Хаос. Всеобъемлющий, тотальный хаос.

Открывая клетку для очередного пойманного петуха, Энтони покачал головой. Повсюду он видел свидетельства недавнего побоища. В воздухе кружились перья, лежали брошенные трупы, злые пронзительные крики резали его слух. Хотя большую част петухов отловили, несколько птиц все еще бегали вокруг, хлопая крыльями, выискивая, на кого бы еще напасть, а владельцы петухов тем временем громко требовали возмещения ущерба предусмотрительно отойдя подальше в сторону. Вокруг всего этого кольцом стояли зрители, хохоча так сильно, что едва не падали наземь.

Глядя на веселящуюся толпу, он ощутил, как его губы тоже растягивает улыбка. Все происходящее действительно не могло не рассмешить. Однако некоторые мальчики получили достаточно серьезные раны, но еще хуже было то, что его преследовал образ стоявшей прямо посреди погрома беззащитной Софии.

По его телу пробежала дрожь, но он с ней совладал. Сейчас София в безопасности, величественно восседает в его экипаже. Теперь его задача – уладить весь этот переполох. К сожалении даже для гусарского майора некоторые вещи неподвластны.

Оглядевшись вокруг, он приблизительно подсчитал головы в толпе. Не меньше сотни, и с каждой секундой люди прибывают. Не приходилось сомневаться, что эта петушиная битва скоро станет предметом пересудов по всей Англии. Никто не смог бы удержать это событие в тайне.

Приступ настоящего страха сдавил ему горло. Как это скажется на репутации Софии? Будет ли она уничтожена? Ей, возможно, и нет до этого дела, но ему не все равно. И приходилось признать, что она поставила его дипломатическую карьеру под сомнение. Ему нужна жена с безупречной репутацией, и София более этому требованию не соответствует. Но мысль о том, чтобы отбросить ее кандидатуру, ему в голову не приходила. Он не оступится от своих намерений. Если ему из-за этого придется отказаться от должности, то так тому и быть.

Он стал угрюмо размышлять о сложившейся ситуации. Ее репутацию спасти он не в силах, вред ей уже нанесен. Но, возможно, ему удастся использовать обстоятельства для того, чтобы склонить Софию принять его предложение. Затем, если место, на которое он претендует, будет для него все еще открыто, он увезет ее в Индию, где вся эта нелепая история будет забыта.

Но как это сделать?

Обернувшись, он оглядел толпу в поисках человека, официально отвечающего за порядок, – местного мирового судьи. Найти его было нетрудно, барон Риггс стоял, окруженный группой голосящих владельцев петухов. Все они громко требовали разбирательства, и барон предлагал провести его в ближайшей пивной. Если Энтони не вмешается прямо сейчас, вскоре Софию потащат в кабак, где сделают ее объектом злобных нападок, затем бросят в тюрьму.

Энтони двинулся к толпе, на ходу позвякивая монетами в своем кошельке и надеясь, что барон берет взятки. А если не берет, то Энтони своими действиями лишь ухудшит все дело.

– Барон Риггс! – окликнул он погромче, чтобы перекричать гомон толпы. – Я могу с вами поговорить?

Дородный мужчина обернул к майору румяное лицо, сердито глядя на него.

– Вы кто такой?

– Майор восьмого гусарского полка Энтони Вайклифф, сэр. Мы можем поговорить?

Выражение лица барона слегка смягчилось, но вовсе не настолько, чтобы обнадежить Энтони.

– С вас нужно спрашивать за этот погром? – строго спросил он.

– Да, сэр, это моя вина.

Он собирался сказать больше, но его прервали крики из толпы:

– Нет, не его!

– Виновата девушка, та леди!

– Там она, сидит как на приеме!

Энтони поднял руку, пытаясь добиться тишины. Наконец крики утихли, и он смог высказать свое предложение.

– Я хочу обсудить вопрос о возмещении убытков! – выкрикнул он.

Его заявление возымело ожидаемый результат. Владельцы подались вперед, но барон тут же пресек их порыв, в его глаза загорелся огонек алчности.

– Дайте пройти, джентльмены, расступитесь. Этот человек – гусар, с ним шутки плохи. Дайте пройти.

Хотя и неохотно, но рассерженная публика расступилась, давая возможность барону выйти вперед. Энтони шагнул ему навстречу, и вокруг них образовалось немного свободного пространства для переговоров, а окружившая их толпа с нетерпением за ними наблюдала.

– Итак… – пророкотал барон, но майор его тут же перебил:

– Сэр, боюсь, я виноват перед вами в том, что только что солгал вам. По правде говоря, не я выпустил петухов из клеток.

Барон отпрянул, собираясь громко возмутиться. Этому человеку явно доставляло удовольствие быть в центре внимания, но Энтони не позволил ему заговорить. Он сунул судье в ладонь монету.

В действительности, сэр, весь переполох устроила добрая молодая леди благородного происхождения. Леди София Ратберн, дочь почившего графа Таллиса.

Он со спокойной совестью огласил имя Софии. По крайней мере, с дюжину человек видели, как она открывала клетки. В конце концов ее имя все равно бы всплыло. Спустя мгновение барон подтвердил предположения майора.

– Да-да, я опознал обвиняемую.

– В таком случае я не сомневаюсь: вы понимаете, что необходимо соблюдать осторожность.

Он вложил еще одну монету в руку судьи.

– Но вы же не думаете, что я просто спишу все на случай, – возразил тот, пряча в карман обе монеты. – Совершено преступление! Нарушен общественный порядок!

Его голос снова излишне повысился.

– Конечно, конечно, – согласился Энтони. – Однако же нельзя просто взять и привлечь благородную даму к суду. И уж тем более не в обычном питейном заведении.

