Мадам решилась пуститься еще в одну авантюру. Журнал Real Confessions предложил ей вести рубрику ответов на вопросы о красоте. Читательницы журнала писали в редакцию, спрашивая у мадам Рубинштейн совета по поводу проблем с кожей, весом или макияжем. Рубрика «Королевы мира красоты» появилась в марте 1960 года, но Хелена очень быстро устала от этой игры в вопрос-ответ, и все закончилось.
Она старалась отвлечься, устраивая приемы у себя на Парк-авеню. На них присутствовали все знаменитости мира науки и искусства. Всем было интересно посмотреть на ее коллекцию миниатюр, которую она по таким случаям открывала для всеобщего обозрения. Эта коллекция, которую она собирала на протяжении тридцати пяти лет, была и вправду уникальной в своем роде. Она выставлялась в специальном зале (оформленном в стиле XVII века). Миниатюрная мебель и сотни декоративных элементов демонстрировали достижения краснодеревщиков и костюмеров, которые создавали все это на протяжении веков. Там были французские, итальянские, испанские, австралийские миниатюры, созданные во времена Ренессанса, Второй империи, правления Елизаветы, стиля Тюдоров и бидермейер, и даже американское народное творчество. Малейшая деталь – узор на расписной бумаге, картина, деревянная обивка или камин – были проработаны до мельчайших подробностей, все совершенно как в действительности. Каждый ансамбль располагался в небольшом ящичке, представлявшем собой образчик архитектуры того периода, к которому принадлежала миниатюрная мебель. Сотни очаровательных вещиц радовали взгляд: часы, фаянсовая посуда, крошечные цветы в маленьких вазочках, серебряные канделябры, настенная живопись, письменные приборы, книги в инкрустированных кожаных переплетах и много других невероятных штучек!
Куклы воплощали историю костюма за пять последних веков, каждая была сделана вручную. Хелена обожала миниатюры и старинных кукол и начала собирать эту коллекцию, когда была еще ребенком. Ее приемы имели невероятный успех, и журнал Park Avenue Social Reveiew посвятил им отдельную статью.
Но Хелене было скучно. Вскоре после возвращения в Соединенные Штаты она захотела опять поехать в Лондон. Она провела там много счастливых лет в молодости и после всех несчастий, обрушившихся на нее, хотела немного отдохнуть. Хелена чувствовала себя истощенной и хотела напитаться новыми впечатлениями. Патрик отправился вместе с ней.
Она нашла подходящую квартиру в доме 247 на Найтс-бридж. Это было красивое двухэтажное здание эдвардианского стиля. На этот раз Мадам поскромничала – квартира состояла всего из четырех комнат и маленькой террасы, увитой плющом и засаженной небольшими кустами. Она доверила оформление интерьера молодому английскому архитектору Дэвиду Хиксу.
Во время ремонта в лондонской квартире Мадам и Патрик жили в Париже. Однажды Патрику позвонила баронесса Ги де Ротшильд. Они были давние приятели и познакомились еще до того, как баронесса вышла замуж за главу знаменитой банкирской династии, и даже до того, как Патрик встретил Хелену. Было это в Нью-Йорке, еще когда будущую баронессу звали просто Мари-Элен Ван Зюйленд.
Она звонила, чтобы поговорить о своем близком друге, Жорже Помпиду, который занимал важный пост в банке Ротшильда, а потом увлекся политикой. Он входил в штаб Шарля де Голля, и поговаривали, что генерал назначит его премьер-министром. «Вы должны немного ему помочь, – сказала она. – Он хочет квартиру на набережной Бетюн, в доме мадам Рубинштейн. Прошу вас, поговорите с ней».
В конце концов Мадам призналась, что уже знает об этом. Да что за Помпиду, это старая история! Мари Кюттоли уже все устроила. Хелена мудро опустила тот факт, что она обещала квартиру целых шесть лет назад. Хотя Пикассо так и не написал ее портрет, Мари достойно выполнила свою миссию – устроила встречу с каталонцем. Теперь настала очередь Хелены выполнить свое обещание.
Мадам, как и каждый раз, когда узнавала о его дружбе с какой-нибудь знаменитостью, очень удивилась, что Патрик хорошо знаком с баронессой де Ротшильд, и, как это было с Жаном Кокто, довольно высокомерно дала ему это понять. На самом деле ее немного беспокоили неизвестные ей отношения Патрика с другими людьми. Она часто задавала ему вопрос, не покинет ли он ее однажды, прельстившись более выгодным предложением работы. Этот страх мучил ее и делал подозрительной.
