– Что случилось, Пегги?

Она помедлила, будто собиралась с мыслями (или пыталась побороть эмоции), чтобы сообщить какие-то ужасные новости.

– Счета галереи превысили кредит. – Пегги, так же как и я, не любила говорить о деньгах. – Я несколько раз звонила мистеру Уайеру на работу и оставляла сообщения, но ответа не последовало, а чеки не принимали к оплате. Включая заработную плату.

Мне стало плохо. Можете думать обо мне что угодно, но я ни разу в жизни не задумывалась о том, каким образом оплачиваются счета. Этим многие годы занимался Гордон (а до него мой отец), поэтому я редко, если вообще когда-нибудь, думала о таких вещах. Во всех местных магазинчиках у меня был расходный счет, что было очень удобно. Когда я делала покупки, то просто говорила: «Я возьму это, запишите на мой счет». Даже в больших магазинах в Остине, Сан-Антонио и Далласе у меня были свои счета. Было что-то вульгарное в том, чтобы расплачиваться платиновой картой Американ Экспресс.

– Мне ужасно не хочется вас беспокоить, миссис Уайер. Если мистер Уайер дома, мы могли бы обсудить это с ним.

Три недели назад я не придала бы никакого значения, если бы кто-то предпочел поговорить о моих деньгах с моим мужем, а не со мной. Однако теперь я почувствовала себя оскорбленной. Но лишь частично, потому что другая часть меня была взволнована. При том что мои деньги все еще числятся без вести пропавшими, как я буду оплачивать счета?

Просто как в бульварном романе. Прямо неудобно.

Я сказала Пегги, что свяжусь с ней позже, и уже хотела повесить трубку, когда она напомнила мне про рекламную фотосессию, которую я назначила на сегодня во второй половине дня.

Когда я договаривалась о рекламной фотосессии для выставки, мне пришла в голову отличная мысль – провести съемку у меня дома. Мой художник у бассейна, или мой художник, сидящий на живописной каменной стене, которая окружает сад. Кроме того, это даст мне возможность держать ситуацию под контролем. Если бы мы фотографировали у него дома или в студии, такой возможности у меня не было бы. А фотосессия в галерее – слишком банально.

Теперь меня волновало только одно: чем я буду платить фотографу?

Художник настоял, чтобы фото делал кто-то, кого он знает, и я, в общем, была не против. Но не зная, кто это будет, я понятия не имела, какую форму оплаты он предпочтет. Нельзя было допустить, чтобы мой художник увидел, как я начну суетиться из-за чего-то столь НС-ного, как деньги.

Наконец я повесила трубку и на полусогнутых ногах направилась в кабинет мужа. Кика всегда получала почту и приносила ее туда, а Гордон затем просматривал ее и делал все, что полагается. На столе в кабинете громоздилась стопка писем. У меня ушло целых тридцать минут, чтобы всю ее разобрать.

Каков ущерб?

Со времени последних выплат общий долг составлял семьдесят пять тысяч долларов. Кроме того, была еще огромная кипа оставшихся без ответа приглашений.

На половину из них отвечать было слишком поздно. Большинство приглашений были на лучшие приемы в городе. Раскладывая их по датам, я думала, что сказать каждой хозяйке. Некоторые приглашения были для супружеских пар, и на них придется ответить отказом. Другие были для женщин, и на некоторые приемы я пойду, чтобы поддержать видимость того, что все в порядке. А остальные будут отклонены, потому что я никогда бы их не приняла, независимо от моего положения.

Потом я задумалась о такой немаловажной вещи, как туалеты для всех этих приемов. Как только я разберусь с ответами на приглашения, надо идти по магазинам. При этой мысли я похолодела. Покупки!.. На покупки нужны деньги. У меня не было денег на оплату счетов, а на новую одежду и подавно.

Я застонала и вернулась к счетам.

Среди них были повседневные вещи вроде продуктов и химчистки, но новое (и очень изящное, надо сказать) канапе, которое я купила для своей гардеробной за неделю до злополучного происшествия, стоило десять тысяч долларов. Я не могла в это поверить. Но я не поинтересовалась ценой, когда сказала продавцу, что покупаю его.

Долю секунды я размышляла о том, не вернуть ли канапе. Но если я сделаю это, особенно после того как сказала владельцу магазина, что канапе идеально вписалось в интерьер, могут поползти слухи. Кроме того, у меня ушло два года на поиски идеально подходящего для гардеробной предмета мебели. Придется раздобыть где-нибудь денег для решения временных трудностей, пока Говард не разберется с Гордоном.