В мясистом кулаке барона утонула еще одна монета.

– Может быть, здесь найдется более подходящее место? Что-либо более соответствующее ее общественному положению?

Барон нахмурил лоб, и на его сморщенном лице явно читалось смущение.

– Полагаю, моя гостиная для этого достаточно вместительна…

– Прекрасно! – просиял майор, сунув еще несколько монет в карман барона. – Но так ли уж необходимо привлекать ее к ответственности?

Судья окинул многозначительным взглядом окружающую их толпу, и на его лице в первый раз отразилась неподдельная неуступчивость.

– Не вижу возможности этого избежать, – ответил он вполголоса.

– Я тоже, – искренне согласился с ним Энтони.

– Однако, – продолжил барон, красноречиво раскрыв ладонь, – мы оба знаем, что в тюрьме ей не место.

Энтони крепко сжимал свой кошелек.

– Как раз наоборот, я бы хотел, чтобы она гуда попала.

– Что? – ахнул барон, и его жирные щеки затряслись от возмущения. – Я не могу упечь в тюрьму дочь графа!

Энтони глубоко вздохнул. Действительно, то, что он намеревался сделать, у него самого вызывало отторжение по многим причинам. Но у него не было иного выбора. Чем быстрее София выйдет за него замуж, тем лучше будет всем, кто вовлечен в эту историю, и особенно ей самой. По правде говоря, это был единственный способ сохранить ее репутацию.

– Хорошо, – неспешно начал Энтони, глядя на судью. – Не нужно бросать ее именно в тюрьму. Но, возможно, вы могли бы продержать ее под замком одну ночь. В вашем доме.

Барон уставился на майора, потрясенно выпучив глаза.

– Но зачем? Почему?

– Потому что я взял на себя ответственность за это происшествие. Я, разумеется, должен буду провести эту ночь под замком вместе с ней.

Судье понадобилось не более секунды, чтобы понять, чего хочет Энтони.

– Но вы же обесчестите ее!

Энтони осклабился.

– Если она утром выйдет за меня замуж, то нет.

Он сунул в ладонь барона весь свой кошелек.

– Вы, безусловно, понимаете, что, в некоторых случаях ухаживание требует особенно действенных способов.

Судья устремил взгляд на свою ладонь, и Энтони испугал не захотел ли он от него слишком многого. Одно дело – закрыть глаза на несколько дохлых птиц, но он требовал от него помощи в лишении чести дочери графа, а это уже совсем другой раз говор.

Судья поднял на майора подавленный взгляд.

– Полагаю, в таком случае, вы хотели бы, чтобы это было предано широчайшей огласке.

Энтони снова захлестнули сомнения. Может ли он подвергнуть Софию такому унижению? Но один взгляд на толпу рассеял его чувство вины. Софии придется пострадать в любом случае. Инцидент стал достоянием общественности, ее имя у всех на устах. Ни он, ни барон ничего не смогут изменить.

– С оглаской или нет, – сказал он наконец, – но ущерб ее репутации уже нанесен.

– Я не могу приговорить ее к заточению в спальне, – сказал судья. – Это было бы слишком похоже на прием гостей.

Затем он улыбнулся, и кошелек Энтони исчез в его и без того уже отяжелевшем кармане.

– У меня в винном погребе есть убежище для священника .

Энтони кивнул.

– Тогда я передаю это дело в ваши надежные руки.

– Вы уверены, что с вами все в порядке? – тревожно спросил майор. – София, вы хоть понимаете, что могло случиться? Боже мой, вы хоть понимаете, что теперь случится?

София ничего не ответила. У нее вообще было такое ощущение, что все ее тело заковано в ледяной панцирь, и от этого ей трудно было даже думать, не то что отвечать. Кроме того, она слишком устала от всего произошедшего, чтобы еще спорить. К сожалению, это было только начало их неприятностей.

Затолкав в фургон, их бесцеремонно повезли к жилищу местного мирового судьи, коим был барон Риггс, который также присутствовал при побоище. Напротив нее в фургоне сидел местный констебль, суровый старик, на чьем морщинистом лице навсегда застыло хмурое выражение. Вслед за повозкой шли все те, кто был на петушиных боях. Все вместе, и богатые, и бедные, потянулись к резиденции барона для суда над нею.

Никого из них не интересовало, что ею двигали принципы человечности. Они все до единого были злы на нее за то, что она испортила их развлечение. Все, за исключением Перси. Как это ни странно, жених Лидии приехал ради этих боев и выиграл кучу денег, поставив на то, что София выйдет из этой битвы целой и невредимой.

– Я был уверен, что вы не подведете, София, – трещал он, шагая позади фургона. – Никто из них не знал, что в вас столько твердости. Не сказать, что я и сам это знал, но просто не мог поставить против вас, вы ведь с Лидией так близки.

– Я рада, что принесла вам пользу, – сухо ответила ему София.

– София! – резко сказал майор, и ее внимание обратило на него.

Перси же эту возможность использовал для того, чтобы улизнуть и оставить Софию выслушивать нотации майора.

– Вас подвергнут судебному разбирательству. К ночи слухи об этом разойдутся по всей округе.

Она пожала плечами, чувствуя, как ее тело и душу охватывает оцепенение. Это ощущение вялости было ей знакомо – тот самый холод, который отделял ее ото всех окружающих. Именно за это свойство характера она и получила прозвище Снежная Королева.

Удивительно, что она не чувствовала этого холода с тех пор, как майор снова появился в ее жизни.

– София!

Она заморгала, напуганная его неожиданным окликом.

– Прошу прощения?

– Вы ранены? Куда? В голову?

– Если не считать одного клевка, птицы не обратили на меня ни малейшего внимания. Я совершенно невредима.

