Малайзия Другой путь

Малайзия и Сингапур вышли из эпохи колониализма с сопоставимыми уровнями развития и почти одинаковым наследием, оставленным им британцами. Но едва ли можно было избрать более различающиеся пути, чем те, по которым эти страны пошли после 1965 г. Малайзия предпочла стать страной, где говорят на малайском, тогда как Сингапур сделал выбор в пользу английского языка и многонационального общества. Концепция «малайской Малайзии»» со временем будет утверждаться все больше, поскольку малайцы будут составлять все бо́льшую часть населения.

На протяжении почти двух лет, когда Сингапур был частью Малайзии, я делал все возможное для разрешения вопроса о национальностях путем создания коалиции, выступающей за «Малайзийскую Малайзию» — страну с равным отношением ко всем населяющим Малайзию народам. Но оппозиция ожесточенно сопротивлялась нашим усилиям, подчас прибегая к насильственным действиям. Все закончилось тем, что 9 августа 1965 г. Сингапур был вынужден выйти из состава федерации.

Представители моего поколения всегда считали Сингапур и Малайю одним целым. После войны англичане разделили нас на отдельные колонии, и мы боролись за воссоединение. Поначалу лидеры Малайзии не хотели объединяться с нами, потому что в Сингапуре проживало много китайцев, что существенно изменило бы общий этнический состав страны. Но в конце концов англичане убедили Тунку Абдул Рахмана, первого премьер-министра Малайзии, что среди нашего китайского населения крепнут левые настроения, и это создает вполне реальную угрозу установления в Сингапуре коммунистического режима. Он согласился включить нас в состав федерации вместе с Сабахом (Северным Борнео) и Сараваком, которые благодаря незначительной доле китайского населения могли бы нас уравновесить.

Однако после объединения Тунку сказал мне: «Ваша партия должна оставить Малайю в покое». У нас в Сингапуре было три избирательных округа, где преобладало малайское население, — Гейланг-Серай, Кампонг-Кембанган и Южные острова, но он не хотел, чтобы наша партия распространила свою деятельность на избирательные округа в Малайе, которую он считал малайской территорией. Разумеется, мы не могли на это согласиться. Мы сказали, что в Конституции ничего не говорится о «малайской Малайзии» — там говорится о «малайзийской Малайзии». Мы начали действовать и сформировали Совет солидарности Малайзии, который выступал за подлинно многонациональную страну. Мы убедили вступить в Совет солидарности партии из Саравака, Пенанга и Ипоха. Там было довольно много малайцев. Когда наш политический блок набрал силу, Тунку забеспокоился, и нам открыто заявили, что Сингапур должен выйти из состава федерации, иначе все закончится кровопролитием. Кое-кто в моем кабинете был категорически против выхода из состава Малайзии, в первую очередь То Чин Чай, в то время заместитель премьер-министра. Он родился в Ипохе и, естественно, хотел видеть Сингапур и свою родину вместе. Он хотел встретиться с Тунку, и я ему разрешил. Однако Тунку отказался с ним встречаться, а вместо этого написал ему письмо, в котором сообщил, что он больше не может контролировать ситуацию. «У нас нет другого выхода», — написал Тунку.

В период с 1963 по 1965 г. я, как премьер-министр Сингапура, был обязан присутствовать на заседаниях Совета правителей Малайзии. Все члены этого совета были малайцами, все как один носили традиционную малайскую одежду и всегда находились в сопровождении оруженосцев. Я был единственным исключением. Это была не просто дань традициям прошлого. Тем самым они давали понять всем и каждому: «Это малайская страна. Не забывайте об этом».

Наш выход из федерации положил конец любым попыткам сформировать в Малайзии иное видение национального вопроса. Я оглядываюсь назад с огромным сожалением. Если бы Тунку хватило твердости заставить замолчать малайских ультрас и построить многонациональную Малайзию, обеспечив адекватное представительство китайцев и индийцев в органах власти, полиции, армии и т. д., сегодня это была бы гораздо более справедливая и процветающая страна. Малайзия могла бы достигнуть многого из того, чего достиг Сингапур, и от этого выиграли бы обе страны.

Вероятно, я был чересчур оптимистичен по поводу роли Тунку и его возможностей как малайского лидера. Сам он относился к тому поколению, которое выросло под британским правлением и рассматривало представителей всех национальностей как британских подданных. Среди его друзей было много китайцев. Его лучшим другом в Кембриджском университете был Чуа Син Ка, которому он часто звонил и говорил: «Приходи в гости. У меня есть отличный ростбиф и бренди». Тунку также признавал, что Сингапур был более развитым, чем Малайзия, и считал, что Сингапур может стать экономическим центром страны, малайзийским Нью-Йорком, тогда как Куала-Лумпур — ее политическим центром, малайзийским Вашингтоном. К сожалении, поначалу я не осознавал, насколько сильны малайские ультранационалисты. Они не позволили Тунку сменить малайскую повестку дня. И настояли на присоединении Сабаха и Саравака, чтобы китайцы остались в численном меньшинстве. Малайцы полностью захватили власть в Малайзии и хотели, чтобы Малайзия и дальше оставалась малайской страной со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Демографические изменения в Малайзии способствуют дальнейшему укреплению положения малайцев. За последние 40 лет — с момента принятия Новой экономической политики — доля китайцев и индийцев в общей численности населения резко сократилась. Если в 1970 г. китайцы составляли 35,6 % всего населения, то к 2010 г. эта цифра снизилась до 24,6 %. За тот же период доля индийцев снизилась с 10,8 % до 7,3 %.

Такое изменение этнического состава населения произошло под действием ряда факторов. У малайцев более высокий уровень рождаемости. Значительную роль сыграла и интенсивная миграция. Огромное количество филиппинцев мигрировало в Сабах. Впоследствии малайзийское правительство даже было обвинено в предоставлении гражданства в массовом порядке, что стало предметом расследования. И наоборот, многие китайцы и индийцы предпочли покинуть страну. Молодые люди часто слышат от своих родителей: «Вот тебе деньги на обучение в иностранном университете. Учись и не возвращайся».

Из Малайзии приехали 40 % сингапурских мигрантов. Но те, у кого есть средства, уезжают еще дальше. Раньше самым популярным местом среди мигрантов китайского происхождения был Тайвань. В последние годы малайзийские китайцы и индийцы предпочитают переселяться в Европу, Америку и Австралию. Некоторые из них добиваются на новом месте впечатляющих успехов, например уроженка Малайзии Пенни Вонг стала министром финансов Австралии. В Малайзии остаются лишь те, у кого нет денег, чтобы уехать, либо те, кому удается создать успешный бизнес, несмотря на всю дискриминационную политику. Большинство таких бизнесменов вступают в партнерство с малайцами, у которых есть связи. В этом они похожи на «куконгов» в Индонезии — так называют китайцев, работающих вместе с индонезийцами, у которых есть лицензии, но которые не умеют управлять бизнесом. Китайские «куконги» выполняют всю работу по управлению компанией и за это получают свою долю в прибыли. Но главное здесь то, что дети таких малайзийских бизнесменов получают образование за рубежом и никогда больше не возвращаются в страну.

Политика дискриминации по национальному признаку наносит Малайзии огромный вред. Тем самым страна добровольно сокращает свое кадровые резервы и лишает себя возможности построить передовое общество, привлекающее лучшие таланты со всего мира. Малайзия готова пожертвовать этими возможностями ради сохранения господства одной нации. В последние годы малайзийское правительство начало признавать проблему утечки мозгов и даже делает попытки заманить хотя бы какую-то часть мигрировавших малайзийцев обратно на родину. Но эти усилия либо слишком незначительны, либо запоздалы. В новом глобальном мире, где конкурентное преимущество стран все больше зависит от качества человеческих ресурсов, от их интеллектуальных способностей и энергии, Малайзия стремительно теряет свои позиции на международной арене, отставая от других стран.

Постепенно китайцы и индийцы оказывают все меньшее влияние на результаты малайзийских выборов, и однажды настанет день, когда их голоса станут столь малочисленны, что всякая надежда на построение справедливого и равноправного многонационального общества исчезнет окончательно.

