Сидя в тени деревьев, Роури безрадостно рассматривала величественное великолепие гор Уосатч. Со времени своего возвращения в «Округ Си» она приходила на это место каждый день, потому что именно здесь она когда-то была с Томасом. Прошла уже неделя с того дня, как она в порыве гнева покинула его дом. Но гнев уже давно прошел, осталась только боль в сердце. Она поняла, что любит его так, что каждый момент без него наполняет ее невыразимой тоской, и эта тоска делает каждый прошедший час целым годом.

Погруженная в свои горестные мысли, Роури заметила приближение всадника только тогда, когда копыта ударили по камням почти рядом с ней. Она в ужасе вскочила, но облегченно прижала руки к груди, узнав, кто это.

На ее лице появилась легкая улыбка.

– О, Кин, я не слышала, как ты подъехал.

– Твои рыжие волосы для индейцев могут показаться костром, – произнес Кин, спрыгивая с лошади, – не похоже, что ты очень осторожна.

Роури печально вздохнула.

– Индейцы не подойдут к дому так близко. Но ты прав – в последнее время я делаю одни ошибки. Наверное, ты знаешь обо мне и Томасе.

Он сел на землю и вытянул ноги.

– Я встретил этого чертовски хорошего парня в компании с бутылкой виски. – Он бросил на нее быстрый взгляд. – У тебя были какие-нибудь серьезные причины так поступить?

– Нет. И это самое ужасное. Мы поссорились из-за отца.

Кин кивнул.

– Могу себе представить.

– Томас помешал моему отцу повесить Полную Луну.

– Сына Оленя! – Кин присвистнул от изумления. – Ти Джей, похоже, хочет, чтобы нас всех вырезали.

– Томас направил на отца револьвер, чтобы он этого не делал. Когда я попыталась как-то оправдать действия отца, мы вконец рассорились. – Она повернулась к Кину. – Мне этого не следовало делать, я знала, что отец не прав, но мне было его так жаль. Он очень несчастен и просто сам не свой.

Кин обвел глазами горы.

– Тебе надо с ним поговорить. Он может вступить в серьезный конфликт с законом. Я проследил, куда пропали исчезнувшие шпалы. Они находятся в «Округе Си».

Она в волнении повернулась:

– Что ты хочешь этим сказать?

– Если Ти Джей будет мешать строительству, у него будет столько неприятностей, что и представить трудно. Его парням придется отступить, если сюда пришлют кавалерию.

– Он сам не понимает, что творит.

– Железная дорога здесь навсегда, Роури. И Ти Джей должен с этим смириться. Если он не вернет шпалы, то кончит свою жизнь в петле. Правительство перед этим не остановится. Бог мой, оно разгромило все индейские племена, которые сопротивлялись прокладке железной дороги – от Миссисипи и до этих мест! Ты думаешь, они будут спокойно смотреть на Ти Джея? – Он поднялся и направился к своей лошади. – Постарайся его убедить, иначе этот сумасшедший сам подпишет себе приговор.

Кин вскочил в седло.

– И возвращайся к мужу, которому ты принадлежишь.

Последние слова заставили Роури нахмуриться. Некоторое время она молча смотрела, как он исчезает среди деревьев, затем поспешила к дому.

Когда она вошла в комнату отца, которую он называл кабинетом, владелец ранчо сидел за столом. В этой комнате когда-то любила заниматься шитьем Сара. После ее смерти Коллахен перенес сюда свой стол, но оставил все вещи Сары нетронутыми, как если бы она продолжала заниматься здесь любимым делом.

При появлении дочери он поднял голову от бумаг.

– Отец, я хочу поговорить с тобой, – произнесла Роури.

– О чем?

– Папа, ты сам навлекаешь на себя серьезные неприятности тем, что мешаешь прокладке железной дороги.

– Не знаю, о чем ты говоришь.

– Ты чертовски хорошо знаешь, о чем я говорю.

– Я просил тебя не употреблять таких выражений. Да еще в этой комнате.

– Отец, не старайся переменить тему. И именно в этой комнате ты не должен отрицать правду.

