Каюта капитана, находившаяся в трюме, вся насквозь пропахла опиумом. Чжи-Ган презрительно скривил губы, почувствовав знакомый запах и сладковатый привкус дыма, который наполнял каюту. Такого здесь еще не было. Он плотно закрыл за собой дверь. Сейчас ему не нужны были очки, чтобы понять, что здесь происходит. Он заранее знал, что он увидит в каюте: капитан, его жена и их ребенок лежат на кровати и сладко дремлют, одурманенные опиумом. Рядом с ними, развалившись на подушках, сидит Цзин-Ли. На его лице застыла глуповатая улыбка. В руке он держит тонкую курительную трубку.

— Где ты взял это? — сердито прошипел Чжи-Ган, подходя к нему. Оказавшись рядом с другом, Чжи-Ган увидел то, что и предполагал увидеть: богатый юноша в роскошной обстановке покуривает трубку. — Где ты взял опиум?

Цзин-Ли пожал плечами.

— Это вознаграждение. Нельзя обманывать моряков. Это принесет несчастье. Они проклянут наше путешествие.

Быстро наклонившись, Чжи-Ган схватил своего друга детства за воротник и резко поднял его на ноги. Глядя ему прямо в лицо, Чжи-Ган обнаружил, что покрасневшие глаза Цзин-Ли не утратили своей ясности, а это значит, что он не так сильно одурманен, как хочет казаться.

— Где ты его взял?

— У тебя есть деньги для того, чтобы заплатить капитану? — огрызнулся Цзин-Ли.

Чжи-Ган не ответил. Они оба хорошо знали, что у них почти не осталось денег.

— Нас послали сюда по очень важному делу! Я — императорский палач! Я убиваю людей, продающих отраву. Ты не имеешь права так открыто употреблять эту гадость!

В ответ Цзин-Ли широко и безмятежно улыбнулся, обнажив белые зубы. Чжи-Ган с отвращением швырнул его на пол. Он слышал, как ударилась об пол курительная трубка, и повернулся, намереваясь найти ее. Вот она! Он с силой наступил на трубку ногой, и она раскололась на две части. Он хотел раздавить каблуком эти осколки, но трубка была сделана из очень твердого дерева, а его сапоги — из мягкой кожи. Один из острых осколков впился в кожу, и Чжи-Ган, выругавшись, отскочил в сторону.

Ему пришлось поднять ногу, чтобы вытащить осколок. Наблюдавший за ним Цзин-Ли не выдержал и засмеялся. Это было такое веселое и добродушное хихиканье, что Чжи-Ган, искоса посмотрев на друга, насторожился. Когда последний раз он так весело смеялся? Когда они оба последний раз чувствовали себя такими счастливыми и беззаботными, что могли запросто развалиться на полу, наслаждаясь бездельем? Как давно это было — несколько месяцев назад или несколько лет?

— Есть еще, если ты хочешь, — сказал Цзин-Ли низким, необычайно завораживающим голосом. Затем, пробормотав какое-то ругательство, он наклонился вперед и дернул Чжи-Гана за ногу. Потеряв равновесие, Чжи-Ган упал на кровать. Он молча лежал и смотрел, как его друг вытаскивает осколок из его ступни.

— Цзин-Ли, — спросил Чжи-Ган, когда тот завершил процедуру, — где опиум?

Друг предпочел не отвечать. Он наклонился и поднял с пола другую трубку, которая лежала рядом с кроватью. Скорее всего, ее курил капитан. Трубка еще не погасла и слегка дымилась. Чжи-Ган мог бы забрать у него и эту трубку, чтобы тоже раздавить, но Цзин-Ли быстро схватил ее и сунул в рот.

— Еще немного для меня, — произнес он и, мечтательно закрыв глаза, сделал глубокую затяжку.

