После Второй мировой войны индустрия косметики стала набирать обороты. Парадоксальным образом все стало модернизироваться и усложняться. Автоматизация охватила самые разные области производства, но в области женской красоты ничего нельзя поставить на поток – во всем здесь требуется индивидуальный подход. «Несмотря на то что работы всегда было очень много, я находила время, чтобы лично встречаться с женщинами, устанавливала контакты со студенческими группами, с подростками, с женскими общественными организациями», – объясняет Мала. В то время стали уделять большое внимание психологическим аспектам в лечении любой болезни. Если у пациентки или пациента сохранялся интерес к своему физическому состоянию, ее или его здоровье улучшалось. Мала рассказывала, что тому были многочисленные подтверждения, в частности когда она работала над программами ухода за собой для психически больных, инвалидов и людей, проходящих долгое стационарное лечение.
Каждый год мода менялась, появлялись новые косметические средства и оттенки макияжа. Воображение и творческая дерзость соперничали в этом мире разнообразных уловок и ухищрений. Через два года после появления на рынке в 1950 году очищающего средства Deep Cleanser произошел новый прорыв в мире макияжа. Под руководством Цески английским химикам удалось смешать фибры дикого шелка с пудрой. «Это хорошо ее держит, не позволяя осыпаться», – говорила Мадам. В прессе новый продукт был представлен под названием Minute Make Up («Макияж за минуту») и стал настоящим нововведением в косметике за многие годы. Успех был безусловным. После пудры шелк стали добавлять в губную помаду, и это делало кожу шелковистой, матовой и выглядело очень естественно, «придавая лицу фарфоровый тон».
В следующем, 1953 году появилось первое подтягивающее средство Contour Lift Film. Его действие было очень выраженным, но кратковременным. Среди покупательниц это стало настоящей сенсацией. В 1954 году Хелена Рубинштейн представила еще одно новшество Lanolin Vitamin Formula, первое средство на основе витаминов.
Марка все время развивалась, предлагая все более революционные средства, и в 1956 году был выпущен новый увлажняющий крем Skin Dew, великолепный крем на основе молочнокислых бактерий. Мадам любила рассказывать, что идея этого крема появилась у нее во время посещения молочной лавки. Она заметила, что у женщин, регулярно имеющих дело с молочными продуктами, кожа очень нежная и белая. Почему бы не создать такой крем? Сильвия Бедхе вспоминает, что первый опыт был ужасен. «Вначале брожение было слишком сильным, и получилось нечто похожее на камамбер. Абсолютный кошмар… Оно выливалось из баночек и к тому же отвратительно пахло… А дело было просто в количестве стабилизаторов».
Вначале средство было выпущено на рынок в кремообразной форме, но потом остановились на форме эмульсии. Нежная текучая консистенция, легкость использования и приятный аромат немедленно принесли фирме коммерческий успех. «Такого средства не хватало на рынке, и очень быстро началась настоящая золотая лихорадка», – замечает Лилит Крудовска. Его использовали как основу под макияж, продукт входил в серию средств по уходу, предназначавшихся для молодых женщин до сорока лет, чья кожа нуждалась в интенсивном увлажнении. Невероятный коммерческий успех Skin Dew продолжает удивлять и сегодня.
* * *
Продажи шли полным ходом, и европейские филиалы развивались. В Швейцарии юридическое лицо фонда компании «Хелена Рубинштейн» располагалось с 1952 года в Бале. Компания создавалась для покупки земли и строительства завода. А до тех пор изготовление и расфасовка продукции производились вручную в номере отеля «Меркур» в Ольтене полькой Халиной Дриммер, которая после замужества стала носить фамилию Медер.
В январе 1953 года компания «Херба Херберт Бауэр АГ Ольтен» стала новым дистрибьютором в Швейцарии. Она специализировалась на рекламе и распространении продукции косметических и парфюмерных марок. Среди них была и марка Max Factor. Для того чтобы получить право на распространение товаров «Хелена Рубинштейн», эта компания должна была отказаться от нее. Фирма «Херба Херберт Бауэр» немедленно купила землю в Дулликене, чтобы построить там завод, и в июне туда же переместился главный офис. Производство действительно началось осенью 1953 года.
Промышленная компания «Хелена Рубинштейн», которая работала в Швейцарии еще до войны, переехала. Ее контора располагалась теперь по адресу 24 Генферштрассе в Цюрихе. В Швейцарии было еще две компании, которые работали с маркой. Та, которая находилась в Цюрихе, занималась производством, а компания «Херба Херберт Бауэр» – розничной торговлей.
