1

По-осеннему сумрачно, дождливо на улице. Сумрачно и на душе у Рудакова. Рано утром его вызывали в больницу — у матери ночью был тяжелый сердечный приступ, и лечащий врач не сказал ничего обнадеживающего. В обкоме день начался спором со Знаменским. Тот вернулся из дальнего района, отстающего в заготовке кормов, и стал критиковать тамошнюю партийную организацию, заодно и бюро обкома за то, что мало занимаются чисто партийной работой, а большую часть времени уделяют вопросам производства…

Рудакову вспомнилось, как на прииске Южном он, парторг, спорил с директором Степановым по этим самым вопросам — «партийного» и «производственного».

Где найти такие весы, на которых можно взвесить «чисто партийное» и «чисто производственное»? Где найти такой четкий водораздел? И нужно ли его искать?.. Как можно партийным органам не заниматься каждодневно вопросами производства, когда за этими вопросами — живые люди, когда от этого часто зависит их настроение, материальное положение, наконец, общий успех? Вся жизнь каждого нашего человека Прежде всего связана с его работой. Здесь он добывает свой хлеб насущный, здесь он общается с товарищами по труду, с коллективом, проявляет себя как личность. Нет! Надуманным окажется такой вопрос, если не забывать к тому же, что партийная работа — это и наука, это и искусство организации и воспитания…

Рудаков взглянул из окна машины на неуютную, холодную улицу и тяжело вздохнул.

Никого не предупредив о своем приезде, он торопился на завод горного оборудования, где он не был со дня аварии и где его сегодня ждал председатель облисполкома Попов. Только с ним и уговорился Рудаков по телефону о встрече. Это предприятие давно беспокоило Рудакова, он знал, что по вине планирующих органов завод горного оборудования «затоварился» чугунными трафаретами для промывальных приборов. По мнению специалистов, и в их числе Степанова, золотодобывающие предприятия перешли на более совершенную технологию в извлечении металла из золотоносных песков и больше не нуждаются в чугунных трафаретах. Но на заводе не подумали своевременно об этом и продолжали увеличивать выпуск продукции, которая сбыта уже не имеет.

Подъехав к заводской проходной, Рудаков увидел Попова, стоявшего под вывеской «Предприятие коммунистического труда».

— Зайдем к директору? — спросил Попов.

Рудаков предложил пройти сначала по заводу.

Заводская территория являла собою картину бедствия. Все склады, их навесы, проходы в цехах были до отказа забиты штабелями ржавых чугунных трафаретов. Рудаков остановил автокар, загруженный все теми же трафаретами, и обратился к молодому рабочему:

— Товарищ, куда вы их везете? На отгрузку?

— Что вы, товарищ секретарь, кому они нужны! На склад — и там-то им нет места… — Рабочий невесело улыбнулся Рудакову и кивнул головой на большую доску показателей: — Видите, кривые из месяца в месяц все вверх тянутся, все больше и больше перевыполняем план! Хоть беги отсюда, рабочая совесть-то есть у нас, вот она покоя и не дает… — Парень с трудом стронул с места свой перегруженный автокар.

— Директор вышел на работу? — спросил Попов.

Парень, крикнув в ответ: «Болеет», щелкнул себя по горлу.

Рудаков и Попов подошли к доске социалистических обязательств. Председатель облисполкома, ведя пальцем по красным цифрам, говорил:

— Вот ситуация… Ущерб от невыполнения плана ни у кого не вызывает сомнения. А как быть в этом случае? И дело тут не только в материальном ущербе от бесхозяйственного замораживания средств, а в угнетающем моральном воздействии на людей! Я говорил до тебя со многими рабочими и почувствовал, что во всем коллективе, как у этого молодого парня на автокаре, возникли сомнения, потерялась уверенность в полезности своего труда… Вот тут-то и притаилось страшное. Согласен со мной?

— Ты прав, — ответил Рудаков, вспоминая свой сегодняшний спор со Знаменским.

Оброненное пареньком горькое слово о рабочей совести, его выразительный жест, безразличие дирекции, абсурдное планирование, плачевный вид завода, никому теперь не нужная его продукция — все откладывалось в памяти Рудакова.