После всеобщих выборов 2008 г. в некоторых малайзийских кругах появилась надежда на то, что страна стоит на пороге реальных перемен. Оппозиция, которая официально участвовала в выборах и, помимо прочего, обещала покончить со многими аспектами политики «позитивной дискриминации», удивила результатами даже своих сторонников. По количеству набранных голосов это были лучшие результаты начиная с 1969 г. А по числу полученных мест — лучшие результаты за всю историю. Правительство лишилось большинства в две трети голосов. Через год после выборов кресло премьер-министра занял Наджиб Тун Разак. Он запустил политическую кампанию под названием «1Малайзия», нацеленную на укрепление межнациональной гармонии и единства.

Кампания «1Малайзия» позволила Наджибу вернуть голоса китайских и индийских избирателей, которые его партия потеряла на выборах в 2008 г. Однако малайцы не приветствовали его программу бурными аплодисментами. Наджиб начал с амбициозных планов, но, судя по всему, политические реалии умерили его пыл. В конце концов он понял, что, если продолжать и дальше завоевывать поддержку китайского и индийского электората, можно лишиться поддержки основных сторонников своей партии — малайцев.

Лозунг «1Малайзия» не оправдал первоначальных надежд. Вскоре после принятия этой политической программы я встретился с представителями малайзийской китайской прессы, и те сказали мне, что вначале лозунг трактовался как «единая многонациональная Малайзия», но потом трактовку изменили на «одну Малайзию». Другими словами, все они живут в одной Малайзии, но не являются единым народом, а по-прежнему остаются малайцами, китайцами и индийцами. Пока неизвестно, удастся ли посредством этой политики заметно выровнять положение всех проживающих в Малайзии национальностей помимо бумипутра.

На мой взгляд, рассчитывать на то, что политическая программа «1Малайзия» позволит стране вступить в новую эру межнациональных отношений, совершенно нереалистично, как нереалистично надеяться и на то, что когда-нибудь это удастся сделать оппозиции. Начать с того, что приход к власти оппозиционной коалиции в ближайшем будущем очень маловероятен. Но даже если такое случится, шансы на искоренение привилегированного положения малайцев близки к нулю. Чтобы понять почему, внимательно посмотрите на коалицию «Пакатан Ракьят». Это оппортунистический блок, сформированный не по идейным соображениям, — там и близко нет общей идейной базы, которая бы хоть как-то скрепляла партии между собой, — а с единственной целью взять верх над нынешним правящим блоком. До тех пор пока коалиция не получила в свои руки бразды федерального правления и, следовательно, не встала перед необходимостью претворять свою многонациональную политику в жизнь, ей удается сохранять некое подобие единства. Но как только она получит власть в свои руки, и дело дойдет до конкретных действий, она будет либо разрушена изнутри, либо парализована из-за своей нерешительности. Если она попытается предпринять какие-либо решительные шаги по ограничению малайского приоритета, лидер оппозиции Всемалайзийская исламская партия (ПАС), объединяющая малайских мусульман, которая получит значительное количество, если не большинство мест в Палате представителей, дающее ей право вето, немедленно их заблокирует. При этом ПАС будет действовать под тем же давлением со стороны малайского электората, с которым сегодня сталкивается находящаяся у власти партия ОМНО (Объединенная малайская национальная организация).

Следовательно, если понимать, насколько сильны в обществе позиции малайцев, вопрос, удастся ли ОМНО или «Народному фронту» («Барисан Насиональ») удержаться у власти, перестает быть критическим. Вместо того чтобы думать о конкретных партиях, я думаю о «малайском блоке», который всегда будет контролировать большинство мест. Любая партия, которая займет место ОМНО и станет основной, представляющей интересы малайского электората, будет действовать точно так же, как ОМНО.

Есть и другие вопросы, помимо этнического, в которых между Сингапуром и Малайзией существуют значительные расхождения, но за эти годы мы научились жить по принципу «живи сам и давай жить другим». Мы признаем, что мы разные. Когда в 1965 г. мы отделились от Малайзии, в обеих странах английский был государственным языком. Но через несколько лет после этого Малайзия решила отказаться от английского и ввела обучение полностью на малайском. Китайцам пришлось создать собственные школы, финансируемые из частных источников. К 2003 г. правительство пришло к выводу, что утрата английского языка невыгодна для страны, и попыталось снова ввести преподавание научных дисциплин и математики на английском языке. Но противодействие со стороны малайцев, особенно из сельской местности, было настолько сильно, что в 2009 г. правительству пришлось вернуть преподавание всех предметов на малайском. Решение отказаться от английского языка оказалось необратимым. В Сингапуре мы сохранили еще одно наследие, оставленное нам англичанами, а именно независимость судебной системы. В Малайзии в 1988 г. правительство отреагировало на ряд неблагоприятных судебных решений серией мер, включавших отставку председателя Верховного суда и других старших судей, а также внесение в Конституцию поправки, предусматривающей ослабление судебной власти. Через 20 лет правительство во главе с премьер-министром Абдуллой Бадави добровольно выплатило денежные компенсации уволенным судьям или их семьям. По собственному признанию Бадави, события 1988 г. ознаменовали собой «кризис, оправиться от которого стране не удалось до сих пор».

Сингапур и Малайзия выбрали два совершенно разных пути — два разных способа организации своих обществ. Но каждый из нас пришел к пониманию того, что нет смысла пытаться навязывать другому свою точку зрения. Мы не можем изменить их. Они не могут изменить нас. Мы просто сосуществуем — отдельно друг от друга, но мирно.

Тем не менее Сингапуру важно развивать и укреплять свою военную мощь, чтобы быть способным защитить суверенитет. До тех пор пока у нас есть Вооруженные силы Сингапура, способные дать отпор агрессорам, мы будем жить в мире.

В: Оглядываясь в прошлое, не считаете ли вы, что перегнули палку в своей борьбе за «малайзийскую Малайзию»?

О: Нет, если бы я тогда не перегнул палку, сегодня мы были бы узниками.

В: Вы когда-то говорили, что в вашем окружении тогда были люди, которые предупреждали вас о невозможности объединения с Малайзией, в том числе г-жа Ли. Вот ваши слова: «Она сказала мне, что из этого ничего не получится, потому что у малайских лидеров ОМНО совершенно другие взгляды, а их политика основана на национальном и религиозном признаках. Я ответил, что нам нужно попытаться, потому что для нас это наилучший вариант. Но она оказалась права. Не прошло и двух лет, как нас попросили уйти из Малайзии».

О: Да, меня предупреждали. Но я должен был дать этому союзу шанс.

В: Какие еще альтернативы были у Сингапура в то время?

О: Остаться независимым Сингапуром с бурлящей китайской молодежью, которая желала взять власть в свои руки. Они вполне могли бы победить. Но когда мы вошли в малайзийскую федерацию, молодые китайцы поняли, что находятся в малайском регионе, поэтому китайский Сингапур невозможен. Что было возможным, так это построение многонационального Сингапура.

В: Значит, это было одной из причин, подтолкнувшей вас к объединению?

О: Нет, это была не причина, а следствие. Нашей главной целью было воссоединение, поскольку Сингапур и Малайя исторически были одним целым.

В: То есть вы присоединились к Малайзии не для того, чтобы нейтрализовать китайскую коммунистическую угрозу в Сингапуре?

О: Нет, это была бы слишком высокая цена за предотвращение такой угрозы. Представьте, что мы бы вошли в состав федерации и не стали бы бороться за многонациональную Малайзию, создавать Совет солидарности Малайзии и т. д. Сегодня мы бы находились в таком же положении, как Пенанг, Кучинг или Джесселтон, ныне известный как Кота-Кинабалу. Это не малайские территории; там проживают такие народности, как дусуны, даяки и кадазаны.

В: Существует мнение, что вы и ваша Партия народного действия (ПНД) вошли в состав Малайзии, преследуя скрытую цель взять в конечном итоге в свои руки бразды правления всей страной.

О: Это было бы попросту невозможно в силу демографических причин. Делалось все возможное для того, чтобы немалайцы оставались на второстепенных ролях. Правящая партия выступала единым блоком с Китайской ассоциацией Малайзии и Индийским конгрессом Малайзии, чтобы сохранить лояльность местных общественных лидеров в Малайе. Лидерами Сабаха и Саравака они могли манипулировать, потому что те были молоды и неопытны. В самый разгар борьбы Тунку предложил мне стать представителем Малайзии в Организации Объединенных Наций, чтобы убрать меня с пути.

