Пятнадцать месяцев спустя

— Если вы обратите внимание на маленькую отметину на ее шее, то увидите как раз то, что называют любовной меткой, — репортер указал на похожее на синяк пятнышко на коже Меринас Лайонс, точнее, на ее фото — там, где шея переходила в плечо. — У нас пока нет официального подтверждения, но говорят, что это метка «пары». Это инстинктивное подтверждение связи между представителем Кошачьей породы, Кэлланом Лайонсом, и его женой. Оно включает метку, сперму и основанный на слюне гормон, который обычно действует на женщин, как афродизиак. Породы отрицают это, но лабораторные отчеты, наоборот, подтверждают.

Рони была в шоке. Она стояла рядом с отцом и смотрела репортаж. Кровь отлила от ее лица, когда взгляд наткнулся на метку, обозначенную на фото. Конечно, можно было сказать, что это просто засос, но фото делались в течение трех месяцев, и на каждом пятно имело одинаковую форму. Отчеты говорили, что оно никогда не исчезнет.

Рука Рони протянулась к плечу, прикрывая ее собственную, такую же, как и у жены Кэллана, отметку.

— Ну и нахрена ты трахнулась с этим психом? — шипел ее отец, расхаживая по комнате. Ярость кипела в каждом его движении.

Реджинальд Эндрюс не был крупным, мускулистым и высоким, как Табер, но силы его гнева оказалось достаточно, чтобы Рони передернулась при воспоминании о побоях. Она теперь взрослая. Конечно же, теперь она не потерпит ничего подобного. Но ей ни за что не удастся справиться со своим страхом перед ним. Со своим страхом и своей ненавистью.

— Иди-ка ты туда, откуда пришел, — сказала она резко, не отрывая взгляда от телеэкрана. — Они все ошибаются.

Она прекрасно выжила без Табера, хоть он и оставил на ней метку, хоть и разрушил ее мечты. Она прекрасно пережила все эти угрозы и нападения отцовских кредиторов, она прекрасно выжила одна. Она сможет пройти и через это тоже.

— Думаешь, ты сможешь меня обмануть? — выплюнул он, подойдя к Рони. Дернул ее за руку, так, чтобы смотреть прямо ей в глаза своими водянистыми, потемневшими от ярости глазами. — Ты смотришь в зеркало так часто, Рони. Разглядываешь свою отвратительную метку? Или смотришь на нее, чтобы вспомнить, как раздвинула ноги перед животным?

Рони с подозрением посмотрела на отца. Ему было все равно, что с ней и как, это она точно знала. И Рони очень сомневалась, что его действительно волнует, с кем она занималась сексом, а это значило, что за его гневом стоит что-то большее, нежели отцовская забота или личное оскорбление.

— Руки от меня убери, понял? Иначе я позвоню твоему последнему работодателю и скажу ему, где, к чертовой матери, ты находишься. — Она говорила ровным голосом, но внутри у нее все бурлило от отвращения и гнева.

Рони видела его не чаще дюжины раз за последние три года. Ни одно из их свиданий не приносило радости. И это не было исключением.

— Рони, ты потеряла себя, ты все разрушила! — заорал он, но руку ее выпустил. — Я почти нашел тебе жениха, девочка. Мистер Тирнс готов бы за тебя заплатить, но ты все испортила!

Ага, подумала она, вот мы и добрались до сути. Как типично для Реджинальда. Хотя, конечно, свадьба с его боссом — слегка за гранью.

— Брак? С твоим боссом? — Рони захохотала. — Так вот для чего ты здесь, Реджи. Ты думаешь, я буду рада общению с одним из тех ублюдков, которые крутятся вокруг тебя? А я так не думаю. Ты — сам по себе. Вот как все будет.

Так было всегда. Она повернулась к телевизору и потеряла способность дышать, увидев на экране запись интервью с пятеркой из Кошачьей породы. Голос Табера послал волну жара по ее телу, и она даже не пыталась с ней справиться.

Она несколько лет училась справляться с собой. Но с каждым годом становилось только труднее.

— Гребаные животные, — зашипел отец снова. — Если кто-то увидит эту отметку на тебе, Рони, думаю, тебе придется побороться за свою жизнь. Кое-кто в Совете был бы рад держать тебя на коротком поводке.

Страх прошил ее, когда она повернулась к отцу. Как далеко он готов зайти, спросила себя Рони. Она не была глупа и не думала, что отцовские чувства смогут удержать Реджинальда от продажи такой ценной информации на каком-нибудь подпольном аукционе. Он сдаст ее с потрохами, стоит лишь дать слабину.