Наконец, была назначена встреча. Господин Помпиду явился ближе к обеду, и, в ожидании Мадам, Патрик развлекал гостя в гостиной. «Резкая линия подбородка, густые брови и большой нос подчеркивали блеск холодных умных глаз, которые все время перебегали с предмета на предмет. Он напоминал осторожного рачительного фермера на животноводческой ярмарке». Наконец появилась Хелена в домашнем платье, подбитом мольтоном, и тапочках в тон ему.
Она начала с того, что повела его осматривать свою коллекцию. Это было проверкой, которую она очень любила, потому что, как она говорила, «люди не могли удержаться, чтобы не начать сравнивать свое барахло с моим». Это позволяло ей легко оценить реальное состояние человека. Быстро выяснилось, что у Жоржа Помпиду ничего нет, кроме значительных познаний в области искусства. Это ей очень понравилось, и она решила отдать ему квартиру.
Но когда господин Помпиду собрался уходить, очень довольный результатом визита, Мадам промурлыкала почти шепотом:
– А как же насчет приплаты, месье?
В то время во Франции это означало, что новый жилец «приплачивал» некоторую сумму или владельцу, чтобы получить преимущество перед другим желающим, или бывшему жильцу в счет его взноса, а чаще всего обоим. Это было не совсем законно, но все так делали.
– Вам решать, – ответил господин Помпиду.
– Нет, это же вы банкир. Назовите вашу сумму.
– Восемь миллионов, – без колебаний сказал Жорж Помпиду.
– Сколько? Вы сказали восемнадцать миллионов?
– Нет, дорогая Мадам, восемь.
– Скажем, десять. Это очень хорошая квартира, с прекрасным декором.
– Я знаю, моя жена с ума по ней сходит.
– Значит, десять. Договорились?
Будущий премьер-министр не был человеком, склонным торговаться, и молча кивнул. Мадам, немного разочарованная тем, что он так быстро согласился, сделала еще одну попытку.
– Одиннадцать?
– Мы договорились на десять, дражайшая Мадам.
– Ну хорошо, так и быть.
Патрик удивился, как быстро этот человек одержал победу. Мадам обычно так легко не сдавалась. «Какой очаровательный человек», – начала Хелена, а потом, неожиданно рассердившись, стала упрекать Патрика за то, что он не вмешался и не помог ей получить за квартиру двенадцать миллионов. Патрик, уже наловчившийся в таких делах, напомнил ей, что господин Помпиду скоро станет премьер-министром и, возможно, окажется ей очень полезен. Буря постепенно стихла.
Мадам, будучи по характеру очень любопытной, стала приглядывать за новыми жильцами. Она вытягивала шею, чтобы заглянуть в их открытые окна, и отмечала, когда они уходят и возвращаются. Они всегда вежливо здоровались с ней, и в конце концов она стала считать их очень милыми людьми.
* * *
Но пришло время возвращаться в Лондон посмотреть на новую квартиру. 11 апреля 1961 года Хелена Рубинштейн открыла для прессы двери нового жилища в Найтс-бридже.
Квартира состояла из двух частей и точно соответствовала эклектическим вкусам своей владелицы. Задача Дэвида Хикса была непростой: он должен был примирить свои художественные устремления с требованиями заказчицы. В решении ему помогло изучение гардероба Хелены. Красный шелк, из которого был сшит ее любимый костюм, подсказал нужный оттенок полам и стенам прихожей. Туалет от Баленсиаги, в котором она была изображена на портрете Сазерленда, вдохновил его на создание обитых шелком стен гостиной. Эта комната служила одновременно офисом салона и столовой, в которой проходили банкеты, то есть должна была с легкостью вмещать сорок пять человек и фуршетный стол.
Повсюду царила роскошная неразбериха. В спальне, обитой расписанным белым шелком, можно было увидеть портрет Поля Пуаре кисти Роже де ла Френе и две акварели Шагала, которые она особенно любила. В смежной с ней ванной стены были покрыты настенной росписью итальянского художника Федерико Паллавичини, который работал с Патриком в журнале Flair. Атмосфера этого жилища была немного удушающей. В квартире, казалось, хотели воссоздать химерическую картину мира: экзотические цветы и птицы и на заднем фоне фантастические рисунки, как в Королевском павильоне в Брайтоне в его знаменитом стиле времен Регентства.
Прихожая освещалась мягким светом ламп, спрятанных за дубовыми панелями. Блики играли на китайских скульптурах времен династии Сонг, укрепленных на медных подставках. Везде стояла мебель разных стилей, а стены были увешаны абстрактными картинами Пикассо, Атлана, Клаве и Треведи. Там было много статуй разных времен, африканские маски, испанская Мадонна XVI века и многочисленные работы в мраморе ее друга Эли Надельмана.
Роскошная тенистая терраса выходила на Гайд-парк. Здесь Хелена написала книгу, которую потом назовут ее мемуарами – My Life for Beauty – «Жизнь за красоту».