В: Когда было принято решение о выходе из состава Малайзии, газеты писали, что многие сингапурцы приветствовали это событие. Если спросить об этом сингапурцев сегодня, вероятно, они скажут, что это лучшее, что могло произойти со страной, поскольку дало возможность Сингапуру взять свою судьбу в собственные руки. Вы также рассматриваете это разъединение только в положительном свете, особенно учитывая достигнутые Сингапуром успехи?

О: Нет. Но нам пришлось смириться с произошедшим и постараться использовать сложившееся положение с максимальной пользой для себя. Однако все было против нас. Малайзийцы рассчитывали на то, что мы приползем обратно и согласимся на все их условия, отказавшись от тех условий, которые были разработаны совместно с англичанами и давали нам определенные права и привилегии, в том числе в сфере образования и занятости. Согласно этим условиям, мы не были обычным штатом Малайзии, а имели особый статус.

В: Некоторые эксперты высказывают мнение, что стремление защищать приоритет малайской общины проистекает из отсутствия чувства безопасности, и это связано с большой долей китайцев и индийцев в населении страны. В соответствии с такой точкой зрения, если Малайзия станет более однородной и малайцы будут составлять подавляющее большинство, они перестанут чувствовать угрозу и с большей вероятностью откажутся от своих привилегий.

О: Вы верите, что большинство населения поддержит лидеров, которые собираются лишить их прежних привилегий?

В: Есть много стран, где малочисленные этнические меньшинства не дискриминируются, а, наоборот, находятся в привилегированном положении. Например, в Китае представители таких меньшинств имеют преимущества при поступлении в университеты.

О: Посмотрите на их историю, на их эволюцию. Китайцы — это огромный, уверенный в себе народ, который хочет завоевать лояльность этнических меньшинств. Именно поэтому они готовы не распространять на них политику «одна семья — один ребенок» и даже предоставили им автономные регионы, такие как Синьцзян и Тибет. Разве можно сравнивать их исторический контекст и исторический контекст Малайзии?

В: В отношении других стран вы утверждали, что там, где доминирует одна этническая группа и говорят на одном языке, общество, как правило, отличается большей сплоченностью. Произойдет ли то же самое с Малайзией по мере того, как она будет становиться все более малайской страной? Возможно, так будет лучше для нее?

О: А будет ли так лучше для проживающих в Малайзии китайцев и индийцев?

В: Вряд ли. Но, возможно, так будет лучше для страны и общества в целом?

О: В этом случае возникает ключевой вопрос: где вы будете брать таланты?

В: Значит, вы считаете, что такой путь развития не позволит стране в полной мере реализовать свой потенциал?

О: Да, я так считаю.

В: Изменение этнического состава, которое мы наблюдаем в последние годы в Малайзии, также сопровождается исламизацией страны…

О: Отчасти это происходит под влиянием Ближнего Востока.

В: Не может ли Малайзия стать прогрессивной мусульманской страной?

О: Вы верите в это? Что вы имеете в виду под прогрессивной мусульманской страной?

В: Общество, открытое миру и новым идеям.

О: То есть они не будут носить хиджабы, мужчины и женщины будут здороваться за руку и мусульмане будут сидеть бок о бок в кафе с не-мусульманами, пьющими пиво?

В: Возможно, Малайзия сможет стать больше похожей на Турцию, чем на Саудовскую Аравию? То есть быть относительно открытой, принять некоторые западные ценности?

О: Нет, она станет малайской мусульманской страной. Было время, когда их религиозность немного ослабла. Но теперь под влиянием Ближнего Востока они стали гораздо более ортодоксальными. Раньше за ужином они подавали спиртные напитки и пили вместе с вами. Когда мы были в составе Малайзии, Тунку часто приглашал меня и своих друзей пропустить с ним стаканчик виски или бренди. Теперь они говорят тосты со стаканами лимонада в руках.

В: Помимо национального и религиозного вопроса многих тревожит проблема продажных политиков и коррумпированности системы. Например, от политики предоставления контрактов малайским компаниям выигрывает очень мало малайцев. Как вы думаете, сумеет ли Малайзия когда-нибудь решить эту проблему?

О: Не могу сказать. Возможно, это случится, если у них во власти появится группа молодых, высокообразованных малайцев, которые решат привести систему в порядок и будут готовы к непримиримой борьбе с корыстными интересами. Однако во всех отделениях партии ОМНО лидеры держатся за власть, поскольку она дает им привилегии. Так что я не уверен, что систему удастся изменить, если только не будет запущен глубокий процесс трансформации в масштабах всей страны.

В: Что касается отношений между Малайзией и Сингапуром, видите ли вы потенциал для тесного экономического сотрудничества? Одним из примеров может быть экономический регион Искандар в Малайзии — тут действуют чисто прагматические интересы, и есть основа для совместного ведения бизнеса.

О: Давайте подождем и посмотрим, как будет развиваться Искандар. Да, это поле для экономического сотрудничества, однако не нужно забывать о том, что мы инвестируем на малайзийской территории. Одним росчерком пера они могут отнять у нас все. Едва ли они пойдут на это, потому что хотят привлечь еще больше инвестиций. Но, инвестируя в том же Искандаре, мы должны понимать, что любая недвижимость или завод, которые вы строите на чужой земле, принадлежит владельцу этой земли.

Индонезия Власть регионам

Самое значимое событие в индонезийской политике, произошедшее после окончания эпохи Сухарто, носило удивительно недраматичный характер. Оно не сопровождалось ни шумными уличными демонстрациями, призывающими к радикальным переменам, ни грандиозными правительственными планами по преобразованию экономики страны. Оно вряд ли могло бы лечь в основу сценария голливудского блокбастера. Тем не менее я убежден, что в будущем историки признают его знаковый характер. Под этим событием я имею в виду регионализацию, или, другими словами, децентрализацию, страны.

В 1999 г. преемник Сухарто на посту президента Бухаруддин Юсуф Хабиби без лишнего шума подписал пакет законов о передаче властных полномочий из центра примерно 300 округам, входящим в состав этой раскинувшейся на островах страны. Вступив в силу в 2001 г., эти законы привели к впечатляющим результатам. Каждый регион получил право самостоятельно управлять своими делами посредством выборных органов местного самоуправления, и это вдохнуло в страну новую жизнь. Ее экономическое развитие стало гораздо более равномерным. Местная автономия также значительно снизила сепаратистское давление и помогла стране сохранить свою целостность. Децентрализованная Индонезия сегодня живет гораздо лучше, чем раньше, и перед ней открываются куда более радужные перспективы.

До начала процесса регионализации Индонезия имела одну из самых централизованных политических систем в мире. Все более или менее значимые экономические решения принимались в столице президентом и его кабинетом и реализовывались по всей стране государственными чиновниками и представителями центрального правительства. Все должно было согласовываться с Джакартой. Иностранные инвесторы, в том числе из Сингапура, были вынуждены соблюдать правила игры. Они знали, что за возможность инвестировать даже в самых отдаленных районах страны им нужно заплатить «вступительный взнос» в Джакарте. Естественно, что все налоговые доходы и прибыли, получавшиеся в результате освоения богатых природных ресурсов страны, текли обратно в Джакарту, которая перераспределяла их по своему усмотрению.

Эта система работала достаточно хорошо на протяжении многих лет под руководством Сухарто. Генерал Сухарто сменил своего предшественника Сукарно на посту президента в 1968 г. и возглавлял страну в течение следующих трех десятилетий. Его достижения можно назвать поистине экстраординарными. Сухарто унаследовал страну с отсталой экономикой и свирепствующей гиперинфляцией и, сосредоточив все силы нации на развитии, преобразил ее. В отличие от Сукарно, который тратил всю энергию на то, чтобы стучать кулаком по столу на международных конференциях и пытаться превратить Индонезию — и, разумеется, самого себя — в вождя развивающегося мира, Сухарто понимал, что Индонезия не будет иметь голоса на международной арене, пока не решит внутренние проблемы. Когда была создана независимая Малайзия, Сукарно выдвинул лозунг «Ганьянг Малайзия», что означает «Сокрушим Малайзию». Сухарто, понимавший всю важность хороших международных отношений, немедленно отказался от этого лозунга, принял Малайзию как соседа и признал включение в ее состав Сабаха и Саравака.

