1877 год

Ренвилл

Отбросив темные кудряшки, Белл молча стояла, держа в руке свой рисунок. На столе высился именинный торт, выпеченный в честь тринадцатого дня ее рождения. Однако вместо радости, которую она, казалось, должна была бы чувствовать, все ее существо заполнял страх.

Недетский ум подсказывал ей, что ничего хорошего в этот день не будет. Слишком уж спокойно смотрит отец на давшийся ей с таким большим трудом рисунок.

– Папа, – нерешительно спросила она, придерживая своими похожими на полумесяцы ногтями нарисованный на толстой бумаге портрет темноволосой матери, – тебе нравится?

Затаив дыхание, отец смотрел, казалось, целую вечность на изображение такого знакомого лица. Затем вдруг хватил кулачищем по грубо отесанной стене.

– Я не могу это взять, слышишь, не могу! Дверь была закрыта, но занавеска на боковом окне отодвинута, и Белл только тогда заметила стоящий снаружи, полностью загруженный фургон, запряженный хорошо знакомой ей лошадью, которая нетерпеливо грызла мундштук. Медленно, словно сквозь сон, отец пробуравил ее своими бледными глазами. Белл охватило недоброе предчувствие, по всему ее телу разлилась слабость.

– Папа, – с трудом выдавила она, – что происходит?

– Собирай свои вещи! – Он подобрал с пола пустую сумку и сунул ей в руки.

– Куда мы едем? – спросила она. Рисунок выпал у нее из рук и, поколыхавшись в воздухе, опустился на грубый пол.

– Собирай вещи!

– Но…

– Собирай вещи!

Белл отпрянула назад, прочь от его резких слов. Лихорадочно обдумывая, что все это значит, взяла сумку и полезла по лестнице на чердак. Собрала, что попалось под руку, и спустилась.

Куда они едут? – в отчаянии недоумевала Белл. В этот момент она не слышала ничего, кроме громкого стука своего сердца. Неужели они покинут свой дом? В голове у нее мелькнула было мысль, что они отправляются в Бостон, где отец может воплотить в жизнь свои старые мечты, но она тут же все с той же недетской серьезностью отмела эту мысль. Дело обстоит не так-то просто, догадывалась она.

День был ясный и прохладный. Отец сунул ей пальтишко, которое она надела дрожащими руками. Тем временем он залил огонь в очаге ведром воды, припасенной ею для мытья посуды. Пар с сердитым шипением наполнил всю комнату. Белл даже подумала, что за его густой пеленой можно было бы легко затеряться. Она стояла, словно пригвожденная к месту, наблюдая, как отец открывает дверь.

– Пошли! – грубо позвал он ее, ссутулив от холода широкие плечи.

Схватив сумку, Белл выбежала наружу. Она видела, что отец в гневе. Если бы только она могла его успокоить! Но как?

– Прости, что я нарисовала этот портрет, папа, – сказала она. – Больше я не буду этого делать.

Но он как будто даже не слышал ее слов и не оглядываясь продолжал идти.

Он не залез в фургон, а обойдя его, пошел прочь от маленького клочка земли, который они называли своим двориком. Ее страх начал расти и принимать вполне конкретные очертания. Отец решительными шагами шел по дороге. Держа обеими маленькими ручонками свою сумку, Белл покорно за ним семенила.

Дорога вела их в ту сторону, где стоял дом ненавистного фермера.

– Папа?

Он шел все тем же твердым, неизменным шагом.

– Папа… – Она старалась, чтобы в ее голос не закрались нотки беспокойства. Чтобы не отставать от отца, ей то и дело приходилось бежать, и сумка билась о ее колени, ниже подола старого платья матери. – Куда мы идем?

Ответа по-прежнему не было.

У ворот, которые вели во двор фермера, Белл остановилась. Девочке все казалось, что ей снится кошмарный сон. Она усиленно заморгала, стараясь очнуться, но все время видела перед собой только разгневанного, нетерпеливого отца:

– Перестань ломаться, девчонка!

Девчонка. Какое равнодушное, даже пренебрежительное слово! Перед ее глазами все поплыло. Куда же подевался милый Голубой Колокольчик? Господи, что с ним стало?!

– А я и не капризничаю, папа, – возразила она дрожащим голоском.

Он обжег ее взглядом своих серых глаз. Затем подошел к ней, схватил за руку и потащил вперед.

Все в ее душе взбунтовалось, когда она увидела на крыльце фермера, который стоял рядом с покачивающейся на ветру качалкой.

«Неужели все это происходит со мной?» – ужаснулась она.

– Вот она, мистер Брэкстон, – коротко обронил отец. – Как я вам и говорил.

Хотя фермер стоял в тени навеса крыльца, Белл заметила, что он посмотрел на нее так, точно она была одной из телок его стада, вот только к его мрачному лицу приклеилось какое-то масленое выражение. Инстинктивно возмущенная, она попробовала вырваться. Но отец держал ее крепко.

Когда фермер насмотрелся достаточно, он вытащил из кармана туго набитый, увесистый мешочек. И, не сводя глаз с Белл, швырнул мешочек ее отцу, который ловко его подхватил. Звонко звякнули монеты. Она попыталась осмыслить происходящее и смогла прийти только к одному выводу: отец продал ее!

Выронив сумку, она покачнулась назад и непременно упала бы, если бы сзади не оказалась высокая поленница.