Я снова подумала, не рассказать ли все отцу, и снова отвергла эту идею. Рано или поздно мне придется поставить родителей в известность о случившемся, но меня смущала заведомо известная реакция матери, к тому же нельзя было позволить отцу выручить меня из беды и, возможно, пойти ко дну вместе со мной.

Я даже подумала, не взять ли в долг у Говарда, но мысль об этом была невыносима, так что остался лишь один выход, к которому могла прибегнуть респектабельная дама с моим положением в обществе в условиях финансового краха. Я прошла в гардеробную и открыла сейф в углу. И вспомнила, что лучшие мои украшения, доставшиеся мне по наследству, хранились в банке...

Эта мысль ужаснула меня, и я без сил опустилась на канапе за десять тысяч долларов. Неужели Гордон забрал и самые дорогие мои драгоценности?

Перед глазами все поплыло, и я опустила голову на колени, стараясь глубже дышать.

От всего произошедшего за последнее время кто-нибудь другой впал бы в отчаяние, я же только еще сильнее разозлилась на Гордона. Это помогло мне восстановить дыхание.

Из своей минутной слабости я извлекла новый урок: паника вызывает затрудненное дыхание, а гнев, наоборот, приток кислорода. Гнев куда лучше паники.

И почему бы не злиться? Почему я должна сдерживать гнев, как мне вдалбливали с самого рождения? Почему мне должно быть плохо оттого, что мой муж, которому я когда-то доверяла, предал меня? Предал Фреди Уайер!

Я вернулась к сейфу и взяла в руки вещицу, которой дорожила меньше всего, потому что ее, по просьбе Гордона, выбрала для меня его сестра Эдит. Украшение было не более изысканное, чем сама Эдит: три нити искусственно выращенного жемчуга с бриллиантовым кулоном в четыре карата. Я также выбрала одно немодное украшение, которое Гордон как-то подарил мне на годовщину свадьбы и которое я собиралась переделать, – сапфиры и бриллианты в золотой оправе. Я не знала точно, сколько стоит канапе, но уж цену ювелирным изделиям я знаю. Я получу за них достаточно, чтобы выплатить долг, зарплату сотрудникам галереи и, может быть, купить тот чудный бледно-зеленый костюм от Шанель, который висит в «Саксе» на Пятой авеню.

Обычно, чтобы собраться, мне нужно минимум два часа, но в то утро я управилась менее чем за пятьдесят минут, и тем не менее мой наряд был безупречен. Я отправилась к ювелиру-оценщику в Сан-Антонио, чьими услугами моя семья пользовалась на протяжении десятилетий.

Несясь по шоссе И-35, я позвонила в банк и услышала, что моя ячейка закрыта. Это означало, что фамильные драгоценности исчезли.

Я на грани краха.

Несмотря на это, я добралась до Сан-Антонио в рекордно короткое время и оказалась в офисе Конрада Караволаса, ювелира самых богатых людей в штате Одной Звезды. Это был невысокий лысеющий человечек, который всегда заискивал передо мной, несмотря на мою обычную манеру вести себя любезно, но с прохладцей.

В тот день я лишь слегка оттаяла. Я улыбалась шире обычного, сделала комплимент его галстуку и назвала его «любезный». К сожалению, все это не принесло желаемых плодов, так как мистер Караволас посмотрел в лупу и сказал:

– Это подделка.

В тот момент я была не в состоянии удивиться, я просто почувствовала холодок. Механически, зная ответ еще до того как был задан вопрос, я протянула ювелиру обручальное кольцо с розовым бриллиантом, предположительно стоящее целое состояние.

– Подделка, – сказал он смущенно, видя мое немое оцепенение.

Это было настоящее испытание для моей невозмутимости. За прошедшие три недели я пережила целую гамму ощущений: гнев, стресс, панику. А сейчас я почувствовала кое-что еще. Ненависть. Я ненавидела Гордона Уайера.

В таком состоянии я поехала домой. У меня был лишь один выход.

Кика помогла мне снять со стен несколько картин. Владея картинной галереей, на протяжении многих лет я вкладывала деньги в предметы искусства. Продать картины было единственным разумным решением. Я купила их сама, поэтому они не могут быть подделкой.