Это самое большее, что она могла сказать майору. Брюки на его голени превратились в лохмотья, соблазнительно обнажив гладкую плоть. Обе его руки сверху донизу были изодраны, а на щеке зияла устрашающая рана. Тревога ненадолго пересилила ее раздражение.

– Как ваша нога? Болит? Я могла бы…

Она подумала о массаже, который делала ему в госпитале, но под его сердитым взглядом она замолкла. Очевидно, майор не желал, чтобы она к нему прикасалась, и София снова впал в безразличное молчание.

К счастью, вся процессия вскоре достигла дома барона. Первым спешился он сам и, важно выпятив грудь, повел людей в холл своего дома. Похоже, петушиные бои были излюбленным развлечением у мужчин, и во время ее ареста он был очень возмущен.

Следующим за бароном вылез из фургона констебль, ни на секунду не сводя сверлящего взгляда с нее и майора. Все остальные буквально окружили фургон, как будто на тот случай, если бы кто-то из них двоих вздумал броситься наутек. Это было совершенно нелепое предположение. В тесной толпе зевак, напирающих, чтобы поглазеть на нее, Софии и дышать-то было нелегко, не говоря уже о том, чтобы попытаться совершить побег.

Она встала и позволила констеблю помочь ей сойти на землю. Майор сразу же последовал за нею, ступив на землю позади нее, словно стремясь прикрыть ее хотя бы таким образом. Когда они двинулись ко входу в дом барона, она ощутила, что он, обхватив ее, притянул к себе поближе, защищая в своих объятиях. В другое время она бы воспротивилась его решительной опеке. Но сейчас у нее не было сил бороться, ее тело и душа онемели, и она лишь прильнула к его боку.

Когда они входили в дом, она ощутила, что он слегка припадает на больную ногу. Сейчас, когда она так крепко была к нему прижата, его хромота от нее не укрылась. Ощущая свою вину, она освободилась от его ограждающих объятий. В конце концов, она устроила весь этот переполох, майор не должен страдать из-за ее деяний.

– Не нужно оберегать меня, майор, – негромко промолвила она. – Вы намного больше пострадали, чем я. Особенно это касается вашей раненой ноги.

– Если и есть женщина на свете, которую нужно оберегать, то это вы, София. Боже мой, только подумать, что могло случиться!

В его голосе чувствовалась усталость и почти осязаемая злость, и когда она заглянула ему в глаза, то увидела там до сих пор не отступивший страх. Страх, несомненно, за нее.

– Наверное, теперь вы понимаете, почему я беспокоюсь о вашей ноге, – сказала она.

Хотя сказано это было мягким тоном, действие ее слова возымели, так как все его тело сковала напряженность. Встретив его удивленный взгляд, София прочла в нем безошибочно: майор правильно понял, что она имела в виду. Некоторые страхи живут, невзирая на здравый смысл. Она всегда будет волноваться о его здоровье, так же как и он всегда будет чувствовать ужас вспоминая события этого дня.

Эта мысль странным образом грела ей душу, как будто это их как-то связывало. Но у нее не было времени обдумать это, так как события снова стали разворачиваться стремительно. Они прошли в главную гостиную барона. Джентльмены столпились вокруг них, оттирая их назад в холл. Констебль вытащил ее и майора на середину комнаты и, бросив на них сердитый взгляд, отошел в сторону. Вокруг них образовалось немного свободного пространства, и София в первый раз за последние двадцать минут вдохнула полной грудью. Стоявший рядом с ней майор выпрямил спину, но от нее не отошел.

Барон принялся не спеша открывать все окна в комнат. Очень скоро за каждым раскрытым окном показывалась плотная стена любопытных лиц тех, кому не хватило места в гостиной. Обойдя здание, они заглядывали внутрь через оконные проемы. Наконец, покончив с этим занятием, барон поднял руку вверх и с напыщенной торжественностью стал дожидаться, когда граждане Стаффордшира обеспечат тишину. Ждать пришлось довольно долго.

Когда установилось некое подобие порядка, барон повернулся к Софии, обращаясь к ней своим громоподобным голосом.

– Леди София, – начал он, – сегодня вы стали причиной общественных беспорядков и ущерба на несколько сот фунтов. Что вы можете сказать в свое оправдание?

– Только то, что петушиные бои – отвратительное нецивилизованное развлечение, нелепость которого сравнима лишь с глупостью птиц и зрите…

– София!

Это вмешался майор. Он выдвинулся вперед.

– Может быть, лучше я за вас скажу?

– Да – строго сказал барон. – Майор Вайклифф, эта языкастая дама на вашей ответственности?

– Ни в коем случае! – воскликнула София.

Она попыталась шагнуть вперед, но майор загородил ей путь, искусно пресекая ее дальнейшие возражения. Она открыла было рот, чтобы возмутиться, но майор заговорил раньше, устремив на барона безнадежный взгляд.

– В этом и заключается все дело, сэр. Эта молодая леди отказывается выйти за меня замуж. Если бы мы были женаты, я имел бы больше влияния на выбор ее развлечений. А так, – добавил он, грустно пожимая плечами, – мне остается лишь следовать за ней и как-то смягчать последствия.

София была потрясена. Как он мог перевести разговор в такую плоскость? Это так унизительно! Толпа взорвалась хохотом, то подбадривая майора, то насмехаясь над ней. А барон, вместо того чтобы призвать к порядку, лишь поощрял их. Явно наслаждаясь оказываемым ему вниманием, он первым улыбнулся зрителям, затем печально покачал лысой головой.

– Действительно, это затруднение, – весомо высказался он.

