Пока Мадам набиралась сил в Риме, Гораций пытался убедить ее в необходимости создания новой люксовой линии средств для ванны и душа. Он придумывал роскошные упаковки и соблазнительные названия. Убедить ее было нелегко, она перечисляла уже существующие на рынке средства для ванны и расхваливала их свойства. Но Гораций упрямо продолжал описывать чудную новую серию, которую хотел создать. Он придумал для нее прекрасное название – Fleurs du mal («Цветы зла»). Услышав это, Мадам сразу изменила тон. Слова звучали странно и привлекательно. Плохое знание французского не позволяло ей полностью понять смысл, но музыка фразы пленила ее. Мадам согласилась.

Она быстро поправлялась, и доктор Овари посоветовал совершать небольшие прогулки по виа Венето. Во время этих прогулок Мадам, опираясь на руку сына, беспрестанно обсуждала с ним новое начинание. В то время Гораций и Хелена стали очень близки, Хелена делала пометки в блокноте, записывала названия… Наконец Золтан Овари объявил: Мадам совершенно здорова и, соблюдая необходимые предосторожности, может покинуть отель.

Она отблагодарила монахинь, подарив каждой по набору помады, чем повергла их в крайнее изумление, заплатила доктору и служащим отеля и решила, что поедет на машине в Грасс вместе с Патриком и Горацием. «Мне нужен воздух, найдите открытую машину! Я хочу дышать свежим воздухом. Юг – идеальное для этого место, мы проведем там неделю».

После двенадцати часов, проведенных в открытом «понтиаке», Мадам объявила, что голодна и хочет рыбы. Патрик сидел на заднем сиденье, заваленный вещами, и с трудом выдохнул:

– Что касается рыбы, то я знаю прекрасное местечко по дороге, в Вилльфранш, между Монте-Карло и Ниццей.

Мадам согласилась, и они обедали в тот вечер в отеле Welcome. В конце вечера они заметили оживление и суету у входа. «Мой столик готов?» – спрашивал Жан Кокто.

Он пришел с двумя весьма элегантными дамами, герцогиней де Грамон и мадам Весвейлер, и очень красивым молодым человеком атлетического телосложения. Патрик познакомился с Кокто в Нью-Йорке, когда тот недолгое время был автором Flair. Поскольку он совершенно не говорил по-английски, Флер попросила Патрика «служить ему Антигоной», как выразился сам Кокто.

Патрик поднялся, чтобы приветствовать поэта, который, также узнав его, поспешил к их столику и горячо обнял старого знакомого. Гораций застыл в изумлении, а Мадам прищурилась, стараясь вспомнить этого невысокого человека с всклокоченными волосами, который драматически жестикулировал перед ней. Они как-то встречались у Миси Серт, но с тех пор больше не виделись. Но как только Патрик произнес имя Кокто, а тот вскричал: «Приветствую Императрицу Красоты!», Хелена тут же его вспомнила. Кокто обернулся к сопровождавшему его молодому человеку и сказал: «Позвольте вам представить – Жан Марэ!»

Мадам пригласила Жана Кокто и его протеже прийти к ним обедать на следующий день в «Белый дом», но поэт предложил им всем встретиться у госпожи Весвейлер в Кап-д’Антиб. Польщенная, Хелена приняла приглашение.

Хелена, Гораций и Патрик вновь сели в «понтиак» и продолжили путь до Грасса. Стояла уже темная холодная ночь, когда они наконец добрались до места. Мадам приподнялась на сиденье, чтобы рассмотреть дом. «Ненавижу его, – сказала она, – он похож на белого слона. Я потратила на него больше двухсот миллионов франков, а провела здесь в общей сложности всего шесть ночей».

Вдруг дом осветился, и на пороге появились два заспанных слуги, чтобы встретить хозяйку. «Зачем столько света?» – заворчала она вместо приветствия. Войдя, она увидела огромные вазы с букетами цветов, стоявшие повсюду в холле: на столиках, подоконниках и даже на мраморном полу. «Да зачем же все эти цветы?» – наконец спросила она. Слуги молчали, а Гораций понурился.

Дом в Грассе нисколько не походил на квартиры Мадам. Преимущественно белый и зеленый, он не был выкрашен в теплые роскошные оттенки, которые она так любила. Нагромождение вещей и уютный хаос, в котором она обычно жила, были здесь совершенно неуместны – в доме царил идеальный порядок. Патрик понял, почему она не любит это место: дом ни капли не соответствовал ее вкусу и характеру.

На следующее утро Патрик встретился с Мадам на балконе, где она пила кофе, любуясь пейзажем. Цветы, запахи, цикады и оливы, дикая лаванда и мимоза, только-только начавшая расцветать, – это был настоящий Прованс.