За 30 лет пребывания у власти Сухарто, который привлек для управления страной высококвалифицированных управленцев и экономистов, Индонезия добилась реального прогресса. Чтобы понять всю значимость вклада Сухарто, достаточно сравнить Индонезию и Мьянму. Обе страны начинали, имея одинаковый уровень развития. Обе были богаты природными ресурсами, и в обеих у руля стояли военные лидеры. Но генерал Не Вин в Мьянме (или Бирме, как она в то время называлась) решил пойти по пути социализма. Если бы не здравомыслящая политика Сухарто, сосредоточившего все силы страны на развитии, сегодня Индонезия могла бы быть похожа на Мьянму. Сухарто не удалось преодолеть коррупцию и кумовство, но результаты, которых он достиг, говорят сами за себя: он дал образование народу, обеспечил рост экономики, построил дороги и инфраструктуру.

Тем не менее централизованная система, на которую опирался Сухарто, плохо подходила для такой разнообразной страны, как Индонезия. Она состоит из 17 500 островов, протянувшихся с запада на восток на расстояние более 5000 км и населенных более чем 200 различными этническими группами. В 1960-х гг. Го Кенг Сви заявлял, что распад Индонезии практически неизбежен. Он признавал, что в этой рассредоточенной по архипелагу стране действуют иные силы, чем те которые могли бы проистекать из чувства единства, обусловленного общей культурой или историей.

Одним из факторов, позволивших предотвратить распад, стал язык, и в этом вопросе Сукарно, несмотря на все свои недостатки и эксцентричные выходки, сумел проявить дальновидность. В качестве государственного языка он выбрал малайский (который здесь называют индонезийским), а не яванский. При этом для выбора яванского языка имелось множество веских причин. Яванцы составляют самую многочисленную этническую группу в Индонезии. У них очень развитый язык, на котором написана самая древняя и богатая литература в стране. Сам Сукарно был яванцем по происхождению, и столица страны Джакарта, которая является не только ее политическим, но и ее экономическим и культурным центром, расположена на острове Ява. Но Сукарно понимал, что яванский не объединит нацию, поскольку для населения многих регионов Индонезии это чужой язык. Оно сочло бы это дискриминацией, и страна распалась бы на части. В то же время малайский уже был широко распространен как второй язык, так как это был язык моряков и коммерсантов, путешествовавших не только по стране, но и по всей Юго-Восточной Азии. Сукарно выбрал малайский государственным языком и постановил, что отныне во всех школах обучение будет вестись на малайском, а местный язык или диалект будет преподаваться в качестве второго языка. В результате сегодня люди во всей стране понимают друг друга. Это было гениальное решение и величайший дар Сукарно Индонезии.

Однако одного только общего языка было недостаточно. Сухарто сохранял единство страны при помощи жесткой военной силы, беспощадно подавляя любые мятежи, как, например, в провинции Ачех. Но силовые методы работали только до поры до времени. Постепенно ситуация изменилась. В последние дни своего президентства Сухарто попытался приказать командующему армией, генералу Виранто, подавить восстание студентов и рабочих. Но Виранто отказался, поскольку хорошо понимал ограниченные возможности силовых акций. Когда Хабиби сменил Сухарто на посту президента, возникла реальная опасность того, что сепаратистские движения постараются воспользоваться изменением политической ситуации и начнут рвать страну на части.

Правительство Хабиби видело один выход: пойти по пути регионализации. Но вместо того чтобы передать власть 30 или около того провинциям, которые со временем могли бы почувствовать силу и потребовать независимости, Джакарта переиграла местные элиты, объявив, что основными единицами управления становятся 300 округов и муниципалитетов. Позже, в 2004 г., правительство признало недостатки такого подхода и приняло законы, восстанавливающие иерархические отношения между провинциями и округами. Тем не менее после 2001 г. каждый регион получил широчайшие полномочия по решению вопросов местного значения в таких сферах, как здравоохранение, образование, гражданское строительство, сельское хозяйство, транспорт, торговля, окружающая среда, труд и т. д. Полномочия по лицензированию инвестиционной деятельности также были делегированы местным органам власти, за исключением таких секторов, как нефть, газ и радиоактивные материалы. Вероятно, свою роль сыграл и тот факт, что президент Хабиби был не яванцем, а уроженцем провинции Южный Сулавеси. Если бы на смену Сухарто также пришел яванец, он бы, скорее всего, сохранил существующую централизованную систему по крайней мере еще на какое-то время. Но Хабиби 20 лет учился и работал в Германии — стране с федеральной, а не унитарной формой устройства — и был впечатлен ее успехами. К счастью, Абдуррахман Вахид, ставший президентом Индонезии в конце 1999 г., был согласен с курсом, выбранным его предшественником, и сделал все возможное для того, чтобы претворить эти законы в жизнь. В докладе Всемирного банка о процессе регионализации Индонезии говорится, что начиная с 2001 г. две трети всех государственных служащих, ранее подчинявшихся напрямую центральному правительству, перешли в подчинение местных органов власти, и в ведение местных властей было передано более 16 000 объектов, включая школы и больницы.

Этот шаг был очень рискованным, но оказался успешным. Сегодня каждый регион сам управляет своими ресурсами и напрямую имеет дело с иностранными инвесторами. «Масло» стало распределяться по всей стране более равномерно, что изменило облик архипелага. Некоторые процессы заметно ускорились, потому что иностранным компаниям не приходится решать вопросы на нескольких уровнях. Местные власти лучше знают ситуацию в своем регионе и гораздо эффективнее реагируют на изменяющиеся обстоятельства. Как показывают опросы, многие рядовые индонезийцы считают, что после 2001 г. произошло заметное улучшение в сфере государственных услуг. Несомненно, во многом это следствие того, что теперь лица, принимающие решения, отчитываются не перед Джакартой, а непосредственно перед своими избирателями и местными законодательными органами.

Острова Риау — один из примеров провинции, которой отмена централизации пошла на пользу. Теперь она сама решает все вопросы с инвесторами из Сингапура и Малайзии, что имеет смысл, поскольку ее самый крупный город Батам расположен гораздо ближе к Сингапуру, чем Джакарта. В результате потоки иностранных инвестиций значительно выросли, а с ними и количество рабочих мест для местных жителей.

Но самое главное то, что децентрализация помогла сохранить Индонезию как единую страну. Ни один регион не может утверждать, что центр его угнетает или несправедливо с ним обходится, поскольку отныне судьба каждого региона находится в руках его населения. Доходы от использования природных ресурсов поступают в распоряжение местных властей. При Сухарто попытки решить проблему сепаратизма военными силами создавали внутри страны огромную напряженность. Индонезия была похожа на скороварку, где отношения между центром и провинциями так бурлили, что приходилось плотно удерживать крышку, чтобы не произошел взрыв. Приняв решение о предоставлении местной автономии, президент Хабиби выпустил из скороварки лишний пар и сделал ситуацию в стране устойчивой в долгосрочной перспективе.

Регионализация необратима. После того как регионы получили право самостоятельно управлять своими делами, они никогда больше от него не откажутся. Разумеется, в систему будут вноситься корректировки, по мере того как страна будет находить все более совершенный баланс между центральной властью и провинциальной автономией, но Индонезия никогда больше не вернется к централизованной системе эпохи Сухарто.

Тем не менее было бы ошибкой считать, что благодаря вышеописанным положительным переменам Индонезия встала на путь развития, свободный от всяких трудностей и проблем. Регионализация стала для страны огромным благом, но она не панацея от всех бед. Старые и новые проблемы, в том числе такие, как неэффективная политическая система в центре, плохая инфраструктура и разгул коррупции, по-прежнему угрожают сбить Индонезию с правильного курса. От того, каким образом и когда Индонезия решит эти серьезные проблемы, будет зависеть судьба ее народа.

Сингапур непосредственно столкнулся с проявлением этой политической неэффективности, когда мы подписывали с Индонезией Соглашение о сотрудничестве в сфере безопасности вместе с Договором об экстрадиции. Их президент считал, что этот пакт отвечает интересам страны, иначе он не стал бы его подписывать. Однако индонезийский парламент — Совет народных представителей — заблокировал его под тем предлогом, что этот пакт ставит под угрозу суверенитет Индонезии. Любой политолог назвал бы вам истинную причину, почему они не пропустили этот пакет соглашений: в 2009 г. должны были состояться выборы, и члены парламента, большинство из которых не принадлежали к партии президента, просто-напросто хотели усилить позиции собственных партий через ослабление позиций президента. Разве мог действующий президент, который был генералом армии, вместе со своей командой в лице министра обороны, министра иностранных дел и генерального прокурора не знать суверенных прав Индонезии? Во времена Сухарто сингапурские войска проводили учения вместе с индонезийскими на протяжении более чем 20 лет без всякого ущерба для ее суверенитета. Но потом военное сотрудничество превратилось в часть «ваянг-кулит», политического театра, который стал настоящим бичом Индонезии из-за системы организации ее центральных институтов власти.