В том же 1953 году «Херба Херберт Бауэр» получила контракт на распространение марки в Италии. Хелена Рубинштейн сделала условием подписания контракта, по которому независимая фирма может продавать ее продукцию, то, что магазин и отдел продаж будут отделены от остальной компании. Так появилась компания «Мэрилин» во главе с Марио Прина, зарегистрированная в Милане, на виа Монтекуччоли. Она занималась исключительно распространением продукции «Хелена Рубинштейн».
Вначале у «Мэрилин» не было прав на производство. Готовую продукцию и полуфабрикаты привозили из Франции, иногда из Соединенных Штатов. Расфасовка происходила в специальном помещении под руководством эксперта, который время от времени приезжал из Швейцарии. Когда начал работать завод в Дулликене, продукцию стали привозить из самой Швейцарии. Тем не менее расфасовка всегда проходила под контролем эксперта, которого выбирала Мадам. Итальянский завод начал самостоятельно работать только в 1961 году.
В Германии компания Хелены Рубинштейн встала на ноги в 1950 году, когда агентом по распространению в Дюссельдорфе стал Теодор Шенхерр, который также распространял продукцию парфюмера Франсуа Коти и занимался фарфором. Он стал эксклюзивным дистрибьютором продукции «Хелена Рубинштейн» в Западной Германии. Промышленное предприятие в Эркрате начало работать в 1960 году, дистрибуцией занимался также Теодор Шенхерр. Но как и в Швейцарии, в Германии тоже существовало две компании «Хелена Рубинштейн»: одна производственная, а другая торговая. Так продолжалось до 1969 года и даже после ухода самой Мадам.
В Лондоне салон и контора по адресу Графтон-стрит, 3, работали под началом Цески Купер, одной из сестер Хелены, и Дэвида Фортера. В 1955 году компания купила землю в районе Вест-Молси, недалеко от Централ-авеню. Два года спустя там началось строительство завода.
В Париже в 1953 году Хелена Рубинштейн оставила управление всеми делами салонов, трансформированных в ООО, господам Амейсену и Збиндену. Первый занимал должность генерального директора, а другой – исполнительного директора. По-видимому, в то время сын Хелены Рой Титус был президентом компании, а Стелла Осчестович, сестра Хелены, – управляющей салона и бутика при нем. Но французская компания несла большие убытки, что сама Хелена отмечала со странным удовлетворением. Эммануэль Амейсен рассказал Патрику О’Хиггинсу, что французская компания позволяет Стелле занимать должность, так же как и мадам Гизе. Она помогает выжить еще и маркизе. Можно сказать, что французская компания – организация почти благотворительная. Времена изменились с тех пор, как Мадам открыла первый «Салон красоты», который стал сенсацией. Сегодня женщины уже умеют ухаживать за собой, делать эпиляцию, заниматься гимнастикой. Все это они могут делать у себя дома, и фирма бы не выжила без оптовой торговли.
Когда Патрик О’Хиггинс впервые приехал во французскую столицу, между сестрами разыгралась настоящая трагедия из-за второго замужества Стеллы, которая собиралась выйти замуж за француза. Стелла внешне очень напоминала Хелену: маленького роста, зачесанные назад черные как смоль волосы, тот же пронзительный взгляд темных глаз. Но при этом между ними было одно существенное различие: Хелена всегда придавала большое значение внешнему виду и выглядела безупречно и изысканно, а в облике Стеллы бросалась в глаза некоторая небрежность. Волосы затянуты не слишком туго, брови подрисованы неровно и помада чаще всего размазана. Стелла была гораздо моложе сестры – когда Хелене исполнилось восемьдесят, ей было всего шестьдесят шесть. Она была пятой дочерью Рубинштейнов и родилась после Регины, перед Манкой. Она всегда была очень импульсивна. В юности отправилась в Австралию на поиски старшей сестры, потом много путешествовала по Европе и Соединенным Штатам, дважды была замужем, но «неудачно». Эммануэль Амейсен утверждал, что, как и все сестры Рубинштейн, она обладала некой магической властью над людьми. «Сегодня вам сложно поверить в это, – улыбался он Патрику О’Хиггинсу, – но двадцать лет назад она была настоящей роковой женщиной».