Чжи-Ган почувствовал, как у него от злости сжимаются кулаки. Он должен узнать правду. При других обстоятельствах он мог бы вызвать друга на поединок. Но какая от этого будет польза? Цзин-Ли курит уже больше часа. Он сейчас в таком состоянии, что даже полуслепой Чжи-Ган уложит его на обе лопатки за считанные секунды. И что потом? Сейчас все ощущения Цзин-Ли притупились, и он не почувствует боли. Даже если Чжи-Ган переломает ему кости, друг все равно не скажет, где находится тайник.

К счастью, это не единственный способ разузнать о том, что ему нужно. И потом, разве можно винить друга за то, что он на один день решил забыть о тяготах жизни? После ареста императора Цзин-Ли лишился всего — и своего состояния, и своей семьи. Все это пришлось оставить и убежать на юг. Чжи-Ган, по крайней мере, родился в бедной семье. В отличие от богатого и изнеженного Цзин-Ли, он привык терпеть нужду и лишения и неустанно трудиться для того, чтобы преуспевать в этой жизни.

Чжи-Ган вздохнул и, повернувшись к другу спиной, вышел из капитанской каюты. Ему не следовало разрешать Цзин-Ли скрываться от своих врагов, притворившись слугой. Палач может путешествовать с другом или компаньоном. Что касается Чжи-Гана, то он никого, кроме слуг, с собой обычно не брал. Зачастую он не брал с собой даже их. Он привык работать в одиночку. Сам судил и сам наказывал виновных. Компаньона могли бы заметить шпионы вдовствующей императрицы, и тогда Цзин-Ли нашли и убили бы.

Поэтому Цзин-Ли пришлось стать просто одним из слуг императорского палача, который, как и прежде, продолжал искать торговцев опиумом. На этот раз он искал их в Цзянсу. Все сложилось как нельзя лучше, и им удалось спрятаться от врагов. Нужно сказать, что Чжи-Гану действительно нравилась такая компания. Общество Цзин-Ли было ему по душе. Правда, только в том случае, когда друг был трезвым.

Сочно выругавшись, Чжи-Ган надел очки и начал медленно и методично обыскивать всю лодку. Он найдет тайник друга и уничтожит его содержимое. И тогда Цзин-Ли снова будет внимательным и рассудительным. Вдалеке от многочисленных искушений и злачных мест Пекина Цзин-Ли начнет новую жизнь и станет тем человеком, каким он должен был стать.

Поиски длились несколько часов, и в результате Чжи-Гану удалось найти тайник с опиумом. Он находился в сундуке сестры Марии. Ему следовало сразу проверить этот сундук, но он почему-то боялся, что его опасения подтвердятся. Обыскав всю лодку, проверив каюту команды, обшарив все углы и закоулки, Чжи-Ган в конце концов вынужден был признать горькую правду.

Когда палач развязал мешок сестры Марии и обнаружил, что тот наполовину пуст, он глубоко вздохнул. Затем, поднеся мешок к лицу, он закрыл глаза и почувствовал сладковатый запах опиума и запах прелой мешковины. Однако сильнее этих запахов был неповторимый аромат сестры Марии. Он до последней секунды верил в то, что она была настоящей монахиней. Сейчас он окончательно убедился в том, что ошибался. Эта белая женщина — наркокурьер, а потому обречена на смерть.

Медленно пройдя по всей лодке, палач оказался на корме. Прислонившись к перилам, он вглядывался в темноту ночи и мысленно представлял себе сестру Марию. Он помнил каждую минуту из тех недолгих часов, которые они провели вместе. Помнил, как отчаянно она защищалась, помнил ее откровенную чувственность и даже то, как она спала, свернувшись калачиком. Теперь он осознал, что она — настоящая красавица. Именно такую женщину он давно искал по всему Китаю.

Он выбросил за борт мешок с опиумом. С шумом ударившись о воду, тот начал медленно опускаться на дно Великого канала. Задумавшись, Чжи-Ган снял очки и вновь увидел перед глазами прекрасную сестру Марию. Она тонула вместе со своим мешком опиума.