Дело в том, что в 2002 г. в конституцию Индонезии были внесены изменения, согласно которым президент должен избираться путем прямого народного голосования. Раньше в стране действовала непрямая система выборов, при которой он избирался членами парламента, благодаря этому автоматически получал поддержку законодательного собрания и мог не беспокоиться о том, что его решения будут блокироваться. Но по новой системе президент может принадлежать к партии, не имеющей парламентского большинства, что приводит к риску тупиковых политических ситуаций. Если бы при внесении поправок в Конституцию индонезийцы изучили французскую систему, они бы дали президенту право инициировать досрочные парламентские выборы вскоре после своего прихода к власти или в любое другое время в будущем, чтобы получить от электората подтвержденный мандат на правление.

Таким образом, созданная в 2002 г. система затрудняет принятие решений центральной властью. Мало того, ее реформирование маловероятно, поскольку любой законопроект должен пройти через Совет народных представителей, члены которого нисколько не заинтересованы в том, чтобы отказываться от своих полномочий. Их устраивает возможность держать президента в ежовых рукавицах. С этой точки зрения децентрализация стала для страны спасением, поскольку позволила регионам самостоятельно решать многие важные вопросы.

Второй серьезный источник трудностей для Индонезии — инфраструктура. Когда страна состоит из 17 500 островов, возможность сообщения между ними жизненно важна для роста экономики, чтобы развитие одного региона могло стимулировать развитие других. Для этого необходимо создание системы паромных переправ и внутренних авиаперевозок, а также строительство мостов между островами. Но ничего из этого до сих пор не сделано. О необходимости постройки моста через Зондский пролив, который стал бы самым протяженным в стране и связал бы между собой важнейшие индонезийские острова Суматру и Яву, говорят уже много лет. Если бы эти два острова соединились, их экономический потенциал значительно возрос бы. Но к сожалению, планы пока так и остаются планами.

Индонезийские аналитики отмечают, что, по сравнению с эпохой Сухарто, сейчас развитие инфраструктуры значительно замедлилось. Нынешнее правительство провело ряд саммитов, посвященных инфраструктурным вопросам, и разработало грандиозные планы по модернизации дорог и других средств сообщения, но до реальных проектов дело так и не дошло. Разочарование тем сильнее, что индонезийская элита любит проводить выходные дни в Сингапуре, и после таких уикендов удручающее состояние индонезийских дорог и аэропортов становится как нельзя более очевидным.

И, наконец, стране необходимо обуздать коррупцию. Децентрализация не решила эту проблему, поскольку местные власти, как и раньше, требуют свою долю пирога. Коррупция приводит к огромным утечкам средств. Из каждого инвестированного доллара 10 центов забирается здесь, 20 центов забирается там, так что иностранному инвестору или местному предпринимателю, желающему построить прибыльный бизнес, мало что остается. Президент Юдойоно понимает, как трудно победить коррупцию, которая так глубоко укоренилась в системе. Здесь требуются очень решительные и последовательные действия, и начинать необходимо с центра. Но если индонезийцам удастся значительно снизить ее уровень, перед страной откроется многообещающее будущее.

В последнее десятилетие Индонезия показывала неплохие результаты, стабильно увеличивая свой ВВП на 4–6 % в год. Ее почти не затронул мировой финансовый кризис. Благодаря своим богатым природным ресурсам она успешно привлекает крупные инвестиции из Китая и Японии. Но я не думаю, что в ближайшие 20–30 лет мы увидим в стране серьезные перемены. Малайзия достигнет гораздо больших успехов. Ее территория компактнее, транспортная инфраструктура лучше, а качество рабочей силы выше.

Несмотря на все положительные изменения, Индонезия по-прежнему сохраняет ресурсозависимую экономику с соответствующим менталитетом, когда люди считают, что зарабатывать на жизнь надо не руками или головой, а продажей того, что дает земля. Они считают, что их природных ресурсов хватит надолго. Возможно, они и правы. У них есть огромные, до сих пор не освоенные территории. И у них в изобилии имеются нефть и газ, которые могут исчерпаться, и пальмовое масло и древесина, которые можно продолжать производить сколько угодно. К сожалению, наличие богатых природных ресурсов обычно порождает иждивенческую культуру, в которой люди говорят: «Это наша земля. Хотите получить то, что в ней находится? Заплатите нам за это». Со временем такая культура лишает нацию предпринимательского духа, и это становится серьезной проблемой.

В: Индонезия по-прежнему имеет амбиции крупной державы, а благодаря своему росту в течение последних нескольких лет она улучшила свой международный имидж. Принимая во внимание эти амбиции, которые распространяются на АСЕАН, что делать ее небольшим соседям, таким как Сингапур?

О: Индонезия ожидает, что Сингапур будет поддерживать ее на международной арене. И я думаю, что такая поддержка не идет вразрез с нашими интересами. В АСЕАН Индонезия по-прежнему де-факто является лидером. Это страна с населением 240 млн человек. Конечно, если бы эти 240 млн жили на одном большом острове, было бы совсем другое дело. Тем не менее это самая крупная страна в нашем регионе.

В: Говорят, что в прошлом Индонезия способствовала росту АСЕАН, позволяя другим странам, таким как Сингапур и Малайзия, греться в лучах ее славы. Но она не пыталась командовать другими, как Индия в рамках СААРК (Ассоциация регионального сотрудничества стран Южной Азии). Не захочет ли более уверенная в себе Индонезия занять руководящие позиции в АСЕАН?

О: Время покажет. Но даже если это произойдет, я не представляю, как это может помешать нам быть тем, чем мы уже стали — мировым коммуникационным, логистическим, инвестиционным и торговым узлом.

В: Когда вы были премьер-министром, одним из факторов, определявших характер отношений между Сингапуром и Индонезией, были ваши тесные связи с Сухарто. Это способствовало хорошему взаимопониманию между двумя странами. Не думаете ли вы, что теперь, когда таких отношений между лидерами стран больше нет, могут возникнуть проблемы и трудности?

О: Да, сегодня между лидерами нет такой близкой дружбы, но наш премьер-министр Ли Сяньлун по-прежнему регулярно встречается с президентом Юдойоно. Деловые контакты в основном поддерживаются через индонезийцев китайского происхождения. Но это также подчеркивает необходимость того, чтобы в Сингапуре появилась группа немалайцев, умеющих свободно говорить на малайском языке, чтобы мы могли поддерживать эти связи. Это имеет большое значение для развития взаимопонимания как с Индонезией, так и с Малайзией.

В: На фоне растущего доминирования Китая в этой части земного шара как, по вашему мнению, будут складываться отношения между Индонезией и Китаем?

О: Китайцы будут относиться к индонезийцам с большим уважением и пиететом. Им нужны их природные ресурсы, и я думаю, что отношения будут развиваться. Индонезийцы отменили введенный Сухарто запрет на преподавание китайского языка и празднование китайских праздников. Таким образом, они нацелены на расширение взаимодействия с Китаем. Они поощряют своих китайцев ездить в Китай и налаживать там деловые связи.

В: Одна из проблем, с которой сталкиваются в Индонезии иностранные инвесторы, в том числе из Сингапура, — ее растущий экономический национализм. На компании оказывается давление, вынуждающее их увеличивать долю местных собственников. На ваш взгляд, эта тенденция будет усиливаться или ослабевать?

О: Я думаю, она будет усиливаться. Они хотят получать все бо́льший кусок пирога.

В: Будет ли Индонезия по-прежнему оставаться благодатной почвой для терроризма? И не может ли подъем исламского движения поставить под угрозу стабильность страны?