Старик прищурил глаз. – Ты говорила с кем-то из моих людей?

– Нет. К тому же ты не должен подвергать опасности жизнь твоих помощников, заставляя их делать то, что противозаконно.

Коллахен вскочил, в его глазах вспыхнула ярость.

– Не указывай мне, что делать! В «Округе Си» только я имею право говорить, что правильно, а что нет. С каждым днем ты все больше походишь на тот железнодорожный сброд, с которым связала свою жизнь.

– Спасибо, отец. Это лучший комплимент из всех, что я когда-либо слышала. И я тебе хочу сказать еще вот что. Все это время ты совершаешь ужасные поступки. И рано или поздно тебе за них придется отвечать. Мне не стоило тебя слушать. Все, что говорил тебе Томас, было правдой. И я это ему обязательно скажу, когда буду просить прощения за то, что ушла от него.

– Давай. Ползи к нему. Вы стоите друг друга. Если кто-нибудь и изменился, так это ты, девка. Это не та дочь, которую я вырастил. Ты мне не нужна. Мне никто не нужен.

Роури в замешательстве посмотрела на разъяренного отца.

– Каждому человеку нужен кто-то, отец. Я тебя очень жалела, потому и вернулась. – Ее глаза повлажнели. – Я люблю тебя, папа, но я не хочу, чтобы ты в своем горе разрушил мою жизнь так же, как разрушил свою. Посмотри на себя. Разве ты не видишь, каким ты стал?

– Не смей сюда возвращаться, когда твой муж узнает, что ты не унаследуешь это ранчо.

– Отец, Томас не возьмет «Округ Си» и за цент. Мы уедем в Виргинию, как только строительство завершится. – Она направилась к двери. – До свидания, папа. Я всегда буду тебя любить.

Эта пара, стоявшая в тени палаток, негромко переговариваясь, не привлекала внимания спешивших мимо людей.

Кэтлин Рафферти глядела на Кина Маккензи с тревогой.

– Мистер Кейсмент сегодня сообщил мне, что, поскольку Майкла больше нет, я должна покинуть палаточный городок. Утром все семьи отправятся в Промонтори, и, если я желаю, он проводит меня обратно на восток.

Кин сжал ее плечи.

– Я не позволю тебе уехать, Кэтлин. Мы обвенчаемся немедленно.

– Но это слишком быстро. Должен пройти срок траура, – запротестовала она.

– К чертям эти правила, – громко ответил Кин. – Если ты не любила этого ублюдка, почему ты должна его оплакивать?

– Но так положено, я думаю. Так все делают, Кин.

Он приподнял ее голову за подбородок и заглянул в широко раскрытые глаза. Ее удивило, что его взгляд искрился юмором.

– Но, миссис Рафферти, вы и я… согрешили. Так что самое правильное для нас поспешить в церковь и обвенчаться.

Она подавила в себе ответную улыбку.

– Не следует так легко относиться к столь важному вопросу, Кин Маккензи.

– Кэтлин, единственное, что действительно важно, – это наша любовь. Мы обвенчаемся немедленно. Ты согласна?

Несколько мгновений она колебалась. Затем ее лицо осветилось улыбкой.

– Как решишь, Кин Маккензи. Я не могу отрицать, что без ума от тебя.

– А я не буду отрицать, что без ума от тебя, Кэтлин Рафферти, – нежно произнес он, привлекая ее к себе.

Весь путь в город Роури с тревогой размышляла о предстоящей встрече с Томасом. Рассердился ли он на нее? Чувствует ли себя оскорбленным? Как она могла позволить их размолвке зайти так далеко? Удастся ли ей растопить лед, возникший в их отношениях?

Чем ближе она подъезжала к городу, тем больше росла ее тревога.

А что, если Томаса нет в городе? Он может уехать в конец дороги. А может, он уже отправился на восток. В голове возникали все новые вопросы, которые нестерпимо терзали ее сердце.

Когда Роури приехала в город, он уже погрузился в сумерки, улицы были пустынны. Только из таверны доносилась резкая, удивительно немелодичная игра на пианино.

