Настоящая леди
не прячется в шкафу
– Не нужно так переживать, Аманда. Это всего лишь бал, и за время этого сезона ты побываешь на сотне таких балов.
– Да, миледи, – машинально ответила Джиллиан деревянным голосом, глядя на свое отражение в зеркале. Вне поля своего зрения, под туалетным столиком, она нервно теребила в руках привезенный из дому чепец горничной, а графиня тем временем продолжала разглагольствовать:
– Выглядишь ты просто замечательно. Это зеленое кружево является очень правильным и нужным штрихом. Хоукинс, заколите этот локон на место! – Старая горничная послушно поправила вьющиеся волосы в прическе Джиллиан.
– Да, теперь просто идеально. Вот видишь? Нет никаких причин переживать.
– Вы правы, миледи.
– Просто не забывай пользоваться своим веером так, как я тебя этому учила.
– Да, миледи.
– И не танцуй ни с кем более двух раз.
– Нет, миледи.
– И, ради всего святого, следи за своим языком!
Джиллиан бросила усталый взгляд на отражение графини в зеркале.
– Обещаю, что оставлю свои мозги дома.
Графиня кивнула, но потом до нее дошел смысл сказанного, и она раздраженно фыркнула:
– Ну вот, опять! Именно такие дерзкие замечания я и имела в виду. Тебе слишком часто позволяли включать твою голову, моя девочка…
– А вы уверены, что эта диадема идет к вашему платью, мама? – прервал ее низкий спокойный голос Стивена. – Возможно, вам следовало бы еще раз проверить это, прежде чем мы выедем.
Все три женщины дружно обернулись, чтобы посмотреть на графа, который только что вошел в комнату. «Он великолепен», – с легкой завистью подумала Джиллиан. Она никогда еще не видела Стивена в его лучшем вечернем наряде, и от этого у нее буквально перехватило дыхание. В отличие от ее собственного отражения в зеркале, он выглядел настоящим аристократом. Темно-синий фрак и жилет с золотой отделкой идеально сочетались с цветом его блестящих синих глаз. Почти черные панталоны плотно облегали мускулистые ноги, ярко контрастируя с белоснежной тонкой тканью рубашки и темным шелком галстука.
Рядом с ним Джиллиан выглядела серой птичкой, которую окунули в белую краску. Единственным акцентом, вносившим хоть какое-то разнообразие, было легкое зеленое кружево, покрывавшее шелковую юбку.
Его мать, выглядевшая, как всегда, элегантно, была одета в роскошное платье, расшитое жемчугом, которое подчеркивало ее изящную фигуру и кремовый цвет лица. Несмотря на замечание Стивена, жемчужная диадема была идеальным аксессуаром для такого наряда. Вслух, однако, Джиллиан этого не сказала, а графиня, испуганно охнув, озабоченно потрогала на голове свое украшение.
– Ты действительно так думаешь? Я не могла выбрать между… – Внезапно голос ее затих, и она, подозрительно прищурив глаза, взглянула на сына. – Ты мог бы просто сказать, Стивен, что хочешь поговорить с ней наедине.
Ее сын почтительно склонил голову.
– Примите мои извинения, мама. Диадема смотрится безупречно.
– О, вздор, – отозвалась графиня. – Пойдемте, Хоукинс.
И, пренебрежительно фыркнув, она вышла из комнаты, а с рая горничная молча последовала за ней.
Стивен посмотрел им вслед, и на губах его появилась нежная улыбка.
– Мне никогда не удавалось ее провести. В конце концов, она всегда меня разоблачала.
Джиллиан не ответила. Мысли ее были слишком разрозненными, чтобы думать.
Что с ней происходит? Вот-вот они отправятся на ее первый светский бал, а она все сидит перед зеркалом и пялится на свое отражение. Она ожидала от себя нервного возбуждения, мурашек по коже – чего угодно, но только не этого пустого гулкого страха, затуманившего ее сознание.