О: Если вы читаете сообщения, то знаете, что «Джемаа Исламия» удается вербовать в Индонезии добровольцев, которые с ее подачи организуют теракты, такие как взрывы на Бали и у отеля «Мариотт» в Джакарте. Но я считаю, что ситуация в Индонезии отличается от ситуации в Малайзии. Малайзия открыто взяла курс на исламизацию. В Индонезии могут быть небольшие изменения под влиянием саудитов. Их разновидность ислама сегодня воспринимается как эталон, потому что они организуют и оплачивают встречи мусульман со всего мира. Это привело к росту групп исламских активистов в Индонезии. Но такие изменения не происходят в одночасье, особенно если они не заложены в культуре народа.

Таиланд Низы не хотят жить по-старому

Приход к власти Таксина Чинавата стал поворотным моментом для внутренней политики Таиланда. До того как он встал у штурвала, во всех сферах политической власти доминировала бангкокская элита, которая управляла страной исключительно в интересах столицы. Если в ее среде и были какие-то разногласия, по степени своей ожесточенности и глубине порождаемого ими раскола они и близко не могли сравниться с теми, что ознаменовали собой времена правления Таксина и период после его ухода. Таксин нарушил устоявшийся статус-кво, перенаправив в беднейшие части страны ресурсы, которые раньше полностью прибирались к рукам Бангкоком и его средним и высшим классом. Таксин сделал ставку на объединяющую политику, дававшую возможность крестьянам на севере и северо-востоке принять участие в экономическом росте страны. К моменту его прихода к власти уже существовал огромный разрыв в уровне жизни, созданный ориентированной на центр политикой его предшественников. Таксин открыл людям глаза на существующий разрыв и его вопиющую несправедливость и предложил политические решения для его преодоления. Если бы он этого не сделал, я уверен, что пришел бы кто-то другой и сделал бы то же самое.

Когда в 2001 г. Таксин Чинават занял пост премьер-министра, он уже был успешным бизнесменом и миллиардером. Но богатые тайцы, рассчитывавшие на его классовую солидарность, очень скоро были разочарованы. Его политика была ориентирована на интересы сельской бедноты, причем в беспрецедентных масштабах. Он расширил кредитование фермеров, предоставил стипендии для обучения за рубежом студентам из сельской местности и субсидируемое государством жилье представителям городской бедноты, многие из которых мигрировали в города в поисках работы и могли позволить себе жить только в трущобах. В сфере здравоохранения он запустил программу бесплатного медицинского страхования для тех, кто не мог заплатить за визит к врачу даже мизерную сумму в 30 бат (около $1).

Противники Таксина считали, что он переворачивает страну с ног на голову, и не могли с этим смириться. Его называли популистом и пророчили, что его политика окажется разорительной. (Примечательно, что ожесточенное противодействие не заставило его отказаться от избранного курса и не помешало провести в жизнь множество других инициатив за время пребывания у власти с декабря 2008 г. по август 2011 г.) Его обвиняли в коррупции и покровительстве семейному бизнесу, но он отрицал все обвинения. Недовольство вызывало и его жесткое — некоторые называли его «диктаторским» — обращение со средствами массовой информации, а также начатая им на юге страны война с наркотиками, во время которой бывали случаи нарушений прав человека. Тем не менее подавляющее большинство крестьян проигнорировали всю обрушиваемую на Таксина критику и в 2005 г. переизбрали его на пост премьер-министра. Однако для бангкокской элиты этот человек был как кость в горле, и в 2006 г. его свергли в результате военного переворота.

После этого в столице Таиланда началась эпоха народных волнений. На улицах Бангкока стали регулярно вспыхивать массовые протесты с участием либо «желтых рубашек» — противников Таксина и приверженцев монархии, либо «красных рубашек» — ярых сторонников свергнутого премьер-министра. На последних всеобщих выборах, состоявшихся в 2011 г., тайские избиратели четко выразили свои предпочтения: отдав кресло премьер-министра сестре бывшего премьера Йинглак Чинават, они высказались в поддержку нового пути, выбранного для Таиланда Таксином. Крестьяне на севере и северо-востоке страны почувствовали, что значит иметь доступ к потокам капитала, и не собирались отказываться от таких возможностей. К настоящему моменту Таксин и его союзники выиграли пять всеобщих выборов подряд: в 2001, 2005, 2006, 2007 и 2011 гг. Все попытки противников Таксина сдержать этот прилив оказались тщетны.

Несмотря на брожения в тайском обществе, в долгосрочной перспективе есть повод для оптимизма. «Красные рубашки» по-прежнему будет превосходить численностью «желтые», поскольку последние опираются на сокращающуюся группу населения. Молодому поколению уже не свойственно столь трепетное отношение к монархии и королевской семье. Кроме того, хотя нынешний король Пхумипон Адульядет пользуется высочайшим уважением и даже заслужил в народе титул «Великий», с его смертью таиландская монархия потеряет значительную часть своего авторитета.

Армия всегда играла важнейшую роль в политике Таиланда и была гарантом того, что ни одно движение против монархии не могло поднять голову. Но и армии в конце концов придется смириться с изменениями и адаптироваться к ним, поскольку она не сможет вечно сопротивляться воле народа. Постепенно ее ряды будут пополняться молодыми солдатами, не столь одержимыми идеями монархизма. И хотя военачальники будут продолжать настаивать на своих привилегиях и сопротивляться низведению до положения обычной армии, но им придется научиться сосуществовать с правительством, состоящим из союзников Таксина. Возможно, военные даже согласятся с возвращением Таксина Чинавата в Таиланд, если он пообещает отказаться от любых попыток отомстить.

Таиланд никогда больше не вернется к прежней политической парадигме, когда монополия на власть находилась в руках бангкокской элиты. Он продолжит двигаться по пути, который выбрал для него Таксин Чинавата. Разрыв в уровне жизни по стране постепенно будет сокращаться. Многие крестьяне сумеют перейти в средний класс, что позволит увеличить внутреннее потребление. Таиланд ждут хорошие времена.

В: Некоторые тайские аналитики придерживаются менее оптимистичного взгляда на изменения во внутренней политике Таиланда, произошедшие после прихода к власти Таксина Чинавата. Они указывают на то, что в 1990-е гг. премьер-министры могли развивать экономику страны на основе долгосрочных стратегических планов, тогда как после 2001 г. правительство начало прибегать к краткосрочным популистским мерам и разного рода подачкам бедным.

О: Нет, это очень однобокий взгляд. Таксин намного умнее и дальновиднее, чем его критики. Именно поэтому, чтобы преодолеть их сопротивление, он стал опираться на северо-восток.

В: Но в стране есть обеспокоенность по поводу «гонки по нисходящей», направленной на то, чтобы завоевать как можно больше голосов сельских избирателей.

О: Ключевой вопрос в том, где брать деньги на эти меры поддержки.

В: Это проблема…

О: Чтобы иметь возможность оказывать поддержку, у вас должны быть ресурсы. А ресурсы могут быть получены только из доходов в бюджет. Следовательно, если вы хотите увеличить поддержку, а доходы бюджета уже полностью распределены, у вас есть один выход: увеличить налогообложение.

В: Или занять.

О: Кто даст вам деньги? Под какие активы?

В: Значит, вы не думаете, что Таиланд обречен на долгосрочный паралич вследствие того, что страна скатывается в популистскую политику?

О: Я сомневаюсь в этом. Они не будут потворствовать бедным больше, чем нужно.

В: Каковы ваши впечатления от Таксина Чинавата?

О: Это лидер практического склада ума, который умеет упорно работать и быстро добиваться результатов. Он гораздо больше доверяет своему деловому опыту и чутью, чем экономическим теориям. Однажды он сказал мне, что специально приехал из Бангкока в Сингапур на обычном автобусе, чтобы узнать, чем живут сингапурцы. И таким же образом собирался вернуться обратно. Я не знаю, удалось ли ему за одну поездку понять, что находится внутри нашего «черного ящика», включая такие важнейшие аспекты, как образование, качество человеческих ресурсов, сплоченность общества с его равными шансами для всех. Не нужно забывать, что у них на северо-востоке живет гораздо больше этнических лаосцев, чем тайцев.

В: Примерно 10 лет назад сингапурские лидеры заговорили о Таиланде как о серьезном конкуренте Сингапура в таких областях, как транспорт, промышленное производство и медицинский туризм. Это действительно так?

О: Посмотрите на их географическое положение. Если вы плывете на корабле, вы можете обойти стороной Бангкок, но вам не удастся проплыть мимо Сингапура.

