Ужасная потребность в прикосновениях Матиаса, наконец, ослабла, когда день уступил ночи. Он снова отвел ее в душ, смеясь, когда она прислонялась к его груди и пыталась дремать в то время, как он купал ее. Хорошо, что у него еще были силы стоять на ногах, потому что ее ноги не держали. Она была вялой, физически и мысленно пресыщенной, и сонливой чем когда-либо за всю свою жизнь. Когда он, наконец, отнес ее в кровать и прижал к груди, маленький вздох удовольствия вырвался из ее губ.

Грейс прикоснулась губами к серьге с двумя шариками на концах в его соске. Металл был нагрет теплом его кожи и напоминал ей о рассказе: причины появления пирсинга. Напоминание о свободе, индивидуальности. Он был весь в серьгах и татуировках, в шрамах снизу и доверху и все равно был самым красивым созданием на земле для нее.

Тонкий шрам, который пролегал от его лба через веко вниз к середине щеки, был для нее едва заметен, хотя ей часто было невыносимо тяжело от мыслей о боли, которую он, наверное, чувствовал, когда был ранен.

Он был плохим парнем. И это так. Строгий, чувственный, сильный и высокомерный. Но когда он держал ее, его руки были нежными, и когда он придвинул ее поближе, чтобы вместе спать, его руки тоже были нежными.

— Ты понравишься моему отцу, — зевнула она, когда прижалась ближе к нему. — И моим братьям тоже. — Она все еще чувствовала его руку на своей спине, поглаживающую ее позвоночник.

— Ты, действительно, так думаешь? — его голос мог бы казаться беззаботным, но Грейс теперь знала его и знала, что напряженность в его голосе отдавала надеждой.

— Я точно знаю, — она была уверена в этом.

— Почему я им понравлюсь? — спросил он ее. — Я не похож на типичного зятя, Грейс. — Резкая, почти холодная жалость нахлынула на нее, заставившая ее открыть глаза.

— Ты сильный и честный. Ты смотришь людям в глаза, когда говоришь с ними, и я люблю тебя. Поверь мне, папа не сможет сопротивляться тебе. И, конечно же, мама будет безмерно счастлива. Она подумает, что тебя нужно откормить. Будет печь тебе домашние пироги и хлеб и при каждой возможности готовить ее самые лучшие блюда.

— Почему она будет так делать? — неверие было в его голосе. Грейс положила обратно свою голову, смотря на него в темноте.

— Потому что она полюбит тебя, Матиас. Это то, что делают матери. Мои братья научат тебя играть в футбол, и их жены будут глазеть на твою задницу, пока те не видят. Мои невестки очень умные. Они всегда узнают хорошую мужскую фигуру, когда видят ее.

Матиас смутился, хмурясь. Она так говорила, будто то, что ее семья примет его, уже решено, без необходимости идти на уступки или бороться за это. Это не могло быть правдой. Ничто так легко не прибывало к нему. Он должен был бороться за всё. Так было принято.

— Твой отец и братья увидят меня таким, какой я, Грейс, — он предупреждал ее, ненавидя этот факт. — Они захотят, чтобы ты выбрала другого мужчину. Прими это. — Он почувствовал ее удивление, а затем ее веселье с мягким смехом, который укутал его.

— О, Матиас, ты просто не понимаешь семьи, — прошептала она в темноту. — Папа бросит один взгляд на тебя и затащит в свой сарай, где пытался одурачить нас, уверяя, что что-то строит там. Он даст тебе пиво и будет допрашивать в течении многих часов, пока ты будешь работать наждаком или молотком. Это его форма принятия. Поверь мне. Он полюбит тебя.

— Я не знаю, как работать наждаком или молотком, — впервые в жизни Матиас задался вопросом, перестанет ли он когда-нибудь ощущать страх.

— И, конечно же, мои братья, последуют за вами, — сообщила она ему, пока он ощущал волнение. — Они будут усмехаться и ухмыляться, пока папа будет допрашивать тебя, бросят несколько своих вопросов, затем схватят футбольный мяч и спасут тебя.

— Я не знаю, как играть в футбол, — откашлялся он нервно.

— Всё в порядке, они тоже не умеют, — уверила она его вяло, смутив его еще больше. — И в то время, как соседские парни с района на открытой площадке соберутся, чтобы научить тебя, как не играть в футбол, мама будет готовить пир, а я и невестки будем восхищаться твоим мужественным задом и широкими плечами. Но не надевай кожу для игры в футбол. Тебе потребуются джинсы.

— Я всегда ношу кожу.

Она защищала от дождя и сильнее обхватывала, не делала много звуков при движении, и он привык к ней.

— Ты наденешь джинсы на встречу с родителями и, таким образом, сможешь сыграть в мяч с парнями, — она зевнула снова, как будто ее требование было уже предрешено. — И помни, мама делает лучший вишневый пирог в мире. И еще домашнее ванильное мороженое. Ты полюбишь его. — Он был уверен, что полюбит, но это было не самое важное.

— Грейс, не надейся, — прошептал он, прижимаясь щекой к ее голове, и его глаза устало закрылись.

Она не похожа на него, у нее есть семья, знакомые, жизнь помимо него. А у него — только она.

— Вот увидишь, — она вздохнула, ее тело расслабилось около него. — Ты увидишь, моя семья полюбит тебя.

