улыбаясь, Эммануэль Амейсен. Она хотела доказать всем, и прежде всего самой себе, что может выиграть эту битву.

* * *

В 1946 году она получила письмо из Польши: Гиза Крудовска была на краю пропасти и просила дать работу в Париже ей самой и дочери Лилит, которой тогда исполнилось шестнадцать. Она хотела взять с собой и маленькую кузину, у которой не было никакого будущего в Польше. У Гизы не оставалось другого выхода: ее отец, землевладелец, до всех обрушившихся на них несчастий владел собственностью в Силезии, но после его смерти и войны семья лишилась средств.

Хотя Хелена регулярно отправляла им посылки, по-настоящему они были не знакомы: она ничего не знала об этой ветви своей семьи, оставшейся в Кракове. Но, ни секунды не колеблясь, она тут же выслала им три билета на самолет. Помощь близким всегда была для нее священным долгом, несмотря на то что злые языки говорили, будто она «использует» своих родных.

В Парижском аэропорту их встретил шофер и отвез в контору Хелены. Первая встреча была непростой. «Нам было неловко. Я видела ее впервые в жизни, и она показалась мне очень старой – мне ведь было шестнадцать лет, а ей – за семьдесят! Хелена была очень хороша в ярком наряде от Живанши (об этом я, конечно, узнала позже). Я была поражена, потому что в Польше женщины зрелых лет одевались исключительно в черное. Она была невысокого роста, черные волосы завязаны в узел на затылке, довольно ярко накрашена, что удивило меня еще больше. В то время Польша была большой деревней, и мне эта женщина показалась тогда слишком эксцентричной. Сама она говорила мало, стараясь больше слушать других. Она полностью взяла нас на свое попечение, хотя едва нас знала! Это было невероятно, но она сразу же приняла всех трех кузин, которые приехали к ней без копейки денег из родной Польши. Она хотела, чтобы мы выглядели модно, up to date, и нам принесли наряды, которые показались нам такими дорогими и экстравагантными, что мы не осмеливались надеть их».

1946 год. Среда. Эммануэль Амейсен отвез их в маленькую гостиницу, где они и разместились со своим скромным багажом. Тетя Хелена назначила им встречу на следующий день в своем бутике в предместье Сент-Оноре. Лилит, которую все стали называть Литка, описывает, как она первый раз попала в салон: это было огромное сооружение, состоявшее из четырех зданий, расположенных вокруг внутреннего дворика. Был и второй дворик, где находилась галерея-магазин Давида Друона, и там можно было найти настоящие сокровища. Иногда там проводились выставки.

Посетители сначала попадали в приемный зал, а сам салон красоты находился рядом. В 1946 году первый этаж еще не отремонтировали, и поэтому он был закрыт. Позже там сделают бутик. Канцелярия занимала третий и четвертый этажи.

В то время салон только начинал подниматься на ноги. Мадам собрала химиков, которые работали у нее на «кухне», изготовление всей продукции проходило под строгим контролем дерматологов. В 1946 году, когда никаких правил никем еще не соблюдалось, в «Салоне» Хелены Рубинштейн работа была организована очень четко, и вся продукция строжайшим образом проверялась. Немного позже она привлекла группу ученых из института Пастера, благодаря чему сразу узнавала о любом открытии. Хелена всегда поддерживала связи с медиками и исследователями, поэтому качество продукции только улучшалось.

«Я приехала утром в четверг, чтобы начать работать. Я была с матерью и маленькой кузиной. Тетя определила ее в лицей. Нам с мамой повезло – мы хорошо говорили по-французски, я – немного лучше, потому что меня воспитывала французская гувернантка. Проблем с языком у нас не было, и нам нужно было научиться всему как можно быстрее».

Первое, что они должны были усвоить, – особенности разных типов кожи. Гиза довольно быстро стала косметологом, а Литку взяла под свое крыло опытная сотрудница, которая работала у Мадам уже двадцать лет. Несколько месяцев она обучала ее профессии – показывала, как делать маски и массаж лица, учила правильной постановке рук. После этих уроков Литку отправили на стажировку, чтобы она могла начать работать консультантом и рекламным агентом. С маленьким чемоданчиком с образцами продукции она объездила всю французскую провинцию, побывала у всех агентов фирмы «Хелена Рубинштейн». Места, где располагались филиалы, тщательно отбирали: они должны были быть хорошо известны прессе и удобно расположены географически.