— Где будем искать выход? Менять заводу номенклатуру изделий? Завод хороший. Может делать, к примеру, буровые станки, в которых большая нужда. Ведь мы тратим валюту на покупку морально устаревших буровых станков за рубежом!.. В новых экономических условиях все предприятия, которые работают плохо, чья продукция не находит сбыта, не конкурентоспособна, — не будут иметь права на существование.

Попов покачал головой в раздумье и спросил:

— Закрывать их будем?

— Да. Это, конечно, не значит, что завод пойдет с молотка. Завод — собственность государства, оно, естественно, не может себе же продавать и у себя же покупать. Закрыть — значит изменить его профиль, перевести на выпуск иной, рентабельной продукции.

Они пошли по заводоуправлению, с трудом протискиваясь между чугунными штабелями. Рудаков говорил:

— Смотрю я на этот завод, который мы должны до конца года тоже перевести на новые экономические условия, и спрашиваю себя: а как это будешь делать?.. Кругом долги, банк дает заводу ссуду только на зарплату. А что в перспективе?.. Сегодня же буду звонить министру: что думает он обо всем этом?!

У входа в заводоуправление, прихрамывая, прохаживался Яблоков в сопровождении офицера в зеленой плащ-накидке.

— Вы, Николай Прокофьевич, правы. Наша печать иногда выбалтывает сведения, которые для опытного разведчика просто находка, — говорил Яблоков, поскальзываясь на запорошенном снегом тротуаре. — В одной корреспонденции сообщается о тоннах добычи руды, в другой о среднем содержании в ней металла, в третьей о повышении извлечения до такого-то процента, а дальше арифметика. Второй канал — прямая информация с предприятий. В этом английском журнале названа отдельно добыча по Кварцевому руднику, а ее может выболтать их осведомителю за рюмкой водки и бухгалтер, и плановик, и фельдъегерь — любой, кто связан с отправкой золота. А как узнали там о Рябиновом, я имею в виду золоторудное месторождение? Ведь оно еще не разведано, а журнал о нем уже пишет? — спросил Яблоков.

— Я проверял — у нас в печати о нем не было ни строчки, — подтвердил Николай Прокофьевич.

— То-то и оно. Готовьтесь к превентивной акции на Кварцевом.

Яблоков увидел Рудакова и направился ему навстречу.

— Рад вас видеть, Петр Иванович, — приветствовал его Рудаков.

Попов откланялся и пошел в заводское общежитие.

— Сергей Иванович, вы когда сможете меня принять на несколько минут? — спросил Яблоков.

— Пошли в партком, там и поговорим.

В парткоме секретаря не застали: ушел на заседание бюро райкома партии. Рудаков закрыл дверь, снял плащ, сел на диван рядом с Яблоковым.

— Я долго не задержу вас, — начал Петр Иванович. — Цель моего приезда в Зареченск вам, наверное, известна?

Позвонил телефон, и Рудаков, извинившись, снял трубку.

— Да, партком завода… Да, это я. Кто говорит?.. Ректор? — удивленно переспросил он. Потом долго слушал молча. — Решайте на общих основаниях, — сказал он. — Конечно, на общих. Зачем заставлять человека насильно получать высшее образование!.. Нет, нет, спортивный разряд здесь ни при чем… Да, только так! — ответил он.

И, положив трубку, переведя взгляд на Яблокова, как бы вспоминая что-то, сказал:

— Я знаю цель вашего приезда в область. Расскажите: что вам удалось выяснить?

— Следствие закончено, и нам здесь делать больше нечего. Взрыв на этом заводе — результат преступной халатности и нарушения правил безопасности работ.

Яблоков показал материалы следствия, Рудаков внимательно перелистал их.

— Присылайте заключение по этим материалам нам быстрее, мы примем нужные меры. Девкин не может больше руководить заводом.

— Хочу поставить вас в известность еще об одном. По материалам следствия по делу одного бывшего работника Московского объединения установлены его преступные связи с жителем Зареченска, неким Альбертом Пуховым, бывшим студентом вашего Политехнического института. Пока все, что могу сказать.