«Затруднение?» – потрясенно подумала София. Это… этот спектакль – затруднение? Глядя вокруг себя, она чувствовала, что у нее начинается истерика. Как она из лондонской гостиной попала сюда, став объектом этого фарса, который будут обсуждать еще не одно поколение?

Единственная ее надежда состояла в том, что майор каким-то образом завершит эту историю. Она собиралась полагаться только на себя, но теперь, по правде говоря, опешила. Она глядела на него, надеясь на чудо, но испытала лишь отчаяние.

Лицо майора, полностью лишенное всяких эмоций, не выражало ничего. Точно такой же вид был и у нее, когда ей уже не хватало сил терпеть, когда Лондон ей опротивел настолько, что она ушла, даже не оглянувшись напоследок.

Так же выглядел сейчас и майор. И она не могла его за это винить. По правде говоря, ведь именно этого она от него и хотела, так ведь? Она хотела показать себя настолько вульгарной, чтобы он немедленно отправился в Лондон и нашел себе там молоденькую невесту, не имеющую ничего общего с петушиными боями и перспективой оказаться в тюрьме.

София прикусила губу. Теперь уже поздно сожалеть. Ей оставалось только молиться, чтобы вся эта история побыстрее закончилась, и приложить все усилия, чтобы, насколько возможно, сохранить при этом собственное достоинство.

Люди в комнате успокоились, когда барон поднял руку, требуя тишины. По-видимому, он собирался сделать некое официальное заявление, и София невольно с облегчением вздохнула. Возможно, скоро все закончится. Если повезет, сейчас прозвучит заключение судьи без той унизительной пошлости, которой ей грозило бы общественное разбирательство.

– Гм! – начал барон.

Но как раз в эту секунду вперед вышел плотный мужчин таща за собой дохлую птицу.

– А как насчет моего петуха? Только на один корм ему я тратил три пенса в день, а теперь он мертв, как мой дядя Джо.

Петух с глухим шлепком приземлился у ног майора. Ему даже пришлось отскочить на шаг назад, чтобы труп птицы не повалился ему на ноги.

– Твой дядя Джо и то лучше дрался бы! – выкрикнул кто-то из толпы.

Коренастый мужчина замер, а потом рявкнул что-то обидчику в ответ. Слова, которые они кричали друг другу, София никогда раньше не слышала. Однако, вместо того чтобы пытаться угадать их смысл, она решила взять ситуацию в свои руки.

– Прошу внимания, джентльмены! Я возмещу все убытки! – выкрикнула София, пытаясь добиться какого-то подобия порядка.

Где она возьмет на это деньги, она не знала, но надеялась, что сумеет что-нибудь придумать. Невероятно, но оба мужчины не обратили на нее ни малейшего внимания, интересуясь скорее спором, а не улаживанием конфликта.

Однако, на ее беду, это заявление приняли к сведению все прочие, находившиеся в комнате. От возбужденных возгласов можно было оглохнуть, когда владельцы петухов один за другим начали выходить вперед.

– Моя птица была чемпионом! – визгливо крикнула женщина, швыряя своего дохлого петуха на пол.

– И моя!…

– И моя!…

София вздрагивала, пока у ног майора росла куча птичьих трупов, бросаемых один на другого. Он словно отплясывал, пытаясь уклоняться от дохлых птиц.

В это Время София принялась подсчитывать количество мертвых петухов, усеивающих пол. Боже мой, она никак не могла выпустить столько петухов за те считанные секунды! Не прошло и минуты, как она поняла, что многие из этих птиц были убиты только что. Да что там, среди них была даже одна курица.

Они убивали своих птиц для того, чтобы потребовать компенсации!

– Это возмутительно! – воскликнула она, но вынуждена была замолчать как под воздействием рева толпы, так и от повелительного жеста мясистой ладони барона.

– Все, кто желает возмещения убытков, немедленно предстаньте передо мной! – выкрикнул барон.

– Что?

– Что он говорит?

– Становитесь в очередь и предъявляйте ваши претензии. – взревел барон.

Толпа тут же стала сжиматься в неровную колонну, направляющуюся к барону. Похоже, весь город втиснулся в эту гомонящую очередь. Три раза завязывалась потасовка из-за разногласий о местах в очереди, а тем временем у ее ног росла куча мертвых птиц. Похоже, чтобы удовлетворить все претензии, ей не хватило бы всего приданого, которого, впрочем, у нее теперь нет.

– Только для того, чтобы сохранить свое достоинство, – язвительно прошептала София сама себе, краснея от досады.

Барон, видимо, был не меньше ее смущен этим наплывом жаждущих возмещения людей. Он поспешно поднял руку и махнул констеблю.

– Э-э, предъявляйте свои претензии ему.

Очередь в безумной суматохе стала перестраиваться к суровому констеблю, но теперь возникали заминки из-за то и дело вспыхивающих шумных ссор.

София закрыла глаза, не имея сил на это смотреть.

– Леди София!

Она открыла глаза после сердитого окрика барона.

– Я возложу вину за причиненный моему дому ущерб на вас!

– Вы, должно быть, шутите!

Вовсе нет. А что касается вас, майор Вайклифф, правильно ли я понимаю, что вы не одобряете посещение благородными дамами петушиных боев?

– Совершенно не одобряю!

Ответ майора был таким четким, что София не удивилась бы, если бы он при этом отдал честь. Только теперь, глядя ему прямо в глаза, она уловила в них искорки веселья. Непроницаемо выражение его лица исчезло без следа, сменившись скрыты озорством.

Ему и вправду все это кажется смешным?

– Если бы вы женились на этой леди, – продолжил барон громогласно, – вы предотвратили бы подобное происшествие в будущем?