В: А по воздуху?

О: Посмотрите на их уровень образования и квалификации. Чтобы составить нам конкуренцию, они должны стать лучше нас.

В: Есть ли у них потенциал, чтобы стать лучше нас?

О: Во-первых, у нас есть огромное преимущество в виде английского языка. Во-вторых, у нас есть образовательная инфраструктура, включающая систему политехнических университетов и институтов технического образования, которые обеспечивают нас высококвалифицированными кадрами. Все сингапурцы получают какое-либо профессиональное образование. Сможет ли Таиланд с его 60 млн жителей, рассредоточенных по сельской местности, добиться такого же уровня, что и мы?

В: А что по поводу геополитики в регионе? Таиланд всегда был союзником США. Во время войны во Вьетнаме американцы использовали его как военную базу. Сохранится ли их военный альянс и в будущем?

О: Это не имеет значения. Настоящий вопрос заключается в том, будут ли совпадать их интересы? Любой военный альянс жизнеспособен только в том случае, если интересы его членов совпадают. Возьмите НАТО. Члена альянса объединились, чтобы противостоять Советскому Союзу. Когда Советский Союз распался, НАТО стала бесполезна.

В: Существует мнение, что поворотный момент настал в 1997 г., когда Таиланд столкнулся с тяжелыми последствиями азиатского финансового кризиса и понял, что США не придет ему на помощь. С тех пор тайцы решили, что Китай может быть гораздо более надежным другом.

О: Так произошло потому, что после окончания войны во Вьетнаме Таиланд во многом потерял свое значение для США.

В: Как, на ваш взгляд, тайцы реагируют на растущее влияние и доминирование Китая в этой части мира?

О: Вы знаете историю Таиланда. Когда Япония была на пике своего могущества и решила напасть на Юго-Восточную Азию, тайцы позволили японским войскам беспрепятственно пройти через свою территорию, чтобы добраться до Малайзии и Сингапура. Они всегда смотрят, кто сильнее, кто может выйти победителем, и присоединяются к этой стороне.

Вьетнам. В оковах социалистического менталитета

Многие возлагали большие надежды на Вьетнам, когда в 1980-х гг., вслед за Китаем, страна решила встать на путь рыночных реформ. Политика обновления Вьетнама, или «Дой Мой», как называли ее вьетнамцы, началась на обнадеживающей ноте. Среди первых шагов, ознаменовавших собой отход от социализма, была передача коллективизированных земель в длительное пользование частным фермерам. За нескольких лет это привело к резкому росту сельскохозяйственного производства. Многие внешние и внутренние наблюдатели считали, что Вьетнам стоит на правильном пути. Мир видел, как открытие Китая привело к его невероятному экономическому подъему, и логично предполагал, что Вьетнам с его программой реформ будет двигаться по тому же маршруту.

Но затем первоначальный оптимизм сменился более скептической оценкой. Во время моих первых визитов во Вьетнам в 1990-х гг. я сам был воодушевлен их реформами, однако с тех пор мое мнение изменилось. Теперь я думаю, что старшее поколение коммунистических лидеров не в состоянии вырваться из оков социалистического менталитета. Поначалу они договорились взять курс на реформы, потому что видели, что страна идет в никуда. Но они и близко не проявили той решимости модернизировать систему, какую показали китайцы. Руководители из «старой гвардии» не позволят Вьетнаму выбраться из застоя. И пока они не уйдут, страна вряд ли сможет совершить прорыв в своем стремлении к модернизации.

Во время одного из моих недавних визитов во Вьетнам со мной произошел случай, показывающий, какие проблемы стоят перед страной. Мне организовали встречу с несколькими высшими гражданскими и военными руководителями, и я рассказал им о том, что одна сингапурская компания столкнулась с проблемами при строительстве отеля на Западном озере в Ханое. Когда компания начала забивать сваи, тысячи местных жителей стали требовать у нее компенсацию за шумовое загрязнение. Чтобы избежать дополнительных расходов, компания решила изменить способ монтажа фундамента: вместо забивания свай применить завинчивание, что можно было делать почти бесшумно. Однако на этот раз в компанию явился чиновник, утвердивший проект строительства, и заявил: «Я не давал вам на это разрешения». Было ясно, что чиновник находится в сговоре с местными жителями. Я объяснил вьетнамским лидерам, что такое отношение контрпродуктивно. Если вы хотите открыть свою страну, относитесь к этому серьезно, сказал я. Они ответили покашливанием и невнятным бормотанием, что ясно показало, что они находят такое положение дел вполне нормальным. Они не понимали, что один довольный инвестор привлечет к ним еще больше инвесторов. У них был другой подход: загнать инвестора в угол и выжать из него как можно больше.

Представители «старой гвардии», которые в настоящее время занимают все руководящие посты в стране, заслужили свои «погоны» в партийной иерархии во время войны. Они получили эти посты вовсе не потому, что показали себя превосходными управленцами и экономистами, а потому что в течение более чем 30 лет рыли подземные ходы с севера на юг для ведения партизанской войны. С китайскими «коллегами» их роднит такой неприглядный факт, как высокий уровень коррупции. Заслуженные партийцы, которые раньше свято верили в то, что система позаботится о них, вдруг увидели, как быстро богатеют люди вне партии. Разочаровавшись в системе, они принялись «брать», например, руководители таможенной службы начали незаконно ввозить автомобили, чтобы получить свою долю богатства. К сожалению, в отличие от Китая, у них нет такой легендарной фигуры, как Дэн Сяопин, который обладал непререкаемым авторитетом среди партийных кадров и непоколебимой верой в то, что выйти из тупика можно, только успешно реформировав страну. Причина, по которой у них нет такого лидера и хорошей команды управленцев, кроется в их длительном военном прошлом. Тогда как китайские коммунисты имели возможность на протяжении нескольких десятилетий накапливать управленческий опыт, проверяя на практике, что работает, а что нет, и в процессе этого обновлять свои принципы и идеологию, вьетнамские коммунисты занимались тем, что вели ожесточенную партизанскую войну с американцами. У них попросту не было возможности научиться тому, что значит управлять страной. Кроме того, большинство успешных южновьетнамских бизнесменов, знавших, как работают капиталистические механизмы, в 1970-е гг. бежали из Вьетнама.

Вьетнамский народ — один из самых способных и энергичных в Юго-Восточной Азии. Студенты-вьетнамцы, приезжающие учиться в Сингапур на стипендии от АСЕАН, относятся к учебе предельно серьезно и добиваются впечатляющих успехов. Очень жаль, что такой умный народ до сих пор не может реализовать свой потенциал. Будем надеяться, что, когда военное поколение уйдет со сцены и у руля страны встанут молодые вьетнамцы, они посмотрят на успехи Таиланда и, убедившись в преимуществах свободного рынка, изберут правильный курс.

В: У Вьетнама имеются серьезные разногласия с Китаем по поводу территорий в Южно-Китайском море. И на встрече министров стран АСЕАН в 2012 г., когда региональная группа впервые за 45 лет не сумела договориться о совместном коммюнике, главным зачинщиком раздора был Вьетнам.

О: Вьетнамцы не смогли добиться консенсуса среди членов АСЕАН в поддержку своей позиции по Южно-Китайскому морю, потому что, как выяснилось впоследствии, китайцы сумели договориться отдельно с Брунеем и Малайзией по их претензиям. Но Бруней и Малайзия претендуют на гораздо меньшие территории, тогда как вопрос по основным территориальным претензиям со стороны Вьетнама так и остается неразрешенным.

В: Не значит ли это, что Китай способен расколоть АСЕАН по этому вопросу?

О: Это говорит о том, насколько искусны китайцы в международных делах. У них имеется тысячелетний опыт взаимодействия с другими странами — иностранными варварами, как они их называют, и они знают, как разделить их и помешать им объединиться. Oни просто покупают страны одну за другой.

В: Вьетнам стремится расширить свои связи с США, чтобы иметь возможность противостоять Китаю…

О: Да, это так. В 2012 г. министр обороны США Леон Панетта посетил залив Камрань. Это может означать, что вьетнамцы собираются открыть его для американцев. Возможно, они считают, что полезно иметь под боком американскую военную базу на тот случай, если вдруг снова возникнет конфликт по поводу Парасельских островов, но я не думаю, что американцы будут участвовать в прямом столкновении с китайцами. Лучшее, на что могут надеяться вьетнамцы, — это на урегулирование спора на основе Конвенции ООН по морскому праву.