Они дружески пожали друг другу руки, и Яблоков ушел.

Рудаков курил одну папиросу за другой и думал. Стукал-стукал по мячу сынок, вот и достукался… Никто всерьез не обращал внимания на его учебу: его переводили, вернее — перетаскивали с курса на курс, совершенно не беспокоясь о том, что за инженер из него в конце концов получится. Спортивная слава увела парня с пути… И себя корил Сергей Иванович: когда-то упустил сына и не заметил этого, а его схватили другие, с улицы… Можно сейчас заступиться за Валентина: ректору достаточно одного рудаковского слова. Но поможет ли этим он, отец, сыну? Парня вытянут, получит диплом. Но специалистом не станет. А в духовном отношении превратится в пожизненного иждивенца… Нет! Пусть идет работать. Пусть сам узнает истинную цену всему.

2

Как назло, не работал лифт. Рудаков медленно поднялся на свой этаж. Открывая ключом входную дверь, услышал голос жены:

— Сейчас, сейчас открою!

И, войдя в квартиру, с укором заметил:

— Ты меня, Катя, так опекаешь, будто я ребенок, сам не могу открыть дверь… Из больницы не звонили?

— Только утром. Зачем ты, Сереженька, прямо с порога делаешь мне выговор? Вижу, что взвинчен, но я-то при чем? — поглаживая рукой седые волосы мужа, успокаивала Екатерина Васильевна.

— Прости. Сегодня весь день выдался какой-то карусельный. Я могу не только набрасываться на тебя, но и кусаться. — И нежно поцеловал ее в обветренный, не по-здешнему загорелый лоб.

Они прошли в кухню. Екатерина Васильевна поставила на сильный огонь алюминиевую кастрюльку.

— Придется подождать, обед доваривается. Сегодня у меня что-то все из рук валится, не знаю почему.

Сергей Иванович взглянул на нее: знает ли она об исключении Валентина из института? Нет, просто женское предчувствие.

Споласкивая в раковине миску, она сказала:

— Закабалил ты меня, Сережа, домашним хозяйством — целый день что-то чищу, варю, жарю. Руки от воды болят так, как никогда не болели в поле. Помнишь, в песне поется: «С этим что-то делать надо, надо что-то предпринять…»

— Что же ты надумала? Удрать опять в поле, или в тайгу, или в Африку, опять бросить меня на произвол судьбы? — шутливо укорил он.

— Нет, — она чмокнула его в щеку, — просто вам, мужчинам, нужно когда-нибудь не спеша, серьезнее подумать о женщинах… Какие только теперь автоматы не придуманы для облегчения труда на производстве! А о самой распространенной женской профессии — профессии домашней хозяйки — думаете мало!

— А стиральные машины, пылесосы, полотеры? — с каким-то отрешенным видом напомнил Сергей Иванович.

Жена видела, что он плохо ее слушает, думает о чем-то другом.

— Это частичная механизация, а я думаю о полной автоматизации, — продолжала она с единственной мыслью развлечь его. — Пройдемся мысленно по кухне будущего!.. Она, конечно, полностью автоматизирована. Хозяйка составляет меню на неделю, ставит нужные продукты в соответствующие отделения и закладывает в машину программу. Щелк — и все. В назначенное время механические руки извлекают продукты, готовят и подают заказанные блюда.

— А есть их можно будет?

— Не перебивай меня, Сережа, ведь я не автомат, могу забыть. Хождением по магазинам хозяйки не занимаются, они лишь выбирают продукты и присматриваются к ценам продуктового универмага через свой видеотелефон. И все, что хозяйка соизволит закупить, доставляется ей на дом автоматическим конвейером. Наличные деньги для покупок больше не нужны. Все расчеты производит сеть электронно-вычислительных машин, соединенных с потребителями, с местами их работы, с магазинами и бытовыми предприятиями. Зарплата автоматически переводится на сберкассу. После каждой покупки машина снимает истраченную сумму со счета в твоей сберегательной книжке. Заманчиво?