– Безусловно! – ответил майор, затем, обернувшись к Софии, широко улыбнулся. – Вне всякого сомнения.

София почувствовала, как у нее отвисает челюсть, наконец начиная понимать, к чему клонит барон. Неужели он задумал принудить ее к браку в качестве наказания? Неужели ей придется выйти замуж по решению суда?

– Я протестую! – вскричала она. – Я не выйду замуж, и уж тем более за того, кто думает, будто сможет удержать меня от намерения ходить туда, куда я считаю нужным.

Это ее заявление было встречено свистом и улюлюканьем толпы. От невыносимого шума у нее едва не заложило уши.

Барон лишь покачал головой, как будто она была душевнобольной.

– А она довольно строптива, – сказал он майору. – Она действительно вам нужна?

Обернувшись, Энтони, к большому удовольствию толпы, лениво смерил ее взглядом – от макушки со спутавшимися волосами до испачканного подола юбки. София от возмущения окаменела, пока майор разыгрывал столь захватывающее представление для местной публики.

– С вашей стороны это отвратительно, – свистящим шепотом сказала она ему.

Он лишь осклабился, а потом заговорил, обращаясь к барону и охотно слушающей его толпе.

– В этом есть определенное затруднение, – сказал он, и в его глазах вновь блеснули шаловливые искорки. – Наверное нас стоит запереть на ночь в тюрьме. Это, возможно, послужит ей уроком. И посмотрим, нужна ли она будет мне после этого.

Комната тут же наполнилась возгласами одобрения вперемешку с похабными замечаниями. Но последней каплей, переполнившей чашу терпения Софии, стало непристойное подмигивание майора. Она шагнула вперед, возмущенно сжимая перед собой кулаки.

– Что за ерунду вы говорите? Что станет с моей репутацией? Я буду безвозвратно обесчещена.

О чем он думал, посылая ее в тюрьму для простолюдинов? Леди не пристало терпеть такое к себе отношение. И почему после этого предложения барон выглядит таким довольным?

Энтони безразлично пожал плечами.

– Я полагал, вам безразлична ваша репутация, моя дорогая. Раз уж на то пошло, поэтому мы и явились на петушиные бои.

– Но… но мне придется провести ночь…

– В тюрьме, сударыня, – гаркнул барон. – Леди София, таким образом, я признаю вас виновной… в нарушении общественного спокойствия и препятствии замечательному развлечению.

– Развлечению! – воскликнула она. – Что это за развлечение, смотреть как бессловесные твари убивают друг друга?

Барон продолжил так, словно она ничего и не сказала:

– Что касается вас, майор Вайклифф, вы составите ей компанию. Утром предстанете передо мной и сообщите свое решение.

– Но вы не можете так поступить! – выпалила София.

Однако на нее никто не обратил ни малейшего внимания. Не доброе веселье засветилось в глазах Энтони, и София понял, что от него помощи ждать тоже не приходится.

– Пройдемте, сударыня, – прогрохотал барон, подход к ней. – Пожалуйте, сюда.

– Но…

– Молчать, или я приговорю вас к двум ночам заключения!

Поскольку София не имела иного выбора, ей пришлось замолчать. Взяв ее под руку, барон деликатно помог ей перешагнуть через трупы птиц, сваленные на полу. Майор последовал за ними. Толпа расступилась перед ними, посыпались неприличные шутки, от которых щеки Софии запылали.

Вскоре она уже стояла перед тяжелой деревянной дверью которую констебль церемонным жестом распахнул настежь.

– Сюда? – спросила она.

– Разумеется! – охотно подтвердил барон. – Это наша тюрьма. – Затем, подавшись вперед, проговорил вполголоса. – Это единственное запирающееся на замок помещение в доме.

– Но… но это же винный погреб!

– Так и есть, – согласился он, подмигивая. – Уверен, вам здесь будет достаточно удобно. – Обернувшись к майору, он добавил: – Из основного помещения там есть вход в убежище для священника. Полагаю, мне не придется вас там запирать, что бы вы не выпили все мое вино?

Улыбка Энтони стала еще шире, хотя казалось дальше уже некуда!

– Ни в коем случае. Конечно, – прибавил он, весело подмигивая толпе, – после петушиных боев очень хочется пить. Уверен, леди захочет выпить глоток-другой. Она известная любительница приложиться иной раз.

София опешила от его бесцеремонности.

– Да как вы смеете! – воскликнула она. – Вы прекрасно знаете, что…

– Конечно, конечно, сударыня, – перебил он ее. – Я уверен, что вам не обязательно развивать эту тему.

– Как это грубо…

Именно в это мгновение София увидела свое спасение. Неподалеку, зажатый между мясником и смущенной женой барона стоял Перси, явно не зная, веселиться ему или ужасаться. Если майор ничего не сделает для ее защиты, тогда она сможет уговорить жениха своей подруги помочь ей.

Шагнув в его сторону, она закричала:

– Перси, помоги мне! Сделай что-нибудь!

Парень вздрогнул, явно смущенный тем, что неожиданно стал центром всеобщего внимания. Его неловкость усугубилась тем, что мясник грубо вытолкнул его вперед, и другие подталкивали его до тех пор, пока он не очутился прямо перед бароном.

И все же, к радости Софии, у Перси сохранилось достаточно самообладания, чтобы ходатайствовать в ее пользу.

– Послушайте, – начал он, – это никуда не годится. София, в конце концов, дама из высшего общества. Нельзя допустить, чтобы она оказалась в тюрьме.

София закрыла глаза, чувствуя, как ее виски начинает сжимать головная боль. Это был совсем не тот весомый довод, на который она рассчитывала. Однако, барон, похоже, ничего не имел против. Прокашлявшись, он внимательно уставился на парня.

