1. Китай. Сильный центр
Сильный центр
Если вы хотите понять Китай и предсказать, каким он будет через 20 лет, вам нужно понять его людей и общественный уклад. На протяжении 5000 лет китайцы считали, что залог внутренней и внешней безопасности страны — сильный центр. Слабый центр означает неразбериху и хаос. Сильный центр ведет к миру и процветанию. Так считает каждый китаец. Это главный принцип, вынесенный китайским народом из уроков прошлого и глубоко укорененный в его сознании. И в ближайшее время не стоит ожидать отступления от этого принципа. Этот образ мышления предшествовал коммунизму. Он существовал в течение многих столетий и даже тысячелетий.
Некоторые на Западе мечтают увидеть в Китае становление демократии по западному образцу. Этого не произойдет. Американцы считают, что нельзя быть успешной страной, если каждый гражданин не участвует в выборах президента или парламента и лидеры страны не меняются раз в несколько лет. Таков их взгляд на мир. Но у китайцев никогда не было таких традиций. Китай — это огромная страна с населением 1,3 млрд человек, со своей уникальной культурой и историей. Он идет и будет идти своим путем.
Осенью 2011 г. в рыбацкой деревне Вукан в провинции Гуандун вспыхнули беспорядки. На протяжении многих лет строительные компании в сговоре с местными чиновниками отнимали у крестьян землю. Прибыль от продажи этих земель шла в карман чиновников и застройщиков. Все началось в сентябре, когда несколько сотен пострадавших крестьян устроили акции протеста. К декабрю, после того как один из жителей деревни умер в полицейском участке, эти акции переросли в полномасштабный бунт. На улицы Вукана вышли около 20 000 жителей. Они изгнали чиновников из деревни, вооружились чем смогли и установили на дорогах блокпосты. Они требовали возвращения своих земель. Несмотря на то что в китайских СМИ ни словом не упоминалось о Вукане, китайские граждане узнали о происходящем из сообщений иностранных информагентств в Интернете. В конце концов заместитель секретаря Комитета Коммунистической партии провинции Гуандун встретился с протестующими и уладил все вопросы. Власти признали жалобы жителей Вукана обоснованными, часть земель была возвращена их законным владельцам, а арестованные в ходе беспорядков жители были выпущены на свободу. Позже были проведены свободные тайные выборы нового сельского совета. Убедительную победу на них одержал главный организатор протестов. Так деревня Вукан стала знаменита среди тех, кто надеется увидеть Китай на пути к демократическим реформам.
Как известно из новостных сводок, подобные протесты происходят в разных частях Китая едва ли не каждый день. Некоторые считают, что эти случаи свидетельствуют об ослаблении власти государства. Но правда заключается в том, что ни один из этих инцидентов не имеет потенциала перерасти в общенациональное движение. Восстание в деревне Вукан демонстрирует это как нельзя более наглядно. Коммунистической партии было достаточно отправить к протестующим заместителя секретаря провинциального партийного комитета, чтобы решить все вопросы и восстановить порядок.
Из произошедшего в Вукане можно извлечь два урока. Первый очевиден: Коммунистическая партия сохраняет свои позиции. Она эффективно усмирила бунт и восстановила порядок. Второй заключается в том, что для поддержания мира партия умело использует комбинацию жестких и мягких мер. Как только возникает подобный инцидент, в действие немедленно вступает мощнейший аппарат государственной безопасности, который уничтожает проблему в зародыше и не допускает эскалации конфликта. Но было бы упрощением думать о Коммунистической партии Китая как о совершенно коррумпированной структуре. В ходе событий в Вукане партия встала на сторону деревенских жителей в их борьбе против коррумпированных местных чиновников, однако при этом и сами протестующие жители Вукана на своих плакатах предусмотрительно заявляли, что они выступают только против коррумпированной местной власти — и поддерживают Коммунистическую партию.
Это типичная стратегия, которой придерживались все китайские оппозиционеры на протяжении тысяч лет. Китайцы знают, что любое выступление против центральной власти означает верное уничтожение. Таким образом, они могут выступать против противоправных действий со стороны местных чиновников, но при этом выражают полную лояльность по отношению к центру. Никто никогда не будет бросать вызов центру, если только эти смельчаки не готовы идти до конца и пытаться захватить власть по всей стране, что очень маловероятно.
Политические перемены
Возвращение Китая на международную арену в качестве ведущей мировой державы стало одним из ключевых событий нашего времени. Экономический рост этого государства поистине экстраординарен. Такие темпы еще 40 лет назад были невообразимы, а масштабы роста беспрецедентны в истории человечества. Судя по всему, Китай настроен продолжать такой рост в течение следующих нескольких десятилетий и к 2020 г. выйти на первое место в мире по объему ВВП. Не менее примечательна и трансформация его народа из единообразной и серой массы в сообщество граждан с широким разнообразием интересов и устремлений.
В военном отношении Китай будет делать большие шаги вперед, развивать технологии и наращивать потенциал, чтобы демонстрировать свою растущую силу на мировой арене. Сегодня американцы могут приближаться к китайскому побережью на расстояние всего 12 миль и вести разведывательную деятельность, но в ближайшем будущем Китай сможет отодвинуть американцев за пределы этой 12-мильной зоны, а затем и за пределы 200-мильной исключительной экономической зоны, чтобы положить конец американскому шпионажу вдоль своего восточного побережья.
Я могу спрогнозировать изменения в глобальном балансе сил. Через 20–30 лет Китай захочет входить в группу главных мировых держав. В конце концов, речь идет не о рождении новой силы, а о возрождении старой. И, по моему мнению, Китай стремится стать самой могущественной державой в мире.
Под влиянием ветра перемен меняется и политика страны. Ни одна система не может оставаться неизменной вечно. Одна из самых удивительных вещей, которая случилась на протяжении моей жизни, — это то, что коммунистическая система Советского Союза породила такую фигуру, как Михаил Горбачев (как и я, Горбачев закончил юридический факультет), который решил, что эта система плоха и должна быть реформирована. Я не могу поручиться, что нечто подобное не произойдет и в Китае. Как бы тщательно вы ни подбирали лидеров, обязательно придет поколение, которое скажет: «Эта система устарела. Давайте ее либерализируем». Никто не может утверждать, что этого не произойдет.
Но, даже если такое случится, это не приведет к установлению демократии западного типа. Просто одна руководящая верхушка сменится другой, поскольку, как я уже говорил, культурно и исторически в Китае сложилась непоколебимая вера в то, что сильная центральная власть является залогом мира и процветания. Там никогда не было демократии западного типа, и она никогда не приводила к процветанию Китая. Так что они не будут даже пробовать это.
Сколько бы ни возникало разного рода Вуканов, в среднесрочной перспективе я не вижу вероятности подъема революционного движения и смены власти. Да, у китайцев есть традиция крестьянских восстаний. Но, как правило, они происходят, когда жизнь становится невыносимой. А сегодня жизнь обычных людей постепенно улучшается. Так зачем им нужна революция? Они знают, что она может стоить им того прогресса, который бы достигнут с тех пор, как Дэн Сяопин открыл страну. Перед молодыми людьми сегодня открываются широкие экономические перспективы, уровень жизни стабильно повышается изо дня в день, и Китай укрепляется. Не думаю, что они будут раскачивать лодку. Бесправные крестьяне не так многочисленны и плохо организованны. Они видят лишь один способ улучшить свою участь: переехать в город и присоединиться к среднему классу. Средний класс, в свою очередь, стремится подняться наверх. После того как ему удастся занять эту позицию и консолидироваться, он может захотеть большей прозрачности и больше возможностей для влияния на управление страной, но на это потребуется время. Короче говоря, хотя ныне существующая система, безусловно, должна и будет развиваться, она вовсе не находится на грани краха.
Внешние наблюдатели не должны недооценивать волю центрального правительства к сохранению власти и контроля. Оно хорошо информировано и компетентно, пристально следит за ситуацией и готово к принятию упреждающих мер. Появление современных технологий — Интернета, смартфонов, социальных медиа и т. п. — без сомнения, осложнило задачу правительства, поскольку эти технологии позволяют людям беспрепятственно общаться друг с другом в рамках небольших групп и в конце концов объединяться в более крупные группы. Но на этом фронте работа ведется без передышки. Китайское правительство задействует целую армию специалистов, чтобы контролировать и цензурировать все, что происходит в виртуальном пространстве. Просто поразительно, какое количество человеческих ресурсов оно готово бросить на то, чтобы обеспечить полный контроль над потоком информации. И, несмотря на изобретательные попытки некоторых пользователей Интернета обойти «Великий китайский файрвол», в целом эти меры работают и позволяют властям жестко контролировать всю интернет-активность. Внимательные цензоры устраняют любую возможность организоваться и мобилизоваться. А органы госбезопасности оперативно выявляют и искореняют все, чему удалось просочиться в щели.
С учетом всего вышесказанного, какие политические реформы мы можем увидеть в Китае в ближайшие 10–20 лет?
Я предполагаю, что начнется очень осторожное движение в направлении более коллегиальной формы правления. Уже есть случаи проведения прямых выборов в сельские комитеты в некоторых районах и в законодательные органы низшего уровня. Эта практика может постепенно расширяться. Но продвижение будет идти очень маленькими, пробными шажками, избегая совершенно свободных выборов с непредсказуемыми результатами. Пока китайские власти держат все под полным контролем, они могут позволить себе экспериментировать. Если на то пошло, у них нет ни настоятельной необходимости, ни весомого стимула инициировать резкие перемены.
Сегодня Китайская коммунистическая партия осваивает новую для себя концепцию внутрипартийной демократии. Ее 17-й съезд был гораздо более открытым, чем 16-й. Для избрания на ряд главных партийных постов был предложен широкий выбор кандидатов. Если в прошлом лидеры партии, такие как Мао Цзэдун и Дэн Сяопин, сами выбирали своих преемников, то Ху Цзиньтао такой возможности уже не представилось.
Внутрипартийная демократия может быть распространена и на другие части системы. Один из способов сделать это — разрешить контролируемые состязательные выборы, возможно, на муниципальном и провинциальном уровнях, с участием одобренных партией кандидатов. Они могли бы начать с того, что разрешить трем-четырем надежным кандидатам бороться за значимый пост и в конечном итоге выбрать того из них, кому удастся заручиться наибольшей поддержкой общественности.
Разумеется, некоторые вещи будут меняться очень медленно, если будут меняться вообще. Я не думаю, что компартия откажется от всестороннего и скрупулезного контроля над всеми аспектами административного управления. Коррупция, а также отсутствие верховенства закона и институтов управления, вероятно, по-прежнему будут оставаться отличительными слабыми сторонами китайской государственной системы.
Коррупция была характерна для коммунистического китайского государства с его первых дней, но после проведения в стране рыночных реформ она возросла в геометрической прогрессии, поскольку зарплаты министров и чиновников ничтожны по сравнению с доходами остального быстро богатеющего населения. На сегодняшний день в Китае ничего невозможно сделать без «гуаньси», или «личных связей». Связи налаживаются при помощи подарков, которые ранжируются в зависимости от значимости нужного вам человека. Понятно, что каждый стремится наладить «гуаньси» с кем-то вышестоящим, а этот вышестоящий, в свою очередь, хочет установить «гуаньси» с еще более статусной персоной. Например, если мой начальник несправедливо ко мне относится, я могу наладить «гуаньси» с его начальником. Это распространенный способ решения конфликтов. Недаром Коммунистическая партия Китая назвала борьбу с коррупцией «вопросом жизни и смерти».
