— Табер! — голос Меринас звучал, казалось, издали, но шок в нем был слышен отчетливо. — Это было нетактично.

Рони не дала ему времени извиниться. Она направилась к нему, чувствуя, как злость и ярость, смешиваясь с болью, становятся такими оглушительными, что это грозит ей гибелью.

— Разве я просила тебя привозить меня сюда? — закричала она, яростно толкая его широкие, словно каменные плечи. — Посмотри, что ты наделал, Табер. Из-за тебя мое собственное тело предало меня. А сейчас какой-то ублюдок сжег мой дом, потому что меня там нет. Ты позволил им сжечь мой дом.

Она не могла поверить, не могла смириться с мыслью, что никогда больше не увидит своего дома.

Зачатие казалось чем-то нереальным. А вот дом был настоящим. Ее дом — все, что у нее осталось, когда Табер решил, что больше ее не хочет. Что ему нужен кто-то постарше или более опытный, или просто кто-то другой, а не она.

Боль была ошеломляющей. Не только физическая — мучительное возбуждение и спазмы внизу живота разрывали на части — но и душевная. Рони потеряла последнее, что связывало ее с реальностью за пределами поместья.

— Смотри, что ты наделал! — закричала она снова, пытаясь попасть кулаком в его лицо. Ярость кипела в ней, грозя поглотить.

— Боже, Рони… — он притянул ее к себе, обнимая, удерживая, пока она боролась с ним — просто потому, что уже не с чем и не с кем было бороться. — Прости, детка. Мне так жаль.

Тишина заполнила комнату. Рони изо всех сил старалась устоять на ногах. Табер прижал ее к себе, к своей крепкой груди. Но это Рони совсем не утешило.

— Отпусти меня.

Но она больше не хотела бороться.

Одной рукой он прижал ее голову к груди, другая обвилась вокруг ее талии, чтобы смягчить боль, бушующую в ее теле.

— Я только что купила новое кресло, — прошептала она. Она дрожала и боролась с истерикой. Боже, неужели ничего не осталось?

— Рони, прости, — прошептал он в ее волосы. — Я не должен был говорить тебе таким образом, детка. Мне жаль.

Она вздрогнула и отодвинулась, отошла прочь, отчаянно пытаясь погасить боль в душе. У нее не осталось ничего, что можно было бы уничтожить, ничего, что можно было бы отнять. Ничего, кроме ребенка, если только, конечно, она решится на зачатие.

— Хорошо, — резко выдохнула Рони. — Черт.

Она не знала, что сказать, что сделать. Она чувствовала себя раздробленной, ошеломленной этими слишком быстро развивающимися событиями. Ведь у нее даже не было времени передохнуть, понять и осмыслить, что случилось.

Она глубоко вдохнула, засунув пальцы в карманы халата, пытаясь справиться с паникой. Она не смогла бы избавиться от ребенка. Она была уверена, что и остальные в его семье считают, что не смогла бы. Неважно, как сильно она хотела причинить Таберу боль. С ней ведь все нормально.

А это был просто дом. Она собиралась в любом случае уйти оттуда. Этого и стоило ожидать.

Но этот маленький разговор про себя совсем не помог Рони. Она чувствовала в груди что-то наподобие опухоли, и эта опухоль ныла при мысли о доме, который она построила собственными руками.

Своими руками, своими потом и кровью она сделала его пригодным для жизни, сделала его настоящим домом, а не грудой мусора, как раньше.

— Рони, у тебя есть дом здесь и сейчас…

Голос Табера только питал ее ярость. Он был мягкий, полный раскаяния. Как будто ее боль ломала что-то внутри него. Но потеря дома была для Рони ничем по сравнению с агонией, которую она испытала, лишившись Табера год назад.

— Правда? — Она с трудом подавила в себе желание закричать. Отвернулась, но потом со злостью снова повернулась к нему лицом. — С вами, я полагаю?

— Со мной. — Лицо его ожесточилось при этих словах.

— Бедный Табер. — Она усмехнулась. — Приходится носиться со мной. Не совсем то будущее, которое ты хотел бы иметь со своей парой, да?

Он смотрел на нее, слегка нахмурившись, и в его глазах стоял холод.

— Я никогда не представлял на твоем месте никого другого. — Он, наконец, пожал плечами. Рони растерялась. — Хотя ты, судя по всему, этим точно не довольна.

И почему его так волновало то, что она не рада этому?

Куда делся мужчина, который однажды сказал, что ему нужна другая женщина? Она не понимала его поведения. До тех пор, пока гормон — или что бы там ни было — не сводил ее с ума. Но мысли о том, что это было просто воздействие, разбивала ей сердце.

— «Недовольна» — слишком мягкое выражение. — Рони была уверена, что ее улыбка отдавала холодом.

Жар внизу живота становился невыносимым, однако у нее не было намерения говорить ему об этом. Адреналин насыщал ее организм, и возбуждение все возрастало.

— Где моя одежда? — Рони отвернулась, пытаясь заглушить боль при мысли о доме.

У нее ведь не было сейчас дома, да и Таберу она нужна только до тех пор, пока он не сделает ей ребенка. И что с ней будет тогда?

