Матиас облизал тонкую, сливочную плоть, показывая своё удовольствие длинным низким стоном. Она была на вкус лучше, чем мед, лучше, чем сладкие сливки. Сочные соки, выделяющиеся из ее киски, были на вкус, как специи, несущие в себе чистый, сладкий огонь. Его руки массировали ее задницу. Сладкие, небольшие изгибы под его пальцами сжались, когда она послушно приподнялась. И он принял ее. Матиас ел ее с жадностью, с которой не верил, что это было возможно, и испугался, что не сможет насытиться этими сладкими, захватывающими соками, льющимися по его губам и языку. Растянувшись вдоль кровати между ее бедрами, он притянул ее поближе, посмотрев на нее поглощенным выражением лица, и медленно, как только мог, продвинул язык в захват ее сокращающегося лона, о котором так мечтал.

Ее киска была похожа на шелк. Она сократилась вокруг его языка, когда Грейс снова вскрикнула, ее руки сжались в его волосах, притягивая ближе.

Матиас мог почувствовать, как гормон проник из его языка в мокрые глубины ее влагалища. Вкус был растворен сладкими соками, которые он высасывал из нее. Внезапно он понял, что это стало теперь его самым главным удовольствием. Он мог есть ее в течение многих часов и никогда не насытиться. Облизывать ее вечно и всё равно умереть с голодом в душе.

— О, да, — ее дрожащий голос взорвался внутри него. — О, Матиас, это так хорошо

Она растянулась под ним, выгибаясь, пока бедра насаживали киску на его язык. Член пульсировал, выпуская предякулянт на простыни под ним. Он еще не был готов трахнуть ее. Еще нет. Он ждал всю свою жизнь этого момента. Этого прекрасного момента, когда прикосновения, вкус, стоны и страстные слова сольются воедино. И всё это объединилось в Грейс. Ее вкус был прекрасен. Не было каких-то разнородных ароматов, никаких других вкусов тех, кто был перед ним. Обоняние и вкус Пород были часто слишком хороши. Но с Грейс был только сладкий, горячий вкус страсти его женщины. Ее гладкие, шелковистые соки цеплялись за его губы и проходили дальше к языку, когда он отстранялся от нее. Припухшие блестящие изгибы плоти притягивали его взгляд. Шелковистые, влажные завитки киски соблазняли, страсть вспыхнула в нем рубиново-красным. Он облизал ее снова, слушая ее стон, а затем отступил, чтобы снова посмотреть на эту гладкость. Была ли какая-нибудь женщина когда-нибудь настолько влажной для него? Он знал, что нет. Только Грейс. Ее клитор был набухшим, полностью выставленным и нуждающимся. Он прошелся языком по нему и вокруг, застонав от этого вкуса.

Грейс дернулась и еще больше соков вылилось из нее.

Ему нужно больше. Рычание сорвалось с его губ, когда язык проник в ее лоно снова, и он позволил кончику своего носа ласкать ее клитор.

— О, Боже, Матиас. — Она никогда не называла его Мэттом. Он был Матиасом. Это было его имя, которое он выбрал для себя, имя, которое предпочитал, и она никогда не называла его по-другому. — Да, — она растянулась под ним, двигая бедрами, и он просунул язык еще глубже, и мышцы ее влагалища сжали его. — Облизывай меня там. Да, тут.

Она была красноречива. Ему нравились звуки ее страсти, как она чувствует всё. Нравилось знать, что она наслаждалась его языком. Он лизал, пока Грейс умоляла, ласкал нежную плоть, пока задыхалась, будто не могла жить без этого.

— Твой вкус, — простонал он, когда отступил, облизал внешние изгибы еще раз и затем поймал поток сладкой жидкости из ее открытой киски. — Такая сладкая, Грейс. Твоя киска похожа на нектар. Мягкая, сладкая и захватывающая.

Он поднял голову, снова язык закружил вокруг ее клитора, когда он поместил два пальца в глубины ее киски.

Она задрожала в его руках. Каждая мышца в ее теле была натянута, и ее киска была такой ждущей, что он был очень благодарен за уникальные гормоны, которые подготовили ее к нему. Он не смог бы причинить ей боль, даже мысль о причинении ей вреда разрушала его.

— Матиас! О, Боже, Матиас, что ты со мной делаешь? — выкрикнула она хрипло, когда он всосал клитор в рот.