«Я не боюсь», – уговаривала она себя. И это не имеет ни кого отношения к тому, что она вчера ночью так импульсивно повела себя, обняв графа. Стивен держался слишком официально. И если он не хотел, чтобы она к нему прикасалась, то ей все равно – для нее это совершенно не важно.
Но ведь ей далеко не все равно, а наоборот, очень важно шептало ее сердце. Если она не нравится Стивену, тогда что же говорить об остальных? Что говорить обо всем светском обществе?
Поэтому всю вторую половину дня она просидела у себя в комнате, стараясь успокоить свои расшатавшиеся нервы. Что же касается чепца, который она продолжала судорожно сжимать в руках под туалетным столиком, то Джиллиан и сама не знала, с чего это она вынула его из потайного места в дальнем углу своего платяного шкафа. Раньше у нее не было ни малейшего желания взглянуть на него. А два часа тому назад по неизвестной причине она вдруг почувствовала необходимо подержать его в руках.
– Аманда?
Вздрогнув, Джиллиан вернулась в реальность, и взгляд ее остановился на отражении красавца графа в ее зеркале.
– Да-а? – запинаясь, ответила она.
– Хм, я хотел извиниться за свое поведение вчера ночью.
Она напряглась; ей не хотелось слушать того, что он скажет дальше, но она была не в состоянии остановить его.
– В последнее время я был выбит из колеи. Понимаете, это такой шок – вдруг стать графом. Появляется очень много новых ограничений и ожиданий. Внезапно я осознал, что должен постоянно помнить об обязанностях, которые накладывает титул, об одежде, которую я ношу, о словах, которые говорю, и это в то время, когда на самом деле мне хотелось бы, сбросив туфли, просто валяться и плевать в потолок.
Впервые за последние два часа Джиллиан оторвалась от своего зеркала на туалетном столике, чтобы посмотреть на кого- то непосредственно, минуя его отражение.
– Так вот, оказывается, каково это? – произнесла она мучительно сухим тоном. – Разом попадаешь в ситуацию, когда за каждым твоим словом, каждым действием, каждой мыслью внимательно наблюдают и готовы их раскритиковать?
Стивен сначала удивленно взглянул на нее, а потом покраснел.
– А, ну да, – пробормотал он. – Полагаю, что для вас, женщин, это еще более затруднительно, чем для мужчин.
– Вы действительно так думаете? – сказала Джиллиан с наигранным простодушием.
Затем она вновь повернулась к зеркалу, но не потому, что хотела еще раз посмотреть на себя, а из-за того, что со своим чепцом в руках ничего другого сделать просто не могла. Она надеялась, что теперь граф уйдет, но он остался и, подойдя к ней, остановился у нее за спиной. В его синих глазах читаюсь смущение.
– Простите меня, мне очень жаль, – тихо произнес он.
– Я знаю.
Их взгляды встретились в зеркале. В глазах его угадывал растерянность, а еще – печаль и молчаливая просьба простить его. Но она не могла пойти на это, потому что ей от него было нужно нечто большее, чем простое извинение и к кие-либо утешительные слова.
Она хотела его признания. Его привязанности. В конце концов, его л… Однако ее сознание застопорилось на этом слове, которое пришло ей в голову. Этого она не хотела. Как раз этого она от него и не хотела.
– Что случилось?
– Ничего.
– Вы в этом уверены?
Недовольно вздохнув, Джиллиан обернулась – ей нужно было видеть его лицо.
– Конечно, уверена, – бросила она. – Я же не какая-нибудь бледная от страха девица, которая двух слов связать не может. Если я говорю, что со мной все хорошо, значит, так оно и есть. И если я говорю вам, что ничего не случилось, значит, ничего не случилось! Господи, как же я устала оттого, что люди не верят, что я в состоянии понимать элементарные вещи. – Она сделала паузу, чтобы перевести дыхание после своей тирады и только затем сконцентрировала свой взгляд на Стивене.
Он отступил назад и, скрестив руки на груди, наблюдал за ней с выражением терпеливого удивления.