Сумеет ли она взять коррупцию под контроль? Партия может постараться обеспечить «чистые руки» на самом верху. Тем не менее 11 ноября 2012 г. газета The New York Times уличила семью Вэнь Цзябао в присвоении $2,7 млрд. Тем более я не думаю, что власти смогут контролировать коррупцию на местном уровне. И хотя она не приведет к краху системы, однако ее существование не позволяет системе функционировать эффективно. Когда личные связи определяют все назначения на ключевые посты и влияют на реализацию политики, невозможно добиться оптимального функционирования и результатов.
Кроме того, в китайской культуре глубоко укоренен такой подход, когда верховенству права и институтов управления придается крайне мало значения. В Сингапуре мы пришли к пониманию того, что в этом отношении нам необходимо походить на Запад: законодательные органы должны принимать законы, а независимые суды и судьи решать, как интерпретировать эти законы в конкретных ситуациях. То есть парламент принимает закон, но после этого в случае возникновения спора вы не идете в парламент и не спрашиваете: «Что вы имели в виду под этой формулировкой?» Вы идете к судье, который говорит: «Исходя из установленных правил интерпретации закона, основанных на надежных правовых прецедентах, я интерпретирую этот закон следующим образом…»
Китайцы не приняли такой подход, как не приняли и того, что подписание договора означает окончательную договоренность. Для них подписание договора — это начало долгой дружбы, поэтому время от времени вы можете проверять, не зарабатывает ли ваш друг слишком много и не нужно ли заставить его поделиться своими доходами.
Такая неопределенность также находит свое отражение в том, как они относятся к институтам управления. В Китае человек значит больше, чем любой институт. Например, вы можете быть президентом, но, если у вас нет личных связей среди военной верхушки, армия не будет вам подчиняться, тогда как в Сингапуре, Великобритании, Соединенных Штатах и странах Европы, если вы президент или премьер-министр, военное руководство автоматически выполняет ваши приказы, потому что институт значит больше, чем отдельные люди. Смог бы Китай последовать примеру Сингапура, не говоря уже о Соединенных Штатах, в деле установления верховенства права и институтов управления? Это было бы очень непростой задачей, которая потребовала бы фундаментальных изменений в менталитете как правящих кругов, так и всего населения. А поскольку эти понятия отсутствуют в китайской культуре и истории, возникает вопрос: как они могут появиться?
Я думаю, что китайцы будут разрабатывать свою собственную систему и тестировать все всевозможные конфигурации без верховенства закона и институтов управления. Но из-за этих ограничений Китай никогда не сможет функционировать на максимальной мощности: создать то, что я назвал бы идеальным состоянием, в котором вы можете стабильно расти, вверх и вверх.
Китай будет развивать собственные институты и системы, следуя своим уникальным путем. Но, какие бы реформы там ни проводились, одно останется неименным: там сохранится сильный центр.
В: Китайская экономика растет очень быстро, но в политическом плане страна меняется крайне медленно. Почему так происходит?
О: Я думаю, что причины кроются в культуре и истории Китая. На протяжении всей истории этого государства сильный центр означал мир и процветание. Слабый центр означал неразбериху и хаос. Так было во времена военно-феодальных правителей. Каждый из них сам устанавливал законы. Мы вряд ли увидим какие-либо реформы, отклоняющиеся от этого принципа.
В: Является ли сильное централизованное государство синонимом Коммунистической партии Китая?
О: Если брать Коммунистическую партию в ее сегодняшнем виде, то, разумеется, да. Но что такое сегодня Коммунистическая партия Китая? Она больше не является коммунистической в строгом смысле этого слова. Это просто старая этикетка на старой бутылке, в которую налили новое вино.
В: Но политические структуры остались прежними…
О: Эти политические структуры предшествовали приходу коммунистов. У китайцев есть поговорка: «Горы высоки, а император далеко». На местах каждый начальник и чиновник — император. Китайцы жили так на протяжении тысячелетий.
В: И вы считаете, что такие устои сохранятся еще долгое время, несмотря на все происходящие перемены?
О: Да, сегодня центральная власть использует вертолеты, Интернет, мобильную связь и силы быстрого реагирования. Но менталитет не изменился.
В: А как насчет молодого поколения, имеющего доступ к информации, — вы не считаете, что оно может расшатать эти устои? А низшие классы и крестьяне, перебравшиеся в города, — могут ли они взбунтоваться на фоне растущего разрыва в доходах?
О: Нет, я не вижу шансов на успешное восстание народных масс. Когда народ взбунтовался в деревне Вукан, в провинции Гуандун, властям было достаточно направить туда заместителя секретаря местного комитета партии, чтобы восстановить порядок. Кроме того, у них очень мощное Министерство общественной безопасности.
В: В этом и заключается секрет долгожительства китайской компартии? Многие коммунистические правительства, особенно в Восточной Европе и Советском Союзе, пытались сохранить власть силой, но безуспешно.
О: Китай отличается от Восточной Европы. Страны Восточной Европы пережили Возрождение, у них есть традиции либерализма и вольнодумства, есть желание каждого человека быть свободной и творческой личностью. Китай — это Китай. И, как я уже говорил, китайцы хорошо выучили урок: сильный центр гарантирует безопасность и процветание, слабый центр ведет к хаосу и упадку.
В: Из этого следует, что арабской весны, которую мы увидели на Ближнем Востоке, в Китае в обозримом будущем не случится?
О: Я не вижу никакой связи между арабской весной и Китаем. Это все измышления средств массовой информации. Когда я читаю нечто подобное, я говорю: «Эти люди ничего не знают о Китае». У китайцев есть своя долгая, уникальная история, которая определяет образ мышления и правительства, и народа.
В: Могут ли крестьяне и сельхозрабочие, страдающие от повсеместной коррупции, захотеть изменить систему?
О: Они не организованы, и их единственная цель — переехать в город и присоединиться к среднему классу. Они видят свое будущее не в борьбе за лучшую жизнь путем восстаний, а в присоединении к тем, кто живет лучше них.
В: Достаточна ли в Китае степень социальной мобильности, чтобы дать людям надежду на то, что однажды они смогут войти в средний класс?
О: Я думаю, что в Китае на настоящий момент степень социальной мобильности довольно высока. В этом смысле там не жестко структурированное общество. В Великобритании, которую я хорошо знаю, люди из высших слоев общества получают хорошее образование, вступают в браки между собой, производят потомство, которое благодаря хорошим генам и доступу к хорошему образованию остается наверху и формирует своего рода касты. Так происходит расслоение общества. Китаю еще далеко до такой ситуации. Сингапур рискует прийти к этому гораздо раньше — из-за быстрого прогресса в области образования. Например, дети водителей такси и рыночных торговцев поступают в университеты, потом вступают между собой в браки, поднимаясь на более высокий уровень, а их дети, благодаря генам и лучшим возможностям получения образования, закрепляются на этом более высоком уровне. Так происходит во всех обществах. Если, в конце концов, в низших слоях накапливается достаточно недовольства, они говорят: «Давайте перетасуем колоду карт». Именно поэтому в Китае и произошла коммунистическая революция и был свергнут буржуазно-помещичий режим во главе с партией Гоминьдан. Но теперь у них появляется новая коммунистическая элита. К счастью, мы в Сингапуре пока не достигли такой ситуации.
В: Официальные теоретики китайской компартии считают, что начинать следует с внутрипартийной демократии, а оттуда двигаться дальше. Как, по вашему мнению, будет происходить этот процесс?
О: Они введут контролируемые состязательные выборы между одобренными кандидатами. Это и есть внутрипартийная демократия.
В: А каким будет следующий шаг?
О: Я не знаю. Не думаю, что они решатся на полностью свободные выборы с непредсказуемым результатом. В Китае такого никогда не было. Вы можете представить себе китайца, который говорит: «Меня зовут Джимми Картер, и я хочу стать вашим президентом»?
В: Но так произошло на Тайване.
О: Тайвань — маленькая страна с населением всего 23 млн человек.
В: То есть вы не считаете, что в Китае может быть введена система прямых выборов по принципу «один человек — один голос», и даже не видите в ней никакой необходимости?
О: Именно так. Я думаю, эта система может быть введена на уровне сельских органов власти и законодательных органов провинциального уровня, но никак не в верхних эшелонах власти — среди партийных секретарей, губернаторов и выше.
В: Что, если в высшем эшелоне власти возникнут разногласия? Например, Вэнь Цзябао в свою бытность премьер-министром производил впечатление политического реформатора и говорил о демократии с китайской спецификой.
О: Вэнь Цзябао — не номер один, а номер три. А когда номер три говорит подобные вещи — это приемлемо. Бывший президент Цзян Цзэминь по-прежнему удерживает в своих руках ниточки власти. Я думаю, что Вэнь Цзябао был в меньшинстве, имея в лучшем случае одного-двух сторонников своих идей в Политбюро. Туда попадают люди, прошедшие тщательный отбор. Вы думаете, они скажут «Давайте откажется от старой системы и введем свободные прямые выборы»? Когда любой человек может стать кандидатом на любой пост и быть избранным? Они никогда на это не пойдут.
В: Они интересуются политической системой Сингапура?
О: Они интересуются всеми политическими системами в поисках полезных идей, но стараются втиснуть эти идеи в рамки своей системы.
В: У нас действует избирательная система «один человек — один голос»…
О: Не думаю, что они это позаимствуют. Посмотрите на размеры их страны.
В: Тогда какие аспекты политической системы Сингапура могут их заинтересовать?
О: Их интересует, как мы заботимся о рядовых членах общества, используя такие механизмы, как регулярные встречи с народом, домовые комитеты, Народная ассоциация. Другими словами, мы знаем, как живут обычные люди, и заботимся о них, решаем их проблемы. Я думаю, что китайцы уже начали реализовывать подобную политику и уже отдали соответствующие распоряжения. Насколько успешной будет эта политика — другое дело, но приказ «быть в курсе жизни обычных людей и заботиться о них» есть. Тем не менее это не мешает китайским чиновникам вступать в сговор с застройщиками и отбирать у крестьян землю без справедливой компенсации. Вы можете представить себе нечто подобное в нашей системе?
В: Если бы партия Гоминьдан осталась у власти в материковом Китае, могла бы она внедрить западную демократию с ее избирательным принципом «один человек — один голос»? Ведь ее лидер Сунь Ятсен верил в демократию западного типа.
О: Нет, я так не думаю. Они сумели создать такую демократию на Тайване, потому что это очень маленькая страна, и ее выживание полностью зависело от Соединенных Штатов. Они встали на демократический путь только лишь потому, что американцы никогда не стали бы поддерживать авторитарный режим.