Хелена читала курьерскую почту, которую ей присылали каждый день, где бы она ни была, и давала секретарю указания по поводу срочных писем; потом вдруг, понизив голос, спросила, проснулся ли Гораций. «Нет, он еще спит», – ответил молодой человек. Она хотела поговорить о сыне и показала ему письмо Оскара Колина, в котором говорилось о последнем «изобретении» Горация. Он потратил огромную сумму денег на ферму на юге Франции, где выращивали жасмин, и на маслообрабатывающую фабрику, покупку которой Мадам в прошлом не одобрила.

– Слабоумный, – кричала она, стуча кулаком по столу. – Как можно было совершить подобную глупость, когда есть такие специалисты, как господин Амик, – он выращивает жасмин в промышленных количествах и к тому же производит концентраты, которые мы у него покупаем. И не только мы: Шанель, Роша, Ланвен и даже Герлен! Это лучший производитель парфюмерного сырья во Франции! К тому же мы используем очень мало жасмина! И у нас уже есть линии туалетной воды и одеколона, которые прекрасно продаются! Теперь я понимаю, почему он так настаивает на запуске новой банной линии! Эти цветы, как их там? А, цветы зла! Он позволил своему приятелю, этому Скотту, сесть себе на шею. Выращивать жасмин, вы только подумайте!

Гнев ее все усиливался, когда вдруг на балконе появился Гораций. Она тут же добродушно заулыбалась и сказала, что они с Патриком как раз обсуждают новый проект. Нежным голосом она попросила сына рассказать все подробнее. Гораций находился в прекрасном расположении духа с тех пор, как болезнь матери стала отступать. Он предложил всем вместе поехать на ферму перед тем, как отправиться к Жану Кокто, и увидеть все своими глазами. Мадам согласилась.

И вот они уже колесят по извилистым дорогам Прованса, вдоль возделанных полей, лишенных какой-либо растительности. Проехав около сотни километров, Гораций вдруг затормозил.

– Мы приехали.

– Куда? – спросила Мадам, вертя головой во все стороны.

– На жасминовую ферму «Хелена Рубинштейн».

Он повел их к маленькому каменному домику, ютившемуся у самого края дороги. Навстречу им спешили мужчина и женщина, а за ними бежала целая свора псов. Гораций знал, что мать ненавидит собак, и всеми силами старался не подпускать их к ней. Супруги Скотт пригласили Горация, его мать и их друга в дом и предложили пастис. Пастис! К тому же, сказали они, это бесплатно. Хелена тут же решительно возненавидела Скоттов. Без всяких предисловий она потребовала:

– Покажите, куда уходят наши деньги.

Последовало тяжелое молчание, а потом господин Скотт сухо предложил ей следовать за ним и открыл заднюю дверь.

– Очень скоро здесь будет благоухать целая жасминовая плантация, – не без гордости объявил господин Скотт, широким жестом показывая на пустое поле.

Обращаясь к секретарю, Хелена кротко сказала:

– А дело становится все интересней… Видите, как я вам и сказала сегодня утром, они вместе с Горацием уже отправились в рай для дураков.

Снова воцарилась тишина, а потом господин Скотт решился на последнюю попытку.

– Не хотите ли посмотреть нашу технику, мадам?

Все так же храня молчание, они направились к полуразвалившемуся сараю для зерна. Внутри, словно бросая вызов вошедшим, стояло множество чанов, посреди которых величественно возвышался огромный котел. «Дорогая вещь», – сказала Мадам, глядя на котел почти с отвращением. Смущенные Скотты украдкой переглянулись. Гораций сделал знак, что пора уходить.

«Понтиак» мчался по Гранд Корниш, трассе от Канн до Ниццы, а Хелена высказывала сыну все, что думает о его умственных способностях. Неожиданно Гораций взорвался:

– Вы мерзко вели себя с моими друзьями! Вы злая, жестокая, жадная женщина! Вы думаете только о деньгах, о деньгах, всегда только о деньгах! Деньги – вот ваш Бог!

Выкрикнув это, он остановил машину, вытащил ключ зажигания и бросил его на заднее сиденье на колени Патрику, который во время этого разговора предусмотрительно молчал.

– Держите! Моя мать – это ваша забота!

Патрик напряженно замер, а Мадам долго смотрела пустым остановившимся взглядом на приборную доску. Потом пришла в себя и повернулась к секретарю.

– Вот вам возможность научиться водить, – выдохнула она. – Мы возвращаемся. Позвоните поэту и скажите ему, что я неважно себя чувствую и мы не сможем принять его приглашение.