– О, ну тогда хорошо, – сказал он. – Поскольку ничего не случилось…
Губы Джиллиан скривились от ужаса. Неужели она могла действительно так истерически реагировать на него, словно какая-то полоумная? Она потупила взгляд, внезапно почувствовав себя очень глупой.
– Извините меня. Я сама не пойму, что это на меня нашло.
Он только слегка приподнял бровь, ожидая продолжения.
– Я… я хочу сказать… – Голос ее беспомощно затих.
– Я знаю, что вы хотите сказать. Вам хочется убедить меня в том, что в промежутке между общением с моей матерью и своими фантазиями вы прекрасно закалили собственные нервы.
– Нет, я…
– Подойдите сюда. – Он взял ее за руку и подвел к кровати.
И только в этот момент она вспомнила о чепце, который продолжала держать. Но было уже слишком поздно. Он заметил его и взял у нее из рук.
– Что это?
– Это… Это чепец Джиллиан.
– Вашей сводной сестры?
Она кивнула, лихорадочно придумывая объяснения.
– Не знаю, для чего я сохранила его. Глупо, конечно. – Она попыталась забрать его у него, но он остановил ее, взяв за руки.
– Зачем вам было хранить чепец Джиллиан, Аманда? – Низкий голос графа звучал бесстрастно, но впечатление это было обманчивым. Джиллиан вздохнула. Теперь ей уже не выкрутиться. Он не отпустит ее без каких-либо объяснений.
Джиллиан высвободила свои руки и попыталась рассмеяться, но смех ее прозвучал напряженно.
– Я… Я думала о ней ночью. Что было бы, если бы я родилась ею, а она – мною?
– Правда? И к какому же выводу вы пришли? – бесстрастным тоном спросил Стивен. Искоса поглядывая на него, Джиллиан мучительно пыталась подобрать подходящие слова.
– Я… Я не знаю. Временами мне казалось, что та жизнь была бы проще – собирать травы, ухаживать за больной, начищать столовое серебро. Неплохая жизнь, в принципе. С другой стороны, может быть, жить в имении Виндхэм и лучше. Там слуги и всякие хорошие вещи. Она… то есть я… никогда ни чем не нуждалась.
Он продолжал сверлить ее тяжелым взглядом, и на какое- то мгновение она испугалась. Но затем выражение его лица смягчилось – он хотел, чтобы она продолжала.
– Теперь вы уже жалеете, что вы не Джиллиан. Тогда б вам не пришлось думать о том, что говорить, как держать голову, как танцевать и с кем, так?
Она кивнула, соглашаясь с ним, но совсем по другой причине. Ей снова хотелось стать самой собой, бродить по болотам, не выверяя дважды каждое свое слово, каждое действие, не задумываясь о том, что нужно быть предельно внимательной и осторожной, дабы не выдать свое незаконное происхождение. И не переживать, что она подвела Стивена или поставила его в неловкое положение всякий раз, когда она сказала или сделала что-то неподобающее.
Она опустила глаза на свои руки, успевшие обмотать несчастный чепец вокруг запястий, словно это были наручники.
– Я… В Йорке я знала, кто я такая и что от меня ожидается. А сейчас я говорю и делаю вещи, которых не понимаю. Смотрю в зеркало и вижу какого-то незнакомого человека. Вот я и думаю, что, возможно…
– Что, возможно, вам было бы лучше отправиться домой?
Она вздохнула, удивленная собственным смущением. Весь день она все глубже погрязала в чувстве своей вины. Она не могла ни о чем думать, кроме того, что вчера ночью Стив был рассержен и раздосадован. И причиной снова стала она. Войдя в его жизнь, она полностью нарушила ее ход. Но тем не менее он и его мать продолжают держать ее у себя в доме и воспитывают, чтобы она могла занять должное положение в обществе. Это очень великодушно с их стороны, и чем же она им за это платит? А платит она обманом, постоянно врет им на счет того, кто она такая на самом деле. Если ее вероломство когда-либо всплывет наружу, они оба будут жестоко скомпрометированы. Скорее всего, им уже никогда не удастся восстановить свой прежний статус в обществе. Высшее общество не прощает таких серьезных мистификаций.