– А кто, в таком случае, будете вы?

Молодой человек расправил плечи, глядя барону в глаза со спокойным достоинством.

– Перси Фитцджеральд, лорд Уэйверли.

Эффект мог бы быть таким, на который рассчитывала София, если бы, произнося свой титул, он не дал «петуха».

– Еще один ухажер, сэр, – сказал Энтони сухо.

– Запереть их всех вместе! – крикнул кто-то из толпы.

– И посмотрим, кто из них победит! – добавил другой.

– Тише, тише. Мне не нужно кровопролитие в моем винном погребе. В смысле, в моей тюрьме.

Он снова перевел тяжелый взгляд на молодого человека.

– Вы этого хотите? Вы желаете присоединиться к ним там, внизу?

Перси побледнел, его щеки сделались такого же цвета, как его тонкая батистовая рубаха.

– Там внизу? – пискнул он. – Но Лидия оторвет мне уши за это. Не говоря уже о матери.

Сказав это, он, поспешно пятясь, покинул комнату. София с тоской в сердце наблюдала за его бегством, а публика тем временем зло насмехалась над малодушием молодого человека.

– Ну и ладно, – прогремел барон, заглушая шум. – Спускайтесь вниз.

Он жестом указал Софии на шаткую лестницу, ведущую в темный погреб. Поначалу она стояла, не двигаясь с места, глядя, как барон, похлопывая майора по спине, желает ему удачи. Но потом толпа стала напирать, и ей некуда было пойти, кроме как вниз по ступеням. Майор спешно последовал за ней, даже не пытаясь скрывать свою довольную улыбку.

Когда они были уже внутри, тяжелая дверь закрылась за ними с глухим ударом, отдавшимся в погребе эхом, и похабный замечания толпы в тот же миг стихли. Единственным источником света был канделябр, который сунули майору в руку.

София наблюдала за всем происходящим с определенным отчуждением. Сейчас ее заперли на всю ночь с майором. На будущем можно было поставить крест. Ее репутация уничтожена. Мечты о тихой жизни в роли старой девы растоптаны и виноват в этом был один-единственный человек.

Майор Энтони Вайклифф.

В конце концов, именно с него начались все ее неприятности. Если бы он так упрямо не настаивал на том, чтобы она вышла за него замуж, ей никогда не пришло бы в голову посетить петушиные бои. И не стала бы она напиваться и целоваться тоже, собственно говоря. Ничего из того, что случилось в последнюю ужасную, поразительную, странную неделю, не произошло бы.

И эта мысль привела ее в чрезвычайное смущение, спутывая ее чувства в противоречивый клубок. Все это было выше ее сил. И прибежище для измученного сознания она нашла в гневе. Вперив в майора ледяной взгляд, она буквально зашипела на него:

– Вы самый отвратительный человек на земле.

Повернувшись к нему спиной, она сбежала по лестнице вниз.

Энтони смотрел, как обиженная на него София решительно шагает прочь, и не смог удержать улыбку. В конце концов ему это удалось. Ради этого пришлось терпеть петушиные бои в невиданных масштабах, нечистого на руку барона и тюремное заключение, но он, в конце концов, занял выгодные позиции для будущей битвы. Он сломил холодную отчужденность Софии.

Господи боже, она дала в челюсть самонадеянному виконту! Она была прекрасна, словно мстящая валькирия, налетая на этого надутого щеголя! Казалось, даже в сыром подвале за ней следовал шлейф ее триумфа. Он глядел, как она, надменно прямая, идет по узкой комнате, бросая гневные взгляды на ни в чем не повинные бутылки.

Она злилась на него.

К счастью, он знал, что от ярости до страсти – один крохотный шаг.

Пожалуй, даже если бы она заявила прямо здесь и сейчас, что выйдет за него замуж, он вряд ли бы радовался больше. Однако он понимал, что понадобится еще много усилий, чтобы убедить ее принять это предложение. «А сейчас, – думал он, осклабившись, – у меня впереди целая ночь для убеждения».

– Посмотрим, какие апартаменты нам предоставил наш замечательный барон, – произнес он весело.

– В том, что все так вышло, я виню только вас.

– Меня? – воскликнул он, оскорбившись.

Вообще-то ему было все равно, на кого она возлагает вину за случившееся, главное, что она сейчас рядом с ним. Этой ночью и всегда.

– Это не я уложил на землю виконта. Не я решил, что петухам, выращенным для боя, лучше мирно бродить по травке.

– Я не думала, что эти птицы так глупы!

– Вы вообще ни о чем не думали!

Радостное настроение Энтони омрачилось воспоминанием о стоящей в окружении рассвирепевших птиц Софии. Он знал, что до конца жизни будет помнить тревогу за ее безопасность.

– София, вы точно…

– Я в полном порядке, – бросила она, зная, что именно он собирается спросить.

Глядя, как всколыхнулись ее юбки, когда она резко к нему оборачивалась, Энтони успокоился. Энергичное поведение Софии убедило его, что она невредима. Если бы и он мог так ж легко убедить ее в том, что его нога здорова! Он ловил на себе множество ее обеспокоенных взглядов, особенно тогда, когда она замечала его хромоту.

– И прекратите улыбаться! – проворчала она, облокотившись о винную бочку. – Если бы вы хоть на секунду подумали…

– Хотите пить, дорогая? – спросил он, надеясь отвлечь ее от неприятного разговора.

– Нет!

Любуясь ее пылкой гордостью, он самодовольно улыбнулся.

– Вы восхитительны, – сказал он, не покривив душой. Прежде чем она придумала язвительный ответ, он зажег еще одну свечу, взятую из найденных на полке рядом с ним, и протянул ее, предлагая Софии. Затем поднял канделябр, чтобы осветить помещение.