Отправить картины оптовому дилеру, с которым моя галерея регулярно вела дела, оказалось делом нескольких минут. Когда все было закончено, у меня оказалось достаточно денег, чтобы удержаться на плаву еще пару недель.

Взглянув на часы, я поняла, что очень скоро придут художник и его фотограф.

Я кружила по НС-ной части города, пока не нашла банк, куда моим друзьям никогда бы не пришло в голову вложить деньги. В шестидесятые годы здесь был большой торговый центр со стеклянным фасадом (возможно, в свое время это был «Вул-ворт» или «Дайм»).

Надев пару темных очков в стиле Джекки Онассис и широкополую соломенную шляпу, я вошла и заявила, что хочу открыть счет. Разместить вклад в банке в респектабельной части Уиллоу-Крика было невозможно. Хоть я и знала, что Нед Рид будет обо всем молчать, так как он в последнюю очередь заинтересован в том, чтобы в городе узнали, что Гордон умудрился забрать мои деньги из его банка так, что я об этом ничего не узнала, но я не могла вдруг начать вести мои финансовые дела в том же банке, где мужья всех моих подруг ведут свои дела. Этим всегда занимался Гордон.

Менеджер Первого национального банка суетился вокруг меня, стараясь услужить, и, спотыкаясь на каждом шагу, проводил меня в малюсенький офис.

– Пожалуйста, миз Уайер, присаживайтесь. – Было заметно, что на него произвели большое впечатление моя красота и видимый достаток. – Могу я предложить вам кофе или содовую, мэм?

– Нет, спасибо.

После этого он молча воззрился на меня.

Я подождала секунду, ожидая, что он что-нибудь скажет, но потом я поняла, что он просто онемел от восхищения. Это, конечно, очень лестно, но у меня были дела, которые нужно делать, и люди, с которыми надо встретиться.

Я красноречиво вздохнула:

– Я немного спешу.

Он покраснел до кончиков ушей:

– Простите! Позвольте рассказать вам о разных типах счетов, которые у нас есть...

– Не стоит. Просто откройте какой-нибудь на мое имя.

– О, конечно. – Он порылся на столе в поисках бланка. – Скажите, пожалуйста, сколько денег вы собираетесь положить... кстати, не забудьте: если ваш вклад превышает тысячу долларов, вы получаете в подарок тостер и бесплатное...

Я протянула ему чек. Казалось, банкира чуть не хватил удар.

– Пожалуйста, мистер... – я взглянула на бейдж, – ...Олстон, я ужасно тороплюсь. Просто откройте любой счет, который сочтете подходящим.

Еще полчаса ушло на то, чтобы открыть счет, получить временную чековую книжку и тостер (неужели остались еще банки в Соединенных Штатах, раздающие электроприборы?), который было проще взять, чем отказаться от него. После этого я понеслась домой, опоздав на тридцать минут на rendez-vous или, скорее, деловую встречу.

То, что, по-видимому, являлось автомобилем моего художника, стояло у подъезда – древний «МГ». Как у Брайана О'Нила в старом фильме «История любви». Или это был «триумф спитфайр»? Ладно, неважно. Я бы в такую машину ни за что не села.

В холле никого. Я еще успею привести себя в порядок.

Взбежав вверх по лестнице, я направилась в ванную.

Одно дело – хорошо выглядеть в глазах ювелира, художественного дилера и заштатного банкира, и совсем другое – в глазах голубого художника и его фотографа.

Принимать ванну не было времени, так что пришлось воспользоваться пудрой. Я причесалась, подкрасилась, надела белую блузку, шелковую юбку в кремово-коричневых тонах и три нитки жемчуга. Я выглядела достаточно мило, чтобы забыть, что все утро провела, стараясь избежать финансового краха. Ко мне почти вернулось забытое ощущение безоблачной жизни, но я боюсь, что Гордон лишил меня этого невинного взгляда на мир раз и навсегда.

Скользя рукой по лестничным перилам, я ожидала увидеть Сойера Джексона, но в холле по-прежнему никого не было. В приемной, гостиной и в маленькой комнате тоже.

Потом я услышала голоса, которые привели меня в кухню, где мой художник сидел за кухонным столом с Кикой и болтал с ней по-испански так, будто они были старыми друзьями.

Это было немыслимо. Мало того что существует целый свод правил о том, как следует принимать гостей в кухне, и они, судя по всему были нарушены, – гостя в кухне принимала моя горничная!