— И ты здесь жил? — презрительно поморщившись, спросил Цзин-Ли. — Да это просто грязная дыра!

Двое слуг, тащившихся позади них по дороге, по которой обычно перегоняют скотину, закивали в знак согласия. Чжи-Ган продолжал хранить молчание. Цзин-Ли наконец-то начал приходить в себя после наркотического дурмана, а это значит, что целый день он будет раздраженным и придирчивым. Поскольку они, как правительственные чиновники, приехали в деревню Хуай-ань провинции Цзянсу с официальным визитом, высокомерное поведение Цзин-Ли только способствовало тому, что их легенда казалась более правдоподобной. Однако, несмотря на это, Чжи-Ган пребывал в довольно мрачном расположении духа.

Хуай-ань — действительно грязная дыра. Чжи-Гану даже без очков было понятно, что это и в самом деле так. Здесь повсюду пахло навозом, а чумазые крестьяне пялились на них, открыв от удивления рты и показывая свои гнилые, прокуренные зубы. Эти люди были глупы и невежественны, а их дети ходили нагишом. Он все еще не мог поверить в то, что родился в этом захолустье и до сих пор жил бы здесь, если бы его отец не совершил ужасный грех. Мысль об этом всегда приводила Чжи-Гана в дурное расположение духа.

— Итак, именно здесь ты жил?

Чжи-Ган махнул рукой в сторону севера. Когда-то, очень давно, во времена его деда, а может, и еще раньше, это была богатая деревня. До того, как реки повернулись вспять и Господь лишил местных жителей своего покровительства. Для Цзин-Ли эта деревня была грязной дырой, а для Чжи-Гана местом его ночных кошмаров.

— Чайный дом находится там. — Палач жестом указал в сторону небольшой группки домов. Он вспомнил, что когда-то это место казалось ему загадочным и прекрасным. Стены двухэтажного, построенного из гладкого дерева дома были украшены затейливыми рисунками. Там всегда очень вкусно пахло. До тех пор пока он не увидел Запретный город, этот дом был для него самым красивым домом на свете.

Именно там Чжи-Ган хотел отпраздновать свое славное возвращение. Он стал богатым мандарином, императорским палачом и человеком, которого уважают и боятся все жители Китая. И он собирался похвастаться своими достижениями перед людьми, которые издевались над ним в детстве.

— Вонючая дыра, — пробормотал Цзин-Ли, когда они повернули за угол и увидели чайный дом.

Чжи-Ган не мог не согласиться с ним. И почему раньше это строение казалось ему таким красивым? Что может быть красивого в потрескавшихся бревнах и нелепых полудетских рисунках, на которых были изображены драконы? Он думал, что, когда они подойдут поближе, дом не будет выглядеть таким ужасным. Но вскоре понял, что горько заблуждался. Сам дом находился еще довольно далеко, однако они уже ощутили жуткое, невыносимое зловоние. Пахло прогорклым маслом, дешевым чаем и мочой. И что это там шевелится на полу? Входя в дом, он прищурился. По полу неспешно расхаживала курица. Похоже, ей удалось вылезти из клетки. Чжи-Ган поддел ее ногой, отшвырнув в сторону, и прошел дальше, внимательно глядя под ноги.

— Нет, я тебе не верю, — медленно произнес Цзин-Ли, сопровождавший его.

Чжи-Ган снова не ответил ему. Он быстро поднялся по лестнице, с детства помня каждую ее ступеньку, и подошел к самому красивому в этом доме креслу. В детстве ему казалось, что это кресло, стоявшее на втором этаже, по красоте ничем не уступает Трону Дракона. Потом ему довелось увидеть Трон Дракона собственными глазами. Это зрелище вызвало у него какой-то благоговейный, почти детский восторг, и он даже посмел прикоснуться к нему. Теперь он понял, что деревянное кресло, огромное, наспех сработанное, было всего лишь жалкой пародией на него.