– Давайте посмотрим, что предлагает барон для нашего тюремного заключения.

София раздраженно фыркнула, с явным отвращением держа свечу в вытянутой руке.

– Не имеет значения, свинарник это или королевские палаты, я все равно зла на вас.

– Я знаю, моя дорогая, но я, например, предпочел бы, чтобы этот свинарник был как можно более похож на королевские палаты.

Вытянув руку с канделябром, он принялся осматривать погреб.

Длинное помещение еще больше сужали устроенные по обе стороны прохода полки с бутылками, которых здесь было множество. Барон явно любил вино. Полки с выдержанным вином разных лет тянулись вдоль стен, и то здесь, то там встречались пустые места, где раньше находились уже выпитые бароном бутылки. Энтони встретил тут и бренди, и портвейн, и много других разновидностей спиртных напитков.

Шагнув вперед, он поднес свет поближе, разглядывая это огромное разнообразие. Затем перевел взгляд на другую сторону, а София тем временем, тяжело вздохнув, побрела вдаль по узкому проходу. Он оставил ее пока в одиночестве, понимая, что ей нужно время, чтобы успокоиться. Прошло по крайней мере минут десять, когда он вдруг услышал, как она ахнула.

– О боже, – отчетливо прозвучал ее голос, несмотря на расстояние между ними.

– Что-то случилось?

Он быстро двинулся в ее сторону, беспокоясь о ее благополучии. Его план был всем хорош, но допустить, чтобы она пострадала, он вовсе не хотел.

– Со мной нет, – ответила она. – Но, с другой стороны, полагаю, вам приходилось спать и в худшей обстановке. И все же я не завидую условиям вашего сегодняшнего ночлега.

Энтони подошел к Софии, наконец поняв смысл ее замечания. Как и говорил барон, проход заканчивался аскетической комнаткой, видимо, когда-то служившей жильем слуги или священника. София смотрела на довольно жалкий соломенный тюфяк, брошенный на узкую кровать. Кроме нее, никакой другой мебели в комнате не было.

– Удобно не будет, – предположила она, – но это все же лучше, чем держать вас всю ночь на ногах.

Он осмотрелся в грязной комнате, обдумывая ее слова.

– Вы правы, мне в жизни приходилось спать и в гораздо худших условиях. Но где собираетесь ночевать вы?

София лишь покачала головой.

– Я слишком зла, чтобы сегодня спать, – сказала она. Вдруг она кивнула головой в сторону погреба и взглянула на него. – Но это ужасно, там даже нет воды, чтобы промыть ваши раны.

Энтони снова заулыбался.

– В тюрьме удобства не предусмотрены.

Но и омерзительной она тоже быть не должна. Он ничего не сказал, не желая ее разочаровывать. В тюрьме он был всего один раз. В Испании. И это был не тот эпизод его жизни, который ему хотелось бы вспоминать. В сравнении с тем, с чем он столкнулся там, здесь действительно были королевские палаты.

От одного лишь воспоминания о том месте он почувствовал усталость. Вздохнув, он поставил канделябр, сбросил изодранные остатки своего сюртука и расстелил его на соломенном тюфяке. Затем со стоном уселся сверху.

Как и следовало ожидать, София тут же обратила на него свое внимание.

– Вы плохо себя чувствуете, майор? Вас лихорадит? Может мы закончили бы этот фарс, если…

– Я вполне здоров, просто немного устал.

Его слова ее явно не убедили. Вставив свою свечу в канделябр на стене, она опустилась перед ним на колени и слегка дрожащими руками дотронулась до его колена.

– Нога беспокоит?

– Нога и, пожалуй, еще с дюжину мелких ран.

Она быстро поднялась.

– Тогда я немедленно позову барона. Он пошлет за доктором…

– Все, что мне нужно, это вы.

Быстрым движением схватив ее запястье, он осторожно потянул ее за руку, чтобы она села рядом с ним.

– Майор, если вам нездоровится…

– Все, чего я хочу, это поговорить с вами.

– Но лихорадка…

Она замолчала, прижав ладонь к его лбу. Он дал ей это сделать, позволяя убедиться, что с ним все хорошо. Он молчал, пока не услышал ее вздох облегчения.

– Видите, – сказал он ласково. – Я в порядке. Пожалуйста, София, посидите и поговорите со мной.

Затаив дыхание, он ждал ее решения. В конце концов она кивнула, соглашаясь, и уселась рядом с ним; ее розовая юбка мягко легла вокруг ее колен.

– Ладно, майор, – спокойно сказала она. – О чем вы хотели поговорить?

Наклонившись вперед, он попытался взять ее за руки, но она решительно ему воспрепятствовала, и тогда он откинулся назад, внимательно глядя на нее.

– Вы беспокоитесь о моей ноге, София. Почему вы за нее так боитесь?

– Я думала, вы уже поняли.

Она замолчала, глядя ему в лицо. Не услышав ничего в ответ, она нахмурила брови.

– Майор, почему вы были так расстроены, когда я выпустила птиц?

– Потому что вы могли получить тяжелые раны, увечья, потерять зрение…

– Вы умерли.

Эти негромко произнесенные слова погасили его гнев, давая возможность понять, что она хотела ему сказать. Если он испытывал ужас, лишь вспоминая о том, как Софии угрожала опасность, насколько была бы его боль сильнее, если бы она находилась при смерти? Испытывала ли она такой же страх, каждый раз глядя на него? Напоминал ли ей каждый взгляд, брошенный на него, о его предполагаемой смерти?

– Но я не умер, – сказал он, наверное, уже в сотый раз.

Она вскочила с койки, и ее движения стали резкими от досады.

– Вы не хотите понять.

