Поработав на севере, я подумал, что неплохо было бы узнать, что такое юг. И вот на дипломную практику я решил поехать на юг.

На станцию Поваровка, где в то время находилась организация «Спецгеофизика», по Ленинградской железной дороге я приехал в феврале 1969 года. Начальником экспедиции здесь работал Толя Синицкий, окончивший нашу кафедру на несколько лет раньше меня. Он сказал, что на дипломную практику возьмет меня на должность помощника оператора. Кафедра назначила руководителем моей дипломной работы директора института ВНИИГеофизика М. К. Полшкова, одновременно читавшего геофизикам курс лекций по теории сейсморазведочной аппаратуры.

В начале июня этого же года я прилетел в Тбилиси, где около города, в поселке Земо-Телети, находилась база экспедиции. Положение экспедиции было сложным. Мало кто соглашался идти к нам рабочим или водителем за 60 рублей в месяц плюс 40 процентов полевых. Рабочих набирали в Поваровке. В основном это были не имевшие никаких документов, но желавшие где-нибудь отсидеться беглые зэки. Набранных для экономии средств отправили грузовым поездом вместе с экспедиционным имуществом. По дороге они разграбили вагон с автомобильными покрышками и на каждой стоянке поезда торговали ими, а на вырученные деньги покупали водку. Так они и ехали до самого Ростова, где половину из них посадили. А вторая половина благополучно прибыла на базу.

Рассказывая мне все это, уцелевшие искренне удивлялись, почему их отпустили, а их друзей забрали. Я помог им решить эту проблему: видимо, правоохранители понимали наши трудности с комплектацией кадров.

Отпущенные к моему приезду пропили все, что им выдали в экспедиции: сапоги, штормовки, брезентовые брюки, и щеголяли в одних плавках. Для хождения по камням они приспособили дощечки с прибитым к ним лоскутком материи, получились так называемые стукалки. В этой униформе они посещали соседнюю деревню, где сердобольные хозяева давали им работу. Надо было весь день под палящим солнцем таскать из нужника человеческое дерьмо и, разбавив его водой до определенной консистенции, поливать виноград. Работа была не очень, зато вечером наступал полный кайф. Хозяева расплачивались ежедневно, выставляя чачу – пей, сколько влезет, – и еще давали десять рублей.

Через несколько дней мы выехали на полевые работы. В экспедиции было несколько десятков автомобилей, а шоферов среди наших рабочих почти не имелось, поэтому руководство было вынуждено привлекать местных. Те из местных, кто купил права, шли на маленькую зарплату довольно охотно. Они считали, что учиться вождению все равно придется, а разбить несколько казенных автомобилей лучше, чем один свой.

Штатные сотрудники экспедиции обязаны были уметь водить автомобиль, и за каждым из них закреплялось авто. Я занимал должность помощника оператора, и мне был предоставлен автомобиль повышенной проходимости с двумя ведущими мостами, кунг на базе ГАЗ-63. У него были недостатки: он прошел капитальный ремонт и все тормоза были настолько зажаты, что на полном газу он еле сдвигался с места. Мы с механиком кое-как смогли их отпустить. Второй недостаток проявился, когда наша колонна начала движение в направлении Тбилиси. Лобовые стекла были так заляпаны зеленой краской, что не видно было дорогу. Пока ножом соскабливал эту краску, колонна уже ушла, и мне пришлось одному ехать через Тбилиси.

Следует учесть то обстоятельство, что у меня не было водительского удостоверения и я никогда раньше не водил автомашину. Спасло меня то, что в Грузии в это время водители принципиально не придерживались правил дорожного движения и каждый ехал туда, куда ему было нужно, не обращая внимания на светофоры и знаки. У кого была крепче машина, тот и был королем на трассе. Видимо, авто, на котором я двигался, внушало некоторое уважение другим водителям, так что к вечеру я был в отряде, расположившемся на реке Иори.

Пожалуй, река – это очень громкое название для ручья шириной в метр, в котором наши рабочие выкопали, каждый для себя, так называемые ванны. В них они и лежали в самые жаркие часы дня. Затем мы передвинулись на другую точку.