Роури подъехала к дому Томаса и увидела, что сквозь занавески спальни пробивается свет. Ее сердце забилось быстрее: Томас был дома.

Отбросив все сомнения, она направилась к конюшне и вручила вожжи сонному конюху. Затем, едва сдерживаясь, чтобы не побежать, быстро пошла к дому Томаса. По дороге она заметила Кэтлин и Кина, но не стала их окликать. Ей хотелось пройти незамеченной, чтобы никто не помешал ей, не ослабил ее решимость.

Когда она всовывала ключ в замок, ее руки дрожали. Что, если Томас задвинул засов? Если она начнет стучать в дверь и звать его, это тоже может привлечь внимание. Но дверь сразу открылась. Чувствуя, как бешено колотится в груди сердце, Роури на секунду замерла, ступив в темную комнату, затем решительно подошла к двери в спальню.

И здесь она замерла, услышав плеск воды. Томас мылся.

Внезапно ей в голову пришла дерзкая мысль. Может, стоит избежать неприятной сцены, действуя так, будто ничего не случилось? Почему бы ей не возобновить их отношения, занявшись с ним любовью, как они делали тогда, перед ссорой? Почему бы и нет? Она совратит Томаса, и их отношения войдут в прежнее русло. А если и нет, то потом, в его объятиях, ей будет гораздо легче принести ему свои извинения.

И, взволнованно вздохнув, Роури начала действовать. Открыв чемодан, она стала переодеваться.

Томас выбирался из ванны, обмотав бедра полотенцем, когда вдруг услышал скрип двери. Он обернулся и с изумлением увидел жену.

Было от чего разинуть рот и Роури. За время своего короткого отсутствия она совсем забыла, какое у ее мужа сильное, мускулистое тело. На его плечах и волосах ярко поблескивали капельки воды.

Брови Томаса поползли вверх.

– Какой приятный сюрприз. Вы здесь по делу или это частный визит, миссис Грэхем?

– Я надеялась, что частный, Томас, – ответила Роури. Она любила этого человека и не могла с ним хитрить. – Я думала прийти сюда и совратить тебя, чтобы ты меня простил.

– Совратить меня? – улыбнулся он, но ей показалось, что в его глазах промелькнула насмешка. – Почему бы и нет? Жаль, что ты в этом призналась. Я бы пребывал в приятном заблуждении. – И он подошел к ней. Она почувствовала, что его дыхание действует на нее так же возбуждающе, как и раньше. – Хотя, может, я не совсем заблуждаюсь? – Он обнял ее, а затем быстро спустил платье с плеч. От жадности в его глазах она вспыхнула от смущения. – И ты пришла потому, что тебе не хватает этого столь же сильно, как и мне?

Это прозвучало отнюдь не как вопрос, и она почувствовала себя продажной девкой: получилось, что именно в этой роли она пришла купить его прощение. Да, она желала его с того момента, как вошла в комнату, но он не должен был ей об этом говорить.

Роури попыталась высвободиться:

– Убери руки. – Она холодно взглянула ему в глаза. В какое дурацкое положение она попала! – Я всегда буду делать то, что хочу, как ты делаешь то, что ты хочешь.

Томас почувствовал, что лошадка с ранчо снова понеслась, не разбирая дороги. «Черт побери, ты же моя жена. Пора бы понять это, а не вести себя как избалованная дочка Т. Дж. Коллахена».

Он сжал пальцами ее мягкое плечо.

– Так зачем ты сюда пришла? Сколько мне терпеть твое детское упрямство? – Не понимая, что делает, он с такой силой сжал ее плечо, что ей на миг показалось, что кость сейчас хрустнет.

– Ну, я изменила свое решение. Пусти, Томас. Он слегка ослабил пальцы. В его глазах рос гнев.

– Изменила решение? Теперь ты снова «маленькая девочка своего папочки»? С мужем ты уже не хочешь иметь дело? Супружество тебе надоело? Когда-то ты этим очень увлекалась.