В: Но теперь, когда на Тайване существует демократическая система, а в Гонконге в течение нескольких лет будет введено всеобщее избирательное право, не усилится ли на материке давление в сторону реформ? Не начнут ли китайские граждане требовать от правительства предоставить им те же права и возможности, что есть у их соотечественников на Тайване и в Гонконге?
О: Они могут хотеть этого, но каким образом они могут оказать давление на правительство? Есть ли у них право голоса? Готовы ли они свергнуть правительство революционным путем? Не думаю, что верхушка захочет добровольно отказаться от своей власти. И не думаю, что сам китайский народ верит в то, что, имея население в 1,3 млрд человек, можно выбрать президента по системе «один человек — один голос». Это неосуществимо.
В: Почему вы так думаете?
О: Как охватить предвыборной агитацией 1,3 млрд человек?
В: Индийцы делают это.
О: И результаты не впечатляют — по разным причинам.
«Тао куан ян хуэй» Держаться в тени
Впервые я встретился с Си Цзиньпином в Доме народных собраний в ходе моего визита в Пекин в ноябре 2007 г. Я не просил о встрече именно с ним. Я собирался встретиться с другим человеком, но то, что ко мне прислали именно его, говорило о многом. Он был тем, на кого делали ставку. Это была его первая встреча с иностранным лидером после избрания в Постоянный комитет Политбюро Китайской коммунистической партии — факт, который ясно показывал всему миру, кто назначен на роль преемника Ху Цзиньтао.
Меня поразила широта его взглядов — то, что китайцы называют «да ци» в противоположность «сяо ци». У него глубокий аналитический ум. Он видит суть дела, но не хочет выставлять свои знания напоказ. Ему не хватает искрящегося дружелюбия Цзян Цзэминя, но и не свойственна сухая сдержанность Ху Цзиньтао. Этот человек вызывает к себе уважение. Таково было мое первое впечатление. Принимая во внимание, какие испытания и невзгоды ему пришлось пережить, — в 1969 г. его 16-летним юношей сослали из столицы на «трудовое перевоспитание» в одну из беднейших провинций Китая Шэньси, откуда ему пришлось прокладывать путь наверх, — поразительно, что он никогда не ворчит и не жалуется на жизнь. Я бы поставил его в один ряд с такими великими личностями, как Нельсон Мандела.
Си представляет собой пятое поколение лидеров КНР начиная с 1949 г. Он возглавляет правительство, отвечающее высочайшим стандартам компетентности на всех уровнях, — важное достоинство китайской государственной системы, восходящее еще к системе мандарината. Сегодня высокие руководящие посты в Китае все чаще занимают люди, получившие западное образование, немало поездившие по миру и свободно владеющие английским языком. Их нельзя назвать коммунистами в строгом смысле этого слова — это прагматики, полные решимости построить богатую, технологически передовую, развитую страну. Каждый из четырех предыдущих лидеров государства внес свой уникальный вклад в строительство нового Китая. Для Мао Цзэдуна это была череда революций. Для Дэна Сяопина — реформы и открытость. Для Цзяна Цзэминя — консолидация и развитие. Для Ху Цзиньтао — построение гармоничного общества, в частности сокращение разрыва между богатыми и бедными. Какое наследие оставит после себя Си Цзиньпин?
С момента моего первого визита в Китай в 1976 г. я взял за правило регулярно посещать эту страну, по возможности не реже одного раза в год. Я встречался со всеми ее лидерами — от Мао до Си. Мао был великим человеком, который поставил Китай на ноги. В 1949 г., после 200 лет хаоса и нестабильности, в которых пребывала страна, он вышел на площадь Тяньаньмэнь и провозгласил: «Отныне китайский народ встал во весь рост!» Второго такого революционера, как Мао, не было и нет. Он был мастером партизанской войны: умело руководя боевыми действиями против националистов, победил их и объединил страну. Но можно ли назвать его модернизатором Китая? История трагически свидетельствует о том, что человек, который освободил Китай, затем почти разрушил его в ходе Культурной революции. Если бы он продолжал править и дальше или если бы власть перешла к Хуа Гофэну — его преемнику, унаследовавшему его идеологию, Китай пошел бы по пути Советского Союза. Мне довелось встретиться с Мао только один раз, в самом конце его карьеры, когда он был далеко не в лучшей форме. Общались мы так: сначала одна женщина переводила все, что говорил Мао, с хунаньского диалекта, а затем переводчик переводил это на английский язык. Я видел лишь тень легендарного человека.
К счастью для Китая, Дэн Сяопин резко изменил курс, по которому шла страна. Впервые он приехал в Сингапур в 1978 г., предварительно посетив Бангкок и Куала-Лумпур. Он хотел, чтобы мы объединили силы и не позволили вьетнамцам напасть на Камбоджу, а если это все же произойдет, дать им достойный отпор. Я думаю, что эта поездка стала для него откровением. Должно быть, он ожидал увидеть три отсталые столицы, какие бывают в бедных странах. Но вместо этого увидел три современных столичных мегаполиса, с которыми не мог сравниться ни один город в Китае. Он провел в Сингапуре четыре дня. Когда за ним закрылась дверь самолета, я сказал своим коллегам: «Теперь его информаторы получат хорошую взбучку, потому что то, что он увидел в Сингапуре, полностью противоречит их донесениям». Его местные информаторы были из числа сочувствующих коммунистам, и их донесения носили явно предвзятый характер.
Во время одного из официальных ужинов он высказал мне свои поздравления и на мой вопрос, с чем он меня поздравляет, ответил: «У вас прекрасный город, город-сад». Я поблагодарил его, но добавил: «Что бы мы ни делали, вы можете сделать лучше, потому что мы — потомки безземельных крестьян с юга Китая. У вас есть ученые и есть специалисты. Что бы мы ни делали, вы добьетесь большего». Он ничего не ответил. Он просто посмотрел на меня своим пронзительным взглядом и сменил тему. Это был 1978 год.
В 1992 г. он отправился в свою знаменитую поездку по южным провинциям Китая, чтобы побудить местное руководство более активно проводить в жизнь политику реформ и открытости, и в своей речи в провинции Гуандун сказал следующее: «Мы должны учиться у мира и особенно у Сингапура. И мы должны добиться большего, чем они». Тогда я сказал себе: «Он не забыл мои слова». Они действительно могут добиться большего, чем мы.
Во время своего визита в Сингапур Дэн увидел, как небольшой остров без каких-либо природных ресурсов сумел добиться процветания за счет привлечения иностранных инвестиций, грамотного управления и развития технологий. Он вернулся в Китай убежденным в том, что им тоже нужно открыть свою экономику для мира. Это был ключевой поворотный момент в истории Китая, и, резко сменив курс, страна больше не оглядывалась назад.
Я был свидетелем впечатляющей трансформации Китая. Интенсивное строительство превратило его обветшалые, малозастроенные города с устаревшей инфраструктурой в современные мегаполисы со скоростными поездами, автострадами и аэропортами. Посетите Далянь, Шанхай, Пекин, Гуанчжоу или Шэньчжэнь — они ни в чем не уступают Гонконгу и любому другому городу в мире. Китайцы — превосходные строители и дизайнеры. Я не знаю, почему они так долго подавляли эти свои таланты в ущерб самим себе.
Дэну принадлежит ключевая роль в том, что страна встала на другой путь развития. Поначалу представители «старой гвардии» воспротивились его решению открыть Китай миру. Но Дэн был человеком с сильным характером. Он отмел противников в сторону и начал решительно действовать. Без него этот поворот не произошел бы так быстро, потому что его высочайший, непререкаемый авторитет — в свое время он участвовал в легендарном «Великом походе» под руководством Мао Цзэдуна — помог переубедить сомневающихся. Человек маленького роста, Дэн был гигантом как политический лидер. Из всех иностранных глав государств, которых мне довелось знать, он, несомненно, произвел на меня самое глубокое впечатление.
Своим преемником на посту руководителя страны и партии Дэн Сяопин выбрал Цзян Цзэминя. Во время событий на площади Тяньаньмэнь в 1989 г. тот был секретарем шанхайского городского комитета партии и сумел успешно подавить аналогичные беспорядки в Шанхае. Это был человек «твердой руки», который видел свою миссию в том, чтобы продолжать программу модернизации, начатую его предшественником. Я помню его как очень дружелюбного и общительного человека. Во время нашей первой встречи он громоподобным голосом пропел припев из известной итальянской песни "O Sole Mio", потом схватил меня за руку и спросил: «Что, по-вашему, о нас думают американцы?» Разумеется, это было еще до того, как китайцы наладили тесные отношения с Америкой. Теперь им не нужно спрашивать об этом у меня.
Что касается Ху Цзиньтао, то его я считаю консолидатором. За время своего правления он провел всего одну или две фундаментальные реформы. Но, учитывая те серьезные проблемы, с которыми столкнулась его страна, такие как интенсивная миграция сельского населения в города и растущий разрыв в доходах, перед ним стояли другие задачи, а именно консолидация и стабильность. Мне он показался спокойным и вдумчивым человеком. Он не такой яркий человек, как Цзян Цзэминь, но у него блестящая память, и он тщательно изучает любой вопрос, с которым сталкивается. Вскоре после его прихода к власти правительство совершило ряд ошибочных шагов, попытавшись скрыть от международного сообщества информацию о вспышке атипичной пневмонии в южных провинциях Китая, но, осознав, что это создает серьезную угрозу для экономики страны, Ху Цзиньтао устранил все препоны и принял активные меры для решения этой проблемы, включая беспрецедентные отставки министра здравоохранения и мэра Пекина. Это показало всем решительность и твердость нового лидера страны и премьер-министра Вэнь Цзябао. В конце концов, в свое время Ху был переведен в центр после того, как жестоко подавил массовые беспорядки в Тибете. За мягкой, добродушной внешностью в нем скрывается железный человек.
Трудно предсказать, какую политику будет проводить в жизнь Си Цзиньпин и какое наследие он постарается оставить после десятилетий правления страной. Китайские лидеры не склонны трубить о своих планах на будущее до прихода к власти. Они предпочитают держать голову ниже бруствера. Поскольку Китай переживает критический период с точки зрения внутренних проблем, я думаю, что Си Цзиньпин сосредоточит свои усилия на их решении. Многое будет зависеть и от того, какие события будут происходить во внешнем мире. Самые лучшие планы могут пойти наперекосяк под давлением непредвиденных обстоятельств. Но я считаю, что он будет реагировать на все обдуманно, без паники. Он имеет вес и, я думаю, будет уверенно вести партию за собой. Его опыт работы в армии обеспечит ему необходимое влияние в военных кругах.
За его внешней политикой будут следить с пристальным вниманием. Подъем Китая вызывает серьезные опасения у многих стран, как в Азии, так и на Западе. Сильный Китай приносит мировому сообществу множество преимуществ, например растущие инвестиции китайских компаний, начинающих выходить за пределы своей страны. Но соседи Китая также начинают ощущать его все более уверенную и жесткую позицию во внешней политике. Очевидно и то, что этот пробуждающийся гигант бросает вызов и Соединенным Штатам — их доминированию если не в глобальном масштабе, то определенно в Азиатско-Тихоокеанском регионе.