Оператором, то есть начальником отряда, у меня был Юра Шиманский. А самих отрядов в экспедиции было несколько. Вначале шел отряд геодезистов. Они прокладывали профиль. Другие отряды двигались на расстоянии нескольких километров друг от друга по этому профилю. Был еще отряд взрывников. Они по кругу бурили скважины глубиной около 20 метров, в них засыпали по несколько килограммов тротила, делали полость под названием «камуфлет», затем в них насыпали несколько тонн тротила и подрывали. Это и был полезный сигнал. Отряды на профиле регистрировали взрывы на фотобумагу и передавали данные в отряд обработки. Экспедиция работала по считавшемуся уже тогда архаичным сейсмическому методу КМПВ (корреляционному методу преломленных волн) и занималась поиском нефтегазоносных структур.

Мой автомобиль назывался «смотка», поскольку на нем позади кунга были установлены две довольно большие катушки, на каждую из которых наматывалась сейсморазведочная «коса» длиной по 2,5 километра. Через каждые 100 метров к «косе» подключался сейсмоприемник НС-3. Уложенная рабочими «коса» с подключенными приемниками длиной 5 километров проверялась оператором на работоспособность. Если какие-то приборы не функционировали, оператор сообщал мне их номера, и я посылал рабочих, чтобы они заменили их новыми.

Профиль прокладывался геодезистами точно по прямой линии через поселки, горы, реки, не взирая ни на какие преграды. Как-то мы подошли к реке Куре. Профиль пересекал ее и шел дальше. Река была горной, быстрой, холодной, шириной метров 60–80. Нужно было перекинуть «косу» на другой берег. Первый же рабочий, тащивший за собой начальную, самую тонкую часть «косы», на середине реки был сбит с ног стремительным течением. Спасло его лишь то, что он был привязан к «косе» и мы смогли его вытащить. Следующих двоих постигла та же участь. Я увеличивал передовую группу, пока «коса» не оказалась на другом берегу. За эту жестокость рабочие невзлюбили меня, но, как известно, начальство не нуждается в любви подчиненных. Да и что было делать, если оператор Юра постоянно сидел в своей машине и предпочитал ничего вокруг себя не замечать?

Но это, как оказалось, были цветочки. Ягодки пошли, когда Толя Синицкий привез к нам в отряд двух девушек – Люсю и Надю. Люся была довольно симпатичной девушкой лет двадцати, Надя – похуже и старше ее года на два. Обе были из Химок, обе замужние. Все это я узнал от Толи, и еще он сказал, что они работали раньше в отряде обработки на базе, а теперь привезены ко мне на профиль для перевоспитания в трудовом коллективе. Когда я заявил ему, что ничего не понял и прошу в доходчивой форме пояснить, почему и зачем, то услышал следующее.

Девушки эти были привезены из Москвы для работы в отряде обработки данных наблюдений, однако потрудиться там у них не получилось. Дело в том, что каждый вечер они шли в местный ресторан, заказывали лучшие блюда и коньяки и набирали себе команду людей, способных все это оплатить. После этого до рассвета где-нибудь на обочине дороги, в машине, они отдавались этим «папикам», а на базе спали до следующего вечера, так что работать им было некогда. Для сохранения их морального облика они и были переведены рабочими на профиль. Все это изложил мне Синицкий, оставил девушек и уехал по своим делам.

Рабочий день в отряде начинался в 4 утра, пока не было жары, и продолжался до 8–9 часов, потом после 16 работали еще часа 3–4 – и так каждый день. В 4 утра девушки просыпаться не пожелали и послали меня на три буквы, а к вечеру за ними на четырех «Волгах» приехала толпа местных мужиков. Лагерь наш словно вымер, все сидели в своих палатках, боясь высунуть нос на улицу. Рассказывали, что аналогичный наезд был на лагерь соседнего отряда. Кого-то там убили, и местным за это ничего не было. Приехавшие прошли к девушкам, а те направили их ко мне.

Увидев, что никакой поддержки нет и я остался один, я наврал им, что мой дядя прокурор из Москвы и он будет жестоко мстить, если со мной что-то случится. Такой разговор они понимали. Оставив меня невредимым и забрав девушек, они уехали.

После этого рабочие взбунтовались. Они говорили, что не хотят вкалывать за кого-то, и требовали, чтобы я заставил девушек тащить, как и они, «косу», прекрасно понимая, что будет, если я выполню их ультиматум. Все это я передал Синицкому, сообщив также, что этих девушек я перевоспитать не в силах. Он приехал и забрал их, сонных, опять на базу, которая переместилась поближе к профилю в городок Манглиси. Вся эта эпопея заняла около двух-трех недель, но я ее хорошо запомнил.