Ее отец и братья скорее будут угрожать оружием и потребуют, чтобы он убирался подальше от нее. А когда это не сработает, пожалуются в Бюро по делам Пород. А когда и это не сработает, попытаются настроить Грейс против него. Он не учел реакцию ее семьи. Черт, он не думал о ее семье вообще, и это было ошибкой. Он слышал в ее голосе любовь к ним. Они были важны для нее. Грейс не захочет потерять их. Она возненавидит его, если потеряет их, только потому что привязана к нему лихорадкой.

Матиас чувствовал, как пот струится по лбу. Что, черт возьми, он будет делать, когда это произойдет? Грейс не знала и у нее не было понятия на сколько она важна для него. Она — его жизнь, ожившая мечта, которая у него была в аду лабораторий. И после его освобождения память о женщине, которая в конечном счете наполнила бы его жизнь смыслом, стала бы надеждой на будущее. В первый же раз, когда увидел ее, понял, что она пронесет его душу через вечность. Жизнь или смерть не имеет значения, он принадлежал Грейс Андерсон. А она принадлежит своей семье.

Должен существовать способ, гарантирующий согласие ее семьи. У него есть деньги. Он мог бы удостовериться, что они не будут испытывать юридических затруднений. Он мог бы убить их врагов. Нет, никаких убийств. Грейс не хотела бы этого. Хорошо, но он смог бы заставить их врагов сожалеть, что они не мертвы. У него были ресурсы, которые он мог привлечь. Мужчины понимают такие вопросы. По крайней мере, мужчины, не Породы, которых он знал, понимали такие вопросы. Или отец и братья отличались?

Конечно, нет. Они же мужчины. Он мог бы не быть достаточно хорошим для Грейс, но он сможет найти способ гарантировать, что они не причинят ей боли, отвернувшись от нее, когда она откажется выбросить такого придурка из жизни, как должна была бы по их мнению. Он продолжал поглаживать ее спину своими кончиками пальцев, наслаждаясь прикосновениями к ее атласной коже. Он знал, что она стремилась жить ближе к родителям. Он мог бы купить ей дом около них, что, конечно, заработает несколько очков в его пользу.

Черт. Он должен распланировать все. Изучить ее семью, прежде чем пойти знакомиться с ними. Он должен изучить их досконально. Возможно, ему повезет и, если все станет настолько плохо, он сможет что-нибудь найти, что отвлечет их, чтобы гарантировать, что Грейс не ранят душевно. Потому что он не сомневался, что они захотят, чтобы он убрался из ее жизни. Он — Порода. Частично животное. Он не человек, а создание. Неудачный опыт науки. Ни один мужчина, любивший свою дочь, не захочет такую пару для нее. Черт, он не хотел бы этого для своей дочери, почему бы ее отец захотел бы этого?

И он — убийца. Или был убийцей.

Улыбка появилась на его губах. Он был уверен, что еще раньше, чем этот отпуск закончится, многие его привычки изменятся. Но это хорошо. Он с нетерпением ждал этого. Она была мягкой и нежной, и пока он мог предугадать некоторые проблемы, которые могли бы затрагивать ее семью, мог бы гарантировать, что она останется мягкой и нежной с ним.

Потеря ее убила бы его, и он это знал. Даже без лихорадки его душа была связана с ней способом, от которого никогда не освободиться. Он поцеловал ее голову, наслаждаясь ее телом возле его груди, что согревало его изнутри.

Он разберется с семейной проблемой ради нее. Но он не уверен в футболе, никогда не касался мяча за всю свою жизнь, хотя наблюдал, как другие Породы пытались научиться играть, когда находился на Горе Волков в Колорадо.

Ненависть ее семьи была бы небольшой ценой за то, чтобы быть с ней. Он бы делал вид, что не замечает этого, сделал бы себя максимально незаметным и, если бы он нуждался в чем-нибудь, он сам бы позаботился об этом.

Он слегка заметно кивнул. Это должно сработать. «И, если все станет хуже…» — вздохнул он. — «Если все станет еще хуже, то он решит всё на месте. Она этого стоит».

— Я люблю тебя, Грейс, — прошептал он возле ее волос.

Он любил ее смех и улыбку. И как ее нос морщится, когда он дразнит ее, как дергаются ее уши, когда он целует их.

Она приблизилась к нему, как будто пыталась спрятаться поглубже в его груди, и он позволил своей улыбке искривить губы и придвинул ее ближе к себе. Его руки окружили ее тело, голова располагалась над ее, и он позволил ее ногам сплестись с его.

Его тело теперь было связано с ней, как и душа. Шелковистые кончики волос терлись об него, и мягкое дыхание слышалось у его груди.

Впервые в жизни Матиас закрыл глаза и спал, пока женщина лежала, сплетясь с его телом. Он раньше никогда не был в состоянии расслабиться рядом с любовницами. И не мог никак помочь этому. Но она все изменила. Она была также восторженна в их сексуальных играх, как и во всем остальном, что делала. «А возможно и даже немного сильнее,» — подумал он, когда вспомнил ее ногти, впившиеся в его спину, и ее требование «сильнее», «быстрее», «сейчас» которые отзывались эхом в его голове.

Да, определенно более восторженна в их любовной игре была его последняя, отдаленная мысль, когда он выдохнул в истощении и позволил себе уснуть, наслаждаясь своими чувствами.