Она была близка к оргазму. Матиас мог почувствовать, как он зарождался в ее клиторе в нежных мышцах киски, и знал, что она взорвется под ним за секунду. Он хотел этого. Нуждался в этом. Секс никогда даже близко не был похож на это. Горячее, отчаянное. Потребность в ее удовольствии отвергала собственное. Когда оно пришло, рычание взорвало его грудь. Ее тонкая плоть клитора расширилась и еще больше увеличилась, и самый сладкий вкус выделился из него, когда он почувствовал, как ее влагалище напряглось и выделило еще больше соков.

Вкус выделений из клитора был невероятным. Легкий. Свежий. Словно ни один другой мужчина не пробовал его прежде.

Грейс выкрикнула его имя. Он мог услышать это на расстоянии, почувствовать, как оно отзывалось в душе, когда этот уникальный вкус соблазнял его язык. И Матиас знал, что никогда не удовлетвориться и никогда не испытает желание попробовать другую женщину. Потому что ничто никогда не смогло бы быть таким прекрасным.

* * *

Грейс не могла дышать, она не могла доставить достаточное количество кислорода в легкие, казалось, не находился инстинкт, который вызывает это, как будто всё сознательное и подсознательное сосредоточилось на интегрировании организма в ней.

Она отчаянно покачала головой, борясь за воздух, но не могла получить достаточно его. Глаза широко открылись, грудь, напряглась, как при панической атаке, зазывая дыхание в легкие. Она предупреждала его. Перевозбуждение. Это происходило каждый раз.

— Легче, Грейс, — Матиас пробрался по ней, держа себя над ней, одна рука гладила от ее живота и до места между грудей нежными ласковыми движениями. — Всё хорошо, моя любовь. Медленно и легко.

— Матиас, — задыхалась она, чувствуя, как его пальцы снижаются, чтобы помассировать ее диафрагму.

— Всё хорошо, Грейс, — он нежно успокаивал ее, губы приблизились к шее и прижались к коже мягким, горячим поцелуем. — Расслабься, любимая. Скоро будет легче. — Ее руки сильно сжали его волосы. Это должно было причинять боль, но в его голосе не было никакого напряжения, не было никакой попытки ослабить ее хватку. — Ты такая милая, такая отзывчивая, — шептал он глубоким голосом. — Я не позволю тебе навредить себе. Клянусь.

Его ладонь расслабляла ее плоть, делая дыхание легче. Когда она вдохнула сладкий, прозрачный воздух в легкие, ее дыхание замерло снова.

О, Боже. Его член был у входа в ее влагалище, разделяя ее изгибы, толстый и твердый. Дрожь, которая мчалась по телу, совпадала с каждой глубокой струей горячей жидкости, которая вырывалась из него. Она могла почувствовать, как она нагревала ее внутреннюю плоть, делая что-то настолько странное, расслабляя еще больше.

— Что…? — она смотрела на него в шоке.

— Это предсеменная жидкость, — простонал он ей в ухо. — Гормон. Он ослабляет нежную плоть внутри, делает проникновение легче. Божественно, Грейс. — Дрожал он. — Ты мне нужна сейчас. Сейчас же.

Его губы спустились к ее плечу, когда он начал погружаться в нее. Давление и тепло были невероятными. Горячие покалывания наполнили ее киску, заставив подняться к нему, нужда прошлась по всем мышцам. Он растянул ее. Потом растянул еще немного. Она могла чувствовать, как ее плоть растягивалась, горя с удовольствием, таким интенсивным, что оно граничило с болью. Или это была боль, такая сильная, что слилась с удовольствием?

— Матиас, — она выдохнула его имя, когда он медленно продвигался в ней.

— Всё хорошо, Грейс, — рука, которая поглаживала под грудью, теперь переместилась на нее. — Медленно и легко. Я обещаю. Я возьму тебя медленно и легко.

Она слышала отчаяние в его голосе, нужду ворваться в нее, а не медлить. Так же слышала голод. Он был таким же горячим, как и она, его тело дрожало с такой же силой, какая дрожала в ней. Он был большим, сильным и твердым, и она нуждалась в нем. Грейс поднялась к нему, работая бедрами сильнее, ближе, принимая его член глубже, и стон вырвался из его горла, рука сжалась на ее бедре.

— Легче, — пробормотал он.