— Не смотри на меня так, девочка, — скривил он рот. — Я не собираюсь никому говорить. Черт возьми, я не хочу, чтобы кто-то знал, что моя дочка трахалась с кошкой.

Она чуть заметно вздрогнула при его словах. Чуть заметно. Она не трахалась с Табером, блин, он даже ее не целовал. Все, что он сделал — отметил ее, разрушил ее будущее с любым другим мужчиной, а потом бросил ее — да побеги отца бледнеют в сравнении с тем, как Табер с ней поступил.

— Уходи, Реджи. — Рони выключила телевизор. — Ты мне сейчас тут не нужен. Ты был мне нужен раньше. У меня нет денег, и я не собираюсь подчищать за тобой дерьмо. Просто уходи.

Она уже давно поняла, что если научится жить без него, будет только лучше. Когда он понял, что дочь не нуждается в нем, он просто сбежал.

— Ты можешь использовать это, Рони, — сказал Реджинальд, его гнусавый голос умолял. — Мы можем продать им твою историю за миллионы. Мы будем обеспечены до конца дней.

Ею овладел настоящий ужас, когда она себе это представила. Рони не видела отца месяцами, и вот он здесь. С очередной идеей «как-быстро-разбогатеть», и снова ему было все равно, как это скажется на дочери.

Нужно было уходить. Рони молча признала, что отец ее гребаную тайну в себе держать не будет. А значит, у нее есть, в лучшем случае, пара дней, чтобы собрать вещи и сбежать.

Она оглядела дом, в котором прожила всю свою жизнь. Он не был большим, но это все, что у нее было. Дом, о котором так мечтала мама. Жаль, что она не прожила достаточно долго, чтобы порадоваться. И теперь она могла все это потерять.

Небольшой домик уже не казался хибарой. Работа бухгалтером в Морхеде позволила Рони сделать ремонт. Новые занавески и техника, удобная софа с темно-зеленой обивкой и подходящие по цвету кресла, маленький кофейный столик из вишневого дерева и журнальный столик, симпатичная лампа. И новая кровать взамен матраса, на котором она прямо на полу спала многие годы. И теперь придется все это оставить.

— Уходи, — снова сказала ему она. — И держи рот на замке, если не хочешь умереть. Думаешь, кто-то из совета захочет связываться с тобой, Реджи? Она скорее убьют тебя, чем заплатят хоть пенни.

Но он вообще ее не слушал.

Гнев кислотой наполнил ее вены, сжег дотла остатки покоя, который она с таким трудом пыталась обрести вот уже пятнадцать месяцев. Вот, что ей было нужно. Почувствовать опасность, в сравнении с которой отцовские эскапады покажутся невинными посиделками за чашкой чая.

— Я уйду. Но вернусь. Подумай об этом, Рони. Тот ублюдок трахнул тебя и ушел. Отплати ему. Заставь его пожалеть об этом, как он того и заслуживает.

Он попятился к двери, буравя ее злым взглядом сузившихся глаз, а потом хлопнул дверью, снова оставив одну. Рони потрясла головой и рухнула в новое кресло. Кожаное, чертовски удобное, подстраивающееся под изгибы тела.

— Боже, так что теперь? — Рони возвела глаза к потолку, борясь со слезами и с потрясением от новой реальности.

Она не хотела уезжать из дома. Большую часть своей жизни она сражалась за то, чтобы остаться, за то, чтобы удержать вместе частички счастливой жизни, которая у нее была. Жизни в мире с собой. А теперь это все придется потерять.

Она могла бы починить грузовик. Он был все же лучше, чем машина, и мог бы проехать больше. Но, как и машина, грузовик был не в лучшем состоянии.

Но его можно было починить. И лучше бы ей сделать это чертовски быстро, потому что отцу наверняка уже не терпится продать информацию о ней по самой высокой цене.

Она в страхе передернулась.

— Почему ты это сделал, Табер? — прошептала Рони в горьком сожалении, сидя в пустой комнате с пустым сердцем.

Она была одна с тех самых пор, как Дайэн вручил ей письмо, которое написал для нее Табер.

Она как-то пыталась начать встречаться, решив, что одного мужчину мечты можно заменить другим. Но вскоре поняла, что ее тело не способно вытерпеть прикосновение другого мужчины, а сердце не перестанет страдать, не имея того, что желает.

Но в такие минуты, когда ей было нужно плечо, чтобы выплакать свои слезы, одиночество просто убивало.