Хелене было восемьдесят пять лет, и судьба вновь нанесла ей удар. Через три года после князя Гуриели она потеряла и своего сына Горация. Он попал в автокатастрофу, когда мчался на полной скорости по мосту на Лонг-Айленде, но получил всего лишь легкие повреждения. Но в тот же вечер с ним случился сердечный приступ, и врачи решили оставить его в больнице на обследование. Через два дня Гораций умер от острой сердечной недостаточности. Ему было всего сорок восемь лет. Хелена находилась в тот момент в Париже, и Гораций умер в одиночестве, как и жил. Хелена хотя и по-своему, собственнически и неуклюже, но любила сына больше всех на свете.

Когда Патрик сообщил ей ужасную новость, она упала в обморок и много дней не вставала с постели, находясь в каталептическом состоянии. После того как первый шок прошел, она все равно оставалась в некоторой прострации, отказывалась от еды и не желала никого видеть. Известные и неизвестные люди со всего мира присылали ей письма с соболезнованиями и словами утешения. Она отказывалась их читать. Отчаявшийся Патрик не знал, как вывести ее из этого состояния, в которое она погружалась все глубже. Он рассылал ответные письма и телеграммы, звонил родственникам, чтобы поблагодарить их за поддержку. А Мадам отказывалась даже слышать о них. Она снова замкнулась в себе.

Но однажды Патрик нашел «лекарство», способное вернуть Хелену к жизни. Примерно через две недели после смерти Горация он получил письмо с соболезнованиями от Сесила Битона. Кроме дружеского сочувствия, в письме были волшебные слова, способные вызвать «пробуждение», которого Патрик тщетно ждал все это время. «Грэм Сазерленд, – писал Битон, – хотел бы написать портрет вашей патронессы. Этот шанс нельзя упустить. Если мадам Рубинштейн захочет узнать о нем подробней, скажите ей, что он написал портреты Сомерсета Моэма, Уинстона Черчилля и лорда Бивербрука, которые уже признаны шедеврами… Я знаю, что ваша пожилая дама с ума сходит по известности. Если он напишет ее портрет, его можно будет хорошо перепродать. Она станет первой женщиной, которую он напишет».

Патрик бросился к Хелене в надежде убедить ее.

– Мадам, в Англии есть очень известный художник, который хочет написать ваш портрет. Вы должны согласиться.

– Не сейчас.

– Но Мадам, он написал портреты Моэма, Черчилля, Бивербрука, но никогда еще не писал портретов знаменитых женщин.

Он попал в точку. Она повернулась к нему и, приподнявшись на подушках, сказала слабым голосом:

– Знаменитых женщин? А еще что вы о нем знаете?

На самом деле больше ничего он не знал. Патрик стал придумывать разные небылицы об этом художнике, естественно скрыв тот факт, что о нем написал в письме Сесил Битон. Он также не сказал, что Моэму и Черчиллю очень не понравились те портреты, что написал Сазерленд.

– Гораций очень любил Англию. Завтра же и поедем.

Первые работы Грэма Сазерленда появились в двадцатые годы – это были в основном офорты и картины реалистического направления. Затем он начал рисовать пейзажи в стиле символистов, за которыми последовали странные полотна, напоминавшие картины экспрессионистов и сюрреалистического Пикассо тридцатых годов. Во время войны Сазерленд увлекся видами разрушенных бомбардировками домов и без конца рисовал руины и остовы зданий. Наконец, в середине сороковых, он обрел свой стиль: резкие изломанные линии, напоминавшие или странного вида растения, или чудовищ. Но прославился он, конечно, как портретист.