Первый раз Патрик О’Хиггинс встретился с ней в 1952 году. Стелла тогда вела переговоры с Хеленой по поводу своего нового замужества, третьего по счету. Избранником ее был обедневший французский граф, и Стелла надеялась, что Хелена обеспечит ей достойное приданое. Мадам упрямо отказывалась и в конце концов решила, что граф не получит от нее ни сантима, но Стелла будет обеспечена хорошей зарплатой «за ничегонеделание» – как она сама говорила. Кроме того, Хелена купила ей квартиру, и потом жаловалась, что Стелла «заставила ее купить еще одну (квартиру) в Каннах». «Я оплачиваю ее наряды. Я слежу за ее деньгами, – прибавляла Хелена. – И этого еще недостаточно! Она хочет приданое! Бог знает что!» Но немного посердившись, она смягчилась и написала сестре милое письмо с поздравлениями, в котором интересовалась прошлым жениха. О приданом, правда, Хелена написать «забыла». Письмо она закончила традиционным: «Это все». Она попросила молодого человека напечатать письмо, уже зная, что при ближайшей встрече, когда Стелла начнет плакать, она, хоть и не сразу, согласится на все условия. Хелена любила излагать мысли письменно, а секретарь перепечатывал их. Сами письма она отправляла адресату очень редко – целью этих записок было сформулировать идею, найти аргументы и подготовиться к разговору лицом к лицу, чтобы быть во всеоружии. Иногда она раздавала такие записки перед совещанием или во время деловых встреч, когда дискуссия заходила в тупик, говоря: «Почитайте, потом дадите мне ответ». Но чаще всего Мадам хранила эти многочисленные записки в папках, время от времени просматривая, чтобы не забыть.
Наконец Стелла вновь появилась в кабинете Хелены, которая тепло приняла ее и тут же спросила, не забыла ли она принести копию брачного контракта. Конечно же, Хелена сдалась и все-таки выделила сестре приданое. Надо сказать, что граф обладал одним очень ценным качеством: он был таким же страстным игроком в бридж, как и сама Мадам. Она попросила Эммануэля Амейсена позвать нотариуса, чтобы заверить договор. Теперь она выглядела совершенно довольной, как будто и не гневалась вовсе всего несколько часов назад.
– Только подумайте, граф играет в бридж, у него есть автомобиль и собственный небольшой доход! В сущности, Стелле очень повезло! Господин Амейсен, выпишите мне немного денег, мне надо пройтись по магазинам и купить Стелле подарок.
Господин Амейсен спросил, какую сумму Мадам хотела бы потратить.
– Пять тысяч франков (в 1952 году это равнялось примерно современной тысяче долларов).
– На чей счет записать расход?
– На счет Стеллы, разумеется!
В Париже Мадам относилась к Эммануэлю Амейсену как к козлу отпущения. Она обрушивала на несчастного потоки упреков на смеси французского, английского и польского. С членами семьи Хелена почти всегда говорила по-польски. По-французски она разговаривала очень плохо, а вот английским владела довольно сносно. Племянник Эдварда Титуса терпеливо ждал, когда гроза утихнет. Его светлые голубые глаза выражали глубокую печаль, а уста хранили молчание. Потом напор Мадам ослабевал, она переставала скрежетать зубами и метать молнии. На столе появлялся коричневый бумажный пакетик… Она грызла листочек салата, очищала яйцо вкрутую, и только после этого начинался настоящий разговор.
В тот год Гораций доставлял матери много хлопот. Он не хотел сопровождать Мадам во Францию из-за личных проблем. Вскоре после прибытия в Париж Хелена узнала, что ее сын уехал из Нью-Йорка во Францию, но остановился в доме в Грассе. Он любил этот дом, «Белый дом», который попросил построить князь Гуриели. Он находился совсем рядом с Каннами, где после революции поселилось очень много русских эмигрантов. «Белый дом» стоил княгине целое состояние, а князь был там всего лишь раз, зато Гораций приезжал часто. Он любил приглашать туда своих друзей художников, «неудачников», как добродушно говорила его мать. Ему даже удалось убедить ее построить там экспериментальный завод духов, потому что в той местности росли определенные виды цветов, которые невозможно было найти где-либо еще. Но на самом деле этот завод, в основном, обеспечивал работой нуждающихся друзей.