Палач презрительно скривился и, отбросив ногой подставку для ног, уселся в кресло. Он понимал, что ему не следует выражать столь откровенное презрение ко всему, что его окружает. Это самое лучшее из того, чем владеют несчастные люди, и все эти вещи кажутся им сказочно прекрасными. И если бы мастера Тао попросили назвать самого большого мошенника в округе, то он бы назвал не хозяина этого чайного дома, а Чжи-Гана собственной персоной, потому что тот смог достичь своего высокого положения благодаря преступлению. Что же касается вопроса о богатстве, то у Чжи-Гана не было ни буйвола, ни лошади, на которой он мог бы ездить, поэтому выходило, что местные крестьяне гораздо богаче императорского палача.

И все-таки это был момент его триумфа, его славное возвращение. Он сполна насладится своим торжеством, невзирая на то, что это всего лишь видимость, не имеющая ничего общего с реальным положением вещей. Итак, Чжи-Ган уселся в кресло, широко расставив ноги. Так обычно сидят воины. Его знаменитые ножи с рукоятками из оленьего рога, привязанные к поясу, довершали общую картину, придавая палачу более внушительный вид. Цзин-Ли тоже был вооружен. У него был меч его отца. Когда он занял место позади Чжи-Гана, этот клинок с тихим звоном ударился о стену. Двое слуг, которые пришли вместе с ними, встали по обе стороны от кресла. Казалось, что они настоящие телохранители, а не простые моряки, к тому же плохо вооруженные. Чжи-Гана удивило, что к ним так до сих пор никто и не вышел. Он не мог понять, куда подевались жители деревни. По дороге сюда они не встретили ни одного человека.

И тут на лестнице появилась чья-то фигура. Чжи-Ган подождал, пока эта фигура приняла ясные очертания. Оказалось, что это женщина. У нее была большая грудь, а во рту не хватало нескольких зубов. Судя по всему, она очень спешила и поэтому не успела тщательно вытереть лицо и пригладить волосы. Через всю ее левую щеку тянулась грязная полоса, а на волосах блестели капельки свиного жира.

— Благородный господин! Какая огромная честь видеть вас здесь! — прохрипела она.

Цзин-Ли кивнул, а потом повернулся к своему так называемому господину и прошептал ему на ухо:

— Помнится, ты говорил, что все здешние женщины просто красавицы.

Чжи-Ган пожал плечами.

— Восьмилетнему мальчику любая грудь кажется красивой.

Цзин-Ли в ужасе отшатнулся от него.

— Это полная ерунда, — сказал он и обратился к женщине: — Чай для мандарина!

— Чай для мандарина! — закричала женщина визгливым голосом.

— Чай для мандарина! — повторил еще чей-то голос, доносившийся с нижнего этажа. — Чай для мандарина! Чай для… — Эти слова эхом разнеслись по всему дому.

— А может быть, еще клецки? У нас великолепные клецки, ваша честь. Лучше, чем в Запретном городе.

Чжи-Ган, честно говоря, очень сомневался в этом. К тому же ему сейчас хотелось совсем другого, чего-нибудь попроще, того, что напомнило бы его бедное детство. Он посмотрел на Цзин-Ли и тихо передал ему свою просьбу. Его друг-слуга широко раскрыл от ужаса глаза, однако не посмел перечить. Чуть помедлив, Цзин-Ли громко застонал и повернулся к женщине.

— Мандарин просит подать ему рисовый отвар… — сказал он и, собравшись с духом, продолжил: — И творог.

— Нет! Нет! — потрясенно пробормотала женщина. — Все это недостойно его превосходительства! У нас есть прекрасные клецки! Такие горячие…

Чжи-Ган улыбнулся. Он решил, что настало время раскрыть инкогнито.

— Признаться, я хорошо помню вашу овсяную кашу, мадам Суй. Я даже рассказывал Цзин-Ли о том, как вы прекрасно готовите. Ему не терпится попробовать вашу стряпню, — добавил он. — Неужели вы не помните маленького Тау Чжи-Гана, который часто воровал у вас клецки?