– Аманда?
Джиллиан резко оборвала эти мысли и вернулась в реальность, но лишь для того, чтобы быть застигнутой новым приступом угрызений совести. Она посмотрела на его красивое лицо и почувствовала, как грудь ее сдавливает страх. Момент был идеальный. Он ждал, что она скажет. Она может во всем признаться, выложить все начистоту прямо сейчас, пока еще не слишком поздно.
Но, заглянув в его глубокие синие глаза, она увидела на дне их тревогу. У него были удивительные, быстро меняющиеся глаза, которые то темнели от гнева, то вспыхивали золотом в лучах солнца, то искрились весельем. Какими же они станут после ее признания?
Вероятно, колючими от ярости, после чего он без всяких церемоний вышвырнет ее из своего дома и своей жизни.
Она сможет пережить унизительное и позорное возвращение в Йорк. Но как пережить осознание того, что она покидает его, что их последние мгновения, проведенные вместе, будут окрашены злобой и горечью? Она не могла сказать ему правду.
– Аманда? Вы и вправду хотели бы вернуться домой?
Она набрала побольше воздуха в легкие и безжалостно отбросила в сторону все свои сомнения.
– Нет, милорд. Я не вернусь в Йорк.
Он кивнул, а она слегка прищурилась, изучая его лицо. Оно было наполовину в тени, и это подчеркивало твердые черты и потемневшие глаза. Но главное, что она заметила, было выражение его лица – точнее, полное его отсутствие. Если ей когда-то и хотелось прочесть его чувства и понять мысли, то сейчас наступил как раз такой момент. Но она не видела абсолютно ничего. Читать было нечего.
Внезапно граф встал и повелительно произнес:
– Пойдемте со мной.
– Что?
Он взял чепец из ее рук и небрежно бросил его на комод.
– У меня для вас кое-что есть.
Он подвел ее к выходу, а затем, быстро выглянув из двери, не видит ли их кто-нибудь, потянул ее по коридору в свою комнату. Как только они нырнули внутрь, он тут же тихонько закрыл за ними дверь.
У Джиллиан ушло несколько секунд на то, чтобы осознать, что она находится в его спальне. По спине побежали мурашки. Она думала, что заглянуть в ящики его стола было фактически интимным моментом, однако это было ничто по сравнению с тем, что происходило сейчас. Она стояла посреди его личных апартаментов! Она смотрела по сторонам, медленно поворачиваясь и впитывая в себя все детали. Джиллиан не знала, что именно она ожидала здесь увидеть, – вероятно, что-то величественное или, быть может, немного помпезное. Огромную кровать на возвышении с золочеными столбцами по углам. Возможно, дорогие портьеры с вышитыми на них гербами графа. Но на самом деле из того, что она представляла себе, здесь оказалось совсем немного.
Кровать у него действительно была большая и старая, видимо передававшаяся из поколения в поколение, но никаких драпировок или дополнительных подушек на ней не было, так что она выглядела голой и почти аскетически суровой. Здесь были обычные предметы для скромной спальни – платяной шкаф и комод, но она нигде не увидела ни безделушек, ни монет, ни даже просто щетки для волос. Единственной вещью, которая казалась принадлежавшей исключительно Стивену, было большое кожаное кресло, придвинутое к камину, да еще стопка книг рядом с ним.
Джиллиан подошла поближе и провела пальцами по верхнему краю кресла, отметив характерные вмятины на сиденье и спинке. Как и кресло перед его письменным столом, эта мебель несла на себе отпечаток его тела. Ей было трудно удержаться, чтобы не опуститься в это кресло, просто чтобы почувствовать себя окруженной его незримым присутствие и ощутить терпкий запах кожи и мужчины.
– Вот.
Подняв голову, Джиллиан увидела, что он достает из ящика своего комода небольшую коробочку.
– Я хотел подождать до вашего премьерного бала, но, наверное, сейчас это будет более уместно. – Он протянул коробочку ей, и она осторожно взяла ее у него из рук.