Ключевой вопрос в том, можно или нет верить повторяющимся заверениям китайского руководства в том, что Китай стремится только к мирному росту, а не к гегемонии. На это есть две точки зрения. Первая — что китайцы будут мирно наращивать свою мощь и влияние без какой-либо внешней агрессии. Вторая — что они накачают мускулы и примутся запугивать всех вокруг. Я думаю, что они выберут первый вариант, хотя при этом, возможно, будут наращивать силу. Дэн Сяопин считал мудрым решением «держаться в тени» (по-китайски — «тао куан ян хуэй»). Он был уверен, что до поры до времени Китай должен скрывать свои амбиции и прятать когти. Китайцы знают, что им нужно еще 30–40 лет, чтобы догнать остальной мир. Если они не станут бросать вызов ведущим мировым державам и будут водить дружбу со всеми, это даст им время и возможность решить свои внутренние проблемы и продолжить курс на стабильный экономический рост.
Они также хорошо осознают необходимость избегать пути, по которому в свое время пошли Япония и Германия. Резкий подъем Германии и Японии привел к резкому обострению в Европе и Азии конкуренции за власть, влияние и ресурсы, что в конечном счете привело к двум самым кровопролитным войнам ХХ века и положило конец росту и процветанию этих стран. Если Китай будет вовлечен в какую-либо войну, это может привести к внутренней нестабильности, началу народных волнений и негативным последствиям в экономике, возможно, на очень долгий период времени. Таким образом, я думаю, что китайцы будут руководствоваться рациональным расчетом: «Мы так долго ждали этой возможности догнать развитые страны. Зачем теперь спешить и ставить под угрозу наш постепенный, но уверенный подъем?»
Разумеется, это не означает, что Китай будет капитулировать всякий раз при возникновении разногласий с другой страной. По мере изменения глобального баланса сил он будет все увереннее высказывать и отстаивать свою позицию. Как заявил бывший министр иностранных дел КНР Ян Цзечи, там, где затрагиваются коренные интересы Китая, китайцы будут неуклонно отстаивать свои принципы. Ближайшие соседи Китая в Азии уже убедились в этом. В 2008 г. Вьетнам предоставил американской нефтегазовой компании ExxonMobil право на бурение нефтяных скважин в спорных водах Южно-Китайского моря. Задействовав свой военный флот, китайцы потребовали от американской компании убраться из акватории. А китайское правительство предупредило ExxonMobil, что, если она будет продолжать попытки, бизнес компании в Китае будет поставлен под угрозу. И поскольку поблизости не было американского военного флота, который мог бы прийти ей на подмогу и позволить отстоять свои права, ExxonMobil пришлось свернуть проект.
Четыре года назад, в 2010 г., Япония арестовала капитана китайского рыболовецкого траулера, который столкнулся с двумя японскими патрульными судами в спорных водах около островов Сенкаку (по-китайски — островов Дяоюйдао). Первоначально японцы хотели судить капитана по японским законам, но в конце концов уступили интенсивному давлению со стороны Китая и выпустили его на свободу. Этот инцидент наглядно показывает, как изменился баланс сил. Сегодня Японии приходится иметь дело не со слабой и отсталой страной, в которую она может вторгнуться и почти полностью оккупировать, как это было чуть более полувека назад, а с поднявшимся на ноги гигантом размером в 10 раз больше нее. Такая уступчивость со стороны японцев означала признание новых реалий. Они понимали, что отныне имеют дело не с разрозненной кучкой феодальных правителей, а с организованной страной, имеющей сильную центральную власть, которая способна на решительные действия.
Постепенно мир будет все больше убеждаться в том, что китайцы далеко не пассивны. Они очень активны в защите своих интересов и будут продолжать отстаивать их. Китайцы знают, что они — самый сильный игрок в регионе, и по мере наращивания сил будут требовать все более уважительного отношения со стороны соседей. Поэтому в интересах других азиатских стран, в том числе и государств АСЕАН (Ассоциации государств Юго-Восточной Азии), чтобы американцы сохраняли значительное присутствие в Азиатско-Тихоокеанском регионе, создавая противовес Китаю. В отсутствие такой уравновешивающей силы, как США, у небольших азиатских стран не останется никакого пространства для маневра. Когда у вас есть не одно, а два больших дерева, вы можете выбирать, под тенью какого из них укрыться. Присутствие в Азиатско-Тихоокеанском регионе важно и для самих Соединенных Штатов, ведь, если американцы потеряют свое доминирование в этой части земного шара, они могут потерять его и во всем мире.
Соперничество между Китаем и Соединенными Штатами за доминирование в регионе уже идет полным ходом. Оно будет продолжаться и во второй половине XXI века. К тому времени двусторонние отношения между США и Китаем займут первое по значимости место в мире, как во времена холодной войны отношения между США и СССР. Благодаря тому, что в течение нескольких лет после событий 11 сентября внимание США было приковано к войнам в Ираке и Афганистане, Китай мог спокойно продвигать свои интересы в регионе, углублять связи и даже подписать соглашение о свободной торговле со странами АСЕАН. Когда 10 лет назад китайский премьер-министр Чжу Жунцзи предложил АСЕАН создать зону свободной торговли с Китаем, правительства стран АСЕАН были немало удивлены этим предложением, поскольку считали, что Китай не решится открыть свою экономику до такой степени, чтобы заключать двусторонние и региональные соглашения о свободной торговле. Однако установление тесных экономических связей с АСЕАН было продуманным стратегическим ходом со стороны китайцев, которые хотели, чтобы члены АСЕАН рассматривали рост Китая как возможность, а не угрозу. Я сказал американскому атташе по торговле, что, если в течение ближайших 10–20 лет США не заключают с АСЕАН соглашение о свободной торговле, экономика стран АСЕАН продолжит активно интегрироваться с китайским рынком, так что американский рынок отойдет для нас на второй план.
В военном отношении американцы все еще находятся далеко впереди. Военный бюджет Китая, хотя и удваивается ежегодно, по-прежнему составляет не более одной шестой от военного бюджета США — и это, безусловно, отражается в превосходящих военных технологиях и военном потенциале американцев. В конце концов китайцы захотят сравняться с США по военной мощи. Но на это уйдет много десятилетий.
Китайцы делают все возможное, чтобы наверстать упущенное. Они пытаются догнать США в области самых передовых технологий, таких как отправка человека в космос или создание собственной системы глобального позиционирования. Они знают, что, если будут зависеть от американской системы GPS, преимущество всегда будет на стороне американцев. Продемонстрировав, что они могут выводить в космос собственные спутники и перехватывать собственные баллистические ракеты, китайцы тем самым сообщили США: «Теперь вы нас не запугаете. Мы научились перехватывать ракеты». Только представьте себе уровень технологий: вы должны обнаружить иголку где-то в бескрайнем небе над Тихим океаном и поразить ее при помощи другой иголки. Это вам не стрелять из пушки прямой наводкой. Это весьма впечатляющая демонстрация их возможностей.
Я думаю, что со временем китайцы постараются избавить свое восточное побережье от американского шпионажа. Сегодня американцы могут приближаться к китайскому побережью на расстояние всего 12 миль и оттуда вести разведывательную деятельность. Представьте себе обратную ситуацию: что, если бы китайские авианосцы подошли так же близко к американскому побережью? Американцы никогда бы не стали с этим мириться — да и в принципе не допустили бы этого. Так что вы можете себе представить, что чувствуют китайцы. Но, чтобы суметь отодвинуть американцев подальше от своих берегов, китайцам нужно совершенствовать свои технологии, лежащие в основе ракет большой дальности. Когда у вас есть такие ракеты, вы тем самым негласно предупреждаете весь мир о том, что, если кто-то решится слишком близко подойти к вашим границам, вы можете сбить этот самолет или утопить этот авианосец. На сегодняшний день китайцы не могут этого сделать. Но, когда научатся, чужим самолетам и авианосцам будет лучше держаться подальше от их границ. Американцы не станут полагаться на удачу. А китайцы скажут: «Это наша экономическая зона. Держитесь от нее подальше. Мы не приближаемся к вашему побережью, так что дает вам право приближаться к нашему?» Послушают ли их американцы? В конце концов, кто сильнее, тот и прав.
Таким образом, через 20–30 лет соотношение сил изменится. Сначала китайцы отодвинут американцев за пределы 12-мильной зоны, а затем и за пределы 200-мильной исключительной экономической зоны. А сумев сделать это, они станут самой влиятельной силой в регионе.
Некоторые ученые, опираясь на исторические прецеденты, утверждают, что подъем новой сильной державы ставит под угрозу доминирование существующей сверхдержавы, что делает военный конфликт между ними весьма вероятным, если не неизбежным. В случае Китая и США я не соглашусь с ними. Не в интересах ни одной из этих держав сталкиваться друг с другом на поле боя. Обе страны имеют ядерные арсеналы и осознают все потенциально катастрофические последствия. Кроме того, в отличие от американо-советских отношений, между США и Китаем, с энтузиазмом воспринявшим свободный рынок, нет того непримиримого идеологического конфликта. Китайцам нужны дружественные отношения с Соединенными Штатами, чтобы получить доступ к их рынкам, инвестициям, технологиям и университетам. А у США просто нет необходимости делать из Китая долгосрочного врага.
Самый серьезный конфликт между ними может возникнуть по поводу Тайваня. Но я не думаю, что США будут воевать с китайцами ради того, чтобы Тайвань сохранил свою независимость. Оно того не стоит. Да, в первом раунде американцы могут победить. Но готовы ли они сражаться снова и снова? Готовы ли они заплатить за Тайвань такую же цену, которую готов заплатить за него Китай? Помните, что ни один китайский лидер не сможет удержаться у власти, если при нем будет потерян Тайвань. Так что для китайцев это очень серьезный вопрос. Даже если первый раунд будет проигран, они начнут второй, затем третий, четвертый — и так до тех пор, пока не победят. Для Америки цена будет слишком высока. Со временем тайваньцы поймут это, если уже не поняли. Ма Инцзю почти признал этот факт своим лозунгом «Бу тон, бу ду, бу ву» — никакого воссоединения, никакой независимости, никакого применения силы. Ключевые слова здесь: никакой независимости, поскольку нет никаких сомнений в том, что в тот момент, когда Тайвань объявит независимость, Китай прибегнет к силе, чтобы вернуть остров.
Воссоединение между Тайванем и материком — вопрос времени. Ни одна страна в мире не сможет предотвратить это. На самом деле судьба Тайваня, по сути, была решена еще на Каирской конференции в 1943 г., когда Франклин Рузвельт и Уинстон Черчилль согласились с требованием генералиссимуса Чан Кайши вернуть Тайвань Китаю. Президент Ли Дэнхуэй начал процесс «тайванизации», акцентирующий обособленность острова от Китая. Однако это не изменит участи острова, который обречен рано или поздно воссоединиться с материком, а лишь сделает такой исход гораздо более болезненным для тайваньцев. Экономика решит эту проблему. Постепенная и неумолимая экономическая интеграция объединит два общества, и Китаю не потребуется применять силу. Уже сейчас, при президенте Ма Инцзю, экономические отношения между ними активно развиваются и будут развиваться в течение следующих четырех лет, пока он находится у власти. Если по окончании этого восьмилетнего срока на смену Гоминьдан придет Демократическая прогрессивная партия и сменит политический курс, тайваньские промышленники и фермеры понесут большие убытки, поэтому на следующих выборах прогрессивисты, несомненно, проиграют. Другими словами, растущая взаимозависимость сделает независимость Тайваня невозможной.