Томас с силой прижался к ее губам. Она резко отвернула голову и некоторое время смотрела в сторону, затем осторожно повернулась к нему, боясь встретиться с ним глазами. Потом все-таки взглянула на него: он был спокоен, только глаза сверкали гневом.

Он снова приблизил к ней лицо, она тут же отвернулась. Он попытался поймать ее рот силой, но она не далась.

– Черт побери, Роури, я от тебя не отстану, пока не сделаю этого. – Он с силой привлек ее к себе одной рукой, а другой обхватил за голову так крепко, что она не могла больше увернуться.

Она сопротивлялась, стараясь, чтобы его язык не проник ей в рот, однако это его не остановило. Он поцеловал ее с такой страстью, что она внезапно загорелась и, забыв обо всем, раскрыла губы. Его язык немедленно вторгся ей в рот. Этот горячий поцелуй означал признание того, что она его собственность.

Наклонившись к ее шее, он стал легонько покусывать кожу – все ниже и ниже. Каждое такое покусывание отзывалось приятными ощущениями во всем ее теле, и она снова предприняла попытку освободиться. Она чувствовала, что независимо от ее воли в ней растет желание – от силы его рук, от мужского запаха его кожи, от его тепла, от приятной тяжести его тела. Это желание стремительно уносило последнюю ее волю к сопротивлению. Тут она почувствовала, как напряглась его плоть, и забилась в панике.

– Отпусти, отпусти, – зарыдала она. – Ты думаешь, я недостаточно корю себя за то, что сделала? – И она снова рванулась из его рук.

Он вдруг отстранился, и она подумала, что он ее отпустил, но это оказалось не так. Он лишь отступил на шаг, продолжая держать ее в своих руках. В его глазах она увидела горечь и обиду.

– Если ты действительно не хочешь, чтобы я тебя касался, Роури, я не буду.

Но она не хотела, чтобы он ее отпускал. Все ее сердце было занято только им. И она знала, что он любит только ее. Что ей теперь делать? Как вернуть то, что уже, может, утрачено?

Она посмотрела в его карие глаза, наполненные болью, и ее губы дрогнули:

– Мне надо было сказать это в тот момент, когда я вошла: я очень жалею, что так себя вела. Я люблю тебя, Томас.

Это признание его обезоружило. Гнев моментально исчез. Именно это он и хотел услышать – признание, что их любви угрожали именно ее действия, а не ее отца.

Он мягко обнял ее.

– О Боже, дорогая моя, как я люблю тебя, – прошептал он. – Мне так тебя не хватало. – И он обрушил на ее лицо град поцелуев. Затем его рот накрыл ее слабо раздвинувшиеся губы, и язык проник в ее рот.

Со вздохом облегчения она закинула руки ему на шею. Он не отрывался от нее, и она почувствовала такой прилив желания, что даже испугалась.

Он оторвался от нее и заглянул в ее глаза. В этом взгляде все еще читалось недоверие.

– Я люблю тебя, Томас, – прошептала она. – Ты когда-нибудь простишь меня?

Но ее признание в любви принесло ей прощение.

Он медленно и осторожно спустил с нее платье. Роури замерла у стены – стройная, высокая, подобная изысканной алебастровой статуэтке, вырезанной опытным мастером. Его глаза завороженно впитывали это зрелище: твердые округлости груди, плавные изгибы бедер, нежность кожи.

– Ты совершенство, – произнес он пересохшими губами.

– Это мнение врача, доктор Грэхем? – попыталась она улыбнуться, протягивая к нему свои руки.

Но он не хотел отрываться от этой упоительной картины и, перехватив ее руки, прижал их к стене у нее над головой.

– Нет. Мнение мужа, восхищенного своей женой. Восхищение мужчины женщиной. – От вибраций его голоса, полного изумления и любви, по ее позвоночнику пробежала теплая волна.

Его руки скользнули по шелку ее кожи, накрыв грудь. Большой палец стал играть с соском, язык вторгся ей в рот.

– Томас, – только и прошептала она, когда он оторвался от ее губ, чтобы начать поглаживать языком пик ее груди. Чувство наслаждения охватило ее тело, унося прочь все прошлые тревоги.