И даже не это было самым большим сюрпризом. Как известно, Кика ненавидит всех, кроме меня (хотя она проявляла дружеское участие к Никки). Сидя за кухонным столом, Кика, подавшись вперед, рассказывала Сойеру Джексону о своем любимом реалити-шоу, которое показывают по единственному мексиканскому каналу, который ловится в Уиллоу-Крике, – «Bailar Mexicano». В этом шоу раз в неделю дон Хуан де Танго танцует по очереди с дюжиной женщин, чтобы найти свою идеальную партнершу. Не раз я заходила на кухню и заставала Кику танцующей вместе с участниками шоу.

– Не хочу мешать вашей компании, но нам надо работать.

Я говорила своим самым надменным тоном, который должен был привести в трепет их обоих. Художник обернулся ко мне и рассмеялся (да, рассмеялся!), а Кика усмехнулась.

– Да ладно вам, – сказала она. – Он принес вам подарок.

Это меня заинтриговало.

– Подарок? Мне?

Мой художник снова засмеялся, протянул руку и взял что-то с соседнего стула, затем встал и подал мне блестящий серый пакет из «Сакса» на Пятой авеню.

В нелепом волнении я вытащила маленькую коробочку и на редкость быстро справилась с упаковкой. То, что находилось в коробочке, не должно было бы меня удивить.

– Тот браслет!

– Мне показалось, что он тебе понравился. – Глупо, но верно. – Кроме того, – добавил он, – я решил, что должен принести свои извинения за грубость при нашей первой встрече.

Я смутилась. Подарок и извинения за грубость. Но еще больше меня смутила его одежда. На нем был белый джинсовый пиджак, какая-то черная лоснящаяся рубашка и белые джинсы. Быть может, это и сошло бы для какого-нибудь пляжа на юге Европы, но не для моего мира. Правило не носить белое до Пасхи относится к женщинам, мужчина же никогда не должен надевать белый джинсовый костюм. Кем бы он ни был.

Я вздохнула:

– Как ни мило это с твоей стороны, но я не могу принять этот подарок.

– Почему же? Потому что я мужчина?

Кика посмотрела на меня разочарованно, но с пониманием. Тогда же, когда и я, она твердо усвоила от моей матери, что подарки от мужчин, кроме мужа, не должны приниматься. Кика была не в силах это видеть и поспешно покинула комнату – как будто это я придумала правила!

Я задумалась. Отношения с гомосексуалистами – для меня дело новое. И в самом деле, что такого в том, чтобы принять подарок от голубого? Кроме того, прошла целая вечность с тех пор, как Гордон делал мне сюрприз – за исключением любовницы и дальнейших событий, – и я ужасно хотела получить подарок.

– Хотя, если честно, браслет просто прелесть! Спасибо, – сказала я, принимая подарок. – Можешь считать меня чересчур любопытной, но все-таки мне бы хотелось знать, почему у тебя возникло желание извиниться. Ты его явно не испытывал, когда захлопнул дверь у меня перед носом.

Сойер пожал плечами; он выглядел слегка озадаченным.

– Не спорю, я был груб, когда ты пришла. Но что тут скажешь? Я легко впадаю в дурное настроение. – Он взял браслет. – Дай, я его надену тебе на руку, – сказал он. – И попробуй для разнообразия назвать меня по имени.

– Ты о чем?

– Я не слышал, чтобы ты хоть раз назвала меня по имени с тех пор, как приходила в студию, да и тогда это был лишь вопрос. Может, ты не помнишь, как меня зовут?

– Прекрасно помню.

Он снова засмеялся:

– Я знаю людей вроде тебя. Вероятно, в твоих мыслях я просто «Художник».

Он попал почти в точку, и я почувствовала себя неуютно, тем более что правильный ответ был «Мой художник».

Я закрыла коробку и сказала:

– Я надену его как-нибудь в другой раз. Слышишь, звонят в дверь. – Слава Богу. – Должно быть, это твой фотограф.

Через несколько минут вошел фотограф.

– Сойер! – воскликнул он.

– Питер.

Они обнялись и расцеловались. (В списке недопустимых вещей это стоит рядом с неумением пользоваться ножом и вилкой. Конечно, в чужой монастырь со своим уставом не ходят, может быть, в Европе это и принято, но мы-то не в Европе.)

Нас представили, и Питер поцеловал мне руку. (Эй, люди, мы в Америке!)