В: Вы не удивлены тем, насколько быстро изменился Китай? Могли ли вы предвидеть такие изменения в 1976 г., когда впервые посетили эту страну?
О: Конечно, не мог. Я не знал, как долго Мао будет оставаться у власти. Дэн Сяопин посетил Сингапур в 1978 г. Он был поражен нашей страной, вернулся домой и резко сменил политику: открыл Китай миру, привлек инвестиции. Китайцы начали путешествовать. Да, у них жесткая цензура в Интернете, но теперь у людей есть айфоны. Когда в провинции Сычуань произошло землетрясение, пользователь айфона немедленно сообщил об этом в Сети. Если бы эта новость не просочилась в Интернет, центральное правительство само решило бы, когда сообщить об этом миру. Таким образом, новые технологии в определенной степени изменили жизнь людей и заставляют правительство менять привычные способы работы.
В: Вы впервые встретились с Си Цзиньпином в 2007 г. Какое у вас сложилось впечатление об этом человеке?
О: Я считаю его очень компетентным лидером. У него непростое прошлое. Его отец был репрессирован, а его самого отправили на трудовое перевоспитание в деревню. Оттуда он прокладывал себе путь наверх. В конце концов он стал губернатором провинции Фуцзянь. Когда секретарь шанхайского комитета компартии был уличен в коррупции, Си перевели из Фуцзяня в Шанхай. Он отлично показал себя на новом месте, поэтому его перевели в Пекин. Конечно, определенную роль здесь сыграло стечение обстоятельств, но судьба Си также показывает, какой недюжинной силой воли обладает этот человек.
В: Си Цзиньпин стал главой Китая, когда это государство сильно, как никогда раньше за последние 200 лет. Не будет ли он проводить более напористую внешнюю политику?
О: Не думаю, что он впадет в эйфорию и станет бравировать силой. Он мудрый человек и знает, что это не в интересах Китая. Как мне кажется, он будет продолжать политику Дэн Сяопина «тао куан ян хуэй» — «держаться в тени».
В: Чем новые лидеры, включая Си Цзиньпина, отличаются от тех, с которыми вы встречались в 1970-х и 1980-х гг.? Помимо разных личностных качеств, есть ли какие-либо другие различия, которые отражают произошедшие в Китае перемены?
О: Сейчас они сталкиваются с другими проблемами. Тогда была страшная бедность, отсутствовала инфраструктура. Теперь у них есть современные мегаполисы, особенно в прибрежных районах, которые могут сравниться с Гонконгом. Но в этих районах живет менее 50 % населения. Остальные 50–55 % живут в бедной сельской глубинке.
В: Не стало ли их мышление менее жестким? В своих мемуарах вы написали, что в 1970–1980-е гг. китайские официальные лица строго придерживались формальных рамок и их ответы были выдержаны в высокопарном стиле.
О: Да, сегодня они расслабились. То был период, когда режим жестко контролировал все и вся, особенно в центре, и любой человек, говоривший «не по бумажке», рисковал навлечь на себя неприятности. Теперь они разговаривают с вами совершенно свободно.
В: Можно держать пари, что на встречах китайские лидеры обязательно спрашивают ваше мнение по широкому спектру вопросов. Что заботит сегодняшних руководителей Китая? О чем они вас спрашивают и отличается ли это от того, о чем вас спрашивали лидеры предыдущих поколений?
О: В свое время я сказал Си Цзиньпину, что через несколько лет не китайцы будут приезжать в Сингапур, чтобы учиться у нас, а мы будем приезжать в Китай, чтобы учиться у них. Разумеется, он возразил. Он сказал: «Нет-нет, нас очень интересует ваша система». Он имел в виду, что у них нет той структуры, которая досталась нам в наследство от британцев. Мы создали работоспособные институты, которые могут поддерживать любого лидера, даже слабого, не разрушаясь. Хотя, конечно, недолго.
В: Интересует ли их ваше мнение по поводу США и ситуации в регионе?
О: Нет, сегодня мое мнение по поводу США не востребовано, поскольку они сами общаются с американцами напрямую. Для них важны наши взгляды на ситуацию в регионе, который они пока не очень хорошо знают, а также та роль, которую мы можем сыграть в том, чтобы избавить наших соседей от страха перед быстро растущим Китаем.
В: Поскольку Китай в обозримом будущем будет наращивать силу, не обеспокоены ли вы тем, что в конечном итоге вам придется иметь дело с более напористым, несговорчивым и доминирующим Китаем?
О: Нам нужно принять тот факт, что Китай — самый крупный игрок в регионе. Он не станет самым сильным из-за присутствия США, которые будут служить ему противовесом. Но постепенно он сумеет отодвинуть США от своих прибрежных зон. Нам ничего не остается, кроме как смириться с таким развитием ситуации.
В: Не сделает ли это некомфортным существование такой маленькой страны, как Сингапур?
О: Не больше, чем существование других стран. И рано или поздно это произойдет. Возможно, это займет пять лет, 20 или 30. Но Китай станет доминирующей силой на западном побережье Тихого океана.
В: Это значит, что Сингапур ждет трудное будущее?
О: Нет, не обязательно. Куда более трудное будущее ждет Вьетнам. У нас нет конфликта интересов с Китаем. У Вьетнама и Китая есть разногласия из-за участков Южно-Китайского моря, где предположительно имеются богатые месторождения нефти и газа. У нас нет таких споров с китайцами.
В: Президент Обама берет новые обязательства в отношении Азиатско-Тихоокеанского региона. Его новую политику даже назвали «Тихоокеанским разворотом». И мы видели знаковое выступление Хиллари Клинтон на фоне авианосца. Означает ли это долгосрочную заинтересованность США в сохранении доминирующего положения в этой части мира?
О: Нет, нет и нет. Здесь нет такого понятия, как долгосрочная заинтересованность. Это выражение намерения, которое, как мы надеемся, будет долгосрочным по своему характеру. Но это не означает, что такая ситуация будет сохраняться всегда, поскольку соотношение сил меняется. Американцы находятся по ту сторону Тихого океана, в 8000–9000 милях от нас, а оказывать влияние, используя в качестве плацдарма Японию, гораздо труднее, чем в том случае, когда вы делаете это в своем регионе, используя как плацдарм свои территориальные воды и свою исключительную экономическую зону.
В: Таким образом, китайцы могут попытаться попросту «переждать»?
О: Да, конечно.
В: От чего зависит способность Америки поддерживать свое влияние в регионе?
О: Во-первых, от состояния американской экономики, от того, сколько они будут тратить на оборону и какое место занимает Азиатско-Тихоокеанский регион в их списке приоритетов. Во-вторых, от того, насколько быстро китайцы будут наращивать свои мускулы.
В: Если исходить из вашей оценки этих двух ключевых факторов…
О: По моим оценкам, баланс сил изменится через 20–30 лет.
В: Что именно может произойти через 20–30 лет?
О: Нам придется приспосабливаться. Нам придется с этим жить. Китай — наш ближайший сосед, по размеру и силам способный сравниться с США. Но американцы находятся от нас на расстоянии нескольких тысяч миль, им трудно дотянуться через океан. Китайцы находятся от нас на расстоянии всего нескольких сотен миль. США будут оставаться ключевым игроком. Они никуда не исчезнут. Они не собираются отказываться от своего влияния в этой части Тихого океана, и у них будут союзники в лице Японии, Южной Кореи, Вьетнама и Филиппин. Поэтому мы будем наблюдать постепенное, но неизбежное изменение соотношения сил, хотя и не до такой степени, чтобы привести к полному вытеснению Америки из региона.
В: Вы наблюдали за развитием спора вокруг Южно-Китайского моря в течение последних двух-трех лет. Можете ли вы сказать, как Китай будет вести себя дальше в этой ситуации?
О: Здесь затронуты коренные интересы китайцев: они считают очерченные пунктирной линией акватории своей территорией, заявляют о своем неоспоримом праве на отмели и острова, а также предполагают, что эти морские недра скрывают в себе богатые залежи нефти и газа. Поэтому я думаю, что они займут крайне жесткую позицию по этому вопросу. В конце концов спор может быть урегулирован в соответствии с Конвенцией ООН по морскому праву, потому что это единственный способ решить проблему без того, чтобы одна из сторон чувствовала себя проигравшей. Каждый остров, каждая отмель будут подвергнуты скрупулезным измерениям, чтобы определить, чьи претензии наиболее обоснованны. Но китайцы сказали, что этот спор будет урегулироваться на двусторонней основе, а не коллективно в рамках всей АСЕАН.
В: Но АСЕАН предпочитает решать этот вопрос коллективно…
О: Да, АСЕАН предпочитает урегулировать ситуацию коллективно, в рамках Декларации о поведении сторон в Южно-Китайском море и посредством по возможности скорейшего принятия Кодекса поведения в Южно-Китайском море.
В: Удастся ли АСЕАН это сделать? И как в конечном итоге будет решен этот вопрос — на двусторонней или коллективной основе?
О: Я думаю, все же на двусторонней основе. Вряд ли Индонезия будет активно вмешиваться в противостояние с китайцами, так же как Малайзия или Сингапур. Зачем им это?
В: А как насчет американцев?
О: Американцы уже вовлечены, но они действуют дипломатическим путем. Будут ли они готовы на военное вмешательство, это другой вопрос. Я сомневаюсь в этом. Для них это слишком далеко, чтобы успешно вести военные действия, и, кроме того, у них нет никакого интереса. Зачем им воевать с Китаем, защищая интересы Вьетнама и Филиппин?
В: Возможно ли, что будущая администрация США — президент с более «ястребиными» убеждениями — решит, что США требуется открытая конфронтация с Китаем и чем раньше, тем лучше?
О: Нет. Даже если в Америке придет к власти такой президент, его военачальники всегда объяснят ему, насколько далеко США могут зайти в отстаивании своих прав и интересов и сколько им будет стоить такая демонстрация силы — сколько им придется потратить на оборону сейчас и в будущем.
В: Еще один потенциальный источник конфликта между США и Китаем — Тайвань. Сейчас там довольно спокойная ситуация: развивается экономическая интеграция, туризм. Такие взаимосвязи ведут к сближению. Тем не менее дата окончательного воссоединения, кажется, отодвигается все дальше и дальше, на неопределенный срок.
О: Для китайцев это не имеет значения. Они могут ждать бесконечно долго. Время на их стороне. В то же время Тайвань становится все более и более зависимым от Китая с точки зрения экономического роста. Чем дольше это продолжается, тем более болезненной будет для Тайваня смена политического курса, если такое вдруг произойдет.
В: Но опросы на Тайване показали, что бо́льшая часть населения выступает за независимость, а не за воссоединение с Китаем.