Мысли о том, что совсем недавно их любовь могла исчезнуть, делали каждое прикосновение, каждый вздох еще дороже, придавали им особую нежность, делали наслаждение много сильнее.

Ее тело задрожало. Бессвязным шепотом она просила его остановиться и молилась, чтобы он не делал этого. Он обхватил ладонями ее талию и упал на колени. Каждое прикосновение его языка посылало мощный импульс по всему ее телу.

– О Боже, нет, Томас. О, нет, – выкрикнула она, сжимая его плечи, когда его рот приблизился к самому чувствительному ее месту. Повинуясь инстинкту, она развела бедра. – Я люблю тебя, Томас, я люблю тебя, – в беспамятстве выкрикнула она, прижимая к себе его черноволосую голову. На миг у нее мелькнула мысль попытаться сдержаться, но она не смогла и, издав крик, содрогнулась от небывало острых ощущений.

Когда он поднялся, она шептала его имя, опустошенная и обессиленная.

– Роури. Моя прекрасная, прекрасная Роури, – шептал он голосом, полным любви, покрывая ее быстрыми, теплыми, влажными поцелуями.

Роури хотела только одного на свете – его, но его рук и поцелуев ей уже не хватало – она хотела, чтобы он в нее вошел. Страсть полыхала не только в ней, она опаляла и Томаса. Сжав в объятиях, он поднял ее и, откинув одеяло, осторожно положил на кровать.

Она достаточно долго позволяла ему пожирать себя глазами, теперь и она может снять полотенце с его бедер. Увидев, как восстала его плоть, она почувствовала бешеный стук сердца. Ее губы дрогнули в улыбке:

– Видишь, Томас, с тобой я становлюсь совсем бесстыдной. – И она отшвырнула полотенце прямо на пол.

– И это мне очень нравится в тебе. – Ответил он. И этот голос, ласковый, с мягким акцентом, тоже подействовал на нее возбуждающе.

Несколько мгновений они лежали, просто глядя друг на друга. Она первая не выдержала его отдаленности и протянула руку. Когда он наклонился к ней, она вся подалась навстречу. Запустив пальцы в его волосы, она прижала к себе его голову, и его рот коснулся ее соска. Ее пальцы скользнули дальше – на упругие, сильные, перекатывающиеся под ладонями мускулы его плеч, потом прошли по спине и бедрам.

– Роури, – только и смог произнести он, когда ее пальцы коснулись его горячего, восставшего фаллоса. Не в силах затягивать любовную игру дольше, он привлек ее к себе и вошел в нее.

Они достигли вершины наслаждения вместе. Казалось, они унеслись куда-то за пределы земного бытия, в рай, доступный только богам.

Томас откинулся на кровати и некоторое время лежал неподвижно, дожидаясь, когда сердце перестанет бешено колотиться.

– Я только что принял ванну, – наконец произнес он. – Теперь мне надо принять ее еще раз. – Он поднял голову, и в его глазах появились озорные искорки. – Конечно, мы можем сделать это вместе.

Ее глаза тоже светились лукавством.

– Я знаю, к чему это приведет.

– Да, – кивнул он. – И нам придется принимать еще одну ванну.

– И тогда? – бросила вызов она.

– Тогда… мы примем еще одну, – усмехнулся он и опустил голову на изгиб ее шеи.

Роури обхватила его рукой за талию. Даже его тяжесть казалась ей восхитительной. Неужели она когда-либо сможет выпустить его из рук?

– Мне хочется принимать с тобой ванну за ванной, – прошептала она.

Томас не ответил. Несколько мгновений Роури прислушивалась, пытаясь определить, не погружается ли ее возлюбленный супруг в сон, но он вдруг повернулся на бок и накрыл ее ногу своей. Прикосновение жестких волосков его ноги снова отдалось в ее теле, рождая желание. Она почувствовала, что ее соски снова начинают твердеть. По коже пробежала дрожь.

Он заметил это, и его жаркий шепот качнул волосы у ее уха:

– И это мне тоже очень в тебе нравится.

Его рука легла ей на грудь.