– Потому что вы не хотите видеть меня здоровым! Замолчав, она обернулась к нему, и пламя свечи полностью осветило ее лицо. В это мгновение он увидел на ее лице неподдельный страх, ужас, который, казалось, поглотил ее полностью. Но тут же все исчезло. Он потрясенно наблюдал, как она словно бы стерла это выражение с лица, и вот она уже стояла, словно заледеневшая.

Почему она так держалась за это состояние страха? Он не мог этого понять. Что не давало ей поверить в то, что он здоров?

Он не находил ответа, но она вскоре снова заговорила; ее тело было до предела напряжено.

– Я не хочу спорить, – сказала она негромко.

– Я тоже, – ответил он.

Они молча глядели друг на друга. И разглядывая ее в неподвижности, он понял, почему ее называют Снежной Королевой. Каждый раз, когда эта женщина ощущала угрозу, каждый раз, когда кто-то или что-то подбиралось слишком близко к чувствительным струнам ее души, она замирала, внутренне и внешне, переставая чувствовать, не позволяя никому другому прикоснуться к себе.

Он не мог допустить, чтобы она такой осталась. По крайне мере с ним. Но как же ему растопить ее защитный панцирь? Как ему добраться до нее?

– Сядьте, пожалуйста, – попросил он нежно. – У меня болит шея из-за того, что я все время смотрю на вас снизу-вверх.

Она хотела воспротивиться. Он видел настороженность в ее глазах. Но София была слишком мягкосердечна, чтобы причинить ему хоть какую-то боль, даже допустить, чтобы у него за текла шея. Она медленно подошла и уселась на край кровати. Затем, прежде чем он успел придумать, что сказать, она заговорила холодным сдержанным тоном:

– Я вспомнила, что не поблагодарила вас за помощь с птицами. Я понимаю, что могла серьезно пострадать. – Повернувшись, она взглянула на него, и он прочел в ее глазах искренность. – Спасибо вам за помощь, майор.

Это ее искупительная жертва, догадался он, и ответил со всем доступным ему великодушием:

– Это было моим долгом и делом чести, София.

Она слегка оттаяла, и грустная улыбка заиграла у нее на устах.

– А теперь мы брошены в тюрьму как обычные преступники. Вот и вся благодарность за ваше геройство.

– Ваше признание – достаточная благодарность, – сказа он совершенно искренне.

По правде говоря, он бы одолел и тысячу дьявольских птиц, если бы это сулило ему еще одну ночь вместе с ней. Но этого он ей сказать не мог. Страстность этой мысли напугала даже его самого.

Чтобы не задерживаться на своих необузданных чувствах, он решил заглянуть в винный погреб.

– Может быть, нам следует чего-нибудь выпить? Меня, признаться, мучает сильная жажда.

Он уже собрался осуществить свое намерение, но она остановила его, подняв ладонь.

– Позвольте мне это сделать. По крайней мере, я хоть этим отблагодарю вас за то, что вы остановили того огромного петуха.

– В этом нет нужды…

– Я настаиваю.

Она ушла в проход между полками, а он наслаждался невероятно приятным осознанием того, что София заботится о нем. Не то чтобы она никогда раньше не делала этого. Наоборот, она ему много помогала в начале его пребывания в госпитале. Но то, что происходило сейчас, почему-то казалось другим. Сегодня ею, похоже, двигали не только общая жалость и забота, но и простое желание. Ей хотелось ему помочь.

Эго было достаточной наградой за ссадины и раны после дюжины петушиных боев.

Она быстро вернулась с бутылкой хорошего бренди в руках.

– Как полагаете, это подойдет? Не знаю, что принято подавать в пыльных подвалах, кишащих клопами.

– Обычно, – сказал он, улыбаясь, – в таких обстоятельствах подают портвейн. Но принц-регент, насколько я знаю, однажды предпочел бренди.

Она улыбнулась его шутке.

– Что ж, я рада, что мы последуем королевской традиции. Тем более что стаканов у нас все равно нет.

Он забрал у нее бутылку, при этом умудрившись нежно коснуться тыльной стороны ее ладони.

– Значит, выпьем прямо из бутылки, – сказал он весело, и своей радостью он был обязан скорее ее румянцу, чем предстоящей выпивке.

– Барон оставил поднос наверху лестницы, – сказала София и выскользнула из комнаты.

Энтони считал секунды до ее возвращения. Он досчитал до ста четырех, когда она вернулась с большим подносом в руках, на котором лежали хлеб и сыр.

– Это будет настоящий пир, – сказал он, не сводя с нее глаз.

И снова он заметил, как ее кожа порозовела. Она поставила поднос между ними и уселась на тюфяк. Принявшись за хлеб, сыр и, разумеется, бренди, Энтони вдруг почувствовал, насколько он голоден, и с удовлетворением отметил, что София, похоже, тоже сильно проголодалась.

Они энергично приступили к трапезе, поглощая пищу в молчании. Не раз он ловил на себе ее задумчивый взгляд, но она быстро отводила глаза в сторону, и ему оставалось лишь гадать, о чем она думала. Как он и предполагал, ее гнев не задержался надолго, и сейчас она, похоже, чувствовала себя более раскованно в его присутствии. Ее холодная сдержанность словно таяла, с каждой минутой она все больше отогревалась в дружеской обстановке.

Она даже не стала возражать против вульгарного распития бренди прямо из бутылки, лишь печально улыбнувшись перед тем, как приложиться. И он, в конечном счете, был рад, что она не стала придерживаться условностей.

В общем, все шло на лад, и он радостно предвкушал наступление ночи, когда София наконец сообщила ему, о чем думала. В эту минуту его надежды рассыпались как карточный домик.