— Успокойся, — глубоко дыша, сказала она, опуская его голову, чтобы прикусить шею. — Я не хочу легко. — Его бедра дернулись, войдя в нее еще на дюйм и растягивая с горячей интенсивностью. — Боже, да. — Ее шея выгнулась, бедра приблизились снова. — Трахни меня, Матиас. Как я и мечтала.

— Не могу причинить тебе боль, — теперь он боролся за дыхание. — Полегче, Грейс.

Она поставила пятки на кровать и еще на немного приблизила бедра к нему. Ее глаза расширились, и кровь взбесилась внутри нее. Еще один взрыв предякулянта и горящие чувства увеличились в ней. Киска, окружившая его член, сжалась.

— Черт возьми, женщина, — сказал он. — Не делай этого.

Это произошло снова. Его бедра дернулись, и он похоронил в ней свой толстый член, заполняя, головка прижималась к шейке матки. И этого было недостаточно. Ей нужно было движение. Нужен был захват. Нужно…

— Трахни меня, — она прикусила его шею. — Сейчас, Матиас. Трахни меня сейчас же.

Она почувствовала, что он решился раньше, чем начал двигаться. Мышцы его спины напряглись под ее руками. Бедра тоже напряглись, а потом с еще одним сильным рычанием он начал двигаться.

Это не было легко. Это было не медленное занятие любовью. Это было так же дико, как и сам Матиас, так же горячо, как и ее самые откровенные фантазии, и Грейс знала, что больше не будет такой, как прежде.

— Вот так.

Его руки обвили ее ноги вокруг его бедер, и он продвинулся еще дальше. Она чувствовала, как его яйца бились об ее задницу, слышала горячие, влажные удары плоти о плоть и чувствовала горячий ожог удовольствия, который навсегда останется у нее в памяти. Его губы были везде. Целовали шею, плечо. Он сгибался и посасывал ее соски своим ртом, проводил по ним языком. Его бедра врывались в нее с разъяренными толчками, и она принимала всё это, хрипло крича о большем.

— Такая горячая и сладкая, — он покусывал мочку ее уха. — Такая открытая. Боже, да, Грейс, отдайся мне. Возьми меня.

Ее матка снова напряглась. Она начала сокращаться, вырабатывая сильное удовольствие в ней. Ощущения, которые прошли через нее, лишили ее контроля и оставили на краю экстаза, который был ужасно сильным.

Матиас застонал у ее груди, его тело прижалось к ее телу, член, твердый и сильный, двигался в ней. Жесткие толчки растягивали удовольствие и посылали пламенем по телу. Он трахал ее с диким голодом, его член входил в нее с отчаянными толчками, пока ее ноги обхватывали его бедра.

Он двигался в ней требовательно, разжигая огонь всепожирающей жажды, которая слегка колебалась и горела в ее теле, оставляя ее задыхающейся и просящей об оргазме.

Ее ногти впились в его спину, и его губы вернулись к ее плечу. Пот покрывал их тела, их стоны смешались, пока Грейс не начала кричать.

Этот оргазм не просто ворвался в нее. Он взорвался в ней, пробежал по телу и осветил душу фейерверком. Ее киска напряглась на его члене, смешивая удовольствие с болью, а ее соки выделялись всё больше. А затем что-то произошло.

Она должна была быть более подготовлена. Он не скрывал это от нее, предупреждал. Она чувствовала его оргазм, слышала его приглушенный мужской стон в ее плече за секунду до того, как почувствовала укус его клыков на своей плоти.

Должна была быть боль. Должно было быть раздирание плоти. Этого не было.

Был острый, пламенный взрыв ощущений, когда она почувствовала первый рывок спермы, затем внезапное утолщение его члена.

Он утолщался. И утолщался. И утолщался. В одном месте. Жар охватил мышцы, которые плотно обхватывали его член, выявляя нервные окончания, о которых она и не знала, растягивая ее, когда он стрелял свое семя прямо в ее открытую шейку матки. Он был заперт в ней. Яростно пульсировал, поглаживал ее киску, даже при том, что все еще был в ней. Кровь бежала по нему, бросая ее в еще один оргазм, столь сильный, что ей уже можно было не заботиться о дыхании, потому что она знала, что, должно быть, умерла. Ничто не могло быть настолько невероятным и всё еще позволить ей выжить. Это — вершина. Это был экстаз, и она не переживет это.