О: Опять же это не имеет значения. Если бы вы были тайваньцем, вы бы хотели независимости или стать частью Китая? Но разве это решает будущее Тайваня? Южные тайваньцы ни при каких условиях не захотят объединиться с Китаем, и их позиция никогда не изменится. Но много ли значит их мнение? Будущее Тайваня будет определяться не желанием народа. Оно будет определяться соотношением сил между Тайванем и Китаем и готовностью американцев вмешаться в эту ситуацию. Никто не будет выносить решение объединяться или нет на всеобщий референдум, потому что большинство населения выступит против.
В: Смерть Ким Чен Ира изменила каким-то образом геополитическую ситуацию в Азии?
О: Нет, не думаю. Не в интересах Китая позволить Южной Корее поглотить Северную. Если это случится, южнокорейские и американские войска окажутся на берегу реки Ялуцзян, что не отвечает национальным интересам Китая. Китайцы сделают все возможное, чтобы сохранить существующую ситуацию.
В: Китай по-прежнему может оказывать сильное влияние на Северную Корею?
О: Выживание Северной Кореи в значительной степени зависит от Китая. Из-за своего способа управления экономикой северные корейцы периодически голодают, и Китай поставляет им продовольствие и оказывает другую помощь.
В: Как вы считаете, может ли этот статус-кво сохраняться 20–30 лет и дольше? Существует ли риск, что Северная Корея взорвется?
О: Нет, я так не думаю. Почему она должна взрываться? Когда у них начинается сильный голод, китайцы обеспечивают их продовольствием, да и остальной мир приходит на помощь.
В: В интересах ли Китая побудить Северную Корею открыть свою экономику, как в свое время Дэн Сяопин сделал это в Китае?
О: Они устраивали Ким Чен Иру экскурсии по Шанхаю и другим местам, чтобы показать ему, как можно модернизировать экономику, не теряя контроля, но из этого ничего не вышло. Некоторые внешние наблюдатели предполагают, что при новом руководстве режим может встать на путь экономических реформ, но пока слишком рано говорить о том, хватит ли молодому Киму смелости сделать это.
В: Вы сказали, что в конечном счете американцам придется делить доминирование в Азиатско-Тихоокеанском регионе с Китаем. Когда это произойдет, каковы будут последствия для таких стран, как Сингапур?
О: Когда это произойдет, мнение китайцев станет для нас столь же, если не более важным, чем мнение американцев. Японцы и корейцы активно налаживают экономические связи с Китаем, при этом в качестве гарантии безопасности сохраняя свои военные связи с Америкой. Как долго это может продолжаться? По мере того как вы все более тесно интегрируетесь с Китаем в деловой и финансовой сфере, как могут ваши военные связи с Америкой помешать китайцам, которые теперь контролируют ваши предприятия, выкручивать вам руки экономическим путем?
В: Иметь дело с китайцами и иметь дело с американцами — не одно и то же. Нам приходилось сотрудничать с американцами, потому что они были доминирующей силой в регионе.
О: Американцы показали себя более или менее безобидными. Они не пытаются на вас давить. Да, они хотят, чтобы повсюду была демократия, но не будут наступать вам на горло, чтобы навязать ее силой. Китайцев не интересует, что у вас в стране — демократия или диктатура. Они просто хотят, чтобы вы делали то, что они хотят. Это совершенно другой подход. Они не считают свою форму правления единственно правильной и не пытаются насадить ее повсюду. Они видят свою роль иначе, чем американцы.
В: Может ли так случиться, что однажды Сингапур разместит у себя логистический узел или другого рода базу для китайского военного флота?
О: Не могу сказать. На протяжении моей жизни этого не произойдет. Я думаю, что на первом этапе мы можем разместить логистические центры для обоих флотов, а не решать, кому отдать предпочтение.
В: Как долго, по вашему мнению, Сингапур сможет находиться в такой ситуации — не выбирая между китайцами и американцами?
О: Опять же я не знаю. Это зависит от состояния американской экономики и от их возможностей по поддержанию своего военного присутствия.
В: Сотрудничая с американцами, вы установили тесные личные связи с некоторыми из них — с Генри Киссинджером и другими. Что касается сотрудничества с китайцами, смогут ли сингапурские министры установить такие же тесные личные отношения с китайскими лидерами?
О: На данный момент у нас с китайским руководством хорошие личные отношения, потому что они нуждаются в нашем опыте и наших идеях, но, как только они перестанут в нас нуждаться, отношения, безусловно, изменятся. Однако я думаю, что у них сохранится чувство признательности за оказанную нами помощь, например как в случае Индустриального парка в Сучжоу. Мы заложили основу для доброжелательных отношений.
В: В 1976 г. во время посещения Пекина вы встретились с премьер-министром Хуа Гофэном. Он хотел подарить вам книгу о китайско-индийской пограничной войне, в которой был изложен весьма предвзятый — китайский — взгляд на этот конфликт. Вы отказались принять книгу, рискуя оскорбить принимающую сторону, и объяснили свой отказ двумя причинами: тем, что в Сингапуре живет много индийцев, а также тем, что существует другая точка зрения на эти события. Безусловно, случись это еще раз, вы поступили бы точно так же. Но теперь Китай стал гораздо более сильным. Посоветовали бы вы сегодняшнему сингапурскому премьер-министру отказаться от такого подарка?
О: Я не знаю, сможет ли он отказаться — все зависит от его характера. Но, даже если он примет эту книгу и прочитает ее, не думаю, что это заставит его изменить свое мнение. Это односторонний взгляд на события, а в настоящее время мы имеем возможность взглянуть на эту историю с разных сторон.
В: Но учитывая резко возросшую мощь Китая, не будет ли более предусмотрительным со стороны молодого премьер-министра не оскорблять китайцев отказом от подарка?
О: Значит, пусть примет эту книгу. Она же не заставит его изменить свои взгляды. Что касается меня, то я так много читал об этом конфликте, что сказал Хуа Гофэну: «Эта книга не заставит меня изменить мое мнение». Но сегодня мы имеем другой Китай и других министров, которые сами должны решать, как они будут выстраивать личные взаимоотношения с китайцами. Они вполне могут решить, что им не стоит портить отношения с тем или иным человеком, обижая его отказом.
Новый Китай Люди, общество, экономика
Осенью 1989 г., вскоре после событий на площади Тяньаньмэнь, Цянь Нин, сын бывшего вице-премьера Цянь Цичэня, прибыл на обучение в Мичиганский университет. Ему было немногим больше 30 лет, и до приезда в Соединенные Штаты он работал в газете «Жэньминь жибао». Несколько лет спустя он написал книгу «Обучение в Америке», которую разрешили опубликовать в Китае. Несмотря на безупречное коммунистическое происхождение, в ней он высказывал довольно крамольные мысли.
В Энн-Арбор, штат Мичиган, он понял, что жизнь состоит не только из коммунистических собраний с их политической пропагандой и самокритикой, но и из веселых вечеринок, развлечений и крепкой дружбы. Он написал, что жены, сопровождавшие своих мужей в США, по возвращении в Китай никогда больше не становились прежними китайскими женщинами, скованными путами многовековых традиций, поскольку они узнали, что можно жить совершенно другой жизнью. Не говоря об этом открыто, он давал понять, что жизнь в Америке кардинально изменила его точку зрения на то, каким должно быть китайское общество. Это должен быть «новый Китай», связанный с внешним миром множеством каналов взаимодействия.
Медленно, но верно политика открытых дверей меняет облик китайского общества. Во время моего первого визита в 1976 г. Китай был очень закрытым и консервативным обществом. Рядовые китайцы на улицах в своей простой синей или черной рабочей одежде выглядели одинаково. В честь моего прибытия на летном поле собрали толпу школьников, которые приветствовали меня песней «Хуань инь, хуань инь! Ре ли хуань инь!» («Добро пожаловать, добро пожаловать! Мы вам сердечно рады!»). Я подумал про себя: «Лучше бы дети потратили этот день на занятия в школе, чем на то, чтобы приехать в аэропорт и участвовать в церемонии». В какой-то мере они жили устаревшими понятиями. Они устраивали гостю торжественный прием и старались впечатлить его своим радушием и гостеприимством, но в то же время пытались поразить его своей численностью, масштабами и единообразием. Я думаю, что это осталось в прошлом. Теперь китайцы знают, что этим гостей не впечатлить. В прошлом осталась и сине-черная униформа. Теперь на улицах городов вы увидите все цвета радуги. Западные бренды класса люкс уверенно осваивают китайский рынок. В 2009 г. Китай обогнал Соединенные Штаты как второй по величине рынок товаров класса люкс в мире, уступив только Японии. Дорогие часы и изделия из кожи пользуются особым спросом из-за культуры дарения подарков. Mercedes-Benz и BMW за последние два года более чем удвоили свои продажи на китайском рынке, несмотря на то что во многих развитых странах в продажах наблюдается застой. Китайский средний класс хочет красивой одежды, качественной косметики, комфортабельной жизни. Китайцы поняли, что аскетичный образ жизни не позволяет построить счастливое общество.
Как и Цянь Нин, современные молодые китайцы живут в глобальном мире. Они путешествуют по Америке и Европе, а американцы и европейцы охотно приезжают в Китай. Даже если у молодых китайцев нет возможности учиться в Мичиганском университете, доступ к Интернету, зарубежным фильмам и книгам дает им возможность узнать мир, о чем предыдущие поколения всего несколько десятилетий назад могли только мечтать. Их горизонты расширились. Меняется и их взгляд на свое собственное положение — и положение Китая — в мире. Это новое поколение, которое родилось и выросло, когда Китай стал более открытым, в один прекрасный день возьмет в свои руки бразды правления страной. И оно будет править, не обремененное воспоминаниями о тяжелом прошлом. Китай, который они знают не по учебникам истории, а видят своими глазами, — это страна, находящаяся на пике могущества со времен Опиумных войн и продолжающая становиться сильнее день ото дня.
Каким будет Китай завтра? Не увидим ли мы через 30 лет гораздо более напористого и националистически настроенного гиганта? Вполне может быть. Я рассматриваю растущий национализм как первый этап становления нового Китая, связанный с тем, что китайцы начинают ощущать свою силу. Но со временем они увидят, что есть пределы тому, что они могут сделать, поэтому наступит время для размышлений и переосмысления. Они умерят свои попытки играть мускулами, потому что поймут, что это не заставляет американцев покинуть регион. И осознают, что чем больше они пытаются навязать свою волю соседям, тем больше те стараются спрятаться под крыло Америки, размещая у себя американские военные базы и приглашая их авианосцы.
Несколько лет назад китайский лидер, которому было далеко за 70, спросил у меня: «Вы верите в наш мирный подъем?» Я ответил: «Да, но с одной оговоркой. Ваше поколение прошло через войну с Японией, гражданскую войну, «Большой скачок», Культурную революцию, «Банду четырех», а также через политику открытых дверей. Вы хорошо понимаете, что здесь скрывается множество подводных камней, и для того чтобы Китай мог спокойно развиваться и дальше, ему нужна стабильность внутри страны и мир вокруг. Но вы прививаете своему молодому поколению безмерную гордость и патриотизм. В результате их антияпонские демонстрации стали выливаться в насилие. А когда мой сын как премьер-министр Сингапура в 2004 г. посетил Тайбэй, он и наша страна подверглись жестким нападкам в китайских интернет-чатах, где нас называли неблагодарными предателям. Вашей молодежи недостает вашей мудрости». Китайский лидер заверил меня, что они сделают все возможное для того, чтобы молодое поколение осознало это.