Она была очень маленькая и легкая, перевязанная красивой серебряной ленточкой, которую Джиллиан развязала. Затем, уже почти дрожа от страха, она подняла крышку. Внутри на подкладке из белого шелка вокруг зеленых камней в форме листьев вилось изящное золотое ожерелье филигранной работы. Поверх всего этого лежали такие же серьги. Ювелирные украшения были такими красивыми и изысканными, что у нее внутри все сжалось от благоговейного трепета.
– Это же изумруды, – тихо прошептала она.
– Да. – Наклонившись, граф взял ожерелье и поднес его к ее лицу. – Почти идеально подходит к цвету ваших глаз, – сказал он. – Только ваши глаза более блестящие. – Потом он обошел ее сзади и убрал волосы на затылке, чтобы застегнуть ожерелье у нее на шее. При его прикосновении по телу Джиллиан пробежала дрожь, и она тихо охнула, ощутив разительный контраст между холодом металла и горячим теплом, исходившим от его пальцев.
– Просто превосходно, – пробормотал он, глядя через зеркало на комоде прямо ей в глаза.
Джиллиан подняла руку и осторожно коснулась этого прекрасного произведения искусства у себя на шее. Он подарил ей изумруды. Что она, Джиллиан Эймс, внебрачный ребенок барона и скромная горничная, делает здесь во всех этих драгоценностях? Ступив на путь к своей мечте, она должна была бы испытывать благоговейный трепет. У нее был достаток, поддержка и самое главное – прекрасная возможность удачно выйти замуж, что обеспечило бы ее саму и ее мать до конца их дней. Она должна была бы лезть из кожи вон от радостного возбуждения, но вместо этого только и думает о том, что она лгунья и воровка, укравшая чужую жизнь. К горлу начали подкатывать слезы, когда она с удивлением почувствовала, как Стивен крепко взял ее сзади за плечи и развернул к себе лицом, чтобы посмотреть ей прямо в глаза.
– Аманда? Что случилось?
– Мне здесь не место, – пролепетала она, чувствуя, как глаза ее округляются от ужаса. – Я хотела сказать…
– Тсс, спокойно, все хорошо. Вы – Аманда Фейт Виндхэм.
– Нет…
– Да. Послушайте меня, Аманда. Вы красивая женщин находящаяся под опекой графа и ставшая открытием сезон еще до своего первого выхода в свет.
Она густо покраснела.
– Это просто абсурдно, – прошептала она, не понимая смысла его отчаянных слов, произнесенных внезапно осипшим голосом. Все ее мысли были заняты лишь этими золотистыми искорками в его глазах; дыхание его участилось, и он почувствовала, как забилось собственное сердце.
Он нагнулся к ней, и его темные волосы коснулись ее лба. Их прерывистые дыхания смешались. Не осознавая, что сама двинулась ему навстречу, она вдруг оказалась в его объятиях и почувствовала, как тело ее сладко подалось вверх, едва его губы приблизились к ее губам.
Их первое соприкосновение было до боли нежным, губы к губам, и через них она почувствовала, как он дрожит, будто сражается с самим собой и безнадежно проигрывает в этой борьбе. Она приоткрыла рот, не зная, что делать, а просто стараясь как-то еще более приблизить его к себе.
Он завладел ее губами, и его язык проник внутрь, в то время как руки обняли ее и с сокрушительной силой прижали к нему. Она запрокинула голову и полностью открылась ему, не в состоянии даже дышать.
Она слышала, как он застонал. Скорее это был глубоки гортанный, почти звериный рык, и от него все ее тело затрепетало. Она ощущала внутреннюю силу этого звука и мощь его рук, а самое главное – чувствовала то неистовство, с которым он хозяйничал у нее во рту.
Она инстинктивно повторяла его движения, учась у него и не переставая при этом дрожать от новых ощущений. Когда он притягивал ее к себе, она сильнее выгибалась, полностью прижимаясь к нему и чувствуя жар его тела.
Но ей хотелось большего. Намного большего.
– Аманда! – внезапно раздался резкий голос графини. – Где вы?
