Это был обычный год – 1996-й. Мы получили договор с Росатомом для работы на Нововоронежской атомной электростанции (НВ АЭС). Дел было месяцев на 4–5, и мы выехали 1 августа, рассчитывая справиться до конца года. Все было как всегда: надо было наблюдать, обработать данные и написать отчет.

В Нововоронеж мы отправились вчетвером: я и водитель ГАЗ-66 Юрий Афанасьевич Клейменов ехали в кабине, а два инженера – Максаков и Кирпичев – в кунге, которым был оснащен автомобиль. На НВ АЭС мы были не в первый раз, все там было известно, и мы не торопились.

Был очень жаркий день, в кабине наступил сущий ад, да и в кунге, пожалуй, было не лучше. Поэтому, проезжая деревню Борщевое, что в Тульской области, и увидев спуск к речушке, я попросил водителя свернуть к ней и остановиться на берегу. Еле живые, мы выбрались из кабины, а из кунга вывалились два моих инженера. Они потребовали водки, сказав, что в жару она здорово им помогает. Делать нечего, я с ребятами отправился в ближайший магазин, а водитель остался лежать в тенечке, так как за рулем ему пить было нельзя.

Атомная электростанция

Надо сказать, что в то время губернатором Тульской области был коммунист Стародубцев. Это было заметно по тому, что у шоссе не было ни одного ларька, в отличие от Московской, Липецкой, Воронежской, да и других областей, где они массово теснились у дороги. Итак, в ближайшем от нас магазине желаемого напитка не оказалось, и вообще ассортимент был очень скудным. Все напоминало нам не такие уж далекие годы советской власти. Доброхоты подсказали нам, что на другом конце деревни есть магазин, где мы можем обрести желаемое. Проклиная все на свете, мы по жаре потащились туда. Вернувшись с прогулки, сели в тенечке, выпили втроем, перекусили, чем Бог послал, да и поехали дальше.

По дороге от нечего делать я перечитывал текст договора и приложений к нему. Вдруг мне стало не по себе. В техническом задании (ТЗ) был заведомо невыполнимый пункт. Он гласил: «в течение 15 дней провести измерение параметров под реактором 2 блока НВ АЭС и рассчитать…» Рассчитать-то мы рассчитаем, а вот как измерить? Ведь только для того, чтобы попасть на территорию АЭС, необходимо исписать пачку бумаги, получить кучу разрешающих подписей. А еще правила гласят, что с территории станции техника и аппаратура не выносятся и по окончании работ подлежат утилизации, то есть захоронению в могильнике вместе со спецодеждой работавшей в этот день смены. Да, положеньице: невыполнение этого пункта ТЗ означает невыполнение договора со всеми вытекающими последствиями. Если каким-то чудом удастся это осуществить, то мы останемся совершенно голыми – без автомобиля и аппаратуры. Весь хмель мгновенно вылетел у меня из головы, и остаток дороги в Нововоронеж я провел в грустном размышлении над исконно русскими вопросами: «Кто виноват?» и «Что делать?» И если ответ на первый вопрос был более-менее понятен, то второй был скрыт плотным туманом.

К вечеру приехали в Нововоронеж, разместились в гостинице. Здесь мы уже бывали, все было ясно и понятно. Утром я поехал на АЭС к своему другу, заместителю директора М. И. Кузнецову и рассказал ему о стоявшей передо мной проблеме. Он обещал помочь, но я уже расклеился и ни во что хорошее не верил.

Пока суть да дело, мы получили необходимые разрешительные документы. Но по-прежнему неясно было, как попасть под реактор и сохранить оборудование. Назавтра я спросил у Кузнецова, придумал ли он что-нибудь. Спросил просто так, безо всякой надежды. Его положительный ответ меня нисколько не обрадовал. Я подумал, что по доброте душевной он решил меня поддержать. Без особого интереса я осведомился, что же он придумал, и услышал следующее.

Когда-то у членов правительства появилась мысль использовать оружейный плутоний из боеголовок сокращаемых ракет в качестве топлива для реакторов АЭС. Для изучения этого вопроса был пробит тоннель со двора ко второму блоку АЭС. По этому тоннелю подготовленный в институте плутоний должен был поступать в реактор. Однако вскоре выяснилось, что плутоний категорически не подходит для реакторов, работающих на уране, и о тоннеле вскоре забыли. Михаил Иванович обещал мне помочь в него попасть.