Ей придется уехать, придется бежать, иначе она никогда не освободится от него.

Табер тяжело вздохнул за ее спиной.

— Я знаю, что ты боишься, Рони.

— Я не боюсь.

Она заставила себя отрешиться от горячей волны, ударившей между бедер. Потом посмотрела на Табера, зная, что в глазах ее горит гнев.

— Я зла. Так что отвали от меня, прежде чем я оторву тебе голову, как и должна была сделать, когда ты поставил на мне свою долбаную метку. Блин, где моя одежда?

Рони снова пошла в спальню, решив игнорировать Табера, который последовал за ней.

Она чувствовала его, а ведь он даже не прикасался к ней.

— Твоя одежда постирана, — сказал он, и его голос был слишком мягким, слишком напряженным. Он приблизился к ней.

— Рони, тебе больно. Так не должно было быть.

Рони остановилась у изножья кровати, отчаянно вцепившись пальцами в спинку. Внутри все болезненно сжалось. Она закрыла глаза, стараясь не поддаваться силе его голоса, не поддаваться силе того, что происходило внутри ее тела. Боже, она была так слаба. Но даже притом, что возбуждение ее было просто невыносимым, она все еще нашла в себе силы для злости. Его голос был мягким, сожалеющим, как в то время, когда они были друзьями. Напоминал ей, как сильно она любила его, и как ей было больно, когда он внезапно исчез из ее жизни.

Даже страх зачатия не снижал уровня возбуждения Рони — а оно росло в ней, как прилив. Как она могла ему отказать? Как могла она бороться с собственным телом, с желанием, с тем, что хотело ее сердце?

— Я в порядке. — Она процедила слова сквозь зубы. — Найди мне какую-нибудь одежду. Я хочу убраться отсюда.

Ах, если бы она могла просто уйти от него. Это не было бы так ужасно, так сильно, и он не сломал бы снова ее жизнь. Если она сможет уйти, может быть, возбуждение снова станет просто неприятным ощущением. Как было раньше.

— Оно не уйдет, Рони. — Его руки тяжело осели на ее плечи, его пальцы поглаживали ее напряженные мышцы, а она боролась с дрожью удовольствия от прикосновений.

Мозолистые подушечки его пальцев скользили по коже, согревая ее плоть, заставляя Рони стонать от удовольствия, пронзившего тело. Все было так нежно: его прикосновение и запах, обволакивающий ее, согревающий ее душу.

— Я не могу это сделать, — прошептала она, борясь со слезами, застывшими в горле. Ей было нужно от него гораздо больше. — Все происходит слишком быстро.

— Ты не должна делать ничего, детка, — сказал он нежно, едва касаясь губами оставленной им же метки. Заставляя ее дрожать от желания.

— Я позабочусь обо всем, Рони. Я обещаю.

Каждая клеточка в ее теле закричала от удовольствия, когда его язык скользнул по отметинке.

Она бы отказала ему, сказала себе Рони. Ах, если бы только вырваться из сетей возбуждения, которые он сплел вокруг нее. Как он мог это сделать? Как могла природа быть настолько жестока, чтобы дать ему такое преимущество?

— Я чувствую запах твоего тепла, — шептал он ей в ухо. — Как теплый, сладкий запах меда. Он привлекает меня, Рони. Я хочу упасть на колени, задрать твое платье и вонзиться языком в твою горячую киску.

Рони затряслась от его слов, всхлип вырвался из ее горла, когда Табер стянул халат с ее плеч. Она тут же ослабела, ошеломленная, не в состоянии бороться со своей страстью, прожигающей тело при каждом вдохе.

— Ты такая теплая, такая мягкая и манящая, ты заставляешь меня терять всякое подобие контроля. Ты заставляешь меня впадать в отчаяние, Рони, ведь я так хочу тебя, так хочу, что не могу думать о чем-нибудь другом.

Его язык лизнул ее плечо, хриплый вздох наслаждения сорвался с ее губ. Его руки стянули тонкие лямки с ее плеч, а губы горячими поцелуями проложили дорожку вниз по ее руке.

— Я тогда потерял контроль.

Платье скользнуло по ее затвердевшим соскам, и теперь у нее не осталось никаких шансов отказать Таберу.

Руки Табера накрыли ее набухшие груди, его пальцы ласкали соски, нежно, мягко, заставляя ее стонать от наслаждения. Это было хорошо. Слишком хорошо. Слишком жарко.

Рони посмотрела вниз на его руки, пораженная контрастом его темной кожи и своей бледной. Это было так эротично: смотреть, как он касается ее, видеть разницу между его твердым мускулистым телом и своим, мягким и податливым.

— Теперь я не потеряю контроль. Я покажу тебе, как же здорово это может быть, детка.

Его голос был грубый, страстный. Он ласкал ее чувства. Платье соскользнуло с ее бедер, и, наконец, упало к ее ногам.

— Все, что нужно сделать, это расслабиться, — заверил он ее.

Голос Табера успокаивал ее, лаская ее чувства, пока его руки гладили ее грудь.

— Позволь мне показать тебе, что мы упустили за эти месяцы.

