Самолет прилетел в Москву в сумерках, и она встретила Степанова океаном огней. Выйдя из самолета, Виталий Петрович зажмурился от яркого света прожектора, бившего прямо в глаза. Шел мокрый мартовский снег, по всему аэродрому темнели лужи. Даже не верилось, что в Сибири крепкие морозы и бураны. Заметив у вокзала зеленый глазок свободного такси, Степанов направился к машине.

Промелькнула Смоленская площадь, поехали по Арбату, и Степанову чудилось, будто он и не покидал этого города ни на один день. Даже новые дома были ему знакомы, ведь он их знал хотя бы по фотографиям в журналах.

Оставив чемодан в номере гостиницы «Москва», Виталий Петрович, не задерживаясь, пошел прогуляться по городу. Его тянуло пройти по улице Горького, подышать московским воздухом, затеряться в шумной толпе вечно куда-то бегущих москвичей.

В мокром асфальте отражались матовые шары фонарей, а разноцветные огни реклам усиливали и без того яркое освещение столичной магистрали. У здания Центрального телеграфа с голубым, медленно вращающимся земным шаром Степанов остановился.

Редкие в этот поздний час легковые машины стремительно спускались к Охотному ряду, их светящиеся фары вспыхивали, снова гасли и казались Виталию Петровичу быстрыми яркоглазыми жуками. Степанов поймал себя на этом сравнении и улыбнулся; нет, все-таки, видно, стал провинциалом.

На Красной площади Виталий Петрович долго стоял перед Мавзолеем. Не раз он видел его строгие гранитные линии, голубые, припорошенные снегом ели у подножия узорчатой Кремлевской стены и каждый раз по-новому волновался. Степанов вздрогнул, услышав знакомую колокольную мелодию, и поднял голову. На Спасской башне, ярко освещенной прожекторами, били Кремлевские куранты, и тысячи белых снежинок кружились под их музыку.

Наутро он встал рано и принялся звонить в главк. С начальником главка поговорить не удалось, у него с утра было совещание. Секретарь посоветовала позвонить в отдел кадров, оттуда уже не один раз справлялись о его приезде. Инспектор отдела кадров разговаривал с ним сухо, тоном, не допускающим возражений, предложил немедленно явиться в главк и, сказав, что пропуск будет заказан, оборвал разговор.

Степанов понял, что в главке назревает что-то для него неладное, и невольно вспомнил шутливые слова Рудакова: «Настроение кадровика — это барометр твоего служебного положения».

В такси по дороге в главк Степанов сосредоточенно думал о том, что ему могут поставить в вину. Срыв плана золотодобычи? Самовольное строительство рудника? Доносы Плюща?

В темной комнатке бюро пропусков у закрытого окошечка толпились люди, ожидавшие своей очереди. Степанов протиснулся к окошечку в тот момент, когда оно со скрипом открылось и властный голос дежурного выкрикнул фамилию очередного посетителя.

Заявки на пропуск Степанову, как объяснил дежурный, не было, и Виталий Петрович стал в очередь к телефону, чтобы позвонить инспектору. Минут через двадцать он, наконец, дозвонился, но ему сообщили, что инспектор ушел обедать.

Только через час, обозленный и взвинченный, Степанов вошел в отдел кадров, без приглашения сел на стул у стола инспектора и с раздражением бросил:

— Жду вас больше часа, плохой подаете пример нам, местным работникам.

Убирая со стола газету, инспектор ответил:

— Что поделаешь, дела! Это у вас, на ваших… разработках, сейчас зимняя спячка.

— Вы имеете совершенно точное представление о наших делах, — с усмешкой ответил Степанов.

Звеня связкой ключей самой различной формы, инспектор открыл тяжелую дверцу металлического сейфа и, достав из него папку-скоросшиватель, с важным видом уселся за стол.

— Мы знаем о ваших делах больше, чем вы сами знаете о себе, — торжествующе заявил он, прижав кулаками папку.

Инспектор позвонил по телефону начальнику отдела и попросил принять его со Степановым.

