Над жаровней, узкою, как шрам, Хлопает и бьется гибкий веер. Жар пылает, обжигая мясо. Душный запах в лавочке синеет. Аромат бухарского барашка. Сам Хафиз — шашлычник, гастроном — Круглою ноздрею обоняет. Черный нос над бородой загнулся, И за носом, будто два крыла, Длинноперые глаза трепещут: То их смрад сощурит, то блаженство. О Хафиз, учитель дорогой! Я тебе усердно подражаю, — Разрезаю сердце на куски, Протыкаю их железным стержнем И, пунцовым уксусом облив, Мягкие, неровные края Опаляю над прозрачным жаром. И едва, вскипев, проступит сок, Золотой цепочкою свисая, Чуть под соком выглянет загар, Затаив румянец сыроватый, Я снимаю вертела свои. Брызнув солью и припудрив перцем, Капнув белой горечью лимона, Я шашлык в харчевне подаю, Где приезжие, пережидая зной, Силятся куски, разъединить, Спаянные жаром и железом. Торопливо десна обжигают Маленьким дымящимся комком, Душат языком его и мочат, Чтоб остыл, обильною слюною И проглатывают, не пережевав. С ненавистью первый проклиная, Следующий тянут, торопясь.

Душа моя словно город. Там площади и мечети И переулки кривые, И молчаливые кладбища. Там скачут быстрые всадники, Проходят тихие нищие, И блещут шелком и золотом Базары и продавцы. Мечты мои — быстрые всадники, Печали — тихие нищие, Любовь моя — шелком и золотом Кипящий, веселый базар. Базар посредине города Раскинулся шелком и золотом, И много к базару путей ведет По перепутанным улицам. А на пустынных, заброшенных И молчаливых кладбищах Много надежд похоронено, Много еще схороню. Я часто блуждаю по городу. Но, прежде чем в город войти, Иду молчаливым заброшенным кладбищем, Потому что печальные кладбища Окружают все города.