Как-то в то время ко мне подошел наш шофер Важо и на ломаном русском спросил: «Ти целовал Луся?» Я ответил, что нет, пока бог миловал. Тогда он продолжил: «И ны надо ие цыловат, она продажная». Так что строителей коммунизма, как тогда было принято писать, из девушек никак бы не получилось.

Мы работали в районе городка Молниси. В его центре протекала река, через которую был сооружен мост длиной метров 40–50. Часто проезжая через него, я обратил внимание на то, что на поручнях моста всегда сидят люди. Местные пояснили мне, что это очень уважаемые люди. Уважаемые потому, что никто из них в своей жизни ни одного дня не работал. Посередине моста сидят самые уважаемые. Им лет по 27–30, и они никогда себя не утруждали. Все свое время они проводят здесь, на мосту. Говорилось это с завистью: вот ведь есть дети, благосостояние которых позволяет им всю жизнь ничего не делать!

Шофером в нашем отряде был местный парень по имени Гоги. Однажды он отпросился на один день к себе в деревню. В качестве компенсации привез канистру чачи.

Когда мы выехали с профиля к себе в лагерь, то в горах без нашего шофера вскоре потеряли дорогу и заблудились. Уже темнело, спросить было не у кого, и мы ехали, куда глаза глядят. В это время в горах проходили какие-то войсковые учения. Поэтому нас не удивило появление на нашем пути танка. Он целенаправленно двигался в определенном направлении. Решив, что он непременно выведет нас к людям, я поехал за ним. Танк двигался по пересеченной местности, а мы следовали за ним, вспомнив о нашей повышенной проходимости и для этого включив оба моста. Не заметили, как оказались в середине танковой колонны и поехали по ущелью. Постепенно ущелье закончилось, танки куда-то исчезли, и мы оказались в котловине, где дорога обрывалась.

Нужно было спросить кого-нибудь насчет дороги, и я вышел из машины. В котловине стояло убежище, собранное из элементов КВСУ (вот где пригодились знания, полученные на военной кафедре), из которого показался генерал. Я пошел было к нему, но генерал, разглядев, что я штатский, стал на меня орать. Каким это образом я оказался в таком секретном месте, да еще на машине, да еще проник через три кольца охраны?! Видимо, охрана на первом кольце, увидев необычную машину в колонне танков, приняла нас за своих, а остальные кольца доверились первому и тоже нас пропустили. Генерал не знал, что в кунге спали еще шестеро моих рабочих.

В свою очередь, поняв, что нас не будут арестовывать, я высказал генералу все, что думал о нем и его охране. Вероятно, шаткость позиции заставила генерала, наконец, объяснить мне, куда надо ехать, и мы благополучно вернулись в отряд. На такой случай в отряде всю ночь на высоком шесте горела яркая лампочка, видная издалека.

Через некоторое время после этого Синицкий куда-то исчез, а на его место заступил Смирнов, прибывший вместе с женой. Это был крупный, сильно пьющий мужчина лет 40–50. Его жена заняла пост начальника отряда обработки и как могла пыталась удержать мужа от пьянства. Я как студент-дипломник вскоре был переведен в этот отряд. Жил на базе и обедал в местной хинкальной.

Однажды начальник экспедиции пригласил меня к себе и сделал предложение, от которого я не имел возможности отказаться. Теперь, направляясь на обед, я проходил мимо первого окна, в котором виднелась голова жены начальника, и показывал, что кроме рубля на обед у меня ничего нет. Проходя же мимо второго окна, в котором виднелась голова начальника экспедиции, я получал от него деньги на две бутылки водки. Я обедал, заходил в магазин и покупал водку. На обратном пути, проходя мимо второго окна, передавал эту водку, шел мимо первого окна и показывал, что теперь у меня вообще ничего нет, заходил в камералку и работал с материалами. Через некоторое время к нам заглядывал веселенький начальник, а жена его не могла понять, где он берет водку, ведь она все держит под контролем.

Практика закончилась, я прилетел в Москву и до весны не мог попасть к своему руководителю, чтобы он утвердил тему моей дипломной работы. Секретарша всякий раз говорила, что Михаил Константинович очень занят и не может принять меня. В конце концов, кафедра вынуждена была назначить мне руководителем Игоря Николаевича Галкина, и он предложил мне тему, не имеющую ничего общего с устаревшей тематикой КМПВ.