Начальник отдела встретил Виталия Петровича приветливой улыбкой, любезно предложил стул, справился, хорошо ли он устроился, объявил, что имеет специальное поручение начальника главка разобраться в материалах, поступивших на Степанова. Разговор начался с вопроса, за что Степанов получил партийный выговор, потом перешел на приисковые дела, и по характеру вопросов Степанов понял, что начальник отдела мягко стелет, но спать будет жестковато. Через пять минут Виталию Петровичу было ясно, что на него имеется «дело». Начальник отдела в разговоре пользовался выражениями: «срыв плана», «развал работы», «зажим критики», «травля честных людей», «преступная затея с рудником», что не оставляло сомнений в его отношении к степановскому «делу». В заключение разговора начальник отдела потребовал от Степанова письменного объяснения по всем обсуждавшимся вопросам и сказал, что доложит начальнику главка.

Весь следующий день Виталий Петрович сидел в гостинице, писал объяснения. Как он был убежден, дело возникло по доносу маркшейдера Плюща. Предвзятые вопросы начальника отдела доводили Виталия Петровича до бешенства, а тут телефонные звонки какой-то дамы, несколько раз просившей к телефону Самуила Яковлевича и сразу предлагавшей Степанову завести с ней знакомство.

Шли дни. Степанов все время проводил в главке. Он переходил из отдела в отдел, составляя различные заявки для Южного прииска. Их у него принимали, но ничего определенного не обещали.

Начальник отдела кадров сообщил, что его «дело» рассматривается у руководства, нужно подождать. Несколько раз Степанов просил приема у начальника главка, но тот передавал через секретаря, что занят, и откладывал прием на неопределенный срок.

Каждый день в главке Виталий Петрович встречал Матильду, девушку из отдела кадров, она охотно заговаривала с ним, шутила и однажды высказала желание встретиться.

Вечером на площади Маяковского, у метро, они встретились. Виталий Петрович предложил посмотреть оперетту: театр рядом, и есть билеты, — но Матильда хотела пойти в ресторан, потанцевать. Поехали в гостиницу «Москва», но в гардеробе ресторана не раздевали, он был переполнен, и Степанов пригласил раздеться у него в номере. Бесшумный лифт поднял их на девятый этаж, они разделись и спустились на третий, в ресторан, заказали ужин. Гремел джаз, что-то пошептывала в микрофон ресторанная певичка. Матильда была счастлива, Она не пропускала ни одного танца, заставляя танцевать и Виталия Петровича. В двенадцатом часу они поднялись в номер, Матильде нужно было одеться. Виталий Петрович решил проводить ее домой. С высоты птичьего полета Матильда залюбовалась огнями ночной Москвы и, внезапно повернувшись к Степанову, поцеловала его в губы. Раздался телефонный звонок, дежурная по этажу просила Виталия Петровича погасить задолженность за номер. Извинившись перед гостьей и предложив ей одеться, он вышел к дежурной, а когда вернулся, то в темном номере не увидел девушки, хотя пальто ее по-прежнему висело в коридорчике. Оглядев номер, он заметил белевшую на спинке стула блузку и услышал громкий храп, сразу перешедший в приглушенный смех. Степанов опешил, потом громко рассмеялся.

— А вы, оказывается, большая шутница. Собирайтесь, Матильда, я жду вас у лифта.

Надевая пальто, он вдруг услышал, как всхлипнула Матильда. Через минут пятнадцать она подошла к лифту и зло объявила:

— Не провожайте меня, святоша. Завтра, когда вас выгонят с работы, вам будет хуже, чем сейчас мне. А это будет, я сама видела проект приказа. — И Матильда, гордо подняв голову, вошла в кабину лифта.

Виталий Петрович долго не мог заснуть, тревожная новость взбудоражила его.

Утром он был в министерстве у помощника министра, которому поведал о своих мытарствах, просил защиты. Тот выслушал его внимательно и, посоветовав подождать, вышел.