Сергей Иванович, резавший тем временем черный хлеб, улыбнулся.

— Так, наверное, и будет в каком-нибудь двухтысячном году. Но я еще успею, уйдя на пенсию, определиться к тебе в замы по домашнему хозяйству. Возьмешь?

— При условии, что как только я закончу свою монографию о геологической структуре Кварцевого золоторудного бассейна, мы поедем с тобой в отпуск куда-нибудь на Черное море. Где нет кровожадных акул! — наморщив лоб, воскликнула она.

— Хорошо. Но при чем здесь акулы? — спросил он, выжидающе поглядывая в окно.

— Вспомнила одну мавританскую историю. Слушай. Однажды мы поехали к океану — купаться. На мелком, как крупчатка, горячем песке под разноцветными зонтами сидели французы-рыболовы, удили на спиннинг. Рыбы там много, и улов всегда богатый. Мы отплыли от берега метров на сто, и я, перевернувшись на спину, довольно долго качалась на волнах. Вдруг произошло непонятное: я ощутила десятки ударов в спину и увидела, что вокруг меня закипел океан, — сотни рыбок выпрыгивали из воды, поднимая фонтаны мелких брызг. Еще не понимая, в чем дело, взглянула на берег и увидела толпу людей, отчаянно махавших руками и что-то кричавших. Почувствовав неладное, побыстрее поплыла к берегу — и вдруг в трех метрах от себя увидела огромный акулий хвост. Он на один только миг пропорол воду и снова исчез.

— Африканский вариант рыбацкой байки?

— Зубоскал, вот ты кто! — возмутилась Екатерина Васильевна. — Ну вот… сбил!.. Всегда так!.. Ну, подплыла я к берегу и слышу, как мне кричат: «Акула, акула!» А потом пожилой рыбак рассказал, что три месяца назад на этом месте разыгралась трагедия, после которой никто не рисковал заплывать на глубину…

Сергей Иванович рассеянно посмотрел на Катю и спросил:

— Где Валентин?

— В институте. Сережа, скажи мне, наконец: у тебя какие-то неприятности? — беря его за руку, спросила она.

— Валентин отчислен из института за неуспеваемость, — ответил Сергей Иванович.

— Господи! Час от часу не легче… — беспомощно всплеснув руками, воскликнула Екатерина Васильевна.

Сергей Иванович молча шагал по кухне, прислушиваясь к каждому шуму на лестничной клетке.

— Сережа… Может быть, тебе следует поговорить с ректором? Назначат Вальке переэкзаменовку!.. Парень он неплохой… беда, что ветер в голове!..

— Я не сделаю этого. Именно ради него не сделаю.

Он набрал номер больницы. Телефон был занят.

Зашуршал замок в двери, и на пороге появился Валентин. Он с испугом смотрел на отца. Сергей Иванович, заложив за спину руки, молча ждал.

— Меня исключили из института, — глухим голосом, не опуская глаз, объявил Валентин.

Сергей Иванович продолжал угрюмо молчать. И Валентин был благодарен ему за это молчание — сейчас не нужны были нравоучения.

Раздался громкий телефонный звонок. Трубку сняла Екатерина Васильевна. Долго слушала, не отводя печального взгляда от мужа. Сказала:

— Сейчас же приедем вместе с Сергеем Ивановичем. — И, опустив трубку, проговорила: — Немедленно в больницу!

— Отец, извини меня, но оставаться в Зареченске мне, сам понимаешь, невозможно. Я решил уехать куда-нибудь на рудник. Я напишу, когда устроюсь, — с трудом выдавил из себя Валентин и, поспешно поцеловав отца в щеку, прошел к себе в комнату.

Стараясь задавить рвущиеся из горла рыдания, Екатерина Васильевна за руку потащила мужа к двери.

— Скорее! Скорее, Сережа… Мы можем не успеть…

Через минуту Валентин появился с чемоданчиком в руке в пустой прихожей, положил на столик перед зеркалом ключи от квартиры и, стоя на дверном пороге, огляделся: эта такая привычная, до боли знакомая домашняя обстановка завтра станет уже его прошлым…