Мадам Суй бросила на него неодобрительно взгляд, и ее круглое лицо в одно мгновение как-то сжалось. И все же она осмелилась подойти к гостю поближе, чтобы рассмотреть его более внимательно. Чжи-Ган ждал, затаив дыхание. Вот и наступил тот самый долгожданный момент, о котором он так долго мечтал, момент его славного возвращения в родные места.

На лице хозяйки появилось какое-то странное выражение. Она натянуто засмеялась, а затем, явно смутившись, пробормотала:

— Конечно, конечно… — Ее голос звучал неуверенно. — Маленький Жу…

— Чжи-Ган. Еще у меня были два брата и сестра. Мы жили немного севернее…

— К северу от нашей деревни находятся только какие-то развалины и…

— Да, да, развалины. Это наш дом. Мы продали его, когда мне было десять лет.

— Сильный ураган разрушил этот дом. Теперь там остались только развалины, — произнесла мадам Суй и, улыбнувшись, хлопнула в ладоши. — Я сейчас принесу вам клецки, достойные самого Сына Небес! Горячие клецки для мандарина! — закричала она.

— Горячие клецки для мандарина! — повторил ее слова чей-то голос.

Чжи-Ган смотрел на удаляющуюся женщину и чувствовал, что у него от злости все просто закипает внутри. И тут он услышал смех Цзин-Ли.

— Она даже не помнит тебя! — воскликнул он, давясь от смеха. — Интересно, как долго ты мечтал об этом? Наверное, все ночи напролет думал о том, как вернешься домой, в свою маленькую деревушку, и будешь…

— Молчать! — в гневе закричал Чжи-Ган и, видя, что друг не собирается подчиняться приказу, схватил его за воротник и встряхнул. — Найди мне работорговца, — злобно прошипел он. — И больше не упоминай ни о каком возвращении домой.

Цзин-Ли перестал смеяться, но в его глазах все еще горели озорные огоньки.

— Ты сказал, что в этот чайный дом приходят все.

— Да, — подтвердил Чжи-Ган и отпустил друга. Он снова сел на это забавное кресло — его трон.

— Значит, он сам придет к тебе.

— Я хочу, чтобы ты нашел его! — крикнул Чжи-Ган. — Вы, все трое, уходите! — приказал он, окинув комнату тяжелым взглядом.

Цзин-Ли продолжал стоять на месте и переминался с ноги на ногу.

— Но ты останешься совсем один. Без защиты…

Да к тому же еще наполовину слепой.

— Неужели ты думаешь, что я не справлюсь с горсткой полуголодных крестьян? — спросил Чжи-Ган. — Уходите!

Цзин-Ли пришлось подчиниться. Друг-слуга кивнул в знак согласия, хотя по его лицу было видно, что он очень беспокоится за Чжи-Гана. Помедлив, он все-таки покинул комнату. Что касается Чжи-Гана, то он не придал значения его беспокойству. Он был уверен, что здесь с ним ничего не случится. Даже несмотря на то, что у него не было очков. В этой забытой Богом деревушке, затерявшейся между Великим каналом и провинцией Цзянсу, никто не помнил его.

Тем временем мадам Суй принесла ему клецки и чай, похожий на отвратительное пойло. Он даже не посмотрел на еду.

— А где все жители деревни? — спросил Чжи-Ган и посмотрел в окно. — Я уверен, что кто-нибудь из них обязательно вспомнит меня.

— Я помню вас, благородный господин, — солгала хозяйка. — Вы были самым вежливым и самым умным…

— Где все люди, мадам Суй? — перебил ее палач.

Женщина недовольно скривилась и огляделась по сторонам.

— Я точно не знаю, — ответила она, — но в деревне, кажется, болтали о привидении. Кто-то якобы увидел привидение на полях лотосов возле Хуай-ань.