Степанов ждал долго, зная крутой характер министра, нервничал. Помощник вернулся только через час и объявил Степанову, что министр заинтересовался делами Южного и примет Виталия Петровича сегодня вечером. Порекомендовав ему подготовиться к подробной информации, помощник о личных делах не сказал ни слова, будто о них и разговора не было.

Виталий Петрович поблагодарил за совет и ушел, так и не спросив о судьбе коварного главковского приказа. Он был обрадован и в то же время озадачен. В гостинице его ждала неприятность — тревожная телеграмма Рудакова. Снежный обвал разрушил обогатительную фабрику. Строительство рудника приостановлено. Новость сама по себе была крайне тревожной, особенно волновала мысль о возможных несчастных случаях.

Позвонил начальник главка и очень любезно предупредил о приеме у министра, намекнув, что этот прием организован им. Он даже пожурил Степанова за то, что он не заходит к своему непосредственному начальству, но тут же сказал, что он не в обиде, так как все равно принять бы его не смог — занят рассмотрением годовых планов.

Из этого дипломатического разговора Степанов понял одно: погода для него меняется, ветер подул в другую сторону.

Совещание закончилось, участники его, сдержанно разговаривая, поочередно выходили из кабинета. Сложив бумаги в папку, поднялся и Степанов, но министр жестом руки предложил ему сесть, а сам вышел в смежную комнату.

Пользуясь отсутствием министра, Виталий Петрович закурил и с интересом стал разглядывать оригинальную пепельницу — подарок министру от рабочих-металлургов. Металлическая пепельница высилась в центре зеленого стола, изображая собой гору с рудником и фабрикой, искусно вылитыми уральскими умельцами.

Степанов подошел к широкому окну и плечом прислонился к дубовой панели, покрывавшей стены кабинета.

Зачем его задержал министр?

Казалось, на совещании были рассмотрены все вопросы освоения нового золоторудного района тайги и решены именно так, как предлагал Степанов. Больше того, министр отмел и обвинения личного порядка, высказанные начальником главка в адрес Виталия Петровича. Министр с присущей ему резкостью и прямотой, за которую его недолюбливали в министерстве, пробрал начальника главка за мышиную возню с «делом» Степанова. Он призвал побольше верить людям, а не бумагам. Деловитость министра внушала Степанову уважение. Министр с полуслова схватывал главное, дотошными вопросами добирался до сути дела, свободно ориентировался в сложных технических проблемах. Принятым решениям немедля давал практический ход, определял точные поручения своим заместителям, договаривался по телефону с заинтересованным министром, диктовал стенографистке распоряжения Главснабу, сам редактировал написанное его помощником письмо в правительство.

Неслышно ступая по толстому ворсистому ковру, министр вошел в кабинет, о чем-то сосредоточенно думая. Полистав настольный календарь, он тяжело опустился в кресло у большого письменного стола и включил настольную лампу.

Степанов только сейчас заметил, что министр очень устал, но глаза были удивительно чистыми и смотрели доброжелательно. Слегка наклонив влево голову и подавшись вперед, министр остановил взгляд на Степанове.

— Медленно строите рудник, — сказал он глуховатым голосом.

— Можно было сделать больше, но нам, Павел Федорович, мешали.

— Знаю, рудник не куст — сам не вырастет. Управляющий вашим трестом получил от меня хорошую нахлобучку. По ряду приисков он завалил подготовительные работы, и мы его крепко предупредили. Как живут ваши старатели? — неожиданно спросил министр.

— По-разному, Павел Федорович. Кто по-настоящему работает на золоте, а кто прикрывается званием старателя, а сам больше в личном хозяйстве копается. Кое-кто от избытка приторговывает на базаре, а кое-кто зубами щелкает, ожидая фартового золота.

Из приемной в кабинет вошла пожилая секретарша и сказала, что звонят из дому. Министр повернулся влево, к небольшому столику, на котором чернели телефонные аппараты, поднял с одного из них трубку.

— А врачи что говорят? Опять ничего? Передай сыну, что постараюсь быть дома пораньше, будем рисовать с ним.