Я надеюсь, что так и будет. Если молодое поколение не обретет политической зрелости и, получив власть в свои руки, начнет совершать необдуманные шаги, это дестабилизирует весь регион. А мирный подъем Китая представляет собой колоссальную задачу, которая и без того потребует от них всей энергии и таланта.
Я не сомневаюсь, что со временем Китай будет подниматься все выше и выше по цепочке создания стоимости и начнет конкурировать с развитыми странами в области самых передовых технологий и производства. В настоящее время китайцы уже пытаются догнать США в таких сферах, как освоение космоса и военные технологии. В настоящее время они сосредоточены на том, чтобы обеспечить себе базовую стратегическую безопасность на международном уровне. После этого можно будет заняться потребительскими продуктами, но на данный момент они стоят в самом низу списка приоритетов. Можно стать богатой страной, но если вы зависите от американской системы GPS и американских ракетных технологий, то обречены на проигрыш. Освоение космоса, создание собственной системы глобального позиционирования и т. п. — все это не является источником экономического роста, но дает китайцам уверенность в том, что их экономическому росту не будет положен конец военным давлением извне.
Подъем страны никогда не является «неуклонным» по своей природе. Экономический рост Китая может продолжаться в течение следующих нескольких десятилетий, но лишь при том условии, что ничто не заставит его сойти с рельсов. Нельзя забывать, что в стране есть ряд серьезных внутренних проблем, решение которых потребует от правительства значительного внимания, времени и ресурсов. Если какая-либо из этих проблем выйдет из-под контроля, это может быть чревато глубоким экономическим спадом или сильнейшими социальными волнениями. И даже при условии сохранения стабильности существуют серьезные ограничения для дальнейшего роста. Например, почему iPhone не был изобретен в Китае? В настоящее время законы о защите интеллектуальной собственности и существующая система управления предприятиями не обеспечивают достаточно стимулов для того, чтобы в полной мере высвободить творческий потенциал, которым, как мы знаем из истории, обладает китайский народ. Но я настроен оптимистично и считаю, что нынешнему китайскому руководству хватит воли и профессионализма, чтобы грамотно решить эти внутренние проблемы. Спустя три с половиной десятилетия претворения в жизнь политики реформ и открытости («гайгэ кайфан») Китай показал свою способность учиться на ошибках и исправлять их, прежде чем они перерастут в большие проблемы.
Было время, когда многие инфраструктурные проекты дублировались в соседних городах. В Шэньчжэне, Чжухае, Гонконге и Макао было построено четыре аэропорта, расположенных всего в нескольких десятках километров друг от друга. Но потом китайцы взяли ситуацию под контроль. Или же был период, когда мэров оценивали по темпам роста их городов независимо от того, насколько устойчивым был этот рост. В результате, вместо того чтобы сосредоточиться на проектах, создающих долгосрочную стоимость, мэры всеми правдами и неправдами старались повысить цифры ВВП, игнорируя экологические аспекты, долгосрочное планирование и т. д. Но и эту ошибку китайцы исправили.
При таком стремительном движении вперед одним из источников серьезной напряженности становится разрыв в уровне благосостояния между прибрежными и внутренними провинциями и в определенной степени внутри самих городов. Прибрежные города растут по крайней мере на треть быстрее, чем города в глубине материка, и изначально имеют куда лучшие условия. Они привлекают больше инвестиций, создают лучшие рабочие места и обеспечивают более высокий уровень жизни для своих жителей. И этот разрыв увеличивается.
Разумеется, в такой огромной стране, как Китай, некоторая неравномерность неизбежна. Я не думаю, что его западные провинции однажды могут стать такими же процветающими и развитыми, как прибрежные. Возьмите Соединенные Штаты. Их восточное и западное побережья гораздо более густонаселенны и богаты, чем внутренние районы, за исключением разве что Чикаго. Но Чикаго расположен на берегу крупной судоходной реки Святого Лаврентия, которая соединяет Атлантический океан и Великие озера. Очень трудно состязаться с географическими преимуществами, которые дает расположение рядом с морем. Более того, в Китае некоторые западные провинции не только находятся вдали от моря, но и включают полупустынные территории с неблагоприятным климатом. Молодые люди, которые хотят преуспеть в жизни, стремятся поступить в университеты на побережье или в Пекине. Так возникает порочный круг, потому что лучшие профессора и преподаватели также не хотят работать во внутренних провинциях. Президент КНР Ху Цзиньтао подчеркнул необходимость построения «гармоничного общества» и сделал одной из своих целей сбалансированное развитие побережья и внутренних территорий. Китайцы стараются создать инфраструктуру и стимулировать развитие западных регионов, предлагая особые инвестиционные условия для бизнеса. Но работа в этом направлении только началась. Стандарты жизни во внутренних провинциях удастся повысить в лучшем случае до 60–70 % по сравнению с прибрежными регионами. Задача заключается в том, чтобы не позволить недовольству разрывом в благосостоянии вылиться в неуправляемый протест. Спутниковое телевидение усугубляет эту проблему. Люди в Чэнду или Юньнане могут видеть, как живут их соотечественники в Пекине. Они видят эти олимпийские стадионы — грандиозные строения, спроектированные всемирно известными архитекторами, — и говорят: «Какая мне от этого польза? Когда очередь дойдет до меня?»
Неравномерность развития привела и к другим проблемам. Люди, живущие в бедных районах, стремятся перебраться в более богатые края. Миграция из сельской местности в города носит интенсивный характер и оценивается на уровне 1 % населения в день. У китайцев существует система регистрации по месту жительства, которую они называют «хукоу». Она похожа на японскую систему «косэки» и не позволяет гражданам менять место жительства без специального разрешения. Если же вы переезжаете самовольно, то на новом месте не будете иметь доступ к медицинскому обслуживанию, жилью, школьному образованию и т. д. Но это не останавливает миграцию. Крестьяне все равно переезжают в города, соглашаясь на самую тяжелую и грязную работу без доступа к каким-либо социальным благам для себя или своих детей. Это неприемлемая ситуация. И в правительстве это знают. Но, если власти разрешат свободную миграцию, их города будут затоплены мигрантами. Поэтому они пытаются найти другие решения. Они стараются возложить на местную городскую власть ответственность за мигрантов, потому что города в любом случае не могут расти без рабочей силы. Насколько я знаю, они также планируют построить шесть городских кластеров в центральной части Китая, каждый из которых будет рассчитан на население в 40 млн человек и больше. Они надеются привлечь людей из сельской местности в эти города вместо побережья. Но это начинание потребует контроля, поскольку новые города не смогут предложить мигрантам таких же возможностей, какие существуют на побережье.
«Низко висящие фрукты» в китайской экономике подходят к концу. Чтобы обеспечить устойчивый рост на протяжении следующих нескольких десятилетий, китайцам необходимо внести корректировки в общую экономическую стратегию. Быстрый рост еще какое-то время может продолжаться благодаря дешевой рабочей силе. Резервов рабочей силы в западных провинциях Китая хватит на то, чтобы обеспечить темпы роста на уровне 7–9 % в течение следующих 15–20 лет. Но после этого рост будет зависеть от продуктивности — от того, смогут ли люди производить больше за то же количество рабочего времени. Другими словами, от того, насколько хорошо они будут обучены — в университетах, технических и других институтах — и снабжены современными орудиями труда.
Еще один насущный вопрос, который нужно решить Китаю, — что делать со своими малоэффективными государственными предприятиями. Здесь они сталкиваются с фундаментальной проблемой личной мотивации. Власти пытаются заставить госслужащих действовать как частные предприниматели. Но из этого ничего не выйдет, потому что, если вы не владеете 20 % акций и не живете в постоянном страхе, что фондовый рынок может обрушить их в цене, вы не будете активно шевелиться. Неважно, хорошо или плохо идут дела в бизнесе, — вы получаете свою зарплату. Но, когда затронуто ваше личное благосостояние, ваш кусок хлеба, вы будете радеть о своем бизнесе 24 часа в сутки.
Готовы ли китайцы пойти на приватизацию? Пока они стараются внедрить эту концепцию косвенным образом — посредством того, что пытаются заставить чиновников управлять госкомпаниями с позиций бизнеса. Но разве можно превратить чиновника в собственника? Тем не менее я не думаю, что они намерены решительно действовать в этом направлении — разве что в том случае, если Китай столкнется с резким замедлением экономики, что вполне может произойти.
И, наконец, Китаю необходимо перейти от экспортно-ориентированной экономики к экономике, ориентированной на внутреннее потребление, как в США. Но для того чтобы это произошло, нужно изменить менталитет представителей среднего и низшего среднего класса, которые так долго были бедными, что теперь любые лишние деньги автоматически кладут в наволочку или в банк. Они тратят только тогда, когда абсолютно уверены в своем будущем. Американцы тратят — или занимают и тратят — в любом случае, даже если их будущее весьма неопределенно. В глубине души американцы уверены, что все будет хорошо. Тем самым они обеспечивают рост своей экономики — за счет внутреннего потребления. В конце концов Китай тоже должен пойти этим путем. Но как им произвести такой переход?
Бедные люди по-прежнему ведут себя как бедные, даже когда становятся богатыми. Они стремятся накопить как можно больше денег, потому что, когда вы очень долго жили в нужде, в вас живет страх вернуться к этому состоянию. Люди начинают тратить только тогда, когда у них появляется уверенность в том, что экономика и они лично будут продолжать процветать и дальше, поэтому глупо откладывать деньги на черный день, во всем себя ограничивая. Чтобы экономический рост стал устойчивым, китайцы должны достичь этой стадии. Но у них на это не так много времени. Им нужно совершить переход за одно-два десятилетия.
Кроме того, Китаю необходимо добиться более равномерного распределения богатства. Разрыв в доходах является одним из факторов, сдерживающих внутреннее потребление, поскольку в настоящее время высокой покупательной способностью обладают только жители прибрежных провинций, тогда как у большей части сельского населения и населения внутренних провинций она остается крайне низкой. Как китайцы будут перераспределять рост и плоды роста? Как прилив поднимает все лодки, так и от экономического подъема должны выигрывать все, как богатые, так и бедные.
В: Сегодня мы видим совершенно другой Китай по сравнению с тем, каким он был в конце 1970-х гг. Как вы считаете, какие основные факторы способствовали такой невероятной трансформации китайской экономики?
О: В первую очередь это связано с резким изменением политического курса, предпринятым Дэн Сяопином. Раньше Китай был изолирован от внешнего мира. Дэн приехал в Сингапур, увидел, как, не имея обширных территорий и каких-либо природных ресурсов, мы добились процветания благодаря внешней торговле и инвестициям. Он создал особые экономические зоны, которые также стали процветать, тогда он создал еще больше таких экономических зон. Затем Чжу Жунцзи добился вступления Китая в ВТО, благодаря чему вся страна вошла в зону свободных инвестиций, и, пока у нее есть дешевая низко— и высококвалифицированная рабочая сила, она будет оставаться чрезвычайно привлекательной экспортной базой. Кроме того, по мере роста благосостояния увеличивается и внутреннее потребление.