Они со Стивеном замерли, затаив дыхание, и едва успев оторваться друг от друга.
– Стивен, ты не видел эту взбалмошную девчонку? Стивен!
Сдавленно охнув, он отодвинул ее от себя, и она чуть не упала от неожиданности, когда вновь почувствовала вес собственного тела.
– Быстро, – выдохнул он. – Сюда.
Она смотрела на него, но сознание затуманилось, а все мысли в голове перемешались. Он распахнул дверь в короткий коридор, который вел в спальню его будущей жены, и жестом позвал ее. Джиллиан кивнула и на негнущихся деревянных ногах заковыляла к темному проходу, остановившись только тогда, когда полностью спряталась в его полумраке.
– Аманда? – шепнул он.
Она обернулась и посмотрела на его страдающее лицо, выделяющееся на фоне светлого квадрата в проеме двери.
– Я… Простите меня, мне очень жаль, – сказал он, а затем закрыл дверь, лишив ее последнего и единственного источника света.
Через мгновение она услышала его глубокий и слегка искаженный голос, когда он откликнулся на слова графини:
– Я здесь, мама. Что вы хотели?
– Ну, я разыскиваю эту упрямую девчонку. Нам ведь скоро уже выезжать.
Остальное Джиллиан не расслышала, поскольку Стивен с матерью вышли в коридор, а по знакомому поскрипыванию ступенек на лестнице она поняла, что они идут вниз, по-видимому, в переднюю гостиную.
Джиллиан подождала еще немного; сердце ее стучало с утроенной скоростью, а хриплое дыхание казалось очень громким в темном замкнутом пространстве. Что же ей делать? Оцепеневшее сознание еще раз прокручивало все происшедшее, каждое ощущение, каждое трепетное движение, вызванное желанием, посетившим ее, когда они целовались со Стивеном.
Они со Стивеном целовались!
Это было здорово, но в то же время пугающе, волнующе и очень-очень приятно. «О, райское блаженство!» – ошеломленно подумала она. Каждое мгновение этого было настоящим счастьем.
Мужчины целовали ее и прежде. Далеко не один из жителей их деревни позволял себе вольности по отношению к ней, оправдывая свое поведение ее низким происхождением. И эти поцелуи, все без исключения, были просто ужасными – начиная от поцелуя кузнеца, с его толстыми мясистыми губами и заканчивая поцелуем его сына, с губами неловкими и отвратительно мокрыми. Но хуже всего были холодные ханжеские чмоканья преподобного Хэллоусби, руки которого… эти руки шарили в таких местах, что после этого она была вынуждена сразу же бежать мыться в ледяных струях горного ручья.
Но тут все было по-другому.
Со Стивеном Джиллиан чувствовала себя так, как будто она летит, парит среди звезд огненной кометой. Даже сейчас, после того как ее бросили одну в темном коридоре, растерянную и дрожащую, ей хотелось лишь одного – подбежать к нему и броситься к его ногам.
Простите меня, мне очень жаль.
Его последние слова эхом отзывались в ее голове.
Простите меня, мне очень жаль.
За что он просит прощения перед ней? За то, что бросил ее в темном коридоре? Или за то, что поцеловал? А может быть; ему просто было жаль, что его мать прервала их? Или за то, что поддался грубым инстинктам и использовал ее для своего удовольствия?
Судя по несчастному выражению его лица, когда он закрывал за нею дверь, вероятнее всего именно последнее.
Добродетельный и такой корректный во всем граф Мавенфорд пошел на поводу у собственной похоти и поцеловал свою подопечную.
Возмутительно!
Джиллиан в который раз за сегодняшний день прикусила губу и выругала себя за слезы, которые грозили хлынуть по ее щекам.
Простите меня, мне очень жаль.
А жалела ли она о случившемся? Хотела ли она, чтобы это длилось вечность? Или чтобы никогда не начиналось? Желала ли она, чтобы он повалил ее и научил тому, что бывает между мужчиной и женщиной? Или же она предпочла бы выцарапать ему глаза зато, что он имел дерзость прикоснуться к ней?