Через несколько дней дирекция решила, что два сотрудника ИФЗ в выходной день могут подъехать на автомобиле к тоннелю и работать там до 16 часов. Я был просто счастлив: оказалось, что моя задача может быть решена! Без вариантов – я должен быть в числе идущих под реактор. Но кто второй? И тут до сих пор молчавший Клейменов сказал, что, если я не возражаю, то пойдет он, а то ждать в машине, пока мы вернемся, озвереешь. В принципе установить аппаратуру я мог и один, но чтобы тащить все это хозяйство, необходимы несколько человек. Юрий Афанасьевич лет на 10 старше меня, невысокий, худощавый, крепенький мужичок. Сорок лет проработал водителем ГАЗ-66 на академической автобазе. Машину эту знает от и до, лучшего водителя я не мог себе и пожелать. Но идти под реактор – это совсем другое дело. Однако он стоял на своем, инженеры не возражали. Подозреваю, они были только рады, и я сдался.

Утром ближайшей субботы мы подъехали к тоннелю. С нами был минимальный комплект аппаратуры весом килограммов 150–200. До тоннеля с ним надо было спуститься на шесть уровней вниз по железной лестнице, а затем пройти по горизонтали метров двести – так мы окажемся под вторым блоком. Добравшись до третьего уровня, в комнатке рядом с лестницей мы увидели бригаду дежурных электриков из трех человек. Они пили портвейн, поскольку считали себя кончеными людьми, которых доедает радиация. Поэтому дежурные не боялись никакого начальства, которое никогда здесь и не бывало. Все это они рассказывали нам, пока мы отдыхали. Каково же было их удивление, когда мы сообщили, что идем вниз. Они смотрели на нас, как на глупых младенцев, которые не знают, что такое огонь. Мы потащили свой груз дальше, а они вернулись к портвейну, уверенные в том, что больше никогда нас не увидят.

Людей больше не было, и мы спустились на шестой уровень в полной тишине. Тоннель местами был освещен тусклыми лампочками, а там, где лампочки перегорели, было темно. По слою пыли было видно, что мы – первые после строителей люди, посетившие этот тоннель. Перегоревшие лампочки никто не менял, электрики сюда никогда не приходили. Мне говорили, что пол тоннеля хорошо забетонирован, ведь по нему должны были ехать автоматизированные кары с ядерным топливом. Ничего подобного мы не увидели, если не считать иногда попадавшихся на пути шлепков бетона. Видимо, строившие этот тоннель люди уже тогда знали, что он никому не будет нужен.

Так потихоньку с грузом аппаратуры мы добрались до конца тоннеля и поняли, что находимся под реакторным отделением второго энергоблока АЭС. Я быстренько установил датчики, регистратор, подключил аккумуляторы, и скорым шагом мы двинулись обратно – все-таки жутковато здесь было. Мы дошли до третьего уровня, однако вся бригада электриков уже спала мертвым сном и не могла порадоваться нашему счастливому возвращению. Поднявшись наверх, мы увидели солнце, отдышались и поехали в гостиницу. В следующую субботу я с Юрием Афанасьевичем заменил аккумуляторы и взял для обработки данные по регистрации.

Надо сказать, что в экспедиции не бывает выходных, все дни считаются рабочими. Просто время от времени, когда нет дел, руководитель экспедиции или начальник отряда объявляет этот день выходным. Правда, бывает это довольно редко.

В следующее воскресенье мы должны были демонтировать и поднять наверх всю аппаратуру. Я понял, что умру, занимаясь этим один, и поэтому прихватил всех своих ребят для доставки груза. Клейменов мои действия одобрил, а больше никто этого и не заметил. Дежурные электрики употребляли, как всегда, портвейн и на то, что нас стало больше, не обратили никакого внимания. Перетащив аппаратуру, мы отдохнули и занялись выполнением других пунктов ТЗ.

После обработки материала ничего особенного в записях мы не обнаружили. Может быть, для Росатома это и было хорошо, но для науки ничего интересного там найдено не было. Отчет по договору мы написали и сдали вовремя, деньги получили и на следующий год опять стали просить у Росатома какую-нибудь работу. С тех пор прошло уже двадцать лет, но никаких последствий облучения у участников этого мероприятия не проявилось. Ю. А. Клейменов до сих пор работает у меня.