– Папа! – задыхаясь, выговорила она. Оторвав глаза от мешочка с деньгами, отец поглядел на нее долгим взглядом, и на короткий миг Белл показалось, что сейчас он схватит ее в объятия и скажет, что все это лишь кошмарный сон, который вот-вот рассеется. Вместо этого, однако, он опустил глаза и убрал деньги в карман тяжелого пальто.

Затем с опущенной головой, не произнеся на прощание ни одного ласкового слова, он повернулся и пошел к воротам.

– Папа! – закричала она, кинулась за ним вслед и схватила его за руку. – Ты не можешь оставить меня. Не можешь оставить меня здесь!

– Возвращайся. Ты уже не маленькая, вполне можешь выйти замуж.

– Мне всего тринадцать! – протестующе вскричала она.

– Как я уже сказал, ты вполне можешь выйти замуж. Теперь ты будешь его женой.

У нее было такое чувство, будто отец влепил ей пощечину. Он не сказал ничего такого, о чем бы она уже не догадывалась, и все-таки услышать такие слова от любимого отца было свыше ее сил.

– Папа! – жалобно воззвала она, судорожно цепляясь за его руку.

Отец, выругавшись, толкнул ее по направлению к фермеру.

– Где твоя девичья гордость? – процедил он с презрением.

Помутившимися глазами, жадно хватая ртом воздух, она следила за удаляющейся спиной отца. Когда он уже подошел к воротам, на ее плечо легла сильная рука. С истерическим страхом она поняла, что это рука фермера.

– Нет! – закричала она, вырвавшись и бросившись вслед за отцом.

На этот раз отец силой оттащил ее назад, лицо у него было как каменное, и он не обращал ни малейшего внимания на ее отчаянные крики. В суматохе она даже не заметила, что лицо фермера потемнело от ярости. Губы его были крепко сжаты, брови нахмурены. Да это ее и не обеспокоило бы. Страшно другое: ее отец уезжает, и, судя по набитому вещами фургону, уезжает навсегда.

– Ради Бога, отпустите меня! – взмолилась она, когда фермер подтащил ее к крыльцу.

Она вопила и брыкалась, задевая каблучком сук, предназначенный для растопки.

– Успокойся! – твердил фермер, не выпуская ее из рук.

Но Белл была в полубезумном состоянии. В этот момент на ней сказалось все перенесенное за последний год: смерть матери, одиночество. А теперь наконец и это подлое предательство отца! Она вопила и брыкалась, понимая только одно: отец покидает ее! И покидает навсегда.

Нечаянно девочка ударила фермера каблучком в голень, и тот, взвыв от боли, выпустил ее. Когда он попытался снова поймать ее, она, вся взлохмаченная, принялась лягаться и царапаться, как дикое животное. Ей удалось вырваться, но фермер тут же схватил ее и потащил назад, напрасно она упиралась каблучками в землю. За что-то задело и порвалось платье.

– Успокойся! – вопил фермер с багровыми пятнами на физиономии. – Сейчас же успокойся.

Белл сильно лягнула его, и, не ожидавший такого отпора, фермер попятился назад и упал на поленницу.

– Папа, ты не можешь меня оставить. Сегодня мой день рождения! – кричала девочка. Ее ум мог осмыслить только какие-то подробности, а не все происходящее. Ее душили рыдания, она вся содрогалась от волнения. – Мы ведь еще не станцевали с тобой! – в отчаянии кричала она. Поднявшись с земли, Белл кинулась за отцом.

Фермер с ревом схватил толстый сук и бросился вдогонку.

– Остановись! – орал он, размахивая тяжелым суком.

Удар сука пришелся по ее ноге. В полуденной тишине послышался треск сломанной кости. Отец, дернувшись, остановился. Какое-то мгновение он стоял, весь напрягшись, но так и не обернулся.

Затаив дыхание, душа слезы, Белл тихо умоляла:

– Вернись, папа. Пожалуйста, вернись!..

Но он продолжал идти и в конце концов ушел. Не только оттуда, но и из ее жизни.

Белл лежала на земле. Рядом с фермером рушилась поленница. Обхватив голову руками, не чувствуя никакой боли, она все время шептала:

– Вернись, папа. Пожалуйста, вернись. Пожалуйста, вернись!..

Пожалуйста, вернись, папа!

По ее щекам катились слезы, на этот раз смешавшиеся с ледяным дождем и снегом. Небо было затянуто тяжелыми зимними тучами.

Ее мысли беспорядочно смешались, когда она увидела над собой не ненавистного фермера, а Стивена, бережно державшего ее на руках. Прошло несколько минут, прежде чем она осознала, что находится не в Ренвилле, а в Бостоне и из ее уст, словно дождь, изливается рассказ обо всем пережитом. Мозаичные кусочки воспоминаний наконец-то соединились в одно целое, и она поняла, что стало переломным моментом в ее жизни.

Вглядываясь в глаза Стивена, она увидела, что в их темных глубинах отражается вся боль, накопленная ею за столько мучительно долгих лет. С глубоким вдохом она закрыла глаза, а когда открыла их, тихо прошептала:

– Папа уже не вернется назад.

Суровое темное лицо Стивена было искажено нестерпимыми переживаниями. И как раз в этот момент зазвонили колокола церкви на Арлингтон-стрит.

– Нет, моя любовь, – сказал он хриплым голосом, – твой отец не вернется обратно. – И его слезы тоже смешались с дождевыми струями.