Положив трубку, министр озабоченно сказал:

— Болеет парнишка-то… — Помолчал. — Да, вернемся к нашей беседе. Итак, вознаграждение не по труду, вроде картежной игры? А вы не думали, во что обходится государству старательское золото? Сравнивали стоимость грамма у вас и у соседей?

— Сравнивал. Наше золото дороже вдвое.

— Золото дороже золота получается. А почему? Производительность труда ваших старателей во сколько раз меньше, чем на Новом? На каком содержании золота в песках вы работаете? — задавал вопросы министр, внимательно поглядывая на инженера.

Степанов ответил, что на Новом производительность значительно выше за счет механизации. Содержание золота в песках на Южном беднее.

— Но что поделаешь, — он развел руками, — людей где-то использовать надо!

— Живете вы пока по принципу: «Богат я, казны не считаю…» Да, да, не качай головой. Правильно сделали, что за постройку рудника взялись. Стране нужно дешевое золото, значит, следует широко развивать механизированную добычу. Кроме того, помни о людях, добывающих золото, о золотых людях! Да, да! — повторил министр.

Он встал и несколько раз прошелся по кабинету. Встал и Степанов, но министр махнул ему рукой:

— Сиди, сиди! Как только приедешь на Южный, расскажи старателям, что настало время отказаться от тяжелого, очень тяжелого физического труда. А заработки ваши сравнивал с Новым?

— В среднем раза в два с половиной у нас ниже.

— То-то! С организацией государственных работ на Южном часть артельщиков сразу же перейдет к вам, создайте им хорошие условия. Ни один человек не должен уехать с Южного. Помни: рудник первой очереди придется строить вам самим, за него персонально с тебя спросим. — Министр сел в кресло, спросил: — В каком состоянии жилые дома старателей?

— В плохом, за редким исключением, — ответил Виталий Петрович.

— Это повсюду. Прямо беда!

Степанов сказал, что старатель никогда не был уверен в завтрашнем дне. Найденную россыпь отрабатывали, и ему приходилось опять идти на новое место, и добротный дом строить расчета не было, все равно придется бросать: в тайге его не продашь. Строит старатель избушку на курьих ножках: «Скоро все равно пойду дальше». Эта старательская традиция осталась и по сей день.

— Такие традиции у них живучи: серьезных работ не начинать, механизацию не вводить, хищнически вырывать золото побогаче, — согласился министр. — А наши рудники будут строиться на десятки лет. Значит, и народ должен обосноваться на Южном надолго, навсегда. Мы вам поможем, дадим ссуды на жилищное строительство. Приступайте к нему…

Глубоко вздохнув, Павел Федорович подошел к столу.

— Сердце шалит. В Москве оно амортизируется скорее, чем в твоем медвежьем углу. Да… И по производству вам поможем, и кадрами специалистов, и техникой? Теперь запомни главное: Медвежий рудник, даже первой очереди, будет с комплексной механизацией. Мозолистые руки должны отойти вместе с профессией старателя в область предания и у вас в тайге… — улыбаясь, закончил министр.

— Так будет, но сейчас пока это кажется мечтой, — сказал Степанов.

— А ты мечтай, мечта у нас первая стадия проектирования.

Министр особо предупредил его: все затраты артели по руднику полностью учесть и оплатить артели. Он подчеркнул, что перевод на государственные работы надо проводить только по принципу добровольности.

— Только без перегибов! О них мне уже известно… А как у тебя с кандидатской диссертацией? Пишешь?

Степанов был крайне удивлен, что министр знает обо всем, и растерялся.

— Пишу, половина уже готова… — с запинкой ответил он.

— Имей в виду, что твоей работой мы интересуемся. Решения правительства о строительстве Медвежьего рудника не дожидайся, пройдет немало времени, пока оно выйдет, а мне решать такие вопросы не положено, хотя я и министр, — недовольно сказал он и добавил: — Будут трудности — обращайся прямо ко мне. Будь здоров, желаю успеха!