Чжи-Ган почти не слушал ее, думая о работорговце и о цели своего приезда сюда. А еще он ни на минуту не забывал о сестре Марии. Где она сейчас? Как она сможет выжить без денег и без опиума? И… тут он понял, о чем говорила мадам Суй. Только сбежавшую белую женщину крестьяне могли принять за привидение!

Вскочив на ноги, палач отпихнул в сторону стол и схватил мадам Суй за руку.

— Покажите мне это привидение!

— Но… но… — заикаясь, пробормотала она, — я не знаю…

— Я смогу защитить вас от белого демона. Нам в Пекине уже приходилось с ними сталкиваться, — сказал он, еще крепче сжимая ее руку. — Это дело не терпит отлагательств. Я вас щедро вознагражу!

— Хорошо, хорошо, — кивнув ему, сказала мадам Суй и быстро побежала вперед. — Дорогу мандарину! — закричала она.

Он бежал за толстухой, внимательно осматриваясь по сторонам, поскольку надеялся увидеть сестру Марию.

— Прочь с дороги! — продолжала кричать мадам Суй. — Дайте дорогу ман…

— Прекратите кричать! — сердито прервал ее Чжи-Ган. — Все эти церемонии меня раздражают.

Она повернулась к нему и удивленно заморгала.

— Шум отпугнет привидение, — пояснила женщина. — Я пытаюсь отогнать его.

Только сейчас палач понял, что она и раньше кричала по той же самой причине, а вовсе не для того, чтобы выказать ему уважение. Мадам Суй отпугивала привидение.

— Мы ищем демона, — сказал он. — Я не хочу, чтобы он испугался и исчез.

— О-о, — пробормотала она, пожав плечами. — Очень хорошо. Идите сюда. — Судя по выражению лица, мадам Суй определенно считала его сумасшедшим, однако изо всех сил старалась угодить ему, ибо рассчитывала получить щедрую награду. Она повела Чжи-Гана вниз по лестнице на первый этаж, где ему снова пришлось разгонять кур, а потом они обогнули дом и направились в сторону полей.

— Мадам Суй, не могли бы вы идти побыстрее?

— Айе, благородный господин, нет. Я старая женщина, и у меня ноги уже не такие сильные! — воскликнула она. Женщина опять лгала. Очевидно, она боялась демона и не верила в то, что Чжи-Ган сможет ее защитить. К сожалению, он ничего не мог придумать для того, чтобы заставить мадам Суй двигаться попроворнее, а потому плелся позади нее и тихо стонал от досады.

Все шло абсолютно не так, как он планировал. Постоянно случались какие-то неприятности и непредвиденные задержки. Не получилось ни чудесного воссоединения с родиной, ни блистательного возвращения с целью отомстить за смерть сестры. Даже самое обычное путешествие по Великому каналу не обошлось без приключений.

И тут он увидел ее (а может, ему просто показалось, что это она) — грязный ком желтого шелка и каштановые волосы, прижатые к земле телом какого-то здоровенного потного мужчины. Рядом стояли еще двое мужчин, а чуть поодаль Чжи-Ган увидел толпу людей — женщин, отгоняющих детей, и мужчин, которые отвернулись, чтобы не смотреть на то, что происходит. Однако Чжи-Гана уже никто и ничто не могло остановить. Его реакция была мгновенной, а движения, как результат многолетних тренировок, точными, несмотря на то что он сейчас почти ничего не видел.

Издав яростный крик, палач выхватил оба своих ножа и бросился в атаку. Мужчинам не сразу удалось вытащить мечи. Они просто не ожидали, что кто-то может на них напасть. Для Чжи-Гана они были просто препятствием на пути к его настоящей цели — к тому мужчине, который навалился на сестру Марию. Согнув руку, Чжи-Ган быстро взмахнул ножом и ударил одного из них. В тот же миг он почувствовал, как лезвие ножа пробило толстую кожу, и ощутил мерзкий запах крови.