Патрик предупредил Цеску о скором приезде Мадам в Лондон, и господин Фортер отправил в аэропорт два «роллс-ройса». Хелену отвезли в отель Claridge. В холле ее встретил сам директор, господин Ван Тюин. Поднимаясь на свой этаж в лифте, Мадам столкнулась с принцем Филиппом, супругом королевы, которого сопровождал элегантно одетый паж. Хелена их даже не заметила…

Сазерленд был, конечно, не Пикассо, и когда он узнал о приезде Хелены, то сразу пригласил ее приехать к нему погостить в загородное поместье недалеко от Вест Маллинга. Это была старая ферма, переоборудованная в современную виллу, где он жил со своей женой. В городе Хелена специально пошла за покупками, чтобы купить им подарки. Супруги приняли ее очень тепло, и деревенский, но вкусный ужин, состоявший из огромного пирога с простоквашей и свежих овощей из собственного огорода, очень ей понравился. «Разумное питание, разумные люди», – заключила она, подкладывая себе еще овощей и наливая простокваши.

Когда Хелена спросила, когда они приступят к работе, Грэм Сазерленд ответил, что торопиться не стоит, он должен продумать позу и наряд. Затем необходимо будет обсудить цену, а всеми деталями займется Оскар Колин.

Мадам пригласила супругов Сазерленд на ужин, и на следующее утро начались сеансы позирования в номере отеля. Хелена надела тяжелое вышитое платье, и, хотя сидела она в удобном кресле, сеансы очень ее утомляли. В конце недели художник предложил ей прерваться на несколько дней, потому что и он немного устал от бесконечных поездок в город и обратно, тем более что эскизов было сделано достаточно и он мог уже начать работать у себя в мастерской. Хелена согласилась, и некоторое время спустя они встретились уже в Париже.

В Париже Хелена страстно взялась за работу, чтобы, как она говорила, наверстать упущенное со времени ухода Горация. За то время, пока она лежала недвижно на кровати, она набрала несколько лишних килограммов и поэтому накануне приезда Сазерленда решила принять срочные меры. К тому же она страдала от хронических запоров и никогда не расставалась с набором разных слабительных. И вот она решила начать утро с половины бутылочки касторки, нескольких пилюль с экстрактом александрийского листа, стакана теплого грейпфрутового сока и двух чашек крепкого кофе в качестве завтрака. Эффект был ужасен: задыхаясь, Хелена рухнула на кровать с чудовищным головокружением. Она с трудом пришла в себя и, когда наступило время встречи с художником, выглядела очень изможденно. Хелена придумала особенный макияж: из-за зеленых теней глаза особенно выделялись. Патрик рассказывал, что эффект был потрясающий. Она появилась на ужине в расшитом платье от Баленсиаги и была похожа на Теду Бара в роли графа Дракулы. Сазерленд, однако, решил, что все это было продумано заранее. «Макияж просто сногсшибателен!» – воскликнул он и тут же решил забыть о тех эскизах, которые сделал в Лондоне, и начать все с нуля. «Она совершенно преобразилась. Удивительно, что может сделать такой театральный макияж глаз».

Шесть месяцев спустя, в январе 1957 года, портрет был завершен. Из скромности и деликатности, Грэм Сазерленд и его жена уехали в Венецию, а Хелене отправили письмо, в котором приглашали ее в галерею Альфреда Хехта на Кингс-роуд. Мадам и Патрик вместе с Цеской, мистером Фортером, мисс Симмонс, которая возглавляла в Англии отдел рекламы, и Эриком Гарротом, отвечавшим за связи с общественностью – Мадам называла его «человек, который посылает мне дорогие букеты», – отправились на Кингс-роуд.

Хелена была в крайне дурном расположении духа и всю дорогу повторяла: «Я знаю, мне не понравится, очень не понравится». Компания вошла в галерею во главе с Мадам. Она вдруг остановилась, пораженная: в глубине зала висели два портрета: на одном она изображена во весь рост, на другом – сидя на стуле. Портреты скоро должны были быть выставлены официально в Галерее Тейт, а пока словно ждали одобрения модели. Патрик так описывает последовавшую сцену:

«Мадам попросила принести ей стул, потом чашку чая.

– Ох! Боже мой! – повторяла она, слегка раскачиваясь и рассматривая картины.