В детстве Гораций довольно редко общался с матерью, которая постоянно была в разъездах. В шестнадцать лет он поступил в Йельский университет, чем мать очень гордилась. Правда, долго он там не продержался и был отчислен. Тогда она послала его в частную школу, чтобы подготовиться к поступлению в Кембридж. Он поступил, но спустя всего несколько месяцев бросил учебу. Гораций решил покорять южные моря, «как Гоген». Потом, повторяя его путь, он вернулся в Соединенные Штаты и поступил в художественную Лигу американских студентов. Но у Горация не было ни таланта художника, ни его силы воли: он довольно быстро бросил и это.
Потом он влюбился в молодую девушку по имени Эвелин Шмитка, приехавшую из Вудстока. Ее отец был мясником, и для Хелены Эвелин навсегда осталась «дочкой мясника». Они тайно поженились в начале тридцатых, пока Мадам была в Европе. «Представляете? Без моего благословения! Единственное, о чем меня поставили в известность, – это о рождении ребенка, девочки, Тоби. Тоби Титус… Вот скажите мне, разве это подходящее имя?»
Рождение через два года после этого мальчика стало поводом к попытке примирения. Но его тоже назвали варварским именем: Барри. Наконец, Хелена даровала им свое прощение и выделила внукам средства, полагая, они войдут в бизнес семьи ей на смену. Но внуки, к тому времени уже повзрослевшие, совершенно не интересовались компанией Рубинштейн. Брак Горация развалился, и он был вынужден снова работать на мать.
Он снова попал в немилость в 1952 году, когда Хелена узнала, что он появился в Грассе. Она так объясняла это Патрику: «У Горация был роман с негритянкой. Когда она узнала, кто я, то пыталась шантажировать его. Поэтому он и сбежал, идиот! Нужно чувствовать ответственность за свои дела, тогда и шантажа не будет. Но Гораций дурень, к тому же мечтатель…»
Патрик наконец понял, почему отношения между матерью и сыном казались ему такими напряженными последнее время!
На самом деле произошло вот что: у «мечтателя» Горация и правда была связь с молодой чернокожей топ-моделью. Ее официальный любовник был гангстером, который, узнав положение в обществе матери Горация, постарался «выпотрошить» ее. Гораций всегда охотно помогал друзьям, у которых случались денежные затруднения, и с удовольствием выставлял напоказ богатство матери. Он любил устраивать обеды в нью-йоркской квартире, куда без его ведома стали проникать сутенеры-доносчики. Они шантажировали его, а потом стали угрожать. Гораций испугался и потерял голову. Он отправил девушку с ее сутенером в Нью-Джерси, но дело уже приняло дурной оборот, вмешалась полиция, и Горацию предъявили обвинение. Он провел ночь за решеткой, но адвокаты Мадам быстро взяли все в свои руки, и дело замяли.
Гораций был больше похож на отца, чем на мать, и решил на некоторое время уехать в Канны и поселиться в Грассе, чтобы заняться там рисованием и литературой.
– Wait and see («Подождите – увидите»)! – говорила Хелена, которая прекрасно знала все слабости сына. Канны, Сан-Тропе и Монте-Карло находились недалеко от «Белого дома», туда легко можно было доплыть на яхте. Эдвард Титус, несмотря на то что ему было уже восемьдесят лет, все еще не простил бывшую жену. Он тоже жил на Юге Франции и с удовольствием поощрял артистические наклонности сына, возможно, еще и потому, что это раздражало Хелену. «Он всегда был подстрекателем», – жаловалась она. Несмотря на это, именно она предложила Эдварду дом в Каньсюр-Мер, в котором он постоянно и жил. Она оправдывала это желанием предоставить ему возможность «заниматься своими литературными делами». В Каньсюр-Мер он жил с молодой красивой женой, о чем Хелена знала.
– Она убьет его! – восклицала Мадам.
Ее предсказание сбылось три года спустя, хотя причиной смерти Эдварда стал возраст, а не молодая жена. Узнав об этом, Мадам на некоторое время забыла о князе Гуриели – ее охватила глубокая скорбь.
Только Эдвард, Гораций и Рой (последний – несколько в меньшей степени) были мужчинами ее жизни. Несмотря на его измены, она глубоко любила первого мужа. Ее сыновья были продолжением этого союза и напоминанием о нем. Гораций даже больше брата, потому что он появился на свет в период их примирения. Он был дитя любви, живым символом той страсти, которую она чувствовала к Эдварду Титусу.