Мадам Суй начала бешено прыгать. От ее истошного крика у Чжи-Гана едва не заложило уши. Но ее вопли пришлись как нельзя кстати.

— Нет, нет! — сверкая глазами, кричала она. — Не трогайте его! Он пришел, чтобы убить демона!

Второй мужчина замер с мечом в руке, глядя то на истекающего кровью товарища, то на мадам Суй. Это короткое замешательство спасло ему жизнь. Чжи-Ган с силой оттолкнул его, резко ударив плечом, а потом набросился на своего главного врага.

Этот мужчина станет легкой добычей, ибо он был так занят, пытаясь сломить сопротивление сестры Марии, что ничего не видел и не слышал. Одной рукой он держал ее руки, а другой шарил между ее животом и своими ногами. Одним прыжком Чжи-Ган преодолел разделяющее их расстояние и вцепился в насильника. Несмотря на то что он держал в обеих руках ножи, у него еще хватило силы и ловкости, чтобы взять одной рукой этого ублюдка за косу и поднять его голову вверх. Замахнувшись другой рукой, он с силой ударил его ножом по шее и рассек ее до самой спины.

Хлынул фонтан горячей, липкой крови. Чжи-Ган невольно подумал, что эта жестокая казнь тоже станет его ночным кошмаром. Он грубо отпихнул обмякшее тело ногой и опустился на колени рядом с сестрой Марией. Она тяжело дышала и, широко раскрыв от ужаса глаза, смотрела перед собой. Ее лицо было залито кровью, но это была не ее кровь.

Краем глаза Чжи-Ган заметил у себя за спиной какое-то движение. Он быстро поднял нож, чтобы отразить атаку, но на него никто не напал. Это был его друг Цзин-Ли, а с ним двое слуг. Они окружили палача, отгородив его от возбужденной толпы. Стоявший рядом с Чжи-Ганом мужчина застыл от ужаса, глядя на обезглавленное тело своего товарища.

— Уходи отсюда и больше никогда не возвращайся, — злобно прошипел Чжи-Ган. И, сжав рукоятку ножа, для большей убедительности добавил: — Я, к твоему сведению, также умею очень метко бросать ножи.

Мужчина, не проронив ни слова в ответ, пустился наутек. Он даже ни разу не оглянулся. Другой поковылял за ним, придерживая рукой кровоточащую рану на боку. Чжи-Ган тут же забыл о них и повернулся к лежавшей на земле женщине.

— Они не ранили тебя? Ты можешь дышать? — озабоченно спросил он.

Грязными руками Анна вытирала липкую кровь с лица. Он взял ее за плечи и почувствовал, что она дрожит всем телом. Она по-прежнему молчала, и Чжи-Ган подумал, что ей тяжело дышать.

— Дай мне твой кушак, — сказал он, посмотрев на Цзин-Ли. Его собственная одежда была вся в крови.

Цзин-Ли побледнел, посмотрев свой украшенный тонкой вышивкой кушак.

— Но… — начал было он, однако под суровым взглядом Чжи-Гана осекся и, тяжело вздохнув, начал разматывать кушак, который поддерживал его штаны.

Чжи-Ган снова обратил свое внимание на сестру Марию. Просунув руку под спину женщины, он помог ей сесть. Сделать это было совсем нетрудно. Она была легкой как пушинка. Но его беспокоило другое: она выглядела какой-то слабой и вялой, словно кукла. Чжи-Ган уже открыл рот, собираясь ей что-нибудь сказать, — признаться, он понятия не имел, что именно, — но в этот момент подала голос мадам Суй.

Она выкрикнула несколько бессвязных фраз и на какой-то миг замолчала. Слава богу, что она начала кричать именно сейчас, а не тогда, когда он убил того негодяя. Затем она быстро подбежала к палачу, ударила его по лицу, как обычно наказывают непослушных детей, и начала ругаться.