Пронзительный взгляд яростно сверлил воображаемых врагов, орлиный нос был слегка сморщен, словно от неприятного запаха. На этих портретах Мадам выглядела как жестокий диктатор. Тяжесть и богатство расшитого платья, которое было прорисовано до малейших деталей с прерафаэлитовской тщательностью, только добавляло портрету безжалостной точности. Шея, украшенная огромным жемчужным ожерельем, была синюшной и тощей, как у грифа. Нижняя челюсть и подбородок были решительно выпячены и придавали лицу хищное выражение, которое еще усиливалось пунцовыми губами, а гладкий лоб, хотя и лишенный морщин, был слегка сиреневого оттенка. Художник акцентировал резкий его изгиб, а волосы, казалось, были стянуты в огромный узел с яростной силой.

Хелена попросила еще чашку чая, потом, шатаясь, встала со стула.

– Я… и правда на это похожа?

Все бросились ее утешать, говорить, что художник всегда видит все по-своему и ни одна картина не может иметь строгого портретного сходства с моделью, а эти два произведения – настоящие шедевры.

– Они отвратительны. Я что же, такая старая и злая?! Настоящая ведьма!

Через несколько дней портреты были выставлены в Галерее Тейт. На эту грандиозную выставку Мадам не пошла, отказываясь считать ее для себя честью. Полюбоваться на портреты пришли сотни тысяч человек, а критики наперебой восхищались мастерством Сазерленда и смелостью Мадам, которая не побоялась предстать перед таким пронзительно-жестоким взглядом». Хелена вырезала и складывала в папочку, на которой было написано: «Мерзкие портреты Сазерленда», все, что было написано по этому поводу. Скоро папку заменил целый ящик, потому что пресса безумствовала. Королева и королева-мать собственной персоной посетили Галерею Тейт. Мадам была под впечатлением.

– Кто мог ожидать?

– Ожидать чего?

– Того, что люди заинтересуются этим всем до такой степени!

Эпизод с портретами Сазерленда стал причиной, по которой лондонский журнал Sunday Times предложил ей написать мемуары. Она спросила, заплатят ли ей, и, получив утвердительный ответ, согласилась. Это книга будет напечатана много лет спустя под названием Life for Beauty – «Жизнь за красоту».

Через несколько месяцев после экспозиции в Тейт портрет пополнил коллекцию Мадам на Парк-авеню. Каждому гостю, которому показывали этот портрет, она обеспокоенно задавала один и тот же вопрос: «Вам нравится? Мне вот абсолютно нет». Потом она говорила, что это очень пристрастное видение ее такой властной и сильной, «я и не представляла, что могу так выглядеть. Никогда еще на меня не смотрел такой прямой и резкий взгляд». Все это не мешало ей признать картины шедеврами. В завершение этой истории она подарила госпоже Сазерленд то расшитое платье, в котором позировала.

Хотя эти портреты и не вызвали у нее восторга, они сыграли ту роль, которую от них и ждали, – вывели ее из апатии и заставили отвлечься ненадолго от горя после смерти Горация. Она определенно пришла в себя и решила отправиться в путешествие.

Хелена пустилась в кругосветное плавание со своим «молодым ирландцем», «бабочкой», как она его называла, потому что, по ее мнению, его часто не оказывалось рядом. Еще она говорила о нем: «Патрик, знаете, тот, кто со мной ездит». Она испытывала к нему дружеское расположение и даже, можно сказать, нежную привязанность, потому что, не желая признать этого сама, нуждалась в мужчине, который бы сопровождал ее – с легким характером, способного сносить без обид ее капризы и перемены настроения. Он же говорил без обиняков, что ему нравятся старые дамы и что Мадам была им «увлечена», ибо во время путешествий она вела себя не так, как обычно, – очень тепло и снисходительно. Ему очень нравилась ее компания.

– Нам нужно укрепить нашу империю, – сказала она как-то молодому человеку.

– Укрепить вашу империю?

Он впервые услышал от нее слово «империя».

– Да, навести в этом балагане порядок!