В: Значит ли это, что мы наблюдаем повторение истории азиатских тигров — Южной Кореи, Гонконга, Сингапура, Тайваня?
О: Нет, здесь совершенно другой масштаб. Все четыре тигра могли бы уместиться в одной китайской провинции! Вследствие своего огромного размера через 20, 30, 40 лет китайская экономика будет оказывать заметное влияние на экономику всего мира. Возьмите сегодняшнюю проблемную ситуацию с евро. После посещения Вэнь Цзябао Европы Ангела Меркель немедленно нанесла ответный визит в Пекин, потому что у Китая есть $3,2 трлн валютных резервов. Вот как изменилось соотношение сил в глобальной экономике. Я думаю, что китайцы будут грамотно использовать свои $3,2 трлн. Они могут приобрести еврооблигации по низкой цене, согласившись на выгодную инвестицию, но никак не на благотворительность. В интересах китайцев не допустить обвала евро, что повредило бы их экспорту в Европу, но им нет смысла раздавать деньги бесплатно.
В: На ваш взгляд, какие проблемы выходят в Китае на первый план в связи с его стремительной экономической трансформацией?
О: Я вижу две ключевые проблемные области. Во-первых, отсутствие верховенства институтов управления — у них все решают личные связи, а не должностные лица. Во-вторых, отсутствие верховенства права — у них правит конкретный лидер. В результате каждая смена лидера может означать смену состава нескольких эшелонов власти или управленческих слоев. Это серьезный дестабилизирующий фактор.
В: Смогут ли они решить эти проблемы?
О: Это нелегко. Такова их культура. И потом — насколько в интересах Коммунистической партии создавать такую систему, которая может лишить ее контроля над страной? Я думаю, что у них нет стимула менять систему.
В: Может ли случиться что-либо, что заставит китайцев пойти на перемены, скажем, в ближайшие 15–20 лет?
О: Не знаю — возможно, какой-нибудь кризис. Хотя маловероятно, чтобы они пытались разрешить кризис путем внедрения западной концепции верховенства права и институтов управления. Я думаю, что они будут создавать свою собственную систему.
В: Считаете ли вы, что отсутствие верховенства права может стать препятствием на пути к развитию культуры инноваций, которая гарантирует строгую защиту и соблюдение интеллектуальных прав?
О: Они начнут что-то делать только тогда, когда в Китае будет создаваться достаточно интеллектуальной собственности, нуждающейся в защите. Но пока китайцы не достигли этой стадии. Разумеется, это препятствует инновациям и патентованию. Ситуация может постепенно меняться по мере того, как у них появится достаточно предпринимательского потенциала, чтобы запускать такие инновационные проекты.
В: Но сегодня Китай все больше интегрируется в мировую экономику и все больше иностранных компаний хотят вести с ним бизнес. Не заставит ли это Китай придерживаться хотя бы некоторых аспектов верховенства права, в частности связанных с договорами, интеллектуальной собственностью?
О: Для этих целей они могут взять определенные сектора и ввести в них механизм арбитража. Но это будет отдельный, обособленный сегмент экономики. Я не думаю, что эта система распространится на все общество. Вы думаете, жители деревни Вукан обратились бы в арбитраж? Китайцы решали и будут решать конфликты силой. Такова моя точка зрения. Я не думаю, что верховенство права может вдруг взять и появиться — из ниоткуда. Конечно, они изучают западные системы и стараются перенимать опыт, чтобы улучшить свою систему. Но они будут совершенствовать ее постепенно, внося корректировки по мере возникновения проблем.
В: Но Китай не прочь поучиться у Запада. В конце концов, марксизм пришел именно оттуда…
О: Нет-нет, это совершенно другое дело, и я не думаю, что они вообще верят в марксизм. Был период, когда они следовали за Советским Союзом, и это было проявлением теологической лояльности. Например, когда китайцы говорят о демократии, они подразумевают под этим совершенно не то, что подразумевают американцы, британцы или мы. Я имею в виду фундаментальное правило, истинный тест на демократию: можете ли вы сменить власть путем голосования? Когда китайцы приезжали в Сингапур, их интересовало: как мы остаемся у власти? У нас все решается на выборах — потеряем ли мы свои места в органах власти, сохраним свои позиции или получим больше новых мест. Другими словами, наш народ может сменить власть, проголосовав на выборах. Как хорошо выразил суть проблемы Гарольд Ласки, революции бывают двух видов — по согласию и путем насилия. Я не думаю, что китайцы готовы принять такую систему, когда смена власти и решение проблем будут осуществляться путем голосования.
В: В последнее время система «хукоу» стала в Китае предметом интенсивных споров, и многие считают, что она должна быть отменена. Считаете ли вы, что китайское правительство может изменить эту систему, возможно не в одночасье, но постепенно, обеспечив больше свободы и гибкости в сфере миграции из сельской местности в города?
О: Если они это сделают, то города и городские власти будут вынуждены принять всех этих людей. Но, если поток мигрантов не будет сопровождаться адекватным увеличением потока доходов, откуда они возьмут на это деньги?
В: В своем недавнем докладе Всемирный банк предупредил о том, что китайскую экономику ждет резкое замедление темпов роста, если Китай не предпримет фундаментальных экономических реформ. И в качестве одной из таких реформ называется приватизация госкомпаний.
О: Государственные предприятия очень неэффективны. У их менеджеров нет нужной мотивации. Да, они получают директивы сверху: работайте лучше, повышайте эффективность. Но какой им смысл стараться, если они в любом случае получат свою зарплату? Если вы являетесь собственником — это совсем другое дело. Когда на карту поставлено ваше благосостояние, вы будете работать по 24 часа в день семь дней в неделю. В России в результате приватизации огромные предприятия и целые отрасли разошлись по рукам олигархов. Некоторые из них управляют ими довольно эффективно, потому что это их собственность.
В: Как вы думаете, Китай сделает то же самое?
О: Вопрос в том, как провести справедливую приватизацию. Кому и что следует продать?
В: Но, учитывая то, что вы сказали о традиции «гуаньси» и протекций, присущей китайской системе, это вписалось бы в их модель.
О: Если они начнут раздавать госсобственность, наверху начнется настоящая драка. И немедленно развяжется борьба за власть. В Советском Союзе это привело к краху государства. СССР распался на части, коммунистический режим рухнул. Никто не ожидал, что такое может произойти.
В: Если неэффективное управление госсектором будет продолжаться, что в результате приведет к замедлению темпов роста экономики, не будет ли это достаточной причиной для того, чтобы подтолкнуть китайцев к изменениям в этой сфере?
О: Не могу сказать. Если замедление будет значительным, это заставит их либо искать новые способы повысить мотивацию существующих менеджеров, либо постараться заменить их людьми с коммерческой жилкой, выделив им долю в собственности. Но как сделать так, чтобы у руля госкомпаний встали «правильные» люди, обладающие необходимыми деловыми навыками и качествами? Раздать эти должности своим друзьям и товарищам по партии — не выход. Лучший сценарий — создать условия для того, чтобы мелкие и средние предприниматели могли вырастить свои компании в крупный бизнес, а затем позволить этим крупным частным компаниям выкупить госкомпании. Эти предприниматели, добившиеся успеха в бизнесе, и будут теми самыми «правильными» людьми, обладающими необходимой деловой хваткой и умеющими работать в условиях рынка.
В: Такой сценарий вполне возможен, поскольку в Китае имеется достаточно малых предприятий, которые могут вырасти в крупный бизнес…
О: Да, но беда в том, что они не могут получить доступ к финансированию. Все выделяемые средства идут государственным предприятиям. Правительство должно обеспечить малому и среднему бизнесу адекватные возможности финансирования и таким образом вырастить слой предпринимателей, которые в конечном итоге смогут взять на себя управление предприятиями госсектора. Я считаю, что это единственный выход.
В: По вашему мнению, политическое и экономическое устройство Китая препятствует творчеству и инновациям в сфере высоких технологий, которые мы видим в их лучшем проявлении в экономике США?
О: Да, конечно. Именно поэтому не китайцы изобрели iPad или iPhone. Это сделал Стив Джобс в Соединенных Штатах. Он изобрел это, запатентовал и стал мультимиллионером.
В: Не станет ли это барьером на пути дальнейшего развития Китая? Не повлияет ли это на его способность конкурировать с США?
О: Да, такая проблема существует. Возьмите Интернет, iPhone, iPad и другие изобретения последнего времени — все это создано не в Китае. Причина не в отсутствии талантов — им не хватает чего-то другого.
В: Могут ли талантливые китайские студенты, которые сегодня учатся в ведущих университетах США, вернуться в Китай и…
О: И изменить систему?
В: По крайней мере, в технологической сфере…
О: Когда они возвращаются, они занимают надлежащее место в средних слоях, а к тому времени, как они поднимаются наверх, система поглощает их, и они действуют точно так же, как их начальники. В этом их проблема. Если бы управленцам среднего звена после обучения в Америке позволили занимать более высокие посты, они смогли бы существенно модернизировать систему, но я не думаю, что китайское руководство захочет добровольно делиться властью. Это не в его интересах — уступить власть, а самому оказаться не у дел.
В: Будучи настолько инертной, сумеет ли эта система поддерживать высокие темпы роста или же китайскую экономику ждет резкое замедление, как прогнозирует Всемирный банк?
О: Я думаю, экономика Китая замедлится в любом случае. Когда дешевые трудовые ресурсы будут исчерпаны, замедление станет неизбежным.
В: Считаете ли вы, что через 15–20 лет юань может стать свободно конвертируемой валютой?
О: Я думаю, Китай к этому стремится. Но конвертируемость не означает справедливый курс. Вы можете недооценивать свою валюту, чтобы стимулировать экспорт. Юаню позволят укрепляться, но очень медленно. Для китайцев важно преимущество дешевого экспорта, потому что их экономика ориентирована на экспорт, а не на внутреннее потребление, как экономика США. США хочет, чтобы Китай перешел к такой же экономической модели, и я думаю, что в конце концов он будет вынужден так и сделать, но для этого ему придется изменить менталитет среднего и низшего среднего класса. Люди должны начать потреблять, а не просто копить деньги. Я убежден, что внутреннее потребление является для Китая единственным источником устойчивого роста. Но для того чтобы это произошло, нужно эффективное перераспределение, поскольку сегодня внутренние провинции имеют крайне низкую покупательную способность. Надо сделать так, чтобы экономический прилив поднял все лодки.
В: Принимая во внимание описанный вами сценарий, китайскому правительству придется внести весьма значительные изменения в социальную систему, в частности в сфере образования и его доступности, чтобы, как вы выразились, прилив поднял все лодки. Значит ли это, что экономический императив станет двигателем социальных перемен?
О: Можно рассматривать это и таким образом. Если китайцы не предпримут этих шагов, в их экономике наступит застой. Но они боятся экономического застоя, поэтому будут вынуждены производить перемены.