— Ты что, сошел с ума? Зачем ты убил его? Он ведь пытался побороть демона! Он был моим лучшим клиентом! За что ты меня так наказал? Айе, айе!

Чжи-Ган напрягся. От ярости у него просто кровь закипела в жилах. К счастью, он держал в руках сестру Марию, иначе хозяйке чайного дома не поздоровилось бы. Цзин-Ли подал Чжи-Гану кушак и оттеснил от него мадам Суй.

— Ты не имеешь права вмешиваться в дела мандарина! — воскликнул он.

Однако эта женщина не собиралась так просто сдаваться и продолжала кричать. Тогда Цзин-Ли, имевший богатый опыт по укрощению строптивых слуг, грозно произнес:

— Ты заслуживаешь хорошей порки, женщина! Принеси воды второй жене мандарина. И сладкий чай! Давай, показывай дорогу! Быстро!

Чжи-Ган обнял сестру Марию и легко поднял ее на руки. Он не сводил с нее глаз. Ее лицо было белым как полотно. Это было отчетливо видно даже сквозь запекшуюся кровь. Глаза ее были открыты, она спокойно дышала и не оказывала ему никакого сопротивления. Он подумал, что она вряд ли сможет удержаться на ногах. Дрожащими руками она взяла кушак Цзин-Ли и начала вытирать им лицо. Это мало помогло, потому что кровь была повсюду, но немного успокоило ее. Чжи-Ган сильнее сжал ее в своих руках и пошел к чайному дому. Он даже не посмотрел на мертвое тело насильника, просто аккуратно обошел его.

— Мы помоемся в чайном доме, — сказал он Цзин-Ли. В голове у него все перепуталось. Он помнил о том, что хотел сделать что-то важное, но забыл, что именно.

— А потом ты приведешь ко мне работорговца. Я хочу его кое о чем расспросить.

Шедшая впереди них мадам Суй резко повернулась к ним и, прищурившись, спросила:

— Работорговец?

— Гань. Он называл себя мистер Гань.

Она презрительно скривилась и издала какой-то странный звук. Палач решил, что мадам Суй смеется.

— Вы не получите никаких ответов от мистера Ганя, — сердито заявила она.

Цзин-Ли подошел к ней и поднял руку, собираясь ударить ее.

— Не смей насмехаться над мандарином! — закричал он.

— Но почему? — вмешался Чжи-Ган. — Неужели он уехал из этой местности? Он занимается своим ремеслом и в других местах? Скажу тебе только одно. В каком бы отдаленном уголке Китая он ни спрятался, я его все равно найду! — Он говорил с такой уверенностью, как будто произносил клятву. Клятву, которую он дал много лет тому назад. В его голосе чувствовалась неприкрытая ярость. Но вдруг Чжи-Ган ощутил какое-то странное беспокойство и подумал о том, что мадам Суй вряд ли стала бы дерзить императорскому палачу без причины.

— Тогда начинай, мандарин, — проворчала женщина, указывая на мертвое тело. — Вот он. Посмотрим, сможешь ли ты что-нибудь узнать у него.

Чжи-Ган резко повернулся, в висках застучало от напряжения. Тяжело смотреть на человека, которого ты только что убил. Еще труднее разглядеть залитое кровью лицо и сравнить его с тем лицом, которое видел двадцать лет тому назад. Это лицо навсегда запечатлелось в его памяти. В следующее мгновение он почувствовал, что у него подкашиваются ноги.

Неужели он перерубил единственную ниточку, которая вела его к сестре?

Из дневника Анны Марии Томпсон

21 декабря 1881 г.

Я не смогла найти Сэмюеля. Я обыскала все доки, расспрашивала всех пьяниц и нищих, которые попадались мне на пути. Все они хорошо его знали. Наверное, он был важным человеком в порту. Однако никто не знал, где его можно найти. Я оставила для него весточку, попросив передать ему, что дочь Фрэнка хочет его видеть.

Вряд ли это поможет мне. Ему нет до меня никакого дела, но я должна была это сделать.