– Вы просто видение! – воскликнул он.

Ну что ж, некоторым мужчинам можно простить чрезмерные проявления европейского шарма.

На этом, правда, его очарование закончилось, во всяком случае по отношению ко мне. Мой художник – пусть лучше будет Сойер – и фотограф без промедления приступили к работе, ведя себя так, будто меня рядом не было. Меня попросту игнорировали.

Мы вышли на улицу, и они стали обсуждать наиболее подходящие ракурсы для съемки, направление солнечного света, компоновку кадра, все это время смеясь, как старые друзья. Мне подумалось, что Питер мог быть бойфрендом Сойера или, по крайней мере, кем-то, с кем он встречался.

Признаюсь, я чувствовала себя неуютно. Да, именно. И не потому, что пыталась представить себе рядом двух мужчин. Мне была странным образом неприятна мысль в принципе о ком-либо рядом с моим художником. И пока стрелки медленно отсчитывали минуты, мне становилось все хуже.

Когда они наконец приступили непосредственно к съемке, мне пришлось созерцать полуобнаженного Сойера (вернее, обнажившегося настолько, насколько его удалось уговорить) у моего бассейна. На нем были джинсы и расстегнутая рубашка. Не могу точно сказать, кого из нас это взволновало больше – меня или Питера.

Сойер так хорошо смотрелся у бассейна, что даже Кика вполне пришла в себя и стала наблюдать за происходящим вместе со мной.

– Он красивый, – начала она. – Почти такой же красавец, как дон Хуан де Танго.

Это так, но я не собиралась соглашаться с Кикой.

– Несомненно, его бойфренд тоже так считает.

– Бойфренд? – Кика окинула меня сердитым взглядом. – Ты что, ревнуешь к Питеру?

Я мастерски разыграла возмущение:

– Что за вздор! Я вовсе не ревную к Питеру. – Я и не ревновала. Правда.

Кика фыркнула:

– Как нехорошо, мисси Уайер.

В этот момент мы заметили, что Сойер смотрит на нас. Сверкнув глазами, он сделал несколько шагов в нашу сторону, но, вместо того, чтобы подойти ко мне, взял вдруг Кику за руку и закружил ее в танце.

– О, мистер Сойер!

Она произнесла это, как школьница, потерявшая голову от самого красивого мальчика на выпускном балу. Мне стало за нее стыдно.

Затем Кика снова оказалась рядом со мной, правда, ненадолго, так как теперь наступила моя очередь. Мой художник увлек меня на площадку, вальсируя со мной так же, как с Кикой.

– Мистер Джексон! – По крайней мере, у меня получилось не так плохо, как у Кики. – Что вы делаете?

Он притянул меня ближе; Кика чуть ли не молилась. Не похоже было, чтобы Сойер обратил на это внимание. Он кружил меня вокруг бассейна, как будто мы участвовали в конкурсе бальных танцев. При этом он напевал мелодию, под которую мы танцевали. Это было странно и весело.

После нескольких поворотов он исполнил финал в стиле дона Хуана. Я была в смятении, что и говорить, потому что когда кто-то держит тебя вот так крепко, можно почувствовать... силу. Я не знаю, как еще назвать это. Удерживавшие меня руки были напряжены. Если бы он не имел склонности к мужчинам, весь этот танец мог бы показаться просто непристойным – я замужем, да и вообще... К счастью, об этом можно не беспокоиться. Я решила, что иметь голубого приятеля гораздо лучше, чем мужа, так как он был сильным, привлекательным, и к тому же можно было не бояться, что он разочарует меня.

Это было на удивление приятно, и я полностью доверилась его ничем не угрожающей силе. Это было именно то, в чем я неосознанно нуждалась всю свою жизнь. Друг-мужчина, который, глядя на меня, не желал бы меня или не ревновал.

– Я просто без ума от тебя, – сказала я.

Когда он поднял меня и притянул к себе, я снова ощутила волнение. Это было начало большой, прекрасной платонической дружбы с мужчиной, который не поставит под удар мою репутацию. Я чувствовала себя счастливее, чем когда-либо, и жалела, что мысль найти такого друга, как он, не приходила мне в голову раньше.

Он посмотрел на меня и улыбнулся, как будто точно знал, о чем я сейчас думаю, и тоже подумал об этом. Или это мне передалась его мысль.

– Имей в виду, – прошептал он мне на ухо, – я не гей.