В: Поговаривают, что вьетнамцы собираются покупать американское оружие…

О: Это неудивительно. Сегодня с американцами у них более дружеские отношения, чем с китайцами. И американское оружие намного лучше китайского.

В: Как вы считаете, не следует ли АСЕАН держаться подальше от споров о Южно-Китайском море на будущих саммитах?

О: Об этом уже поздно говорить. Раньше в АСЕАН существовал негласный кодекс поведения, но теперь он не соблюдается.

Мьянма. Генералы меняют курс

Если вы оказались в тупике, существует только один разумный план действий — развернуться и выйти из него. Эта аналогия во многом позволяет понять причины, которые заставили военную хунту, правившую Мьянмой на протяжении нескольких десятилетий, к 2011 г. радикально пересмотреть свои убеждения и направить страну по другому пути. Столь резкая перемена была вызвана не глубоким самоанализом или внезапным озарением. Не было это и отчаянной попыткой самосохранения со стороны военной диктатуры, осознавшей, что она находится на грани краха. Причина была куда более прозаична. Генералы увидели, что их страна зашла в тупик, и у них попросту не осталось другого выхода, кроме как кардинально сменить курс.

Соседство с процветающим Таиландом могло ускорить это прозрение. С точки зрения природных ресурсов Мьянма богата так же, как Таиланд. Но если вы сравните, например, помело, выращенные в той и другой стране, то увидите, что тайские фрукты намного крупнее и слаще благодаря применению передовых сельскохозяйственных технологий. Таиланд стал крупнейшим в регионе экспортером орхидей и других растений и плодов. Теоретически Мьянма, одаренная таким же благодатным климатом и землями, могла бы делать то же самое. Но на практике ничего подобного не происходило. И, пожалуй, самым удручающим в этом сравнении двух стран был тот факт, что бирманцам приходилось ездить в Таиланд и обменивать там драгоценные камни на медикаменты и другие медицинские товары. Страна все больше и больше отставала от остального мира.

Циклон «Наргис» стал еще одним звонком к пробуждению как для правящего режима, так и для всего народа Мьянмы. Это стихийное бедствие, обрушившееся на страну в 2008 г., стерло с лица Земли многие населенные пункты и оставило миллионы людей без крыши над головой, однако бирманское правительство не только не сумело оперативно оказать помощь своим бедствующим гражданам, но и отказалось принять помощь от иностранных государств, таких как США и Франция. Это резко контрастирует с реакцией китайского правительства на разрушительное землетрясение в провинции Сычуань, где к спасательным работам немедленно привлекли армию, ситуацию взял под контроль лично премьер-министром Вэнь Цзябао, и весь народ помогал преодолеть последствия катастрофы. Некоторые эксперты считают, что циклон «Наргис» в Мьянме стал переломным моментом, заставившим все слои бирманского общества задуматься о необходимости реформ. Возможно, они недалеки от истины.

Так в 2011 г., без громких фанфар, страна всерьез взялась за свое преобразование. Были освобождены все политические заключенные, которых насчитывались сотни, и в их числе лауреат Нобелевской премии мира Аун Сан Су Чжи. Более того, Аун Сан Су Чжи дали возможность баллотироваться на промежуточных выборах в парламент в 2012 г., где она, естественно, победила. Одним из мотивов, заставивших правящий режим поторопиться с освобождением политзаключенных и выборами, было его желание убедить Запад отменить санкции в надежде на то, что это стимулирует экономику страны. Поначалу Запад отреагировал крайне осторожно, но потом все-таки признал усилия бирманских властей, и реабилитация Мьянмы на международной арене была окончательно подтверждена визитом в страну президента США Барака Обамы в ноябре 2012 г. В 2015 г. в стране должны пройти свободные и справедливые всеобщие выборы — первые после печально известных выборов 1990 г., когда победу одержала Аун Сан Су Чжи, но военная хунта отказалась признать их результаты. Медленно, но верно Мьянма возвращается к тому, чтобы снова стать нормальной страной.

Решение пойти по пути социализма было принято в 1960-е гг. бирманским лидером генералом Не Вином. Он депортировал индийских предпринимателей, которые были привлечены в страну еще британцами, чтобы обеспечить функционирование ее экономики, и закрыл Бирму от внешнего мира. На долгие 40 лет в стране воцарился застой.

Одно время, примерно лет 10 назад, мне довелось тесно контактировать с генералом Кхин Ньюном, человеком блестящего ума, единственным среди всех генералов, кто понимал необходимость реформ. Я посоветовал ему поучиться у Сухарто: снять военную форму, сформировать политическую партию и победить на выборах. Тогда вы получите поддержку народа и сможете открыть страну, сказал я. Но вскоре после этого Кхин Ньюн был помещен под домашний арест. Я потерял контакт с режимом, но не считал нужным ехать в Мьянму и пытаться убедить их в необходимости перемен — это никак не затрагивало интересы Сингапура, и к тому же многие пытались сделать это и потерпели неудачу. Короче говоря, это было не наше дело.

За последние два года Мьянма сделала важные шаги навстречу остальному миру. Я не думаю, что на этот раз генералы свернут с пути реформ. Единственный вопрос: как быстро они будут двигаться вперед?

Одной из знаковых политических фигур в Мьянме, на которую многие возлагают большие надежды, остается Аун Сан Су Чжи. Эта женщина сплотила вокруг себя большинство противников военной диктатуры. Некоторые считают, что в будущем она может встать у руля страны. Но я сомневаюсь в этом. Она была замужем за англичанином, ее дети наполовину британцы, поэтому, хотя она и является дочерью Аун Сана, освободителя Бирмы, некоторые люди в стране не считают ее в полной мере бирманкой. В действующей Конституции есть положения, запрещающие ей стать президентом Мьянмы. К тому же она уже в годах — недавно ей исполнилось 68 лет. Но даже если Аун Сан Су Чжи действительно сумеет прийти к власти, ей придется бороться с затянувшимися этническими мятежами, охватившими разные части страны. Сумеет ли она подавить эти сепаратистские движения?

Бирманцы, живущие за границей, — еще одна группа, заинтересованная в том, чтобы страна стала открытой. Это одни из лучших представителей своего народа, которые в свое время были вынуждены покинуть родину. Их дети уже не будут чувствовать каких-либо обязательств перед этой страной, но те, кто покинул Мьянму в молодости или во взрослом возрасте, сохраняют глубокую эмоциональную связь с ней. Если политическая ситуация кардинально изменится и хотя бы часть этих людей удастся убедить вернуться, чтобы начать свой бизнес, это может придать импульс развитию бирманской экономики.

В: В одной из своих предыдущих книг «Горькая правда о пути развития Сингапура» (Hard Truths To Keep Singapore Going) вы описали бирманских генералов как людей с крайне ограниченным мышлением, не понимающих очевидных вещей.

О: Да, бескомпромиссность затмевала их разум. Но даже эти люди в конце концов опомнились и признали, что они наткнулись на кирпичную стену.

В: Сегодня ведется дискуссия по поводу того, что именно стало решающим фактором, подтолкнувшим бирманцев к началу реформирования. Одни говорят, что это было так называемое конструктивное вовлечение со стороны АСЕАН; другие утверждают, что здесь сыграли роль западные санкции. Каково ваше мнение?

О: Не так важно, что именно сыграло решающую роль. Важно, что они решили выбрать другое будущее.

В: Если реформы будут продолжаться и Мьянма откроется миру, увидим ли мы дальнейшее усиление китайского влияния и доминирования в этой стране?

О: Безусловно. Китайцы уже построили скоростную автомагистраль к границе с Мьянмой. К тому же они помогали бирманцам на протяжении многих лет их изоляции. Они стали друзьями, и обе стороны будут держаться за эту дружбу. Индийцы также пытаются наладить дружеские отношения с Мьянмой, предлагая помощь, но я не думаю, что они смогут конкурировать с Китаем.

В: А как насчет американцев? Смогут ли они закрепиться в Мьянме, чтобы конкурировать за влияние в регионе?

О: Американцы находятся слишком далеко, чтобы оказывать серьезное влияние. А у Китая с Мьянмой общая граница в провинции Юньнань.