— Ты бросил меня. — Она боролась, чтобы дышать, чтобы найти в себе силы отказаться от него. Но их не было. Ее желание уже было сильнее разума, и оно лишило ее страха и сомнений.

— Ты не оставила мне выбора, Рони.

Руками он обхватил ее грудь, его большой и указательный палец, сжимая ее сосок, лишали ее возможности думать и говорить.

Она не оставила ему выбора? Она любила его, нуждалась в нем, и эта нужда почти разрушила ее. И он утверждал, что это она не оставила ему выбора? Ей хотелось бушевать, орать на него, но все, что она могла сделать — стонать под его требовательными прикосновениями.

Подушечки его больших пальцев ласкали набухшие пики сосков. Зажав их пальцами, Табер медленно потянул их на себя.

— Табер! — закричала она, когда резкая волна удовольствия пронзила ее лоно.

Рони выгнулась под этой лаской и бессознательно вцепилась руками в его мускулистые крепкие бедра.

— Тебе нравится это, детка?

Он сделал это снова, и Рони подумала, что еще немного — и она просто взорвется от жара внутри.

— Я буду использовать и губы, и зубы, — прошептал он в ее ухо. — Буду сжимать и потягивать, буду лизать, сосать и заставлю тебя кончить от этого ощущения.

И он сможет. Она знала, что он сможет. Оргазм был уже близок, удовольствие нарастало в глубине ее киски. Но он остановился.

Рони захныкала, когда он перестал мучить ее соски. Затем застонала от удовольствия, когда его зубы куснули метку на шее. Табер втянул нежную кожу в рот и начал сосать, так же, как раньше сосал сосок.

Рони откинула голову ему на грудь. Она смутно сознавала, что он раздевается у нее за спиной, снимая сначала рубашку, потом обувь и джинсы. Его грудь касалась ее спины, заставляя дрожать от ощущения прикосновения крошечных волосков к обнаженной коже. Ей нравились волосы на груди Табера, но она совсем забыла, как остры ощущения от их касания.

— Правильно, детка, — прошептал он, его дыхание коснулось метки и заставило Рони задрожать. — Просто наслаждайся. Почувствуй, как прекрасно все может быть. Ты такая сладкая и мягкая, такая тугая и горячая, когда я двигаюсь внутри. Касаясь тебя, я получаю самое удивительное наслаждение, которое когда-либо испытывал в жизни.

— Ты убиваешь меня. — Ее грудь распирало, ей хотелось большего, чем просто физическое прикосновение. — Как мне жить, если ты опять решишь уехать?

Он зарычал: яростный, звериный звук, который почти заставил ее кончить. Боже, как может быть сексуальным что-то настолько животное?

— Черта-с-два я отпущу тебя теперь, Рони, — сказал он.

Голос Табера звучал почти угрожающе, его руки сжали ее бедра и потянули Рони навстречу.

Его член был сильный и толстый, горячий и жесткий. Она почувствовала, как он вжимается в складку между ее ягодиц. Рони заерзала, задвигала бедрами, позволяя ему раздвинуть упругие полушария и прижаться сильнее.

Позади нее Табер резко втянул воздух, но потом печальный смешок сорвался с его губ.

— Не искушай меня, — предупредил он ее, его голос вибрировал возбуждением. — Я уже на краю, Рони.

Она даже сумела представить себе ухмылку, скривившую его губы при этих словах. Уголок рта изогнут, улыбка блестит, зеленые глаза сверкают весельем и теплотой. Ее сердце сжалось.

— Зачем тебе контроль? — Она боролась, чтобы дышать, чтобы не начать упрашивать Табера взять ее прямо сейчас, быстро и жестко, как он делал это прежде. — Ты ведь не переживал, когда лишил меня моего контроля.

— Ах, детка. — Он двигался медленно, провел руками от ее бедер к плечам, а потом поднял на руки. — Если я буду себя контролировать, ты получишь удовольствие, которого не знала прежде.

Она ахнула, ее руки обвились вокруг его шеи. Рони с изумлением уставилась на него. Только Табер носил ее на руках. Она так скучала по этому.

С ним она чувствовала себя очень женственной, очень желанной. Его глаза были темные и блестящие, во взгляде горела похоть.

Табер донес Рони до кровати и, уложив, растянулся рядом. Он держал ее очень аккуратно и бережно, пока опускал на кровать.

— Я хочу вылизать каждый дюйм твоего тела, — прорычал он. — Но я не знаю, надолго ли меня хватит.

Он опустился на колени рядом с ней, его взгляд наполнялся желанием, потребностью обладать ею. Тело Табера было произведением искусства. Его грудь и руки были сильны, живот был подтянут и тверд, а его член… она судорожно сглотнула, скользнув рукой по бедру в его направлении.

Твердый, но одновременно шелковистый. В его темной головке пульсировала жизнь. Ее окатило жаром, и голодная киска наполнилась соками.

— Нет. — Табер поймал ее руку прежде, чем она смогла прикоснуться к члену. — Не прикасайся ко мне, Рони, или я потеряю контроль. Просто расслабься. Позволь мне показать тебе, как прекрасно все может быть.