Она не могла этого сказать.
Простите меня, мне очень жаль.
Вот так и ей. Ей очень и очень жаль, и при этом она даже не знала толком, о чем ей нужно сожалеть.
Но плакать она не должна. И Джиллиан взяла себя в руки. Ей предстояло ехать на ее первый в жизни бал. Очень скоро она будет представлена высшему обществу. Именно этого она всегда хотела, об этом мечтала, за это молилась.
Она не заплачет.
Она сейчас просто спустится вниз и сделает шаг навстречу собственной мечте.
Простите меня, мне очень жаль.
Вот и хорошо. Он сожалеет. Как и она. Этого не должно было случиться, и это больше не повторится никогда.
Не имеет никакого значения, почему он ее поцеловал, решила она для себя. Даже если это произошло из-за того, что он был сражен ее красотой и переполнен любовью к ней. Даже если он сейчас страдает и сохнет по ней, как простой деревенский парень.
Стивен никогда не сможет пойти против сословных запретов, чтобы жениться на ней. Он предназначен для леди Софии Ратберн, которая представляет собой блестящую партию, достойную графа. С другой стороны, Джиллиан и сама не хотел себе мужа, в присутствии которого у нее подгибаются коленки, а мысли в голове пускаются в хоровод. Это сделало бы ее слишком уязвимой перед порывами открыться ему. А именно этого она не могла допустить.
Так что ответ ясен и понятен. Его чувства и побуждения не имеют значения. В данном случае ее собственные эмоции и переживания в равной степени столь же неуместны. Джиллиан должна найти себе богатого мужа, но Стивен на ней никогда не женится. Поэтому она должна найти кого-то другого. Причем сделать это нужно побыстрее, пока все безумие, связанное с графом, не вышло из-под контроля.
Итак, каков же будет ее следующий шаг? Она глубоко вдохнула и сосредоточилась на своих мыслях. А следующим шагом будет изумить общество – сегодня вечером – и сразу найти себе мужа. Тоже сегодня вечером. По возможности, в первые несколько мгновений после того, как она войдет в танцевальный зал.
Простите меня, мне очень жаль.
Проглотив подступившие слезы, Джиллиан воплотила свое новое решение в практически осязаемую силу, заставив себя вновь двигаться, она выскользнула из своего укрытия и вернулась в спальню графа. Теперь здесь было почти темно, последние лучи уходящего солнца окрашивали в красновато-золотистые тона комнату, где ее едва не унесло потоком невероятно сильных чувств.
Она не сомневалась, что, начавшись с поцелуев, дело все равно пришло бы к своему естественному завершению. Перед графом она была беззащитна. Не удержавшись, она легкой походкой подошла к его кровати и, протянув руку, коснулась мягкого покрывала. Возможно, сейчас в ней играла кровь незаконно рожденной, но и теперь тело ее трепетало от воспоминания о его прикосновениях.
Тихо выругавшись, Джиллиан отошла от кровати. Она была слабой и глупой девочкой, которой были присущи те же сладострастные мысли, которые много лет назад заставили ее мать уступить домогательствам барона. А сейчас ее дочь мучили такие же низменные желания, толкавшие ее к тому, чтобы отбросить все, что у нее было и к чему она стремилась, лишь бы быть с этим мужчиной.
Ну уж нет, Джиллиан Эймс сделана из более прочного материала. Она не поддастся наследственности своего низкого происхождения. И будет достаточно мудра, чтобы выбросить все мысли незаконнорожденной плебейки из своей головы.
Но когда она спускалась по лестнице к передней гостиной, ей послышалось тихое насмешливое хихиканье Аманды Виндхэм, следовавшее за ней по пятам. Джиллиан была незаконнорожденным ребенком, которого преследовал призрак ее сводной сестры. Все ее мысли по определению были такими же низкими, как она сама. И никакие благородные намерения не могли этого изменить.
Как не мог изменить этого и тот факт, что предмет ее искушения пребывал от нее всего через несколько комнат вдоль по коридору.